Текст книги "Клуб для избранных"
Автор книги: Кэтрин Стоун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)
Глава 30
Июньское солнце пробивалось сквозь легкие зеленовато-голубые занавеси спальни. Его теплые лучи нежно коснулись Дженет и разбудили ее. Осторожно, чтобы не потревожить Росса, она выбралась из постели.
Прокравшись на кухню, она поставила на плиту кофейник и в ожидании, пока кофе будет готов, вышла на веранду. Свернувшись клубочком в своем любимом плетеном кресле, Дженет закрыла глаза, наслаждаясь всем сразу – нежарким утренним солнцем, легким ветерком с океана, приятно холодившим ее тело сквозь ночную рубашку, таинственным шелестом эвкалиптов и задорными криками чаек, приветствовавших новый день.
Прелестный, восхитительный денек! Как раз под стать ее настроению – свежий, чистый, полный ожиданий и надежд.
Дженет прерывисто вздохнула. Господи, какое счастье!
– Доброе утро, – раздалось у нее за спиной. Она обернулась и увидела Росса с двумя дымящимися чашками в руках. Подав ей кофе, он устроился в кресле напротив.
– Доброе утро. Извини, что разбудила.
– В такой день грешно валяться в постели. Во всяком случае, одному. И как мы распорядимся этим благословенным днем? – небрежно поинтересовался он, устремляя взгляд на изумрудно-зеленые холмы и сверкающий океан и намеренно стараясь не смотреть на свою визави.
Была суббота, 11 июня. День свадьбы Марка и Кэтлин. Дженет молчала.
– Что, если нам устроить пикник на весь день? – рискнул предложить Росс.
– А может, ограничимся короткой прогулкой, чтобы ты успел в Атертон? – внесла поправку Дженет.
– Я не пойду на свадьбу, – решительно отрезал Макмиллан. Впервые он объявил о своем решении полтора месяца назад, и с тех пор они не возвращались к этой теме.
– Но ведь Кэтлин – твой близкий друг.
Он наклонился и убрал золотистую прядь, падавшую ей на глаза. Ему хотелось видеть ее лицо целиком.
– Мой самый близкий друг – ты.
– Росс, я нисколько не обижусь, если ты пойдешь один. Я уже говорила, что предпочла бы остаться дома.
– Я помню. Не понимаю, зачем снова затевать этот разговор. Может быть, сменим тему? Вчера мне звонил Артур.
– Да? Ну и как он? Небось на седьмом небе от счастья!
– Ты имеешь в виду награды, которые получила «Джоанна»? Кстати, они по праву принадлежат тебе. Если бы ты тогда не приехала...
– Росс, не надо, – прервала его восторги Дженет.
Он до сих пор не мог понять, почему она так конфузится, когда слышит комплименты по поводу своей внешности или таланта. Ну ничего, ей придется к этому привыкнуть. Ведь все, что он говорит, – правда.
– Угадай, что задумал Артур на сей раз.
– Хочет, чтобы ты привез «Питера Пэна» на Бродвей. И когда?
– В конце сентября. Хотя он делает вид, что приглашает нас обоих, на самом деле ему нужна ты, а не я.
– Но у него же есть Бет! Награду-то получила она...
– А могла бы ты, – хладнокровно вставил Макмиллан. – Ну так как? Закатимся в Нью-Йорк на пару-тройку месяцев? Дом с видом на Центральный парк готов принять нас в свои объятия.
– Нет, – негромко, но твердо возразила Дженет и глубже забралась в кресло, как бы говоря: «Мой дом здесь, и я никуда отсюда не сдвинусь». – Никакого Нью-Йорка.
– Но ведь ты пьешь кофе из чашки, на которой написано: «Я люблю Нью-Йорк»!
– Ты сам мне ее принес.
– Потому что это твоя любимая чашка!
– Верно, любимая. – Она с улыбкой кивнула. – Но переезжать в Нью-Йорк я тем не менее отказываюсь.
– Дело твое, – неожиданно легко сдался Росс. – Я заранее знал, что ты не согласишься, но обещал Артуру, что передам его просьбу. Теперь, когда с этим вопросом все ясно, я хотел бы предложить тебе другой способ развеять осеннюю скуку.
– Что ты имеешь в виду?
