Текст книги "Крылатые семена"

Автор книги: Катарина Причард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

– Все мы в какой-то мере отравлены этой системой, – продолжал Билл. – Каждому хочется преуспеть в жизни, пожить в довольстве и роскоши, а до остальных нам дела нет – пускай хоть весь мир пойдет прахом. Нельзя осуждать рабочих за то, что по неведению они не могут распознать, что хорошо, а что плохо, и позволяют морочить себя всяким шарлатанам от религии и политическим авантюристам, которые до того задурманивают им мозги, что они уже ничего не могут понять и забывают даже о собственных интересах. По-моему, большинство рабочих – и мужчины и женщины – инстинктивно догадывается, в чем зло, но им известно также, чего это стоит – идти против течения. Они слишком хорошо знают, что значит безработица и нищета, и отваживаются на борьбу лишь в самом крайнем случае, когда уже нет иного выхода. Большинство и не подозревает, что им умышленно внушают всякий вздор об Испании и Советском Союзе. Тем более не понимают они, для чего это делается. Но ведь ты-то понимаешь это. Дик. Тебе известны факты, ты отлично осведомлен обо всем, что отстаивал твой отец. Вот почему я осуждаю тебя за то, что ты дал подписку, – и не только тебя, но и всех, кто, подобно тебе, готов подыгрывать хозяевам и не желает вести борьбу за свои же права и за права рабочих.

– Я хочу иметь приличный дом. Я хочу иметь жену и детей, хорошо одетых и хорошо воспитанных, – стоял на своем Дик. – Я хочу хорошо зарабатывать, хочу пользоваться влиянием в обществе.

– Черт возьми, я тоже этого хочу, – рассмеялся Билл. – Но я не намерен ради этого продавать себя со всеми потрохами.

Разговор этот ничуть не поколебал решимости Дика занять в жизни то место, к которому он так стремился и ради которого отрекся от идей, вдохновлявших его отца. Он думал лишь о том, чтобы сделать карьеру. Билл надеялся, что до Эйли не скоро дойдет весть о данной Диком подписке и что, по крайней мере, в ближайшие месяцы он не причинит матери нового горя.

А Эйли превратилась в собственную тень; правда, она все так же выполняла обычную работу по дому и добросовестно и усердно посещала митинги, делая вид, что взяла себя в руки и примирилась со смертью Тома, но ее голубые глаза ни от кого не могли утаить, какая непоправимая утрата для нее смерть мужа и как она одинока без него.

Появившаяся в «Горняке» заметка была для Эйли неожиданным ударом. Газета сообщала о новом назначении Дика, а также о том, что он дал подписку порвать всякую связь с политическими организациями, враждебными интересам его хозяев. Мало того, под заметкой было помещено заявление самого мистера Ричарда Фитц-Моррис Гауга о том, что он никогда не принимал участия в деятельности подобных организаций и просит не связывать его имя со взглядами, которые исповедовал его покойный отец – Том Гауг, и с организациями, возникновению которых он способствовал.

Дик отказался говорить с матерью на эту тему.

– Это ни к чему, – заявил он. – Я намерен идти своим путем. Если мне не дадут жить спокойно дома, я перееду в гостиницу.

– Да что ты. Дик, – укоризненно воскликнула Эйли. – Мы с папой никогда не мешали тебе поступать, как ты хочешь. Но я, право, не понимаю…

– А я и не рассчитывал, что ты поймешь, – оборвал ее Дик, точно мнение матери было ему глубоко безразлично, – или что ты одобришь мою женитьбу на Миртл Лэнгридж. Кстати, могу тебе сообщить, что венчание состоится через месяц в католическом соборе.

Эйли болезненно поморщилась. Дик знал, что ее обидели не столько самые слова, сколько тон, каким они были сказаны. Но его жестокость была преднамеренной – он хотел, чтобы мать поняла, что он порывает с прошлым. Однако совесть все же заговорила в Дике, и он добавил:

– Прости, мама, но не могу я больше сидеть в этой яме, которую избрало для себя наше семейство, я должен из нее выбраться. Мистер Лэнгридж предложил мне это место, конечно, ради Миртл. И он не даст согласия на нашу свадьбу, если мы не примем его условий.

