Текст книги "Клуб для избранных"
Автор книги: Кэтрин Стоун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)
Глава 4
Дженет Луиза Уэллс родилась в рождественский полдень 1953 года на маленькой заснеженной ферме своих родителей в пяти милях к западу от Карни, штат Небраска, и в ста тридцати милях к западу от Линкольна, где полугодом раньше, в жаркий и душный июльский день, родился ее будущий муж Марк Дэвид Тейлор.
Дженет была изумительным младенцем, потом изумительным ребенком, потом изумительным подростком. Жизнерадостность и спокойствие никогда не изменяли ей. Ее все любили. Невозможно было не полюбить миловидную девочку с курчавыми золотистыми волосами, ясными серыми глазками и очаровательной улыбкой. Дженет легко заводила друзей, потому что была хорошенькой и всегда улыбалась.
И еще она охотно делилась своими игрушками. Щедрость, а не чувство собственности было отличительной чертой Дженет. Она ни с кем не соперничала, никого не старалась превзойти. Первые шестнадцать лет своей жизни Дженет провела на крошечной ферме. Она была всегда всем довольна – и когда училась в маленькой деревенской школе, и когда стряпала вместе с матерью, и когда шила с бабушкой, и когда играла с подружками.
Но больше всего ей нравилось петь. Никто даже не догадывался, насколько Дженет любит пение, хотя все хвалили ее чистый прелестный голосок, когда она пела в церковном хоре. В школе музыке не учили, не было здесь и своего оркестра. Для Дженет это не имело значения. Она предпочитала петь для себя, не нуждаясь в одобрении аудитории. После школы она бежала на кукурузное поле и там предавалась своей страсти.
Дженет пела все. Услышав песню по радио или на пластинке, она запоминала ее мгновенно, но предпочитала мюзиклы, где каждый номер был отдельной песней, а точнее, жизненной историей, которую Дженет не рассказывала, а проживала сама.
Если она чем-то и дорожила, то драгоценными часами на кукурузном поле, которые принадлежали только ей. Без этого она не была бы так счастлива, так довольна, так щедра.
Одиннадцатого июля 1969 года – в день, когда Марку Дэвиду Тейлору исполнилось шестнадцать, – Гарольд Уэллс объявил своей пятнадцатилетней дочери и тринадцатилетним сыновьям-близнецам, что им придется продать ферму – другого, выхода нет – и перебраться в Линкольн.
В ту же осень Дженет поступила в линкольнскую школу, где было не шестнадцать учеников, как в Карни, а три сотни, и эти триста человек были разделены на четкие группы и компании еще с той зимы, когда начали ходить в первый класс.
Дженет была здесь чужой – деревенская девочка в городе. Против одиночества она бы не возражала, а вот то, что рядом с их новым домом не оказалось даже двора, не говоря уже о кукурузном поле, перенести было куда тяжелее. Теперь Дженет лишилась единственного места, где могла петь.
С Марком они познакомились в первый же день только потому, что он как президент предвыпускного класса считал своей обязанностью опекать новичков. Если бы не это обстоятельство, Дженет вряд ли попала бы в его компанию, состоявшую из бойких, целеустремленных, спортивных ребят и их самоуверенных подружек.
Новичков набралось двадцать человек. Марк провел их по всему трехэтажному кирпичному зданию, показал кафетерий, классы, гимнастический зал, комнаты для отдыха и библиотеку. Делал он это радостно, с энтузиазмом, стараясь, чтобы новички почувствовали себя желанными гостями в новой школе. Но все его мысли были заняты Дженет.
Марк никогда не видел таких ясных огромных серых глаз, таких светлых шелковистых волос, такой спокойной очаровательной улыбки.
– Я провожу тебя домой, – предложил он, когда экскурсия была окончена.
– Что? Ладно, спасибо, – негромко ответила девочка, без смущения глядя ему в глаза.
Они пошли рядом. Дженет не кокетничала, не хихикала, не пыталась найти тему для разговора. Как ни странно, ее молчание не тяготило Марка, но ему все же хотелось побольше о ней узнать.
– Ты из Карни?
– С фермы рядом с Карни.
– Тебе нравится Линкольн?
