Текст книги "Беларуский Донбасс"

Автор книги: Катерина Андреева

Соавторы: Игорь Ильяш
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

Учитывая слова министра Шуневича, логично предположить, что добровольцу должны были надеть наручники еще при въезде в Беларусь. Сами спецслужбы подтверждают, что зафиксировали его появление на границе. «Международная система оповещения о появлении таких лиц на границе сработала четко, в том числе при содействии украинской стороны. Дело в том, что перемещение подобных мерзавцев находится под контролем правоохранительных органов. Ни одной нормальной стране невыгодно, чтобы отмороженные боевики находились на свободе», – сообщали в ГУБОПиК газете «СБ-Беларусь сегодня». Сам по себе намек на то, что выследить Гончарова помогли украинские правоохранители – довольно странный. Член общественного совета при Комитете иностранных дел Верховной Рады, беларус Игорь Щекаревич позже в беседе с «Нашай Нівай» высказывал мысль: некоторые представители украинских спецслужб действительно могут «сливать» коллегам из Беларуси информацию про беларуских добровольцев. Так это или нет на самом деле – сказать сложно. Но в истории с Гончаровым это в любом случае существенного значения не имеет. Засветился Стас явно без помощи спецслужб Украины – он ведь просто выкладывал свои фронтовые фото в социальные сети и нигде не скрывал лица. Чем же украинская сторона могла помочь ГУБОПиК, если в управлении и так следили за судьбой этого человека и наверняка передали соответствующие данные в базу пограничных служб Беларуси? Как бы то ни было, задержали Гончарова не на границе и даже не сразу по приезду в Витебск местные силовики. Задерживали его сотрудники ГУБОПиК из Минска, специально откомандированные в областной центр. Столичные оперативники явно не хотели ни с кем делить подобный триумф – за «фашиствующего отморозка» (так называли Стаса сами силовики) из «Азова» им наверняка светили новые «звездочки».

Был ли приговор Стасу Гончарову оправдан с точки зрения закона? Из-за того, что процесс проходил в закрытом режиме, ответить на этот вопрос невозможно. Видео запугивания двух подростков в 2013 году, безусловно, производит неприятное впечатление. Однако тянет ли этот эпизод на статью «злостное хулиганство», предусматривающую 6 лет лишения свободы? С учетом того, что и сам Стас был несовершеннолетним тогда – это, как минимум, спорно. Бесспорно другое: не засветись Гончаров на Донбассе, никто бы не откопал этот эпизод трехлетней давности, ставший основанием для уголовного дела.

Бросается в глаза разница между арестом и осуждением Гончарова и пятерых боевиков ДНР и ЛНР (см. главу 21). Вся информация о преследовании боевиков ограничивалась скупыми судебными извещениями о вынесенных приговорах. Ни фотографий, ни видео, ни даже фамилий осужденных там не было. Правоохранительные органы и госСМИ не смаковали компрометирующие детали биографий боевиков и не озвучивали предположения, что бойцы «русского мира» на Донбассе могли совершать преступления против мирного населения. Что уж тут говорить про сроки – никто из «ополченцев» больше двух лет колонии не получил.

Однако этих пятерых хотя бы осудили. А что стало с воевавшим в рядах ЛНР жителем Гомеля, задержанным оперативниками ГУБОПиК и омоновцами в октябре 2015 года? У него дома при обыске обнаружили целый арсенал: ручную гранату, два самодельных взрывных устройства, самодельный самопал со снайперским прицелом, три детонатора и шесть патронов калибра 7,62 мм. Про его задержание спустя 1 год и 5 месяцев, как бы между прочим, сообщила газета «СБ-Беларусь сегодня» в обзорном материале «Тайна домашних арсеналов», посвященном нелегальному обороту оружия. Однако о том, как сложилась дальнейшая судьба боевика, в статье не было сказано ни слова. Возбудили ли против него дело за незаконное хранение оружия? Или его просто отпустили, как и многих других бойцов пророссийских НВФ? Неизвестно[99]99
  В статье «Тайна домашних арсеналов» от 13 марта 2017 года рассказывалось также, что летом 2016-го силовики задержали в Минске уроженца РФ, имеющего вид на жительство в Беларуси, ранее воевавшего на стороне сепаратистов на Донбассе. Его разыскивала ФСБ. В квартире боевика нашли самодельное оружие, переделанное из сигнального револьвера. Про дальнейшую судьбу россиянина в статье ничего не сообщалось. Его имя, как и имя жителя Гомеля, воевавшего за ЛНР, не называлось.