– Ты взрослый мужчина, сынок, – спокойно сказала Эйли. – Ты сам должен сделать выбор.

– Ведь и папа не разделял взглядов своего отца, – напомнил ей Дик.

– Да, потому что он хотел идти вперед, а не назад, – сказала Эйли. – У него были совсем другие соображения, чем у тебя.

– Ну, что ж, – пожал плечами Дик. – Оставим это. Не намерен я быть неудачником по примеру всех остальных Гаугов; я хочу чего-нибудь добиться в этом городе.

Однако самую уничтожающую критику Дику пришлось выслушать не от кого другого, как от младшего брата и сестренки.

– Скажи, Дик, ты крыса? – напрямик спросил его Лал, когда Дик вошел в гостиную, где дети готовили уроки.

– Что значит – крыса? – спросил Дик.

– Так тебя называют ребята в школе, – сообщил ему Лал. – Они говорят, ты предал рабочих, а таких людей зовут крысами.

– А он и в самом деле их предал, – подтвердила Надя. – Я слышала, Динни говорил Биллу, что папа перевернулся бы в гробу, если б узнал, что пишут о Дике в «Горняке». А разве мертвые переворачиваются в гробу, Дик?

– Нет, – отрезал тот. – А если б и переворачивались, так что?

– Вот уж не знаю. По-моему, Динни хотел сказать, будто ты сделал что-то такое, что не понравилось бы папе. Если это правда, тебе должно быть очень стыдно, Дик.

– А ты не суй носа в чужие дела, – рявкнул на нее Дик. – Больно рано стала из себя взрослую корчить.

И он вышел из комнаты.

– Ну и злюка, а? – невозмутимо заметила Надя, грызя кончик карандаша.

– Ты наш брат, Дик, и это наше дело, а не чужое! – крикнул ему вслед Лал. – Нипочем теперь не полезу из-за него в драку, – буркнул он, возвращаясь к сочинению о китах, которое ему было задано. – Надя, как пишется Антарктика?

Надя раздельно произнесла это слово по буквам.

– Значит, я написал, что кит – большая рыба, – как бы думая вслух, сказал Лал. – И что в Антарктике она самая громадная. А дальше, Нэд, что писать?

Надя, которая в эту минуту старательно высчитывала что-то на пальцах, сердито посмотрела на него и ничего не ответила, пока не решила пример.

– Ох, Лал, ведь я уже все тебе рассказала про китов, – наставительно, точно маленькая старушка, сказала она. – Во-первых, есть очень много разновидностей китов. А во-вторых, кит – это совсем не рыба. Это водное млекопитающее. Оно вскармливает своих детенышей молоком, а плодиться уходит из антарктических областей в более теплые воды, к нашим берегам, чтобы малыши тут подросли. Разве ты не читал «Моби Дик» и «Путешествие кашалота»?[5]5
  «Моби Дик» – фантастический роман американского писателя Г. Мелвилла (1819–1891). «Путешествие кашалота» – популярная детская повесть английского писателя Т. Ф. Буллена, вышедшая в 1898 году.


[Закрыть] Как же ты ничего не знаешь о китах?

– А ты не знаешь таблицу умножения, – поддразнил ее Лал.

– Нет, знаю, знаю, – запротестовала Надя. – У меня только с большими цифрами не получается.

– Послушай, Нэд, – сказал Лал, снова отрываясь от своих тяжких трудов на ниве сочинительства, – я не верю, что Дик предатель.

– Правда? – в голосе Нади звучало сомнение, но в то же время готовность поверить Лал.

– Я помню, папа как-то сказал: «Человек, который предает свои убеждения, – самое низкое существо на свете». Дик ведь у нас не такой. Нэд, а что такое «убеждения»?

– Это то, во что ты веришь, что считаешь правильным, – неопределенно пояснила Надя.

– Ну, Дик не станет делать наоборот, если он знает, что правильно, – решил Лал. – Давай пойдем и так ему и скажем.

Они прошли по коридору в комнату Дика; тот сидел у маленького столика и читал, заслонившись от яркого света зеленым козырьком.

– Я не верю, что ты предатель. Дик, – выпалил Лал. – И Надя тоже не верит.

