355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Катарина Причард » Крылатые семена » Текст книги (страница 3)
Крылатые семена
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 20:58

Текст книги "Крылатые семена"


Автор книги: Катарина Причард



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)

Глава III

В тот вечер, когда в боулдерской ратуше должен был состояться митинг, на дворе стояла ненастная, дождливая погода. В семействе Тома Гауга только что отпили чай. Том сидел на кухне в кресле у огня, а Билл, расположившись тут же за столом, наспех просматривал свои записи для предстоящего выступления.

Напевая что-то вполголоса, в кухню впорхнула Дафна: ей нужно было выгладить платье, которое она собиралась надеть вечером на танцы. Бросив одеяло для глаженья на край стола, она включила электрический утюг.

– Прости, пожалуйста, Билл, – весело бросила Дафна, – я сейчас!

И снова запела:

 
Я в грезах витаю,
Блаженства ищу…
 

– Пора бы и пробудиться от грез, а, Дафна? – Лукавая усмешка пробежала по губам Билла.

Не обращая на него внимания и не прерывая песни, Дафна расправила складки своего воздушного розового платья и провела по ним утюгом.

Красивая девушка, эта Дафна. Такая же красивая, как ветка цветущего миндаля, которую она поставила в кувшин на маленьком столике, намереваясь вечером приколоть к волосам. И разве она не так же, как эти невинные цветы, пылко и неудержимо тянется к свету хрупкого счастья и обманчивых надежд, которые таит в себе неприглядная жизнь этого приискового городка. Она отлично знает, что бури и непогоды могут развеять в прах лепестки ее иллюзии, но это не мешает ей радоваться жизни. А какая она стойкая и выносливая, точно цветущий миндаль! И хотя в чертах ее лица еще заметна девическая мягкость и незрелость, но профиль у нее четкий и смелый.

Из распахнутой двери потянуло холодом. Том, сидевший в кресле, у огня, закашлялся. Билл встал, чтобы закрыть дверь, но на пороге столкнулся с Эйли в пальто и шляпе; на приятном, добром лице его названной матери читалась тревога, которая редко покидала ее в эти ДНИ.

– Ох, Дафна, – с упреком сказала она, – мне кажется, один вечер ты могла бы обойтись без танцев.

– Но я ненавижу митинги, мама! – Дафна с улыбкой покосилась на Билла. – Ты ведь не обидишься, Билл, если я не пойду, правда? Сегодня в «Палас-отеле» танцы на приз, и Уолли считает, что мы наверняка его получим.

– Нам с папой не нравится, что ты проводишь вечера с Уолли О'Брайеном, и ты знаешь это, – упрекнула ее Эйли.

– Не будем начинать все сначала, мама! – У Дафны было так радостно на душе, что никакие упреки матери не могли испортить ей настроение. – Уолли говорит, что я танцую лучше всех в Калгурли, а я то же самое думаю про него, так почему же мне не ходить с ним на танцы?

– Пусть себе ходит. – Том нервно закашлялся. – Дафна у нас девушка с головой. Когда-нибудь опомнится.

– Но ведь О'Брайен женатый человек, – не унималась Эйли.

– Ну и что же? На то существует развод, – небрежно проронила Дафна.

– Ты с ума сошла! – Эйли была потрясена. – И ты могла бы выйти замуж за такого человека, как Уолли О'Брайен, Дафна?

– Там видно будет. – Склонив голову набок, Дафна критически оглядывала платье, которое она держала в вытянутых руках.

– Что видно будет?.. Да говори ты, ради бога!

– Ну, захочу ли я вообще выходить замуж за кого бы то ни было.

И бросив смеющийся взгляд на встревоженное лицо Эйли, Дафна взяла из кувшина веточку миндаля и выпорхнула за дверь.

Билл слышал, как она напевала, одеваясь у себя в комнате, рядом с кухней:

 
На что мне звездный блеск ночной?
Не вечно будешь ты со мной,
Но знаю, что тебя люблю я,
Люби меня, мир будет мой.
 

