Текст книги "Дайте нам крылья!"
Автор книги: Клэр Корбетт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 35 страниц)
– А лично для вас затея того стоила? Не жалеете?
– По-моему, ответ очевиден. – Она расправила крылья, и в серой их дымке блеснуло розовое.
– Да, надо полагать, – пробормотал я.
Безнадежно. Хоть всех летателей в мире опроси, и все равно не поймешь и в их шкуру не влезешь.
Я спустился с дерева, на котором располагался кабинет Руоконен. От избытка сведений просто ум за разум заходил. Руоконен была права: узнал я много, но яснее картина не стала. Я шел по лужайке и на ходу смотрел в небо, которое наливалось горячим утренним золотистым светом. Жара набирала силу, палящие солнечные лучи распугали праздную публику, отдыхавшую на лужайке, и теперь здесь было безлюдно и тихо. С веток дуба со стрекотом снялась сорока и улетела.
«Ты ли с Ним распростер небеса, твердые, как литое зеркало?... Твоею ли мудростью летает ястреб и направляет крылья свои на полдень?… По твоему ли слову возносится орел и устрояет на высоте гнездо свое?»/ (Иов 37:18, 39:26, 27)/ Не совсем так. Мы сами обзавелись крыльями и возносимся по своему слову. Но мудростью ли мы летаем и направляем крылья свои? Вот в чем вопрос. Вопрос всех вопросов, вопрос на миллион: что такое в наши дни полет? Вот что мы не обсудили с доктором Руоконен, а ведь это самое важное, самое главное: сколько стоит полет?
Какую цену платишь за то, чтобы стать летателем?
Ведом ли кому-нибудь ответ?
И все же я как наяву вижу Томаса, вижу, как мой мальчик воспаряет выше облаков, кувыркается в волнах жаркого воздуха над пустыней, парит над морем, распахнув крылья. Сынок, когда ты превратишься в летателя, я потеряю тебя навсегда. Впрочем, я в любом случае потеряю тебя навсегда, это ведь участь всех родителей – дети вырастают и вылетают из гнезда. Но как мне вынести то, что Том превратится в совершенно иное существо, и нас будут разделять чуждые гены, которые ему вживят, чтобы у него отросли крылья? Да что там – иное; отныне он будет принадлежать к другому биологическому классу и виду, и жить совершенно иной жизнью, отличной от моей, на ином уровне – буквально и фигурально. Меня волновало не то, чем он будет заниматься, какие горизонты перед ним откроются, когда он станет летателем. Волновало меня другое: в кого он превратится? Каким будет? В конечном итоге мне важнее всего понять, какое наше решение сделает его счастливее: в пользу летательства или против? Ведь зависит это от нас, его родителей. А заранее не угадаешь и не предскажешь. Как ни старайся, в будущее заглянуть невозможно.
Я шагал к ближайшей станции рельсовки, когда позвонила Тьен, автомеханик.
– Слушаю! – сказал я и едва успел увернуться от промчавшегося мимо велосипедиста, который навьючил себе на багажник два разлапистых саденца банановых деревьев.
– Тебе сначала хорошую новость или плохую? – спросила Тьен.
– Бей без пощады, – со вздохом сказал я. – Чего уж там.
– Сожалею, но воскресить Таджа не получится. Мы можем восстановить автопилот и навигатор, так что технически машина опять будет на том же уровне, но вот личность и все настройки Таджа, голос там, память, – они восстановлению не подлежат.
– Что?! – От неожиданности я остановился как вкопанный. Господи, мне и в голову не приходило, что автомеханикам не удастся вернуть Таджа и что мой ехидный верный дружок ушел навсегда. Эх, Тадж, старина… А ведь ты всегда был для меня все равно что живая душа. Ты мне был, считай, как напарник, – с тех пор, как я начал заниматься сыском в одиночку.
– Сочувствую, – мягко сказала Тьен. – Слушай, мы провели полную диагностику машины, ты в курсе, что она у тебя клеща словила?
Клеща? Тоже еще новости! Клещом назывался самый продвинутый вид маячка – следящего устройства из новых.
Горечь моя тотчас сменилась гневом.