– Ты не можешь быть таким, – твердо заявила Надя. – Потому что папа сказал: «Человек, который предает свои убеждения, – самое низкое существо на свете».

– Пошли вон! – гаркнул Дик. – Плевать мне на то, что вы думаете.

– Ух, и взбесился же он, верно? – заметил Лал, когда они с Надей снова уселись за уроки.

– Это потому, что у него совесть нечиста, – торжественно заявила Надя. – Я всегда бываю злющая-презлющая, когда у меня совесть нечиста, а ты, Лал?

Смерть Тома и тревога за Эйли, которую так огорчало поведение Дика, настолько завладели мыслями Билла, что он отложил на время разговор с Дафной, хотя знал, что его все равно не избежать.

Как-то в воскресенье, к вечеру, Билл и Дафна пошли прогуляться и, поднявшись по склону Маританы, присели отдохнуть. Гора эта, возвышавшаяся за городом, стала теперь почти совсем лысой, ее красновато-коричневые выветрившиеся склоны были все изрыты шахтами и котлованами, число которых за последние годы очень возросло. Новые выработки уходили в глубь ее искромсанных недр. Премии за добычу золота и прибыльные способы обогащения бедных руд возродили интерес к старым, выработанным рудникам, из которых все самородное золото уже давно было хищнически выбрано, тогда как бедные руды оставлены в целости, так как в то время считалось, что они не представляют никакой ценности. На руднике Хэннанский Приз тоже заметны были признаки оживления. Земляные насыпи и отвалы громоздились подле шахт, врезаясь огромными красноватыми клиньями в небо необычайной голубизны – небо приисков, прозрачное и глянцевитое у горизонта, как фарфор. Билл знал, что где-то здесь, у подножия Маританы, были открыты первые россыпи и что залитый солнцем город у его ног, простирающийся на многие мили, возник благодаря богатствам, сокрытым в недрах этого выветренного кряжа.

На склоне, где они с Дафной сидели, еще сохранились остатки низкорослой растительности, покрывавшей когда-то гору. Билл сорвал лиловый цветок с шелковистыми, словно плюш, листьями. Удивительно, как он вырос на такой бесплодной почве, подумал юноша. И тут Дафна сказала:

– Бедная мама, сколько она пережила за последнее время. Чего бы я только не сделала, чтобы не прибавлять ей горя. Единственное, что мне теперь остается, – безучастным тоном добавила Дафна, – это произвести на свет ребенка. Слишком поздно думать о чем-нибудь другом.

Она уже примирилась с этой мыслью, но ей хотелось бы куда-нибудь уехать, чтобы ни одна живая душа на приисках не знала, что с ней произошло.

– Мы как-нибудь все устроим, родная, – успокоил ее Билл, хотя он не имел никакого представления, как это сделать. – Но я должен быть уверен, что ты будешь в хороших руках.

– Я понятия не имею, куда обратиться.

– И я тоже, – признался Билл.

– Я вот думаю, – продолжала Дафна после минутного молчания, – может, Пэт права. Бабушка, пожалуй, лучше нас с тобой сообразит, как быть.

– Разреши, я скажу ей, – вызвался Билл. – Вот сейчас пойду и скажу.

Дафна отправилась домой, а Билл пошел к Салли. У него гора свалится с плеч, когда они вместе с бабушкой обсудят, что делать с Дафной, думал он; кроме того, бабушка посоветует, стоит ли сейчас посвятить в это Эйли или лучше подождать.

– Ну и новость, прямо голова кругом пошла! – воскликнула Салли, когда Билл вызвал ее на кухню, закрыл дверь и рассказал, зачем Дафна ездила в Перт и что ей предстоит. – Дафна! Бедняжка! Счастье еще, что Том не знал об этом. Но Эйли… пожалуй, нехорошо скрывать от нее. А впрочем, возможно, ты и прав, Билл. Ни к чему ей сейчас еще и это горе. Попроси Дафну зайти ко мне утром, мы с ней поговорим обо всем.

– Ох, бабушка! – Билл крепко обнял ее. – Я знал, что ты лучше всех сумеешь помочь Дафне. Я так за нее волновался. Мы ведь можем послать Дафну куда-нибудь подальше отсюда, где бы она могла спокойно родить, правда? И сохраним это в полной тайне.