«И всегда-то она поет эту сентиментальную дребедень, – подумал Билл. – Неужели у нее серьезное чувство к Уолли? Хотелось бы знать, далеко ли у них зашло».

Дафне было восемнадцать лет, и, как большинство девушек ее возраста, она только и думала о том, чтобы повеселее провести время. Билл с большой нежностью относился к своей двоюродной сестренке. Они росли вместе, совсем как родные брат и сестра, случалось, ссорились и дрались, но это не мешало им быть глубоко привязанными друг к другу. Вернувшись домой, Билл с удивлением узнал, что Дафна работает официанткой в ресторане Питера О'Брайена. Обеспокоило его и то, что она ходит на вечеринки и танцы с Уолли, младшим братом владельца заведения. Все знали, что Уолли – самый непутевый в семействе О'Брайенов. Неглупый, смазливый шалопай, он работал сейчас у Питера барменом.

Обрывки сплетен и пересудов об Уолли проносились в голове у Билла, пока он перелистывал свои записи, готовясь к докладу, хотя и надеялся, что ничего не забудет и ему не придется прибегать к их помощи.

…Мы называем нашу страну страной всеобщего благосостояния.[2]2
  Официальное название Австралийского союза: «commonwealth» – объединение, федерация – буквально значит «всеобщее благосостояние».


[Закрыть]
Кто же в ней хозяин? Кому принадлежат ее неисчерпаемые природные ресурсы, земли, рудники, заводы? Нам? Но разве народу принадлежат богатства Австралии?..

Сестра Уолли, миссис Айк Поттер, которую старые друзья все еще называли Ви О'Брайен, послала брата в университет изучать право, а он удрал оттуда с третьеразрядной театральной труппой, гастролировавшей в Перте, объездил с ней восточные штаты и Новую Зеландию, а когда труппа распалась и он оказался на мели в Сиднее, – телеграфировал домой, прося денег на обратный путь. Вернулся Уолли с женой – актрисой, состоявшей в труппе на первых ролях. Ее крашеные волосы и жеманная игра в юную новобрачную не могли скрыть того, что она на несколько лет старше Уолли. Она, как видно, воображала, что ее муж – блудный сын, любимец семьи, и для нее было большим ударом, когда Питер объявил, что Уолли придется самому зарабатывать себе на хлеб. Однако, как человек добрый, Питер решил помочь Уолли и купил для него табачную лавку, надеясь, что тот угомонится и станет на ноги.

…В биографии некоего крупного фабриканта оружия говорится о том, что существуют «удобные словечки и выражения, которые позволяют государственным деятелям маскировать свои истинные цели и направлять в нужную им сторону усилия народа». Что же автор хотел этим сказать? А то, что государственные деятели маскируют истинные цели своей политики, прикрываясь громкими фразами о человеколюбии и гуманности.

Но жизнь в тесной комнатке за маленькой лавчонкой на положении жены, везущей на себе всю домашнюю работу, нисколько не устраивала миссис Уолли. И вскоре она исчезла. Уолли говорил, что она сбежала со странствующим коммивояжером. А немного спустя Уолли продал свое дело и сам скрылся, оставив Питеру кучу долгов. Года два-три о нем не было ни слуху ни духу. Потом его привезли в Калгурли, чтобы судить за кражу золота, и суд приговорил его к шести месяцам каторжных работ. Пройдя через это малоприятное испытание, он вернулся в лоно семьи с видом мученика, пострадавшего за тех, кто в самом деле занимался тайной скупкой золота и для кого он был всего лишь посредником.

…Мы не должны обманываться, принимая за действительность миф об Австралии как о стране всеобщего благосостояния или о Британском содружестве наций. Мы должны во всем доискиваться истины – не только во имя блага нашего собственного народа, но и ради прогресса и сохранения мира во всем мире…

Однако Уолли не нарушил закона приисков и никого не выдал. И потому его сестра Вайолет взяла брата в свой уютный дом, где он постепенно пришел в себя и воспрянул духом. Больше того, он стал популярной фигурой в калгурлийском «свете», играл в теннис, флиртовал и угощал друзей на денежки своего зятя, пока Айк Поттер не прекратил этого безобразия и не выставил Уолли вон.

