355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Катарина Причард » Крылатые семена » Текст книги (страница 5)
Крылатые семена
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 20:58

Текст книги "Крылатые семена"


Автор книги: Катарина Причард



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)

Незадолго до этого Динни передал Биллу десять фунтов в фонд помощи испанским республиканцам, сказав, что это от лица, пожелавшего остаться неизвестным, и теперь Билл догадался, от кого эти деньги.

Как выяснилось, Динни встретил обеих сестер, блуждая как-то у подножия Маританы. Он показал им, где было впервые найдено золото, и рассказал немало историй о старых временах. С тех пор они часто виделись. Иногда – как не замедлил установить Билл, а вслед за ним и его бабушка – они даже заранее уславливались о встрече. Это особенно возмутило Салли. Но Динни заявил, что Пэт и Пэм – славные, неглупые девушки, ему давно не доводилось видеть таких, да и вообще не могут они отвечать за то, что их мать вышла замуж за Пэдди Кевана.

Пэм нарисовала портрет Динни. Мазня какая-то, да и только! – заявила Салли. Разве это Динни? С таким же успехом можно сказать, что это – расплывшийся блин. Да она сама нарисовала бы лучше. Но Динни чрезвычайно гордился портретом и утверждал, что миссис Салли ничего не понимает в современном искусстве.

Художница и не ставила себе целью снять с него копию, возражал ей Динни. Она просто хотела изобразить старого золотоискателя, освещенного ярким солнцем, а вокруг красную землю приисков, показать, какой демон вселяется в человека, когда он ищет золото.

– Пэм говорит, – добавил он с лукавой усмешкой, словно ему самому казалось чудным толковать о таких вещах, – что настоящее произведение искусства – это когда художник передает вещь так, как он сам ее видит, а не так, как ее видят другие.

Оглушительный хохот, которым Фриско встретил эти слова, нимало не смутил Динни, как не смутили его и подтрунивания Тэсси Ригана и Тупой Кирки над тем, что у него завелись такие приятельницы. Но, право же, Динни выглядел очень комично, когда, вырядившись в свой лучший костюм и заметно волнуясь, отправлялся на свидание к Пэт и Пэм. Иной раз он совершал с ними прогулку на рудники, а то заходил к ним в студию выпить чаю и поболтать.

Девушки давали ему книги с красочными репродукциями картин современных мастеров, и Динни усердно просвещал миссис Салли, стараясь преподать ей всякие ценные сведения об этом новом искусстве. А она только ахала, глядя на картины Кандинского, Леже, Брака и Пикассо.

– Да они, по-моему, просто ненормальные! – восклицала она, решительно отказываясь восхищаться.

Билл удивлялся, как это Динни сумел составить себе хотя бы смутное представление об исканиях современных художников – разобраться в новом восприятии формы и света, в неожиданном истолковании самого простого и заурядного, в попытках передать на холсте прихотливую игру памяти и подсознательных эмоций. Все это казалось Биллу таким непонятным и далеким от повседневной борьбы за существование. Но это не мешало ему с интересом относиться к некоторым теориям, в корне меняющим представление об изобразительном искусстве, ратующим за простоту и выразительность в живописи и скульптуре.

Биллу приходилось слышать, как спорили молодые художники в Сиднее, и он научился ценить то, что так восхищало их в работах Гогена, Пикассо и Ван-Гога. И если уж на то пошло, в этом портрете Динни, который написала Пэм, он усматривал некоторое сходство со «Стариком-крестьянином» Ван-Гога. Но Билл достаточно был осведомлен о полном равнодушии художников, да и многих других интеллигентов к борьбе рабочего класса и потому не был склонен придавать всему этому большое значение. Правда, он не без скрытого интереса прислушивался к рассуждениям Динни об искусстве и к его рассказам об этих девушках, но не допускал и мысли, чтобы подобная дружба с дочерьми Пэдди Кевана могла лично ему доставить удовольствие. Едва ли! Что у него может быть общего с ними!