– Уж мы что-нибудь придумаем, чтобы выручить Дэф и провести сплетников, – сказала Салли, озабоченно хмурясь. – Хотя имей в виду, Билл, я вовсе не ханжа. Я всегда считала, что женщина не должна иметь ребенка, если не хочет. Управляем ведь мы силами природы, так почему же отступать в этом случае? Но делать это тайком так опасно, что я не хотела бы… я не могу допустить, чтобы Дафна подвергалась сейчас такому риску.

– Ты неподражаема, Салли моя. – Широкая улыбка осветила лицо Билла: он был счастлив, что бабушка так приняла известие о беде, которая стряслась над Дафной, хоть и знал, что эта новость не могла не взволновать и не огорчить ее. – Ведь так тебя называл папа, правда?

– А ты его помнишь, Билл? – Салли вспомнился дорогой голос, называвший ее так, и лицо ее омрачилось.

– Очень смутно, – сказал Билл. – Помню только, что он был высокий, любил повозиться со мной, а возвращаясь с работы, всегда напевал: «Салли моя! Салли моя! Где ты, где ты, Салли моя?» Вы были большие друзья, правда, бабушка?

– Да.

– А мы с тобой? – У Билла была такая же подкупающая улыбка, как у отца.

– Любимый мой сыночек! – Салли притянула к себе его голову и поцеловала. – Ты моя самая большая радость.

Глава Х

– Мари уезжает на несколько недель на побережье, – сказала Салли, зайдя навестить Эйли. – Но ей не хочется ехать одной. А я сейчас никак не могу оставить дом.

– Да и я тоже. – Эйли гладила в жарко натопленной кухне. Ее миловидное лицо носило следы горя и напряжения последних недель.

– Ты не должна так утомляться, дорогая, – сказала Салли.

– Мне легче, когда я занята. – Эйли отбросила прядь волос с влажного лба. Нервы ее были взвинчены, и это чувствовалось в каждом ее слове, в каждом жесте. – Мне, право, очень хотелось бы оказать услугу Мари. Но ведь нельзя забывать о детях… и о Дике. Я не хочу, чтоб он переезжал в гостиницу до женитьбы, а он грозит это сделать, если дома не будет мира.

– С удовольствием сказала бы Дику несколько теплых слов! – воскликнула Салли. Она была так возмущена, что совсем забыла о своем решении не волновать Эйли и не говорить ей, какого она мнения о поступке Дика.

– Разговаривать с ним бесполезно. – Эйли положила на гладильную доску свежевыстиранную рубашку. – По-моему, надо оставить его в покое; пусть делает, что хочет.

– Правильно, – согласилась Салли. – Но только Дику нечего теперь рассчитывать на нашу любовь и уважение. Я могла бы еще простить ему то, что он дал подписку, но это его заявление…

– А по-моему, одно другого стоит. Дику нет и не может быть оправдания, – сказала Эйли. – Впрочем, это его очень мало заботит. У него сейчас одно на уме: как бы добиться хорошего положения.

– Что ж, вольному воля, не будем ему мешать, – отрезала Салли. – Вот уж никогда не думала, что мой собственный внук может оказаться такой мразью.

– А я разве думала? – устало отозвалась Эйли.

Салли вернулась к цели своего прихода.

– Если ты сама не можешь поехать с Мари, почему бы тебе не отпустить с ней Дафну? У девочки очень утомленный вид. Мария с радостью возьмет ее с собой.

– Ох, мама, это было бы замечательно для Дафны! Только бы она согласилась поехать!

Бесхитростная, горячо преданная своим детям, Эйли так обрадовалась этому предложению, что Салли стало стыдно за свой обман. У них никогда не было тайн друг от друга, и Салли знала, что при обычных обстоятельствах никто не мог бы дать Дафне более разумного и полезного совета, чем ее мать. Но сейчас лучше было избавить и мать и дочь от излишних волнений. Впоследствии они все расскажут Эйли, и та, конечно, поймет, почему они вынуждены были так поступить.