…Есть страны, где фашизм попирает права народа и громит его организации. Он – враг демократии, социальной справедливости, человеческого достоинства. Он служит интересам поджигателей войны и всех тех, кто готов прогресс принести в жертву своей ненасытной жажде богатства и власти. Фашизм начинает заявлять о себе и у нас в Австралии…

Тогда Питер снова пришел на выручку, и, чтобы сохранить доброе имя семьи, взял Уолли к себе в бар. Молодой человек смотрел на свою работу скорее как на развлечение, но на поверку оказался неплохим барменом, завоевавшим расположение любителей выпить и посидеть в кабачке. Он умел кстати спеть песенку, рассказать сомнительный анекдот, а тем временем пиво лилось рекой, и дела бара процветали. Уолли и самому было приятно сознавать, что он полезен брату и впервые в жизни зарабатывает немалые деньги. Он любил даже побахвалиться этим: подумываю, мол, войти к Питеру в дело компаньоном, а то открою собственное заведение и буду конкурировать с ним.

Нет, Биллу решительно не нравился Уолли. Его огорчало, что Дафна проводит время с этим парнем. Надо бы пойти на танцы и дать этому субъекту понять, что лучше ему держаться подальше от Дафны.

Но местный комитет Лиги борьбы за мир и демократию назначил на этот вечер митинг для сбора пожертвований в пользу борющейся Испании. Перту Моллою и Альме Лейтон, возглавлявшим только что созданное отделение лиги, никак не удавалось расшевелить людей и пробудить в них интерес к митингам, хотя Перт недавно демобилизовался из армии и энергии у него было хоть отбавляй, а Альма изо всех сил старалась зарекомендовать себя хорошим секретарем. Билл не раз выступал на митингах в Сиднее, и они надеялись, что он привлечет слушателей. До отъезда из дому он был популярным в городе футболистом – играл в боулдерской команде «Тигры», носившей черные с желтым футболки, и частенько помогал ей одерживать победу в решающих состязаниях, на которые зимой по воскресеньям собирался весь Боулдер и Калгурли.

Конечно, говорил себе наш юный агитатор, он должен приложить все усилия к тому, чтобы митинг прошел удачно. Ведь куда важнее расшевелить население приисков, заставить его понять, какую опасность несет с собою фашизм, какую угрозу представляет для Австралии международная обстановка, чем идти на танцы и слоняться по залу, стараясь не потерять из виду Дафну.

– Где Дик? – спросил Том.

– Дик уже исчез, – нехотя ответила Эйли. – Я звала его пойти с нами, но он сказал, что собирается с Миртл в кино. Тебе не кажется. Том, что Дик что-то уж очень неравнодушен к этой девушке?

Том молча смотрел в огонь. Последнее время при упоминании о старшем сыне по лицу его все чаще пробегала тень.

– Зато Ла и Надя прямо покоя мне не дают – все хотят знать, можно ли им вечером пойти в ратушу, – поспешила добавить Эйли. Ей было тяжело видеть, как болезненно переживает Том отдаление от них Дика.

– Не рановато ли им ходить на политические митинги? – усмехнулся Билл.

– Я не часто позволяю им это, – улыбнулась ему Эйли и снова перевела взгляд на Тома. – Мы, возможно, зря таскали с собой на митинги Дика и Дафну, когда они были еще совсем маленькие. Но Ла и Надю с ними не сравнишь, эти так и сыплют вопросами – все хотят знать, что да почему. Вот таким и ты был когда-то, дружок. Сегодня они заявили, что непременно пойдут с нами, потому что ты будешь выступать.

Биллу было приятно, что дети так к нему привязаны.

– Будем надеяться, что они не единственные, у кого явится такое желание, – сказал он и улыбнулся Эйли.

В дверях появилась Дафна, такая сияющая и хорошенькая в своем воздушном наряде, с веточкой цветущего миндаля в золотистых волосах.

