Текст книги "Клуб для избранных"
Автор книги: Кэтрин Стоун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)
Кэтрин Стоун
Клуб для избранных
Часть 1
Глава 1
Сан-Франциско, штат Калифорния
Ноябрь 1980 года
Доктор Лесли Адамс стояла у окна на одиннадцатом этаже университетской клиники Сан-Франциско, зачарованная панорамой предрассветного города. На ее глазах перламутрово-серое небо постепенно становилось бледно-желтым. Такой осенний рассвет, окрашенный в пастельные тона, предвещает приятный, теплый день. Солнца будет достаточно, чтобы рассеять густой туман, укрывший Сан-Франциско подобно пуховому одеялу.
Лесли точно знала, каким будет этот день – свежим, хрустящим, возбуждающим. В меру теплое солнце. Прохладный, но не холодный ветерок. День легких шерстяных шарфов, раскрасневшихся щек и горячего шоколада. Лесли любила подобные дни. Ей вспомнилась прогулка по лугу, напоенному сосновым запахом... паром, торопливо пересекающий вспененные воды залива...
Мысленно сравнив восхитительный вкус шоколада и тепловатой кофейной бурды, которая сейчас плескалась в ее чашке, Лесли невольно вздохнула. В этом вздохе смешались ностальгия по прежним дням и усталость.
Ночь выдалась длинная, хлопотливая и бессонная, но она пережила ее, и пациенты тоже. Никто не умер. И вот теперь, когда холодная тьма ночи нехотя уступала место теплому солнцу нового дня, больница погрузилась в тишину. Все спали.
Марк бы сказал, что пусть на часок, но ей тоже не мешало бы соснуть.
Марк... Он надеялся, что ночь для нее окажется легкой. Он так и сказал ей десять часов назад.
* * *
– У меня такое чувство, что сегодня ночью все будет спокойно, – сказал он, входя в ординаторскую.
– Привет, Марк, – отозвалась она. – Что ты?..
– Я сказал: у меня такое чувство, что сегодняшняя ночь пройдет спокойно, – повторил он, опускаясь на стул напротив Лесли. – Очень, спокойно. Ни новых пациентов, ни полуночного жара, ни болей в груди...
– Размечтался!
– Но это чувство не покидает меня, – с шутливой торжественностью заверил Марк, а потом, уже серьезно, добавил: – Что означает одно: доктору Лесли Адамс, подающему надежды молодому медику, удастся немного поспать.
На мгновение Лесли подняла глаза и тут же опустила, не в силах выдержать взгляда Марка. Оба знали, что, какой бы спокойной ни выдалась ночь, Лесли не уснет. Даже не попытается. «Ну не могу я спать в больнице!» – отшучивалась она, когда кто-нибудь в очередной раз приставал к ней с расспросами.
Лесли говорила правду. Врачам здесь не до приятных сновидений: только уснешь, как тебя непременно позовут к больному. Но об истинной причине, глубоко личной, граничащей с предрассудком, она никому не рассказывала – стеснялась.
Лесли верила: пока она бодрствует, с пациентами, вверенными ее попечению, ничего не случится, как будто само ее присутствие оградит их от неизвестных и непредсказуемых несчастий, которые, увы, частенько происходят в больницах.
И потому она даже не ложилась. Лесли несла вахту – молчаливый, бессменный и верный страж, ненавязчивый, но незримо присутствующий, пастух, охраняющий своих овец. Нелогично, глупо? Но это срабатывало! И это было правильно.
Лесли всегда поступала правильно. В школе имени Джорджа Вашингтона в Сиэтле это принесло ей славу самой многообещающей ученицы. Друзья добродушно подтрунивали над ней, говоря, что уж слишком она правильная, слишком хорошая. Потом, в университете, над ней тоже посмеивались, когда она предпочитала учебник биологии субботней вечеринке или химический опыт походу на стадион, где встречались команды Гарварда и Йеля.
Насмешки не обижали девушку: друзья есть друзья. Кроме того, от строгих правил Лесли никто не страдал. Они предназначались только для нее, и она не ждала, что кто-то им последует.