[Закрыть].

Возникает закономерный вопрос: почему же Гончарова нельзя было осудить непосредственно за участие в войне на Донбассе? Да, статья 361-3 («Участие в вооруженных действиях на территории иностранного государства») УК РБ тогда еще не действовала. Но ведь существовала статья «Наемничество», под которую при желании можно было подвести Гончарова. Все так. Однако осуждение Гончарова по данной статье создало бы слишком очевидный политический оттенок акции беларуских спецслужб. Получилось бы, что бойцов батальона Нацгвардии «Азов» беларуские власти официально признают наемниками, а Стаса судят только за то, что он воевал за законную власть Украины против НВФ. Поэтому обвинение в адрес добровольца должно было быть максимально компрометирующим и при этом аполитичным. Расчет спецслужб оказался безупречен. Во-первых, никто не захочет рисковать репутацией, защищая человека, симпатизирующего нацистам. Во-вторых, публичное наказание Гончарова окажется отличным уроком другим беларусам-добровольцам, воевавшим за Украину – больше никому не придет в голову возвращаться в Беларусь. В-третьих, эту историю можно использовать в пропагандистских целях: на примере Гончарова беларусам следовало показать, что за Украину воюют только нацисты и уголовники. Именно этим объясняется ажиотаж, созданный спецслужбами вокруг дела Гончарова.

Глава 15
ВОЛОНТЕРЫ

Создатель инициативы «Гуманитарный маршрут Беларусь – АТО», гомельчанин Андрей Стрижак награжден Почетной грамотой посольства Украины в Республике Беларусь за свою волонтерскую работу в зоне АТО. […] Временный Поверенный в делах Украины в Республике Беларусь Валерий Джигун поблагодарил беларуских волонтеров: «Сейчас Украина переживает непростое время. Стоит вопрос о том, чтобы отстоять суверенитет и независимость. И очень приятно, что рядом с нашими патриотами – беларуские друзья, волонтеры».

Из материала «Радио Свобода» от 30 июня 2016 года

«Я участвую в войне, но я не воюю»

С Андреем Стрижаком мы встречаемся в кафе в центре Минска. У моего собеседника очень плотный график – в столице он всего лишь на один день. Рядом с ним жена и соратник Евгения. Оба – правозащитники, живут в Гомеле, работают в независимом профсоюзе работников радиоэлектронной промышленности.

Украина заняла огромное по значимости место в жизни Андрея. Ему 34 года, и 5 из них он посвятил волонтерской деятельности. Стрижак – единственный, кто не только смог наладить эффективный канал отправки гуманитарной помощи на Донбасс из Беларуси, но и создал целое комьюнити вокруг этой инициативы. На моей памяти «друзья гуммаршрута» хотя бы раз в месяц собирались все вместе в одном из минских баров, чтобы обсудить последние новости. Андрей обычно приезжал проведать друзей, вернувшись из командировки на фронт. С «Гуманитарным маршрутом Беларусь – АТО» он поистине оказался в нужном месте в нужное время, попал прямиком в нерв этого времени.

Когда ты впервые соприкоснулся с украинскими событиями и предпринял попытку как-то поучаствовать в них?

В начале декабря 2013 года мы с единомышленниками решили организовать поездку на Майдан для беларусов. Выехали из Минска, но под Марьиной Горкой автобус был задержан КГБ. Часть пассажиров вернулась обратно, а часть все же добралась до Майдана. Один человек пересел на рейсовый автобус, доехал до границы, но там его задержали украинские пограничники – внезапно обнаружили наркотики. Собака прошла по салону и прямо под его сиденьем нашла прикрепленный пакетик. Тем временем всех остальных вывели на улицу и заставили подписать документ, что они обязуются не участвовать ни в каких массовых мероприятиях. Да, это была еще Украина Януковича… Человеку форменно подбросили наркотики. Ему сначала говорили: «Признаешься – 8 лет получишь, не признаешься – 12», – но в итоге отпустили, потому что мы подключили украинского омбудсмена по правам человека и журналистов.

На тот момент уже произошел разгон студентов 30 ноября, но до расстрелов было еще далеко. Какое впечатление от Майдана у тебя сложилось в тот приезд?