– Ну, как я выгляжу? – спросила она. Длинная юбка взметнулась облаком, когда Дафна сделала быстрый пируэт и стала в позу, чтобы все могли оценить, как красиво облегает ее талию узкий лиф платья, подчеркивая округлость оголенных плеч.

– Конфетка, да и только, – как бы про себя заметил Билл.

– Уолли заедет за мной пораньше: мы хотим попрактиковаться у О’Брайенов, прежде чем отправиться в «Палас». – Дафна возбужденно засмеялась, и смех ее звенел и переливался, как песня. – Мы непременно получим приз, вот увидите.

На улице загудел автомобиль. Дафна набросила на плечи пальто и, схватив бумажный пакет с розовыми атласными туфельками – своим самым драгоценным достоянием, – выбежала из комнаты.

– Помни, что на бал в Горном училище ты едешь со мной! – крикнул ей вслед Билл.

– Едва ли!

Порыв ветра с дождем ворвался в распахнутую Дафной дверь. Билл услышал шум отъезжающего автомобиля. Очевидно, Уолли выпросил у Питера его новый додж, подумал Билл и стал собирать свои заметки, терзаясь мыслью, что надо принимать какие-то меры – нельзя Дафне проводить столько времени с этим шалопаем.

– Что-то мама запаздывает. – Эйли взглянула на часы. – Она обещала заехать и довезти нас до ратуши.

– Я пойду пешком, – заявил Билл.

Закутанные в пальто и капюшоны, в кухню с криком ворвались Ла и Надя.

– Можно, мы с тобой, Билл? – бросились они к нему.

– Нет, – твердо сказала Эйли. – На улице дождик, и я не хочу, чтоб вы превратились в пару мокрых крысят.

– Но мне хочется пойти с Биллом!

Ла – живой и напористый двенадцатилетний мальчик с синими, как у Эйли, глазами – всегда старался настоять на своем.

– Но если Биллу не хочется, чтобы ты шел с ним? – рассудительно сказала Надя.

Толстенькая коротышка, бледная и некрасивая, Надя ни в какой мере не обладала капризным очарованием и своеобразной прелестью Дафны. Зато она безусловно была «женщина с характером». Самая младшая в семье, она, тем не менее, командовала всеми, а в особенности Ла, который был всего на два года старше ее.

– Совершенно верно, Нэд, – рассмеялся Билл.

Он был благодарен в душе Наде и Эйли – они поняли, что ему хочется побыть одному.

– Видишь ли, старина, – пояснил он мальчику, – мне нужно как следует обдумать то, что я буду говорить. А вот в воскресенье мы отправимся с тобой куда-нибудь подальше и совершим хорошую прогулку.

Ла в восторге издал воинственный клич, а Билл пошел надевать пальто. Под ложечкой у него неприятно посасывало – это ощущение появлялось у Билла всякий раз перед публичным выступлением.

Никогда из него не выйдет оратора, говорил себе Билл; никогда он не усвоит приемов, которыми щеголяют демагоги. Все, что он умел, – это изложить аудитории факты и высказать свое мнение о них. Ему не раз говорили, что главное для оратора – честность и искренность, нужно только, чтобы эта честность и искренность дошли до слушателей. И если для того, чтобы сказать людям правду по важнейшему вопросу, надо сделать над собой известное усилие, он должен это усилие сделать. Вот это-то сознание и побуждало его преодолевать свою нелюбовь к публичным выступлениям, выходить на трибуну и стоять одному перед сотнями людей, как не раз бывало в Сиднее.

Хоть Билл и держался уверенно, сам-то он отлично знал, что это только видимость, за которой кроется боязнь, как бы кто посторонний не проник к нему в душу, еще с детства сохранившую следы тяжелых ран. Билл Гауг был в сущности скромный малый, ему и в голову не приходило приписывать себе качества, которыми обладал бы любой его сверстник. Он считал себя самым заурядным парнем, жизнерадостным, с трезвой головой. И если он посвятил себя делу, которое считал величайшим на земле, – борьбе за право рабочих создавать свои организации и добиваться лучших условий жизни у себя в стране, а также, объединившись с народами других стран, отстаивать мир во всем мире, – то это вовсе не значило, что он фанатик или сумасброд.