– Не очень, – спокойно ответила она, не замедляя шага.
Ее слова заставили Марка остановиться. Он даже не предполагал, что кто-то может не любить Линкольн – ведь это был его родной город.
– Не нравится? Но почему?
Дженет тоже остановилась и подняла на спутника дымчато-серые глаза.
– Здесь нет кукурузных полей. Я скучаю по ним.
– Да вокруг Линкольна полно полей!
– Я скучаю по своему полю, – пояснила Дженет.
Через несколько дней Марк пересел от Сары, признанной красавицы класса, и начал ухаживать за Дженет. Он не знал, нравится ли он ей. Обычно девочки флиртовали с ним, строили глазки – словом, посылали недвусмысленные, любому понятные сигналы.
Дженет никаких сигналов не посылала, зато всегда соглашалась на свидание и, казалось, была счастлива, когда они были вместе. Говорила она по-прежнему мало, много смеялась и внимательно слушала все, что говорил Марк.
Только рядом с Дженет Марк понял, что он и его друзья постоянно пытаются что-то доказать: кто-то – что он лучший ученик, другой – что он лучше всех играет в футбол. Одна девочка старалась уверить всех, что она прекрасная актриса, другая – что она самая хорошенькая в классе. Все претендовали на то, чтобы быть самыми лучшими. С Дженет ничего не старалась доказать, не лезла в первые – она была просто Дженет. И Марку нравилось бывать с ней.
Через некоторое время он понял, что с Дженет ему не надо пыжиться – она знала, каков он на самом деле, и любила именно таким.
Иногда она делала ему подарки – мелкие пустячки вроде пачки шоколадного печенья, шерстяного шарфа или самодельной, затейливо разукрашенной открытки. Марку нравились эти подношения. Они напоминали о Дженет, о том ощущении счастья и покоя, которое охватывало его рядом с ней и уравновешивало постоянное давление, которое он испытывал всю жизнь.
Он чувствовал, что обязан быть лучше всех, стать врачом – самым лучшим врачом, боялся разочаровать окружающих, в первую очередь собственного отца, тем, что не оправдает возлагаемых на него надежд.
Жизнь Дженет, ненадолго выведенная из равновесия переездом и Линкольн, постепенно вошла в привычную колею благодаря отчасти Марку, а отчасти музыке. Неожиданно обнаружилось, что хотя в городе нет полей, зато есть большие возможности для начинающей юной певицы.
В школе преподавали музыку, и Дженет не пропустила ни одного урока. Существовали хоровые кружки – она записалась во все. Учителя сразу распознали в ней талант и заинтересовались миловидной белокурой девочкой с приятным, хотя и непоставленным голосом.
Соученицы Дженет, имевшие склонность к пению и актерскому искусству, а потому соперничавшие за право петь соло в хоре или ведущие партии в школьных постановках, начали смотреть на новенькую как на врага. Она стала еще одним конкурентом в многочисленной группе тех, кто стремился быть самым лучшим.
Дженет не собиралась соперничать —ей хотелось только петь. Аудитория ее не смущала, а похвалы учителей оставляли равнодушной.
Прелесть и сила ее голоса – богатого, чувственного, трогательного – поразили Марка, когда он наконец удосужился послушать пение Дженет. В тот вечер он ее поцеловал. Это был их первый поцелуй, хотя они встречались уже несколько месяцев. Почувствовав прикосновение Марка, Дженет обвила его шею руками, запустила пальцы в густые темные волосы и с готовностью подставила губы.
После этого они часто целовались. Долгие страстные поцелуи наполняли душу Марка чувством покоя и помогали забыть хотя бы на время то давление, которое он постоянно испытывал.
Он хотел, чтобы она пела для него.
– Найди мне кукурузное поле, и я буду петь.
Поле он нашел в пяти милях от Линкольна. Там, вдали от всех, они лежали рядом, обнимали друг друга, целовались, а потом Дженет пела – пела для него одного.
Чувство соперничества настолько глубоко проникло в душу Марка, что он не мог вынести, когда кто-нибудь упускал шанс добиться успеха, выбиться в первые, стать звездой. Так что отчасти это была его заслуга, что весной, когда в школе решили поставить мюзикл «Южные моря», Дженет отправилась на прослушивание, надеясь петь ведущую партию. Ее же заслуга состояла в том, что благодаря своему таланту она получила роль Нелли и теперь со сцены объявляла всем, что «должна забыть и думать об этом человеке», что хотела бы иметь «золотистые волосы, как канзасское поле в августе», а в дуэте с героем славила «этот восхитительный вечерок».
Она произвела сенсацию. Зрители стоя рукоплескали дебютантке, газеты пестрели одобрительными отзывами, а билеты на все представления шли нарасхват.
Не всех радовал успех Дженет. «Кем она себя воображает, эта выскочка?» – недовольно кривились девочки из компании Марка, считавшие его «своим». Мало того что эта деревенщина отняла Марка у милой Сары – теперь она дошла до того, что украла у нее роль. Не пора ли поставить ее на место?
Успех Дженет заставил поморщиться и родителей Марка. Вначале они надеялись, что этот роман кончится сам собой, что сын устанет от деревенской наивности своей новой пассии, но время шло, и они поняли, что это вряд ли случится. Впервые в жизни собственные виды Марка на будущее вступили в противоречие с планами, которые строили его «предки».
– Как будет чудесно, когда ты окончишь ординатуру и будешь практиковать вместе с отцом! Ты и поселиться мог бы рядом...
Подобные фразы Марк слышал в течение многих лет и обычно никак их не комментировал, молчаливо соглашаясь с родителями. Теперь благодаря Дженет у него появились свои планы, которые родителям активно не нравились.
– Мы с Дженет собираемся жить за городом. На работу я могу ездить и оттуда.
Этого оказалось достаточно, чтобы восстановить Тейлоров против Дженет. Когда же они увидели возможную будущую невестку на сцене, в фривольном костюме, их возмущению не было предела. Как это неизысканно, вульгарно!
При этом почему-то забывалось, что та же Сара Джонстон, дочь ведущего линкольнского хирурга, не стесняясь, орала во все горло на футбольных и баскетбольных матчах. Но Саре это прощалось. Такая невестка вполне устраивала родителей Марка.
О том, что Тейлоры ее невзлюбили, Дженет догадалась сразу.
– Почему они меня не любят? – спросила она напрямик.
– У них были планы на Сару и меня, – пояснил Марк. – Дочь ведущего хирурга и сын ведущего терапевта, сам будущий терапевт. Что-то в этом роде.
Лучшая с лучшим, догадалась Дженет.
Ей тоже не понравились Тейлоры. Хотя они с Марком никогда этого не обсуждали, девочка сразу почувствовала, что непомерным честолюбием Марк обязан отцу, и возненавидела мистера Тейлора. Ей было противно то давление, которое он оказывал на сына.
Марк ходил на каждое представление «Южных морей». Ему казалось, что Дженет играет превосходно. Сама Дженет была того же мнения. Она поняла, что, кроме пения, ей нравится кое-что еще: выступать на сцене перед большой аудиторией, делиться с публикой своим талантом и своей радостью.
В последний месяц перед каникулами Марка выбрали президентом ученического коллектива. Он подарил Дженет свитер со своими инициалами и в первый раз поцеловал ее грудь.
Весенней ночью они лежали на кукурузном поле, освещенные луной, и молча целовались почти час. Неожиданно Марк наклонился, осторожно просунул руку между пуговицами ее блузки и коснулся нежной кожи. Потом начал расстегивать блузку, стараясь угадать, какова будет реакция, надеясь, что Дженет не станет возражать, и зная, что сейчас же остановится, если все-таки станет.
Она не возражала, наоборот, придвинулась ближе и помогла сиять с себя блузку и лифчик. Потом легла, подставив обнаженное тело серебристому лунному свету.
Марк смотрел на эту прекрасную юную и свежую грудь, цветом напоминавшую сливки, и думал о том, как ему хочется ее поцеловать. Не говоря ни слова, Дженет притянула его к себе, и его губы коснулись теплых, нежных округлостей.