Получив диплом и поступив на стажировку в больницу, Лесли взяла за правило не ложиться во время ночных дежурств. Со стороны это могло показаться бессмысленным, но в душе она была уверена, что поступает правильно. Правда, когда дразнить ее принимался Марк, Лесли терялась. А вдруг он догадается об истинной причине? Разумный, насквозь логичный Марк... Он поднимет ее на смех. Нет, только не Марк!..
– Ну так как насчет поспать? – наконец спросил он, нарушая неловкое молчание.
Лесли тряхнула каштановыми кудряшками и вызывающе улыбнулась:
– И не собираюсь. У меня такое чувство, что сегодня будет много работы.
«Не думал, что она такая чувствительная и такая гордая», – с удивлением подумал Марк, а вслух спросил:
– Проблемы есть?
– Нет. Пациент с обострением астмы идет на поправку, я как раз просматривала его историю болезни.
– Тогда я пошел домой, – вдруг объявил он, вставая. Домой... Этих слов Лесли никак не ожидала. Сейчас только семь. Весь последний месяц Марк часто задерживался в больнице – ему было незачем и некуда торопиться. В дни дежурства других врачей он все равно оставался, чтобы помочь Лесли, заполнить карточки или полистать медицинские журналы.
Наверное, это лучше, чем быть одному, наедине с массой мучительных вопросов, требующих решения, думала Лесли, наблюдая за Марком. Вот только может ли клиника служить убежищем? Он силился скрыть боль и грусть, но они все равно читались в его больших карих глазах. Марк никому не говорил о своих проблемах, даже Лесли.
Хотя она все равно знала – ведь Дженет была ее лучшей подругой, и они часами это обсуждали. С ней, а не с Марком.
– Домой... – как эхо повторила она.
– Если тебе нужна...
– Нет-нет, – торопливо перебила Лесли. – Я сама справлюсь.
Она чувствовала его нетерпение, как будто он предвкушал что-то приятное. Впервые за много дней в глубине его темных глаз появился лучик надежды. Неужели он так торопится к Дженет? Да нет, об этом бы Лесли знала.
Марк спешил, полный надежд и волнующих предчувствий, на встречу с кем-то другим, и одна мысль об этом человеке придавала его глазам счастливый блеск.
– Желаю приятно провести вечер, – с улыбкой проговорила Лесли, стараясь не выдать, как ей больно.
– И тебе того же. Постарайся поспать.
* * *
Он мог бы повторить свое пожелание сейчас, десять часов спустя.
А спал ли он сам, вдруг подумала Лесли, отхлебывая остывший горьковатый кофе. Где? И с кем?..
«Сейчас же прекрати думать о нем!» – строго приказала себе девушка, поднимая голову и пытаясь сосредоточиться на расстилающейся за окном панораме. И только тут заметила густой туман, неприятно контрастировавший с бледно-желтым светом занимающегося осеннего дня.
Туман в ноябре? Странно... Обычно такая непроницаемая удушливая пелена окутывает Сан-Франциско летом. Лесли «познакомилась» с этим природным явлением четыре месяца назад, когда только поступила в интернатуру. Четыре месяца... А кажется, прошла вечность.
Руководитель интернатуры объявил, что счастлив приветствовать в этих стенах новое пополнение. Он и в самом деле был счастлив. Глядя на пышущие здоровьем и молодостью лица новоиспеченных медиков – набор 1980/81 учебного года, – он думал: «Вот он, цвет нации!» Внимавшие ему молодые люди и девушки действительно были избранными, причем выбирали их очень тщательно.
Все они с блеском окончили медицинский факультет, все принадлежали к «Альфа Омега Альфа» – медицинскому аналогу старейшей студенческой корпорации «Фи Бета Каппа». Вот только когда они попали в «АОА» – на младшем курсе? в начале выпускного? или в конце?
Все они провели месяц между заключительными экзаменами в университете и началом стажировки, готовясь к тому, что ждало их впереди. Кто-то просто отдыхал, зная, но не веря слухам о том, что эта работа якобы изматывает (уж их-то не измотает!). Кто-то путешествовал, кто-то обзавелся семьей. Некоторые читали – точнее, перечитывали – учебники.
Каждый вставил новенький диплом в рамку и повесил на стену. Никто не пугался предстоящего года. Интернатура Калифорнийского университета была тем местом, куда все они стремились; трофеем, наградой за упорный труд. Она была лучшей, как и они.