Раза два или три, возвращаясь с работы, Билл видел Пэт и Пэм, прогуливающихся по шоссе. В первый раз, промчавшись мимо них на велосипеде, он даже подумал, не его ли они подстерегают, чтобы сообщить ему то, что кажется им, по-видимому, таким важным и секретным. Увидев их вторично, он уже не сомневался, что это так – они явно смотрели в его сторону, – но он быстро отвернулся и проехал мимо. Билл понимал, что ведет себя, как грубиян; ну зачем он обдал их пылью, да еще сделал каменное лицо и отвернулся – позор да и только!

Какая досада, что на нем не было шляпы, чтобы небрежным жестом приподнять ее в знак приветствия! Но Билл надевал шляпу только на похороны или на свадьбу или когда ехал на побережье. Отправляясь на работу, он натягивал на свои непокорные вихры засаленную белую кепку, чтобы уберечь волосы от пыли и грязи. Придется снять хоть кепку, когда он в следующий раз встретит этих проклятых девиц: надо же показать себя джентльменом.

Через несколько дней после разговора между молодыми шалопаями в баре Билл снова повстречал Пэт и Пэм. На этот раз он был в старой фетровой шляпе, которой вот уже два или три дня как заменил свою кепку, решив, что так оно будет сподручнее, если потребуется проявить галантность.

Когда Билл поравнялся с девушками, они стояли на дороге, глядя на серые, розоватые и темно-красные отвалы, возвышавшиеся у рудника Южной Калгурли. Он поднес руку к шляпе и хотел было проехать мимо, но Пэт окликнула его:

– Послушайте, Билл!

Билл машинально остановился. Сделать вид, будто он не слышал оклика, было невозможно. Оробев, он спрыгнул с велосипеда и подвел его к тому месту у обочины шоссе, где стояли девушки.

– Что это значит? Проезжаете мимо и даже остановиться не желаете? – сердито спросила его Пэт. – Я же сказала вам, что мне нужно с вами поговорить по очень важному и секретному делу… Мы с Пэм третий раз доходим чуть ли не до самых рудников в надежде вас встретить, а вы пулей проноситесь мимо.

– Неужели это дело так уж важно? – осведомился Билл, считавший, что с этими сиренами надо быть настороже.

– Для нас – очень.

В глазах у Билла вспыхнули искорки. Свирепый и высокомерный тон в сочетании с зелеными штанами, красной жакеткой и красным беретом казался ему до нелепости смешным, но он насупился, решив про себя, что ни за что не позволит этой красотке завлечь его в свои сети.

– Что ж, давайте поговорим, – сухо сказал он.

Пэм, словно в изнеможении, опустилась на большой камень, лежавший у дороги. Она глядела на молодого человека с выражением обиды в кротких глазах.

– Не надо быть таким резким с нами, Билл, – сказала она.

– Прошу прощения, – сказал Билл, и ему стало неловко за свой тон.

Ну зачем он так говорит, точно и не стыдится своей грубости? Что это с ним происходит, недоумевал Билл. Он никогда еще не держался с девушками так сухо и вместе с тем бесцеремонно. Ведь проводил же он каникулы на побережье с такими вот светскими барышнями и с удовольствием танцевал и резвился с ними в волнах прибоя. Но сейчас ему казалось, что это было очень давно, тогда он еще не относился так серьезно ни к жизни, ни к работе, а кроме того, он не мог простить Пэт и Пэм их родства с Пэдди Кеваном.

– У нас к вам письмо от Джека Стивенса, – сказала Пэт. – Джек сейчас в Испании, в Интернациональной бригаде. Шон Десмонд тоже там. Кстати, он жених Пэм, они помолвлены.

– Что? – Билл не верил своим ушам. Джек Стивенс, один из организаторов коммунистического движения на Западе, был его большим другом. Но Джек – англичанин, и, получив небольшое наследство от бабушки, он вернулся в Англию. Билл уже два года ничего не слыхал о нем.

– Вот письмо от Джека, – сказала Пэт. И добавила ехидно: – Вы бы все-таки прочли его.

Билл вскрыл конверт и пробежал глазами письмо.

– Ну, знаете ли! – воскликнул он и с застенчивой улыбкой взглянул на Пэт. Широким жестом он протянул руку и крепко пожал сначала пальчики Пэт, а потом Пэм.

