Текст книги "У Южного полюса"
Автор книги: Карстен Борхгревинк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)
духовная—оставляет желать много лучшего.
Вспоминается мне 23 января 1895 года. В этот день я впервые
ступил ногой у мыса Адэр на южнополярный континент.
Большинство пингвинов старшего поколения резвится в воде;
молодежь, покрытая серым оперением лишь наполовину,
разгуливает на свободе и производит довольно жалкое впечатление.
Часть молодых пингвинов, полностью сменившая оперение,
устраивается на берегу и собирается приступить к упражнениям
в плавании. Родители больше их не кормят. Питание давно уже
стало скудным, сами родители живут сейчас за счет жира,
накопленного в хорошие дни. Голод заставляет молодых самих
заботиться о себе.
Родители, по-видимому, считают, что активность молодых
пойдет им на пользу и, кроме того, освобождает стариков от
излишних забот.
24 января. Шторм продолжается. Море неспокойно. Тяжелые
волны обрушиваются на южный берег бухты Робертсон.
Находиться в домике стало почти невыносимо. Шесть дней
стояла такая ужасная буря, что мы не могли высунуть и носа.
Из-за отчаянного ветра по косе можно было ходить лишь с
большим трудом, а спустить лодку на воду совершенно
невозможно.
Боюсь, что настроение упало ниже, чем столбик ртути в
барометре. Это, подлинно, дни испытания. Не знаю, как бы мы их
перенесли, не будь с нами Савио.
25 января. Шторм держится, но как будто слабеет.
Весь облачный покров равномерного светло-серого цвета.
Где при такой погоде может сейчас находиться «Южный Крест»?
В прошлый раз, когда в этом месяце стояла примерно такая же
погода, мы с «Южным Крестом» были на 66°16' южной широты.
Гигантские буревестники улетели в сторону моря,—отсюда
я заключаю, что погода изменится к лучшему.
Около полудня ветер внезапно улегся.
Во второй половине дня Фоугнер при тихой погоде выловил
с глубины 15 сажен очень красивую губку.
Шесть часов вечера. Полный штиль. Снегопад. С
прекращением шторма взрослые пингвины возвращаются к своим гнездам
и ободряют молодежь по мере сил. По-видимому, во время бури
они держались в воде; оставаться на мысе было в эти дни прямо
жутко. Не знаю, право, кому пришлось хуже—пингвинам
или нам.
Сегодняшний день мы употребили на то, чтобы составить
реестр всем нашим продовольственным запасам.
Доктор Клевстад содержит продовольственный склад в
образцовом порядке и может мгновенно отыскать все, вплоть до самого
маленького предмета.
26 января я пустился в путь в сопровождении Савио, чтобы
собрать образцы фауны на берегах бухты Робертсон; каждый
из нас плыл в отдельной лодке.
В момент отъезда стояла прекрасная погода, и лодки быстро
заскользили по зеркальной поверхности бухты. Вода лежала
так тихо и неподвижно, что жаль было возмущать чудесную
кристально чистую влагу ударами весел.
Савио положил позади себя в лодке пса Бурмана, в моей
лодке роль балласта играл захваченный нами провиант.
Вскоре мы достигли того берега или склона, на котором
пытались укрыться во время первой поездки на санях. Здесь
высадились и осмотрели запасы продовольствия, оставленные
в прошлый раз.
Едва мы успели покончить с этим делом, как я заметил
на снегу, покрывавшем склон, следы чьих-то лап, скорей всего
собачьих. Однако они показались мне чересчур маленькими,
да и по рисунку мало похожими на следы самоедских собак.
Следы шли с севера и проходили по таким крутым местам,
где собака не могла бы поставить лапу.
Мы внимательно изучили следы и нашли, что они тянулись
с полуострова и по этому признаку могли бы, по-видимому,
принадлежать одной из наших собак. Однако у нас не было
ни одной собаки с такими маленькими лапами —и все собаки
были в лагере налицо.
Быть может, это одна из тех собак, которые отстали во
время нашей последней поездки на санях? Возможно ли, что
собака нашла себе лучшее местопребывание, чем мыс Адэр?
Что же все-таки это за пес, который предпринял в одиночку
такое странное и, по-видимому, бесцельное путешествие по
скалам?
К югу следы вели в направлении бухты, затем они
поворачивали к леднику, недоступному с моря для человека. С помощью
своего прекрасного бинокля я мог разглядеть, как следы
поднимаются далеко вверх по леднику.
Действительно ли это следы одной из тех отставших собак,
которых мы при последней поездке на санях предоставили
собственной участи? Большинство из них, пытаясь следовать за
нами, погибло*.
Пройдя по этим следам так далеко, как могли, и убедившись,
что они не поворачивают обратно на мыс Адэр, мы снова
занялись собиранием образцов. На базу возвращались
великолепной ночью, залитые тончайшими переливами синего, зеленого,
желтого и красного цвета.
Лодки быстро скользили от ударов весел. Скоро мы
оказались опять у склада, оставленного на месте былого убежища,
и здесь решили сделать передышку. Лодки вытащили на сушу,
извлекли продукты и расположились на отдых, каждый в своей
лодке.
Я с большим трудом пролез через маленькое отверстие
лодочного дека на дно лодки и с наслаждением вытянулся во всю
длину, укрывшись парусиной, как вдруг услышал ужасный
незабываемый крик. Это кричал Савио:
– Лавина, лавина! Вылезай, вылезай!
В тот же момент моя лодка испытала легкий толчок, и затем
послышался оглушительный грохот.
Высунув голову из-под дека, я увидел рядом со своим
суденышком рухнувшую лавину и много принесенных ею тяжелых
камней.
Я стал оглядываться кругом. Дышать было почти
невозможно. В воздухе стояло густое облако снега, и самый воздух стал
плотным и тяжелым. Все это было делом секунды. Снеговые
массы и обломки скал пролетели с грохотом дальше в море,
взметнув столбы воды.
– Все обошлось лучше, чем я думал,—крикнул мне Савио
с какого-то пригорка, на который он вскочил в последнюю минуту
* Происхождение этих следов так и осталось невыясненным.
Услышав катившуюся с горы лавину и увидев летящие
впереди обломки скал, Савио толкнул мою лодку с тем, чтобы она
очутилась на воде и тем самым спасти мою жизнь. Неизвестно,
оказалась ли лодка с моей персоной слишком тяжелой или она
примерзла к почве, но достоверно лишь то, что у Савио не было
времени повторить толчок: следовало думать о собственном
спасении. Ему удалось добраться до высокого и притом укрытого
места, где он сейчас и стоял.
После пережитого мы сочли за лучшее грести дальше и
спустили лодки опять на воду. По пути домой мы едва не потеряли
нашего норвежского пса Бурмана. Он упал с лодки Савио
и пытался плыть к берегу. Но нигде на крутом берегу не
находил места, где мог бы вылезти.
Пес испытывал страх перед лодками. Надо сказать, что
вообще нелегко втащить собаку в лодку из воды, а эта лодчонка
опрокидывается, к несчастью, чересчур легко. Тщетные
усилия Бурмана выбраться на берег указывали на то, что ожидает
нас самих, если лодки перевернутся.
Больше получаса длились спасательные работы, которые
Бурман непрерывно усложнял.
Мы должны были буквально охотиться за ним. Один раз нам
объединенными усилиями почти удалось вытащить пса из воды,
при этом каждый поднимал его с одного бока. Но, оказавшись
в воздухе, пес стал барахтаться. Чтобы сохранить лодки в
равновесии, пришлось его выпустить. Бурман опять упал в воду и
сделал новую попытку выбраться на берег.
Ничего у него не вышло, и мы уже начали сомневаться,
удастся ли его спасти, так как он, по-видимому, закоченел в
холодной воде и беспрестанно жалобно выл.
К счастью, в последний момент мы наткнулись на
небольшую льдину, принесенную течением. Пес взобрался на льдину
и прыгнул с нее в лодку Савио, при этом чуть не перевернув ее.
На мысе Адэр мы застали всех обитателей дома крепко
спящими. Савио и я тихонько добрались до своих коек и скоро
заснули с приятным сознанием, что счастливо избегли немалых
опасностей и что позади остался день, полный приключений.
Во сне еще развертывалось передо мной все красочное
великолепие полярной ночи, когда я проснулся внезапно от того,
что кто-то изо всей силы ударил кулаком по большому столу
и громовой голос наполнил домик:
– Принимай почту!
Это был капитан Йенсен.
Первым из нас встретил капитана Йенсена Кольбейн Элефсен.
Он вышел рано утром наколоть из старого ящика щепы для
растопки кухонной печи. В это время он увидел очертания чего-
то «высокого», приближавшегося к нему с севера. Это «нечто»
выглядело наподобие императорского пингвина.
Кольбейн Элефсен вглядывался изо всех сил. Он тер себе
глаза и снова глядел. Любопытство его нарастало. Что это такое?
Пингвин ли это? Нет, это было больше, гораздо больше самого
большого пингвина, какого ему приходилось видеть.
Изумление его с минуты на минуту росло.
Во имя всего святого, что бы это могло быть? Пингвин или
человек? Восемь остальных членов нашей компании лежали
в домике на своих койках. Ни одним из них «это» не могло
быть.
Но кто же это в таком случае? Десятый—Гансон—лежал
высоко на холме... У Кольбейна помутилось в голове; уж не во
сне ли он это видит? Наиболее вероятное объяснение казалось
наименее правдоподобным, более того, немыслимым. «Южный
Крест», о судьбе которого мы гадали месяцами, нигде не был
виден.
Человек? Но человек, не принадлежащий к числу восьми его
товарищей...
И внезапно все стало ясно. Тот, кто приближался к Элефсе-
ну, был капитаном Йенсеном. Элефсен бросился ему навстречу,
они обменялись рукопожатием.
– Все живы?
– Нет.
– Кого потеряли?
– Гансона.
И Йенсен, неся за плечами мешок с почтой, быстро вошел
в домик.
Во взоре Йенсена я прочитал сразу, что на судне все в
порядке и что он не принес никаких дурных вестей. С того времени,
как мы расстались, с судном никаких неприятностей не было.
Хотя команде и пришлось за эти месяцы сильно страдать от
мороза и непогоды, но все остались в живых.
«Южный Крест» остановился к северу от пояса льдов.
Капитан Йенсен и матрос Ингвар Самуэльсен добрались до берегового
припая на вельботе. Самуэльсен остался на берегу с лодкой,
а капитан Йенсен стоял перед нами бодрый и здоровый, имея
при себе почту из Европы.
Все было высыпано на стол. Перед нами предстали письма
и газеты, полные новостей из внешнего мира.
Англичане воевали с бурами—английские газеты были
переполнены военными сводками.
Затем каждый со своими письмами удалился к себе в
угол.
Восстанавливать ход событий в их последовательности было
невозможно. Сперва мы узнавали о том, что случилось в
последнюю очередь: читая сначала о результатах, а после о том, что
их породило.
Как много изменилось за год! Как быстро текут события!
Человеку нужно быть отрезанным от культурного мира на
некоторое время, лишь тогда он может обнаружить
головокружительный бег истории.
Пока каждый из нас в своем узком кругу созерцает
ежедневные события, кажется, что все они имеют огромное значение.
Но при этом от нас ускользает самое важное—основная
тенденция, та конечная цель, к которой стремится и которую
подготовляет множество мелких событий. Крупные вехи истории
нам часто становятся понятны лишь многие годы спустя. И
когда промежуточные звенья исчезают из памяти, нам
кажется, что произошел скачок от того, что было, к тому, что
стало.
Именно так и получилось с нами.
Мы оказались в мире, куда не доходили сведения о
ежедневном ходе событий. Окружавшие нас скалы, ледники,
проявления южнополярной жизни несли на себе следы огромных
изменений, происшедших на протяжении времен. Но каждая
ступень измерялась здесь тысячелетиями.
Это различие в темпах развития в старом мире и в том новом
мире, где мы находились, необычайно резко бросилось мне
в глаза, когда 28 февраля 1900 года по нашему летосчислению
мы разбирали почту, впервые поступившую на южнополярный
континент.
События, казавшиеся многим обитателям земного шара
грандиозными и захватывающими историческими поворотами,—
что они значили в сравнении с тем, о чем повествовал великий
южнополярный континент? С тем, о чем гласили вершины этих
гор, ледники, фауна морская, воздушная и наземная, с итогами
тех геологических эпох, рядом с которыми бытие человека
кажется не длиннее, чем жизнь мухи-поденки.
Что имеет в этом мире ценность для человека, если
результаты его труда, его жажда познаний переходят по наследству
к новому поколению поденок.
Что же имеет ценность?
– Работа!
Вселенная меняется непрестанно, и непрерывно расширяется
поле для работы. Каждое открытие—это ворота в новую область
исследований, это стимул для дальнейшей деятельности человека.
В большинстве своем мы получили хорошие вести, но кое-
кто получил и удручающие. Умерли родные, желавшие
счастливого пути при нашем отъезде из Норвегии. В нашу маленькую
колонию вторглась далекая жизнь, состоящая всегда из
хорошего и дурного.
Один пакет с письмами остался лежать на столе нетронутым.
Эти письма предназначались для Гансона, нашего товарища,
лежащего там, высоко на холме. Когда мы смотрели на эту
маленькую связку, оставшуюся на грубо сколоченном
деревянном столе, в памяти снова ожила горькая утрата...
К полдню «Южный Крест» был уже неподалеку от берега.
Я, Йенсен и лапландец Савио поплыли к нему. Лапландец и я
гребли, усевшись в лодку; капитан Йенсен и Самуэльсен плыли
на своем вельботе.
Первыми добрались до судна я и Савио. Когда мы были
уже в пределах слышимости, команда приветствовала нас
долгим раскатистым «ура», из судовых пушек был дан залп.
Вот спущен веревочный трап, и несколько мгновений спустя
нам навстречу протянулись крепкие руки. Велики были радость
и ликование. Никогда я не забуду той сердечности, с которой
нас встретили.
Следы полного труда и лишений года можно было заметить
и на самом капитане Йенсене и на его команде. Вопреки этому
они полностью сохранили свой юношеский пыл, свою любовь
к опасным приключениям, свой интерес к общему делу.
Капитан Йенсен немедленно представил мне подробный
отчеа о том, как «Южный Крест» бороздил во всех направлениях
океан к северу от нас, а также о всех выполненных за это время
работах и вообще о всем пережитом*. Цели, которую я перед
ним поставил, он достиг: судно находилось в образцовом
состоянии. В этом отношении мы могли быть совершенно спокойны
и теперь в состоянии продолжать свое рискованное путешествие
«а юг, к Великому ледяному барьеру.
В последующие дни на судне освободили достаточно места,
чтобы мы могли взять на борт все, что было в хижинах на мысе
* Этот отчет приводится в конце книги.
Адэр: коллекции, провиант, оборудование, которое могло
понадобиться во время нашей поездки к югу.
Приступить безотлагательно к погрузке мешала дурная
погода, нагрянувшая с юго-востока. Ветер и волны швыряли
«Южный Крест» туда и сюда и не раз угрожали угнать его вновь
из бухты в океан.
Когда ненастная погода, наконец, прошла, «Южный Крест»
стал на якорь как раз в том месте, где в прошлом году
производилась высадка. Началась утомительная работа по погрузке
инструментов, ящиков с коллекциями, провианта и
оборудования; для перевозки мы использовали вельботы.
Вновь пришлось нам, загружая вельботы, окунаться в
непрерывно катившиеся по каменистому дну ледяные волны;
вельботы не рисковали подойти к берегу вплотную из-за
быстрого прибрежного течения. Это была опять та же изнурительная
работа, те же тяжелые испытания, через которые мы прошли
в свое время при высадке.
На мою долю выпало самое тяжелое испытание: мне с
помощью обоих лапландцев надо было застрелить собак, которые
из-за болезни, старости, инвалидности больше не годились
для работы. Некоторые из них инстинктивно чувствовали
грозящую опасность. Мне стоило большого труда направить
смертоносное оружие на этих преданных и умных животных, которые
так долго нас сопровождали и которым мы многим были обязаны.
И все же, пожалуй, для измученных животных этот день был
самым счастливым с тех пор, как они резвились щенками в своем
родном краю.
Я оставил в домиках большое количество провианта и десять
тонн хорошего угля. Тут же был положен подробный список
содержимого отдельных ящиков. Я надеюсь, что это принесет
пользу будущим экспедициям.
Специальным документом я предоставил начальнику
экспедиции, которая явится после нас на полуостров,
неограниченное право использовать указанный провиант и топливо.
Затем я оставил короткий письменный обзор выполненной
работы и сообщил координаты важнейших обнаруженных нами
географических пунктов. К обзору были приложены
фотографические снимки с этих пунктов, а также с наших коллекций.
Если суждено чему-либо случиться с нами по пути на юг,
то эти материалы частично сохранят для науки результаты
наших трудов.
Покончив с этим делом, я в сопровождении научных
работников и части команды «Южного Креста» поднялся на мыс
Адэр, где посетили могилу Гансона. Я распорядился укрепить
на валуне железный крест с латунной дощечкой, на которой были
выгравированы имя, возраст и дата смерти Гансона. После
этого все мы вновь отправились на корабль.
2 февраля я дал приказ об отплытии. «Южный Крест»
развел пары и направился из бухты Робертсон. Густые облака,
подобно огромному занавесу после первого акта драмы, стали
спускаться с горных вершин и скрыли от наших глаз место
действия первого драматического этапа экспедиции.
Вперед на юг, вперед к новым открытиям в великих и
чудесных морях и землях Южного полюса, вперед к новым приключег
ниям!
Уже 3-го числа стал виден остров Поссешен. Было три часа
утра, когда я поднял научных сотрудников с постели. Они крепко
спали на теплых койках в приятном сознании, что
большая доля трудностей осталась позади. А «Южный Крест» в это
время сонно покачивался на крупной зыби Южного
Ледовитого океана.
В шесть часов утра мы застопорили машину и спустили
вельбот. «Южный Крест» находился в двух милях от северного берега
острова Поссешен, примерно на том самом месте, где в 1895 году
остановился «Антарктик».
Дул легкий бриз, однако зыбь была велика. Течение вдоль
того каменистого берега, где мы высадились в 1895 году, было
довольно сильным.
Как и тогда, высадка на берег представлялась далеко не
легкой. Море швырнуло наш вельбот на берег с тем, чтобы в
следующее же мгновение тяжелая волна, оставив на берегу боль-
шие камни, стремительно оттащила нас назад. Лишь
величайшая осторожность позволила нам сохранить лодку.
При первых неудачных попытках высадиться, обратная
волна неоднократно отбрасывала вельбот от берега, киль его с
силой проезжал по камням.
Наконец, использовав благоприятный момент, мы все
одновременно прыгнули в воду и задержали вельбот руками на
берегу; прибрежное течение едва не оторвало нам ноги.
В этом районе океана имеется сильное северное течение.
«Южный Крест», дожидавшийся нас под парами, чтобы
удержаться на месте, вынужден был непрерывно пускать в ход винт.
Мне сразу бросилось в глаза, что на этот раз на острове
снега гораздо больше, чем было в момент посещения острова
в 1895 году.
Теперь почти всю равнинную часть острова покрывал слой
снега метровой толщины. На острове также значительно меньше
было, чем в прошлый раз, пингвинов.
Мы нашли множество поморников, которые по своему
обыкновению встретили нас громкими криками; они неотступно
налетали на нас и били крыльями. В глубине острова было много
гигантских буревестников.
В месте высадки увидели тюленя Уэдделла, а также морского
леопарда; застрелить их не удалось—потревоженные нами, они
немедленно скрылись в воде.
Вскоре после высадки мы нашли столбик, перенесенный
с «Антарктика» в 1895 году, а также оставленный тогда футляр
с запиской. Написанное хорошо сохранилось, дата и подпись
были так отчетливы, как будто их только что нанесли на бумагу.
Теперь каждый из нас расписался на листке бумаги, и я вручил
железному ящику судьбу этого нового документа.
Разделившись на два отряда, мы разошлись по обеим сторонам острова
с тем, чтобы их обследовать и собрать коллекции.
Мы обнаружили ту же растительность, которую находили
в 1895 году; собранные нами образцы горных пород, из
которых сложен остров, были только более полным набором
коллекций, привезенных в Европу в прошлый раз.
Ноздреватый базальт, базальтовые валуны, гранит и полевой
шпат—вот основные геологические образцы, доставленные нами
на судно.
На этот раз мне удалось найти у подножья пика Арчера
растительность; в 1895 году флора была обнаружена только
на северо-восточном мысе. Кроме того, на этот раз я взошел
на совершенно свободную от снега вершину горы.
Уже в момент высадки атмосфера была лишена прозрачности
и таила в себе что-то угрожающее; когда же стало свежеть,
я посчитал благоразумным вернуться на судно.
Северная часть острова Поссешен, где мы высадились,
лежит на 7Г26' южной широты и находится на расстоянии при-
мерно двух миль от восточного берега континента, который"
здесь немного ниже берега бухты Робертсон.
В южном направлении на расстоянии примерно одной мили
от большого острова Поссешен лежит второй маленький
островок с такими же, как и северный его сосед,
курьезно-фантастическими очертаниями.
В юго-восточном направлении поднимаются из моря
одиночные крутые утесы. Издали они кажутся большими зданиями
с башенками и дымовыми трубами. Эти утесы имеют в высоту
приблизительно 750 футов. Один из утесов прорезан туннелем,
который был прорыт морем и настолько велик, что такое судно,
как «Южный Крест» с его высокими снастями, могло бы пройти
через него беспрепятственно.
Вскоре после нашего возвращения на судно машина
заработала, и мы поплыли дальше на юг, старательно занимаясь
фотографированием берегов.
Едва мы оставили остров Поссешен, как на пике Арчера
стали сгущаться облака. В конце концов всю западную часть
острова окутал непроницаемый туман. Барометр падал, что
заставляло меня ждать непогоды. Однако через несколько часов
воздух стал опять идеально прозрачным. Работа на борту кипела.
Все были заняты секстаном, компасом, вылавливанием
планктона, измерением глубин.
Температура воздуха была —5° Ц. Температура
поверхностного слоя воды в море равнялась —4° Ц.
Барометр показывал 29,1—29,2 дюйма.
В 6 часов мы были на уровне мыса, который Росс видел издали
и который он назвал мысом Галлет... Мыс этот представляет
собой голый утес, поднимающийся примерно на 900 футов;
вершина его свободна от снега.
Наряду с другими работами нам удалось сегодня сделать
несколько удачных снимков береговой полосы вплоть до мыса
Галлет.
Вечером показалась вершина острова Кульман. Она
высилась на юге, четко выделяясь на фоне свободного от льда моря.
Рано утром следующего дня мы находились примерно в 3
милях от западного берега острова Кульман; перед нами был»
крутые скалы с покрытой снегом и льдом конической вершиной,
свидетельствующей об их вулканическом происхождении.
В одном месте скалистая стена совершенна отвесно
поднималась из моря на 500 метров. Справа и слева от нее высота
скал достигала всего 30 метров.
За несколько минут до 9 часов утра я приказал спустить
на воду вельбот, взял с собой Берначчи, Колбека и одного
матроса. Мы гребли по направлению к двум выдававшимся в море,
выветренным и бесснежным выступам скалы; между ними
образовалось нечто вроде маленькой защищенной гавани, в которой
можно было произвести высадку.
На расстоянии примерно одной морской мили от острова
встретились в большом количестве тяжелые дрейфующие льды.
Они затруднили наше продвижение и потребовали величайшей
осторожности. Льды непрестанно двигались, поскольку и здесь,
у острова Кульман, существует сильное течение.
Каждое мгновение наша лодка подвергалась опасности быть
затертой льдами. Часто в последнюю минуту, когда проход,
по которому мы двигались, внезапно с шумом смыкался и
большие обломки льда с дикой силой громоздились друг на друга,
нам приходилось поднимать вельбот на какую-нибудь льдину.
После долгих поисков удалось найти место для высадки,
однако высадка была связана с серьезной опасностью. Двум из
нас пришлось спрыгнуть с вельбота на берег; в это время двое
других, борясь с прибрежным течением, старались уберечь
лодку, чтоб она при попятном движении огромных волн не была
разбита о неровное каменистое дно.
Это была первая высадка на острове Кульман, на который
до того еще ни разу не ступала нога человека.
Остров состоит из тех же вулканических пород, что и мыс
Адэр. Мы не смогли обследовать остров более подробно, так
как доступным был лишь тот свободный от снега участок, на
котором высадились. Все же мы собрали весьма интересные
коллекции и сделали несколько очень поучительных снимков.
Между прочим, нам удалось сфотографировать северо-западный
мыс, где ледяной покров стекает с конической вершины острова
Кульман в виде глетчера в море, образуя спаянный с сушей
язык льда.
Поскольку ледяной покров здесь не движется по долине
либо глетчерному ложу, он не обнаруживает разрывов ни на
берегу, ни в том месте, где впадает в океан; его белоснежная
поверхность непрерывна на всем протяжении.
В малом масштабе мы увидели здесь то, что впоследствии
имели случай наблюдать в более высоких широтах,
приблизившись к Великому ледяному барьеру.
Средняя высота острова Кульман—900 футов. Лишь в очень
немногих местах выступает из-под ледяного покрова темная
горная порода. В длину остров имеет от 15 до 20 миль...
После сравнительно короткого пребывания у подножия
крутых скал мы, захватив свои коллекции, снова стали грести
к судну.
Посоветовавшись с капитаном Иенсеном, я решил вести
судно в западном направлении, в сторону континента, поскольку
здесь береговая линия издали казалась заметно ниже, чем в
северной своей части.
В 7 часов утра с помощью бусоли определили угол
магнитного склонения; склонение к востоку оказалось равным 96°.
В полдень прошли мимо далеко выдавшегося в море
мыса, который не отмечен на карте Росса 1841 года и, по
всей вероятности, не был замечен английскими
путешественниками.
Мыс имеет красивые очертания и ослепляет белизной. Берег,
от которого он отходит, сложен темной горной породой; его
омывают голубые волны.
Верхняя часть мыса напоминала вершину острова Кульман,
хотя и не поднималась так высоко. Я окрестил этот мыс в честь
своей жены именем Констанции. На юго-западе ледяной покров
этого мыса простирался в виде огромной равнины,
поднимавшейся над уровнем моря не более чем на 70 футов.
Первоначально мы все считали, что имеем перед собой низко
расположенную часть суши. Однако скоро я разглядел из
«вороньего гнезда», что мы находились у выхода в море огромной
бухты, тянувшейся на запад; ее северная береговая линия
заканчивалась мысом Констанции.
Вся эта бухта целиком заполнена материковым льдом,
спускавшимся с той высокой горной цепи, которую я обнаружил
из «вороньего гнезда» далеко на западе. Вершины этой горной
цепи, казавшиеся даже сквозь самый сильный бинокль
маленькими и незначительными, на самом деле должны быть
выше, чем пик Сабин.
В материковый лед, кромка которого находилась, как
упомянуто, на высоте 70 футов, врезалась на юго-западе бухта
протяженностью в три мили. Эта бухта внутри материкового льда
была покрыта ровной ледяной коркой; во многом она напоминала
глубокий, покрытый льдом фиорд на моей родине.
После некоторых размышлений мы подошли к самому краю
этого ледяного массива и, бросив якорь, закрепились там.
Теперь мы чувствовали себя в полной безопасности, словно
«Южный Крест» стоял в лондонском доке Св. Катерины.
У края льда мы нашли двух императорских пингвинов и
несколько пингвинов Адели. Сквозь бинокль на льду бухты можно
было разглядеть много тюленей. Вдали виднелось множество
черных точек, которые тоже казались тюленями. Я тотчас же
послал двух людей на санях, чтобы уточнить этот вопрос.
Берначчи и Колбек извлекли свою аппаратуру: инструмент
для определения угла наклонения и магнитометр. Аппаратуру
осторожно уложили на санях, запрягли наиболее спокойных
и самых сильных собак; наблюдатели отыскали на льду
подходящее место, установили инструменты и начали
работу.
Между тем посланные мною два человека с помощью
сигналов, которые я мог ясно различать сквозь бинокль, сообщили
о том, что черные точки оказались стадом тюленей (Leptonycho-
tes) в количестве около 300 штук.
За все время это было наибольшее скопление тюленей,
которое мне пришлось видеть в Антарктике. Естественно,
сообщение это вызвало живейший интерес на судне.
После обеда я с двумя людьми отправился на нартах
посмотреть на тюленей. В момент нашего прибытия большинство из
них лежали и спали вблизи большого разводья во льду, однако
отдельные животные находились в стороне, на сплоченном льду,
и имели индивидуальные «продухи».
Тюлени держались, как ручные, что обычно в этих районах,
почти не обращая на нас никакого внимания. Они посапывали
и пофыркивали, греясь на солнце. Пока мы закалывали одного,,
другой лежал тихо и доверчиво до тех пор, пока запах горячей
дымящейся крови соседа не доходил до его чувствительного
органа обоняния. Тогда тюлень вскидывал голову кверху,
расширял узенькие ноздри и втягивал в себя запах крови. В тот же
миг зверя охватывал неописуемый ужас, он с невероятной
быстротой бросался к «продуху» и исчезал в глубине, прежде чем мы
успевали опомниться.
Материковый лед во многих местах обрывался крутой светло-
зеленой стеной; в других местах он постепенно более или менее
крутыми уступами переходил в морской лед. У южного конца
бухты морской лед незаметно поднимался на высоту 70 футов,
до уровня материкового льда, и мы легко взошли на сплошной
лед, покрывавший на западе всю огромную бухту. Северное
побережье бухты простиралось с востока на юг, а южная ее
сторона тянулась с юго-юго-востока на северо-северо-запад.
Было бы нетрудно объехать бухту на санях, однако я не мог
включить подробное обследование бухты в свои планы,
поскольку лето уже далеко продвинулось вперед. К тому же
наблюдения из «вороньего гнезда» убедили меня в том, что горы,
ограничивающие бухту с запада, чрезмерно высоки и не дадут
возможности проникнуть в глубь континента.
Впрочем, будущим экспедициям надо будет в свое время
обследовать эту бухту. Им предстоит обработать собранный нами
и могущий оказаться полезным другим путешественникам
географический материал.
На обратном пути мы подъехали к Колбеку и Берначчи,
которые непрерывно работали с момента высадки.
Они установили, что наблюдения над магнитным склонением
в сочетании с определением интенсивности магнитных сил
являются в данном месте невыполнимыми из-за того, что зыбь,
господствующая в Ледовитом океане, обусловливает хотя и
легкие, но нарушающие работу инструментов колебательные
движения льда. Зато им удалось успешно определить угол
наклонения, который оказался равен 87°18'5".
В этой бухте мы могли бы провести совсем неплохо
антарктическую зиму на материковом льду, который двигался к
востоку крайне медленно.
В этом случае «Южный Крест» мы завели бы в покрытую
относительно тонким льдом бухту. Лед здесь насчитывал