Правда – и Билл не скрывал этого, – он любил потанцевать, погонять мяч на футбольном поле, подурачиться с девушками на вечеринке, но ему становилось все труднее и труднее находить время для этих приятных развлечений. Самообразование и общественная деятельность занимали весь его досуг. И тем не менее он был счастлив, что избрал этот путь, на сердце у него было легко, он был уверен в правоте своего дела и в том, что рано или поздно цель будет достигнута. Салли называла это «юношеским идеализмом». Билл только улыбался в ответ, считая, что его знания по экономике и истории помогут ему защитить свои позиции в любом споре, а представления о чести и мужестве помогут отстоять свой «юношеский идеализм».

И все же сейчас, быстро шагая по широким темным улицам, подняв воротник пальто и засунув руки в карманы, чтобы защититься от ветра и дождя, Билл в душе ругал себя за глупость: ну к чему так волноваться, он же будет выступать перед своими, приисковыми. Правда, в Боулдере он еще ни разу не делал докладов и понимал, что трудно найти более критически настроенную аудиторию, – ведь эти люди знают его с пеленок.

С какой радостью он убежал бы сейчас в заросли, как часто это делал ребенком, когда что-нибудь мучило и угнетало его. Просто удивительно, размышлял он, как успокаивает там тишина – куда только деваются сомнения и тревоги. Словно эти крепкие деревья с редкой листвой, выстоявшие столько засух и бурь, вливают в тебя частицу своей силы и выносливости. До чего же глупо и стыдно так трусить, да еще при его-то работе, говорил себе Билл. Он должен преодолеть в себе эту слабость. Он знал, что все пройдет, как только он заговорит. Тема захватит его, и он перестанет волноваться. Необходимость изложить свои мысли ясно и убедительно зажжет в нем пыл бойца. Только в первые минуты, когда он оказывался лицом к лицу с аудиторией, чувствовал устремленный на него взгляд множества глаз, ощущал дыхание массы, им овладевало это позорное желание бежать без оглядки.

Когда Билл вошел в зал, похожий на большой сарай, там сидела лишь горстка людей. Члены комитета ходили как в воду опущенные. Зря они не послушались Тома Гауга и не сняли зала поменьше. Альма чуть не плакала, у Перта Моллоя был виноватый вид, и он валил все на погоду. Чарли О'Рейли бранился, бормоча себе под нос:

– Некоторые люди только тогда проснутся, когда фашистская бомба разорвется у них над головой.

– Вот если б это были состязания по боксу или бесплатная выпивка, небось, все бы явились! – с горечью воскликнула Альма.

– Не надо расстраиваться, – утешал ее Билл. – Зато те, кто пришел, это все настоящий народ.

С того места, где он находился, ему видны были Салли, Динни, Мари, Том, Эйли и маленькие Гауги в первом ряду, а позади Динни – почти все его приятели: Тэсси Риган в своем лучшем воскресном костюме; Дэлли, уже слегка навеселе, но изо всех сил пытающийся казаться трезвым; Тупая Кирка – такой прилизанный и тощий после бритья и стрижки, что Билл с трудом узнал его. Сэм Маллет с женой и Эли Нанкэрроу со своей половиной, с полдюжины соседей и старых друзей, несколько рудокопов и товарищей по работе да группа югославов составляли остальную аудиторию. Когда два-три запоздалых слушателя, шаркая ногами, пробрались на места, Перт Моллой решил, что пора начинать. Как председатель собрания, он счел необходимым представить Билла аудитории, хотя почти все здесь знали его с рождения.

– Вы видите перед собой не просто Билла Гауга, – заявил Перт, понимая, что нужно начать как-то поторжественнее. – Наш сегодняшний докладчик – молодой отважный борец за дело мира и демократии.

Билл поднялся, раздалось несколько хлопков. Он смотрел на эту горстку людей, на этих тридцать-сорок слушателей, разбросанных по еле освещенному, почти пустому залу, и вдруг почувствовал себя маленьким, как букашка, и таким же ничтожным. Но то, что он должен сказать им, никак не назовешь ничтожным, одернул себя Билл и громко начал:

– Товарищи и друзья!..

Вот теперь все в порядке. С первых же слов он загорелся и с огромным убеждением в правоте своего дела решительно продолжал:

– …Почти все, кто находится сегодня в этом зале, – граждане Австралийского Союза, так сказать, страны всеобщего благосостояния. И мы хотим работать на благо нашей страны, на благо ее народа.

Почему наша страна была названа «страной всеобщего благосостояния»? Это было сделано, чтобы обмануть Широкие массы, чтобы создать у народа иллюзию, будто он живет в стране, где национальные богатства принадлежат всем. Пусть его тешится, это звучит заманчиво: «всеобщее благосостояние». Однако кому же на самом деле принадлежат богатства нашей страны – ее неисчерпаемые ресурсы, земли, рудники, заводы? Нам? Разве народу принадлежит достояние Австралии? Вы знаете, что нет.

Вы знаете, что могущественные монополии захватили в свои руки богатства Австралии и используют труд народа в собственных интересах, а также в интересах той экономической системы, которая опутала своими щупальцами весь мир…

Салли и Эйли переглянулись. Они все время чувствовали, что Билл нервничает, и ужасно волновались за юного оратора, и только сейчас вздохнули свободно и улыбнулись друг другу. Движения у Билла уже не были такими резкими, голос звучал ясно и спокойно.

– …Но эти слова – «страна всеобщего благосостояния» – должны вселять в нас стремление добиться того, чтобы Австралия не только на бумаге, но и на самом деле стала страной всеобщего благосостояния. Больше того, они должны служить призывом к бдительности, ибо нам не следует забывать об опасностях, угрожающих правам нашего народа и его организациям, которые борются за то, чтобы богатства Австралии принадлежали всем и контролировались всеми. А такую угрозу несет с собой фашизм…

Задумайтесь на минуту над тем, как тираническая власть монополий душит наши организации, которые ставят своей целью борьбу за всеобщее благосостояние, за претворение в жизнь принципа обобществления собственности – основы научного социализма. От монополистов зависит, будет ли у нас работа – источник нашего существования. В их руках печать – источник нашей информации о внутренних и международных делах. С помощью этих двух могущественных рычагов они оказывают нажим на парламенты, на законодательные органы, на нашу систему образования, на суды, на общественное мнение и на наши отношения с другими странами. Единственное в Австралии, что им не подвластно, – это организации рабочих, могучее профсоюзное движение, а также сознание мужчин и женщин, которые считают своим долгом работать на благо мира и прогресса.

Во всем мире мужчины и женщины объединяются, чтобы отстаивать свои права, права трудящихся и мыслящих существ. И вот против них поднялась грубая сила – фашизм, финансируемый и вооружаемый людьми, которые не останавливаются ни перед чем, людьми, которые присвоили себе богатства Англии, Франции, Америки, Австралии…

Билл вкратце рассказал, как Гитлер и Муссолини захватили власть и продолжают ее удерживать. Как с благословения промышленных магнатов, финансистов и военной клики они повели наступление на демократические права своих народов, как они разгромили профсоюзы, как истязают и убивают не только евреев, социалистов и коммунистов, но и всех, кого попало, – мужчин и женщин – по одному подозрению в том, что те придерживаются прогрессивных взглядов.

– …И в какую бы тогу ни рядились фашисты разных стран, – продолжал Билл, – их всегда можно распознать по их делам. Волк надевает овечью шкуру, чтобы напасть на стадо. Точно так же и «национал-социализм» – это маска, термин, изобретенный для прикрытия планов Гитлера, направленных против германского рабочего класса, ибо планы эти ничего общего не имеют ни с социализмом, ни с благосостоянием нации. Фашисты стремятся утвердить господство германского правящего класса не только в Германии, но и во всем мире…

Билл казался таким юным и вместе с тем таким бесстрашным, стоя там, на возвышении, и бросая вызов «колоссу на глиняных ногах», как, вспомнила Салли, он любил выражаться. Он представлялся ей легендарным героем, решившим вступить в борьбу с драконом, который изрыгает на Европу пламя и смрад и угрожает даже таким отдаленным странам, как Австралия.

– …Жители приисков слишком беспечны и простодушны, им трудно поверить всему, что они слышат о бесчеловечной жестокости и чудовищном честолюбии фашистских лидеров, – продолжал Билл. И он рассказал о том, что ему довелось узнать от Эгона Киша[3]3
  Эгон Эрвин Киш (1885–1948) – чешский писатель, писавший на немецком языке. Свое путешествие в Австралию, совершенное в 1935 году, он описал в книге «Высадка в Австралии».


[Закрыть]
и других очевидцев, которым посчастливилось бежать из германских концентрационных лагерей: как избивали до смерти их товарищей по заключению, как выкручивали руки, выкалывали глаза. Эти люди говорили ему, что в других странах и не подозревают, каким пыткам и издевательствам подвергают изуверы-охранники женщин – евреек и коммунисток. Факты и цифры, которыми оперировал Билл, давали некоторое представление о том, что происходит в странах, находящихся под пятой фашизма.

Слушатели вздыхали и беспокойно ерзали на стульях. Казалось, им тяжело было даже слушать о всех этих зверствах.

– …Вот какую систему варварства и террора мы поддерживаем уже тем, что всеми силами не противостоим им.

Голос Билла дрогнул от гнева и возмущения. Он стал рассказывать о происках фашистов в других странах и о том, как это отражается на судьбе народов этих стран:

– Члены правительства Лайонса не раз публично высказывали свое восхищение порядками, которые Гитлер установил в Германии, а Муссолини – в Италии. Уже принят ряд реакционных законов, чтобы сковать по рукам и ногам австралийских рабочих, лишив их возможности пользоваться правами членов профсоюза. Газеты, выходящие в Австралии на немецком языке, похваляются, что в каждом штате Австралийского Союза существуют фашистские организации. Эти организации безнаказанно нарушают демократические права, которые австралийский рабочий класс завоевал после долгих лет упорной борьбы.

Когда Эгон Киш прибыл в Мельбурн на Австралийский конгресс в защиту культуры в качестве делегата Всемирного конгресса писателей,[4]4
  Всемирный конгресс писателей в защиту культуры происходил в Париже в 1935 году.


[Закрыть]
федеральное правительство не позволило ему высадиться. Когда же он все-таки сошел на берег, его тут же арестовали и бросили в тюрьму. Новозеландскому делегату Джеральду Гриффену тоже было отказано в разрешении приехать на наш конгресс. Все вы знаете, какую это вызвало бурю возмущения и какие пришлось выдержать бои в парламенте, чтобы отстоять право народа выслушать этих людей. Вскоре после этого у нас на Западе объявилась национал-социалистская партия, которая ставила своей целью реорганизацию профсоюзов по фашистскому образцу. Правда, эту сорную траву удалось вырвать с корнем…

Раздался взрыв смеха, и все сразу повеселели.

– …Это показывает, чего могут достичь рабочие, если они дружно берутся за дело! – с воодушевлением воскликнул Билл и перешел к рассказу о положении в Испании. Он объяснил, почему необходимо оказать поддержку испанским рабочим в их борьбе за лучшую жизнь – лучшие жилища, школы и условия труда. Все это ясно показывает, что несет человечеству растущая мощь фашизма, готовящего народам новую бойню…

Билл умолк, словно эта ужасающая перспектива лишила его дара речи; когда же он снова заговорил, слова его звучали как боевой клич:

– События в Испании выявили сторонников фашизма и в нашей среде. Они выявили не только убежденных, но и потенциальных врагов демократии, которые, играя на религиозных предрассудках, стремятся посеять в народе рознь, отвлечь его внимание от стоящей перед нами важнейшей задачи – защиты законно избранного испанским народом демократического правительства от происков фашизма…

Билл взял со стола газетную вырезку, которую он принес с собой.

