Текст книги "Крылатые семена"

Автор книги: Катарина Причард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

Ей вспомнились рассказы о том, как один из таких отрядов пробрался к японцам в тыл, чтобы открыть местонахождение орудия, державшего под обстрелом возвышенность Имита-Ридж, где сосредоточивались австралийские войска перед наступлением на Какодский перевал. Когда орудие было обнаружено, трое солдат подползли к нему чуть ли не вплотную, застрелили офицера и перебили весь орудийный расчет. Заняв позицию, они вывели орудие из строя. Один из бойцов возвратился в часть и сообщил, что капитан, руководивший этой операцией, убит, двое солдат тяжело ранены, а двое других, захватив раненых товарищей, ушли в джунгли.

Эти картины неотступно стояли перед взором Салли, и чем бы она ни была занята, мысли ее всегда были далеко.

Когда японцев отбросили от Какодского перевала и американские бомбардировщики подавили неприятельскую авиацию, в газетах появились восторженные сообщения о том, как австралийские войска перехитрили японцев и нанесли им поражение в горах и в джунглях, в самом сердце Новой Гвинеи. В то же время австралийцы приняли на себя главный натиск неприятеля в противоположном конце острова, у Гоны. Американские авиадесантные войска гнали неприятеля от Буны. Но хотя теснимые со всех сторон японцы метались, как в ловушке, – в джунглях, в глубине острова, и на белых песках северного побережья все еще шли тяжелые бои.

Дафна получила наконец два письма от Стива; буквы расплылись на бумаге от сырости и плесени, с трудом можно было разобрать слова. Другие женщины тоже получили письма от своих мужей и сыновей, прошедших с боями от Какоды до Гоны. Все они писали, что «дела идут на лад» и что все «о'кэй» и теперь они «будут гнать япошек до самого Токио». Кто писал, что ранен и лежит в госпитале, кто был болен малярией. Но от Билла писем больше не приходило.

Радостная весть об освобождении Какоды и о продвижении австралийских войск, оттеснивших японцев к морю, омрачалась печальным сознанием понесенных потерь: так много австралийцев полегло в этих боях, так много вернулось домой калеками.

Все чаще и чаще стали поступать на прииски извещения об убитых или пропавших без вести, и Салли знала об этом. В газетах что ни день появлялись новые списки. Но о том, какая смерть постигла этих людей, почти ничего не было известно. Редко-редко приходило коротенькое письмецо от товарища погибшего или кто-нибудь из офицеров отдавал последнюю дань памяти бойца, павшего смертью храбрых. На улицах Калгурлы и Боулдера все чаще можно было увидеть женщин, в чьих глазах затаилась скорбь, женщин, оплакивавших сына, мужа или возлюбленного. Да и у мужчин было тяжело на сердце – не один из них потерял дорогого ему товарища, брата или сына.

От Билла по-прежнему не было вестей, и Салли грызла тревога, но она упорно гнала прочь обуревавший ее страх. Ничего не случится, твердила она себе. Пока она всеми своими помыслами с Биллом, ее любовь хранит его и не допустит беды. Постоянное напряженное ожидание писем, постоянная борьба с беспокойством и страхом сказывались на ее нервах.

Как-то под вечер она сидела в глубине веранды и вязала, вся уйдя в свои мысли, и вдруг так резко вскрикнула, что Динни привскочил от неожиданности.

– Что случилось? – спросил он испуганно, уронив газету и уставившись на Салли поверх очков.

Салли показалось, что ее пробудили от тяжелого сна.

– Я видела Билла. Он полз через джунгли, – пробормотала она, растерянная и потрясенная. – Осторожно, медленно – полз, словно раненый. А за деревом стоял японец и следил за ним. Я видела японца так же отчетливо, как вижу вас, Динни. Он был в темно-зеленой одежде, она сливалась с кустарником, и лицо его казалось зеленым, а глаза блестели – узкие, как у змеи. В руках у него была короткая сабля, и он занес ее над Биллом. Я крикнула, прежде чем успела что-нибудь сообразить.

– Это вы волнуетесь, что нет писем, – сказал Динни.