– Я поговорю с Дафной, как только она вернется домой, – продолжала Эйли. – Эта мисс Гэджин пишет с нее портрет, и Дафна пошла к ней в студию. Знаешь. Дафна не позволяет больше называть этих девушек дочками Пэдди Кевана. Странно, не правда ли? Она, видимо, сдружилась с ними.

– Вот и Билл тоже, – лаконично сказала Салли. После разговора с Дафной она изменила свое мнение о Пэт и Пэм.

– Интересно, Билл действительно увлечен или нет? – задумчиво произнесла Эйли.

– Он рассмеялся, когда я спросила его об этом, – сообщила Салли. – Сказал, что у него нет времени для любви.

– Билли и в самом деле очень занят, – согласилась Эйли. – Редко-редко, когда у него выдается свободный вечер. Но это, конечно, не страхует его от любви, У него, возможно, нет времени для встреч с девушкой, но сердчишко-то ноет. Не всем выпадает счастье работать вместе, как нам с Томом. И все же я надеюсь, Билл не сохнет ни по одной из этих девиц.

– Билл не дурак, – убежденно заявила Салли. – Но трудно сказать, что способны сделать с мужским сердцем такие красотки! – И, помолчав, она нехотя добавила: – Придется мне, пожалуй, уступить – пусть приведет их ко мне. Он прошлый раз намекал на это. Да и Динни наседает на меня.

– Ты удивительный человек, мама! – Восхищение и любовь вызвали на лице Эйли усталую улыбку. – Даже малыши и те в трудную минуту обращаются к тебе. Я слышала на днях разговор между Лалом и Надей. Как-то вечером – помнишь, когда было так жарко, – им захотелось искупаться в бассейне «Олимпия», который тогда только что открыли. Они знали, что мне некогда и что я не люблю, когда они ходят куда-нибудь одни. «Вот что, – заявила Надя. – Давай позовем бабушку!» «Она, конечно, с удовольствием пойдет с нами, – сказал Лал. – Бабушка не меньше нашего любит ходить в бассейн».

– Еще бы! – рассмеялась Салли. – Ты себе представить не можешь, сколько удовольствия мне доставляет этот бассейн; стоит вспомнить, какой редкостью была вода в старое время – иной раз, бывало, капли лишней нет, чтобы умыться. А сейчас молодежь может вволю плескаться в бассейне. Он такой огромный, выложен голубым кафелем. Глядишь – и кажется, будто к нам на прииски каким-то чудом попал кусочек моря! А по вечерам, когда вокруг зажигаются цветные огни, прямо не верится, что это наяву.

– Не понимаю, в кого это Дик у нас такой уродился? – Мысли Эйли снова вернулись к старшему сыну, причинявшему ей сейчас столько горя. Она как раз гладила его рубашку, которую вытащила из вороха белья, лежавшего у нее под рукой.

– Трудно сказать, – отвечала Салли. – Я думала, что привяжусь к Дику больше, чем к Биллу или Лалу, – из-за его имени. А вышло иначе. У него всегда было что-то дурное в характере. Еще ребенком он был ужасный жадина и эгоист. Бывало, возьмет что-нибудь потихоньку и спрячет, точно боится, что ему не дадут. Яблоки, например, или пирожные, которые я ставила детям для угощения. И никогда не позволит другому поиграть своими игрушками. Помню, как-то на рождество я подарила Биллу и Дику по паровозу. И конечно. Дик захватил оба. Вхожу я в комнату и вижу: Билл сидит и грустно смотрит на Дика, а тот играет обоими паровозами. «Верни сейчас же Биллу его паровоз», – говорю я Дику. И ты думаешь, он вернул? Какое там! Принялся визжать и кричать как ошпаренный, потом схватил паровозы и бросился вон из комнаты. «Оставь его, бабушка, – сказал тогда Билл. – Ведь он еще маленький. Он не понимает». Но я, конечно, разыскала Дика, отобрала у него один паровоз и постаралась ему втолковать, что этот паровоз я подарила Биллу, а другой – ему.

– Все это мне знакомо, – сказала Эйли, чуть не плача. – С ним всегда так было. Сначала он, возможно, ревновал к Биллу. Должно быть, я сама виновата, что не сумела понять это и вовремя повлиять на него.