– Рад видеть друзей Джека, – сказал Билл.

– Вот это уже лучше, – облегченно вздохнула Пэм.

– А Пэдди Кеван знает… о вашей дружбе с Джеком? – В глазах Билла, как и в его вопросе, снова промелькнуло недоверие.

– Конечно, не знает, – поспешила ответить Пэт. – С ним приходится держать ухо востро. Вот когда нам минет двадцать один и мы сможем распоряжаться своими деньгами, мы будем поступать, как нам заблагорассудится. А сейчас, если у отца появится хотя бы малейшее подозрение о том, каких взглядов мы придерживаемся, он откажет нам в карманных деньгах.

– Понятно. – Билл все еще сомневался.

– Конечно, пока от нас мало толку, – продолжала Пэт. – Но мы стараемся, как можем, участвовать в оказании помощи Испании.

– Ну и ну! – расхохотался Билл. – Давно не слышал ничего более забавного. Кто бы мог подумать? Дочери Пэдди Кевана…

– Если мы его дочери, так вы его сын, Билл, – съязвила Пэм. – Сначала он женился на нашей матери, а потом – на вашей.

– Что такое? – удивился Билл. – Гм, а ведь это верно, – после минутного размышления согласился он. – Только я не зову его отцом.

– От вас никто и не требовал этого, – живо возразила Пэм.

– И вы не достались ему в качестве бесплатного приложения вместе с имуществом вашей матушки, – печально произнесла Пэт.

Билл снова расхохотался, весело и неудержимо, а за ним рассмеялись и девушки.

– Если бы я мог рассказать это бабушке! – воскликнул Билл.

– А мы все рассказали Динни, – призналась Пэм.

Шагая по дороге к Калгурли, Пэт и Пэм болтали наперебой, стараясь завоевать доверие Билла.

– Это Шон раскрыл нам глаза, – говорила Пэм. – Мы часто ходили в кафе со студентами Художественного училища, бывали у них в студиях и как-то на вечеринке познакомились с Шоном. Ему вздумалось написать меня. А его приятель, Ян Фостер, стал писать Пэт. Посмотреть на эти два творения – ни за что не скажешь, что мы близнецы.

– Шон и Ян обожали спорить обо всем на свете, – сказала Пэт. – Слушая их, мы с сестрой чувствовали себя совсем дурочками.

– Шон говорил, что мы «еще младенцы в своих эстетических и политических взглядах», – рассмеялась Пэм.

– А сколько интересных людей приходило в студию к Шону и Яну, – рассказывала Пэт: – и писатели, и художники, почти все – красные. Они давали нам книги об искусстве и научном социализме.

– И брали нас с собой на выставки, митинги, демонстрации, концерты, водили в мюзик-холлы, – вставила Пэм. – Бывало, сидим мы где-нибудь в студии на полу, поглощаем ярды макарон, попиваем красное вино, спорим До потери сознания – и нам уже кажется, что от нас зависит разрешить любую мировую проблему, представься только случай.

– Но мы занимались не только этим, – перебила ее Пэт, чувствуя, что Билл не одобряет столь богемного подхода к решению важных проблем. – Мы видели, как живет беднота в трущобах Лондона, и поняли, что делает с людьми безмерное богатство и безмерная нищета. И это убедило нас, что надо изменить систему, которая порождает столько страданий и несправедливости, и что мы должны помочь изменить ее.

– Шон сначала называл нас «пустоголовыми вертушками», – продолжала Пэм. – Он ни в чем не знает удержу, этот Шон. А особенно увлекается искусством и рабочим движением. Вот уж никогда не думала, что я буду что-то для него значить. Ему не нравились мои рисунки, а я была влюблена в его бороду и смеющиеся глаза. Таких смеющихся глаз, как у Шона, больше нет ни у кого на свете, правда, Пэт?

Пэт улыбнулась.

– Правда, – подтвердила она. – А знаете, Шон просидел за решеткой шесть недель, и все потому, что какой-то полицейский пристал к Пэм. Это было в тот день, когда чернорубашечники Мосли вышли на улицы Ист-Энда и народ принялся строить баррикады. Мы были в толпе. Появилась полиция и стала разгонять всех. Толпа подалась назад, и вдруг полицейские начали колотить дубинками кого попало. Я увидела, как один из них схватил Пэм.