Яувидел мирный протест и живое включение гражданского общества, которое бурлило креативом, придумывало подходы к людям, объясняло, почему ассоциация с ЕС – благо для Украины. Еще никто не представлял, чем все закончится. Потом я оказался в Киеве уже в феврале, в дни расстрелов. Помню, что накануне просмотрел суточный стрим, как горел Дом профсоюзов, и ночью 19 февраля взял билет до Киева в один конец.

Почему вообще тебе оказалась близка украинская история? Что заставляло тебя ездить на Майдан, и в качестве кого ты отправился туда в последний раз?

Дело в том, что первые свои шаги я сделал по украинской земле. В 1986 году, в младенческом возрасте, родители вывезли меня из Речицы, чернобыльского региона, в город Чигирин Черкасской области к родственникам. Я где-то на четверть сам украинец, это не чужая мне земля. Плюс где-то с 2007 года у меня нарабатывались профессиональные связи с украинскими коллегами-правозащитниками, журналистами, активистами, существовала постоянная связь. Я понимал: они прогрессивные люди и идут в сторону демократии, прав человека. И когда я увидел, какие страшные события начали происходить именно с этими людьми, то просто не смог оставаться в стороне.

Вместе с тем я осознавал, что я не буду на баррикадах – я не боец, не медик. Зато я хорошо умею разговаривать с людьми, связывать их между собой. Поэтому я приехал работать на «горячую линию» волонтерской инициативы Евромайдан-SOS. Рано утром 20 февраля мы вышли из поезда с оператором «Белсата» Александром Борозенко, тот отправился снимать на Институтскую, а я пошел в офис волонтеров. Когда началась бойня, нас в офисе было не более пяти человек. Весь этот долгий день мы вытянули на себе. Очень многие не знали, что происходит с их родственниками, живы ли они, ведь столько людей просто пропадали и не выходили на связь с семьями.

Одним из самых сложных моментов моей работы было не принимать звонки, а перезванивать самому. Волонтеры составили базу погибших (информацию о них собирали по больницам, моргам, ментовским источникам), и если нам поступал запрос о пропавшем без вести человеке и его фамилия значилась в базе, нужно было перезвонить родственникам и сказать: «По нашим данным, он убит. Попробуйте искать в моргах». Эта миссия легла на меня. Я брал маленький черный телефон «Нокиа», перезванивал и сообщал это. Часто люди звонили, уже понимая, что их родственник погиб, но им просто хотелось услышать еще какое-то подтверждение, хоть пару слов. Эти несколько дней со звонками стали для меня самым травматичным моментом во всей украинской истории.

Как же ты смог включиться в волонтерство, когда вскоре началась война на Донбассе?

После Институтской у меня наступил классический посттравматический синдром, стрессовое расстройство. 2014 год в Беларуси был для меня очень тяжелым и в личном плане – распалась моя семья. С первой женой, россиянкой, у нас возникли непреодолимые идеологические расхождения. Конечно, это не единственный фактор, который привел к разрыву, но очень важный. За началом донбасского конфликта я следил по новостям, но делать ничего не мог. Было ощущение, что я должен как-то включаться в эти процессы, но моральных сил не хватало. В таком раздрае я провел 2014 год, глядя на фотографии сбитого «Боинга», Донецкого аэропорта. А в начале 2015-го понял – пора действовать.

В конце января я включился в работу с украинскими волонтерками Ольгой Гальченко и Александрой Алешиной, которые занимались как раз помощью военным. А я тогда выстраивал для себя концепцию моей будущей работы. В первую очередь мне хотелось понять, как можно помочь, не беря в руки оружие. Насильственная развязка событий на Майдане окончательно убедила меня, что я правозащитник, я не беру оружие и могу заниматься исключительно гуманитарным направлением. Так я выстроил для себя два направления помощи: гуманитарка – местному населению, медикаменты – фронту. То есть, я участвую в войне, но я не воюю.

Когда ты впервые оказался на фронте?