– Вздор! – убежденно заявила Салли. – Мало ли какие у детей бывают плохие черты, унаследованные от какой-нибудь прабабушки, – это может случиться в любой семье. Дик молод и честолюбив – вот он и ведет себя как самовлюбленный болван. Но он еще одумается, когда жизнь ударит его как следует.

– Будем надеяться, – благодарно сказала Эйли: ей было приятно, что бабушка хочет как-то оправдать ее сына.

Однако Салли вовсе так не думала и сказала это только, чтобы успокоить невестку. Дик всегда казался ей чужим, точно кто-то подменил одного из ее внуков. И сейчас она не могла простить ему этого намерения отречься от родного отца и всего, что с ним связано. Какая беспринципность, какое отсутствие собственного достоинства.

Но сегодня мысли ее были всецело заняты Дафной и тем, как бы получше осуществить план, который возник у них с Мари, а потому она на какое-то время выбросила из головы Дика и его возмутительное поведение. Мари согласилась поехать с Дафной в Котсло, в коттедж Эми принадлежавший теперь Биллу. Она сведет ее к доктору и подыщет для нее приличную больницу. Дафна наденет обручальное кольцо и на время их пребывания там будет называться миссис Гауг.

Салли была теперь очень довольна, что посоветовала Биллу не отказываться от подарка матери и принять от нее домик в Котсло. Ведь в конце-то концов, говорила она, дом в Маллингаре, который Эми продала, чтобы купить этот коттедж, был ее собственностью. Тим Мак-Суини построил его для Лоры и Эми, и Пэдди Кеван не имеет к нему никакого отношения. А если у Билла будет свой домишко на побережье, доказывала она, вся семья сможет им пользоваться. Эти доводы убедили Билла, несмотря на некоторые сомнения, подписать бумагу, утверждавшую его в правах собственника. И вот теперь, когда надо было найти какое-то убежище, где бы Дафна могла укрыться от любопытных взоров до тех пор, пока не родится ребенок, Салли вспомнила о коттедже в Котсло. Да это прямо находка, сказала она внуку. Хотя домишко давно не ремонтировался и стоит довольно далеко от берега, Мари и Дафна прекрасно в нем проживут. Там они будут меньше на виду, чем в каком-нибудь пансионе.

За несколько дней до отъезда Дафны и Мари на побережье к Салли заглянула миссис Айк Поттер.

– Я тут нашла письмо от Дафны, миссис Салли, в пальто, которое оставил у меня Уолли, – как обычно, без предисловий начала она. – Письмо написано месяца два назад, а Уолли, насколько я понимаю, теперь и глаз к Дафне не кажет. Экий мерзавец! Так бы, кажется, и придушила его за то, что он причинил столько горя и страданий вашей семье. Если я могу чем-либо помочь…

– Да нет, спасибо, Вайолет, – поспешила прервать ее Салли. – Разве что не болтайте лишнего да последите за тем, чтобы Уолли попридержал язык.

– Об этом можете не беспокоиться, – пообещала Вайолет. – Не сердитесь, дорогая, но я знаю, что у вас довольно туго со средствами, а потому…

– Мы сами в состоянии позаботиться о Дафне, – со спокойным достоинством ответила Салли. – Но если ваш братец когда-нибудь попадется мне, клянусь: возьму кнут и отхлещу его. Вы знаете, что я умею держать слово.

– Стив Миллер уже свернул ему челюсть и подставил фонарь под глазом, – спокойно заметила Вайолет. – Уолли поговаривает о том, чтобы совсем уехать отсюда.

– Скатертью дорога, – сказала Салли. – Это что же, они из-за Дафны подрались, что ли? – Она не в силах рыла скрыть свое беспокойство. – Теперь весь город заговорит об этом!

– Не думаю, – все так же невозмутимо заявила Вайолет. – Стив, как я понимаю, проделал это довольно умно. Уолли сказал в баре что-то такое, что не понравилось Стиву, ну и получил по заслугам. Кстати, Питер говорил мне, что Уолли стал частенько запускать руку в кассу, он даже велел ему на днях убираться вон – во избежание неприятностей.