Спустя год – к тому времени Марк произнес прощальную речь на выпускном вечере, Дженет блистательно выступила в роли Марии и школьном спектакле «Звуки музыки», и оба они стали студентами Университета штата Небраска в Линкольне – они в первый раз занялись любовью.
Весь год они провели, держа друг друга в объятиях и целуясь. Оба раздевались до пояса, но ничего больше между ними не происходило. Однако в эту ночь на том же кукурузном поле, под светом такой же, как год назад, весенней луны Марк снял с Дженет, а потом с себя всю одежду. Он видел, как она на мгновение зажмурилась, когда он вошел в нее, и тут же снова открыла глаза, обхватила его ногами и, улыбаясь, задвигалась с ним в такт.
– Я люблю тебя, – прошептал он потом – никогда раньше он этого не говорил – и повторил радостно: – Я люблю тебя, Дженет.
– И я люблю тебя, Марк.
* * *
Все четыре года учебы в университете Марк прожил в студенческом общежитии «Фи Дельта Тета» – том самом, где некогда жил его отец. По всем дисциплинам он получил высшие оценки: по биологии, физике, органической и неорганической химии, математике. Но его любимым предметом была английская литература, и здесь он добился наибольших успехов.
Дженет жила дома. Она участвовала во всех университетских музыкальных постановках. Высшие оценки – одну даже с плюсом – она получила за музыку, танцы и актерское мастерство, по остальным же предметам успехи были куда скромнее. Она занималась машинописью и секретарским делом, поскольку в будущем это сулило верный кусок хлеба, но сердце ее принадлежало танцам. Занятия по музыке мало что прибавили к ее природному певческому таланту, а вот танцы научили тому, чего она еще не знала, но хотела узнать, чтобы получить роли, о которых мечтала. От студентов, начавших заниматься балетом в пять лет, Дженет сильно отстала, но пыталась восполнить упущенное трудолюбием и энергией.
Они с Марком часто занимались любовью – как минимум раза три-четыре в неделю. Как-то на уроке стенографии Дженет подсчитала, что до свадьбы они спали восемьсот раз. Они не экспериментировали – все происходило традиционно, одинаково, спокойно. Они никогда не обсуждали то, что делали. Да и что обсуждать, если обоих это устраивало?
Через две недели после окончания Марк и Дженет поженились. Свадьбу устроили родители жениха, потому что она непременно должна была состояться в Ривервудском загородном клубе и на ней непременно должны были присутствовать четыреста гостей. Родители Дженет не принадлежали к Ривервудскому клубу и не могли бы оплатить торжество такого размаха.
Дженет попыталась вмешаться.
– И что потребуют твои родители взамен? – поинтересовалась она, вспомнив, что в свое время Марк отказался от предложения отца заплатить за обучение сына в университете. Старший Тейлор настаивал, чтобы его единственный отпрыск поступил в Гарвард, однако Марк выбрал университет в Омахе, где, как уроженец штата Небраска, имел скидку.
– Конечно, мы все равно окажемся у него в долгу, но я поработаю летом и расплачусь, – подвел итог Марк, обрисовав Дженет ситуацию.
– Да и я могла найти работу. Ничего, выкрутимся. Только мне все равно не нравится, что ты берешь деньги у отца.
Теперь же, когда она задала вопрос о расходах на свадьбу, Марк ответил:
– Это мы делаем им одолжение. Для них это грандиозное событие, а мы – только одни из участников. Надеюсь, что ты и твои родители не будете слишком против.
– На мой взгляд, это бесполезная трата денег, но если я откажусь, это еще больше восстановит их против меня. Хотя вряд ли такое возможно... Я хочу только одного – чтобы мы поскорее поженились и уехали из Линкольна.
Несколько недель до свадьбы Дженет была непривычно тиха и покорна в присутствии матери Марка. Но как она ни старалась избегать размолвок, в одном случае ей все же пришлось настоять на своем. Речь зашла о кольцах.
– Мне бы хотелось простые ободки из золота в восемнадцать каратов [1]1
Соответствует 750-й пробе. – Здесь и далее примеч. пер.
[Закрыть], – объявила она будущей свекрови.
– Но оно такое мягкое!
– Я знаю. Поэтому оно мне и нравится. Оно стареет вместе с браком.
Такие кольца носили родители Дженет. С годами тонкие ободки покрылись царапинами, потускнели, но остались золотыми, как и их союз, выдержавший двадцатипятилетнее испытание горестями и радостями. Девушка надеялась, что их с Марком брак окажется таким же прочным, и хотела такие же кольца – на счастье.
Эту битву она выиграла и, чтобы закрепить успех, тут же заказала кольца, на которых выгравировали инициалы молодоженов, дату венчания и слово «Навсегда».
Однако миссис Тейлор не собиралась так просто сдаваться. С мягким золотом она могла примириться лишь при условии, что в него вставят подходящий бриллиант.
– Вы с Марком уже выбрали камень? Он должен весить по меньшей мере карат.
– Но бриллианты так дороги! – воскликнула Дженет, а про себя добавила: «И так бесполезны. Зачем ради них влезать в долги?» Но дело было не только в деньгах.
– Мы сами его купим или одолжим деньга Марку. Или... – миссис Тейлор на мгновение замялась, – ты могла бы взять бриллиант моей матери. Уверена, она была бы счастлива видеть его на жене Марка. Бесподобный камень! Два карата, чистой воды, изумрудная насечка...
– Спасибо, но мне не надо никаких бриллиантов. Я для этого не подхожу.
«Что правда, то правда, – с горечью подумала миссис Тейлор. – Ни Марку, ни нам ты совершенно не подходишь. А главное – не позволишь себя переделать».
В ход пошел последний аргумент.
– С простыми кольцами это будет выглядеть так, как будто вы должны пожениться, – многозначительно произнесла мать Марка.
– А мы и должны, миссис Тейлор. – Серые ясные глаза Дженет встретились с непонимающим взглядом свекрови. – Мы должны пожениться, потому что любим друг друга.
Глава 5
В первые два года учебы Марка в университете Дженет днем работала секретаршей в нейрохирургическом отделении, а вечером, приготовив обед, ждала мужа. Потом Марк отправлялся в библиотеку или в анатомичку, а Дженет шла на репетицию. Домой оба приходили около полуночи, занимались любовью и засыпали.
На третий год расписание Марка стало не таким четким – он то дежурил, то ходил по вызовам, то заполнял медицинские карточки. В те дни, когда Дженет бывала занята по вечерам, они вообще толком не виделись. Тогда она решила бросить хоровой кружок. Решение далось легко – главное, что теперь она могла быть с Марком столько, сколько ей хотелось. И все же она скучала по пению.
Пятнадцатого марта – шел четвертый год его учебы – Марк узнал, что его отобрали в интернатуру Калифорнийского университета в Сан-Франциско. А еще через два месяца он получил диплом с наивысшими оценками.
За две недели до этого события то качество Марка, которое впоследствии стало причиной его разрыва с Дженет, впервые вышло наружу.
Первые симптомы проявились еще в школе. После очередной беседы с отцом, когда Тейлор-старший, по обыкновению, разглагольствовал о том, как они будут вместе практиковать, Марк признался Дженет, что больше всего на свете любит английскую литературу.
Подобные срывы случались и позже, но Дженет всегда удавалось развеять его грусть. Стоило Марку подойти к ней, поцеловать и заняться любовью, как он сразу чувствовал себя лучше.
На этот раз тоска, охватившая его, оказалась сильнее, чем любовь жены. Меньше чем за год – с момента окончания университета и до того дня, когда Дженет заявила, что им надо расстаться, – эта тоска заполнила собою все. К тому же ее усугубляли постоянная усталость и одержимое стремление Марка всегда быть первым.
Он с головой ушел в медицину. По мнению жены, наблюдавшей его мучения, Марк ненавидел свою профессию, хотя весьма в ней преуспел. Когда она попыталась деликатно намекнуть, что ему не нравится то, что он делает, Марк буквально взорвался. Он любит медицину, с металлом в голосе отрезал он, и Дженет это известно.
Она была убеждена как раз в обратном и потому невзлюбила медицину не из солидарности с Марком, а вместо него. Ей опротивело все: больные с их бесконечными жалобами, дежурства, выпадавшие на неудобное время, честолюбивые друзья (его друзья). А поскольку Марк тоже принадлежал к миру медицины, она постепенно начала ненавидеть и его. Гуманная профессия, которую ненавидели оба, хотя Марк не желал в этом признаться, в конце концов развела их в разные стороны.
В воскресенье пятого октября Марк вернулся домой непривычно рано – в четыре часа. Дженет решила воспользоваться этим, чтобы поговорить.
– Привет, – бросил он и с отсутствующим видом поплелся мимо нее в кабинет.
– Марк...
– Что? – Он резко обернулся.
– Нам надо поговорить.
– О чем? – подозрительно спросил он: полгода назад на разговоры о медицине был наложен мораторий.
– О нашем браке.
Это было что-то новое. Они никогда не обсуждали эту тему.
– Ладно, – нехотя буркнул он.
– С нами что-то происходит, – осторожно начала Дженет и тут же поймала себя на мысли, что ждет, когда Марк начнет разуверять ее. Если ему действительно не все равно. Если он все еще ее любит...
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду то, что мы стали тяготиться друг другом.
– Да что ты! Когда я не в больнице, мы все время вместе.
– Под одной крышей, но не вместе.
– Это смешно. Я даже не понимаю, о чем ты толкуешь. И вообще я устал... – Он сделал попытку пройти в кабинет.
– Черт тебя побери! – не выдержала Дженет. – Выслушай же меня наконец! Я ненавижу нашу жизнь. Ненавижу твоих друзей и твою медицину. По-моему, ты тоже. – Марк попытался возразить, но она жестом его остановила. – Ты просто не хочешь в этом признаться. Я так больше не могу.
– Чего ты не можешь?
– Не могу жить с человеком, которого ненавижу. Не могу смотреть, как ты шарахаешься, когда я тебя обнимаю. Я даже не могу с тобой разговаривать! Вот и сейчас ты, кажется, не понимаешь, о чем идет речь.
– Честно говоря, не понимаю. И не могу поверить, что ты меня ненавидишь. Я ведь люблю тебя, Дженет, – устало, почти механически произнес Марк.
– Правда? А ты помнишь, когда мы в последний раз были близки? Четыре месяца назад. Было время, когда мы занимались любовью почти каждый день. Теперь ты даже этого не хочешь. А может, не можешь? Ну конечно, все твое время отныне принадлежит медицине!
– Дженет! – попытался урезонить жену Марк. – Мы оба знали, на что идем, знали, что эти несколько лет окажутся самыми трудными в нашей жизни. Что я буду уставать и не смогу любить тебя каждую ночь...
– Четыре месяца, Марк.
– Но в остальном все осталось как прежде.
– Наоборот – все изменилось, Я не чувствую, что нужна тебе, что я – часть твоей жизни.
– Так оно и есть.
– Было когда-то, а сейчас нет. Ты отшвырнул меня, как ненужную тряпку. Когда тебе плохо, ты не делишься со мной своими горестями.
– Ошибаешься.
– Ты сам этого не замечаешь.
– Просто я устаю. У меня тяжелая работа.
– Да не в этом дело...
– Именно в этом. – Марк вздохнул. – Послушай, Дженет, браки врачей часто распадаются. Я не хочу, чтобы это произошло с нами.
– Я жалуюсь не на то, что ты дежуришь на Рождество, пропадаешь в больнице в воскресенье, засыпаешь над тарелкой. Речь идет о другом.
– Как раз жалуешься!
– Я просто обращаю на это внимание как на досадные мелочи, но из-за них люди не разводятся. Я не верю, что ты меня любишь.
– Люблю.
Теперь вздохнула Дженет. Марк ненавидит медицину, но утверждает, что любит. Значит, его слова о любви надо понимать в обратном смысле?
– Я не чувствую себя любимой.
– Это твоя проблема, – холодно парировал он.
– Возможно. Но, не чувствуя твоей любви, я начинаю себя ненавидеть. Взгляни на меня, Марк, – за полгода я поправилась на двадцать фунтов.
Дженет всегда держала форму. На ее теле не нашлось бы и унции лишнего жира. Набрав вес, она не стала выглядеть хуже, но зато стала чувствовать себя отвратительно. Эти двадцать фунтов облекли ее, словно чужая тяжелая оболочка, постоянно напоминавшая о том, как ей худо.
– Ты прекрасно выглядишь. – Голос Марка звучал раздраженно. Он уже устал от этого разговора. У него полно своих проблем, а тут еще жена...
– Марк, – наконец сказала Дженет, принимая воинственную позу. – Выслушай же меня наконец! Я ухожу. Я не могу больше жить с тобой, чувствуя, что ненавижу тебя и себя.
– Я тебе не верю.
– Придется поверить.
Она ушла в спальню и почти сразу вернулась с двумя упакованными чемоданами.
– Дженет...
– Я должна уйти. Здесь я задыхаюсь.
– Куда ты пойдешь?
– Пока и мотель – я уже заказала номер, а завтра найду квартиру рядом с офисом или с автобусной остановкой. Машину я оставляю тебе.
– Дженет, не уходи. Неужели мы не можем поговорить спокойно?
– Мы разговариваем уже час. Это бесполезно. Мы не понимаем друг друга. Мы даже по-разному смотрим на то, что с нами случилось.
– Но с нами ничего не случилось! – в отчаянии вскричал Марк.
– Ничего, кроме того, что я возненавидела тебя и себя и поэтому ухожу.
Несколько минут они молча смотрели друг на друга, потом Марк предложил:
– Лучше уйду я.
– Но почему?
– Потому что это твой дом. Все здесь сделано твоими руками. Без тебя я не смогу в нем остаться. И потом, я не хочу, чтобы меня обвиняли в том, будто я выжил тебя из дому, – язвительно добавил он.
– Это наш дом.
– Уже нет. Станет ли он когда-нибудь снова нашим, Дженет? Он бросил ей ключи. Стукнувшись об ее руку, они упали на пол.
– Дай мне время на сборы. Через час меня здесь не будет.
Вечером Дженет позвонила Лесли.
– Он ушел, Лес, – сообщила Дженет сквозь слезы.
– Как ушел?
– Уйти хотела я, но он настоял.
– О, Дженет, мне очень жаль!
– Я знала, я боялась, что так случится!..
– Понимаю. И все же... – Лесли помолчала. – Хочешь, я к тебе приеду?
– Если ты не очень устала.
Молодые женщины познакомились в июле на вечеринке в яхт-клубе. К тому времени Лесли уже три недели проработала стажером рядом с Марком. Они вместе работали, разговаривали, смеялись, и кончилось тем, что Лесли в него влюбилась.
Ей было любопытно взглянуть на женщину, которую Марк выбрал себе в жены, на женщину, которую он любил. Лесли была уверена, что та ей не понравится. Но в тот вечер они с Дженет проговорили несколько часов, потом часто встречались, когда Марк дежурил, и в конце концов подружились. Несмотря на то что жена Марка стала ее подругой, чувства Лесли к Марку не изменились. Только теперь они были спрятаны глубоко внутри и о них не знала ни одна живая душа.
– Как мне нравится у вас! – воскликнула Лесли, впервые переступив порог дома на Твин-пикс.
Снаружи небольшой коттедж ничем не отличался от соседних – аккуратный, свежевыбеленный, – но внутри был очень уютным. Таким его сделала Дженет, развесив повсюду прелестные деревенские пейзажи и коврики, которые сама вышила.
– Он такой домашний, – искренне сказала Лесли. «Наверное, Марк с удовольствием возвращается сюда по вечерам», – мысленно добавила она. Пройдя по всем пяти комнатам, Лесли задержалась в кабинете. На стенах висели дипломы Марка, университетский вымпел, свадебное фото и еще несколько фотографий, снятых в разное время.
– «Марк Дэвид Тейлор, доктор медицины», – прочла Лесли на дипломе. – М.Д.Т., Д.М. Изящно! Марк никогда не использует свое второе имя.
– Наверное, оно напоминает ему об отце, – холодно обронила Дженет. – Уверена, что старший Тейлор мечтал о том, что его сын станет врачом, еще когда Марк лежал в пеленках. Он вообще не слишком приятный человек, – добавила она, думая о том, какую роль сыграл свекор в том, что их с Марком брак оказался неудачным.
Когда Марк дежурил, а Лесли бывала свободна, они с Дженет исследовали Сан-Франциско. В остальное время Лесли была рядом с Марком. И восхищалась им...
Как-то, затаив дыхание, она пролепетала:
– Ты так много знаешь. Это замечательно!
С тем же успехом она могла назвать замечательным его самого.
Марк рассмеялся:
– Лесли Адамс, у вас явный синдром стажера – вы обожаете своего ординатора.
Лесли вспыхнула, потом побледнела. «Что, если он догадывается о моих чувствах?»
– Я польщен, – поспешно продолжил Марк, чувствуя ее смущение и не понимая причины. – Приятно, когда тобой восхищаются. Но это пройдет. На следующей неделе ты начнешь работать с Адамом Расселом, увлечешься им, а обо мне забудешь.
Ему вдруг захотелось взъерошить ее каштановые кудряшки, прогнать тревогу из серьезных сапфировых глаз. Но вместо итого он просто улыбнулся. Лесли робко улыбнулась в ответ.
«Эх Марк, – подумала она, – если бы ты знал, что не твоими знаниями я увлечена, а тобой! И это не просто увлечение...»
Лесли страдала молча. Она хотела Марка, мечтала о нем, зная, что он счастливо женат на женщине, которая стала ее лучшей подругой. Иногда Лесли чувствовала искушение обо всем рассказать Дженет. Они бы вместе посмеялись, а потом Дженет ответила бы, что, хоть Лесли ей и дорога, Марка она не получит – он уже занят.
Но Лесли молчала. Она была не готова смеяться над своей любовью.
Да и Дженет вряд ли стала бы смеяться. Она тоже страдала, видя, как их брак, разрушавшийся в течение года, бьется в предсмертных судорогах.
В середине сентября туман над Сан-Франциско рассеялся, небо прояснилось, а вместе с ним прояснились и мысли Лесли. Она заставила себя понять, что невозможно, глупо мечтать о Марке. Он прекрасный человек и женат на прекрасной женщине, которую любит. Вот так. Никакого тумана. Теперь можно обо всем рассказать Дженет. И они вместе посмеются.
Двенадцатого сентября – в тот день Лесли исполнилось двадцать шесть лет – Дженет испекла для нее пирог. Глядя, как подруга хлопочет над шедевром, который выглядел бы уместнее на кулинарной выставке, чем на столе, Лесли открыла было рот, но Дженет заговорила первая. По ее словам, их браку пришел конец.
Лесли слушала молча, с бьющимся сердцем. Мысли ее путались. «Только не спрашивай у меня совета, Дженет. Я не могу быть объективной – Марк мне слишком небезразличен».
Сам Марк не выказывал к Лесли никакого интереса. Он хвалил ее, говорил, что она идеальный стажер, иногда подтрунивал над ее рвением – в общем, обращался с ней как старший брат с младшей сестренкой. Даже если он станет свободным, это вовсе не значит, что он в нее влюбится.
Лесли вздрогнула, очнувшись от дум. Дженет – ее подруга. Это главное. А все остальное – фантазии. Сейчас она обязана помочь Дженет сохранить семью.
То, что поведала ей Дженет, оказалось для Лесли полной неожиданностью. По ее словам, Марк ненавидит медицину.
– Ну что ты! Все мы иногда ее ненавидим, когда чувствуем, что жизнь проходит мимо, а мы сидим в больничных стенах. Еще когда устаем. Но это естественно! Врачи часто говорят, что им якобы опротивела их профессия, а в душе ее обожают.
– Марк ненавидит медицину по-настоящему.
– Ты ошибаешься. Я работала с Марком и знаю, что он прекрасный врач. Самый лучший.
Эти слова резанули Дженет, как удар ножа. Ну разумеется, Марк самый лучший!
– Он всегда раздражен, всегда не в настроении, – продолжала она.
– Марк? Только не на работе. Конечно, ему случается поворчать, когда в его дежурство поступает слишком много больных, или сестра не может нащупать вену, или химиотерапия не дает результатов. Но это все рабочие моменты.