Первая поездка на Донбасс была с Гальченко и Алешиной, в последних числах января 2015 года. Повез медикаменты. Помню, доехали до Селидова, а я подумал: «Вот, сюда ж может прилететь “Град” даже!» Казалось, это и есть война. Но позже были поездки и под самый Донецкий аэропорт, в Пески и Авдеевку…

Я понял, что медицина – это приемлемо для человека, который не принимает участия в боевых действиях, для правозащитника. Она направлена на то, чтобы делать людей снова живыми, грубо говоря. Медики были ближе и потому, что давали клятву Гиппократа, обязуясь помогать всем, независимо от политических взглядов – пленным, добробатовцам, солдатам ВСУ, мирным гражданам. Груз с лекарствами доставлялся в госпиталь, а там помощь оказывали всем, кто туда попадал.

А кто помогал тебе в Беларуси, как появилось сообщество волонтеров?

В феврале-марте 2015 года я пару раз съездил на фронт, и тогда же возникла идея купить реанимобиль. Это была первая крупная акция, она положила начало беларуской инициативе, вокруг нее начали собираться люди, которые потом составили костяк «Гуммаршрута». Мы нашли в Германии машину за 5400 евро, но половины суммы не хватало. И в последний момент больше двух тысяч евро дал один предприниматель просто из своего кошелька. Он планировал расширять бизнес, но вот, вместо этого пожертвовал деньги. Его имя я не называю. Еще многих, кто помогал, мы не называем. Из публичных людей подключились журналистка Ольга Чекулаева, активисты Андрей Акулич, Денис Ивашин, Александр Киркевич и Евгения (вторая жена Стрижака. – К. А.).

Машину назвали «Ратаўніца» («Спасательница» (рус.) – К. А.), чтобы название было понятно и украинцам, и беларусам. Нашим партнером стал (и остается по сей день) украинский Первый добровольческий мобильный госпиталь имени Пирогова (ПДМШ). В первую неделю работы машина вывезла 50 раненых, нам про это рассказывала командир экипажа, медик из Львова Оксана Романив. Впоследствии «Ратаўніца» спасла тысячи и тысячи жизней. А за последующие годы мы поставили еще три машины: санитарный автобус «Майя» (он, к сожалению, уже вышел из строя после километров по донбасским дорогам), «скорые» «Зорка» и «Вітаўт». Это очень брендовый момент для Беларуси, на фронте все их знают. Позже в одной из командировок на Донбасс пресс-офицер, который нас сопровождал, говорил, что он был ранен и его вывозили именно на «Ратаўніце».

Сбор денег на эти машины – как бы отдельное направление твоей волонтерской деятельности. А когда появился сам «Гуманитарный маршрут Беларусь – АТО»?

Инициатива была создана в мае 2015 года, в течение первого месяца мы уже отправили первую тонну гуманитарки на восток. Груз изначально попал в Чернигов, к украинским волонтерам, а оттуда распределялся на Донбасс. У гуммаршрута сформировались два ответвления: помощь гражданскому населению – продукты, предметы первой необходимости, одежда, и помощь ПДМШ – поставка машин, питание для медперсонала, деньги на ремонт транспорта и топливо.

Сколько всего ты успел передать гуманитарной помощи за все годы?

Гуммаршрут передал около 20 тонн гуманитарки в общей сложности к июню 2019-го. Нам активно помогает украинское представительство беларуской компании «Санта-Бремор», они дают до полутонны продуктов. Часть этих продуктов идет в Чернигов семьям переселенцев и погибших военных, а часть в Бахмут, откуда распределяются по разным точкам на Донбассе.

Послушай, ты постоянно ездил в АТО. И гуммаршрут требовал привлечения внимания общества, то есть приходилось много говорить о проекте, писать в соцсетях. Что ты, собственно, и делал. Такая твоя активность не могла остаться вне поле зрения властей…

Знаешь, первое, что я сделал, когда решился на сбор гуманитарки – собрал вещи для себя в камеру. На случай, если меня сразу же за это закроют. Мы ведь привыкли к репрессиям. Я ждал, что нечто подобное случится, был морально готов заплатить своей свободой. Но по какой-то причине власть игнорирует гуммаршрут. Ну и хорошо, пусть лучше не замечают.

То есть ты хочешь сказать, с попытки собрать людей на Майдан до сегодняшнего дня…

(Перебивает.) …Никаких контактов со стороны силовых структур. Я знаю, что вызывали (на беседы и допросы в органы. – К. А.) моих коллег по независимому профсоюзу по другим вопросам, но там никогда не спрашивали про гуммаршрут. Даже когда пограничники останавливали нас с грузом гуманитарки, я отвечал, мол, это мои личные вещи. И они не знали, что с нами делать, никакой ориентировки сверху на нас не поступало.