– Да, должно быть, – согласилась Салли. – А кроме того, я недавно слышала историю про раненого солдата, которого преследовал японец: он всю ночь гонялся за ним, пытаясь пырнуть его ножом. Этот рассказ не дает мне покоя.

– Я тоже слышал эту историю, – сказал Динни. – У парня не осталось ни одного патрона. Он прислонился спиной к дереву и оборонялся от японца штыком и прикладом. Товарищи под утро отправились на поиски и спасли его.

– Да, – со вздохом облегчения промолвила Салли. – И он тоже был сапер, как Билл.

Глава XXXV

– Говорят, Пэдди Кеван собирается отдать богу душу, – сообщил Динни. – Он обосновался сейчас на Призе, снял себе там номер в гостинице. В больших отелях для него, видите ли, слишком беспокойно. Держит при себе сиделку и секретаря и желает опочить с миром. А в больницу ложиться отказался и плюет на предписания докторов.

– Уж не думаете ли вы, что я буду по нем убиваться? – спросила Салли.

– Нет, не думаю. – Динни помолчал. – Чудно все-таки: Билл Фезерс рассказывает, что Пэдди теперь только и говорит, что о старых временах, и ничего ему больше не нужно – лишь бы потолковать с кем-нибудь из прежних товарищей.

– Товарищей? – фыркнула Салли. – Какие у него товарищи? С кем бы ему ни приходилось работать, он каждому, бывало, насолит. Кто же этого не знает.

– Ну вот, а теперь, говорит Билл Фезерс, Пэдди просит посылать к нему всех старожилов, которые захаживают в бар, – ему-де хочется с ними потолковать. Велел поставить себе кровать у окна – лежит и смотрит на бывшие старательские участки. Здесь прошло самое счастливое время его жизни, говорит Пэдди, то время, когда он, еще мальчишкой, перебивался с хлеба на воду и был в наилучших отношениях с любым старателем на приисках.

– Бог свидетель, у него достаточно черных дел на совести – если, конечно, она у него есть, – заявила Салли. – Немудрено, что теперь, когда пришла пора отправляться на тот свет, его разбирает страх. Вот что с ним происходит, как я понимаю.

– Должно быть, так. – Динни в замешательстве поковырял пепел в трубке; по-видимому, у него было еще что-то на уме, но он не знал, как приступить к делу. – Мы с Тэсси зашли вчера в гостиницу на Призе выпить по кружке пива, – снова начал он, – а Билл Фезерс и говорит:

«Сэр Патрик хочет повидать тебя, Динни!»

«Да провались он к черту… можешь так ему и передать. У меня нет никакой охоты видеть его», – говорю я.

«У него к тебе дело есть. Он должен тебе что-то сказать», – говорит Билл.

«А мне его неинтересно слушать», – говорю я.

«Да, может, это что-нибудь важное для тебя», – говорит Билл.

«Поди послушай, что скажет этот старый прохвост, – говорит Тэсси. – Тебя от этого не убудет».

Ну, поднялись мы наверх. Вы бы видели, что творилось с Пэдди Кеваном – можно было подумать, что мы его родные братья, долго пропадавшие без вести. А я, сказать по правде, насилу его узнал. Лежит в постели, худой, как скелет. Только одни глаза остались те же – и все такие же хитрые, так и рыщут по сторонам. За ним ходит молоденькая сиделка, и она нас предупредила: «Постарайтесь не волновать сэра Патрика. У него больное сердце, всякое волнение для него опасно». Но ведь Пэдди мог вообразить, что раз я пришел к нему, значит, позабыл старое. А это уж было бы чересчур. Вот я и сказал ему напрямик:

«Билл Фезерс говорит, что я вам зачем-то нужен?»

«Да, да! – заквакал Пэдди. – Садитесь, садитесь, ребята. Черт возьми, да вы великолепно выглядите! Ведь по годам-то мне до вас еще далеко, а вот поди ж ты – оба вы свеженькие, как огурчики, а я, несчастный калека, прикован к этой проклятой постели. Ну, что мы выпьем? Сестра, позвоните бармену».

«Это ни к чему, – говорит Тэсси. – Мы уже выпили в баре. Выкладывайте, что вам нужно, а то нам пора».

Ну, сэр Патрик малость оторопел от того, что мы не поддались на его заигрывания. Сразу как-то слинял весь, обмяк, и лицо стало совсем серое.