– А я всего-навсего назвала его дрянью и скотиной за то, что он ударил человека рядом со мной, – заметила Пэм.

– Тут Шон как сумасшедший налетел на полицейского, – продолжала Пэт. – Мне удалось вытащить Пэм из свалки, и с помощью Яна мы выбрались из толпы. Мы, наверно, пробежали несколько миль тогда, сворачивая с улицы в улицу. А потом зашли в какое-то кино и просидели там до темноты.

– Но как тогда избили Шона!.. – печально протянула Пэм. – Он потом долго не мог работать.

– Да, нешуточное было дело, – серьезно подтвердила Пэт. – Мы не хотели бросать Шона в беде, но Ян сказал, что нет никакого смысла там торчать. Этот полицейский с радостью сцапал бы нас всех. К тому же Шон просил Яна увести нас подальше, если начнется потасовка.

– И Пэдди так ничего и не узнал об этом?

– Н-нет, – с запинкой проговорила Пэт. – Эми, по-моему, догадывалась, что мы были вместе с Шоном, когда его арестовали. Ведь газеты на другой день расписали это во всех подробностях: и побоище в Ист-Энде, и как Шон набросился на полицейского, а две молодые особы препятствовали полиции исполнить свой долг. Эми пыталась взять с нас обещание, что мы прекратим дружбу с этой «богемой», с этими «разбойниками», как она их называла, но отцу не сказала ни слова.

– Пэдди всегда считал нас пустыми девчонками, которые только и знают, что наряжаться да бегать по вечеринкам и танцулькам, и Эми не старалась разубедить его, – подхватила Пэм. – Случалось, правда, он злился и начинал ворчать, что мы очень много тратим. Но если бы он знал, куда уходят почти все наши карманные деньги, трудно даже представить себе, что бы с ним было.

– В конце концов это наши деньги, – вызывающе заявила Пэт. – А уж наши политические убеждения и подавно его не касаются. Представляю себе, что будет, когда мы потребуем у него состояние, которое оставила нам мама. А до тех пор пусть считает нас взбалмошными девчонками, нам это только на руку. Ведь деньги, которые он нам дает, мы можем тратить на что угодно, а это главное.

– Сейчас, когда Шон сражается в Испании, как я могу думать о чем-то другом? – воскликнула Пэм. – Мы отправляем посылки ему и другим бойцам Интернациональных бригад.

– Когда в Испании началась война, многие наши друзья сочли своим долгом поехать туда сражаться за народное правительство, – сказала Пэт. – Джек Стивенс, Ральф Фокс, Джон Корнфорд, Ян и Шон, а также Эйлин Палмер. Мы с Пэм тоже хотели поехать, но ведь мы несовершеннолетние и никто не взял бы нас без согласия родителей. Ну, а Эми и Пэдди, разумеется, никогда не согласились бы.

– Я и сам собирался туда, когда вернулся с Севера, – признался Билл. – Но тут заболел Том, и первая партия уехала. Тогда я решил, что должен остаться и посвятить себя делу, которому он отдал все свои силы.

– Не правда ли, странно, что нас так волнуют события, которые происходят где-то далеко, в Испании? – заметила Пэт.

– Дело не столько в Испании, сколько в борьбе с фашизмом, которая там идет, – сказал Билл.

– И в борьбе за лучшую жизнь, которую хочет строить народ, – тихо сказала Пэм.

– Кто бы мог поверить, – рассмеялась Пэт, – что мы трое объединимся против Пэдди Кевана и всего, что он олицетворяет?

– Быть может, он сам тому причиной, – сказала Пэм.

Билл посмеялся вместе с ними над злой шуткой, какую судьба сыграла с Пэдди Кеваном.

– Что ж, молодежи всегда следует быть впереди, – сказал он. – И мы в этом смысле не исключение. Мы идем в ногу с нашим веком и его передовыми идеями. Вот и все.