Когда немного позже, днем, Билл зашел к Салли по пути домой, она попросила его рассказать, что произошло в баре О'Брайена между Уолли и Стивом.

– Ты знаешь, бабушка, Стив ведь без памяти влюблен в Дафну, – ответил Билл. – Он заходил ко мне после того, как раскроил череп Уолли, жалел немножко, что погорячился. Оказывается, дружки Уолли, решив поддразнить приятеля, начали приставать к нему, как это, мол, он прохлопал такую хорошенькую партнершу, – ведь лучше Дафны никто не танцует в городе, – а тот отпустил по этому поводу какую-то грязную остроту. Тут Стив и дал ему в зубы, да так, что тот и моргнуть не успел. «Это тебе на первый раз, О'Брайен, – сказал он. – А не научишься говорить с уважением о порядочных девушках, так и еще получишь». Я сам не так давно чуть не расквасил Уолли физиономию по такому же поводу, хотя и не из-за Дафны. Он трус, каких мало. Пришлось уж Питеру замолвить за него слово. «Он этого не забудет, Стив», – сказал Питер.

– Надеюсь, – отрезала Салли.

– Возможно, те кто был при этом, подумают, что Стив неравнодушен к Дафне, – продолжал Билл. – Но в конце концов ни для кого не секрет, что у Стива был роман с Дафной еще до того, как она стала интересоваться Уолли. А знаешь, бабушка, что мне сказал в тот вечер Стив?

– Откуда же мне знать?

– Почему ты сердишься, дорогая, – упрекнул ее Билл. – Ведь я же тебе все как есть выкладываю, правда? Ну, так вот, Стив мне сказал: «Я бы очень хотел, Билл, чтобы Дафна вышла за меня замуж. Я сумею заткнуть рот всякому, кто будет болтать об ее отношениях с Уолли, а мне лично неважно, что там между ними было. Я знаю, Дафна сейчас о нем и думать не хочет, а я готов подождать пока… пока она не согласится по всем правилам выйти за меня замуж».

– Ну, что ж, – начала было Салли и умолкла, обдумывая то, что сообщил ей внук. – Стив мне всегда нравился, но я не предполагала, что он такой.

– Только Дафна не пойдет за него, – продолжал Билл. – Она сказала, что не хочет злоупотреблять его великодушием.

– Я рада, что она так смотрит на это, – заметила Салли. – У девочки, несмотря ни на что, есть характер! Мы всегда считали ее ветреной, а смотри, каким молодцом она держится!

– Вот уж в самом деле Америку открыла! – Слова бабушки в защиту Дафны пробудили в Билле мальчишеский задор. Мысль, что бабушка выступает в роли его сообщницы, приводила его в восторг. – А как ты думаешь, ведь Дафна выкарабкается из этой истории, правда? – уже совсем другим, деловитым тоном спросил он. – Эта злосчастная ошибка не испортит ей жизнь?

– Мы не допустим этого, – твердо сказала Салли. – Конечно, незамужней матерью быть не шутка. Многие считают такую женщину падшим созданием, порченым добром. Но я не позволю издеваться над Дафной. Ребенка можно усыновить – или…

– А все же рано или поздно Стив добьется своего, – рассмеялся Билл. – Дафне он на самом деле очень нравится; и уж кто-кто, а он вряд ли станет относиться к ней когда-нибудь как к падшей женщине.

Салли рассмеялась вместе с ним, и веселые искорки заплясали в ее карих глазах, все еще таивших в своей глубине столько живости и огня.

– А знаешь, Билл, послушать сплетников, так ведь и я – падшая женщина, – сказала она, как сказал бы какой-нибудь мальчишка своему приятелю, уверенный, что тот отлично его поймет. – Ну и что ж. Меня это нимало не смущает, надеюсь, и тебя тоже.

Билл вспомнил, что отношения его с бабушкой с полковником де Морфэ до сих пор служили темой оживленных пересудов и не давали покоя любителям совать нос в чужие дела. Билл терпеть не мог Фриско, как не любил его в свое время и Том, но ему приятно было, что Салли так хорошо сохранилась и радуется жизни.

– О, ты совсем другое дело! – мягко сказал он. – Ты, дорогая, могла бы убить человека, и никто не осудил бы тебя за это!