– Черт меня побери! – глухо прорычал я. – Тьен, верь слову, я осмотрел каждый сантиметр Тад… автомобиля вчера утром, прежде чем выезжать из Города.
– Да верю я, верю, не казнись ты, – сочувственно отозвалась Тьен. – Ты ни при чем, эти сволочи совершенно незаметные, их так просто не ущучишь – во всяком случае, твоими средствами они считываются просто как комочки грязи или дохлые насекомые. В общем, маскировка у них отменная.
Я чуть зубами не скрежетнул. Вот именно – сволочи. И сами клещи, и те, кто их устанавливает!
– Знаешь, какие деньжищи у нас ухлопываются, чтобы обновлять антивирусные программы и шагать в ногу со временем? – спросила Тьен. – Наверно, мы и не стали бы заморачиваться, но у нас полным-полно заказчиков из правительства и служб безопасности. Погоди браниться. Я тебя утешу. Когда вы с Таджем макнулись в ручей, клеща замкнуло и он отключился. Так что после того слежка за тобой оборвалась, а ведь кому-то этот маячок влетел в кругленькую сумму. И вообще – имей в виду: раз ты сподобился клеща, значит, кто-то считает тебя важной персоной.
– Вот порадовала так порадовала, – буркнул я. – Так, уточни-ка, вот это последнее про важную персону – оно и было хорошей новостью? Кто предупрежден, тот вооружен, да? Или я что-то прослушал?
Глава десятая
Заоблачная цитадель
Когда Чешир назначил мне встречу на территории своего нового проекта – жилого комплекса «Заоблачная цитадель», – мне и в голову не пришло, что он потащит меня на самую верхотуру. Но он настаивал, и, делать нечего, я согласился. Скоростной лифт ринулся вверх, сердце у меня, наоборот, камнем упало куда-то в желудок, да еще и уши заложило. Вскоре на экране загорелось предупреждение: «Конец смешанной зоны». Что за чертовщина? Задать этот вопрос вслух я не успел, потому что пол лифта как-то перемигнул и вдруг стал прозрачным, а за ним и стены. У меня перехватило дыхание. Под ногами далеко внизу проносилась, все уменьшаясь и уменьшаясь, панорама Города. За прозрачными стенами лифта клубились облака. Пот градом катился у меня по спине, дышал я с трудом. Но из гордости старался не показывать Чеширу, до чего мне худо, а словно ни в чем не бывало вытащил инфокарту и проверил, как там Пери с Хьюго. С той секунды, как их маячок начал подавать сигнал из зоны покрытия сети, я поглядывал на экран каждые пять минут. Пери вместе с малышом по-прежнему продвигалась в южном направлении, к Городу. Это до некоторой степени успокаивало тревогу, которая грызла меня со вчерашней ночи, когда у самого моего дома появился Хищник. Да и сегодняшняя новость про клеща тоже радости не прибавила: за мной упорно следили. Словом, хорошо, что Пери направляется в Город, но вот от Жанин пока ни слуху ни духу, и это скверно.
Испуга своего я не показал еще и потому, что в лифте, кроме нас с Чеширом, был еще один летатель-вкладчик, он без приглашения вскочил в кабину еще у подножия «Заоблачной цитадели». Теперь, когда лифт стал прозрачным, этот летатель удовлетворенно заметил:
– Ах, скорее бы посмотреть на вид с верхнего яруса!
Инфокарта коротко зажужжала. Сообщение от Уилсона. Обещает кое-что прислать ближе к вечеру. Днем пытаться взломать картотеку «Ангелочков» или архивы доктора Елисеева небезопасно – могут засечь, а вечером больше шансов, что взлом пройдет незамеченным.
На экране лифта высветилась новая надпись: «Вознеситесь на высоты Заоблачной цитадели. Изведайте пик счастья!» Надпись сменилась рекламным кадром – горделивая громада небоскреба, увенчанного верхним ярусом, который пронзал пухлые белые облака, словно нос корабля, рассекающего пенные волны. Когда здание достроят, на этом ярусе высадят альпийский лес, а с самого края, с контрфорса высотой в сотни метров, будет эффектно низвергаться водопад. Верхний ярус увенчивал острый шпиль, но у основания яруса лес расширялся и переходил в ажурную конструкцию, которая словно раскидывала над Городом сеть.
– Мы поднялись на ту секцию, которая будет вращаться, – пояснил Чешир.
– Вращаться? – переспросил я. Ну, наворотили!
Лифт замедлил ход.
– Здание по своему силуэту и конструкции задумано наподобие веретена или ракушки, оно закручивается, а вверху раскрывается как цветок с механическими лепестками, – со знанием дела пояснил Чешир нашему спутнику. – Обратите внимание, что конструкция имеет не только декоративную, но и практическую цель: распределение массы – чем выше, тем она меньше. Это, наряду с контрофорсом – дополнительными опорами, – обеспечивает постройке особую устойчивость. Однако на уровне облачного покрова верхняя треть постройки будет вращаться на триста шестьдесят градусов, совершая полный оборот с интервалом в час тридцать минут.
Лифт остановился. Дверцы разъехались – а за ними нас встретила пустота небесной синевы. Вкладчик как ни в чем не бывало шагнул в эту пустоту, за ним спокойно и привычно последовал Чешир. Мне и так уже было худо, а тут еще табло проклятого лифта каверзно объявило: «Двести пятидесятый этаж. Зона только для летателей, бескрылым вход воспрещен». Вот спасибо. Вот осчастливили.
Я все еще мешкал в лифте. Чешир оглянулся через плечо и вопросительно поднял брови.
– Идем, – с легкой улыбочкой сказал он. А потом нетерпеливо передернул крыльями, до самых кончиков перьев, так что по всему оперению прошла волна и крылья зашуршали, как листва на ветру. Меня обдало волной пряного аромата, сандалово-перечного; как я уже понял, этот запах был свойствен именно Чеширу. Пообщавшись с летателями, я усвоил, что у них свой, особый язык жестов, непохожий на наш; и диапазон оттенков в нем богатейший – от едва заметного трепета оперения до резкого движения, которым они распахивают крылья. Вот, например, обычные люди раздраженно передергивают плечами, а летатели – крыльями. Свой язык, как у иной расы.
– Пойдемте, пойдемте, это совершенно безопасно, – поторопил меня Чешир.
Безопасно?! Затащил меня на верхушку свой треклятой голубятни, на километр или больше над землей, и еще что-то чирикает мне про безопасность!
Я осторожно, опасливо вышел из лифта и оцепенел. Крыши над головой не было – все те же синева и пустота, а передо мной – ни малейших признаков парапета. Я стоял в километре над землей на краю пропасти. Вокруг нас расстилалось громадное пространство – верхний ярус Заоблачной цитадели. Там, где мы стояли, эта надстройка была пошире, а вдалеке и впереди суживалась, и впрямь напоминая носовую часть гигантского небесного корабля, что плывет по воздуху и рассекает не океанские волны, но облака, и разбрызгивает не пену морскую, но капли дождя. Засадить верхний ярус обещанным в проекте альпийским лесом и украсить водопадами строители пока не успели, но сама поверхность яруса была покрыта каким-то материалом, который словно вздыхал на ветру и переливался зеленью и серебром.
– Сюда, – лаконично произнес Чешир и, о чудо, не слетел, но, как обычный человек, спустился ногами по ажурной металлической лесенке, которая вела от лифта вниз, на поверхность верхнего яруса. Второй летатель последовал за ним, я тоже. При ближайшем рассмотрении серебристая зелень оказалась травой, которой уже засадили всю неохватную площадку. Спутник Чешира широко, размашисто шагал впереди меня, рассекая высокую траву, будто волны. Голова у меня снова пошла кругом, уже не от пропасти, которая разверзалась совсем рядом, а от того, что я иду по небу и в то же время по альпийскому лугу. В траве обильно пестрели луговые цветы, они сминались у нас под ногами, и от них поднимался свежий, сладкий запах. Луг простирался до самого края верхнего яруса – «нос» Заоблачной цитадели заканчивался крутым обрывом и силуэтом вправду напоминал бушприт корабля.
Впереди, над обрывом, набухла и беззвучно взорвалась сизая грозовая туча, нас окутало туманом, вокруг зыбились белые и серые влажные клубы, они закручивались, колебались и летели во все стороны, да так стремительно, что меня качнуло и я перестал понимать, где небо, а где земля. Странное ощущение: вроде бы и мутит, и страшно, а в то же время – упоение и восторг.
– Я бы хотел проверить ваш термогенератор, – сказал Чеширу вкладчик.
Мы приближались к бушприту, и я замедлил шаг. Грозовая туча сменилась другой, а навеса здесь не было, значит, нас окатит дождем, а еще наверняка обдаст шквальным ветром – как бы с ног не сшибло!
– Мистер Чешир! – окликнул я.
Второй летатель тем временем спорхнул было с обрыва, но порыв ветра швырнул его назад.
– В такую погоду только теплогенераторы и проверять, – неодобрительно буркнул Чешир.
Бушприт верхнего яруса смотрел в восточном направлении, и теперь, с самого края, мне хорошо был виден внушительный грозовой фронт, который навис надо всем Городом до самого океана. Я задрал голову и смотрел, как ветер гонит весь массив облаков в западном направлении, туда, где в отдалении, за равнинами, вздымались горные хребты. К северу и югу тянулись пригороды. А вон и поверхность океана сверкает в лучах солнца, которые прорезают тяжелые тучи и отвесно падают на водную гладь. Здесь, на высоте, отчетливо слышалось мерное завывание ветра: он напевно гудел в ажурных металлических конструкциях недостроенной пока верхушки, с которой мы только что спустились по лесенке. Второй летатель взмыл вверх, потом сложил крылья и резко, словно ласточка, нырнул вниз – в западном направлении. Интересно, он решил вернуться или отбыл, не прощаясь? Кто их разберет, как у них принято, у летателей.
– Знаете, странная штука, мне даже не представить себе, каково там, – произнес Чешир, величавым мановением руки описав дугу в воздухе и указав на далекие вершины гор. Жест был самый что ни на есть архитекторский, – точный, красивый, четко очерчивающий пространство, которое Чешир хотел показать.
Чешир подразумевал Окраины – они для него были все равно что другая планета, такое же загадочное и неизученное место. Он и вообразить не может, какой опасности подвергаются там Пери и его сын, – во враждебном окружении, куда летателям вход заказан. Однако рассердиться на Чешира у меня не получилось; я ведь и сам едва ли представлял себе, что за волчьи законы, отчаянная нищета и убожество царят на Окраинах, – пока не побывал там.
– Погодите минуту и увидите, зачем мы сюда поднялись. – Чешир наконец-то снизошел до объяснений и текучим, плавным шагом крылатого хищника (вот уж кто точно хищник!) заскользил по лугу к бушприту, поманив меня за собой. Я двинулся за ним – немного успокаивало то, что рядом могучая крылатая фигура. Кстати сказать, он даже и от ветра меня заслонял, сам того не ведая.
Мы вышли на бушприт, узкую площадочку едва ли в полтора метра шириной. Вокруг гудел ветер и плыли облака. Тут я увидел, что нос яруса и правда заканчивается настоящим корабельным бушпритом, увенчанным какой-то наклонной продолговатой серебряной фигурой – она сверкала так ярко, что не разобрать было очертаний, и казалась сгустком света. Я сощурился. Продолговатая фигура – вроде длинного рога у нарвала или единорога – блестела до рези в глазах. Чешир, не колеблясь, шагнул с края площадки и ступил на этот серебряный мостик. Потом обернулся ко мне, всем видом показывая, что ждет и что мы теряем время. Одурел он, что ли? Или и правда полагает, будто я полезу туда, на узенькую досочку над бездной? Если он так шутит, шуточки никуда не годятся. Здесь запросто можно разбиться в лепешку, и даже когда носовую часть яруса достроят, бескрылым на ней делать нечего. А сейчас она к тому же и недостроена.
И все-таки Чешир стоял на узком серебряном мостике без перил и явно ждал, пока я последую за ним.
Не дождется.
Я замер как вкопанный.
– Нет, туда я не полезу, ни за что, – твердо заявил я. – Не могу.
На лице Чешира заиграла улыбка.
– Можете-можете, тут есть кое-что, на что вам просто необходимо посмотреть.
Он слегка развел крылья, чтобы удержать равновесие, и протянул мне руку.
Ну и попал же я в переплет! Брать Чешира за руку не хотелось – не хватало еще, чтобы меня вели за ручку, словно дитя малое. Каждый раз, стоило мне очутиться в мире летателей, – я снова, казалось, погружался в детство – передо мной распахивались волшебные возможности и меня терзали мучительный страхи. Неважно, что я при этом делал: поднимался в дом к Чеширу на лебедке, карабкался на дерево в кабинет к доктору Руоконен или вот теперь – стоял на краю пропасти и не мог заставить себя шагнуть на узенький серебряный мостик. В сердце плескалась настоящая паника.
Чешир смотрел мне в глаза и протягивал руку. Ветер с шелестом перебирал его оперение, ворошил переливчатую синеву. Я понял, что отступать некуда. Сам я вниз не доберусь, потому что треклятый лифт настроен на голос Чешира – это я подметил еще когда мы только начали подниматься. Одним словом, шагнув в лифт, я попался в ловушку и теперь полностью зависел от Чешира.
– Не волнуйтесь. – В ровном голосе Чешира сквозил легчайший налет насмешки и еще – явное нетерпение. Он едва заметно повел крыльями, но я уже понемногу учился читать жесты летателей. Чешир с трудом сохранял спокойствие, ему, похоже, хотелось втащить меня на мостик силком. По спине у меня ручьями стекал пот, руки-ноги похолодели.
– Если даже вы и упадете, что маловероятно, то я успею вас поймать в воздухе, – преспокойно заверил меня Чешир.
Черт подери, это что – слегка завуалированная угроза? Или он так развлекается? А что, легко себе представить, как Чешир шныряет над ночным городом, высматривает какую-нибудь девчушку, хватает, затаскивает сюда – и вот уже бедняжке некуда деваться и она вся обмякла от ужаса в его стальной хватке. Представляю себе и холодное любопытство в его глазах – точь-в-точь такое, с каким он сейчас глядит на меня.
Внезапно я всем существом поверил, что Чешир способен на подобные зверские выходки. Поверил так, будто сам видел это наяву. Меня ожгло ужасом и отвращением, потому что я вдруг понял, что двигало Чеширом, – точно влез в его шкуру и посмотрел на все его глазами. Он испытывал наслаждение не только собственным могуществом, от того, что был сильнее, мог незаметно подкараулить, налететь, схватить, утащить, не только от фигур пилотажа, которые выписывал в воздухе. Нет, он упивался еще и беспомощностью жертвы, чья жизнь зависела от его прихоти. И тем, что жертва – вроде меня, бескрылое, второсортное создание. Покорное воле Чешира – здесь, в его владениях, на верхушке башни, в мире, сотворенном летателем для летателей.
Я набрал в грудь воздуху, сделал шаг вперед и взял протянутую руку Чешира. Сухая, сильная и до того жаркая – прямо обжигает. Я едва не шарахнулся. Ах да, у летателей же ускоренный метаболизм. Неужели и Томас будет пылать таким же жаром?
Мостик явственнее проступил из тумана. Он оказался длиннее, чем я ожидал, и к тому же был не прямым, а каким-то зигзагообразным. Я шел, но ноги у меня подгибались. Если бы не поддержка Чешира, я бы давно споткнулся и рухнул вниз.
Да, конечно, пронеслось у меня в голове, именно так он и поступил с Пери. Силком затащил девочку сюда, и получил свое – здесь, над бездной, хрупкая и длинноногая, она ослабла в его железной хватке, и аквамариновые крылья Чешира окутали ее, и сумерки опускались на серебряный мостик.
Чешир вел меня на середину мостика. Нас накрыло облаком и вокруг заплавали серые влажные клочья тумана. Ветер сносил их вниз, вниз, и я старался не смотреть, как они уплывают в пропасть.
– Мне необходимо знать, можно ли вам доверять. – Чешир перехватил меня уже не за руку, за плечо, стиснул пальцы – я едва не дернулся от боли. Вместо ровного сдержанного голоса – настоящий рык, полный ярости. – Вы ведь уже передали дело в полицию? Не сметь отпираться! Говорите правду!
Я посмотрел ему в лицо. Я и раньше догадывался, что Чешир установил за мной слежку, но только теперь, когда было слишком поздно, догадался, зачем он завлек меня сюда, да еще один на один. Для допроса! Видит, что я не в себе от высоты, и будет держать здесь насильно, пытать, пока не вытрясет правду. И дурак же ты, Фоулер. Сам отнюдь не святая невинность по части методов допроса, мог бы смекнуть, нутром почуять подвох, – так нет же, прошляпил. В бытность свою полицейским я неоднократно воочию убеждался, как быстро, порой мгновенно, деловитая беседа переходит в драку. Но когда работаешь в частном сыске, уловить такие тонкости заранее и уберечься гораздо сложнее. Когда именно Чешир решил, что я представляю для него угрозу? Когда мы превратились из клиента и сыщика в охотника и жертву? Наверно, все время колебались на этой грани – вот, например, в ту ночь, когда я спугнул Хищника благодаря Плюшу.
– Разумеется, вы можете вполне мне доверить… и положиться на меня, – выдавил я. «Он знает, что я лгу…Знает, что лгу!» – отчаянно стучало у меня в сознании в такт бешеному стуку сердца. Я изо всех сил старался не смотреть вниз, но боковым зрением все равно видел металлические конструкции опор, и мне казалось, что они поджидают меня, как паутина – муху, и хищно шевелятся, хотя на самом деле это плыли у нас под ногами клочья облаков. Я готов был сознаться в чем угодно, лишь бы Чешир отпустил меня подобру-поздорову. – Слушайте, не сообщал я в полицию! Попросил помочь старого дружка. Вот и все. Если бы я обратился в полицию, они бы уже давно до вас добрались. Так что все чисто. Я не вру.
Чешир сверлил меня глазами. Он надвинулся на меня и его горячее дыхание обжигало мне лицо. Пальцы впились мне в плечо стальными клещами, больно было адски, но я не шелохнулся – дергаться сейчас чистое безумие, самоубийство.
И тут у меня в кармане зажужжала инфокарта. Спасибо тебе, Боже! Сейчас я предъявлю Чеширу веское доказательство, что не лгу, и он выпустит меня отсюда живым и невредимым.
– Есть новости, – выдохнул я. – Здесь говорить не буду. Не могу. Насчет Хьюго. Срочные. – Длинные фразы мне уже не давались, я задыхался.
– Что? – спросил Чешир.
– Сначала уйдем с этого моста.
Чешир еще секунду-другую ел меня глазами, потом схватил за руку и повел, но не назад, а вперед! Из облачного тумана проступила прозрачная коробка – не лифт, а комната, в которую упирался мостик. Она висела над бездной, словно цветочный бутон на стебле. Час от часу не легче, но все-таки уже не так жутко. Едва переступив порог, я отошел как можно дальше от двери, извлек инфокарту и с облегчением вздохнул. Сообщение от Жанин! Наконец-то!
– Пришло доказательство. – Я помахал инфокартой перед носом у Чешира. Меня все еще колотило от пережитого ужаса и боли. – Пери держит путь в Город, Хьюго с ней, все согласно нашему уговору. Может, теперь перестанете за мной шпионить? Может, теперь поверите на слово?
Чешир, будто и не слышал последней фразы, ловко выхватил у меня инфокарту. Его счастье, что я врезал ему по надменной морде за эту сцену на мостике. Честно говоря, уже хотелось накостылять этому крылатому ублюдку как следует, до крови.
Впрочем, Чешир, едва прочитав сообщение, тотчас вернул инфокарту, и лицо его озарилось таким безудержным ликованием, что частичка этой радости передалась и мне, и теперь я был в смешанных чувствах. Я только что пережил резкий перепад – от смертельного ужаса к гневу, а затем облегчение, – и был опустошен. Иначе, наверно, мне стало бы неловко – оказаться свидетелем столь неприкрытого проявления отцовской любви, как ни крути, эмоции интимной. Ведь Чешир к тому же всегда держал себя в руках, а тут – прямо весь лучится, и весь мир ему лучший друг. Подумать только, и он же только что рычал от ярости и готов был сбросить меня в бездну.
– Прекрасные новости, – прерывистым голосом сказал Чешир. – Великолепные. Вы проделали отличную работу, Фоулер.
Его шатало от счастья, как пьяного, он даже ухватился за прозрачную стену комнаты. «Собственно, комнатой это сооружение не назовешь, больше смахивает на кокон, – подумал я, – четких границ между стенами, полом и потолком нет, все скругленное, и весь кокон прозрачен, как вода. У Руоконен кабинет выстроен из такого же материала. Только здесь за стенами сплошное небо и облака».
– Это мой кабинет, – пояснил Чешир.
И как я не догадался – вполне в его духе. Самое-пресамое главное и престижное место во всей постройке по проекту Чешира; естественно, он и занял его собственной персоной.
А ведь разговаривает со мной как ни в чем не бывало, мерзавец. Значит, дальше так и будем прикидываться, будто той сцены на мосту не было? Чешир не оставлял мне выбора. Придется подавить в себе ярость и проглотить оскорбление, раз он полагает, что я безоговорочно разделяю его ликование и на радостях все ему прощу.
Облака, которые плотно окутывали кабинет Чешира, разошлись, и сквозь прозрачное днище кокона я увидел далеко внизу некое подобие огромной шахматной доски – темные и светлые квадраты, обведенные по периметру поля темным парапетом.
– Я собирался вам кое-что сказать, так вот… – начал я.
Чешир, который деловито просматривал экран своей инфокарты, стоя у стола, встрепенулся. Глаза его тревожно расширились.
– “Sanctus Ivo erat Brito, /Advocatus, et non latro/Res miranda populo”, – тихонько пропел я на мотив «Гаудеамуса». Чешир изумленно воззрился на меня.
– Вы серьезно, Фоулер? Вы учились в школе св. Иво?
Я нашел в себе силы улыбнуться.
– Вот так удар был для вашего отца! Выпускник такой школы – и подался в полицию.
Если Чешир рассчитывал меня поддеть, ему это не удалось. Я громко рассмеялся.
– Нет. Впрочем, чего там, удар не удар, но разочаровал я его, было дело.
– Святой Иво был бретонец, святой Иво был юрист, но народ лишь удивлялся, как душой он честен, чист, – процитировал Чешир наш школьный гимн уже не на латыни. Затем добавил: – Помнится, я каждое утро смотрел на фреску с его изображением в нашем актовом зале. Юрист с книгой в руках, окруженный бедняками и богачами, истцами и ответчиками, и за плечом его ангел, а у ног его – лев. Помните его прозвище?
– Да, – кивнул я, – и помнил каждый день, пока обучался на полицейского. Святой Иво – защитник бедняков. Также считается покровителем судей, юристов, правоведов. И сирот. Занятный списочек подопечных.
– А также обездоленных и брошенных, не забудьте, – дополнил Чешир.
– И рад бы, да не забуду, – парировал я. – Сколько работаю, столько пытаюсь забыть.
Мне хотелось спросить у него: «Вы ведь спроектировали Церковь Святых Серафимов, и что теперь – посещаете ее, а не ту, куда ходили в детстве?»
Летатели не только возвели себе город в небесах, они еще обзавелись собственной религией и храмом. Этак ангелы останутся без работы, потому что в храме колготятся крылатые прихожане всех мастей – рвутся в свой собственный рай.
Чешир повел рукой, сработало дистанционное управление, и противоположная стена сначала помутнела и потемнела, утратив прозрачность, затем засветилась и на ней возникла сложная схема, которая, повинуясь движению его руки, начала вращаться. Карта Заоблачной цитадели, вернее, ее части.
– Посмотрите внимательно. – Чешир, не касаясь экрана, пролистывал фрагменты изображения – они разворачивались в архитектурные чертежи. Я впервые в полной мере оценил размах и сложность проекта – целый квартал, да что там, целый город, вознесенный в небеса, он многократно превосходил по размерам тот небоскреб, на верхушке которого мы находились. Он простирался так широко, что боковые его фланги затеняли весь центр Города. По сути, это был второй центр Города, только небесный. Заоблачная цитадель позволит летателям вести свою, отдельную от бескрылых, жизнь – в небесном городе предусмотрено все для автономного существования. Живи в небесах, работай, отдыхай, учись, совершай покупки, занимайся спортом – плаванием, полетными тренировками, чем пожелаешь, – и все это в небесах. Когда Заоблачную цитадель достроят, мы, бескрылые, вынуждены будем существовать в тени летательского мира. И это не образное выражение. Небесный город будет затенять наш, земной.
Мысли у меня разбежались. Я представил себе Тома взрослым обитателем Заоблачной цитадели, – как он будет жить и работать среди этих прозрачных зданий, перелетая с одного насеста на другой, с обрыва, зеленеющего альпийским лесом, на край водопада, играть с детьми в парке, разбитом на краю бездны, как проведет всю жизнь, не спускаясь на землю. Представил я и себя – старик, который навещает Томаса на нижних ярусах цитадели, потому что на верхние ему вход закрыт, и потому большая часть жизни сына останется для него неведомой, недостижимой и невообразимой.
Я присмотрелся к чертежам на экране. Часть зданий напоминала дом Чешира и выглядела словно руины без крыш, – просто плавно переходили в небо.
– Вы ведь нарочно придали этим сооружениям незавершенный вид? Так задумано?
– Они открыты небу. Создавая для себя жилое пространство, мы, летатели, стараемся по возможности разомкнуть его и впустить в помещение небо, стереть грань между помещением и небом. Мы жаждем открытого пространства, даже в таких формах, как обрывы, пропасти, расщелины. Отчасти поэтому летатели не уживаются с бескрылыми: у нас клаустрофобия, у них головокружение.
Ага, значит, я – это один из презираемых «них».
Я опустился на скамью у стены, не в силах отвести взгляд от будущего небесного города. Неужели Чешир притащил меня сюда над облаками и бездной, чтобы показать чертеж? Он, конечно, вращался в ином мире, нежели я, и на недоступной мне высоте (снова получается, что буквально). С миром летателей я до дела Чешира раньше не соприкасался, но теперь, как и Пери, осознал, что маленькому Хьюго места в нем не найдется. Что за горькая ирония: Чешир сумел разработать проект небесного обиталища для летателей, предназначенного окончательно отделить их от бескрылых, но смириться с мыслью, что сын его не вырастет в слётка, – это Чеширу не удалось. «По сути, – подумал я, – мы с Чеширом стоим перед одной и той же дилеммой, только в зеркально противоположных вариантах. И оба никак не можем с ней справиться. Чешир – летатель, отец бескрылого сына. Я – бескрылый отец сына, возможно, будущего летателя. Каждый из нас оказался лицом к лицу с ребенком, которого навряд ли сможет понять. С ребенком, наделенным неожиданными для родителя свойствами».
Чешир шагнул ко мне.
– Скажите, как там Хьюго? Он правда цел и невредим? – взволнованно нахмурившись, спросил он. Притронулся к моей руке, будто надеялся касанием проверить, не лгу ли я.
Я кивнул.
– До чего нахальная дрянь, – процедил Чешир. – Маленькая наглая… – Он осекся. – Кем она себя вообразила? С какой стати решила, что с ней малышу будет лучше? Потащила моего сына черт знает куда, подвергла такой опасности! А ведь мы заботились о нем, он жил как в раю. Как в раю. Готовы были обеспечить ему что угодно.
«Нимало не сомневаюсь, – подумал я. – Только вот вопрос: как бы бедняжка Хьюго вписался в ваш мир, если у него нет крыльев? Какой из него наследник?»
Чешир нервно заходил туда-сюда. Потом резко остановился.
– Фоулер, что именно вам сказала Пери? Только смотрите мне: отвечать начистоту!
