Текст книги "Дайте нам крылья!"

Автор книги: Клэр Корбетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 35 страниц)

А. Значит, Пери ошиблась. Еще бы. Эти плоские нахлобучки – очень даже важно.

– А вон те грозные, но прекрасные великаны за cu pil, больше всего похожие на замедленные съемки фонтанирующей цветной капусты…

Пери хихикнула.

– Это Cumulus congestus – кучевые мощные.

– «Cu con»?

– Ага. От них мы держимся на почтительном расстоянии и уповаем на то, что они не налетят на нас слишком быстро. Кучевые облака всегда означают нестабильность – это один из весьма осязаемых выводов из суперадиабатического градиента температуры, который так дорог нашему Беркуту…

– У меня сейчас голова лопнет, – буркнула Пери.

– Упражняйся, душенька, упражняйся. Это навык, не более того. Я убеждена, что учиться летать гораздо проще, чем учиться, например, играть на пианино. Просто последствия разные. От фальшивой ноты еще никто не умер.

Они летели под основанием облаков, и вдруг Беркут резко снизился, а Пери с Сойкой последовали за ним. Заложили вираж и начали спускаться по широкой спирали.

Они снижались по направлению к лесу, который тянулся в неглубокую долину. Пери видела, что лес расстилается во все стороны, до самого горизонта. Сойка и Беркут сбросили высоту еще раз, и стали видны отдельные деревья и валуны. Потом они полетели над долиной, над самыми верхушками деревьев. За последние два дня Пери основательно натренировалась в искусстве бреющего полета. Проносясь над деревьями, Пери заметила островок нежной зелени, слишком свежей и пышной для лесной чащобы. Он бросался в глаза, словно зеленый маяк. Беркут притормозил, резко спикировал, потом замолотил крыльями часто-часто, чтобы смягчить приземление.

– Бум… Ой, – поежилась Сойка, когда Беркут врезался в землю. – Нет, я так быстро и жестко не умею. А он, наверное, привык.

И она начала плавно набирать высоту по спирали, поманив Пери за собой.

– Гляди, – сказала она, когда они забрались повыше и разглядели Беркута далеко внизу.

Беркут взял манок и трижды коротко свистнул. Под ними закружила Шахиня.

– Началась охота, – сказала Сойка.

– Как там Беркут ее назвал? Дикомыт?

– Обычно сокольники охотятся только с птицами, которых вырастили сами – такие соколы прямо-таки боятся упустить из виду того, кто их выкормил, когда они только-только вылупились из яйца. Но сокол-дикомыт – это жемчужина среди соколов: его поймали уже взрослым, у него оперение взрослой птицы. Может быть, Шахине даже довелось выводить птенцов. Она сумела выжить, несколько лет могла себя прокормить. Естественно, охотиться с дикомытом гораздо опаснее, такую птицу легко потерять: улетит, и все. Но Беркут позволяет ей летать свободно, и она всегда возвращается – тем более что ее самца убили. Интересно, не считает ли она Беркута своим самцом – этаким супер-соколом, правда, у хищных птиц самки крупнее самцов, так что габариты для них не признак мужественности.

– А что тогда признак? – улыбнулась Пери.

– Легкость, – ответила Сойка. – Масса и сила – это женские качества. Охота с самкой сапсана – высший пилотаж соколятника, считается, что только самки достигают вершин мастерства.

Беркут поднял руку навстречу Шахине.

Пери услышала свист ветра и увидела, как к земле что-то несется – стремительное, словно темная молния. Сапсаниха принесла Беркуту добычу. Тот скормил ей лакомство, и она, звякнув бубенчиками, снова взмыла в небо.

Пери поднялась еще выше. Здесь, в вышине, зрение у нее особенно обострилось. Внизу виднелись старые лошадиные загоны с покосившейся, поломанной оградой. Пейзаж навевал меланхолическое спокойствие. Пери сразу вспомнились заброшенные фермы в холмах за участком Жанин. Она снизилась, подражая спуску сапсана, и выровнялась, сильно хлопая крыльями, чтобы снова набрать высоту.

Вдали гудели пчелы или какие-то другие неведомые насекомые, настраивали свои инструменты на предвечернем солнцепеке.

Пери снова одолел страх. Надо срочно улетать с Райского кряжа, подальше от группы «Орлан». Надо… или нет? Солнце расслабляло напряженные руки и ноги, прогревало натруженные мышцы, наводило глянец на крылья. Пери вздохнула. Как бы ей хотелось, чтобы все ее страхи, все эти мысли испарились на жаре. Здесь нам ничего не грозит. Но долго ли? В Городе мы оба в опасности, если я не верну Хьюго Питеру – на его условиях. Вернуть то, что он купил у меня... Нет, теперь это невозможно. Верно говорила Сойка. Надо придумать, как заявить о своих правах.

Сапсаниха снова спикировала и что-то принесла Беркуту – о каждом ее движении возвещал тихий перезвон бубенчиков.

Пери балансировала на теплом термике: ну-ка, сколько удастся продержаться, не пошевелив крыльями? Она уже так здорово научилась контролировать свои движения, что могла сосредоточиться на угле поворота каждого махового пера.

Ей нужно время, чтобы все обдумать. Что будет, если она и вправду здесь останется? Она представила себе, какой она станет через несколько долгих лет вдали от города – знай себе летай да добывай пропитание, – да, она станет летателем экстра-класса, как и все остальные в «Орлане». Сумеет ли она сделать такой выбор? Уйти в леса? Тогда она больше не вернется в привычный мир. Миром для нее станут эти люди.

Но ведь и летатели не останутся здесь навечно. А как же Хьюго? Он так жить не сможет. Без других детей – и чему он тут научится, кроме жизни по ту сторону закона? Они только и думают о полете, для них Хьюго неполноценный, как для Питера и Авис. Долго ли мне удастся брать его с собой в полет? Да, человеку без крыльев в «Орлане» не место.

Дожидаясь обеда, Шахиня взволнованно дергала головой – так прыгает на месте ребенок, которому пообещали конфетку. Беркут скормил ей мелких птичек, которых она поймала, а кроликов сложил в охотничью сумку, чтобы принести в лагерь. Потом Беркут и Шахиня взлетели в воздух. Раз – и Шахиня уже кружит над ними, несильно помахивая мощными, длинными, узкими крыльями. Вскоре она скрылась из виду.

– Пока мы доберемся до Райского кряжа, она уже будет отдыхать на утесе, – сказал Беркут. – Скорость горизонтального полета у нее пятьдесят километров в час. Конечно, когда она пикирует, то и до трехсот доходит – девяносто метров в секунду: самое быстрое живое существо на планете. – Он гордился Шахиней, словно собственной дочкой.

– А когда она… ну, как это… ходит на кругах? – спросила Пери.

– Это совсем другое дело. Она летает по кругу, только когда вынуждена, перед охотой. А теперь она поела и уже не станет тратить силы впустую.

– А на ужин сегодня жареный кролик, – мечтательно пропела Сойка.

– Да, навострилась она их ловить, – сказал Беркут. – Не то чтобы она особенно любила охотиться на кроликов, – пояснил он, обращаясь к Пери, – но пришлось приспособиться. Шахиня – сапсаниха, ее конек – ловить добычу в воздухе, но здесь для нее маловато птиц.

Поднялся довольно сильный ветер, погнал прямо на них зловещую облачную гряду, и пришлось как следует попотеть, чтобы против него поскорее добраться до Райского кряжа. Облака стремительно росли и надвигались, так что никаких сомнений быть не могло. Пери еще никогда не приходилось летать при такой сложной погоде, если не считать той сверхъячейки. Это было как лететь сквозь разные вертикальные слои, вроде театральных декораций – на сцене при помощи таких слоеных декораций создают ощущение глубины, Пери это видела, когда один раз ездила с классом на спектакль.

Первый слой, тот, в котором они сейчас летели – темное небо с тонкими хлопьями темных облаков. Дальше громоздилась туча – ну, как бишь ее – cumulus congestus, густого, переливчатого баклажанно-фиолетового цвета, высотой, наверное, в несколько километров. А сразу за тучей, прямо из-за ее края выпирало подсвеченное вечерним солнцем еще одно скопление кучевых облаков – они сияли белизной, словно хрусткий снег, дурманяще-яркие по сравнению с темной тучей на их фоне. А за белыми облаками сверкало синее-синее, как в раю, небо, словно черноту впереди занесло сюда из какого-то другого времени.

– Ух ты, – не сдержалась Пери.

– Ну и дела, Беркут, надо подналечь. Там ВОМ.

– Сам вижу, – отозвался Беркут, который уже вырвался вперед, стремительно снижаясь и набирая скорость.

Сойка тоже разогналась, и Пери едва за ней поспевала.

– Смотри, ВОМ, – повторила Сойка и показала на фиолетовую тучу. Пери увидела горизонтальные разряды молний. – Внутриоблачные молнии, – пояснила Сойка.

Они снова сбросили высоту – насколько отважились.

– Мы сейчас врежемся в землю! – закричала Пери, перекрывая ветер и неумолчный рокот грома. Перегонять облака, мчаться над деревьями и уносящейся вдаль равниной было страшно и упоительно одновременно, а теперь Пери научилась смотреть на картину в целом, учитывать рельеф местности внизу, сопоставлять его с облаками и снова смотреть вниз. Оказалось, что когда речь идет о жизни и смерти, Пери в состоянии сосредоточиться, в состоянии свести воедино все то, чему учили ее Беркут и Сойка. Запросто. Просто надо больше вообще ни о чем не думать. «Пока не скинешь балласт, крылья тянут тебя вниз, а не вверх». Значит, надо забыть обо всем. Обо всем, кроме полета.

Ей, конечно, не хотелось признаваться даже себе, что когда пришлось сосредоточиться на полете, ей стало легче. Гораздо легче. В тренировочный центр в Городе она ходила по ночам, жертвовала сном. И все равно постоянно нервничала. Вдруг Хьюго проснется, вдруг потребует меня, вдруг я оставила ему мало молока?

А сейчас у нее осталась всего одна-единственная цель – и в этом была свобода. Да, Пери было немного стыдно – словно она предавалась запретным утехам. Надо было отодвинуть на задний план мысли о Хьюго – о своем сыне, о своем сыне! – и сосредоточиться на мельчайших подробностях оттачивания своего мастерства. Она соревновалась с надвигавшимися облаками, понимая, что теряет драгоценное время, несмотря на все новые знания – от них было не только несказанно приятно, но и тревожно, как не без удивления обнаружила Пери: страх то и дело окатывал ее холодной волной.

Пери ощущала, как нарастает в ней жажда полета, болезненное пристрастие к нему. Она видела это у Питера. Этак и вправду можно забыть, что в жизни есть кое-что поважнее.

И тут – о счастье! – они вырвались из-под фиолетовой тучи. Грохот стих позади, и они поспешили к долине, которая вела к Райскому кряжу, голубому-голубому в косых лучах солнца, – и вот уже они взмыли вверх на динамике, хохоча в полный голос, потеряв голову от радости, облегчения и восторга, и Пери понимала, что не поступится ни капелькой этой радости – пусть она растет, громоздится, набирает силу, как та рокочущая лиловая туча.

– Черт побери, я и не знала, что получится так весело! – закричала Сойка, когда они поднялись над краем утеса и ринулись к реке.

Когда они шлепали по воде, Пери поняла, что она совершенно вымотана и телом, и духом и при этом абсолютно счастлива.

Впереди был длинный-длинный вечер. Пери еще поиграла с Хьюго на отмели, где вода была цвета чая. У теплой прозрачной заводи Пери вдруг охватил полный покой – впервые за долгие месяцы и годы. Да, такой беззаботной она была разве что в четыре года, когда играла у реки на ферме Жанин.

Шахиня сидела на своем любимом насесте – на ветке, нависавшей над водой.

– Экекекекеке, – несколько раз высказалась она, звонко и резко, словно выговаривала им, когда Хьюго слишком уж заливисто смеялся.

– А где твои соколята? – дерзко спросила Пери у сапсанихи. – Ты их так же ругала?

Шахиня нахохлилась и подремала на солнышке. Она была настоящая охотница, в совершенстве владела собой и прекрасно умела беречь силы, так что могла сидеть без движения долгие часы напролет – точь-в-точь каменное изваяние.

Пери сосредоточилась на каждой уходящей минуте, на том, как солнце греет спину, как скатываются с промасленных перьев капли воды, как приятно ноют крепнущие мышцы спины и крыльев. Каждая секунда несла бездонные познания. Она, Пери, – мама Хьюго! Его настоящая мама. Она имеет право ухаживать за ним, любить его – именно так, как любит сейчас. Она постоянно посматривала на него, оценивая, какое расстояние теперь разделяет их – или, наоборот, сближает.

А еще она теперь ощущала, как с каждым часом, проведенным в воздухе вместе с летателями из «Орлана», набирается силы и мастерства. С каждой минутой она становилась все ближе к тому, чтобы стать настоящим летателем – такого она и представить себе не могла. Наконец-то ее мечты сбылись и она добилась этой воздушной легкости!

Как обидно, что две главные радости в своей жизни – радости, которые невозможно примирить друг с другом – она познала одновременно и именно здесь, в группе «Орлан».

Ее всегда мучила эта неопределенность – что бы Пери ни делала, второе призвание не давало ей покоя. Мать и летатель, две стороны ее натуры, за несколько дней в «Орлане» обрели определенность и заявили о себе, как будто раньше Пери была костром, тлеющим, полузатоптанным, а теперь разгорелась жарким пламенем. Она была и костром, и ветром, который его раздул, и ветер этот стал вдвое сильнее, два сильных потока влекли ее в разные стороны – мать и летатель. Не получится ли так, что теперь она попросту сгорит и ветер развеет ее прах? На миг она даже поняла, почему Авис и Питер так неоднозначно относились к Хьюго. Будь он слетком, будь у него крылья – она не оказалась бы на этом распутье. Но крыльев у него не было, и то, что она любила больше всего на свете, разрывало ее надвое: мать и летатель.

Пери дала Хьюго грудь, потом покормила ужином – в пещерке за водопадом нашлась кое-какая еда. Солнце еще вовсю припекало спину, но уже клонилось к закату, Хьюго клевал носом. Наигрался за день и с Пери, и с Рафом.

Пери завернула Хьюго в одеяло и отнесла под скальный навес. Там оказалась Латона – она тоже решила вздремнуть. Пери оставила спящего Хьюго под боком у Латоны и зашагала обратно по тропинке, по-прежнему переполненная ликованием. Тело вспомнило, что такое чувственные удовольствия, было полно сил, потому что избавилось от страха, – все радости полета оказались теперь в распоряжении Пери, и с каждым днем их будет только больше.

Когда Пери вышла к реке, там не было никого, кроме Беркута, который перевязывал себе одну из многочисленных ран. Он почувствовал взгляд Пери и поднял голову.

– Помоги-ка, – сказал он и показал спину – на лопатке, под крылом, была большая ссадина, заклеенная пластырем. – Мне самому не достать.

– Мне тоже, – сказала Пери. – Ты слишком длинный.

Беркут сел на песок, а Пери – вплотную к нему на бревно у него за спиной. Он откинулся назад и выгнул крыло. Пери осторожно отлепила пластырь и повязку, промыла ссадину и синяк вокруг.

Беркут морщился и кривился.

– Что случилось?

Он помотал головой:

– Неважно.

И сунул ей аптечку.

Пери открыла ее и побрызгала больное место ну-скином. Провела рукой по расправленному крылу, докуда дотянулась.

– Дай-ка осмотрю перья, – предложила она. – Может, еще какие-нибудь поломались, подклеим.

Беркут полуобернулся и покосился на нее.

– Валяй.

Пери перебрала все перья на крыльях Беркута, и темные, и золотые, а потом разгладила их до блеска. Прижалась к его спине всем телом – ведь иначе было не дотянуться до перьев на передней кромке крыла. Погладила Беркуту плечо и почувствовала, как он вздрогнул.

– Беркут… – прошептала она, прижимаясь к нему еще теснее.

– Что?

– Сними с меня браслет, а?

– Нет.

Пери поцеловала его в шею.

Беркут встал и повернулся лицом к ней. Наклонился, помог ей подняться, взяв за запястье. И повел ее вдоль реки – все так же за запястье. Пери приходилось бежать, чтобы поспеть за ним. Беркут привел ее на маленький уединенный пляж. И обнял с непоколебимой, расслабленной уверенностью в себе – в этом был весь Беркут. Губы у него были мягкие, он был выше и куда массивнее Питера, с нежной, смуглой, теплой кожей и тугими, жесткими мускулами.

Беркут поцеловал ее.

– Что тебе от меня нужно?

– Хочу познакомиться поближе, – ответила Пери. – Ты тут самый загадочный. Откуда ты столько всего знаешь? Знал, что я попала в шторм. Знал, как лечить нас с Хьюго.

– Разве не ясно? – лениво отозвался Беркут, глядя на нее сверху вниз. Пери невольно покосилась на повязки на его руках и груди, на татуировки на плечах…

«Шесть лет упорных тренировок с лучшими из лучших», – говорил Нико.

– Боже мой! Ты был Хищником?

– Нет, – тихо уронил Беркут. – Я и сейчас Хищник.

«Так вот они какие, Хищники», – успела подумать Пери, очутившись в его мускулистых объятиях. Беркут потянул ее к себе и, когда они слились воедино, у Пери вырвался прерывистый вздох; на нее вдруг снизошла блаженная безмятежность, которой она ни разу не изведала с Питером, потому что тогда, с ним, все происходило словно в лихорадке, оба задыхались, спешили к цели, и Пери помнила его сокрушительный напор и свой яростный отклик. А теперь, с Беркутом, все получалось совсем иначе: когда Пери заторопилась было, Беркут мягко приостановил ее, прижал к себе, и оба почти что замерли. Касания и поцелуи лились медленно, как струя меда, и Пери показалось – она вот-вот растает в низких лучах закатного солнца, растворится без остатка. Она была словно в забытьи, в полусне, время как будто остановилось, – медленно, тяжкими медовыми каплями, текли минуты, а может, часы, и Пери дивилась, что не потеряла сознания от наслаждения.

Она пристроилась на крыло Беркуту, положив голову ему на плечо. Рука ее полусонно шевельнулась, задела одну из повязок, и Беркут вздрогнул.

– Девчонки часто западают на синяки и шрамы, – сказал Беркут.

– Да ладно тебе, – засмеялась Пери.

– Правда-правда! – сказал он. – Я же видел, как ты смотрела на меня после вылета.

– Ты тогда выглядел даже круче обычного. Зато было видно, что тебе нужна любовь и забота. Наверное, когда ты был Хищником, от девчонок отбою не было.

– Ты не понимаешь, – серьезно проговорил Беркут. – Я же не шучу, когда говорю, что я и сейчас Хищник. Хищник – это навсегда.

– Да ну, – сказала Пери, приподнявшись на локте. С дерева над ними спорхнул изогнутый листок, Пери поймала его в ладонь. И провела листком по гладкой груди Беркута. – Это как?

Беркут вздохнул.

– Другие процедуры, другое обучение. Более суровое. Я могу такое, чего ты не можешь.

– Значит, ты супермен, – засмеялась Пери.

– Вроде того. Но за все надо платить.

– Что это значит?

– Скорее всего, я проживу меньше, чем ты.

– Ох.

– Этим я заплатил за возможность выбраться из своей деревни. А ты заплатила за то, чтобы выбраться из своей.

– Как ты стал Хищником? – спросила Пери.

– Жители моих островов уже много поколений идут на экспорт. Мы рослые, сильные, у нас воинские традиции. Мы любим драться – мне так говорили. Так что в армиях всего мира на нас большой спрос.

– Вот за тобой и пришли?

– Я с детства понимал, что так и будет. И хотел уехать, посмотреть большой мир – но и цену себе знал. И отказывал вербовщикам, пока мне не предложили учиться на Хищника. Знаешь, как говорят – «Осторожнее с желаниями, а то исполнятся»? Так вот, мое желание исполнилось в точности.

– И что произошло?

Беркут прикрыл глаза, как будто вспоминал подробности. Голос у него был ласковый, неторопливый – Пери никогда не видела, чтобы Беркут так расслабился. Наверное, остальным здешним летателям не положено видеть его таким.

– Рассказать, как я целых шесть лет проходил процедуры и тренировки, чтобы стать Хищником, не получится, но иногда мне казалось, что я вот-вот сойду с ума. Как будто все, что во мне есть, все психические и физические качества, которые я привык считать своим «я», запихнули в молекулярный блендер, распылили на атомы, а потом составили из них что-то совсем другое. Иногда такое происходит при обучении солдат элитных подразделений, только у Хищников все в тысячу раз тяжелее. Хотя бы отдаленное представление о том, что со мной происходит, имели только другие Хищники, да и то только из моего подразделения, это я хорошо понимал. Ведь процедуры и лекарства постоянно меняют и оттачивают. Если бы не дружба с Хищниками из моей роты, я бы сломался.

– Хотела бы я, чтобы рядом были друзья, когда со мной происходило превращение, – проговорила Пери. – Я была совсем одна, а ничего страшнее со мной в жизни не было. Превращение и роды – только на обретение крыльев ушло гораздо больше времени.

– Почему ты так говоришь?

– Без посторонней помощи мне было трудно даже наладить связь между мозгом и крыльями. Болтались за спиной тяжким грузом, как неживые, – и все. Будто их приклеили, будто они – не я. Первые несколько дней после операции я даже в зеркало смотреть боялась. Страшно было увидеть, во что я превратилась. Смогла посмотреть на себя, только когда научилась хоть как-то ими владеть. И даже тогда то и дело думала, что я, наверное, чудовище. Сами по себе крылья, конечно, красивые, но в целом – у меня было ощущение, что отдельные части плохо друг к другу прилажены…

Беркут открыл глаза и посмотрел на Пери. Обнял ее одной рукой за талию и притянул к себе.

– У меня обошлось без этого, – сказал он через некоторое время. – У нас сразу начались реабилитация и тренировки. Я стал другим человеком, но подумать об этом было некогда. Я рад, что все уже позади, но этот опыт пошел мне на пользу. Мы такое вытворяли, что сейчас самому не верится.

– Например? Какие у тебя супер-способности?

– Мы постоянно летали в нижние слои стратосферы. Командиры говорили, что если, так-растак, стаи таких-растаких гусей катаются на таких-разэаких тропосферных струйных течениях, значит, мы тоже можем. Неужели мы дадим себя обскакать каким-то гусям, у которых вместо мозгов то-то и то-то? Нет, сэр, нет, никак нет. Сначала у нас были термокостюмы и кислород, но чем дальше заходило превращение, тем меньше снаряжения нам полагалось. В конце концов мы научились обходиться вообще без него. Не все, конечно. Отсев был очень большой.

Беркут помолчал. Наверное, вспоминал, как это, когда катаешься на струйном течении. Пери подумала о том, как ее на миг вынесло на самую верхушку бури и перед глазами у нее мелькнул сияющий полукруг земли – а потом только чернота и падение, и падала она целую вечность. Беркут знает, каково это. Едва ли ей еще встретится человек, который поймет, что она видела.

– Я помню, – мечтательно проговорил Беркут. – Помню, как смотрел вниз с этой высоты. Не будь облаков – различил бы и дороги, и реки, тоненькие линии, как на карте. Я видел море и белую полосу прибоя – но движения не различал. Видел серые, коричневые, темно-зеленые пятна вдоль побережья и дальше, в холмах, светло-зеленые ободки вокруг городов и вдоль дорог. А города были как неровные участки цветных точек, разбросанные среди более однородных серых, коричневых, зеленых. Иногда на земле виднелись складки с резкой светотенью – горы и холмы. Помню, еще подумал – точь-в-точь мятая фольга. Тени на склонах крутых гор были темные, четкие, было видно, как по ним спускаются клочки белых облаков – комочки ваты.

– Ничего себе зрение – наверное, бореин принимал? – спросила Пери.

– А как же, – сказал Беркут. – От бореина зрение приобретает качества орлиного – кроме всего прочего. Чем выше взлетаешь, тем лучше видишь. А самое поразительное – лететь над высокими горами, особенно в четыре-пять километров. Летишь вдоль большой долины или по краю массива. Потом направляешься к самой высокой горе или плато – и взмываешь вверх по отвесному утесу, до самой вершины, но не выше. Потом переваливаешь через вершину – и падаешь в долину. От этого просто дуреешь, голова кругом идет. Это опасно, потому что погода в горах непредсказуемая.

– А что было самое трудное?

– У командиров была любимая шутка – поднимать отряд в небо с завязанными глазами, будто, трам-тарарам, похищали много раз подряд. Жутко неприятно, но так у нас пробуждали птичьи навигационные способности. Вот выпустят тебя в неведомом краю – сумеешь вернуться на базу без приборов? Проявится ли у тебя чувство направления? Чувство внутренней карты? Мы облетали по кругу место, где нас выпустили, и искали дорогу домой. Некоторые терялись навсегда. Я часто думал – что с ними сталось? А командиры не унимались, проявляли, понимаешь, принципиальность, гоняли нас при разных условиях. Ночью. В облаках. В дождь. В грозу. Над морем. Над сушей. В общем, любой пейзаж при любой погоде, а нам было некуда деваться.

Беркут со вздохом закинул руки за голову.

– Когда мы проверяли, на какой высоте способны летать, и доходили до предела, у нас начиналась гипоксия, даже если давали кислород, а при этом впадаешь в эйфорию, но ощущения очень странные – все кругом черно-белое. А когда снижаешься, цвета так и захлестывают – ух. Как будто сначала тебя размазало над облаками, а потом ты съежился – а на самом деле просто картинка стала крупнее.

– Ничего себе. Даже не верится. – Пери погладила Беркута по голове. – А эти молнии в волосах и на крыльях – это что, эмблема подразделения?

– Нет. У Хищников такая мода, – усмехнулся Беркут. – Детский сад, конечно.

– А мне нравится, – сказала Пери.

– Еще бы, – рассмеялся Беркут. – Ты же еще маленькая, я в твоем возрасте даже обучаться не начал, так что тебе в самый раз.

Пери задремала в объятиях Беркута, а проснулась уже в сумерках – от его поцелуя. Все тело у нее еще ныло – синяки после бури не зажили, – но она с радостью ответила Беркуту. Он накрыл ее крыльями, и она ощутила аромат неролиевого масла, которым он смазывал перья. Пери нежилась в шелковистых перьях – и своих, и Беркута, – голова у нее кружилась от благоухания, которое волнами окатывало их при каждом движении, – и вдруг ей подумалось, что она впервые занимается любовью с летателем с тех пор, как обрела крылья.

Потом Пери высвободилась и пошла окунуться в реке. Беркут встал и потянулся, а потом начал приглаживать встрепанные перья.

– Ну так как насчет браслета? – спросила Пери, плескаясь в воде.

Беркут не прервал своего занятия:

– Все равно ответ «нет», сладкая моя.

Ночью Пери проснулась – было совсем темно. Ночная прохлада донимала всех – Пери увидела, как Сойка во сне поежилась и поглубже зарылась в перья. Она распушила крылья, как птицы зимой, чтобы отгородиться от холода воздушной прослойкой. Стояла глубокая ночь. Пери вдруг ужасно захотелось под крышу, в тепло и уют. Такое же бывало с ней в детстве, когда она вечером шла по Панданусу и видела желтые огни окон в домах – и они манили ее, и ей так хотелось тоже оказаться в каком-нибудь из этих домов. Если бы это был ее дом, она очень дорожила бы этим мигом, когда стоишь в темноте и мерзнешь и при этом понимаешь, что в твоей власти шагнуть в этот желтый свет, словно за рамку картины. Однако ей не было нужды представлять себе, что она бездомная и одна в темноте. Если бы не Хьюго, она и была бы бездомной и бродила бы одна в темноте.

Пери проголодалась. Проверив, что Хьюго сладко спит, она осторожно спустилась по тропинке к реке, где в пещерке под водопадом хранилась еда. Звезды были подернуты далекими, очень высокими облаками, и Пери едва различила силуэт летателя, склонившегося над водой. Кто это? Пери его не узнала. Даже среди летателей из «Орлана» не было таких костлявых.

Пери остановилась, инстинктивно поняв, что нельзя проронить ни звука, нельзя, чтобы хрустнула под ногой ветка, и не успела ничего сообразить, как ее окатила волна ужаса. Силуэт повернулся, и Пери едва не закричала, но застыла на месте от потрясения.

Летатель пожирал их запасы, запихивал их в рот руками, капая слюной, – тощая волосатая тварь, жилистая, с обветренным изможденным лицом, на котором застыло выражение то ли сверхчеловеческой, то ли недочеловеческой свирепости. Глаза его жутко светились в темноте. Кошмарная бессмысленность падшего существа. Полнейшая потерянность. Пери слышала низкий рокот его дыхания, шипящий рык сквозь ощеренные зубы. Летатель был грозный и страшный, но враждебность его была какая-то механическая, ни на кого не нацеленная. А еще от него густо, тяжело воняло. Гибрид человека и не-человека производил жуткое впечатление. В нем воплощалось все, чего человек боится – это был оборотень, вампир, суккуб, древний ужас, подобных тварей мы, люди, страшились испокон веков. Как легко утратить человеческий облик —существо, сидевшее у воды, было гораздо омерзительнее, чем те, кто изначально не был человеком.

Тварь на нее не смотрела. Дикие звери не смотрят на людей. Пери существовала за пределами его мира. Существо скользнуло по берегу реки к краю утеса и исчезло.

Зашелестели кусты, на берег вышли два летателя – Беркут и Раф.

– Видели? – выдохнула Пери. – Он же прошел прямо мимо вас!

– Кто? – хором спросили оба. Пери сбивчиво описала незваного гостя.

Беркут присвистнул.

– Вот черт. Я-то считал, они тут не водятся. Это же Дикий.

Беркут и Раф бросились по тропинке, напролом через кусты, даже не пытаясь идти бесшумно. Пери ощутила дуновение ветра – они взлетели в темноту.

Тогда Пери кинулась назад под скальный навес – все мирно спали. Она сидела и ждала, когда вернутся Беркут и Раф.

– Никого, – мотнул головой Беркут. – Удваиваем охрану.

Пери пересела к нему поближе.

– Что ему было нужно?

– Что всем. Пища. Место, где поспать. Плохо другое – он наверняка не один. А если это стая, им нужна территория. Ты видела, какие земли тянутся отсюда до «Альбатроса». Поживиться там нечем. Если мы здесь славно устроились, они тоже смогут. Правда, у нас есть в распоряжении запасы, которых нет у них.

– Я все равно не засну, – сказала Пери. – Можно подежурить с тобой?

– Нет, – отрезал Беркут. – Я никогда не буду с тобой ни дежурить, ни ходить в патруль.

– Думаешь, я буду тебя отвлекать?

– Нет, – сказал Беркут. – Не думаю, а знаю. Оставайся с Хьюго. Тебе надо высыпаться.

– А тебе не надо?

– Не настолько. Мне хватает двух-трех часов, и я довольно долго могу не спать вообще. Удобно, когда солдатам не нужно много спать. Отчасти поэтому мы и живем меньше вас. Отдыхай.

Пери улеглась рядом с Хьюго – тот спал так крепко, что даже не пошевелился, когда она укрыла его своими перьями. Устроилась так, чтобы видеть небо, и смотрела, как кружит над лагерем Беркут, пока не погрузилась в неровный сон.

Глава семнадцатая

Поселок «Дзэн»

Когда я добрался до больницы, Томаса уже откачали. Я сидел рядом с ним в одном из боксов в отделении «скорой помощи», держал его влажную от пота ручку, а Лили тем временем названивала Руоконен. По лицу Тома разлилась бледность, дышал он с трудом.

Лили договорила, убрала инфокарту и победоносно сообщила:

– Руоконен считает, что летательские препараты тут ни при чем, Тому стало плохо не от них. Но она все равно подъедет в больницу где-то через час-полтора, посмотрит мальчика, проверит, не надо ли подобрать другую дозировку.

Что за бред! Я едва не выкрикнул это вслух. Одно противоречит другому! Если приступ вызван не препаратами, то зачем менять дозировку? Руоконен явно мухлюет!