Ты списываешь это просто на везение?

Я прекрасно понимаю, как выстраивать связи так, чтобы мне нельзя было что-то предъявить относительно снабжения войск. Мы ведь правда этим не занимаемся. В публичном пространстве мы всегда подчеркивали: наша сфера интереса – медики и гражданское население. Думаю, именно полная прозрачность и гласность дали безопасность. Нет, я уверен, что властями все внимательно отслеживается и отсматривается. Но ведь и власть в «украинском вопросе» не монолитна. Есть те, кто с началом войны занял сторону Украины, хотя их меньшинство[100]100
  Мы допускаем, что Андрей был не вполне искренен, когда говорил о полном отсутствии у спецслужб интереса к волонтерам «Гуманитарного маршрута Беларусь – АТО». Все-таки силовики уделяли очень много внимания всем, кто имеет хоть какое-то отношение к АТО. Преследовали не только беларуских добровольцев – на допросы в КГБ таскали и их знакомых, живущих в Беларуси мирной жизнью. Как известно, «шерстили» на предмет связи с добробатами и футбольных фанатов, и оппозиционных активистов. В условиях подобного пристального внимания к теме действительно сложно поверить, что со Стрижаком ни разу не пытались побеседовать. Даже до войны, когда он пытался устроить поездку на Майдан и КГБ развернул автобус, – его закономерно должны были вызвать на разговор. Если Стрижак действительно что-то недоговорил, то понять его несложно: какой смысл лишний раз обострять отношения с органами. С другой стороны, нельзя исключать, что Стрижак сказал нам правду. В конце концов, у КГБ могли быть свои источники, близкие к гуммаршруту, и поэтому дергать на беседы известного правозащитника чекисты просто посчитали излишним.


[Закрыть].

Тебе лично часто приходилось бывать на фронте?

Точно больше десятка командировок с 2015 года. Моя отдельная правозащитная активность, вне гуммаршрута – поездки в мониторинговые миссией с украинской волонтерской организацией «Восток SOS». Дело в том, что все международные наблюдатели – ООН, ОБСЕ – выполняют строгий протокол безопасности, который запрещает работать вечером и ночью. Но ведь на Донбассе как раз в темное время суток самые обстрелы! С «Востоком SOS» мы поступали иначе: заезжали в населенный пункт, который подвергается обстрелам, и оставались там на ночь, чтобы зафиксировать точное время обстрела, характер повреждений, направление снарядов.

Это огромный риск. Ты можешь вспомнить самый опасный момент в таких командировках?

Было пару таких историй. Первая случилась еще до гуммаршрута, зимой 2015-го. В Песках оставалось много медикаментов – их завезли на передовую волонтеры, но ребятам столько не требовалось. Чтобы лекарства не пропали, военные попросили отвезти их в госпитали. Поехали мы на джипе «Правого сектора»… Тут такой вопрос моей эволюции как волонтера. Тогда я в последний раз воспользовался на фронте не гражданским транспортом, просто ситуация сложилась безвыходная. Водитель остановился поменять колесо, и мы поняли, где находимся. На улице Стратонавтов, которая выходит прямо на донецкие «башни-близнецы», а там – и минометы, и снайперы… В воздухе стояла звенящая тишина. Было предчувствие, что вот-вот начнут крыть минами, но обошлось. Эту замену колеса я никогда не забуду.

Второй случай произошел, когда мы с мониторинговой миссией заехали в поселок Золотое-4. Это такая агломерация поселков в Луганской области. Золотое-5 уже было неподконтрольное Украине. Золотое-4 в ложбинке, а позиции ВСУ находились на ближайшей высоте, и все недолеты, все перелеты с обеих сторон падали прямо в поселок. И линия фронта проходила фактически через жилой квартал. Мы жили в доме у семьи с годовалым ребенком. В 2014 году они выехали в Киев, потратили там все свои сбережения на жилье, но не нашли работу. Потом поехали в оккупированный Крым на сезонные работы, яблоки какие-то собирали, заработали немного. Но в итоге вернулись в Золотое-4 – у них там хороший крепкий дом с подворьем, гуси, ульи, с этого можно жить. Другое дело – как вообще жить?.. Вечером начался бой и выехать оттуда мы уже никак не могли. Там я впервые услышал звук рикошетящей пули – раньше я его только в кино слышал. Было ощущение нереальности, киношности происходящего. Я понял, что ночь обещает быть непростой, и пошел за угол дома позвонить Жене.