– Харпер и Питерсон, авторы «Джоанны», недавно сочинили новый мюзикл под названием «Сан-Франциско». Я получил текст и партитуру на прошлой неделе. Мне кажется, он написан специально для тебя. Взгляни, и если тебе понравится, мы поставим его этой осенью. Если нет, найдем что-нибудь еще.
– «Сан-Франциско»? И о чем он – о золотоискателях, землетрясении или?.. – Она не договорила. В сущности, какая разница?
– Речь идет о современных событиях.
– И где этот мюзикл? – задыхаясь от волнения, поинтересовалась Дженет.
Росс улыбнулся. Он обожал энтузиазм в ее глазах, когда дело касалось работы, и желание, которое светилось в них, когда они занимались любовью.
– Да тут, рядышком.
– Ты шутишь! Где же?
– В моем багажнике. Сядь. Мы можем захватить его с собой на пикник. Будем читать и наслаждаться рокотом волн. Как тебе такая идея?
– Грандиозно! Пошли.
– Погоди.
Она послушно села.
– Что такое?
– Мы не обсудили вторую часть моего предложения. С Нью-Йорком все ясно, а вот... – Он сделал паузу, не представляя, как она воспримет то, что он намеревается сказать. – Что ты думаешь по поводу дома?
С того мартовского вечера, когда они впервые отдались друг другу на лунном океанском берегу, Дженет и Росс проводили все выходные в ее крошечном коттедже. Но в остальное время они жили врозь, поскольку по будням режиссер должен был каждое утро появляться в театре, где его ждал не один «Питер Пэн». Дженет же работала допоздна. Из театра она уходила уже за полночь, причем иногда, как с неудовольствием заметил Росс, в сопровождении Питера.
Как-то в среду Макмиллан дождался, пока она освободится, и повез к себе на квартиру, расположенную всего в десяти минутах от театра. Они любовались панорамой ночного города, пили шампанское, занимались любовью и, наконец, обессиленные, уснули в объятиях друг друга. Однако утром Дженет поспешила уйти. Она не находила себе места, как загнанное в угол животное. Было ясно, что уютнее всего она чувствует себя в маленьком коттедже.
Эксперимент явно провалился, и все вернулось на круги своя – две ночи вместе, пять врозь. Россу этого было мало, но что думает по сему поводу Дженет, он не имел представления. И вот решил выяснить напрямик.
Однако она молчала, лишь смотрела на него, немного смущенная, немного удивленная и слегка взволнованная.
– Ты считаешь, что люди не должны жить вместе? – не отступал Макмиллан. «Со временем мы могли бы пожениться, но сейчас еще слишком рано думать об этом».
– Нет, идея прекрасная.
– Вообще или в частности?
– Вообще. Возможно, и в частности.
– С понедельника до пятницы мы могли бы жить в городе. Если ты перевезешь ко мне кое-что из своих вещей, моя квартира перестанет казаться тебе чужой. Да и выходные можно проводить там – например, в августе, когда мы будем готовиться к новому спектаклю.
– Брауны собираются продавать поместье, – вспомнила Дженет неприятную новость, которую услышала накануне. – Так что мне в любом случае придется подыскивать новое жилье. Я уверена, что в покупателях недостатка не будет, несмотря на высокую цену. Если бы ты знал, как мне не хочется уезжать отсюда!
– Мы найдем тебе что-нибудь другое, попросторнее. Чтобы было где разместить твою и мою одежду, твои и мои книги, пианино, пластинки, проигрыватель... У тебя прелестный домик, но уж слишком он мал.
Это был пробный шар. Надо дать Дженет время привыкнуть к этой мысли. И судя по ее серьезному виду, она уже начала ее обдумывать.
Заметив, что Росс не сводит с нее глаз, Дженет смутилась.
– Иногда ты на меня сердишься, и я не понимаю, за что.
– Потому что ты замыкаешься, уходишь в себя, – не стал отпираться он. Его это и в самом деле беспокоило. Правда, с каждым днем все меньше, но...
– Я не замыкаюсь, Росс. Я всегда такая.
– Знаю, – кивнул он, целуя ей руку. – Вернее, начинаю узнавать. Но иногда ты возводишь между нами стену – я вижу это по твоим глазам.