«Ладно, – сказал он. – Я тебя вот зачем позвал, Динни: мне надо повидать миссис Салли. Я бы сам сходил к ней, если бы мог, да не осилю. А мне нужно кое-что сказать ей перед смертью».

– Чего ради я к нему пойду? – сердито заметила Салли. – Он, верно, думает, что своим предсмертным покаянием может искупить все зло, которое причинил мне и моей семье? Ну, так он ошибается.

– Это уж ваше дело, – с облегчением пробормотал Динни, радуясь, что она не стала его бранить за визит к Пэдди Кевану. – Только если вы надумаете пойти… – Динни затянулся и добавил, выпустив клубы дыма: – Не откладывайте этого в долгий ящик. Сиделка… очень странное создание между прочим… Кого-то она мне напоминает, а кого – не пойму. Большущие глаза, а руки такие красивые, совсем бронзовые, и ходит неслышно, как кошка… Так вот, эта сиделка сказала, что Пэдди долго не протянет. У него рак кишок, и хирург отказался оперировать – сердце, говорит, не выдержит.

– Да зачем я пойду? – повторила Салли, но Динни заметил, что она скорее обращается к самой себе, чем к нему. – Что может мне сказать Пэдди Кеван и какое это имеет для меня значение?

– Кто его знает… – Динни чувствовал, что любопытство ее задето.

Салли ничего не простила Пэдди Кевану и все так же горячо ненавидела его за то зло, которое он причинил ее семье, но ей хотелось все же узнать, что он ей скажет в свое оправдание. Она догадывалась, что он за этим ее зовет. Зачем бы еще могла она ему понадобиться?

– Я пойду, – сказала она вдруг. – Но вы, Динни, должны пойти со мной.

На следующий день после обеда Салли надела свое лучшее платье и шляпу, натянула черные лайковые перчатки, которых не надевала уже давно.

– Идти так идти, – ворчливо сказала она Динни. – Надо поскорее с этим разделаться.

Сиделка, которую Динни уже видел в прошлое свое посещение, провела их наверх к Пэдди. Салли она улыбнулась, как старой знакомой.

– Здравствуйте, миссис Гауг, – сказала она. – Вы меня, верно, не помните, а я вас знаю.

– Ваше лицо знакомо мне, – отвечала Салли, – но я…

– Я вам все объясню потом, – сказала сиделка.

Она прошла вперед – стройная, грациозная фигурка в белом халате; отвороты ее большого чепца колыхались словно крылья.

– Миссис Гауг и мистер Квин пришли навестить вас, сэр Патрик, – сказала сиделка, склоняясь к своему пациенту, который, видимо, задремал.

– Ох! Миссис Салли! – воскликнул Пэдди, и подобие прежней ухмылочки проползло по его изнуренному болезнью лицу. – Так вы все-таки пришли! Я знал, что вы придете… чтобы свести со мной счеты.

– Я давно покончила с вами все дела, – отрезала Салли. – Динни сказал, что вы хотите мне что-то сообщить, и я пришла, чтобы выслушать вас, вот и все.

– Присядьте, – сказал Пэдди, насупившись. – Ничего с вами не случится, если вы посидите возле меня… пока я буду говорить…

Он дышал тяжело, прерывисто. Сиделка подала ему лекарство. Пэдди выпил его и с трудом перевел дыхание. Он, видимо, испытывал злорадное удовлетворение оттого, что заставил Салли прийти к нему.

– Вам, небось, приятно видеть меня в таком состоянии. Жалкий, больной… Впрочем, денег у меня еще достаточно, куча денег… Этого ведь я и добивался – денег. Ну что ж, и добился. А как?.. Это вы не хуже меня знаете. Но покаяние облегчает душу, если верить отцу Флину, и, кажется, уже настало время замаливать грехи.

– Никогда и ничем вы не искупите зло, которое причинили мне и моей семье. – Салли говорила решительно и бесстрастно: пусть не воображает, что она пойдет с ним на мировую.

– Так и знал, что вы это скажете.

Несмотря на свою слабость и постоянную, неутихающую боль, Пэдди, казалось, получал своеобразное удовольствие, забавляясь враждебностью Салли. С язвительной усмешкой разглядывал он ее суровое поблекшее лицо и прямую неподвижную фигуру.

– А ведь вы не все знаете. Я потерял кучу денег, когда Пэт и Пэм – этакие свиньи неблагодарные – отказались от моих услуг. Но я еще богат… И уж если говорить начистоту, так начало этому богатству было положено много лет назад, в тот день, когда я украл акции у вашего Морри…

Ну вот, теперь она знает. Пэдди осклабился, наблюдая за Салли. Глубоко запавшие глаза его блестели, бледное лицо с дряблыми, обвисшими щеками сохраняло обычное вызывающее и наглое выражение.

Салли посмотрела на него, и ее руки в поношенных лайковых перчатках непроизвольно сжались.

– Не скажу, чтобы я жалел об этом, – хихикнул Пэдди и продолжал безжалостно: – Морри всегда был простофилей, ему бы нипочем не извлечь из этих акций того, что сумел извлечь я. Он бы все равно проиграл их в карты или потерял в каких-нибудь дурацких спекуляциях. Ну, а я держался крепко, пока акции Большого Боулдера не поднялись в цене. С этого ведь я и полез вверх, а там и пошло, и пошло.

– Да, это даже помогло вам засадить Морриса и Тома в тюрьму и отнять Эми у Дика. – Голос Салли прозвучал жестко, деревянно, словно хруст сухих сучьев под ногами.

В первую минуту можно было подумать, что ее слова произвели впечатление на Пэдди и он удручен сознанием своей вины. Но почти тут же он поднял в знак протеста свою костлявую руку. На мизинце сверкнул бриллиант, и этот блеск отразился в глазах Пэдди.

– Вы не можете винить меня за Эми, – с некоторым даже торжеством воскликнул он. – Я любил ее… не меньше, чем Дик. Клянусь богом, я бы и сейчас снова все сделал, чтобы заполучить ее.

Салли встала. Динни понял, что она узнала от Пэдди то, что ей было нужно.

– Нет, нет, постойте, не уходите! – обеспокоенно воскликнул Пэдди. – Я еще не сказал, зачем просил вас прийти. Я намерен оставить вам пять тысяч фунтов стерлингов по моему завещанию, миссис Салли. Пусть для вас это не может служить искуплением моих грехов… Но я скоро умру, и это облегчило бы мою душу, если бы…

– Нет, вам не откупиться от меня деньгами, Пэдди Кеван, – сказала Салли; голос ее дрогнул от гнева и боли, порожденных откровенностью Патрика Кевана. – Мне не нужны ваши проклятые деньги. Если только ад существует, вы, надеюсь, попадете в самое пекло. И будете страдать не меньше, чем страдали из-за вас Моррис, и Том, и Дик. Вы разбили Дику жизнь. Вы с детства обманывали и грабили людей и никогда ни о ком, кроме себя, не беспокоились. Мне не нужно вашего раскаяния, я вас никогда не прощу. И я не верю, чтобы вы искренне сожалели о своих злодеяниях. Вы сами признаете, что и сейчас не остановились бы ни перед чем, чтобы заполучить Эми. На этом свете вам удалось увильнуть от кары за ваши гнусные, злые дела. Так будьте же вы трижды прокляты, и пусть господь покарает вашу душу, если только она у вас есть, и да не будет вам покоя на том свете во веки веков, аминь!

– Не говорите так, – вскрикнул Пэдди, закрыв лицо руками и отшатнувшись от Салли.

– Нет, я буду говорить, – сказала Салли. – Хотя, конечно, я предпочла бы видеть, как вас покарают здесь, на земле, за совершенные вами преступления. Ваши покаянные слова и показное раскаяние не помогут вам укрыться от возмездия. Разве этим искупишь зло, которое вы причинили людям, разве воскресишь мертвых?

Сиделка, стоя у окна, распутывала шнурок оконной шторы и что-то негромко напевала про себя. Она, казалось, была совершенно безучастна к разговору, происходившему за ее спиной.

– Замолчи! – неожиданно рявкнул Пэдди. – Не говорил я тебе разве, черт тебя побери, чтобы ты не смела петь эту проклятую песню! Вечно она ее поет, – захныкал он, в изнеможении откидываясь на подушки, бледный и потный. – Я не желаю этого больше терпеть, не хочу, чтобы мне все время тыкали в глаза мое прошлое, изводили меня!