(Женя вступает в разговор.) …А я лежала в больнице на плановой операции, ничего серьезного. Вдруг, вижу – звонок из роуминга от Андрея. Ладно, думаю, поговорю. Он стал рассказывать, какая погода хорошая, какие он сливы вкусные ест сейчас, а я слышу в трубке звук «ты-ды-ды-ды-ды». Спрашиваю: «Не мог бы ты зайти в безопасное место?» А он отвечает: «Так я в безопасном, за дом зашел». Через пару лет Андрей признался, что звонил прощаться.

(Андрей) Не знаю, как мы ту ночь пережили, но она была для меня знаковой…

«Виноваты те, кто взял в руки оружие»

Пророссийская волонтерская группа «Фонд помощи Новороссии. Беларусь» (ФПН) стала известна не столько благодаря собственной деятельности, сколько из-за материала волонтерского сообщества InformNapalm от 29 апреля 2016 года. InformNapalm обвинил «Фонд помощи Новороссии» в том, что они снабжают амуницией, спецснаряжением и медикаментами некоторые подразделения боевиков на Донбассе. Причем поставки осуществляются через неподконтрольную официальному Киеву часть украинско-российской границы, перемещение через которую само по себе является нарушением законодательства Украины. Кроме того, ФПН якобы организовал канал переброски боевиков в Беларусь[101]101
  InformNapalm утверждал, что в действиях беларуского ФПН присутствует целый букет уголовно наказуемых деяний. Это ст. 132 УК РБ (вербовка, обучение, финансирование и использование наемников), ст. 447 УК Украины (наемничество), а также ст. 332 (незаконное перемещение через госграницу) и 332.1 (нарушение правил въезда-выезда на временно оккупированные территории).


[Закрыть]. Руководителями фонда называли беларуских граждан – Александра Бозюкова и Павла Ольшевского. Однако материал InformNapalm давал искаженно-преувеличенное представление о деятельности беларуского ФПН. Действительность была гораздо прозаичнее.

Аутентичный «Фонд помощи Новороссии» находится в Москве. По официальной версии, он занимается доставкой адресной гуманитарной помощи на Донбасс. За три года работы, по данным самого фонда, в зону конфликта было отправлено более 600 тонн гуманитарных грузов и собрано около 90 млн российских рублей (примерно 1,4 млн долларов по курсу на конец 2016 года). Правда, грузы адресовались вовсе не мирному населению, а конкретным подразделениям боевиков и имели весьма специфический характер. Помимо провианта и средств личной гигиены, «Фонд помощи Новороссии» поставлял боевикам военное снаряжение – бронежилеты, прицелы, средства связи, приборы ночного видения, навигаторы, тактические очки и т. д. В интернете можно найти многочисленные снимки руководителя фонда Глеба Корнилова на Донбассе в полной экипировке с оружием. Известно также, что в ноябре 2014 года в Донецком аэропорту он получил пулевое ранение в живот – якобы при раздаче «гуманитарки». Кроме того, сам Корнилов активно занимается пропагандистским сопровождением российской агрессии на Донбассе: выступает с концертами на оккупированных территориях, популяризирует идеи «Новороссии» в интернете.

Однако корниловский «Фонд помощи Новороссии» практически никакого отношения к своей беларуской франшизе не имеет. «Мы никак не связаны с “Фондом помощи Новороссии” в Москве. Мы просто позвонили Глебу Корнилову, попросили разрешения использовать их символику – он не отказал. С тех пор мы просто используем их эмблему, – объясняет Бозюков. – Никакой финансовой помощи мы от них не получали. На первых порах они, правда, нам отдавали те вещи, которые им поступали для гражданских, потому что сами-то они специализировались на помощи военным». Фактически беларуский «Фонд помощи Новороссии» – это просто группа волонтеров, часть из которых занимаются непосредственной доставкой грузов в отдельные районы Донецкой и Луганской областей (ОРДЛО).

Никакой официальной регистрации ФПН в Беларуси не имеет. Единственная их платформа – это группа «ВКонтакте» «Фонд помощи Новороссии. Беларусь». Причем платформа отнюдь не многочисленная – в группе никогда не было больше 500 подписчиков. Активных же волонтеров вообще были единицы. По словам Бозюкова, например, к началу 2016 года актив беларуского ФПН состоял из 12 человек: он с Ольшевским и еще 10 волонтерок в разных городах Беларуси. К 2018 году по различным причинам актив сократился втрое: остался лишь сам Бозюков, две волонтерки в Беларуси и еще одна девушка в Донецке.

Началось все очень просто, – вспоминает Бозюков, – Увидели в интернете объявление, что ищут водителя, который бы согласился довезти гуманитарный груз до Донецка. Я согласился довезти его на собственном автомобиле. Так я познакомился с Павлом Ольшевским [102] 102
  Павел Ольшевский родился в Симферополе в 1988 году. Сейчас проживает в Минске. Его младший брат Антон во время аннексии Крыма Россией входил в так называемую «крымскую самооборону».


[Закрыть] . Он мне рассказал про саму идею, и мы решили с ним начать этим заниматься. Это был февраль 2015 года.

И вы так просто согласились лично поехать в зону боевых действий, чтобы доставить гуманитарный груз?

Во-первых, я мотопутешественник. Езжу далеко и много. Во-вторых, это же не Сирия и не Иран, эта война касается нас напрямую. Там в любом случае наши люди.

К моменту первого рейса на Донбасс Александру Бозюкову – 42 года. Родился он в городе Тольятти, там же был призван на срочную службу во внутренние войска МВД, затем его перевели в конвойные войска в Республике Коми. С 1993-го по 1996 год Бозюков служил в так называемом Владикавказском ОМОНе (49-й ОБрОН[103]103
  ОБрОН – отдельная бригада оперативного назначения.


[Закрыть] ВВ МВД РФ), в рядах которого принимал участие в Первой чеченской войне. Затем переехал в Гродно, где открыл небольшую автомастерскую. Прошлое, очевидно, сильно влияло на восприятие Бозюковым войны на Донбассе.

Если вы хотели просто помочь людям, то почему решили взять название с однозначной политической окраской? Почему именно помощь «Новороссии», а не Донбассу, например?

Я русский, и поэтому, наверное, так все и сложилось. Мы думали и через Украину добираться, но не отважились. Не хотели встречаться с «Правым сектором». А ехать через территорию России – там же абсолютно никаких проблем.

У вас не возникло трудностей, когда вы в первый раз заезжали на территорию, подконтрольную ДНР?

Российские пограничники нас сразу предупредили, что все данные про нас (ну, что мы заезжаем на территорию Донецкой области со стороны России) пойдут в Комитет госбезопасности. После этого Ольшевский созвонился с ребятами, которые обещали нас встретить и проводить до Донецка – он с ними где-то в интернете познакомился. Эти люди при ехали на КПП и встретили нас.

А в КГБ на беседы вас потом вызывали?

Беседы были и есть, но я бы не хотел про это говорить…

Насколько я понимаю, вы работаете только с территорией подконтрольной ДНР, а с ЛНР дел не имеете. Почему?

Были как-то большие очереди на границе, и я решил поехать через ЛНР. На их пограничном переходе нас не пропустили и прямым текстом попросили взятку. Если б попросили деньгами, то еще ладно. А они попросили десятую часть груза отдать им. Я вообще стараюсь не давать взяток, а тут в такой ситуации, и они знали, кому идет груз… Короче, я отказался и вернулся назад. А вообще людям из ЛНР я помогаю, единственное, что я не заезжаю туда.

В группе «Фонд помощи Новороссии. Беларусь» особо подчеркивается: они осуществляют сбор помощи именно для мирных жителей так называемых ДНР и ЛНР. Бозюков утверждает: «ополченцев» они никогда не снабжали. Правда, Бозюков и Ольшевский получали именные благодарности «за активную жизненную позицию» от председателя так называемого народного совета ДНР Александра Пургина и штаба интербригады «Пятнашка». Однако и здесь, говорит Бозюков, речь шла исключительно о гуманитарной миссии.

Благодарность мы получили за доставку груза в Горловку. Горловку тогда сильно обстреливали, а у нас было 16 посылок, и парни из одного подразделения решились помочь. Мы туда поехали, а в тот момент Горловку инспектировали лидеры ДНР – Захарченко, Пургин и другие. Нас представили, поблагодарили. А когда приехали в следующийраз, нас пригласили на беседу и вручили грамоту.

Вы говорите, что помогаете только мирным жителям Донбасса. Но в феврале 2015 года у вас в группе «ВКонтакте» был пост о том, что для «воинов на передовой» идет сбор амуниции, в том числе биноклей, оптических прицелов для винтовок и автоматов, военной формы. Значит, помогали вы еще и «ополченцам»?

Нет, я могу гарантировать, что за все время только одна адресная посылка была доставлена «ополченцам» – в ней были медикаменты. Человек лежал в госпитале с оторванной ногой, а сам он беларус (позывной «Бармен», кажется), и мама ему собрала посылку. Больше ни разу «ополченцам» мы не помогали. Это принципиальное условие было. Я сам служил в армии, я едва-едва застал чеченскую войну, и я считаю, что люди, которые пошли воевать, они должны отвечать за свои действия. А те, которые страдают по вине людей, которые воюют, – это совсем другое. Что же касается того поста… У нас в группе «ВКонтакте» раньше было много полевых командиров – был Володя Новиков, командир подразделения «Троя», был командир бригады «Пятнашка» Абхаз. Возможно, это кого-нибудь из них был пост, и мы просто его разместили в группе. Но это точно не мой личный пост[104]104
  Возможно, объявление действительно было размещено по просьбе одного из полевых командиров, но это был именно пост группы «Фонд помощи Новороссии. Беларусь», а не репост с другого аккаунта.


[Закрыть].

Но в начале 2017 года вы создали «ВКонтакте» группу «Помощь ополченцам беларусам», где речь шла уже о конкретной помощи военным людям…

Я создал ее когда-то, но сейчас уже не веду. Меня попросили ее вести люди из Москвы. Кто-то из моих бывших сослуживцев, еще по советской армии, и нынешних знакомых кому-то сказал, что ко мне можно обратиться. Люди утверждали, что будут помогать только вещами, продуктами и медикаментами. А потом стали поступать предложения привезти бронежилеты, каски и т. д. И я отказался. Нет, господа, тогда все сами[105]105
  Похоже, здесь Бозюков говорит правду. Группа «Помощь ополченцам беларусам» была не активна – почти за два года там набралось чуть более полутора десятков постов. А в подписчиках значилось всего 12 аккаунтов.


[Закрыть].

30 декабря 2015 года в соцсетях вы оставили пост, где поздравляли с 50-летним юбилеем полевого командира Игоря Безлера (Беса) «от всех, кто под его началом воевал». Так вы вместе воевали?

У меня есть друг Володя Карташев, который служил под руководством Безлера и который меня с ним познакомил. Когда я ездил в Горловку, там как раз был Безлер. Да, я поздравил. Но это не значит, что я служил там. Я ни разу не применил оружие, не брал его в руки.

И все-таки, какого рода помощь вы оказываете?

Продукты питания. Вещи, средства гигиены. Временами стройматериалы, когда люди просят, но небольшие грузы, я ведь везу на собственном автомобиле – у меня джип. Нам же никто с транспортом не помогает.

Речь идет исключительно об адресной помощи?

Не обязательно. Есть адресные посылки – ну, например, люди, которые уехали в Беларусь от войны, они собирают посылки для своих родных и отправляют через нас. Ну, и наши девчата ищут, кто нуждается, по интернету, и, исходя из этого, составляем маршрут. Есть конкретные поселки в районе передовой, есть маленькие детские дома на периферии, куда местная власть даже не заглядывает.

По словам Бозюкова, главные трудности в их работе – финансовые. Денег постоянно не хватает, а спонсоров у беларуского ФПН немного. «В основном это то, что мы сами находим, плюс помогают ребята из России. Питерский фонд помощи периодически подкидывает нам и грузы, и финансы… Беларусы-то не очень стремятся помогать», – признается он. В последнее время Бозюков ездит на Донбасс все реже – говорит, тут и личные обстоятельства, да и схема работы немного изменилась. «У нас на той стороне теперь есть девочка, которая занимается распределением. Поэтому все средства, которые поступают, мы перечисляем ей на закупку грузов на месте. Так экономически выгоднее. А если нам что-то поступает грузом, то я тогда нахожу время, средства на дорогу и еду», – говорит он.