«Что это нашло на Билла Гауга?» – спрашивали друг друга рудокопы, возвращавшиеся с работы на велосипедах или в дребезжащих вагонах трамвая, при виде Билла, который шагал рядом с девушками и, казалось, был всецело увлечен дружеской беседой с ними. «Вот уж никогда нельзя было бы подумать, что он станет водить компанию с дочками Пэдди Кевана».

Глава VI

Не одни рудокопы, попадавшиеся Биллу по дороге, приходили в изумление при виде молодого Гауга, дружески беседующего с дочками Пэдди Кевана. Дик специально забежал к бабушке сообщить об этом. А когда час спустя к ней зашел Билл, Дик был уже дома и успел рассказать обо всем Тому и Эйли. Он поджидал Билла, чтобы поиздеваться над ним, но тут пришла Дафна, и он доложил ей, что Билл произвел неизгладимое впечатление на дочек Пэдди Кевана и любезничал с ними сегодня по пути с работы.

Дафна перевела взгляд с Дика на Билла – она не могла этому поверить.

– Черт возьми, да неужели человеку нельзя уж и поболтать с двумя хорошенькими девушками? – добродушно огрызнулся Билл. – Непременно все должны наброситься на него.

Дафна смотрела на Билла так, точно он перешел на сторону врага. За ужином она и Дик наперебой подпускали ему шпильки.

Билл не защищался. Он принимал насмешки Дика и Дафны так же спокойно и с тою же слегка застенчивой, смущенной улыбкой, с какою выслушивал язвительные замечания Салли.

– Они будут украшением бала в Горном училище, – Дик покончил со сладким пирогом и отодвинулся от стола. – Тебе надо непременно пойти туда, Билл, и показать нашему брату деревенщине, как следует обращаться с такими барышнями.

– Он идет со мной, – сказала Дафна. И, чувствуя себя виноватой перед Биллом оттого, что она вместе с Диком старалась досадить ему, добавила: – Мое новое платье – просто чудо, Билл! Я ничего не нашла в магазинах по своему вкусу, и Мари обещала сделать мне то, что я хочу. Она теперь не может много шить, но мама с бабушкой помогли ей, и платье получилось просто прелесть, – другого такого не найдешь. Розовая тафта, а кругом оборки, оборки с серебряной тесьмой по краешку.

– Ты что, выиграла в лотерее, Дафна? – поинтересовался Дик.

– Это подарок Билла, – сказала Дафна.

– Надо же поддержать честь семьи, раз уж мы выезжаем в свет, верно, Дафна?

Билл сделал вид, что не заметил, с каким раскаянием и благодарностью смотрит на него сестра. К тому же ему хотелось рассеять чувство неловкости у Дика, который не догадался сделать Дафне такой подарок.

– А Дафна ни разу еще не уронила нашей чести, – сказал Дик, почувствовав внезапный прилив нежности к своей очаровательной сестренке, которую он не слишком-то баловал вниманием. – Никто у нас в Калгурли не танцует, как она.

– Ну что ты, Дик!

Дафна знала, что Дик был свидетелем ее позора на балу в «Паласе» и говорит это, чтобы подбодрить ее. Последнее время Дик всюду – на танцах и на теннисе – появлялся с Миртл Лэнгридж, и хотя Дафна недолюбливала семейство Лэнгриджей и, в частности, эту некрасивую вялую девушку, ставшую предметом внимания Дика, она, желая сделать брату приятное, всегда при встречах с Миртл была с ней «ужасно мила», как она это мысленно называла.

Миртл была единственной дочерью управляющего рудником. Отец ее пользовался незавидной репутацией – говорили, что он участвует в крупных сделках по тайной скупке золота и, чтобы замаскировать эти незаконные операции, разносит его по книгам выработанных рудников, выдавая их за действующие. Все это не помешало ему недавно быть избранным в совет директоров компании «Голдн Стар энд Лонг-Вью», где работал Дик, Поговаривали, что мистер Лэнгридж крайне недоволен тем, что Миртл всюду бывает с Диком Гаугом, хотя до тех пор, пока Дик не стал ее преданным поклонником и телохранителем, она вечно сидела одна на балах и вечеринках, устраиваемых молодежью, так как не принадлежала к числу привлекательных девушек и не пользовалась успехом.