Салли думала, что Пэдди вывела из себя манера сиделки с рассеянным видом напевать себе что-то под нос, но девушка обернулась к ней и внимательно посмотрела на нее большими карими, очень красивыми глазами.

– Эта песня напоминает сэру Патрику о некоторых неприятных для него вещах, – невозмутимо сказала она. – А я пою ее потому, что я – дочь Маританы.

И тут Салли вспомнились слова этого напева: «О Маритана, дикий цветок…»

– Я здесь ни при чем, говорю тебе, ни при чем! – закричал Пэдди. – Я не убивал Маританы… если ты это хочешь сказать своей дурацкой песней. Всем известно, что Фред и Маритана повздорили. Это Фред убил ее… Да и он этого не хотел. Просто несчастный случай. Ну, а потом уж ему волей-неволей пришлось спрятать куда-то ее труп.

– Но ведь это вы сказали ему, что Маритане надо раз и навсегда заткнуть рот?

– Она стала требовать себе долю из того золота, что ей поручено было собирать, – пробормотал Пэдди, теребя край одеяла желтыми костлявыми руками. – Она грозила выдать нас, если я ей не заплачу. Ей слишком многое было известно… о нашей обогатительной установке и о моих отношениях с Фредом… Что же мне было делать? Я был бы разорен, если бы мои связи с черным рынком выплыли тогда наружу.

– И поэтому мою мать нужно было убрать с дороги? – сказала сиделка. – А затем и моего отца, и сестер, и братьев?

– Я вовсе не думал, что он ее убьет, – захныкал Пэдди. – Вот как перед богом, не думал.

– Но вам ни разу не пришло в голову хоть чем-нибудь помочь ему или нам, – ровным, тихим голосом продолжала девушка. – Нас распихали по приютам, разлучили друг с другом и даже изменили имена, чтобы мы забыли о том, что произошло на наших глазах. Мне так и не удалось разыскать братьев и сестер. Но я нашла вас. И терпеливо ждала, чтобы получить эту должность и напомнить вам о Маритане.

– Убирайся вон! – заорал Пэдди. – Слетелись сюда, как воронье! Но я еще не умер. Я еще успею, пока жив, сквитаться с вами!

Сиделка подошла к двери и распахнула ее. Салли и Динни вышли вместе с девушкой в коридор.

Притворив за собою дверь, она быстро проговорила:

– Не беспокойтесь. Я сейчас сделаю ему укол. Сэр Патрик прекрасно знает, что он не может без меня обойтись. Он переменил десятки сиделок – ни одна не могла выдержать его ужасный нрав и капризы. А я работаю добросовестно и исполняю свой долг. Мне не так легко было получить свидетельство медицинской сестры, чтобы я стала портить себе репутацию плохим уходом за пациентом. Но в свой смертный час сэр Патрик снова услышит эту песенку.

Пэдди Кеван уже звал к себе сиделку:

– Сестра! Сестра!

Голос его поднялся до неистового визга, словно ему было страшно, что девушка поймает его на слове и уйдет.

Салли и Динни, спускаясь по лестнице, слышали, как он захныкал, потом снова принялся истошно вопить:

– Сестра! Сестра!

Дочь Маританы сказала им, что ее настоящее имя Мерита, но она называет себя Ритой Вест. Ничто в этой высокой бледной девушке не напоминало о том, что в ее жилах течет кровь коренных жителей страны. Разве только глаза, подумала Салли, да еще, пожалуй, руки – тонкие и смуглые, совсем как у Маританы и Калгурлы.

Салли хотелось побеседовать с Меритой. Ей впомнилась худенькая девочка-подросток, которую полиция нашла в кустах неподалеку от участка Фреда Кернса, вспомнилось, как поразила ее тогда страстная привязанность этого ребенка к своим младшим братишкам и сестренкам. У Салли мелькнуло в голове, что надо помочь Мерите разыскать ее сестер и братьев, но слишком сильно бурлил в ней гнев, слишком она была взволнована воспоминаниями, которые пробудил в ней Пэдди Кеван, чтобы мысль эта удержалась у нее в сознании. К тому же она все еще чувствовала дурноту – так невыносимо удушлив был воздух в комнате больного, где резкий запах карболки не мог заглушить тошнотворного запаха тления.