– Возможно, ты прав.
Он привлек ее к себе, ласково гладя спутанные шелковистые волосы.
– Итак, каков твой ответ?
– Я думаю, можно попытаться, – задумчиво проговорила она и вдруг, высвободившись из его объятий, лукаво бросила: – А как же Стейси?
– Вспомнила! Я не видел ее с Рождества. А вот как быть с Питером?
– С Питером?
– Ну да. С твоим партнером. С парнем, который чуть не каждый вечер провожает тебя из театра. Тот, кто объясняется тебе в любви на сцене и, подозреваю, вне ее. Об этом Питере я толкую.
– Ты ревнуешь? – недоверчиво спросила Дженет – уж слишком это не вязалось с его самоуверенным видом.
– Возможно.
– Питер – мой друг. Иногда мы вместе ужинаем, потому что после спектакля безумно хотим есть. Неужели ты и вправду ревнуешь?
– Не вижу ничего смешного.
– Успокойся, Росс. – Она игриво поцеловала его в губы. – Питер – гей.
– Ну да? – В отличие от ее поцелуя его был недвусмыслен и настойчив.
* * *
– Я, Марк, беру тебя, Кэтлин...
Стоя под живой аркой из белых лилий и нежных роз в цветущем саду Карлтон-клуба, они, взявшись за руки, давали обет вечной любви.
Ее сияющие фиалковые глаза говорили гораздо больше, чем слова. Его карие любящие глаза отвечали так же красноречиво.
Я люблю тебя, Марк, всем сердцем.
—В радости и в горе...
Обещаю, Кэтлин. Я так этого хочу.
—...пока смерть не разлучит вас.
Когда церемония была окончена и к ним начали подходить гости с поздравлениями, Марк почувствовал, как рука Кэтлин сжала его локоть. Ее голос был слегка напряжен. Он накрыл ее ладонь своей, и она тут же судорожно вцепилась в нее, сплетя его пальцы со своими.
Наконец отбыл последний гость, и Вирджиния Дженкинс предложила молодоженам отведать грандиозного многоярусного свадебного торта.
– Вначале я хочу кое-что сказать жене, – вежливо, но твердо отклонил предложение тещи Марк.
Пройдя через идеально подстриженный изумрудно-зеленый газон, они очутились в уединенной нише, обрамленной ровным рядом рододендронов.
– Дорогая... – начал Марк, когда они остались одни.
Ее фиалковые глаза наполнились слезами. От волнения Кэтлин не могла вымолвить ни слова.
– Неужели передумала? – шутливо спросил новоиспеченный муж, зная, что это не так, но желая услышать подтверждение из ее уст.
– О нет, Марк, конечно, нет, – не задумываясь ответила Кэтлин, легонько касаясь его лица дрожащими пальцами. – Просто... Мне так хочется, чтобы мы были счастливы. Всегда. Я хочу этого так сильно, что мне даже страшно...
«Мне тоже страшно, – подумал он, прижимая ее к груди. – Но в отличие от твоих страхов мои не лишены основания. Однажды я уже совершил ошибку. Что, если...»
– Тебе не нужно бояться, – прошептал он, целуя ее шелковистые черные волосы. – Ты уже принесла мне счастье.
– Так ты не была на свадьбе, Лесли? – удивилась старшая сестра при виде молодой ординаторши, входившей в отделение неотложной помощи университетской клиники в обычное время.
– Нет. Церемонию назначили на четыре. Если бы я пошла, то опоздала бы на работу, – ответила Лесли, бросая взгляд на часы, которые показывали без четверти шесть.
– Напрасно. Ведь вы с Марком такие друзья!
– Расписание подвело, – с притворным вздохом отозвалась девушка. В глубине души она радовалась, что так получилось. Вряд ли она получила бы удовольствие, побывав на этой свадьбе. – Ну а где Дейв? Раз уж я здесь, можно отпустить его домой пораньше.
Эрик поднял трубку после пятого гудка.
– Привет, – услышал он голос Чарли. – Я тебя от чего-то оторвала?
– Да нет. Я порезал руку и вот пытаюсь наложить очередную повязку.
– Очередную? И давно ты этим занимаешься?
– А который теперь час? Неужели уже семь? Вообще-то я порезался в час, когда мыл эти чертовы хрустальные бокалы.
– Значит, прошло шесть часов, а рана по-прежнему кровоточит?
Эрик промолчал, с тоской глядя на зияющую дыру в своей ладони и на кровь, которая струей вытекала оттуда. За это время он сменил несколько салфеток. Кровотечение на время замедлялось, но полностью остановить его так и не удалось.
– Эрик, ты должен немедленно пойти в больницу.
– Да ладно. Само пройдет.
– Я понимаю, что тебе не хочется, – сочувственно произнесла Чарли, – но надо. Я сейчас же еду к тебе. Если кровотечение не прекратится, мы отправимся к врачу вместе.
В университетской клинике они появились через час. Медсестра приемного покоя деловито осмотрела рану и тут же направила Эрика в травматологию. Чарли осталась ждать. От скуки она водила глазами по стенам, увешанным скучными плакатами. Один из них от имени американского Красного Креста призывал сдавать кровь, другой был посвящен оказанию первой помощи, третий, самый зловещий, предостерегал от курения. Однообразие нарушала картинка, явно не гармонировавшая с остальными, – на ней была изображена плетеная корзина с двумя щенками и пушистым котенком.
Некоторое время Чарли изучала плакаты, потом полистала женский журнал, завалявшийся на столе с прошлого года. Глаза ее скользили по строчкам, но мысли были заняты другим.
Она обязана вспомнить, как все было. Это наверняка поможет врачам, а Эрик сейчас вряд ли способен сосредоточиться. Раз она здесь, она должна помочь ему. Итак, все началось с того ночного телефонного звонка десять лет назад...
– Чарли, это Роберт.
– Роберт! – воскликнула она, впервые назвав его по имени.
– Эрик нуждается в тебе, дорогая. Ты не могла бы прийти к нему?
– А что случилось?
– Бобби... – Он осекся, не в силах справиться с эмоциями, и наконец выдавил из себя два слова, которым сам с трудом верил: – Бобби умер.
– О Боже!
– Пожалуйста, Чарли, приходи.
Вначале все выглядело как обычная ветрянка. Бобби чувствовал себя превосходно, а на его миловидном личике не появилось ни одной болячки. Целыми днями мальчуган валялся в постели, раскрашивал картинки, пил сок и принимал детский аспирин, которым его усердно пичкала Виктория.
Обычная ветрянка... Но вдруг ни с того ни с сего ребенка начало тошнить, а через несколько минут он прямо на глазах у потрясенных родителей потерял сознание. Естественно, они тут же помчались в больницу, и сейчас за стеной блока интенсивной терапии над пятилетним пациентом колдовала целая бригада медиков. Анализы показали, что у Бобби отказала печень и появились нарушения в головном мозге. Из расспросов выяснилось, что ребенок болел ветрянкой, во время которой родители давали ему аспирин.
– Мы называем это синдромом Рейе, – изрек вышедший из палаты педиатр. По его мрачному тону чувствовалось, что дело неладно. – Болезнь относительно новая. Обычно она возникает после гриппа или ветрянки. Причины неизвестны, а симптомы в точности как у вашего малыша – цирроз печени и отек мозга.
– А при чем тут аспирин? Почему меня спрашивали, давала ли я сыну аспирин? – поспешно вмешалась Виктория, боясь, что сейчас врач скажет самое худшее, о чем она и сама уже догадалась.
– Кое-кто полагает, что между этим лекарством и синдромом Рейе есть связь, но пока это научно не доказано.
Бессмысленная, трагическая смерть Бобби заставила безутешных родителей искать виноватого. Он нашелся быстро – злополучный аспирин. Теперь Эрик обвинял Викторию в том, что это она убила их сына.
– Но мы всегда давали ему аспирин во время болезни, – оправдывалась жена. – Вспомни, какая у него была высокая температура.
– Значит, ты дала больше, чем нужно, – упрямо твердил муж.
День похорон знаменовал собой конец их брака. Кладбище супруги покинули порознь – каждый в машине своих родителей. Горе не сблизило их – для этого они недостаточно любили друг друга. Их связывал только ребенок, и теперь, когда его не стало, совместная жизнь потеряла всякий смысл.
Чарли приехала к Эрику через три часа после похорон. Они не виделись пять с половиной лет, и сейчас она с трудом узнала свою прежнюю любовь в этом осунувшемся печальном мужчине с глазами, обведенными черными кругами. Морщины избороздили его некогда красивое лицо. Не обращая внимания на находившихся в комнате Лансдейлов, Чарли подошла к убитому горем другу и обняла его. Приникнув к ее плечу, Эрик расплакался как ребенок. До этого никому, даже отцу, не удавалось его утешить. Лишь в присутствии Чарли он впервые дал волю слезам.
На работе она взяла отпуск. Отныне все ее время принадлежало только Эрику. Сидя рядом с ним и держа его за руку, она выслушивала бесконечные рассказы о Бобби и вскоре полюбила этого мальчика, которого ни разу в жизни не видела, как родного сына. Горе Эрика стало ее горем. Она страдала вместе с ним.
Они почти не расставались. Днем ходили гулять, ночи проводили в беседах, которые порой заканчивались лишь на рассвете. Так продолжалось два месяца. Однажды Эрик сказал:
– Чарли, так не годится. У тебя своя жизнь.
– Да и ты должен жить, – как можно мягче напомнила она. – Что ты намерен делать?
– Переведу «Интерлэнд» в Сан-Франциско, – прозвучал неожиданный ответ. Это решение Эрик принял только что. Ему хотелось поскорее покинуть город, бывший свидетелем его трагедии. – Могу предложить тебе место в моей фирме.
– Нет, спасибо, – отказалась она после минутного колебания. – У меня хорошая работа в Бостоне.
– Как хочешь. – Он стиснул ее руку. – Если бы не ты, не знаю, как бы я пережил это время. Но теперь я начинаю выздоравливать. Я справлюсь.
– Уверена, что так и будет.
Через два года под нажимом Эрика Чарли все-таки перебралась в Сан-Франциско. Она стала главным адвокатом фирмы, ее неотъемлемой частью, правой рукой президента.
А еще через полгода она наконец подарила ему то, чего он так долго и безуспешно добивался много лет назад. В их близости было все – нежная забота, приятная теплота, чувственность и жизненный опыт. Не хватало лишь безрассудной юношеской страсти. Эрик и Чарли больше не были влюблены – слишком многое им пришлось пережить.
Но, не будучи влюбленными, они все же любили друг друга. С годами эта любовь крепла, питаемая не только постелью, но и совместной работой, деловыми поездками, общими воспоминаниями. Иногда под влиянием мимолетной улыбки, легкого прикосновения или поцелуя перед ними вдруг возникало волшебное видение той, прежней любви, и оба с сожалением думали о том, что казалось так близко и что они безнадежно упустили...
Чарли вздохнула, пробуждаясь от воспоминаний. Только бы все обошлось! Только бы он не страдал... Эрик, ее лучший друг, ее любимый.
Глава 31
– У парня кровоточит рука, – объяснила Лесли сестра, выходя из палаты, куда поместили Эрика. – Я наложила жгут, чтобы остановить кровь.
– Правильно сделала. Пойду взгляну, а ты пока закажи рентгеновский снимок и свяжись с ортопедами. Похоже, нам понадобится их помощь. Как фамилия больного?
– По-моему, Лансдейл. Я не успела заполнить карту – он только что приехал.
Лесли вошла в палату и увидела мужчину, лежавшего на кушетке. На ее появление он никак не отреагировал. Неужели ему так больно? Вряд ли. И на шок не похоже – лицо розовое, а не бледное.
– Мистер Лансдейл!
Он мгновенно открыл глаза. Светло-голубые глаза, в которых застыло выражение испуга.
– Извините, что напугала вас. Меня зовут Лесли Адамс, дежурный ординатор. Как это произошло?
– Я мыл бокалы и порезался.
– Разрешите взглянуть.
Лесли присела на табурет и осторожно сняла повязку. Рана, прямая и глубокая, была такой ровной, как будто ее сделали хирургическим скальпелем. Наверное, он схватился за разбитый бокал и острие вонзилось ему в ладонь. Крови не было – жгут сделал свое дело. Лесли слегка ослабила резинку, и порез из белого мгновенно стал розовым. Где-то дальше под кожей пульсировала артериальная кровь, словно закипающая вода. Надо перевязать и прочистить рану, предварительно дав больному анестезию.
Лесли вернула жгут на место. Кровотечение прекратилось.
– Когда это случилось?
– В час дня.
– То есть почти восемь часов назад?
Осматривая рану, Лесли украдкой наблюдала за самим пациентом. Безупречно одет, вежлив, прекрасно владеет собой. Явно не пьян. Пожалуй, уж слишком погружен в себя, а в целом – нормальный человек. Неужели все это время он истекал кровью, даже не пытаясь ничего предпринять?
– Надо померить давление. Вы, должно быть, потеряли много крови.
– Это обязательно?
– Да. И еще я должна проверить, сохранилась ли чувствительность в пальцах. Если да, тогда мы дадим вам анестезию и как следует промоем рану – ведь она много часов соприкасалась с воздухом.
– Никакой анестезии!– неожиданно отрезал Эрик. Если бы его спросили, почему он отказывается, он вряд ли сумел бы объяснить. Наверное, в память о Бобби, в чье крошечное беспомощное тельце врачи безжалостно втыкали иголки и трубки без всякой анестезии. А раз так поступили с его сыном, значит, и он сможет выдержать любую боль.
– Вы аллергик? – сочувственно поинтересовалась Лесли.
– Нет.
Она не стала настаивать. Зачастую пациенты, особенно мужчины, любили прихвастнуть своей выдержкой и намеренно отказывались от анестезии, если речь шла о пустяковых ранах.
Но эта рана – не пустяк. Она уже достаточно болезненна, а чистка и наложение швов сделают ее еще болезненней. И все же Лесли не стала спорить. По глазам мистера Лансдейла она догадалась, что победа в этом споре наверняка осталась бы за ним.
Дверь распахнулась, и на пороге появилась женщина в синем хирургическом халате.
– Ну, что тут у нас, Лес? – деловито спросила она, коротко кивнув Эрику.
– Привет, Сыо. Вот уж не думала, что сам шеф к нам пожалует! Мистер Лансдейл, это доктор Сьюзен Миллер, главный врач отделения ортопедической хирургии. Я бы хотела, чтобы она тоже взглянула на вашу рану.
Энергичную медичку Эрик не удостоил даже кивком. Знаем мы таких специалистов! А где вы были, спрашивается, когда моему сыну требовалась помощь?
– Порез стеклом. Восемь часов назад, – начала объяснять Лесли. – Сенсорно-моторные реакции не нарушены. На мой взгляд, артерию нужно перевязать, а рану зашить.
Сьюзен кивнула, соглашаясь с коллегой. Женщины приступили к работе. Не подозревая, что больной не получил анестезии, хирург энергично копалась в ране в поисках осколков. Эрик даже не поморщился.
Наконец края раны сошлись. Сьюзен перевела дух и, перед тем как уйти, посоветовала:
– На твоем месте я бы дала ему антибиотик, Лес. Рана глубокая, к тому же запущенная...
– Согласна, – кивнула девушка. – Большое тебе спасибо, Сью.
– Не за что. Поправляйтесь, мистер Лансдейл.
Лесли присела на табурет, откуда только что встала Сью, и принялась готовить инструменты: пару стерильных перчаток, иглу, пинцет. Понадобится несколько стежков, чтобы свести на нет эту страшноватую зияющую пустоту. Прежде чем приступить к делу, она еще раз уточнила:
– Может быть, все же сделаем местную анестезию?
– Нет, – снова решительно отказался Эрик и, помолчав, добавил: – Спасибо.
На зашивание ушло полчаса. Кожа сошлась идеально. Если удастся избежать инфекции, со временем на ладони останется лишь тонкий белый шрамик.
За эти тридцать минут ни пациент, ни врач не издали ни звука. Лесли с головой ушла в работу, а Эрик лежал с сосредоточенным видом, думая о своем. Почему-то она была уверена, что мысли его витают далеко, не имея никакого отношения к тому, что с ним происходит.
Обычно пациенты, над которыми проделывали эту неприятную процедуру, под воздействием анестезии становились разговорчивыми. Их беззаботная болтовня позволяла Лесли расслабиться и не думать о том, что она не просто прикасается к чужому телу, но и втыкает в живую плоть холодную иглу.
Мистер Лансдейл не разговорился. Он хранил упорное молчание, хотя Лесли понимала, что он чувствует каждый стежок. «Извините, – мысленно каялась она. – Извините, что причиняю вам боль».
Наконец с «шитьем» было покончено. Облегченно вздохнув, девушка убрала инструменты и сняла перчатки.
– Готово, – объявила она.
– Ну и хорошо, – рассеянно отозвался он, даже не посмотрев на руку. Обычно, дождавшись конца, пациенты спрашивали, сколько стежков она наложила, чтобы потом похвастаться перед друзьями, или шутливо величали ее искусной портнихой. Лансдейл не сделал ни того ни другого.
«Хоть бы взглянул, – с досадой подумала Лесли. – Я никогда не шила лучше».
– Сестра сделает вам перевязку, а я пойду заполню карту, – сухо промолвила она, покидая палату.
Вернувшись через пять минут, она застала его уже сидящим. Забинтованная рука покоилась на колене. При виде Лесли Эрик вежливо улыбнулся.
Ее всегда удивляло, как по-разному люди выглядят лежа и сидя. Еще когда он был распростерт на кушетке, Лесли отметила про себя, что новый пациент – настоящий красавец. Теперь же она в полной мере могла оценить эту красоту – светло-голубые глаза, аристократические черты лица, тренированное тело, от которого исходило ощущение силы и уверенности.
– Я тут все записала, – пробормотала она. При мысли о том, что она только что прикасалась к этому мужскому телу, ей вдруг стало неловко. – Дня через четыре или раньше, если возникнут проблемы, вам стоит показаться врачу. У вас ведь есть свой врач?
– Нет.
– Тогда можете прийти сюда. Любой из наших докторов вас посмотрит.
– А можно, я приду в ваше дежурство? – спросил Эрик. Конечно, это было бы идеально. Лесли всегда старалась сама наблюдать за пациентами, которым накладывала швы. Так было лучше и для них, и для нее. Создавалось нечто вроде обратной связи. Тогда почему к этому красавцу она относится иначе? Почему вынуждает его обратиться к другому врачу?
– Можно, – с усилием выдохнула она.
– В какую смену вы будете работать через четыре дня?
– В ту же, что и сегодня, – с шести вечера до восьми утра.
– И какое время наиболее удобно?
– Трудно сказать. Если привезут тяжелого больного, вам придется ждать, – честно предупредила Лесли, догадываясь по его виду, что он к этому не привык. – Скажем, без четверти шесть в среду. Подходит?
– Вполне. Но ведь в это время вас здесь еще не будет.
– Я всегда прихожу раньше и посмотрю вас до начала смены. – «Тогда вам не придется ждать, а мне – беспокоиться по этому поводу».
– Очень мило с вашей стороны. Спасибо.
– Не за что.
Лесли не стала смотреть ему вслед, пока он шел по коридору в приемный покой, и потому не заметила красивую блондинку с озабоченным взглядом, которая стремительно встала ему навстречу и любовно дотронулась до его лица. Не видела она и того, как эти двое крепко обнялись, прежде чем выйти на улицу. Лесли было не до разглядываний: в палате ее уже ждала новая пациентка – молодая женщина с желудочным кровотечением.
Четыре часа спустя – уже наступила воскресная ночь – в «неотложке» наконец воцарилось затишье. Все пациенты получили нужную помощь. Кого-то отпустили домой, предварительно обработав рану или вправив вывих, кого-то поместили в палату.
Пристроившись у входа в приемный покой – она намеренно выбрала эту позицию, чтобы сразу видеть очередного страдальца, как только таковой появится, – Лесли принялась заполнять карточки. Разорвав ночную тишину, зазвонил красный телефонный аппарат прямой связи, которой пользовались только медики. Трубку сняла сестра. Выслушав сообщение, она знаком подозвала Лесли и вывела на бумажке букву «Р», что означало «Роды».
Строго говоря, такие случаи не входили в ведение «неотложки». Пациентку следовало направить в родильное отделение, что сестра и сделала, после чего, обернувшись к напарнице, с улыбкой проговорила:
– Ребеночек-то родится под знаком Близнецов.
– А это хорошо или плохо? – поинтересовалась Лесли.
– Ни то ни другое. Подрастет – будет видно.
– Неужели ты действительно в это веришь? – удивилась девушка.
– Не то чтобы очень, но, по-моему, это интересно. Существуют же биотоки, гипноз и так далее – в них мистики не меньше, чем в астрологии!
Лесли рассмеялась.
– А вот я – Дева. Что это значит?
– То, что ты сильная личность и во всем любишь добиваться совершенства. Склонна критиковать других, но строже всего относишься к себе самой.
– Звучит устрашающе. – «Звучит правильно. Именно это говорил Марк тогда, в баре». – И с кем я совместима?
– С кем-то, кто еще сильнее, скажем, со Скорпионом. Они очень сильные, – подумав, ответила сестра. – Тебе нужен кто-нибудь в этом роде.
Вот и Марк так считает, вспомнила Лесли, возвращаясь к груде карточек.
Через пять минут прибыла санитарная машина. Водитель и медбрат, с улыбкой помахав женщинам, понесли носилки с беременной к лифту.
Десять минут спустя автоматическая стеклянная дверь снова раздвинулась. Лесли подняла глаза.
– Джеймс! – ахнула она. – Как ты здесь оказался?
– Линн рожает. Ее должны были только что привезти.
– Уже привезли. Она наверху, в родильном отделении. Я объясню тебе, как туда добраться, – как можно спокойнее проговорила Лесли, хотя сердце ее сжалось от недоброго предчувствия. Что делает Линн в университетской клинике? Рожениц кладут сюда только в исключительных случаях – если возникают какие-то осложнения. Ее беспокойство усилилось, когда она увидела страх, застывший в зеленых глазах Джеймса, которого, казалось, ничто не могло испугать.
– Что произошло? – спросила она, направляясь вместе с Джеймсом к лифту.
– Врачи сами толком не знают. До вчерашнего дня все было нормально, а вечером у Линн начались сильные боли и кровотечение. Они предполагают, что отошла плацента. Чтобы спасти ребенка, возможно, понадобится кесарево сечение.
Лесли кивнула. Джеймс объяснил все достаточно толково. Очевидно, дали себя знать маточные рубцы, из-за которых Линн так долго не могла зачать. Джеймс. Линн. Она беременна его ребенком. Он сходит с ума от беспокойства...
Проводив его к лифту, Лесли на прощание многозначительно сказала:
– Я буду здесь всю ночь.
Когда два часа спустя он снова появился в приемном покое, она как раз закончила свою писанину. В другое время – скажем, восемь месяцев назад – она бы показала ему карточку Э.Р. Лансдейла и они бы вместе посмеялись над тем, как неумело она изобразила руку пациента. Но сейчас не до этого, подумала девушка, глядя на измученное, осунувшееся лицо приятеля. Правда, прежнего страха в глазах Джеймса уже не было.
– Ну как она?
– Спит. Ей дали успокоительное и еще какое-то лекарство, чтобы ослабить схватки. Ребенок под наблюдением. Врачи говорят, что с ней все в порядке.
– С ней?
– Или с ним. Вообще-то мы с Линн хотим девочку, – объяснил Джеймс, и на мгновение усталость на его лице сменилась гордостью.
– И что они собираются делать дальше? – осторожно поинтересовалась Лесли, понимая, что, коль скоро плацента начала отделяться, процесс этот не остановить… Если вовремя не вмешаться, ребенок погибнет от удушья, а Линн – от потери крови. Чего же они ждут?
– Хотят продержать ее в стабильном состоянии до утра, а утром приступят к кесареву сечению. Возможно, его придется сделать раньше, если возникнут осложнения.
Она и сейчас в стабильном состоянии, мысленно возразила Лесли. Зачем ждать осложнений? Она хорошо знала своих коллег-гинекологов. Если требуется срочная операция, они не станут дожидаться светлого времени суток или прибытия свежей бригады. Они явно чего-то недоговаривают. Очевидно, есть обстоятельства, о которых Джеймс не должен знать.
– Тебе надо отдохнуть, – сказала она, с трудом удерживаясь, чтобы не дотронуться до его лица, не убрать выбившуюся из прически черную прядь, падавшую ему на глаза.
– Я и собираюсь. Там наверху есть специальная комната для будущих отцов.