В тот июньский день, когда начались занятия, они сгорали от нетерпения, чувствуя, что готовы. Готовы... Декан задумчиво обвел глазами ряды обращенных к нему лиц. По опыту он знал, что, несмотря на юный задор, энергию и знания, эти молодые люди не готовы к тому, что им предстоит. К этому просто невозможно подготовиться заранее.
Он старался донести до них эту мысль, но чувствовал, что они, внимая его словам, не понимают их смысла. Ничего, через месяц он повторит то же самое. Вот тогда они будут многозначительно кивать, а темные круги под глазами и осунувшиеся лица красноречиво подтвердят, что теперь-то они действительно понимают. Интересно, подумал декан, кто-нибудь вспомнит тогда его лекцию месячной давности?..
– Ваша стажировка сродни погоде в Сан-Франциско, – неожиданно вполне серьезно объявил декан.
Молодые люди вежливо улыбнулись, благоговейно глядя на прославленного врача, к которому им посчастливилось попасть.
– Летом у нас здесь всегда туман. Конечно, порой выглядывает солнце, но большую часть лета – заметьте, лета, самого радостного времени года! – висит серый, мрачный туман. Вот и ваша интернатура будет полна тумана.
Лица, только что горевшие восторгом, изумленно вытянулись. Он что, шутит?
– Будут вопросы, на которые вы не сможете ответить, – пояснил свою мысль декан. – Проблемы, с которыми вам не удастся справиться. Пациенты, которых вы не сумеете спасти. В университете все было по-другому – четкие вопросы, правильные ответы. Судя по вашим дипломам, там вы блистали...
Вздох облегчения. «Ага, значит, он знает, кто мы такие! Но о чем, черт побери, он толкует?»
– Докторам же, – продолжал декан, – приходится иметь дело с живыми пациентами и массой запутанных вопросов, на которые нет четких ответов. Будут дни, когда вам покажется, что серая пелена вот-вот накроет вас с головой. С этим трудно свыкнуться, как нелегко привыкнуть летом к туману вместо солнца. Вы попали в интернатуру, добившись высших наград в университете, и, естественно, полагаете, что и дальше на любой вопрос сумеете дать правильный ответ.
Он снова обвел взглядом слушателей и по их лицам догадался, о чем они думают: «Я сумею дать правильный ответ. Я никогда не ошибаюсь».
– Однако, – подытожил декан, – туман вашей интернатуры рассеется с той же неизбежностью, что и летний туман в Сан-Франциско. В середине сентября подует прохладный свежий ветер, небо очистится. Вы воспрянете духом, вновь обретете уверенность в себе и поймете, что все, о чем я говорил выше, – тоже часть медицины. С этого времени ваш корабль легко заскользит по волнам.
Все произошло именно так, как он предсказывал. В сентябре, когда над городом наконец показалось солнце, они уже освоились. Теперь они знали, что справятся, невзирая на усталость. Энергии им было не занимать, а туман, оказывается, не так уж страшен, когда он в прошлом.
И вот, спустя почти два месяца, он опять появился.
Как бы объяснил это декан? Рецидив болезни. Интерны стали слишком самоуверенными – так пусть вернется туман и напомнит им...
Пытаясь разгадать символический смысл тумана, Лесли с нежностью вспомнила о родителях, оставшихся в Сиэтле. Ее мать-журналистка и отец – преподаватель английского в Вашингтонском университете могли часами анализировать символы и метафоры в своих любимых романах и стихотворениях. Лесли была их единственной дочерью, которая, наплевав на гены, стала врачом, а не писательницей. Сьюзен и Мэтью Адамс любили дочь, гордились ею, но до конца понять не могли. Как можно предпочитать Галилея Фолкнеру, бесплатную работу в больнице постановке «Человека и сверхчеловека» в новом театре, научные проекты романам, а физику – поэзии?
Нет, решила Лесли, истинная дочь своих родителей-гуманитариев, если этот туман и символ, то только для нее.
Между тем больница просыпалась. Лифты, отдохнувшие за ночь, деловито сновали между этажами, доставляя к месту работы дневную смену и увозя ночную. До Лесли доносились дребезжание тележек с завтраком, скрип кроватей, негромкие голоса сестер и почти бесшумные шаги хирургов в мягких бахилах.
И хотя эти привычные успокаивающие звуки означали, что еще одна ночь осталась позади, на сердце у Лесли было неспокойно. Она никак не могла отделаться от мыслей о тумане – неожиданном тумане за окном – и о другом: том, что вдруг возник у нее в душе.
Опять... Все лето этот туман не давал ей покоя, но в сентябре он исчез – точнее, она изгнала его, – как и туман Сан-Франциско. И вот вернулся. Не за тем ли, чтобы сказать ей, что теперь это не так уж невозможно? Что она может думать... о нем?
Чтобы разгадать символический смысл тумана, не надо быть филологом – правильный диагноз поставит любой врач, даже стажер.
Диагноз до смешного прост – Марк Дэвид Тейлор, доктор медицины.
Глава 2
Будильник назойливо задребезжал, резко вторгаясь в приятный сон. Застонав, Марк перекатился на бок и с силой вдавил кнопку. Еще не до конца проснувшись, он вдруг понял, что, во-первых, за ночь ничуть не отдохнул, а напротив, чувствует себя усталым и разбитым, и, во-вторых, что он не несчастен. Исчезла знакомая саднящая боль, преследовавшая его весь последний месяц – с тех пор как ушла Дженет.
Это радостное чувство переполняло его до такой степени, что заглушило утомление. Никогда Марк не испытывал ничего подобного, даже когда влюбился в Дженет.
Сознание услужливо подсказало причину столь необычной эйфории: Кэтлин. И тут же стало ясно, почему он не выспался. Кэтлин ушла в три. Еще четыре часа назад она была в его постели. Стоя под душем, Марк мысленно перебирал подробности прошедшей ночи и в очередной раз поражался тому, что знает Кэтлин всего неделю.
Почти весь последний месяц Марк жил тем, что пытался понять, почему Дженет вдруг возненавидела его. Ночью, не в силах уснуть, он вынашивал планы по спасению их брака, стараясь не думать о том, что станет делать, если эти планы не осуществятся. Днем, в те редкие минуты, когда его внимание не было сосредоточено на пациентах, он с болью вспоминал язвительные слова Дженет. Откуда в ней столько злобы?
Но неделю назад все изменилось. Появилась Кэтлин, оттеснив тревоги по поводу Дженет на задний план.
Теперь и дни, и ночи Марка были заполнены одной Кэтлин.
Они познакомились на Хэллоуин. В ту ночь Марк дежурил.
«Ты всегда дежуришь на Хэллоуин», – могла бы упрекнуть его Дженет, если бы они не расстались тремя неделями раньше.
Она любила повторять, что он «всегда» дежурит в День благодарения, на Рождество (совпадавшее с ее днем рождения), в годовщину их свадьбы и в собственный день рождения. Разумеется, это было не так. Просто дежурить приходилось раз в три, а то и в две ночи, и, естественно, это время часто совпадало с чьими-то днями рождения, годовщинами и праздниками.
«Интересно, – мог бы продолжить диалог Марк, – куда бы мы пошли, будь я свободен, – на вечеринку к друзьям, которых ты презираешь?»
О том, как жена относится к его друзьям и к его профессии, Марк узнал три недели назад.
– Ненавижу твоих друзей и твою медицину, – в один прекрасный день объявила Дженет и неожиданно добавила: – По-моему, ты тоже.
Поскольку теперь жены рядом не было, Марку было безразлично, дежурит он в Хэллоуин или в любой другой праздник. Правда, на Хэллоуин безумств творилось больше, чем в полнолуние, и их последствия заметнее всего ощущались в отделении неотложной помощи. Там будет вдоволь глубоких рваных ран, куда жертва, находясь в изрядном подпитии, непременно занесет грязь. Будут сломанные кости – результат жарких стычек между участниками традиционного парада и возбужденными подростками. Будут наркоманы – любители самого разного зелья, бледность которых усугубят зловещие маски, непременная принадлежность Хэллоуина.
В общем, Марк был рад, что ему выпало дежурить в отделении критических случаев, а не в «неотложке». Его пациентами будут обычные больные – без маскарадных костюмов, не накачанные наркотиками и не в угаре всеобщего безумного веселья.
Из «неотложки» ему позвонили в десять вечера.
– Женщина, пятьдесят шесть лет. Боли в грудной области, отдаются в левую руку, длятся до пяти минут. Кардиограмма без изменений. Боль удалось снять, – в телеграфном стиле доложил встревоженный ординатор. – Может, просто грудная жаба, но я бы госпитализировал. Хотя случай несложный...
Фраза осталась неоконченной, однако все было ясно без слов. «Несложные случаи» считались коньком Марка. Он всегда предпочитал ошибиться в пользу пациента.
– Согласен. Сейчас спущусь. Что там внизу – зверинец?
– Еще какой!
– Буду рад помочь. У нас как раз тихо.
– Спасибо. Было бы очень кстати.
Спустившись, Марк обнаружил, что новая больная, хотя и пребывала в здравом уме и не находилась под воздействием наркотиков, все же была в костюме – во всяком случае, ее голова. Белоснежный парик, увенчанный алмазной тиарой, вероятно, должен был символизировать Марию Антуанетту. «А она и впрямь похожа на королеву», – отметил про себя Марк, пожимая протянутую ему руку с безупречным маникюром, унизанную кольцами.
– Добрый вечер, доктор Тейлор, – светским голосом проговорила дама.
– Здравствуйте, миссис Дженкинс. Как вы себя чувствуете?
– Прекрасно. Нет, в самом деле уже ничего не болит. Haверное, я могу идти...
Она осеклась, и Марк понял, что его элегантная пациентка не слишком стремится попасть домой. Она пыталась бодриться, но чувствовалось, что ее что-то тревожит. Очевидно, вопреки ее заверениям боль все же не прошла. Госпитализировать, и немедленно.
– Нет, вам придется задержаться, – возразил он. Женщина с облегчением кивнула и улыбнулась. В это время сзади раздался жизнерадостный голос:
– Мамочка, я только что разговаривала с отцом... Ох, извините! Здравствуйте!
А вот дочь была в костюме, да еще в каком! Фиолетовое бархатное платье, украшенное крошечными жемчужинами, спускалось до пола. В низком вырезе виднелась роскошная грудь. Черные полосы, высоко поднятые надо лбом, тоже были унизаны жемчугом. Опушенные темными ресницами фиалковые глаза при виде Марка зажглись от удивления и удовольствия.
– Кэтлин, это доктор Тейлор. Моя дочь Кэтлин.
– Привет, – сказал Марк и подумал: «Какая красавица!»
– Привет, – отозвалась Кэтлин. В голове ее мелькнула стандартная фраза: «высокий красивый брюнет», – только на этот раз она не вполне передавала обаяние того, кто стоял перед ней. Не «высокий», а такой, как надо; не просто «брюнет», а мужчина, чьи темно-каштановые кудри чувственно спускались на уши и шею, а серьезные карие глаза казались темнее из-за синеватых кругов под ними. Красавец? «Да он невероятно, потрясающе красив!» – мысленно поправила себя Кэтлин. – Как мама? – помолчав, спросила она. .
– Прекрасно, – в один голос откликнулись Марк и Вирджиния Дженкинс.
– Опасности нет, но на всякий случай мы хотим подержать ее к больнице денек-другой, – продолжил Марк.
– Чтобы исключить инфаркт, – объяснила дочери миссис Дженкинс.
Услышав сугубо медицинское выражение из уст столь изысканной особы, Марк удивился. Очевидно, Дженкинсы вращались в тех кругах, где подобный жаргон был в ходу.
– Доктор Тейлор вошел за минуту до тебя, Кэтлин, так что я не успела рассказать свою историю. Я действительно страдаю коронарной недостаточностью, что подтверждено ангиограммой. Меня наблюдает доктор Браун из Атертонской клиники. Время от времени, когда случается приступ, меня кладут в больницу, но, как правило, вскоре отпускают, – добавила она, искательно заглядывая ему в глаза.
«Очевидно, сегодняшний приступ отличался от предыдущих, – подумал Марк, – поэтому она и тревожится».
– Вы отлично ввели меня в курс дела, миссис Дженкинс. Я сейчас же свяжусь с доктором Брауном.
– Мы были на балу в Фэрмонте, – вмешалась Кэтлин, – и решили, что лучше привезти маму сюда, а не в Пало-Альто. Обычно ее кладут в Станфордскую клинику.
Вежливостью и светскостью молодая женщина не уступала матери. Чувствовалось, что обе не хотят обидеть ни лечащего врача Вирджинии, ни Марка.
– Вы поступили совершенно правильно. Если пожелаете, через пару дней мы переведем вас в Станфорд.
– Надеюсь, что через пару дней вы опустите меня домой. А до тех пор я могу полежать и здесь.
Марк работал ординатором второй год. Лесли была у него стажером, и в ее обязанности входил первичный осмотр пациентов, поступивших за время его дежурства. Затем они вели больных вместе – Марк в качестве ординатора, а Лесли как стажер.
На следующий после Хэллоуина день Вирджиния Дженкинс перешла в распоряжение Лесли. Немедленно были сделаны необходимые анализы, которые показали некоторое улучшение состояния больной.
– Наверное, она чувствовала себя плохо весь день, а не пять минут, как пыталась меня уверить. Надеюсь, что с тобой она будет откровеннее, – высказал предположение Марк. – Теперь, когда мы имеем объективные показатели, нет смысла на нее давить. Однако она должна понять, что, утаивая что-то, поступает себе во вред.
Он оказался прав – Вирджиния Дженкинс призналась Лесли, что весь день ощущала слабость и тяжесть в груди, но гнала от себя мысль, что причина в сердце.
В часы посещений Кэтлин не отходила от постели матери, а в промежутках читала, сидя в холле. Узнав о болезни жены, из Нью-Йорка возвратился Уильям Дженкинс. В больницу он обычно приходил по вечерам.
Марк решил, что при дневном свете Кэтлин выглядит еще красивее. Мягкие шелковые блузки, безукоризненно сшитый костюм и распущенные черные волосы придавали ее облику строгую элегантность.
Они виделись несколько раз на дню, когда Кэтлин читала, сидя в кресле, а Марк пробегал мимо, спеша на обход, в «неотложку», блок интенсивной терапии или рентгенологию. Если у него выдавалась свободная минутка, он останавливался поболтать. Каждый день Марк и Лесли сообщали Дженкинсам о состоянии Вирджинии и перспективах на выздоровление. Новость о том, что у нее был сердечный приступ, и дочь, и муж встретили внешне спокойно.
– Это сигнал, мамочка, – заметила Кэтлин, и голос ее слегка дрогнул. – Ты себя не щадишь.
Было решено, что Вирджиния проведет в университетской клинике десять дней, а затем, если состояние стабилизируется, ее переведут в Станфорд.
За это время Марк и Кэтлин узнали друг о друге не так уж много, но оба чувствовали, что им приятно разговаривать, пусть и редко, и видеться хотя бы мельком. Это приятное, теплое чувство не исчезало, когда они расставались, и усиливалось при каждой новой встрече.
Вечером накануне того дня, когда Вирджинии предстояло переехать в Станфордскую клинику, Марк, по обыкновению, нашел Кэтлин в холле. Он опять дежурил, но был не настолько занят, чтобы не остановиться.
– Привет! – улыбнулась Кэтлин и тут же встревоженно спросила: – Что-нибудь с мамой?
– Нет-нет, все в порядке. Я только хотел поздороваться. И попрощаться. Возможно, завтра утром мы не увидимся.
Кэтлин слегка нахмурилась:
– Вы слишком много работаете. Вряд ли вашей жене это правится.
Ее глаза скользнули по обручальному кольцу – простому, старомодному. «А он не похож на женатого», – неожиданно подумала Кэтлин.
Марк тоже посмотрел на кольцо. Он по-прежнему носил его, не зная, что станет с его браком, сумеют ли они с Дженет забыть горечь и боль расставания. Пока об этом рано судить. С того октябрьского дня он несколько раз беседовал с Дженет по телефону. Разговоры были мучительны. Тяготили и слова, и паузы между ними. Оба согласились, что им надо расстаться на время, чтобы подумать. Возможно, потом они попытаются начать все сначала.
По мнению Марка, их брак не распался. Он вообще не совсем понимал, чего Дженет не хватает. Переехав в маленькую квартирку рядом с больницей, купив недорогой проигрыватель и открыв собственный банковский счет, он так и не снял кольца. Такая мысль даже не пришла ему в голову.
Хотя сейчас, глядя на слегка потертое кольцо, пять лет назад полученное от женщины, с которой он теперь почти не разговаривал, Марк недоумевал, почему до сих пор его носит.
– Мы с женой расстались, – сообщил он устремленным на него фиалковым глазам, которые тут же расширились от удивления. Кэтлин оказалась первой, кто узнал об этом. Вероятно, Лесли тоже была в курсе – они с Дженет дружили, – но с Марком она никогда на эту тему не говорила.
– Расстались? – участливо повторила Кэтлин.
– На месяц.
– Пробное расставание?
– Это вы хорошо сказали – «пробное». То есть попробуем, а если понравится, можно потом повторить. И не раз...
Кэтлин одобрительно рассмеялась, явно оценив шутку.
Марк тоже улыбнулся. Его уже давно никто не одобрял – ни как человека, ни как мужчину. Благодаря Дженет он начал сомневаться даже, в своем несомненном достоинстве – профессиональном.
– Означает ли это, – не переставая улыбаться, спросила Кэтлин, – что вы можете пойти со мной на вечеринку? Или это будет неэтично по отношению к маме?
– Нет, не будет. И да, пойду. С удовольствием.
– О Господи! – вдруг воскликнула она с досадой.
У Марка упало сердце. Наверное, она передумала и пытается поделикатнее сообщить ему об этом.
– Дело в том, – пояснила Кэтлин, – что вечеринка по поводу обручения. Вам, наверное, будет неприятно?
– Нисколько, – с облегчением возразил Марк, радуясь, что приглашение остается в силе, и тут же вспомнил о реальном препятствии. – Но ведь я могу в этот день быть на дежурстве...
– А вот и нет – по крайней мере по моим расчетам. Раз вы дежурите сегодня, то следующий раз попадает на пятницу. А вечеринка в четверг, так что все в порядке. Ну что, придете?
– Обязательно, – кивнул Марк, польщенный тем, что Кэтлин не поленилась выяснить его расписание.
Вечер четверга... В течение двадцати лет – с детского сада и до окончания университета – четверг был для Марка рабочим днем, а ночь предназначалась для отдыха перед пятницей. Интересно, кто устраивает вечеринки в четверг? Скоро он это выяснит.
Кэтлин дала ему номер телефона своих родителей в Атертоне, и они условились, что она заедет за ним в полвосьмого.
В четверг Марк ушел из больницы в семь, принял душ, побрился и как раз завязывал галстук, когда появилась Кэтлин – ровно в половине.
– Привет, – сказал он, в очередной раз пораженный ее видом. Сегодня Кэтлин зачесала волосы наверх, оставив несколько небольших завитков, которые кокетливо спускались на шею. Помогая гостье снять пальто, Марк про себя восхитился ее шелковым фиолетовым платьем.
– Привет. Я не слишком рано?
– Нет, как раз вовремя. Я почти готов. Не мог уйти из больницы раньше семи.
– А когда уходили, все было нормально?
– Разумеется. – «Иначе я бы не ушел», – мысленно добавил Марк. Дженет бы не задала такого вопроса. Возможно, Кэтлин просто не понимает... Да нет, она должна понимать – ведь у нее самой мать в больнице, – что врач не может сбежать от своих пациентов просто потому, что у него назначено свидание.
Кэтлин почувствовала, что сказала что-то невпопад, и обвела глазами жилище Марка в надежде сменить тему. Жилище, на ее взгляд, было ужасающим: крошечная каморка – гостиная, столовая и кухня одновременно, – уставленная картонными коробками. Правда, чистая, но какая-то безжизненная. Единственными предметами, выдававшими вкусы хозяина, были пластинки и стереопроигрыватель.
Так и не найдя в квартире ничего достойного похвалы, Кэтлин направилась к проигрывателю.
– Ужасно, да? – Голос Марка остановил ее на полпути. Кэтлин медленно обернулась. Глаза их встретились.
– Но ведь это только проба. Оба рассмеялись.