Хорошо было снова очутиться на залитой солнцем улице, вдохнуть полной грудью свежий воздух и почувствовать, как он разгоняет дурноту и приводит в порядок взбаламученные чувства.

– Ну что ж, – произнес Динни. – По крайней мере, мы теперь знаем, куда девались эти акции, на которые Моррис возлагал такие надежды.

– Много нам от этого пользы! – с горечью промолвила Салли.

Ей припомнилась ночь, когда она добралась до Хэннана и была расстроена и смущена, увидев, что ей предстоит жить за лавкой, под навесом из валежника. А на утро Моррис обнаружил пропажу бумажника и устроил скандал мамаше Баггинс. После этого он годами не переставал упрекать Салли за то, что она не позаботилась спрятать хорошенько его бумажник, в котором были эти злосчастные акции. Из-за этих акций Моррис надолго затаил досаду на нее. Он всегда утверждал, что только раз в жизни ему действительно повезло, – когда он ухитрился купить эти акции Большого Боулдера. Возможно, что Пэдди прав и Моррис не сумел бы удержать их в руках и нажить на них состояние. Но сам Моррис свято верил в то, что, сохранись у него эти акции, он бы непременно разбогател и Салли не пришлось бы так туго, когда их дети были еще малютками.

Год за годом Пэдди Кеван злоупотреблял ее доверием и доверием Морриса, а потом преследовал их с жестокой злобой, порожденной нечистой совестью. Это он состряпал против Морриса и Тома обвинение в утайке золота. Впрочем, Салли всегда была убеждена, что он главным образом злоумышлял против Дика. Пэдди пытался оправдать свои поступки любовью к Эми. И он добился Эми в конце концов и погубил Дика, разбил ему жизнь.

Салли припомнилось вдруг, как после смерти Морриса у нее возникло смутное подозрение, что бумажник украл Пэдди Кеван. И вот он сам признался в этом. Но разве это признание могло искупить его вину перед ее семьей, перед Маританой, перед жителями приисков? Нет, она никогда, никогда не забудет и не простит, говорила себе Салли. И нисколько не жалеет, что сказала ему это в глаза.

– Пэдди таков, каким сделала его наша система, – размышлял Динни вслух. – Еще мальчонкой его вытолкнули в жизнь и предоставили самому бороться за существование. Он должен был защищаться, и он защищался – весьма нагло и бессовестно, надо сказать. А впрочем, брал пример с других. Занятно все-таки наблюдать, как зло, которое он натворил когда-то, не дает ему теперь покоя.

– Не верьте вы ему, – нетерпеливо сказала Салли. – Он боится, как бы на том свете не пришлось держать ответ. Пэдди и сейчас такой же невежда, каким был мальчишкой, и так же напичкан суевериями.

Она повела плечами, словно стараясь сбросить невидимый груз.

– Бесполезно раздумывать над тем, что было когда-то и с чем давно покончено. Мне жаль только, что Пэдди разворошил старое. Пока война не кончилась, у нас с вами, Динни, довольно забот; нам некогда беспокоиться о спасении души Пэдди Кевана.

– Что верно, то верно, – согласился Динни.

Через несколько дней после описанного выше свидания Динни, просматривая газету, заметил:

– А Пэдди Кеван-то раздумал умирать на приисках. Видали: «Сэр Патрик в сопровождении секретаря и сиделки отбыл сегодня утром на самолете в Мельбурн».

На следующей неделе газеты оповестили о смерти сэра Патрика Кевана. Покойного превозносили до небес. Динни прочел Салли восторженный некролог, напечатанный в одной из газет восточных штатов, где описывалось, как сэр Патрик, некогда босоногий мальчишка, сумел стать одним из самых богатых и влиятельных людей на приисках. Большую часть своего состояния он завещал на благотворительные дела. Заупокойную мессу отслужили в соборе святого Патрика, после чего траурный кортеж, покинув святую обитель, направился на кладбище в Айвенго, где и были преданы земле останки сэра Патрика Кевана.