Текст книги "У Южного полюса"
Автор книги: Карстен Борхгревинк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)
были высоки. Мы дождались большой волны и затем стали грести
к земле со всей скоростью, на какую были способны. Вместе
с белой пеной была выброшена на берег и наша скорлупка. В тот
момент, когда лодка своим плоским дном коснулась земли, мы
немедля выскочили из нее, чтоб нас не подхватила и не смыла
обратно в море убегающая волна. После этого мы оттащили
лодку в безопасное место на берегу. Берначчи обнажил голову
и сердечно поздравил меня с успешным выполнением первой
задачи, стоявшей перед экспедицией,—достижением великой
неведомой страны.
На полуострове мы застали несколько пингвинов. Они
беспокойно расхаживали вокруг нас. Они как будто готовились
к путешествию на север до наступления зимы. Уже приближаясь
к берегу, мы слышали аммиачный запах, исходивший от куч
их помета; чем ближе мы подплывали, тем сильнее становился
этот запах.
Мыс был свободнее ото льда, чем при моем первом посещении
летом 1895 года. У меня осталось тогда впечатление, что лед
и снег лежат толщиною в несколько футов по гребню мыса; сей-
час он был темным и обнаженным. Полуостров и низкий берег,
на котором мы высадились, имели примерно тот же вид, что
и в 1895 году. Лишь кое-где были разбросаны небольшие льдины.
Почва была желтовато-коричневой, покрытой тонким слоем
птичьего помета. На этом слое находились бесчисленные кучи
мелких камней.
Первый визит на берег был непродолжителен, и мы вскоре
вернулись на «Южный Крест». Необходимо было использовать
хорошую погоду. В данный момент бухта была относительно
свободна ото льда, но казалось неразумным ввиду позднего времени
года надолго оставлять судно вблизи земли в угрожающей
ситуации. Если с севера или запада на мыс обрушится шторм, то
«Южный Крест» окажется в очень опасном положении. Тогда,
как мне было ясно, бухта заполнится паковым льдом в течение
какого-либо часа.
18-го мы начали выгрузку. Нужно было последовательно
перевезти на сушу на двух маленьких китобойных вельботах
все ящики, инструмент, мешки, собак, запасы продовольствия
на три года, двадцать тонн угля и строительных материалов
для обоих деревянных домов. Прибрежное течение здесь столь
сильно, что тяжело груженные лодки невозможно было подвести
вплотную к пологому берегу, непрерывно заливаемому водой.
Мы вынуждены были вброд добираться до лодок и перетаскивать
на берег на собственной спине каждый ящик, каждый мешок с
углем, каждые сани—словом,все наше снаряжение.
Около десяти дней пришлось работать почти по пояс в
ледяной воде. Охотно допускаю, что тот или иной из нас обязан своим
ревматизмом именно этим дням.
23 февраля работу внезапно прервал налетевший с
юго-востока необычной силы шторм. Он становился все сильнее и через
несколько часов превратился в ураган со снежной бурей.
«Южный Крест» находился в это время в нескольких
кабельтовых от берега. На востоке отвесной стеной поднимался мыс,
исчезавший из поля зрения в снежной метели. Позади же было
три небольших айсберга. В бухту нагнало много льдин. Перед
штормом барометр быстро упал—настолько быстро, что у нас
не было времени взять на борт людей, работавших на берегу.
От бушующего полярного шторма они имели единственную
защиту—простую лапландскую палатку. Правда, у них было
с собой немного продовольствия, но если б судно погибло, то
положение оставшихся на берегу оказалось бы безнадежным.
Сам я находился в это время на судне. Капитан Йенсен тоже
успел в последнюю минуту подняться на борт.
Еще до наступления темноты бушующая метель скрыла от
наших глаз маленький полуостров с находившимися там
товарищами. Судно закрепили на двух больших якорях. Хотя
частично мы были защищены утесами и ветер дул с юго-востока,
в неспокойной бухте нам приходилось достаточно круто.
По мере того как сгущалась темнота, шторм все усиливался.
Нас бомбардировали камни малой и большой величины,
которые ветер срывал с отвесной стены мыса. Некоторые камни имели
до дюйма в поперечнике. В 10 часов судно начало срывать
с якорей, хотя уже были разведены пары и «Южный Крест»
выгребал вперед, чтобы ослабить тягу на якоря.
В 11 часов ураган достиг такой силы, что мы едва могли
держаться на обледеневшей палубе. Волны перекатывались
через «Южный Крест». В 11 V2 часов, когда мы с капитаном Йен-
сеном находились на мостике, одна якорная цепь оборвалась и
нас начало относить в бурное море. Впервые видел я капитана
Йенсена в растерянности.
На севере, в гуще снега, лежал полуостров; позади, в том
направлении, куда нас несло, мы видели, еще до того как
стемнело, три больших айсберга, которые, по всей вероятности,
достигали нижней своей частью самого дна.
В 12 часов я и капитан сошлись на том, что нужно рубить
мачты с тем, чтобы, используя паровую машину, направить
«Южный Крест» к берегу и посадить его на отмель. Таким путем
можно было спасти часть провианта и снаряжения. Но никто из
матросов не смог вскарабкаться вверх по обледеневшим вантам.
Ураган бушевал с такой яростью, что люди ползали по палубе
на четвереньках. Ветер завывал в снастях так сильно, что, лишь
спустившись в каюту, мы могли разбирать слова друг друга.
Все зависело теперь от машины. Вспоминаю, словно это было
вчера, как в ту ночь я спустился в машинное отделение, где
два добросовестных кочегара, лихорадочно работая, засыпали
в печь уголь, чтобы поднять как можно выше давление пара.
Даже там из-за бушевавшего снаружи урагана нельзя было
расслышать собственных слов.
– Нас сносит?—спросил машинист Ольсен. Оба кочегара
приостановили работу, чтобы услышать мой ответ. Я разъяснил
им опасность положения и заявил, что все зависит теперь от
машины; после этого все трое заработали с удвоенной энергией.
Каждую минуту нас могло швырнуть на утес или расплющить
между айсбергами. Когда давление пара было поднято так высоко,
как это только допускали стенки котла, лопасти винта
завертелись заметно быстрее. Казалось, «Южный Крест» вновь обрел
жизнь, а машинное отделение пульсировало так, что дрожало
все судно.
Нам удалось приклепать новый якорь, машина работала на
полном пару. Благодаря этому теперь нас сносило гораздо
медленней к грозным айсбергам.
К счастью, к рассвету шторм немного утих, и мы снова
начали осторожно приближаться к отвесным скалам мыса.
Уже в 50 метрах от берега из воды торчали отдельные утесы.
Барометр снова начал падать, опять стал усиливаться шторм.
Мы решили закрепиться за эти утесы с помощью двух прочных
стальных тросов. В случае нового яростного налета урагана это
должно было помочь нам удержаться.
Операция была в высшей степени опасной и требовала
напряжения всех сил. И вот вперед выступил Оскар Бьаркё, заявив,
что он с двумя своими товарищами, Гансом Нильсеном и Гансом
Йенсоном, готов выполнить эту работу.
Эти мужественные парни боролись с волнами на всем пути
до утеса. Мы с судна следили с величайшим напряжением за
каждым их движением. Их легкая лодка, приближаясь к утесу,
то взлетала на гребень волны, то глубоко опускалась
между волнами. Часто казалось, что их ударит о скалу и
расплющит.
Оскар Бьаркё, внезапно сделав сильный прыжок, оказался
на обледеневшем утесе. Его спутники поплыли на лодке назад
к судну. Отсюда они доставили к утесу прочную веревку, к
которой был прикреплен стальной трос. Этот трос Бьаркё
предстояло закрепить вокруг утеса. Веревку привязали к канату,
ранее захваченному Бьаркё и сброшенному им теперь с утеса
для втаскивания троса наверх.
Прошло несколько тяжелых минут. Море бесновалось кругом
и не раз угрожало смыть Бьаркё со скользкого утеса. Он изрядно
замерз, пока двое других ездили на судно и обратно и затем
привязывали веревку с тросом к его канату. Еще один матрос
перескочил на скалу. Там вдвоем, окатываемые волнами
Ледовитого океана, они вытянули тяжелый трос наверх и закрепили
его вокруг утеса, который имел примерно 8 футов в поперечнике.
«Южный Крест» оказался таким образом в относительной без
опасности.
Тем временем участники экспедиции, которые провели но1 ь
на суше, возвратились на другой лодке на судно и рассказали
о том, что им пришлось перенести во время урагана. Накрывшись
палаткой, они просидели всю ночь на составленных вместе
тяжелых ящиках. Но каждый раз, когда ураган особенно
неистовствовал, ящики сдвигались с места и люди ежесекундно опасались,
что ветер сбросит их вместе с ящиками в море. За ночь они
насквозь промерзли.
Разгрузка развернулась теперь вовсю, но 26 февраля с юго-
востока налетел новый яростный шторм. На этот раз
единственными, оставшимися на суше в палатке, были два лапландца.
Все же остальные находились во время шторма на судне, которое
держалось под защитой скал мыса Адэр. Мы чувствовали себя
в относительном покое; лишь временами резкие порывы ветра,
переносящегося через скалистую ограду бухты, завывали в
снастях «Южного Креста». Позже судно дошло до самого
конца бухты Робертсон, где круто спускался к морю громадный
ледник.
Пока мы стояли здесь в ожидании благоприятной погоды, я
отправил на сушу нашу первую экспедицию. Она продвинулась
на ЗССО футсв вплоть до горного хребта, лежащего к западу от
большого ледника.
Во время этой короткой вылазки участники ее обнаружили
растительность на высоте почти трех тысяч футов. Она состояла,
впрочем, исключительно из лишайников. Кроме тех дв>х видов,
которые я нашел в 1895 году, тут было еще несколько других.
Минералогические образцы, добытые экспедицией, оказались
не менее интересными. Были доставлены большие куски кварца,
серый сланец и пористый базальт.
После благополучного возвращения на борт маленькой
сухопутной экспедиции мы вернулись к полуострову близ мыса
Адэр и со всей энергией приступили к сбору и оборудованию
небольших деревянных домиков, доставленных из Норвегии*.
Антарктическая осень далеко продвинулась вперед, штормы
усиливались. В бухту нагоняло все больше и больше льда.
Я опасался, что корабль окажется взаперти. Если, как это
предполагалось, «Южный Крест» должен снова двигаться назад через
паковые льды, пока они еще не сомкнулись, то вполне приспело
время сниматься с мыса Адэр.
Теперь нашей задачей было как можно скорее переправить
на сушу весь остаток снаряжения, необходимый для тех, кто
останется зимовать. Нам пришлось еще много поработать, пока
эта задача была выполнена. Вместе со мною число зимовщиков,
собиравшихся изучать тайны южнополярного континента,
составляло 10 человек. Требовалось немалое количество
продовольственных запасов и всякого рода снаряжения, чтобы
дать возможность такому числу людей благополучно провести
зиму, неизвестно насколько суровую. В конце концов нам
удалось, хоть и не без трудностей, вовремя переправить все на
сушу.
2 марта «Южный Крест» отплыл от мыса Адэр. Собаки и
последние ящики с продовольствием были доставлены на сушу.
Остававшиеся зимовать сердечно попрощались со спутниками
и покинули судно. Вместе со мной оставались зимовать на
узкой прибрежной полосе у подножия мыса Адэр следующие лица:
доктор Клевстад, лейтенант Колбек, Берначчи, Гансон, Ивенс,
Фоугнер, Кольбейн Элефсен и оба лапландца—Савио и
Муст.
В два часа пополудни на высокий шест, воздвигнутый рядом
с домами, мы подняли подаренный герцогом Йоркским
английский флаг. С «Южного Креста», на гафеле которого развевался
норвежский флаг, приветствовали английский флаг криками
«ура» и салютом. Затем судно снялось с якорей. Дым повалил
из трубы, завертелись лопасти винта, и «Южный Крест» сначала
медленно, потом все быстрее и быстрее стал отходить от мыса
Адэр.
* Эти домики, отличающиеся высоким качеством, были изготовлены
на деревообделочной фабрике «Стрёммен» в Норвегии.
Со смешанным чувством смотрели десять человек,
остававшихся на пустынном берегу, вслед удаляющемуся на север
судну.
Увидев, как уплывает «Южный Крест», унося с собой в
северное полушарие наши приветы и пожелания, мы впервые
полностью ощутили свое одиночество на этой полярной земле,
находящейся в 2000 миль южнее Австралии, и невозможность уехать
отсюда при желании.
Какая судьба ждала нас? Что суждено здесь найти в будущем
году «Южному Кресту? Сможем ли мы сохранить свою жизнь
на мысе Адэр? Хватит ли наших человеческих сил, чтобы
справиться с трудными условиями жизни и противостоять грозным
силам природы? Если «Южный Крест» на обратном пути будет
раздавлен льдами, то как долго придется нам ждать своей смерти
здесь, у Южного полюса?
Эти и подобные им мысли неотступно преследовали нас,
когда мы в полном молчании вернулись к своим домикам после
того, как «Южный Крест» скрылся из глаз в темноте. Тяжелый
труд, необходимый для того, чтобы противостоять натиску
антарктической зимы, целиком захватил нас и отогнал все
грустные мысли. Два маленьких деревянных дома, в которых нам
предстояло жить, имели каждый площадь в 15 квадратных футов
и расстояние от пола до потолка в 8 футов.
Когда домики были построены, северный я выбрал под жилье,
а южный под склад для провианта и снаряжения. Оба домика
находились на прямой линии север—юг, на расстоянии 12 футов
друг от друга.
Еще до ухода «Южного Креста» ветер успел показать нам,
какой силы он может здесь достигать, поэтому мы немедля
приняли все меры предосторожности для того, чтобы защитить себя
от тех страшных штормов, которые, по всей вероятности, будут
зимой. Мы захватили с собой на сушу четыре больших якоря,
врыли их в прибрежный грунт и к ним прикрепили стальными
тросами крыши домов, связав таким образом себя как можно
прочнее с твердой землей.
Чтобы ослабить силу юго-восточного ветра, который,
перевалив через гористый мыс высотою в 5000 футов, обрушивался
на нас всей тяжестью, мы соорудили с восточной стороны
домиков наклонный навес. Он защищал сверху донизу оба дома,
а также пространство между ними. Навес поддерживали две
большие деревянные подпорки, захваченные с «Южного Креста».
Пространство между домиками было прикрыто также и с
западной стороны косым навесом и стеной. В стене сделали дверь,
открывавшуюся внутрь, чтобы ею можно было пользоваться
и во время снежной вьюги.
Косой навес не только защищал нас от ветра; он означал
также весьма желательный прирост складской площади для
провианта, угля, саней и лыж. Мы получили возможность, не под-
вергаясь неприятностям непогоды, переходить из одного домика
в другой.
Если бы мы не прикрепили дома так прочно к земле и не
защитили себя наклонным навесом от буйства ветра, то страдали бы
от зимних штормов еще сильнее, чем это было в действительности.
Никто из нас не может забыть первого настоящего урагана,
который зимой обрушился на нас. Домики дрожали и ходили
ходуном, анемометр под навесом вращался с невероятной быстротой.
Каждую минуту мы ждали, что толстые тросы оборвутся, и мы
сами вместе с домиками оторвемся от земли. Первые же пурги
завалили нас горами снега. При этом на западной стороне
образовался десятифутовый вал снега, в то время как восточная,
подветренная сторона дольше оставалась свободной от снега.
Закончив оборудование домиков, мы соорудили из
лапландской палатки магнитную обсерваторию.
Трудность заключалась в том, чтобы вблизи обсерватории
не было ничего металлического—это могло бы отражаться на
показаниях магнитной стрелки. Хоть в отношении своих размеров
и температуры палатка оставляла желать много лучшего, но для
работы Берначчи и Колбека она оказалась в известном смысле
подходящим помещением. К сожалению, скалы обладали
магнетизмом, а южное полярное сияние и сильные штормы вынуждали
часто обоих исследователей приостанавливать работу. Зато
каждую благоприятную возможность наши магнитологи
использовали с такой редкой старательностью и настолько забывая о
времени, что их работа была вознаграждена ценными результатами.
Примерно в 600 футах от домиков были поставлены
термометры, помещенные в ящике. Метеорологические наблюдения
велись так, как если бы их проводила метеостанция первой
категории. Записи делались добросовестно и по возможности
регулярно. Девять месяцев в году показания снимались каждые два
часа с девяти утра до девяти вечера. Но вот наступали три
зимних месяца: июнь, июль, август... а цифры неизменно
регистрировались через каждые два часа и днем и ночью. Мы имели,
кроме того, как уже упомянуто, самозаписывающие инструменты
(барографы и термографы).
Если учесть, что наща единственная комната, коль мы
рискнем так назвать жилой домик, имела площадь в 15 квадратных
футов и высоту в 8 футов, то в общем и целом мы не могли
жаловаться на недостаток комфорта. Самым большим неудобством
было то, что, когда все три двери закрывались, воздух
становился спертым. В западной стене находилось небольшое окно
с двойной рамой и с деревянным козырьком снаружи, который
защищал зимой от давления снега. В потолке был большой
четырехугольный люк, который вел на чердак, помещавшийся под
наклонной крышей. На чердаке у нас хранилась библиотека,
некоторые медикаменты и те виды продовольствия, которые не
переносили мороза.
Деревянные койки располагались вдоль стен одна над другой.
По совету врача койки были забраны переборками, так что нам
приходилось влезать на них и вылезать через отверстие,
занавешенное куском материи. Доктор считал, что многим полезно
и даже необходимо по временам оставаться в одиночестве;
правильность этого вскоре подтвердилась. Когда мы лежали
отгороженные от всего мира на своих койках, последние по своему
уюту и убранству могли, конечно, казаться нам
модернизованным гробом. Но такое размещение вполне оправдалось на
практике. На протяжении антарктической ночи мы так надоедали
друг другу, что иногда можно было наблюдать следующую
картину: кто-нибудь, собираясь вылезти, осторожно поднимает свою
занавеску, чтобы убедиться, что в комнате нет чужого
ненавистного лица. Увидя товарища, который уже выбрался со своей
койки, чтобы глотнуть свежего воздуха, он снова задергивает
свою занавеску, как если бы увидел отрубленную голову Медузы2.
В западном углу нашего общего жилья был большой очаг
на четырех колосниках. В качестве дымовой трубы от очага
выходил через крышу полый железный цилиндр. Если мы
правильно топили, то от потолка до уровня наших плеч становилось
тепло, но пространство над полом оставалось холодным.
Несколько лучше обстояло дело, когда домик заносило снегом.
Тогда сквозняк прекращался, и единственным путем для доступа
свежего воздуха оставалась дымовая труба, а также узкий
проход наружу, который мы постепенно протаптывали сквозь толщу
снега. Для отопления употреблялись дрова, уголь и жир. Запас
дров был небольшим, поэтому ими пользовались главным
образом для растопки. Жир мы извлекали из большого количества
тюленей, которых находили на берегу еще до наступления зимы.
Мы ели также мясо убитых тюленей. В первые дни, когда
у нас еще были остатки говядины и жареной баранины, оно было
нам не по вкусу, но постепенно мы привыкли к нему.
13 марта термометр показывал минус 5,5° Ц. С этого
момента температура стала быстро падать и при первых штормах
лед начал снова нагромождаться в бухте Робертсон. Я с
нетерпением ждал минуты, когда он настолько окрепнет, что по
замерзшей бухте можно будет добраться на санях до западного
берега. Пока же мы стали внимательнее изучать маленький
полуостров и высокие скалистые утесы мыса Адэр позади домиков;
мы поднялись на мыс Адэр до высоты в 3670 футов, как показал
барометр-анероид.
На полуострове были обнаружены мелкие внутренние озера,
большинство из них пресные и одно лишь солоноватое. На берегу
озер мы видели множество тюленьих трупов, которые, вероятно,
лежали здесь годами. В сухом холодном воздухе они
мумифицировались. Кроме того, повсюду были разбросаны кости
пингвинов. Среди них чаще всего встречались скелеты птенцов, убитых
поморниками (Megalestris Maccormicki). Поморники водятся на
мысе Адэр в большом количестве. Они вдвое больше вороны и
обычно темно-коричневого цвета, их окраска несколько
варьирует; отдельные экземпляры бывают светло-коричневыми. Это
чрезвычайно наглые птицы, они часто набрасывались и на нас.
Позднее я более подробно остановлюсь на их особенностях и
образе жизни. Поморники всегда следуют за пингвинами, за счет
которых и существуют. В следующем году, когда пингвины
вернулись в облюбованные для насиживания яиц места, их
сопровождали неразлучные враги—поморники, так что мы получили
полную возможность основательно изучить этих хищных птиц.
Мыс Адэр представляет собой монолитный базальтовый утес,
который круто поднимается из моря на 900 футов почти
отвесной стеной. Затем на высоте примерно одной уставной мили3
он образует небольшую площадку и затем вновь под углом в 60—
70° поднимается до 5000 футов.
И внизу на полуострове и на вершине мыса почва состояла
из больших конгломератов базальтовых зерен. Происхождением
своим они обязаны, очевидно, леднику, который некогда
сползал по мысу, а ныне передвинулся к западу, где от него ежегодно
отрываются уплывающие в открытый океан огромные айсберги.
Полуостров, на котором мы расположились, образован был,
по всей видимости, движущимся ледником. Старый ледник
выносил щебень из пористой базальтовой скалы к западной стороне
мыса; там этот щебень постепенно откладывался слой за слоем,
пока не возник маленький полуостров, поднимающийся в самом
высоком своем месте на 20 футов над уровнем моря. Ледники—
не что иное, как потоки льда; в ледовых районах они выполняют
в геологическом отношении ту же роль, что водные потоки в
других местах. Медленно, но с непреодолимой силой надвигается
ледяной покров на каменную породу и уносит с собой как
свободно лежащие, так и оторванные им части. Все это следует вместе
с ледовым потоком, лишь часть обломков сдвигается в сторону
и образует морены по берегам этих ледников.
18 марта мы снарядили первую маленькую экспедицию,
целью которой было обследование вершины мыса Адэр. Я взял
с собою Берначчи и Колбека. Все что с нами было мы втащили
наверх по крутым скалам; при этом инструменты,
продовольствие и спальные мешки пришлось нести на спине. В это время
года темнеет рано, и с наступлением ночи мы разбили лагерь
на вершине мыса в углублении между двумя холмами,
сложенными из щебня.
Едва мы успели натянуть маленькую шелковую палатку, как
налетел первый порыв зимнего шторма, угрожая сбросить со
скалы и нас и все снаряжение в близлежащую пропасть. Только
нам удалось запихнуть в шелковую палатку свои спальные
мешки и часть продовольствия, как ураган разразился с полной
силой. Мы заползли в спальные мешки и лежали в шелковой
палатке, которая расстилалась над нами, подобно одеялу. Нача-
лась борьба с бурей. Ветер стремился сбросить нас в обрыв,
а мы как могли сопротивлялись.
Так прошла вся ночь, на протяжении которой ветер
непрерывно пытался сорвать шелковую палатку. Для того чтобы не
задохнуться, нам приходилось немного приподнимать край
палатки и при этом занимать сидячее положение. В ту ночь ветер
был так силен, что растрепал плотную шелковую ткань; о его
ярости можно судить по тому, что на утро двойной шелк палатки
напоминал прозрачную кисею.
На следующий день метель, вонзавшаяся в лицо снежными
иголками, продолжала бушевать. Мы все трое обвязали себя
одной крепкой веревкой и осторожно продолжали путь. Холод
и пурга почти не давали нам вздохнуть. В этом случае, как и во
многих других, мы ощущали тяжелое удушье. Внизу, на уровне
домиков, ветер дул со скоростью 87 английских миль в час,
а здесь, где мы провели ночь,—он был значительно сильнее.
Мы пришли к заключению, что в этих случаях наилучшей
защитой является хорошая меховая шуба. Все остальные виды одежды
ветер пронизывал, и даже в наших шубах, в тех местах, где мех
был сшит недостаточно плотно и куда проникал ветер, мы
испытывали болезненные ощущения, как будто от укола
булавками.
В результате этого шторма в бухте снова взломало лед, и в
нашем основном лагере воцарилось на некоторое время
вынужденное безделье. Мы занимались тем, что готовили себе на зиму шубы
из тюленьих шкур или исправляли повреждения, вызванные
последним штормом. К несчастью, от урагана пострадал один
из наших больших китобойных вельботов. Он был прочно
построен, очень тяжел и имел 16 футов в длину. Несмотря на это,
буря подхватила его, подняла, как птичку, на воздух и ударила
о скалу с такой силой, что от вельбота осталась груда обломков.
У нас теперь лишь один вельбот и несколько складных
парусиновых лодок.
Последним штормом к берегу прибило множество морских
звезд. Это были первые встреченные нами представители
глубоководной антарктической фауны. Для нас, как впоследствии и для
всего ученого мира, оказалось полной неожиданностью, что
у берега полярного континента не только существует
океаническая жизнь, но что она представлена очень богатой фауной.
Наше открытие опрокинуло старые общепризнанные
представления.
Магнитологические работы продолжались в эти дни как
обычно. Однако базальтовые скалы вследствие содержащихся в них
минералов отклоняли магнитную стрелку.
Мы по-прежнему обнаруживали на берегу много тюленей,
и наши собаки были обеспечены тюленьим мясом в изобилии. Нам
часто представлялась возможность наблюдать жизнь тюленей
на берегу: их ленивую лежку и радость по поводу того, что вода
еще не покрылась льдом. Берначчи, хороший фотограф, всегда
оказывался наготове со своим аппаратом.
Однажды на берегу разлегся один необычайно красивый
тюлень. Он привлек внимание Берначчи, и тот выбежал из хижины
с самым большим и самым лучшим аппаратом.
Как обычно оживленный и весьма озабоченный тем, чтобы
получить с животного хороший снимок, Берначчи очень вежливо
обратился к тюленю с просьбой открыть глаза и улыбнуться.
Подражая обращению профессиональных фотографов
цивилизованного мира со своими клиентами, он воскликнул: «Прошу
вас, улыбнитесь!» и попросил лейтенанта Колбека, чтобы тот
растолкал зверя. Сам же Берначчи, накинув на голову большой
кусок черной бархатной ткани, наводил на животное объектив
и согнувшись подбирался к тюленю.
Лейтенант Колбек, как его об этом просили, изрядно толкнул
тюленя, и неожиданно чудовище бросилось в сторону фотографа.
Тут ситуация полностью изменилась. Нападение тюленя
дало нам возможность созерцать чудную картину: Берначчи,
лежа на спине и дрыгая ногами, высоко поднимал в воздух до
рогой его сердцу аппарат; лицо его закрывал милосердный
бархат, из-за которого он не мог видеть наших злорадных
улыбок.
2 апреля разразился сильный шторм с максимальной
скоростью ветра, равной 82 английским милям в час. Высыпало много
снега, который на плоском полуострове надолго не задержался,
но между домиками образовался 12-футовый сугроб. Снегомер
на мысе Адэр оказался мало пригодным инструментом: снег
сдувало в сторону, и та небольшая часть, которая оседала в
снегомере, не давала правильного представления о среднем
количестве осадков.
У многих из нас болели глаза, особенно страдал от этого
Ганссн. Он вынужден был носить защитные очки.
19 апреля доктор Клевстад открыл в скале на мысе Адэр
пещеру глубиной примерно в 50 метров. Пещера была чарующей
красоты, стены ее покрывали ледяные кристаллы, с потолка
свисали длинные ледяные сосульки, делая ее похожей на
сталактитовую пещеру.
Мы тщательно обследовали ее и установили, что она вырыта
морем—бесконечные удары волн размыли мягкий базальт.
Весь апрель в бухте Робертсон не могло воцариться
спокойствие. Если один день морозило и бухта покрывалась льдом,
то на следующий день шторм взламывал лед и угонял его в море.
По сравнению с осенью ход течения стал другим; временами
создавалось впечатление, что течение в бухте изменит полностью
свое направление. Вода шла как будто с юга, чтобы, обогнув
мыс, пересечь устье бухты и дойти до западных утесов. Здесь
течение поворачивало и шло на юго-восток параллельно хребту
Адмиралтейства, пока не достигало другого конца бухты
Робертсон, где оно опять поворачивало и направлялось к мысу Адэр
с тем, чтобы дойти до нашей узенькой прибрежной полосы.
Таким образом, течение как бы обегало всю бухту и затем вновь
уходило в океан. Сильные водовороты возникали в тех местах,
где течение, обогнув бухту, опять встречалось с собственными
водными массами, устремлявшимися в западном направлении.
Любопытно было наблюдать за ходом течения. Задача эта
облегчалась теми льдинами, которые оно несло. В бухту
Робертсон вплывали среди других льдин и крупные айсберги. Тут
некоторые из них цеплялись за дно и застревали. Малые же
айсберги плыли, следуя за течением, вокруг всей бухты.
Айсберги, которые пришлось нам видеть, напоминали часто большие
плавающие крепости. Они имели в высоту 200—300футов и
отличались совершенно плоской поверхностью. На верхних 20—30
футах ледяной горы можно было заметить следы периодического
снегопада. Очевидно, снег падал на ледники превращался в лед
такой же плотности, как и остальной, отдающий синевой,
глетчерный лед, из которого состояла основная масса ледяной горы.
Различные снеговые слои мы могли ясно различить.
Если учесть, что объем подводной части айсберга в восемь
раз больше, чем объем видимой надводной его части, то можно
не удивляться тому, что многие из этих чудесных произведений
природы, попадая в морскую бухту, касаются в конце концов дна
и становятся неподвижными.
Нередко видели мы также, как они плыли навстречу ветру
и даже навстречу поверхностному течению. С колоссальной
скоростью устремлялись они против дико ревущего шторма и
посрамляли на наших глазах нелепую теорию о том, что движение
айсбергов определяется направлением ветра. Они доказывали
воочию, что в большинстве случаев движутся под действием того
течения, которое господствует в более глубоких слоях воды и
давит на основную массу айсберга.
Иногда случается, что верхнее течение идет в одном
направлении, а подводное нижнее в другом, и тогда мы наблюдаем
своеобразное и непривычное явление: айсберг плывет против
течения.
Даже после того как бухта замерзла, айсберги время от
времени разгуливали по ней, взламывая ледяные поля. Своей
сверкающей носовой частью они отбрасывали в стороны, как пену,
многотонные ледяные глыбы. Казалось, какая-то невидимая
сила гнала этих посланцев Южного полюса на север, в области
более умеренного климата, где они таяли и погибали в теплых
объятиях идущих с севера морских течений.
Исключительно важно поэтому уметь определять те основные
течения в южном полушарии,.от которых зависит передвижение
айсбергов. Многие корабли, идущие из Европы в Кейптаун
или вокруг Кейптауна в Индию и Австралию и
возвращающиеся оттуда, огибая мыс Горн, встречают опасных
посланцев Южного полюса и погибают в результате столкновения
с айсбергами. Уже по одному этому можно судить, какое
большое значение имеет для судоходства в южных водах