– …Вот что сказал недавно один политический обозреватель: «Если бы Великобритания выполнила свои обязательства по отношению к испанскому правительству в соответствии с положениями международного права и снабдила его необходимым оружием и снаряжением, мы избежали бы тех неслыханных ужасов, которые навлек на Испанию международной фашизм. Но английское правительство предпочло применить санкции не к агрессору, а к жертве: прикрываясь маской нейтралитета, оно смотрело сквозь пальцы на переброску в Испанию немецких и итальянских самолетов и боеприпасов. Теперь страшная правда открылась всем. Интервенция и порабощение Испании являются лишь частью планов германо-итальянских фашистов, готовящихся к завоеванию всей Европы. Что же помешало английскому правительству встать на защиту демократии в Испании – отсутствие оружия или отсутствие желания?»

Билл пристально смотрел прямо перед собой, потрясенный мыслью о том, сколько горя и страданий принесла Испании гражданская война. И внезапно чувство беспомощности овладело им. Что может сделать кучка людей в далеком австралийском городке против чудовищного бедствия, надвигающегося не только на Испанию, но и на весь мир? Разве международным гангстерам не сходят с рук все их интриги? Голос изменил Биллу; все, что он хотел сказать, вылетело у него из головы, и он в отчаянии воззрился на обращенные к нему терпеливые, измученные лица. В большинстве своем это были сморщенные, испитые лица стариков. У многих зуб на зуб не попадал от холода, и они тщетно кутались в свои плохонькие пальтишки, которые не могли защитить их от гуляющего по залу сквозняка. Билл видел, как они время от времени стыдливо позевывали, а то и клевали носом. Молодых людей среди его слушателей было не больше десятка: два-три рудокопа и несколько высоких сухопарых югославов. Билл знал, каким преследованиям подвергались эти люди у себя на родине, – теперь они готовы драться за права рабочих где угодно. Их горящие глаза и голодная жадность, с какой они его слушали, вывели Билла из оцепенения.

На них, подумал он, да на двух-трех рудокопов из числа его ближайших приятелей вполне можно положиться: они-то уж будут агитировать за всемерную помощь борющейся Испании и обличать происки фашистов на Золотой Миле. Все знали, что среди рудокопов-итальянцев работает некий фашист, который, по их словам, занимается сбором денег «для Муссолини».

До югославов и рудокопов дошло, подумал Билл. Пожалев в душе стариков – экий неуемный народ, ведь притащились же сюда в этот ненастный, холодный вечер, вместо того чтобы сидеть дома у очага, а вот для настоящего дела силенок уже не хватает, – он продолжал:

– Многие здесь присутствующие всю жизнь вели неустанную борьбу за права народа… – В голосе Билла прозвучал задор, и он бросил взгляд на Динни, Салли и Мари… – Мне приходится слышать разговоры о том, что рабочее движение знало лучшие времена в период борьбы за право на разработку россыпного золота, за право объединения в профсоюзы и что теперь оно идет на спад. Быть может, это и так! Быть может, мы, молодежь, не столь остро, как многие сидящие здесь в зале, ощущаем опасность, угрожающую сегодня тому, за что вы боролись и что сумели отстоять. В таком случае это положение надо изменить. Молодое поколение должно принять знамя борьбы из ваших рук и понести его дальше. Мне припоминается одна история – я слышал ее от Динни Квина, когда был еще совсем мальчишкой. Речь идет об одном старателе, который купил часы у Айка Поттера, когда тот еще держал лавку на Хэннан-стрит. Старатель этот отправился со своим приобретением в заросли и там вдруг обнаружил, что часы у него остановились; тогда он проделал весь обратный путь – пятьдесят миль, чтобы сказать Айку Поттеру несколько теплых слов. Айк взглянул на часы и сразу понял, в чем дело. «Если хочешь, чтоб у тебя часы ходили, надо их заводить», – сказал он.

Взрыв смеха был наградой Биллу, а ему только это и надо было – пусть старики приободрятся и порадуются, вспомнив молодость.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю