Текст книги "У Южного полюса"
Автор книги: Карстен Борхгревинк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)
навсегда признаны последним достижимым пределом на юге.
То, что было за ним, удавалось рисовать лишь умозрительно
на основании опыта, накопленного в высоких северных широтах.
Прошло шесть десятилетий, и ныне норвежцы осмеливались
приподнять покров тайны и открывали путь для дальнейших
исследований.
Сэр Джемс Кларк Росс пишет следующим образом
относительно обоих вулканов:
«При попутном ветре и ясной погоде приблизились мы к
какой-то земле, которая была видна уже с 2 часов дня
предыдущих суток и которую мы назвали островом Высоким... Остров
оказался гигантской горой, поднимавшейся над уровнем моря
на 12000 футов. Гора изрыгала в больших количествах пламя
и дым. Нам стала ясна истинная ее природа. Открытие в
высокой южной широте действующего вулкана является, понятно,
событием исключительно важным в геологическом отношении;
оно должно будет пролить дальнейший свет на физическое
строение земли.
Я присвоил вулкану имя «Эребус», а другому, несколько
меньшему потухшему вулкану высотой примерно в 10 000 футов
имя «Террор».
Не достигающий такой высоты остров округлых очертаний,
который был виден все утро, был назван «остров Бофорт».
«В 4 часа пополудни,—продолжает Росс,—мы были на 76°6'
южной широты и 168°1Г восточной долготы.
Угол магнитного наклонения равнялся 88°27 а склонение
составляло 95°ЗГ, восточное. Таким образом, мы были довольно
далеко к югу от Южного магнитного полюса; достигнуть
последнего мы не могли из-за материкового льда, который находился
на западе в непосредственной близости от нас и тянулся до
западной стороны острова Высокого, оказавшегося в дальнейшем
частью континента. Вулкан Эребус образовывал наиболее
выступающую точку континента.
Приближаясь к континенту на всех парусах, мы обнаружили
низкую белую линию, которая тянулась от восточной стороны
вулкана, насколько хватал глаз, на восток.
Линия эта выглядела довольно своеобразно; по мере того
как мы приближались, она постепенно поднималась и
оказалась, наконец, отвесной стеной, поднимавшейся из моря на
150—200 футов.
Сверху она была совершенно плоской и горизонтальной,
а на обращенный к нам стороне не имела никаких трещин и
выступов.
Что скрывала она в глубине, мы не имели ни малейшего
представления. Поскольку она была выше наших мачт, мы могли
увидать за ней лишь вершины горной цепи, протянувшейся
далеко на юг, возможно до 79 градуса. Этот хребет, включающий
в себя самые южные из всех до сих пор открытых горных
вершин, я назвал в честь капитана Уильяма Эдуарда Парри1—
«хребтом Парри». Позднейшим исследователям предстоит
установить, тянется ли хребет Парри к востоку и не составляет ли
он основу упомянутой своеобразной стены. Если на юге есть
земля, то она либо очень далека, либо значительно ниже той
части береговой линии, которую мы видели; в противном случае
мы заметили бы ее поверх Барьера.
Для всех было большим разочарованием, что нам пришлось
здесь натолкнуться на подобное препятствие. В мыслях мы
находились уже далеко за восьмидесятым градусом, уже наметили
там место встречи на случай, если пути кораблей разойдутся.
Препятствие оказалось такого рода, что надеяться было не на
что. Мы могли бы пробиться сквозь эту стену с таким же
успехом, как проплыть на парусах сквозь утесы Дувра».
После этих слов, которые на протяжении 59 лет преграждали
науке путь на великий таинственный континент Южного
полюса, адмирал Росс описывает впечатление, произведенное
могучими вулканами в 1841 году:
«В четыре часа пополудни вулкан Эребус извергал дым и
пламя в необычном количестве и представлял величественное
зрелище. Столбы дыма выбрасывались со страшной силой. Это
были как бы огромные колонны, поднимавшиеся над отверстием
кратера на 1500—2000 футов. В результате процесса
конденсации в верхних слоях образовывался снег и туман и облако
дыма постепенно рассеивалось.
Примерно каждые полчаса повторялось это изумительное
зрелище, но промежутки между последовательными вспышками
в общем не были равномерными.
Поперечник отдельной колонны дыма составлял от 2 до
300 футов. Столбы дыма были так близко к нам, что каждый раз
мы могли точно определить их диаметр. Когда дым относило
в сторону, можно было видеть огонь в кратере...»
«Часть суши между мысом Крозье и мысом Берд, на которой
находятся Эребус и Террор, кажется островом».
То же впечатление, которое оба могучих вулкана произвели
на Росса 59 лет назад, производили теперь и на нас в тот момент,
когда они, полностью открылись нашим жадным взорам.
В полночь 9-го числа, как раз, когда мы проходили мимо
мыса Крозье, тучи над вулканами разошлись, и они предстали
во всем своем подавляющем величии.
Перед нами, правда на очень короткий срок, открылась
картина того, что находилось на юго-западе. На переднем плане
могучие белоснежные вершины вулканов, поднимавшиеся на
3000—4000 метров из кристально-прозрачного голубого моря.
В чистом полярном воздухе вырисовывались резкие очертания
скал, которые с той же четкостью отражались в море. На западе
на самом горизонте мы видели высокие розовато-красные горы.
На юго-востоке было видно начало знаменитого ледяного барьера.
Он тянулся от мыса Крозье до самого горизонта, где терялся
в море в виде белой полоски.
Высота бледно-голубой стены составляла у подножия вулкана
Террор приблизительно 70 метров, на юго-запад она постепенно
понижалась до 30 метров над уровнем моря.
Высоту вулкана трудно было точно определить;
непрерывный белый склон плохо поддавался измерению. Кроме того,
у нас было мало времени для наблюдений. Однако, несомненно,
что Террор достигает в высоту около 3000 метров; кратер Эре-
<буса лежит приблизительно в 4000 метрах от уровня моря.
Обе горы имели вплоть до вершины ледяной покров.
Оба вулкана, лежавших перед нами в светлой полярной
ночи, представляли картину, величественней которой ничего
нельзя себе представить. Столбы густого дыма выбрасывались из
Зребуса со страшной силой и говорили о том, что работа в
лодземных мастерских природы идет полным ходом.
Открывшиеся нам здесь на краю земли пустынные области после последних
крупных потрясений находились в процессе преобразования,
•совершавшемся безостановочно.
К востоку от вулкана Террор мы видели много невысоких
гор. По-видимому, это были самостоятельные маленькие
кратеры, действовавшие, наверно, некогда одновременно с
вулканом Террор. Они служили своего рода предохранительными
клапанами, когда в горловине большого кратера, до краев
наполненного расплавленной лавой, развивалось чрезмерно большое
давление на стенки. Мы все потрясенные стояли молча на
палубе «Южного Креста» и рассматривали эту редкую картину,
в то время как судно медленно скользило по поверхности
темного и тихого Ледовитого океана.
Мы исполнены были преклонения перед безмерными, вечно
таинственными силами. Созерцая эти дымящиеся гигантские
мастерские, в которых природа даже среди вечных снегов
и льдов продолжала творить свою работу, призвав себе на
помощь из земных недр немеркнущее пламя огня, мы торжественно
склонились перед ее беспредельными и безграничными силами.
Для чего, в каких целях совершалось все это? Кто может
все это знать!
С вершин обоих гигантов, скованных льдом, к нам долетали
глухие звуки, внушавшие людям благоговейный трепет. Оба
великана высоко вздымались к небу в своем гордом
одиночестве, равнодушные к утлому суденышку, проходившему, не
оставляя следов, где-то у их подножия.
Но на восточном небосклоне разгорался свет; ночные
картины исчезали, и «Южный Крест» под ритмичные удары машины
устремлялся вперед в новые районы, навстречу новым чудесам
природы, на которые пытается пролить свой первый слабый
свет человеческая наука.
С утра 10 февраля все наше внимание было приковано к Be-
ликому ледяному барьеру, который в небольшом отдалении стал
ясно виден теперь. Мне сразу же бросилось в глаза, как сильна
напоминал он наружную стенку ледниковых языков,
спускавшихся в бухту Робертсон.
Правда, этот ледяной барьер был несколько выше, и, как.
раз в том месте, где мы находились, он преграждал путь на юг.
Высоту Барьера существенно увеличивал сток в море ледника,
лежавшего меж вулканами Эребус и Террор, но, как уже
упоминалось, высота Барьера к востоку резко понижалась (с 20О
до 100 футов).
Мне тотчас стало понятно, что этот знаменитый ледяной
барьер, скрывающий от людей тайны Южного полюса, не что
иное, как самая крайняя оконечность гигантского ледника,
текущего от Южного полюса к северу.
Уже сэр Джемс Кларк Росс установил, что Барьер тянется
на сотни миль к востоку. Однако, поскольку Росс и его
спутники не имели возможности изучить в непосредственной
близости ледник Южного Ледовитого океана, они восприняли эту
ледяную стену, ставшую непреодолимым препятствием для их
дальнейшего движения, как необъяснимое явление природы.
При ознакомлении с Барьером, который более полувека
преграждал путь людям, мы смогли оценить пользу опыта,
накопленного в истекшем году в районе бухты Робертсон.
Кое-что здесь было и новым для меня, но, вообще-то говоря,
все это являлось повторением того, с чем приходилось
сталкиваться нам при поездках по ледникам Мёррея и Дугдейля;
только здесь все представало в более грандиозном и
неприступном виде.
Эта гигантская ледяная плита—первая ступень тяжелой
лестницы, ведущей к Южному полюсу,—состояла, вероятно, на,
далеком юге из бесчисленных ледников, которые, достигнув
океана, круто обрывались. Колоссальное давление,
испытываемое низвергавшимися ледовыми массами, спаивало их в
единое целое. Это же давление после образования за счет
различных ледников сплошного ледяного плато двигало гигантскую
ледяную плиту дальше к северу.
Разве не это же наблюдал я на примере ледников хребта
Адмиралтейства? То же самое видели мы к югу от вулкана
Мельбурн, где слитный ледяной поток, образованный бесчисленными
ледниками тянулся как искусственно созданный вал вдоль
берегов южнополярного континента до мысов Гаусса и Неймайера.
Стена блестела зелеными, голубыми и красными
кристаллами, цвет которых то усиливался, то ослабевал. Между тем
верхняя плоскость Барьера была белой, как мел, настолько
однообразно белой, что в конце концов действовала удручающе.
Она возбуждала во мне такое же чувство, какое наступает у меня
в открытом море при созерцании линии горизонта: как будто
голова плотно обвязана шнуром, проходящим прямо против
зрачков. Также действовала на меня эта белая прямая линия
без конца и начала.
11 февраля мы плыли дальше к югу. Из-за тумана
двигались очень медленно: приходилось соблюдать большую
осторожность в отношении айсбергов. Мимо нас проплывало много
ледяных колоссов, возвышавшихся от 30 до 60 метров над
уровнем моря.
Внешний вид их свидетельствовал, что это обломки
переднего края Барьера, который, вероятно, оттаивал.
Новорожденные айсберги, свободно плывшие к северу,
продолжали сохранять высоту Барьера.
Громадины этих четырехугольных ледяных крепостей
ежегодно—каждую осень—выплывали в Ледовитый океан; при
извержении вулкана и землетрясении эти голубые горы,
вероятно, заполняли собой большую бухту.
Тому, кто никогда не бывал в этих местах, трудно
вообразить зрелище, которое время от времени представляли Эребус
и Террор. Огонь и дым, вспышки и грохот, громкий треск
материкового льда, отламывающиеся от Барьера—не единицами,
а сотнями—айсберги, море, в диком смятении вздымающее
огромные волны,—и все это на фоне безмятежного белого ландшафта,
за десятки тысяч миль от Европы, рядом с Южным полюсом!
Мелкие эпизоды в истории земного шара, но представителю
человеческого рода они должны казаться грандиозными. Однако
люди рождались и умирали тысячелетиями и ничего не знали
об этих великих переменах. Тут, у Южного полюса, лежит одна
из величайших мастерских природы, тут—непочатый край для
исследований представителей грядущих поколений.
Что сталось с задачами, которые казались мне
неразрешимыми? В один миг истина предстала передо мной с покоряющей
ясностью и простотой. Все вокруг было просто и
безыскусственно. Сама природа подсказывала нам решение
сложнейших проблем. То, на что человеческая мысль бесплодно тратит
десятилетия, открылось нам во всей своей сверкающей
красоте.
Здесь лежал ледяной покров, далеко отодвинувшись от
умеренного пояса с его яркими цветами и фруктами—того пояса,
по обе стороны которого раскинулись ледяные поля севера
и юга.
Но что расскажут нам когда-нибудь великие глетчеры,
скрывающиеся за барьером?
Не поведают ли нам камни и здесь о давно канувших в
прошлое растениях и животных?..
Температура держалась все время на уровне —21° Ц. Над
водою стлался туман, а верхушки мачт и «воронье гнездо»
временами были окружены прозрачным воздухом. Однако чаще
всего сидящий в «вороньем гнезде» испытывал ощущение, будто
он на воздушном шаре пронизывает облака. А верхушки мачт,
торчавшие из моря тумана, казались ему снастями затонувшего
корабля.
Увидеть что-либо вдали было невозможно, ибо покрывало
тумана скоро плотно окутало и «воронье гнездо».
Туман вызвал на борту «Южного Креста» появление сильной
изморози; в одно мгновение все деревянные части и веревочные
крепления покрылись большими острыми кристаллами белого
цвета.
Корабль уподобился огромному, плывущему по океану
засахаренному южному плоду.
В полдень туман разошелся, и мы увидели последний
отблеск вулканов Эребус и Террор.
К вечеру с юга поднялся сильный ветер, а барометр и
термометр стали падать.
Ни один корабль еще не заходил так далеко на юг, как
сейчас «Южный Крест».
Сэр Джемс Росс достиг в 1841 году 78°4' южной широты.
Наши полуденные определения, сделанные на палубе «Южного
Креста» при очень благоприятных условиях, показали 78°4'30",
я в 6 часов вечера были мы на 78°21' южной широты; перед этим—
целый день плыли к югу.
В ознаменование того, что экспедиция «Южного Креста»
очутилась на южной широте, доселе никем не достигнутой,
мы организовали празднество. Все свободные от вахты люди
собрались на кормовой палубе, украшенной флагами.
Подали кофе, и мы стали распевать песни во славу Норвегии
и Англии. Произносились речи и всевозможные тосты.
Настроение было самое праздничное. К сожалению, наш праздник был
внезапно прерван. Судно вновь окутал туман, тотчас же с
капитанского мостика был передан сигнал в машинное отделение:
. 
«Уменьшить ход наполовину»; я в каюте услышал, как стоявший
на вахте второй штурман Гансен громко закричал:
«Держи ход правым галсом!»
Было слышно, как завизжали цепи, и я почувствовал, что
судно накренилось набок; по компасу на стене каюты было
видно, что произошла резкая перемена курса. Мы с Йенсеном
одновременно выскочили из кают и увидели, что нижняя рея
«Южного Креста» касается зеркальной поверхности огромного
ледника, а корпус судна, подчиняясь рулевому управлению,
скользит вдоль ледяной стены.
Не стану скрывать, что при этом зрелище холод прошел
у меня по спине.
К счастью, выяснилось, что встреча с айсбергом причинила
лишь незначительные повреждения такелажу. Нам пришлось
остановить машину и лечь в дрейф, пока не разойдется туман.
Утром 12-го числа бушевал сильный шторм. Я записал
в дневнике:
«Мы плывем на двух парусах; ледяного барьера не видно,
но сквозь крутящийся снег заметны со всех сторон большие
айсберги
Море тяжелое; высокие крутые волны перекатываются через
палубу.
Море окатывает нас вновь и вновь.
Мороз вонзается иголками в лицо.
Брызги воды, попадая на палубу, мгновенно замерзают. Уже
к полудню на палубе льду наросло на фут. Снасти, паруса и реи
покрыты толстым слоем льда.
Капитанский мостик также покрыт льдом и стал таким
скользким, что по нему трудно ходить.
Йенсен и я с семи часов утра без перерыва находились на
капитанском мостике.
Собаки вымокли и сильно от этого страдают. Они не могут
ни стоять, ни лежать, ни принимать пищу. Бедные животные
буквально насквозь промерзли. Судно глубоко зарывается носом
в воду. Передняя часть судна обледенела и своим весом тянет
нос книзу. Бушприт, утлегарь1 и якорь превратились в один
большой ледяной ком. Весь вид судна стал совершенно иным.
Ледяной ком на носу все растет, так же как и слой льда на
палубе. Первое, что нужно будет сделать, когда погода
улучшится,—это счистить лед с палубы и со снастей.
13-го числа опять ужасный шторм и снежная метель с юга.
Волны высоки. На палубе кусает мороз. С девяти утра я трижды
сменил одежду. Сейчас 12 часов. У меня осталось теперь только
две смены сухой одежды. Благодаря нашему славному стюарду
Андерсену мы согреты изнутри и снаружи.
У Колбека морская болезнь, доктор тоже слег. На нашем
прекрасном судне никогда не было так беспокойно. Нигде нельзя
отдохнуть, всюду холодно и неуютно. Будем надеяться на
хорошую погоду в ближайшем будущем. При всех
обстоятельствах мы должны обследовать Великий барьер. Терпение,
терпение!
Деревянные части корабля трещат. «Южный Крест» вздыхает
и дрожит, сотрясается и становится дыбом. Шторм завывает
в снастях и по временам даже извлекает тоны из пароходного
гудка.
15 февраля шторм, бушевавший два дня, улегся; погода
прояснилась. Волны, покрытые белой пеной, вздымались все
еще высоко. К полудню, однако, успокоилось и море. Только
зыбь указывала на миновавшую бурю.
Мы снова взяли курс на Великий барьер. Вскоре он стал
виден».
Весь день 16 февраля и всю последующую ночь плыли вдоль
Великого ледяного барьера, хотя и на почтительном расстоянии
от него. Барьер тянулся миля за милей, сохраняя свой вид без
всяких изменений.
17 февраля 1900 года в шесть часов утра мы обнаружили,
наконец, нечто новое. Это произошло примерно на 164° западной
долготы.
Однообразная белая плоскость, параллельная поверхности
моря, и отходящая от нее книзу большая ледяная
стена—картина, которую мы наблюдали день за днем на расстоянии
400 миль, внезапно оборвалась. Барьер заканчивался мысом,
имевшим в вышину приблизительно 90 футов.
Вскоре мы заметили на расстоянии примерно полумили
к востоку от этого мыса другой ледяной мыс, во всем подобный
первому. Оба мыса как бы обрамляли собой вход в бухту,
открывавшуюся в Великом ледяном барьере.
Сквозь эти кристальные ворота из «вороньего гнезда» был
виден на далекое расстояние к югу открытый, свободный от
льда водный бассейн. Мы продолжали плыть к юго-востоку,
пока не оказались на траверзе этих ворот. Тут у нас с капитаном
Йенсеном состоялось короткое, но серьезное совещание. Речь
шла о том, стоит ли заплывать в эту своеобразную гавань.
Риск был велик, потому что с кромкой континентального
льда легко могли произойти такие изменения, в результате
которых ледяные ворота сомкнулись бы и «Южный Крест»
оказался бы в ловушке.
Кроме того, была уже поздняя осень. Почти все время
температура держалась на низких цифрах, и, хотя с севера шла
к Барьеру крупная зыбь, на море уже начал формироваться
молодой лед.
Наибольшая опасность грозила с востока. Вскоре после того
как судно остановилось примерно в двух милях от входа в бухту,
мы обнаружили тяжелый паковый лед, быстро двигавшийся
к северо-западу. Из «вороньего гнезда» сплоченный пак был
виден в восточном направлении почти до самого горизонта.
После того как все было основательно взвешено и
положение вещей без утайки сообщено всем участникам экспедиции,
в машинное отделение дали сигнал, и «Южный Крест» стал
медленно скользить к входу в бухту.
В 3 ч. 30 м. пополуночи 16 февраля 1900 года мы миновали
ледяные ворота и вошли в совершенно спокойные воды.
В западном направлении Барьер сохранял высоту в 90 футов;
на юго-восток он падал до высоты полутора-двух футов над
уровнем моря. К востоку и югу Барьер вновь поднимался до
100—120 футов и оставался на этой высоте насколько хватал
глаз.
Однообразная белая плоскость над вертикальной ледяной
стеной, прерывавшаяся воротами в бухту, вновь продолжалась
от восточного мыса и тянулась до тех пор, пока в отдалении
не сливалась с паковым льдом на поверхности Ледовитого океана.
Мне стало скоро ясно: или Росс ошибся, определяя
местоположение ледяного барьера, или внешний край Барьера на
протяжении полувека переместился к югу. Нет ничего
невозможного в том—и это, пожалуй, всего вероятнее,—что Росс
находился от ледяной стены Барьера дальше, чем предполагал,
и поэтому не мог точно определить его местоположение.
Бухта, или водный бассейн, где мы находились, имела в
глубину приблизительно две мили; поперечник ее составлял около
одной мили. Мы продвигались осторожно, установив
постоянное наблюдение из «вороньего гнезда», измеряя глубину с носа
и с кормы. Перед входом в бухту мы определили глубину в 350
саженей; лот принес со дна серо-зеленую глину.
Глубина поразила меня: в 5 милях к северу, на той же^при-
близительно широте, на которой мы находились, Росс
определил глубину от 200 до 300 саженей.
Весь огромный залив2, простирающийся от мыса Адэр на
юг, относительно глубок. Наибольшая глубина, на которую
Россом был опущен лот, не достигший, впрочем, дна, составляла
2700 саженей; это было на 74°40' южной широты и 166° западной
долготы. Поблизости от южнополярного континента измерения
глубины, предпринятые Россом, дали значительно меньшие
цифры. В шести милях от мыса Адэр Росс нашел 330 метров
(179 саженей), в 135 милях от мыса Филипс—360 метров (197
саженей).
Мы плыли на «Южном Кресте» до южной части гавани, где
Барьер возвышался над водой лишь на полтора фута, образуя
нечто вроде моста. Здесь бросили якорь.
Впрочем, мы не были единственными живыми существами
в этих широтах; на ледяном мосту сидел в одиночестве и смотрел
внимательно на нас императорский пингвин (Aptenodytes for-
sterii).
Чем ближе мы подходили к ледяной стене, тем больше он
беспокоился; когда же форштевень судна стукнулся о лед, пин-
гвин бросился в прозрачную зеленую воду. Вскоре он оказался
на другой стороне, где вновь уселся на Барьер, откуда
подозрительно смотрел на нас взглядом таможенного чиновника.
На юго-востоке нам попалось несколько тюленей; все они
оказались принадлежащими к виду Leptonychotes Weddellii.
Вскоре вслед за этим встретилось несколько небольших
пингвинов Адели. Там и сям попадалась нам пара изящных белых
буревестников, однако Заметить их удавалось лишь в тот момент,
когда они опускались к темной воде либо взмывали к осеннему
серому небу; на белом же снегу различить их было нельзя.
Температура воздуха равнялась днем 17-го числа —16° Ц.
Барометр показывал 28,84 дюйма.
Вскоре после того, как мы стали на якорь, спокойная
поверхность воды в бухте начала замерзать. Уже к полудню она
затянулась тонким льдом вплоть до входных ворот в бухту на
севере. Небо было в тучах, и никаких наблюдений мы в этот
день сделать не могли. Я возлагал все надежды на быстрое
прояснение, так как время уходило и с каждым часом риск
возрастал.
С того момента как мы зашли в бухту, я решил изучить
поближе ледяной барьер. Теперь надо было, не откладывая,
использовать время. «Южный Крест», быть может, находился в
самой надежной гавани мира, в тысячах миль от Австралии, у
самой южной границы океана. Но безопасность была только
кажущейся. Малейший каприз стихии, и ледяной барьер мог
сомкнуться вокруг нас, заключив «Южный Крест», как пылинку,
в белый сверкающий саван.
Весь корабль был покрыт льдом, со снастей свисали длинные
ледяные сосульки. Поэтому пришлось после короткого отдыха
поставить большинство матросов на очистку палубы и носа
судна ото льда; остальные матросы деревянными дубинками
сбивали лед с парусов, которые от замерзшей воды стали
неподвижными и твердыми, как металл. Вскоре судно опять было
в полном порядке.
Я решил сделать санную вылазку к югу и изучить по
возможности поверхность Барьера. Это была последняя из
поставленных мною крупных задач.
Усердно занимаясь подготовкой к санному пробегу, я в то же
время чувствовал всю тяжесть лежа шей на мне ответственности.
Мы имели на судне запас продовольствия еще на год. Вряд ли
его хватило бы на больший срок, если только не рассчитывать
на пополнение запаса охотой на тюленей и птиц, рыбной
ловлей. При существующих обстоятельствах я должен был считаться
с реальными фактами, которые вынуждали меня придерживаться
первоначальных планов. Согласно им мы должны были еще
в 1900 году вернуться в Австралию. Поэтому нельзя было терять
ни минуты, если только мы хотели выполнить последнюю
задачу, стоявшую перед нами.
Если нам удастся найти путь к югу по Барьеру, если удастся
преодолеть препятствие, отпугивавшее исследователей на
протяжении 60 лет, если удастся, наконец, доказать возможность
использования самого Барьера для дальнейшего проникновения
в тайны Южного полюса, то тем самым мы откроем новым
исследователям дорогу в места, которые до сих пор были недоступны
для науки. Кроме того, это дало бы мне ключ к пониманию
некоторых интереснейших и важнейших проблем истории
Земли.
Утро следующего дня было ясным и многообещающим. Сани
со снаряжением были наготове. Люди с нетерпением ждали,
кого я выберу в качестве сопровождающих. Я взял с собой
лейтенанта Колбека и лапландца Савио. Все трое стали на лыжи.
Двенадцать лучших собак были впряжены в легкие сани с
провиантом и снаряжением. Перед тем как Савио, Колбек и я
отправились в дорогу, я условился с капитаном Йенсеном о мерах,
которые надо будет ему предпринять, если непредвиденные
обстоятельства неожиданно заставят его покинуть гавань в
Барьере, где «Южный Крест» находился в безопасности.
' Было очевидно, что множество айсбергов, проплывавших на
протяжении последнего года мимо бухты у мыса Адэр к северу,
составляло до этого часть Барьера и оторвалось от него или
в силу собственной тяжести или в результате внезапного
землетрясения вблизи вулканов Эребус и Террор.
Не было ничего невероятного в том, что в один прекрасный
день сравнительно узкий вход в эту своеобразную ледяную бухту
закроется или большие льдины придут в движение и станут
угрожать безопасности судна.
Понятно, меня беспокоил также и тяжелый пак на востоке.
Если он станет двигаться дальше к западу, то вполне возможно,
что закроет проход и забьет собой всю бухту. В этом случае для
«Южного Креста» будет мало шансов на спасение.
Серьезность положения нам была ясна. Ни одно из тех
осложнений, которые могли наступить, не осталось необсужденным.
Решено было держать в «вороньем гнезде» постоянную
вахту, которая бы немедленно сигнализировала о малейших
изменениях в ледовой обстановке. Судно должно было все время
находиться под парами, чтобы при первом появлении угрозы
могло двигаться.
Если Йенсену придется покинуть гавань до моего
возвращения, ему следовало оставить на льду Барьера, в том месте, где
сейчас пришвартовано судно, провиант и снаряжение,
включая шелковые палатки. В таком случае мы трое—Савио, Кол бек
и я—были бы на год обеспечены продовольствием.
Еще раз я предупредил всех, что обстоятельства могут
вынудить нас провести в Антарктике еще одну зиму, хотя я лично
всячески стремлюсь к тому, чтобы вернуться в Европу в 1900 году.
Увы, перспектива еще одной зимовки никому не улыбалась.
И удивляться этому не приходилось! Однако в одном все были
непоколебимы: надо взойти на Барьер и обследовать его.
В шесть часов сорок минут Савио, Кол бек и я начали свой
поход на юг. Мы двигались по небольшой ложбинке в Барьере,
которая по прямой линии поднималась на высоту в 120 футов.
Сани и лыжи легко скользили по гладкой ровной поверхности.
Впервые в Антарктике мы двигались с санями по прямой линии.
Здесь не было нагромождений льда, не было никаких
неровностей, которые бы затрудняли поход. Мачты «Южного
Креста» скоро скрылись за Барьером на севере, а мы втроем
неслись по белой равнине.
На высоте 35 метров ледяная равнина как будто перестала
подниматься й превратилась в ровное плоскогорье.
Там и сям на ней были разбросаны небольшие холмы в 6—
10 метров высоты. Они имели конусовидную форму маленьких
вулканов; их присутствие свидетельствовало о господствующем
здесь колоссальном давлении снизу. Возможно, что под этим
местом, расположенным в области барьерного льда,стекающий
с материка лед упирается в морское дно; при перемещении
континентального льда к северу возникает сильное давление
кверху.
Вскоре после того как впервые был обнаружен маленький
ледяной конус, мы заметили на юго-востоке нечто темное,
буквально выпиравшее из плоского пустынного льда. Вначале
я думал, что это виднеется в отдалении земля, но спустя час
бега на лыжах мы увидели, что это зеленая ледяная стена.
Мы задержались, чтобы получше рассмотреть стену,
нарушившую непрерывность белой равнины. В это время вдали что-то
бухнуло как будто выстрелили из пушки. Вскоре вслед за этим
такой же шум повторился многократно со стороны высокой
ледяной стены на юго-востоке.
Повсюду здесь проступали признаки высокого подземного
давления. Я ожидал каждую минуту, что на горизонте покажутся
те острые вершины, которые хотел увидеть сэр Джемс Кларк
Росс. Однако ожидание было напрасным. Небо заволокло
тучами, горизонт был в туманной дымке.
Несмотря на это, мы, безусловно, увидели бы землю, если
бы только она там была.
Сэр Джемс Кларк Росс записал по этому поводу в своем
путевом журнале 1842 года следующее:
«Корабль «Террор» нагонял нас в течение получаса, причем
связь между кораблями поддерживалась путем сигнализации.
«Эребус», согласно полученным наблюдениям, находился на
78°8' южной широты, а корабль «Террор» получил цифру 78°1Г.
Поэтому я принял для нашего местонахождения среднюю
величину 78°9'30". Стена Барьера должна была лежать в связи
с этим на 78°1Г южной широты и 16Г27' западной долготы.
В этом пункте Барьер круто поворачивал к северо-востоку,
почему мы и не могли попасть в более высокие широты.
Выбросив в море бочонок с вложенным в него кратким
описанием нашего путешествия, мы подплыли ближе к барьеру.
Подойдя к низкой части Барьера, увидели с наблюдательного
пункта на вершине мачты, что к югу Барьер опять постепенно
повышается и принимает вид покрытой снегом и льдом горы,
однако таких причудливо изломанных очертаний, которые никак
не могли быть характерными для Барьера. На сравнительно
большом расстоянии трудно было все же решить, перед нами
земля или нет. Поэтому я не могу утверждать с уверенностью,
что нам удалось открыть новую землю, хотя лично я и экипаж
обоих кораблей принимали в тот момент то, что мы видели
далеко на юге, действительно за землю.
Поэтому я сделал на карте отметку: «По всей вероятности,
земля».
Возникал вопрос: действительно ли то, что видели Росс
и его спутники, было землей или же это неровности на поверх-
ности Барьера, которые на значительном расстоянии легко
можно было принять за высокие горные вершины?
Даже нам, находившимся непосредственно на Барьере, его
