Текст книги "У Южного полюса"
Автор книги: Карстен Борхгревинк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)
озабоченными делами людьми в черно-белых одеждах. Между рядами
гнезд проходили вдоль и поперек неширокие улицы. Улицы были
настолько узки, что занятые высиживанием яиц пингвины могли
клювами доставать друг друга. И они непрерывно цеплялись
через улицу друг к другу, совсем как это делают настоящие
люди.
Промежутки между приемами пищи были у пингвинов очень
велики. Свои гнезда они не только тесно располагали на берегу
в нескольких футах над уровнем моря, но и в более высоких
местах. Я находил на мысе Адэр отдельные семьи пингвинов
в гнездах на высоте примерно в 1000 футов. Поскольку они
летать не умеют, а по суше подвигаются довольно неуклюже,
проходит, естественно, много времени, пока они проковыляют
вниз с крутого откоса возле мыса и снова вскарабкаются на
него.
Пища их состоит исключительно из морских животных
(ракообразных и мелкой рыбешки), поэтому в поисках
пропитания они вынуждены спускаться к морю.
В тех семьях, которых недостаток места на берегу загоняет
наверх, отцу семейства приходится много потрудиться, прежде
чем он накормит своих близких.
8 штормовые дни пингвины не отваживаются предпринимать
тяжелое и опасное путешествие по скале вниз и вверх, а
предпочитают неподвижно сидеть в своих гнездах. В это время они
живут, очевидно, за счет того толстого слоя жира, который
отложился у них под мощным оперением.
9 декабря мы обнаружили первого молодого пингвина,
только что вылупившегося из яйца. Он был прелестен в своей серой
мягкой пуховой шубке.
Кормление молодых пингвинов происходит следующим
образом. Они засовывают голову целиком в клюв одного из родителей.
Отец или мать во всю разевают глотку и изрыгают
полупереваренные остатки рыбы, которые исчезают сейчас же в покрытых
серым пухом зобах малышей.
Пингвины появляются на свет с темными лапками и
темными кольцами вокруг глаз. Лапы через несколько дней после
вылупливания становятся красновато-розовыми, черное кольцо
вокруг глаз превращается в широкий совершенно белый
кружок. Глаза всех взрослых пингвинов бывают им окружены, что
придает птицам вид, будто они носят очки.
Как во время высиживания яиц, так и в дальнейшем,
взрослые пингвины полны заботы о своих гнездах. Было весьма
интересно наблюдать птиц перед штормом. Сильные метели
никогда не заставали их врасплох. Уже задолго до того, как падал
барометр и поднималась температура, все пингвины, сидевшие
в это время ца гнездах, поворачивались клювом к юго-востоку,
откуда ждали сильного шторма. Очень любопытно наблюдать за
ними в это время.
Они прижимались телом к гнезду и старались прикрыть его
как можно больше. В обычную погоду они вертят клювом во
все стороны, чистят перья и перекликаются между собой; перед
штормом внезапно наступаеттишина, пингвины неподвижно лежат
правильными длинными рядами, устремив клювы в одном
направлении. Колония напоминает тогда огромный воинский бивак,
расположившийся под открытым небом. Эти меры
предосторожности принимаются так безошибочно точно, что в конце
концов мы стали пользоваться ими как лучшими и
надежнейшими признаками надвигающегося урагана.
Еще 14 октября, когда появился первый пингвин, временами
мы видели снежного буревестника (Pagodroma nivea), бурого
поморника (Megalestris Maccormiki) и отдельные экземпляры
гигантского буревестника (Ossifraga gigantea). Правда, они
появлялись на короткое время, но их беглые визиты на полуостров
указывали на близость весны.
Все эти виды так же, как и пингвины, держались зимой у
кромки льда и у незамерзших проходов вблизи свободного от
льда океана. Здесь добывали они свой привычный корм,
ракообразных и другие виды беспозвоночных. Гигантский
буревестник и поморник оставались, вероятно, на протяжении зимы в
непосредственной близости от пингвинов. Первый из них пожирал
пингвинов, которые пали жертвой надвинувшихся на берег
ледовых нагромождений; последний нападал на пострадавших и
больных пингвинов, чтобы убивать их и питаться их мясом.
Гигантский буревестник менял, таким образом, свое
привычное меню и, подобно стервятнику, начинал питаться
павшими птицами и тюленями; поморник держался куда более нагло
и нападал не только на пингвинов, но и на упряжных собак и
даже на нас самих.
Поморник падал с высоты, как молния, бил нас своими
крыльями и не желал отвязаться. Пингвинов поморники преследовали
непрестанно; нам же они стали всерьез досаждать лишь тогда,
когда принялись за высиживание своего выводка. Поморника,
однако, легко убить налету с помощью коротких палок. В
отличие от других птиц снежный буревестник придерживался
только той пищи, которая предназначена ему природой от рождения.
Он вылавливал ракообразных, а иногда и мелких рыбок.
Правда, и снежный буревестник охотно усаживался на землю вблизи
окровавленных внутренностей тюленя, когда мы потрошили
последнего. Все же я никогда не видел, чтобы эта птиц# садилась
на тушу убитого тюленя или хватала остатки его мяса.
Некоторое время сидела она, опустившись на снег вблизи тюленьих
потрохов, рядом с пятнами крови и втыкала порой свой клюв
в окровавленный снег. Мне кажется, ее влекло к кровавым
следам, которые всегда характеризуют собой продвижение
цивилизации в неведомые районы, простое любопытство.
Весьма возможно также, что снежный буревестник издали
принимал красные пятна крови на снегу за мелких
ракообразных, которые составляют его основной корм.
Бурый поморник, в противоположность снежному
буревестнику, после свежевания тюленя немедленно садился на
окровавленную, еще дымящуюся тушу. Больше того, он подлетал по
временам и тогда, когда мы еще не успевали закончить свою
работу. При этом он был так нахален, что, пока мы занимались
отделением головы, он уже вцеплялся в ласты.
Однако, присутствие поморника и снежного буревестника
при убое животных носило скорее случайный характер.
По-иному обстояло дело с гигантским буревестником. Он немедленно
появлялся, едва лишь первые капли тюленьей крови обагряли
снег.
У этих птиц должно быть либо исключительное обоняние,
либо особенным образом устроенные глаза. Часто мы не видели
гигантского буревестника на протяжении целого дня, но
стоило нам забить тюленя, как он немедленно был тут как тут.
В этой птице и в ее внезапном появлении было что-то
зловещее.
Гигантский буревестник имеет большое сходство с
альбатросом; как и последний, он бывает разнообразной окраски, хотя
редко встречающиеся белые экземпляры являются всегда
альбиносами.
Обычно он бывает темно-коричневого цвета, имеет такой же,
как у альбатроса, крепкий клюв, такие же внимательные,
зоркие глаза...
На бесконечной белой равнине я стою один на один с
дремлющим тюленем... Ослепительное солнце отражается от снежных
кристаллов... Нож для закалывания тюленей покидает свой
деревянный футляр с шорохом, который будит тюленя. Он поднимает
голову с большими темными доверчивыми глазами... Снова
засыпает, освещенный солнцем, на мягком снегу... Ласты
шевелятся—ему что-то снится, он испускает вздох через нервно
дрожащие ноздри.
По существу это грех, великий грех!.. Убить прекрасное
создание, одаренное таким взглядом, покрытое такой красивой
мягкой шкурой!..
Несмотря на толстый слой жира, снизу, под левым ластом,
отчетливо видны регулярные сокращения сердца. Да, это грех...
и тем не менее... бросаешь вокруг быстрый взгляд... взгляд
робкий, боязливый, пристыженный... Никого невидно... Кругом
простирается бесконечная белая равнина... Сверху слепит глаза
солнце.
Мгновенье, и кровь изливается сильными толчками из
пробитого насквозь, еще бьющегося сердца.
Тюлень приподнялся на передние ласты, темные глаза
становятся еще красивее, еще выразительнее... Они полны боли
и неописуемого ужаса... Еще секунда... и глаза гаснут, а
прозрачные слезы льются из них, смачивая шкуру.
Привычка ожесточает... но за ту минуту, пока начнется
свежевание, что-то заставляет бросить еще один взгляд на
горизонт... Один на один с убитым животным!
Нет, нет—совсем рядом сидит крупная темная птица
отталкивающего вида и смотрит на меня.
Это—гигантский буревестник!
Едва снята шкура и отделена голова, как птица уже
впивается в тюленьи мышцы, отрывает и проглатывает, давясь,
большие клочья мяса. В глотке ее один за другим исчезают
куски мяса. На шее птицы образуется шар. Медленно и с
большим трудом проталкивается этот шар книзу.
Птица глотает и глотает, пока ее мягкие лапы с
плавательными перепонками почти уже не держат ее.
Неоднократно после такого пиршества нам почти удавалось
поймать голыми руками объевшегося буревестника.
В таких случаях он прежде всего пытался убежать на своих
мягких и относительно слабых лапах. Впрочем, вскоре он
отказывался от этой мысли, чтобы попытаться подняться в воздух.
Если для этого хищник оказывался чересчур отяжелевшим,
то он начинал уменьшать свой вес—изрыгал из себя свой
обильный обед: один кусок мяса за другим появлялся наружу, за ними
следовали, наконец, остатки рыб и морских беспозвоночных.
Затем буревестник отрывался от льда и после нескольких
взмахов устремлялся с молниеносной быстротой вдаль, покачивая
своими большими, неподвижно распростертыми крыльями.
Птица эта своей ненасытной жадностью производила прямо-
таки отталкивающее впечатление. Напротив того, при полете
она имела весьма внушительный вид, а экземпляры,
отличавшиеся альбинизмом, были очень красивы.
Удивительно, что эти редко встречающиеся альбиносы
держатся в стороне от своих соплеменников.
Обычно альбиносы летают вдали от других птиц, высоко
вверху. Происходит ли это потому, что прочие птицы ненавидят
альбиносов за их обесцвеченное оперение или же они сами
рассматривают себя, как принадлежащих к высшей расе, я не в
состоянии решить. Так или иначе, они держатся особняком;
застрелить их не так легко, как остальных. Альбинос также
никогда не позволяет себе спуститься на труп тюленя вместе
с другим буревестником.
Мы наблюдали, кроме того, в это время целые стаи капских
голубей (Daption capensis)—как с окраской в клеточку, которых
мы уже видели на «ревущих» сороковых широтах, так и их кузена
в коричневую крапинку (Thalassoeca antarctica) несколько
большего по величине. Этот, как его иногда называют,
коричневый буревестник имеет коричневую голову, коричневый щиток
на спине и коричневые крылья. Мы видели, как огромные
скопления этих птиц летали даже во время сильнейшего шторма.
Маленький черно-белый буревестник (Oceanites oceanicus),
на длинных ногах и с желтой плавательной перепонкой между
пальцами, часто летал в беспокойном одиночестве над ледяными
глыбами, но очень редко залетал на полуостров...
Вскоре после смерти Гансона я отправил экспедицию на санях
под руководством Колбека и Ивенса к утесам на южном берегу
бухты Робертсон на розыски птичьих яиц. Они вернулись в лагерь
2 ноября очень уставшими от тяжелой поездки.
Несколько дней пришлось им пролежать в палатке, так как
бурная погода не позволяла предпринять ничего существенного.
Шесть дней неистовствовал форменный ураган. В те дни тот же
самый шторм бушевал и на мысе Адэр; из всех штормов, которые
пришлось нам вынести, это был, пожалуй, самый страшный.
Колбек и Ивенс привезли из своей поездки интересный
зоологический материал, но птичьих яиц не нашли...
С начала ноября я регулярно посылал 2—3 человека на
возвышенность мыса Адэр, чтобы разглядывать оттуда ледовую
обстановку на севере.
Весна все больше приближалась. Солнце уже сильно
пригревало, и лед на суше и на море начал таять. С мыса Адэр можно
было отчетливо видеть на севере возникшие вдали во льду
небольшие разводья. Однако они скоро опять закрылись, и вновь
неподвижно распростерлась бесконечная белая равнина, преграждая
доступ к южнополярному континенту...
6 ноября 1899 года. Сегодня опять разразился сильный шторм
с юго-востока, вынудивший нас оставаться в домиках.
Фоугнер занят тем, что погружаете спирт и формалин образцы
морской фауны.
Доктор укладывает пингвиньи яйца в ящики, наполненные
солью. Яйца надо ставить острым концом книзу; они так
сохраняются лучше всего. В тени повесили рядами убитых и
ободранных пингвинов для замораживания.
Если что-либо произошло с «Южным Крестом», то с помощью
яиц и мороженой птицы мы сможем провести зиму относительно
благополучно. Я, например, охотно пробыл бы еще год на
южнополярном континенте.
Колбек ремонтирует собачьи нарты: они понадобятся для
запланированной мною поездки на розыски птичьих яиц в той
местности, где сильные штормы не позволили раньше добиться
эезультата.
Савио и Муст шьют перчатки из старых штанов и оленьих
шкур.
7 ноября. Снова сильный шторм. Температура поднимается,
гак что залежи гуано становятся совсем мягкими; проникающий
в домик запах аммиака оскорбляет наши органы обоняния.
Сегодня мы законсервировали 2000 пингвиньих яиц.
8 ноября. Сегодня рано утром Ивенс вышел на прогулку
и вернулся с красивой белой шкурой тюленьей самки. Погода
стоит прекрасная. Лапландец Муст сидит снаружи на льду,
греясь на солнце, и говорит, что он теперь ощущает близость
лета.
С мыса присылают донесение, что на северо-западе ясно видны
темные проходы во льдах.
9 ноября. С Мустом и 25 собаками я направился на юго-запад
от мыса Адэр. Доктор и лапландец Савио помогли нам пройти
кусок пути через тяжелые нагромождения льдов. Мы везли с собой
на санях в сложенном виде одну из парусиновых лодок.
У Двух Сестер доктор и Савио расстались с нами, а мы с
Мустом продолжали свой путь на юг по сравнительно хорошему
льду. Однако скоро нам преградили путь широкие разводья
во льду, и мы, растянув парусиновую лодку, устроили в ней
привал.
На севере в ледовых полях, где, по-видимому, происходило
сильное нагромождение льдов, стоял непрерывный глухой гул.
На следующее утро мы были на ногах с трех часов и,
захватив сани, инструменты, провиант и собак, продолжали свой
путь на юг, переправляясь через разводья. Великое множество
–белых буревестников летало у скалистых обрывов, составляющих
и здесь северную границу полярного континента.
Взрослые птицы разыскивали и приводили в порядок свои
старые гнезда. Родителям приходилось отгонять молодежь от
родного очага с тем, чтобы они подбирали себе на обрывах
подходящее место для устройства собственного жилья.
Хлопанье крыльев и громкий птичий щебет не умолкали.
Шум продолжался всю ночь. Наш интерес был в такой степени
возбужден, что не могло быть и речи о сне.
Так лежали мы на дне маленькой парусиновой лодки; под
нами трещал лед, а мы в это время вели зоологические
наблюдения над птицами, громоздившимися над нами на скалистых
обрывах.
В светлую весеннюю ночь нам требовалось мало отдыха.
Природа как будто устроила так, что «зимняя спячка», в кото-
рую мы были недавно погружены, летом делала сон излишним.
И действительно, отдыхали мы только часа три, затем вновь
направились к югу.
10-го числа, в первую половину дня, мы натолкнулись на
двух белых тюленей-самцов, ожесточенно дравшихся между
собой. Они наносили друг другу страшные удары клыками,
проникавшими сквозь слой жира до мышц; раны широко зияли.
из них хлестала кровь.
Они не обращали на нас внимания и продолжали свой
поединок, пока не пришли в полное изнеможение и не были целиком
залиты кровью. Арена битвы представляла собой один
сплошной красный круг. Вдоволь налюбовавшись этой сценой, мы
тщательно прицелились и пристрелили обоих, завладев их черепами.
Оба они отличались необычно крупными размерами и имели
хорошо развитые клыки.
Чем дальше мы продвигались к югу, тем больше делались
полыньи. Немного спустя стал виден остров Поссешен, и мы
оказались перед широкой зоной плавучих льдин, которые со
стремительной скоростью неслись на север.
Это напоминало ледоход на безбрежной реке... Я не был в
состоянии точно определить, насколько широка зона плавучих
льдин, но полагаю, что от меридиана острова Поссешен она
тянулась на восток.
Судя по заторам, которые образовывались из плывущих
на север льдин, я пришел к выводу, что дальше к востоку должен
располагаться сплошной ледяной массив.
Льдины неслись стремительно. Наблюдая над некоторыми
более крупными льдинами, я с помощью призматического
компаса и карманного хронометра мог более или менее точно
определить, что быстрота передвижения льдин к северу составляла
по меньшей мере пять миль в час.
Дальнейшее движение вперед оказалось невозможным, и
ничего нельзя было придумать.
Я постоял, почесал в затылке,
под своими отросшими волосами: всякая надежда продвинуться
дальше отпала. Нам больше ничего не оставалось, как ожидать
прибытия «Южного Креста». Но где было судно? Как сложилась
его судьба за этот год? Мы воочию убедились, что с помощью
весельных и парусных лодок не сможем далеко проникнуть
в Южный Ледовитый океан. Пока что разбили лагерь на
неподвижном как суша ледяном полуострове и стали наблюдать
за движением льдин.
Вскоре собаки, лапландцы и я были поражены тем, что
из воды в нескольких футах от нас внезапно вынырнул огромный
голубой кит и стал, фыркая и пыхтя, барахтаться в одной из узких
расселин ледяного выступа, на котором мы расположились.
Мы не ждали ничего плохого, но животное вдруг засопело
с такой силой, что все кругом заколебалось. Лапландец выронил
жестяную кружку с горячим кофе на одну из собак, я перевернул
спиртовку. Прежде чем мы успели привести в порядок свои
мысли и свои кухонные принадлежности, кит опять ушел под
воду. При этом сначала медленно и бесшумно поднялись в воздух
его большие задние плавники. Затем он описал в воде широкую
дугу и глубоко нырнул своим огромным неповоротливым серым
телом, увлекая за собой водяные массы. На поверхности воды
осталось темное сверкающее жирное пятно. Собака, на которую
был пролит горячий кофе, своим воем заглушала всех остальных
собак.
На следующий день мы пустились в обратный путь.
Приблизительно в 10 милях от лагеря нам попался
прекрасный экземпляр императорского пингвина (Aptenodytes Forsterii),
Он был несколько выше 4 футов. Охота на него была очень
занятна, хотя я и не сразу присоединился к ней. Навстречу
императорскому пингвину, который гордо ступал по гладкой
поверхности льда, пошел лапландец Муст. Оба они, казавшиеся
почти одинакового роста, все больше приближались друг к другу.
Каждый момент я ждал, что пингвин почует недоброе, но, видимо,
он был чересчур поражен тем, что видел перед собой, и решил
прежде всего как следует изучить лапландца. Так или иначе,
он ни единым звуком не решался спугнуть то непонятное
существо, которое к нему приближалось.
И вот они оба оказались на расстоянии друг от друга не больше
трех метров.
Лапландец остановился, пингвин последовал его примеру.
Лапландец стал на четвереньки, чтобы схватить пингвина, если
тот подойдет ближе, за черные лапы. Пингвин действительно
продолжал идти вперед навстречу лапландцу. Или он тоже
возымел желание схватить непонятного чужака за ноги и доставить
в свой пингвиний музей, или же разгадал коварный план
лапландца, но пингвин оставался фактически в недосягаемости для
Муста, стоя перед ним с философским видом и задумчиво
рассматривая его лапландскую обувь.
Быстрым движением лапландцу удалось схватить
императорского пингвина за одну ногу, так что птица рухнула на землю.
И тут началась потасовка.
Пингвин вовсю отбивался лапами. Прошло немного времени,
и оба они—лапландец и пингвин—были покрыты кровью. Птица
крепко била ногами по льду и по рукам Муста и таскала
противника за собою по кругу на гладком льду, вместе с тем они все
больше приближались к открытому разводью, из которого
пингвин, вероятно, и вылез... Было ясно, что Мусту одному с ним
не справиться.
Увидев, что лапландец завладел ногой пингвина, я
немедля бросился на помощь. К сожалению, прибыл я на поле боя
слишком поздно. Пингвин так близко подтащил Муста к
разводью, что тот вынужден был его выпустить. К моменту моего
появления пингвин успел опять вынырнуть с довольным видом
из глубины и торжествующе посмотрел на нас.
Лишь только мы вернулись к саням, как пингвин опять вышел
из воды на край льда и с еще большим интересом уставился
на нас. Однако теперь, осторожности ради, он держался гораздо
ближе к полынье.
Различными способами, но безуспешно пробовали мы
отрезать его от воды. Стоило нам чересчур приблизиться к нему,
как он опять нырял. В конце концов мы спрятались за кучей
льда и наблюдали за пингвином, который, как мы и подозревали,
был порядком-таки любопытен.
Он, вероятно, подумал, что мы нашли отверстие во льду
и нырнули в воду, и из чисто научного интереса хотел выяснить,
куда мы девались. Он все таращил и таращил глаза, но мы
бесшумно сидели за кучей льда.
Затем он начал искать нас между нагромождениями льдин.
Лапландец использовал первый удобный момент, чтобы
выскочить сбоку на него. Тут началась дикая погоня, точнее не погоня,
а отчаянный бег взапуски по направлению к полынье.
Лед был гладок, как зеркало. Пингвин немедля бросился
плашмя и с быстротой молнии заскользил по блестящему снегу.
Всегда, когда их преследуют, пингвины применяют этот способ
передвижения. Несколько раз нам чуть не удавалось его
поймать, но он ловким движением увертывался от нас, а мы
скользили и падали на гладком льду... Так продолжалось до тех пор,
пока пингвин прежде нас не достиг разводья и не скрылся из
глаз.
Разочарованные, но в то же время заинтересованные, мы
прошли примерно еще три английские мили по дороге к лагерю.
И вдруг недалеко от нас пингвин вынырнул опять из узкой
полыньи. Ему как будто был известен наш маршрут!
Самоуверенно выпрямившись во весь рост, он опять стоял перед
нами.
На этот раз пингвин не ушел от нас. Мы застрелили его
из моего мелкокалиберного ружья. Следы рук, оставшиеся на его
лапах, позволяли не сомневаться, что это та же самая птица.
Вскоре после того, как мы заполучили этот прекрасный
экземпляр, я въехал на своих санях на чрезмерно тонкий лед,
и, прежде чем успел заметить ненадежность льда, сани мои
провалились.
Сани с пятью собаками находились в воде, а я с другими
пятью собаками стоял на краю льда, натягивая и дергая
постромки. При этом я сам сорвался в воду, но выбрался без
посторонней помощи на прочный лед, еще до того, как
лапландец с другими собаками явился мне на подмогу. Объединенными
усилиями мы извлекли сани и собак из воды. В это время над
морем дул такой пронзительный ветер, что подобная холодная
ванна была достаточно опасна.
По прибытии на главную базу выяснилось, что почти весь
снег на полуострове стаял и что запах гуано стал еще более
резким.
С помощью солнечного термометра мы сделали очень
интересные наблюдения.
В то время как от облучения солнцем термометр нагревался
и показывал температуру до 10 градусов тепла, температура
окружающего воздуха оставалась близкой к нулю.
Задачей Берначчи во время этих исследований было
зачернить термометр с помощью туши или копоти от лампы. Это надо
было, понятно, выполнить с крайней осторожностью. Часто
проходило много времени, прежде чем удавалось получить
нужный результат.
Однажды Берначчи изготовил таким образом безупречные
термометр... Термометр был покрыт равномерным тонким слоем
копоти, и Берначчи собирался укрепить его в обсерватории.
Лапландец Муст сопровождал его туда в качестве ассистента.
Когда они достигли обсерватории, Берначчи передал термометр
своему спутнику, чтобы тот подержал его несколько минут, пока
он сам забьет гвоздь. Когда это было сделано, Берначчи взял
из рук лапландца инструмент... Что, однако, произошло?
Смеяться ли ему теперь или плакать? Он готов был разразиться
проклятиями, но комизм положения помешал ему это сделать.
Лапландец использовал время ожидания, чтобы до блеска
оттереть своим рукавом грязный термометр, который с таким трудом
закоптил Берначчи.
Муст гордился своим достижением и жаловался на эту
«жирную копоть», которая на все ложится.
Становилось все теплее и теплее. Разводья во льду, так
долго сковывавшем море, делались все больше и больше. Для
вылавливания из моря образцов флоры и фауны мы могли теперь
пользоваться нашими каяками и маленькими парусиновыми
лодками. С помощью этих крошечных суденышек был выполнен
ряд глубоководных измерений вокруг мыса Адэр.
Обработка собранных материалов отнимала у нас много
времени. Мне приходилось разрабатывать планы новых поездок
и повторного обследования мест, в которых мы побывали зимой,
одновременно наблюдать жизнь животных летом.
Солнце с каждым днем поднималось все выше, а сильное
отражение лучей от снегового покрова еще более усиливало
освещение; фотографировать в силу этого становилось все труднее
и труднее.
Если по утрам мы могли теперь выдерживать экспозицию
в 2—5 секунд, то в полдень часто приходилось ограничиваться
одной сотой секунды.
Как уже упоминалось, воздух от солнца нагревался лишь
немного, в то же время темные предметы поглощали солнечное
тепло и затем отдавали его частично в окружающий воздух.
С помощью увеличительного стекла в полдень мы легко могли
зажечь клочок темной материи или кусочек дерева.
На мысе Адэр у нас был регистратор солнечного сияния—
инструмент, представлявший собой стеклянный шар,
укрепленный подобно обычному глобусу на металлическом полукруге.
С помощью особого приспособления прикреплялась полоска
темной бумаги таким образом, что пучок солнечных лучей,
сконцентрированных стеклянным шаром, выжигал на
бумаге след. Отметчик времени позволял летом точно
регистрировать продолжительность падения солнечных лучей на мыс Адэр.
В это же время мы предприняли измерения горизонтального
и вертикального диаметров солнца и установили, что
горизонтальный поперечник на 2 минуты больше вертикального.
Магнитные наблюдения за Южным полярным кругом всегда
связаны с трудностями; магнитное притяжение, которое подлежит
измерению, здесь меньше и слабее, чем где-либо. Поэтому
внешние помехи действуют на него более заметно. Как уже
упоминалось, все время обнаруживалась явная связь между южным
полярным сиянием и земным магнетизмом. Во время сильного
полярного сияния почти всегда наступали магнитные бури и
нам приходилось приостанавливать магнитологическую работу.
3 декабря мы сделали все нужные приготовления к тому, чтобы
провести наблюдения над предстоящим солнечным затмением.
Необходимой подготовительной работой мы были заняты уже
довольно продолжительный срок: определили по местному
времени начало и конец затмения, смежные углы и степень
закрытия диска. Для будущих исследователей этих районов точное
определение долготы мыса Адэр имело бы большое значение;
это позволило бы им выверять свои хронометры, как только мыс
Адэр окажется в пределах видимости. Однако в своих надеждах
наблюдать солнечное затмение мы были обмануты. Нам не
пришлось ничего увидеть. Густой облачный покров все скрыл.
Все же нам удалось сделать ряд интересных
метеорологических наблюдений. На протяжении двух часов наступившей
темноты термометр, помещавшийся в ящике, упал на 0°,6 Ц.
Термометр, висевший на солнце вне ящика, упал на 6°,6 Ц.
Мы провели в это же время ряд наблюдений над силой
прилива. Они дали следующие результаты:
В предыдущий день самый низкий уровень воды отмечался
в 5 ч. 45 м. пополудни, глубина равнялась в этот момент
51 фут 10 дюймов. Высшая точка прилива имела место в 8 ч. 30 м.
пополудни, глубина составляла в этот момент 55 футов 2 дюйма.
Разница равнялась, таким образом, 3 футам 4 дюймам.
Профессор Д. Г. Дарвин был того мнения, что за Южным
полярным кругом крайне важно провести точные измерения
приливов и отливов, «ибо земля не влияет тут на воду».
Таким образом, солнечное затмение не дало нам ожидаемых
результатов. Позднее на основании наблюдений над планетой
Сатурн, которые проводились 6 ноября 1899 года во время
лунного затмения, мы определили меридиан мыса Адэр—170°9'30"
восточной долготы. Джемс Росс в 1841 году определил, что
меридиан мыса Адэр проходит на 170°45' восточной долготы. Однако
он проводил измерения на большом расстоянии от берега, а
ошибка в определении отдаленности судна от мыса Адэр,
естественно, может дать большое отклонение в определении долготы.
9 декабря я отправился на санях на остров Йорк и Землю
Гейки разыскивать там птичьи гнезда и яйца. С собой я взял
доктора Клевстада, который очень нуждался в перемене
обстановки. Помимо него, меня сопровождали оба лапландца и 24
собаки с запасом продовольствия на месяц. Я вез с собой лучшую
из двух парусиновых лодок, так как лед в бухте за последние
теплые дни стал очень нестойким в связи со столь характерными
для полярных областей весенними перемещениями течений.
После тяжелой, но без осложнений поездки мы прибыли
на остров Йорк, который теперь частично освободился от снега
и выглядел совсем по-летнему. Мы разбили маленькую шелковую
палатку посреди острова в котловине, окруженной со всех сторон
пингвиньими, гнездами. Наверху на крутых склонах было видно
множество белых буревестников. Они влетали и вылетали из
проделанных ими небольших отверстий в слоях сланца.
Уютно устроившись в лагере, сделав хороший запас
пингвиньих яиц (гнезда пингвинов были для нас неистощимым
продуктовым складом), мы начали внимательно осматривать скалы,
рассчитывая раздобыть яйца буревестника. В результате поисков
мы обнаружили несколько гнезд, однако птицы держались так
глубоко внутри своих жилищ, что до них нельзя было достать
рукой. Когда же мы пробовали вытащить их оттуда палкой,
то они забивались в глубь узкого и темного гнезда, где
чувствовали себя в безопасности, или молниеносно улетали.
Если мы заглядывали в гнездо, то птицы обрызгивали нас,
иногда с большой силой, красновато-желтой дурно пахнущей
маслянистой жидкостью. Струя жидкости вылетала часто из
гнезда на расстояние пяти-шести метров. Этот способ защиты
использовал белый буревестник также и против поморника,
интересовавшегося его гнездами не меньше нашего. Такой метод
защиты широко распространен среди буревестников.
Почти в каждом гнезде мы находили по яйцу. Птицы эти
откладывают лишь по одному яйцу, совершенно белому и
величиной примерно с голубиное.
Если мы собирались фотографировать птицу, сидящую
в гнезде, то немедленно прилетал ее крайне взволнованный супруг,
опускался на какой-нибудь обломок скалы поблизости и начинал
оттуда отважно нападать на нас. После нескольких неудачных
попыток сфотографировать буревестника в гнезде и после того,
как мы загубили несколько пластинок, нам, наконец, удалось
сделать один удачный снимок. Однако сначала нам пришлось
с помощью топорика прорубить в сланцевом слое толщиной
в несколько футов отверстие, через которое свет падал на птицу,
высиживающую яйцо. Из этого фотоателье и вышел помещаемый
в книге портрет^ буревестника в гнезде.
На острове Йорк выводил птенцов также маленький черно-