Два или три дня спустя Билл одевался перед зеркалом, стоявшим на комоде, намереваясь сопровождать Дафну на бал в Горное училище. Зеркало было маленькое и пыльное, такое же, как комнатка, которую он отгородил себе в конце веранды.

Билл завязывал галстук бантиком, но пальцы его словно онемели и не хотели слушаться – с досады он даже показал язык собственному отражению. Вспоминая, как Салли учила его завязывать галстук несколько лет назад, когда он охотно проводил время с калгурлийской золотой молодежью, Билл подумал, что она не одобрила бы того, что у него теперь получилось. Смокинг, который она подарила ему тогда, стал узок в плечах, а рукава слишком коротки. Билл с удовольствием надел бы свой темно-синий костюм, который гораздо лучше сидел на нем, но это огорчило бы Дафну: ей было бы неприятно, что он не хочет принарядиться, отправляясь с ней на бал. Да и бабушка так усердствовала, чтобы он имел достойный вид, – проветрила и отутюжила его черные брюки и смокинг. Впрочем, Биллу все еще казалось, что от них попахивает нафталином.

Теплая улыбка скользнула по его серьезному открытому лицу, когда он вспомнил, сколько волнений было у бабушки с этим костюмом. Она так беспокоилась, что материал не самого лучшего качества и что смокинг будет плохо сидеть. А потом, когда он уехал на Север и сунул костюм в ящик комода, как бережно она извлекла его оттуда.

– Бабушка уверяла, что никто, кроме нее, не сумеет уберечь твой смокинг от моли, – сообщила ему Эйли. От нее же он узнал, что новая рубашка, воротничок и галстук, которые он по возвращении с работы обнаружил у себя на кровати рядом с парадным костюмом, – тоже подарок бабушки.

Билл принял душ, побрился, пригладил упрямые черные вихры бриолином и с каким-то праздничным чувством, точно ребенок, предвкушающий большое удовольствие, волнуясь и в то же время посмеиваясь над собой за это волнение, влез в свои «доспехи для танцев», как он называл вечерний костюм. Прошло много времени с тех пор, как он последний раз был на балу в Горном училище. Этот ежегодный бал считался крупнейшим событием в жизни калгурлийского «света». В студенческие годы Билл никогда не пропускал этого торжества, как и ни одного из развлечений, которые устраивала знакомая ему молодежь. Он танцевал и играл в теннис с сыновьями и дочерьми управляющих рудниками и прочих «столпов» местного общества, стремясь, как и любой из его сверстников, насладиться всеми доступными ему удовольствиями; Тома и Эйли это крайне огорчало, а Салли просто в ужас приходила от легкомыслия внука.

С немалым изумлением прочитала она как-то в газете, что мистер Уилбар Фитц-Моррис Гауг будет шафером на одной фешенебельной свадьбе.

– Если ты хочешь называться Фитц-Моррис Гаугом и блистать в калгурлийском «высшем свете», – колко заметила она, – так научись уж и вести себя соответственно.

Билл принялся уверять, что он вовсе тут ни при чем: он никогда не прибавляет к своему имени Фитц-Моррис. Это, верно, мать девушки, уговорившей его быть шафером у нее на свадьбе, отрекомендовала его так репортерам. Но Салли не унималась. Она стала объяснять ему, как следует вести себя молодому человеку из хорошей семьи, как он должен кланяться и стоять, с какой подчеркнутой почтительностью обращаться к родителям жениха и невесты; учила тщательно завязывать галстук, с небрежным изяществом держать в руке одну перчатку, наказывала не теребить ее, не волноваться и не суетиться, если что получается не так, держаться скромно, но уверенно, с чувством собственного достоинства.

Билл посмеялся в душе, вспомнив это, а также и то, как Салли заказала ему тогда смокинг, потому что свадьба была назначена на вечер.

– Не позволю я, чтоб ты выглядел среди них чучелом, – безапелляционно заявила она.

Слава богу, он так и не стал истым щеголем во фраке. Для этого он недостаточно долго вращался в фешенебельном обществе. Конец его пребыванию там положила ссора со стариком Беррименом по случаю забастовки на рудниках. В то время Биллу очень нравилась Люсиль Берримен, и он думал, что сердце его навеки разбито, когда Люсиль объявила, что не желает знать его, потому что он отказывается порвать с Томом и бастующими рудокопами. Вот тогда-то Билл и швырнул в ящик свой смокинг с черными брюками и забыл и думать о них. А вскоре после этого он отправился на Север. С тех самых пор, да и потом в Сиднее, он все больше и больше увлекался политикой и вопросами борьбы пролетариата. Это настолько захватило молодого человека, что у него уже не было ни времени, ни желания вести рассеянную светскую жизнь.

Но сегодня он с нетерпением ждал вечера: так приятно повеселиться, потанцевать, снова почувствовать себя молодым и беззаботным. Сначала он чуть ли не по обязанности пообещал Дафне пойти с ней в Горное училище – ему хотелось, чтобы Уолли О'Брайен знал, что с Дафной нельзя обращаться, как с игрушкой. А потом, когда Уолли перестал уже занимать его, Билл пришел к заключению, что надо постараться превратить этот бал в своего рода реванш для Дафны; кроме того, пусть все видят, что девушку есть кому защитить. Однако сейчас он прежде всего думал о том, что там будут Пэт и Пэм. Как-то он с ними встретится? Ведь все калгурлийское общество будет следить за каждым движением сестер. Возможно, Пэдди Кеван – черт бы его побрал! – явится вместе с ними. И уж во всяком случае там будет кое-кто из его прихвостней, а они непременно передадут Пэдди все, что только может интересовать его. Билл спрашивал себя, осмелится ли он пригласить Пэт танцевать. Всякий раз, как он вспоминал о ней, неудержимое волнение охватывало его. Биллу уже казалось, что он носится по залу в каком-то забытьи, ощущая трепет оттого, что изящная фигурка Пэт покоится в его объятиях, а ее золотистые волосы почти касаются его лица. Какой вздор, сурово оборвал себя Билл. Он не допустит, чтобы эта девчонка вскружила ему голову. Слишком в ней много показного – он этого не любит; да и трудно поверить, чтобы ее в самом деле интересовало что-то из того, что так важно и дорого ему. И тем не менее на лице его, отражавшемся в зеркале, промелькнула озорная, мальчишеская улыбка – Пэдди или не Пэдди, а он рискнет потанцевать с Пэт, если, конечно, она не против.

«Эх, и уродливая же рожа, – сказал он своему отражению, – плоховаты твои делишки».

Дафна была очаровательна в своем новом туалете, столь же очаровательна, как и в тот вечер, несколько недель назад, который так плачевно для нее кончился. Платье окружало ее пышными складками шуршащего розового шелка; из-под длинной юбки выглядывали серебряные туфельки, а в волосы она приколола розу. И все же, глядя на сестру, Билл подумал, что разрыв с О'Брайеном отразился на ней куда сильнее, чем можно было ожидать: от прежней ее задорной беспечности не осталось и следа. Но Дафна ни за что не признается, как ей больно, она делает неимоверные усилия казаться такой же веселой и беззаботной, как всегда.

Эйли и Том радовались, что молодые люди вместе едут на бал, и любовались ими до тех пор, пока не прибыло заказанное Биллом такси.

– Да у тебя, Билл, сегодня все чин чином, – заметил довольный Том.

– Еще бы! – подмигнул ему Билл. – Не часто приходится сопровождать на бал самую красивую девушку в Калгурли.

В пыльном, запущенном зале городской ратуши было шумно и празднично в этот вечер. По стенам, освободив для танцев зеркальную гладь натертого до блеска паркета, стояли шпалерами молодые девушки и дамы, их голые руки и плечи сверкали из-за черных фраков и смокингов суетившихся вокруг них мужчин. Яркий свет ложился радужными бликами на золотисто-коричневые, зеленые, розовые, лиловато-сиреневые, белые, голубые платья дам. Пронзительные завывания оркестра дробили эти соцветия на составные части и снова свивали в прихотливые узоры, и все это скользило в одном, в другом направлении, кружилось, мешалось и вновь застывало вдоль облупленных стен в ожидании нового танца.

Билл с улыбкой глядел на эту картину, напоминавшую ему произведения современной живописи, с которыми Пэм знакомила Динни.

Обычно, когда на приисках устраивались какие-либо сборища, мужчин бывало больше, чем женщин, но сегодня на бал пришли и состоятельные горожане с женами и дочерьми, чтобы своим присутствием почтить столь выдающееся событие в жизни местного общества. И потому женщины оказались в большинстве: куда ни глянь – всюду головки в волнах перманента, молодые и старые лица, тщательно подгримированные, чтобы казаться лучше, платья по последней моде, облегающие стройные или расплывшиеся фигуры.

Забавно было наблюдать, как даже и тут каждая группа и клика держалась обособленно, страясь не смешиваться с другими, и только танцы объединяли всех – в зале раздавался дружный топот и усердное шарканье. Тесно сбившись в кучу, пары вертелись и кружились, охваченные порывом неудержимой веселости.

Шумное веселье, наполнявшее старый зал, увлекло и Билла. Он танцевал с Дафной и ее подругами под самоотверженный гром и завывания духового оркестра, наслаждаясь бездумным скольжением по паркету в одном ритме со своей партнершей, чьи сияющие глаза и духи заставляли все его чувства трепетать от удовольствия – невинного удовольствия, в котором он себе так долго отказывал.

То и дело кто-нибудь из прежних приятелей здоровался с ним. Он узнал Люсиль в полнотелой матроне, танцевавшей со своим мужем – толстым биржевым маклером, но она не узнала Билла. Время от времени мимо проносилась Дафна, увлеченная разговором с кем-нибудь из своих поклонников. В перерывах между танцами ее окружала толпа оживленно болтавшей молодежи, и где-нибудь рядом непременно стоял Стив Миллер. Он не отходил от Дафны ни на шаг, а когда она танцевала с другими, не сводил с нее глаз, следя за выражением ее сияющего лица. И по тому, как вздрогнул Стив и опасливо глянул на Дафну, Билл понял, что в зале появился Уолли О'Брайен. А с ним Пэт и Пэм.

Они прибыли с опозданием, как раз перед танцем, который должны были исполнять вдвоем. Их появление в костюмах испанских танцовщиц произвело фурор. В широких юбках золотистого шелка, в черных шалях с длинной бахромой, расшитых крупными красными розами и красиво задрапированных вокруг талии и бедер, в черных кружевных мантильях, наброшенных на волосы, заколотые высоким узорчатым гребнем, девушки казались экзотическими цветами, каким-то чудом перенесенными в убогий пригородный сад.

«Дочки Пэдди Кевана!» – зашептали вокруг, и от этого шепота, пробежавшего по залу, в Билле вспыхнула злоба против Пэдди, хотя тот, к счастью, не сопровождал сестер.

Выйдя на середину зала, Пэт и Пэм начали свой танец. Пышные юбки вызывающе развевались при каждом повороте, стройные тела то соблазнительно сгибались до земли, то выпрямлялись, и девушки горделиво плыли по паркету под щелканье кастаньет, притопывая красными каблучками. Дикая грация этой пляски многих шокировала, но и многих привела в восторг.

Едва барышни Гэджин, отыскав свободные стулья, уселись в дальнем конце зала, мужчины окружили их кольцом. Пэт и Пэм снисходительно принимали поклонение своих воздыхателей, а когда снова зазвучала музыка, пошли танцевать с Тоби Доусоном и Кимом Линдсеем.

Уолли О'Брайен, явно недовольный таким оборотом дела, остался стоять у стены, дожидаясь их возвращения. Но и следующий танец обе девушки предпочли танцевать с другими.

И тут Билл с удивлением увидел, что Уолли пробирается к тому месту, где стоит Дафна, болтая и смеясь со своими поклонниками – студентами и молодыми рудокопами.

– Следующий наш, Дэф! – заявил Уолли таким тоном, словно обладал неоспоримым правом танцевать с нею.

Дафна бросила на него небрежный взгляд.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю