Текст книги "Обрушившая мир (СИ)"

Автор книги: Каролина Лирийская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

– Добро пожаловать в Ад! – Я фамильярно хлопаю онемевшего Тата по плечу.

Он стоит, потерянно пытаясь вытереть золотую кровь со своих рук, словно она немыслимым образом жжет ему пальцы. Оглядывается на тело другого ангела, павшего именно от его руки, но недолго задерживает на нем взгляд. Видно, что его трясет.

Все еще улыбаясь, я вытираю стекающую по подбородку кровь, касаюсь раны кончиком языка. Будет долго заживать, определяю я, особенно если учесть мою привычку кусать саму себя, вновь открывая старые раны. Но оно того стоит.

Тат цел физически, но я вижу, что аура его идет крупными трещинами, как расколотый лед на озере. Теперь для него точно не будет никаких Небес, никакого прощения и «долго и счастливо». Собирайся он в последний момент отступить на сторону врага, теперь не сможет – последние пути отрезаны, а ихор с рук отмывается долго.

Теперь ему определенно придется решать. Бескрылый держится за голову, обессиленно привалившись к памятнику. Добро пожаловать, парень, я ведь не шучу. Теперь уж точно Ад, теперь уж точно с нами всеми.

Я издаю короткий лающий смешок, легкие прорезает болью. Люцифер никогда никого не заставляет. Тат сам решил спасти меня, спасти существо, которое принесло человечеству зла больше, чем, быть может, сам Антихрист. Он убил вчерашнего товарища ради меня. Вот такой вот Ад…

***

Возле здания московского филиала отчетливо пахнет табаком, а среди снежинок алеет огонек сигареты. Заранее не представляя, о чем говорить, я подхожу к Сиире, рассматривающему небо. А оно словно дырявое: все валит снег и валит, никак не останавливаясь. Сломанное какое-то.

– Не угостишь? – спрашиваю я.

Вместо ответа демон протягивает целую пачку, даже не посмотрев на меня. Прикуривая, я щурюсь. Небо, что ж они в тебе такого все находят, а? Ты же жалкое такое, побледневшее. А вот стремятся все ввысь, все, и Принц Ада, и ангел с отрубленными крыльями.

– Как тебе Москва? – неожиданно спрашивает Сиире. Книга в безопасности, все прошло хорошо, но он почему-то не хочет отвязаться от меня.

– Серое слишком, – отвечаю я первое, что приходит в голову. Потом понимаю – не о городе это, а о небе.

Серое. Было бы легче, будь оно черным или белым, а лучше всего в клетку, на манер шахматной доски. В монохромных двух цветах не запутаешься, разберешься как-нибудь, раз весь остальной мир четко раскрашен в них. А оно вот издевательски серое. Словно напоминающее, что кроме черного и белого есть что-то еще.

Я задумчиво верчу меж пальцев тлеющую сигарету, жестом уже привычным. Горло еще саднит – голос сорвала, и он и без курения хриплый до невозможности, пилящий чужой слух. С другой стороны, что мне еще остается? Горечь на губах и еще больше горечи на сердце.

Затаптывая сгоревший до фильтра окурок, я зло ударяю каблуком асфальт, словно там не сигарета, а горло моего худшего врага. Сиире молчаливо наблюдает, не вмешиваясь. Я для него почти что ручная зверушка Сатаны, забавная девчонка, на которую можно свалить грязную работу, а потом обнаружить, что – вот ведь чудо! – у нее тоже есть свои чувства. Так все в Аду и работает, и я бы не удивилась, если бы Люцифер думал обо мне подобным образом. Но наш разговор на крыше доказывал, что я нечто большее, чем просто очередная пешка. И поэтому я не позволяю Принцу откровенно насмешливо смотреть на меня.

Мне говорили, у меня глаза слишком холодные даже для Падшей, цвета серого неба, застывшего на зеркальной поверхности клинка. Сиире становится не по себе, когда я в него впиваюсь серым взглядом. Он неуверенно оглядывается на спешащих мимо прохожих, не представляющих о нашем существовании.

– Зачем ты это сделала?

Догадаться, что он имеет в виду Тата, несложно.

– Приказ, – спокойно объясняю я.

– Нет. Ты сама устроила испытание, решила проверить, к кому повернется наш бескрылый ангелок, когда Час пробьет. Люцифер не отдавал такого приказа, я уже связался с Амаимоном и все знаю. Ты действовала на свое усмотрение. Зная о Сотне, ты повела Татрасиэля в бой.

На свой страх и риск, ты хочешь сказать. Если бы что-то пошло не так, Люцифер запросто размазал бы меня по стенке щелчком пальцев, а Самаэль скромно пригласил бы кого-нибудь убраться. Наверное, Бескрылый не может быть ценнее моей собственной жизни, но мне было интересно, как поведет себя Тат в такой ситуации.

– Никто не понимает твоих целей, – небрежно замечает Сиире. – Некоторые говорят, ты строишь заговоры против Люцифера, другие считают, что он спит с тобой, поэтому терпит все выходки, и только третьи уверены, что ты действительно ведешь нас к Концу. К победе над ангелами.

– Дай мне имена первых и вторых, и больше они не скажут ни слова. И третьих заодно. Вера у нас худший грех.

Принц смеется, но не слишком радостно: чувствует, что я серьезна. Знает, что я без промедления убью любого, кто выскажет нечто подобное мне в лицо.

– Все же, странная ты. Говорят, Падшие долго не живут, или погибают в бою, или сходят с ума.

По губам опять бежит кровь, удивительно теплая на морозе – опять кривая ухмылка. Холод жадно тянется ко мне, я, стараясь не показать слабости, зализываю рану. Больно, блядь…

– Так я и сошла, если решила затеять это, разве нет?

– Удобная отговорка, – соглашается Сиире.

Я задумываюсь.

– Мосты надо сжигать, – доверительно сообщаю я, склоняясь к острому уху демона. – Хотя бы ради того, чтобы посмотреть, как ярко они горят. Я сожгу Рай.

Сиире легко выдерживает мой взгляд. Этот не из пугливых. Больше даже – он меня понимает.

– Если тебе все же понадобится помощь, обращайся.

Я легко соглашаюсь, хотя и не собираюсь возвращаться после в этот город. Зная, что нужно прощаться, поспешно вытаскиваю еще одну сигарету – она удобно ложится на губы, – благодарно принимаю зажигалку от Принца Ада и затягиваюсь. А потом киваю еще раз, шутливо прикладываю руку к голове, как делают солдаты демонической армии, и растворяюсь в потоке людей.

Мосты горят ярко, их жар я ощущаю спиной, кончиками крыльев. Скрип и грохот их, ломающихся, звучит для меня лучшей музыкой, наводя на лицо безумную улыбку.

Мосты горят у всех одинаково: у Падшей без веры, у ангела без крыльев, у призрака, у Владыки Ада. Вспыхивают, беснуются, стонут, но в конце все равно осыпаются серым тихим пеплом. Это неизбежно. И правильно в какой-то мере.

Глава 11. Прикосновение Тьмы

Мягко улыбаясь, я неотрывно слежу за стоящим возле призывного круга парнем, нерешительно выкрикивающим слова на древних языках. У него достаточно для этого сил и есть едва проглядывающийся потенциал способного мага, но все первоначальные впечатления от его ауры, сияющей тучным серым цветом, портятся, когда я вижу его трясущиеся руки и неуверенный взгляд. Поняв, что ловить тут особо нечего, я почти готова уйти, но все же для моих целей и этот послужит, а желания и сил искать мага получше нет.

В кармане мелко вибрирует кристалл связи, я быстро отменяю призыв и прошу оставить парня на меня. В Аду еще не знают о плане Люцифера, но вроде как рады такой активности и желанию служить на благо Преисподней. Направленного по адресу демона оперативно отзывают, и засиявший было потусторонним светом круг гаснет, как экран телевизора, выдернутого из розетки. Маг пораженно пялится на неудавшийся ритуал и начинает медленно отступать к двери. Сбежать вздумал? Я презрительно на него смотрю, взмахом руки с зажатым в ней амулетом придвигаю шкаф к двери, отрезая пути к отступлению. Парень сомневается, кричать ему или нет и поможет ли это.

Ступая в круг, я немного путаюсь и сначала забываю снять невидимость. От магии призыва, сконцентрированной вокруг, покалывает спину, я неловко морщусь. Маг беззастенчиво пялится на меня, принимая за демона. Я легко переступаю охранную линию, он бледнеет почти смертельно и хватается за сердце, поняв, что остался со мной один на один без шансов на внезапное спасение. Видимо, наслышан о других практиках, так сгинувших.

– Что я сделал неправильно? – слабеющим голосом интересуется он.

Не меняя довольный оскал, я начинаю перечислять:

– Круг правильно начертил, молодец, знаки вроде из книг, а не из интернета, текст древний откопал… Да вот незадача – ударение в одном месте явно не то.

Медленно, скользящими кошачьими шагами я приближаюсь к нему, смакуя распространяющийся по ауре пурпур ужаса. Давно меня так не боялись, и это немножко сбивает, крышу сносит напрочь, и я не сразу одергиваю себя: не за этим здесь. А как легко его дурить, пацан ведь и не подозревает, что все сделал идеально точно, да только Падшую такой круг не удержит.

– Но, ладно, мы готовы тебя помиловать, – задумчиво объявляю я, стараясь не переигрывать. Маг быстро-быстро кивает, согласный на все. – Чары привязки. Ну, контракт надо заключить, души связать, понимаешь?

Несмотря на страх, парень глядит на меня пораженно-недоверчиво, думая, зачем мне они вдруг понадобились. Я терпеливо жду, зная, что он все равно согласится.

– Как на фамилиара привязку, что ли? – спрашивает он. – Амулет? Сейчас…

Хмыкнув, я качаю головой и протягиваю ему кинжал лезвием вперед. Маг нерешительно его принимает.

– Привязку на кинжал, – любезно подсказываю я.

Он устало вздыхает.

Это оказывается куда дольше, чем я предполагала, поэтому я просто сижу, скрестив ноги, прямо на полу и наблюдаю за нашептывающим что-то свое над кинжалом магом. Не самое занимательное зрелище, но ничего более интересного не предвидится, видимо. Устраиваясь поудобнее, я зарабатываю еще один нервный взгляд.

– Расслабься ты, – смеюсь. – Никто тебя убивать не собирается, шутка юмора такая. Доплетешь заклятье, и я уйду. Закурить, кстати, не найдется?

Маг испуганно мотает головой, но ни слова так и не говорит. Язык, что ли, отнялся?

А про сигареты – это правильно. Я невольно вспоминаю подсказанную по пути сюда информацию на нашего клиента: он у нас хороший мальчик, не курит, не пьет, девушку себе нашел, верность хранит. Я усмехаюсь. Радость родителей, примерный ученик, будущий жених первой красотки захудалого города-поселка где-то на севере России. Ну подумаешь, черной магией увлекается. Кого это волнует?

– А зачем кинжал? – все же интересуется парень, возвращая мне оружие с полным комплектом заклятий.

Подбрасываю кинжал, ловко ловлю его. Пальцами за лезвие, не пролив ни единой капли крови. Скучный фокус, замечаю я как бы между прочим, но этого несчастного практика я точно поразила.

– На охоту иду, – лаконично сообщаю я.

И с интересом лезу в мысли парня, доверчиво распахнутые после сильного ритуала. Там слово «охота» ассоциируется с дедом из деревни, болотом, дикими утками и двустволкой. А вот от последнего бы не отказалась.

– Работа у меня такая, – объясняю я. – До встречи.

Его явно трясет от перспективы опять со мной столкнуться.

***

Поскольку у Ройса появляются все большие проблемы с человеческим миром, я вынуждена шататься по работе одна, иногда с Ишим или Татом. Все это, конечно, звучит не так уж страшно, как оно есть на самом деле. Но без духа мы не можем предугадать нахождение ангелов, и пару раз попадались в ловушки. После этого я хожу одна, убедив и друзей, и Люцифера, что так будет лучше.

Не знаю, почему Люцифер озаботился этим именно сейчас – времени-то у него полно было, с начала Всего. Сатана лишь сейчас вдруг понял, что гораздо легче не захватывать ангелов по одному, а переманить кого-нибудь к себе, получив ценного шпиона. Проблема заключалась в том, что архангелы якобы могут поверхностно читать мысли рядовых ангелов – Люцифер со скрипом подтвердил слух, – и найти предателя для них не составит труда. Поэтому в светлую голову Люцифера пришло, что переманивать лучше сразу архангела. Чтоб уж наверняка.

Я могу кричать, беситься и крайне громко выражать свое недовольство, но ничего это не изменит. Поэтому, прикусив губу до крови, я покорно киваю и отправляюсь на охоту: архангелов ловить.

Первое время никто понятия не имел, где вообще искать правящую верхушку ангелов, не на Небеса же сразу ломиться – оттуда нас быстро вышибут. По счастливому (для меня – не очень) стечению обстоятельств, как раз недавно в мир людей направили одного архангела, то ли чтобы он вправил мозги рядовым, никак не реагирующим на демонов, то ли для какой секретной миссии, так для меня и остается загадкой. Но я не очень-то и стремлюсь ее решить; мне легче просто знать, что цель в досягаемости и ее можно захватить. Татрасиэль подсказывает все необходимое, пользуясь тем, что на Небесах его считают за мертвеца и планов, очевидно, менять не собираются.

Наверное, я все же не лучший солдат для переманивания врага: как по мне, так этого врага следует убить, а не страдать ерундой, но черт с ним всем, я лишь исполнитель, покорный приказам Люцифера. Раньше я и близко не представляла, как такое провернуть, пока кто-то умный не вспомнил о чарах привязки. Я нестерпимо хотела прибить умника к Вратам, но сам факт, что это был Король Велиар, меня останавливал. Пока что.

Эти чары придумали маги, хотя я не берусь рассуждать, чем они руководствовались. Заклятие фактически объединяло две души, что с фамилиарами-то удобно: магический резерв близко, дергать нервного черного кота лишний раз не надо, – а вот с архангелом… Я ежусь не столько от промозглого холода и снега, заползающего за шиворот при полете, сколько от неприязни. Возненавидев ангелов, я решила больше никогда не возвращаться к ним и их образу жизни.

Я сверяюсь с записями демонов, отправленных на разведку, и еще раз убеждаюсь, что нашла верное место. Информация не должна устареть, но я сомневаюсь. Пока не замечаю золотистое сияние неподалеку.

Не медля, я бросаюсь прямо туда, выхватывая кинжал из ножен. Времени раздумывать или составлять план нет, у меня есть шанс выиграть эту схватку только внезапностью. Поэтому я убираю крылья еще в полете, по инерции камнем сваливаясь прямо на стоящего на земле ангела. Грубо подминая под себя сопротивляющегося светлого, почти ломая крылья, резко переворачиваю противника и вонзаю клинок прямо в тяжело вздымающуюся грудь. Кинжал входит слишком уж легко; еще заряженная адреналином, я тут же вытаскиваю его из раны. Ихор пачкает пальцы.

На меня поразительно спокойно смотрят глаза глубокого синего цвета. Я роняю кинжал из внезапно ослабевших пальцев, пытаясь выдавить хоть слово. В сердце мне будто загнали раскаленный прут, я падаю рядом с архангелом, вцепляясь пальцами в асфальт, выгибаюсь в страшной агонии, не чувствуя уже рук.

Твою мать, это больно. Очень больно.

Из горла вырывается недокрик, хриплый, подвизгивающий, словно наждаком по железу. Дробя себе пальцы, я мечусь, совершенно не заботясь о своем теле, рискуя сама себе все кости переломать. Внутренности скручиваются в узел, по подбородку течет теплая струйка крови, пятная белую рубашку, которую я в кои-то веки решила надеть. Крылья, инстинктивно выпущенные, бьются, будто я пытаюсь взлететь. Путая языки, я матерюсь в голос.

Потом наконец-то наступает блаженная темнота, убирающая лишнюю боль, скопившуюся в груди. Я могу спокойно вздохнуть, чувствуя тепло регенерации. Только вот душевные раны не рубцуются так быстро, ядовито усмехаюсь я в темноту. Язвы будут еще долго меня мучить.

***

С того момента проходит две недели, но боль не утихает: заклинание, должное накрепко связать души и сделать силу общей, бьет меня больнее и больнее; Габриэль тоже приходится несладко. Спаянные вместе Свет и Тьма пытаются всеми силами поглотить друг друга, выжрать изнутри. Остается только не разлучаться, мотаясь по человеческому миру, и ждать, пока кто-нибудь победит.

Я начинаю ненавидеть Кёльн только потому, что нахожусь тут не одна, а с кем-то. Стоя на шпиле, остром, вонзающемся предательским ножом в небо, в брюхо ангелам, я расправляю крылья, чувствуя каждым их миллиметром порывистый холодный ветер; я все же балансирую на шпиле, задиристо ухмыляясь архангелу.

– Упадешь, разобьешься, и я тоже умру, – устало напоминает она.

Габриэль и не сомневается, что такое у меня в планах, поэтому голос ее настороженно дрожит, она щурит глаза, глядя на меня, расположившись на крыше чуть поодаль. Кёльнский собор становится нашим излюбленным местом, вот только мнение о нем у нас разное.

– Не бойся, помирать пока не собираюсь. – Я легко спрыгиваю со шпиля, каблуки ботинок стучат громко.

Отворачиваясь, архангел следит за людьми внизу. Что-то шепчет себе под нос, могу душу поставить – молится Ему о терпении. Была б еще душа, точно бы поставила.

Она не может обратиться за помощью к другим ангелам, ведь я в любой момент могу ее убить. Сама при этом убьюсь, но она знает подчинение демонов и Падших Люциферу, знает, что я, не колеблясь, это сделаю. Потому терпит, на что-то молча надеясь.

Мы были немного знакомы в прошлой жизни, перемолвились парой слов, я теперь понимаю, что нихуя ее, оказывается, не знала. Габриэль была единственной, кто неплохо ко мне относился, на суде она пыталась оправдать меня, да и не была она такой уж убежденной святошей, не верила так бескорыстно в людей. Но она тоже смотрела, как мне рвут крылья, немо и безмятежно.

Смело заявить, что мы с ней были похожи, я не могу. Взгляды на жизнь и всю эту Святую войну у нас разные: столкнувшись с Габриэль и связав наши судьбы, я это осознаю. Она уже не та: глаза потускнели, крылья больше не кажутся легкой фатой на ее спине, а висят золотой бесполезной хламидой. У нее взгляд сломанной куклы.

Нас всех сломали когда-то, я проходила через это. Габриэль ломается сейчас, каждую секунду, находясь рядом со мной. Я медленно отравляю ее, не прикладывая к этому усилий, словно выжигаю в ней весь неугасимый свет, пылавший когда-то. Прикосновение зла губит архангела, моя душа скована с ее душой. Финал этим и предрешен. Мне доставляет извращенное удовольствие наблюдать, как Габриэль сначала смиряется с моим постоянным присутствием, потом привыкает, притирается, а потом час за часом меняется. Она просит меня не падать, не потому что боится смерти – потому что волнуется и за меня.

– Люди идут в церковь, – замечает архангел. – Пока их вера жива, мы будем бороться. Силы Тьмы потерпят поражение в Последней Войне, вы даже близко не сможете приблизиться к Раю.

– Люди идут в собор, построенный по проекту Сатаны, – излишне серьезно киваю я. – Забавно, не находишь? Это вечная игра, тысячи совпадений и иллюзий, рождающие большой обман. Этот собор принадлежит нам, Габриэль. Только поэтому я могу сидеть на шпиле.

– Здесь исповедуют веру в Господа.

– Посчитай количество грешников на квадратный метр. В церковь они и ходят, прогнившие люди, ищущие не второй, а сотый шанс. А теперь подумай, светлый ангел, почему ваши не пытаются отбить собор? Я верю, у тебя получится.

Стараясь не показать своей слабости, Габриэль раздраженно шипит совершенно не ангельским способом. Я заливисто смеюсь в ответ. С ней я могу быть настоящей: кричать, скалиться, панибратски приобнимать за плечи, нагло щурясь, с наслаждением выдыхая сигаретный дым в лицо архангела. Знаю, что все это сойдет мне с рук, я медленно опутываю ее душу, растворяю ее, будто кислотой. Проклинаю себя и ее разом.

– Если бы не было нас, милая Джибрил, людям не во что было бы верить. Представь, если бы мы были вами разбиты? Они бы начали задавать вопросы, это же люди, а? Узнав от вас, что Дьявола нет, что демоны мертвы, что Ад пуст, они начнут гадать, почему же тогда совершают грехи, почему убийца напал именно на их близких, почему пьяный водитель размазал по земле соседскую семью. Если не Дьявол их попутал, кто тогда? Они бы требовали у вас ответов, а вы что? Расстреляли бы, как расстреляли бунтовщиков на Небесах? Вырвали бы им перья? Ах да, рвать нечего…

Пытаясь отстранится, Габриэль подается назад. Царапая ее кожу сквозь тонкую рубашку, я вцепляюсь в ее плечи, резко притягивая к себе. Синева гневно сверкает, встретившись с отрезвляющим холодом моей души. Еще немного, и она сдастся, позволит себе усомниться.

– Если выиграете вы, воцарится мрак, – сипит она.

– Нет, Габриэль. Мы станем жить вместе, бок о бок, ни от кого не скрываясь. Не будет соборов, не будет молитв, все наконец-то начнут верить только в себя. Мы расскажем им, что Бога нет. Расскажем, что каждый ответственен за свои поступки. Это будет свобода, в которой никому не придется прятаться в песках Ада от этого бескрайнего мира. Ради такой жизни я готова сжечь Небеса, а ты… ты можешь еще сделать выбор и подумать, на чьей стороне ты хочешь стоять в Последней Битве.

Она упрямо мотает головой, прикладывает руки к вискам, пытается закрыть ладонями уши. Мой голос действует на нее уже слишком – я выбираю почти ласковый тембр, чуть мелодичный, запоминающийся, отпечатывающийся в памяти.

– Любопытство – не грех! – злится Габриэль. – Мы бы не наказали их из-за вопросов. Господь…

– Оставил нас. Помнишь, как на Небесах восстали, требуя у вас ответить, верно ли мы поступаем? Всех бунтовщиков казнили! – Она вздрагивает после моих выкриков: она помнит. – Там были мои родители, Габриэль, – признаюсь я. – Я помню, что Небеса не любят тех, кто задает вопросы. Вспомни свое руководство и подумай, могут ли твои братья так поступить, поработить оставшихся без нас, без тьмы, людей, оставшихся в одной их власти. Подумай!

Душа ее больше окрашивается в чернильный цвет, сияние тускнеет, как дешевая позолота. Я осторожно касаюсь ее чувств – это очень просто – и замечаю что-то новое. Страх. Она так боится, что меня даже пробирает.

– Ты зло, – шепчет одними губами она. – Ты искушаешь меня. Я не могу…

– Можешь. Люцифер никого не заставляет переходить на свою сторону. Решать тебе.

– Лучше я умру, чем стану предательницей!

Отпуская ее, я, посмеиваясь, отхожу в сторону, оставляя ее растерянно потирать шею, на которой синяками уже отпечатываются мои пальцы. Габриэль не может понять моего веселья, наслаждения этой грязной игрой, прикосновениями темноты к чистейшей душе. Странно видеть, как быстро она меняется – достаточно поставить одну маленькую точку, и та расползется, как раковая опухоль. Габриэль, если проводить аналогии, уже при смерти, задыхается, умирает, хватаясь за голову, наблюдая за рушащимся миром.

– Ты сумасшедшая! – кричит она, соревнуясь в громкости с ветром. – Зачем тебе я?

Сумасшедшая? Я вижу яснее, чем все архангелы вместе взятые, вижу мир без лживых прикрас Света, без этой глупой идеологии. Это они тронулись умом, если все еще верят в людей. А они верят, вечно. Люди раз за разом предают.

– Оглянись, Габриэль! Твоя вера мертвее всех покойников! Михаил сошел с ума, он хочет завоевать этот мир, уничтожить демонов. Ради войн и боли ты была создана?

– Вера не может умереть, она в нас, в наших сердцах, – бормочет она. – Такое время наоборот укрепит ее, поддержит в трудном выборе, укрепит дух. Верить истинно можно только перед Апокалипсисом.

Переубедить ее оказывается сложней. Пусть душа чернеет, ее разум держится на слепой вере, устранить которую куда трудней.

– Да твою же мать! – срываюсь я. – Ладно, ладно…

Делая вид, что ненадолго сдаюсь, я отступаю. А потом наношу мощный ментальный удар, выламывая ее последнюю защиту с треском. Габриэль сдавленно хрипит, падая на колени. Ей сейчас кажется, что она умирает, и это недалеко от правды – архангелом ей точно не быть.

Нам нужен осведомитель в Раю. Цель оправдывает средства.

– Пробуждайся уже от своих грез! – Я хватаю ее за волосы, грубо швыряю о крышу. Боль отзывается по всему телу, и я рада, что напилась каких-то анестетиков перед этим. – Габриэль!

– Гори в Аду, – хрипло выдыхает она.

Новая усмешка, более довольная, чем раньше. Она ломается, медленно. Это что камень водой точить по капле. Трудно, больно, теряя слишком много времени и сил. Но в конце это сработает.

Габриэль почти утратила веру и без моей помощи, но не задумывается об этом, привычно считая, что все по-прежнему. Вот что Он не включил в список грехов – подчинение привычкам.

– Вспомни, сколько раз тебе хотелось врезать как следует Михаилу. Он давно пошел не по тому пути, ни один демон не заслужил его крестовых походов, ни один человек не должен подчиняться ангелам. У них есть право выбора, а ангелы медленно отбирают его, завоевывают человеческий мир. Значит, это нам, их презренной Тьме, желающей мирной спокойной жизни, приходится выбирать. Так выбирай!

– Я служу Свету!

– Именно что служишь, рабски ему преклоняешься. Тьма дарит тебе свободу, не будь настолько глупой, чтобы отказаться! Новый мир, который мы завоюем – для нас, для смертных…

Внутри у нее что-то перемыкает, ломается с механическим треском. Так ли теряется вера? Пусть будет так, легче ведь ошибаться, чем искать правду. Габриэль встает, трясясь; я вынуждена выпустить ее. Синеве возвращается поразительная яркость. Последнее прикосновение, легкое касание, невесомое, как крыло летней бабочки, меняет все настолько, что я вижу уже совершенно другую личность. В чертах ее лица мелькает жесткость, уверенность, завоевывая тело архангела у страха.

– Наконец-то, – киваю я.

– Ты рада тому, что сотворила со мной? Искалечила…

– Я рада, что больше не придется смотреть на твое лицо целыми днями. Хочешь, провожу к Люциферу? Думаю, вам нужно многое обсудить. Он будет рад тебя видеть: наш Сатана ведь твой брат, все же…

Она отрицательно качает головой: и сама найдет дорогу, ей теперь они все только вниз ведут.

Габриэль ли это? Или кто-то другой, очень похожий? Тьма не меняет так сильно личность, она всего лишь стирает рамки дозволенного, делая мысли более свободными. Судя по медленно проявляющейся улыбке, ей начинает это нравиться, чувство будоражит, зовет.

Габриэль поправляет растрепанные золотистые волосы. Улыбка становится шире, пока она копается в себе, извлекая все больше тайных желаний. Моей душе уже не нужно находиться рядом, она сама все разберет, одна. Я касаюсь кинжала, висящего на поясе, не медля, выхватываю его и вонзаю в грудь архангела.

Связь рушится мгновенно. Умирает старая Габриэль. Почему-то остается чувство, что я убиваю и частичку себя.