Текст книги "Обрушившая мир (СИ)"

Автор книги: Каролина Лирийская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

Да, ее поселили ко мне, опасаясь за здоровье похищенной. Почти убитая ударом Нираэль, она провалялась без сознания пару дней, а когда очнулась, не помнила ничего, начиная с похищения. Может, оно и к лучшему. Но лекари опасались, что на ней осталось ангельское проклятие, и кто, как не Падшая, мог за ней лучше присмотреть?

– Ишим, я говорила не лазить в моих вещах? – отпирая дверь, сетую я. – Потравишь нас, там ведь и яды, и противоядия, и еще черт знает что, а ты их перцем считаешь! Чучело ты мое ненаглядное…

Ответа я не слышу, зато на кухне кто-то заливисто смеется. Гости? У нас? Да быть этого не может…

Держа наготове меч, я врываюсь в кухню, намеренная отвоевывать свою квартиру и Ишим, да так и застываю, растерянно разглядывая комнату. На плите варится нечто, напоминающее карри, жарко просто адски, а за столом мило беседуют Ишим и…

– Влад? – севшим голосом уточняю я. Сердце рвется из груди.

Он оборачивается, привычно улыбается, и я почти верю, что Влад просто заглянул в гости, каким-то чудом выведя портал на мою кухню. Но он определенно мертв – посмертное сияние еще не унялось, и он выглядит натуральным призраком, хотя и ощутим, и дышит…

– Цел! – смеюсь я, накидываясь на Влада, сжимая его в объятиях. – Вот прохвост, я же…

Беспокоилась? Места себе не находила? Это все ясно настолько, что даже не требует отдельного упоминания, я просто молчу, утыкаясь ему в плечо. Влад смущенно ерзает, гладит меня по спине, бормочет что-то успокаивающее.

От него больше не веет живым теплом, руки смертельно холодные, а дыхание какое-то слишком поверхностное, ненастоящее, но это Влад, точно он! Не подделка, не видение больного усталого разума, он здесь, выбрался из пустыни, нашел меня. Мы же одинаковые – упрямые до невозможности, он сам говорил…

– Больше никуда не уйду, с вами тут буду, – шепчет Влад мне, потерянный сам, сбитый с толку моими объятиями.

– Я тоже рада, что ты вернулся, – признается Ишим. – А то Кара ходила с таким видом, будто ей сердце вырезали.

– Ну не совсем уж вырезали… – шиплю я, но встретившись с веселыми искорками в ее глазах, тоже тихо смеюсь. – Лучше чай, что ли, приготовь. Пожалуйста.

Ишимка обстоятельно кивает, разливает по чашкам кипяток, магичит с заваркой, шепчет что-то. Потом вытаскивает из висящего на стуле пакета еще горячие пирожки с мясом – прямо из соседней булочной. Передо мной Ишим, хитро улыбаясь, ставит чашку кофе. Неохотно отцепляюсь от Влада, но оглядываюсь на него постоянно: а ну как снова исчезнет!

– Нат забыли позвать, – улыбается Влад. – Она-то еще не знает, что я не потерялся на Пятом – меня туда закинуло… Ну, я напомнил про контракт и вечное служение Аду, меня к вам и отвели.

– Еще успеем Нат позвать, – отвечает Ишим. – И Ройса, и Татрасиэля, и Рахаб… Давно мы не собирались.

Я улыбаюсь тоже: конечно, успеем. Куда денемся?

Глава 16. Та, кто идет следом

Проснувшись с первыми воплями адских тварей за чертой города, я некоторое время еще лежу на спине, глядя в обшарпанный бежевый потолок. Спина затекла, поясница странно болит, словно меня вскользь задели мечом. Причина этому мирно сопит за стеной в моей кровати на мягком матрасе, а я вынуждена ютиться на жесткой, зато длинной лавке на кухне. С жалким стоном я поднимаюсь, потягиваюсь, с неудовольствием слыша хруст костей. Наемница Люцифера, блядь, отважнейший воин Преисподней…

Соседство с Ишим имеет массу минусов: одна комната полностью переходит в ее владение, поэтому Ишимка с удобством разместилась, прибралась, заработав за это зубовный скрежет и шипение с моей стороны, притащила откуда-то цветастые шторы и завесила окна, чтобы алое солнце не будило ее рано утром. Я сама до этого не догадалась в свое время. Вторая комната – гостиная – совсем не пригодна для сна, хотя я и пыталась спать в кресле. В итоге переселилась на кухонную лавку.

Из некогда моей комнаты доносятся чертыханья, шорох, и в дверях возникает Ишим в мятой футболке и коротких шортах, сама заспанная, и один глаз только открыт. Не сдержав улыбки, я отворачиваюсь к окну, чтобы она этого не заметила. Ишим, будто подслушав мысли, усмехается, сладко зевает и потягивается.

– Как спалось? – стараюсь как можно вежливей спросить я.

– Чудесно, – заявляет Ишим. – Кстати, давно хотела спросить, почему у тебя двуспальная кровать?

Вопрос, казалось бы, совершенно обычный, но я не отвечаю, молчу слишком долго, и Ишим вся подбирается, как каждый раз, когда задевает какую-то не ту тему. Она смотрит на меня сожалеющим взглядом, извиняясь, что испортила утро, но вслух это высказать не отваживается. Мы обе молчим, каждая боясь нарушить тишину первой. А что я могу ей сказать, правду? Что с такой кровати сложней навернуться, а сплю я с кошмарами, часто обнаруживая себя на полу по утрам?

– Скидки были, вот и взяла, – говорю я. Это ложь, но Ишим, кажется, рада даже ей.

Оставив меня ненадолго, она разбирается с завтраком, медленно, со вкусом и полностью игнорируя мои голодные взгляды. Как для демона, такое поведение совершенно нормально, но обычно Ишим предельно вежлива и ничего такого не вытворяет, тем более сейчас, находясь у меня в гостях. Злится из-за чего-то.

– Что случилось? – лениво интересуюсь я, усевшись на стул и закинув ногу на ногу.

– Ты б хоть штаны надела, холодно же, – бесстрастно замечает Ишим. – В одном белье простудишься.

И правда холодно, но я упрямая, поэтому только скрещиваю руки на груди, пытаясь немного согреться. Проблема в том, что я не помню, где бросила вчера рубашку, вернувшись поздно ночью. К слову, одежда наверняка измарана въедливой ангельской кровью, и никуда больше не сгодится. А ведь последняя была…

Ишим наклоняется над плитой, хвост ее беспокойно мотается из стороны в сторону, вызывая странное желание дернуть за кисточку. Помотав головой, я отгоняю глупые мысли.

– Ты не берешь меня с собой, – замечает вдруг она. – Ты ходишь с Нат, Татрасиэлем, с Ройсом даже, хотя от него в битве нет толка.

– А от тебя, видимо, есть?

Я задумчиво разглядываю зло подбоченившуюся демоницу. Фигурой она не напоминает солдата: слишком худая, хрупкая, такое тело поможет в выживании здесь, среди порывистого ветра и песка, но силы в нем нет. Любой ангел одной пощечиной вырубит ее, а меч Ишим держать не в состоянии из-за его тяжести. Ройс хотя бы может по роже кому-нибудь врезать, хочется сказать мне, но это прозвучит слишком грубо.

– Тебя уже похитили один раз, – напоминаю я. – Больше не стоит лезть в битву.

И снова она молчит, сверкая глазами, только в них не ярость блестит, а будто бы слезы. Да глупости: демоны не могут плакать, смаргиваю я, это мне кажется.

– Ты же… – голос ее предательски дрожит. – Ты же являешься домой вся окровавленная, умирающая…

– Это не моя кровь, – поправляю я.

– Не только твоя, хочешь сказать. Я же не совсем глупая, я слышу, как ты шипишь и ругаешься, как в душе по часу сидишь. Там пол после тебя красный. – Она переводит дух, дрожа. – Кара, ты доводишь себя. Успокойся, иначе однажды нам – мне – придется тебя хоронить.

Ишим возбужденно взмахивает подвернувшимся под руку ножом, и это выглядело бы весьма забавно, если бы не ее слова, если бы не тон, которым она их говорит. Волнуется ведь, и за кого? За меня. Такое вдвойне обидно: я знаю, как закончится моя битва, умереть я готова с мечом в руке, но никак не дома, в тепле и уюте. Просто не могу иначе, хотя, да, глупо, самонадеянно, а с каждым месяцем шрамов все прибавляется, но я просто не могу остановиться. Что бы там ни говорили друзья, предать себя и свои крылья я не могу. Умру, но не брошу.

– Я же живая, – криво усмехаюсь я. – Да ладно тебе, мелкая, спокойно. Не помру просто так.

Поникшая Ишим медленно кивает. Вздохнув, я подхожу ближе, ерошу ей волосы, целую в лоб и, подумав, перехватываю кусочек бекона со скворчащей сковороды. Скулы Ишим почему-то краснеют, и я, облизывая пальцы, все-таки решаю порыться в шкафу в поисках чистой одежды.

– Пережарила, кстати, – я киваю на сковородку, кошусь на настенные часы. – А мне пора уже.

– Куда?

– Самаэль просил забежать. – Я вспоминаю, с каким волнением Антихрист говорил, и удрученно качаю головой. – Кажется, что-то серьезное.

Быстро собравшись, я, недолго думая, заимствую часть гардероба Ишим, ухватываю рубашку с длинными рукавами, хоть она и немного узковата мне в плечах. Выбирать не приходится: мое все в стирке.

– Вернусь поздно! – кричу я, запирая дверь. – Приготовь что-нибудь на ужин, ладно?

Вслед мне несется вопль, что она, вообще-то, не домработница мне, чтоб с такими просьбами приставать, но я спешно слетаю – буквально – по лестнице, сталкиваясь у самого низа с демоницей, ведущей в школу парочку рогатых сорванцов. Мать испуганно отлетает в сторону, прижимая чада к себе, демонята задорно свистят мне вслед. Вырвавшись на улицу, я рвусь вверх, громко хлопая крыльями, кругами набираю высоту.

Вдалеке сияют кристаллы на шпилях Дворца, я беру курс на них, не забывая оглядываться по сторонам, гадая, зачем понадобилась Самаэлю в столь ранний час. На передовой тихо, кажется; парочка отрядов чудом удерживает ту часть Чистилища, где стоял наш гарнизон. Я вздрагиваю: как давно это было.

Самаэль встречает меня обжигающей улыбкой, я замираю, будто ожидая удара – тяжелого такого, что после в ушах долго звенит. Антихрист не поднимает руку, даже пальцем не шевелит, но молчаливо – взглядом – требует идти за ним. И я иду, раздумывая, отвлекаясь на свои личные мысли, но все равно выходит, что шагаю след в след, натренированной собачонкой. Злясь больше на себя, чем на него, я сбиваюсь, чуть нагло отрываю взгляд от пыльного пола.

Творится что-то, замечаю я, поднимаясь по лестнице. Демоны, которым обычно только дай обсудить меня за спиной, говорят громко, почти кричат, сейчас прячут взгляд и как-то пришибленно молчат, не глядя мне в глаза. Ощущение такое, будто на них всех наорали и крепко ударили по шее – по крайней мере, такое объяснение приходит мне в голову. Но это не может быть правдой.

Дворца я почти не знаю, так, забегала пару раз в кабинет Люцифера, но никогда не пыталась побродить по подобным лабиринту коридорам, не испытывала желания узнать, что еще интересного таится здесь. Авантюристы вроде Ройса отдали бы жизнь второй раз, лишь бы краем глаза заглянуть сюда, но я иду, глядя в спину Самаэлю, а не по сторонам, на фрески и крепленое на стены оружие.

В этом крыле подозрительно тихо, каждый звук громом раздается, дыхание с пронзительным свистом вырывается из груди. Самаэль замедляет шаги, и я догадываюсь, что мы почти пришли. Чтобы увидеть хоть что-то, мне приходится обойти парня. И когда он стал таким высоким, интересно?

И зачем я здесь, когда у Люцифера столько дел? И война, и армия, и заговоры за спиной.

– Что с Вине? – рискую спросить я.

Ответа, как ожидалось, не получаю. Бесстрастный взгляд Антихриста не выражает ничего. Либо всё.

Мы застываем напротив тяжелых железных дверей с дюжиной замков. Я не знаю, что за ними, но инстинкты приказывают держаться как можно дальше. Как кажется, Самаэль тоже медлит. Боится? Эта мысль абсурдна: не может Антихрист бояться кого-нибудь, но заставляет задуматься: а вдруг? Кто же там, раз сын самого Сатаны опасается зайти?

Сглотнув, он протягивает руку к двери, невесомо касается ее кончиками пальцев. Железо отзывается тонким звуком, схожим со звоном хрусталя, и они медленно, без чьей-либо помощи, отворяются. Глубоко вдохнув, Самаэль резко шагает вперед, будто ничего важней в жизни не делал, и мне, немного обескураженной, остается вновь последовать за ним.

Оказавшись по ту сторону дверей, я понимаю, почему он набрал в грудь побольше воздуха. Здесь невыносимо душно, что я ощущаю, как на лбу выступают капельки пота, а в воздухе пахнет чем-то странным, не свойственным Дворцу. Кладбищенской землей, соображаю я.

Посреди широкой комнаты стоит высокая кровать с балдахином, у нее замерли три темные худые фигуры, несущие свою стражу. Несмело, осторожными скользящими шагами, Самаэль подходит к ним, кивает собравшимся, умирающему… Пораженная до глубины души, я смотрю на лежащего в кровати. На бледного Смерть, дышащего с хрипом. С таким скрежетом обычно двери склепов открываются.

Больше всего мне хочется оттащить Самаэля подальше и расспросить обо всем. Совсем не представляю, как можно было довести Смерть до такого состояния, он у нас старикашка довольно бодрый. Еще интересней, что тут делают остальные три Всадника. Хотя, нет, последнее ясно: собрались почтить память умирающего. Но не может же он…

Стараясь не вглядываться в пепельно-серое лицо, я смотрю на других.

Чума наконец заняла свое место, стоит тут, легко улыбается. Бледная, тонкая, полупрозрачная, как лепестки ее любимых белых роз, но платье на ней – черное, страшное, будто бы обгорелое, и сказочно-воздушные кружева тут никак не вяжутся. На лице – темная же шляпа с сеточкой, надежно скрывающая глаза ото всех, но взгляд у нее так или иначе очень тяжелый, как дыхание тяжело больного.

Война рядом с ней – небрежно рассыпавшиеся по плечам осенние волосы, горящий взгляд, полубезумная улыбка. Пальцы ее всегда запачканы в крови, обгорелые, незаживающими язвами покрытые, поэтому она прячет руки за спиной. Платье алое, в пол, но на ней бы лучше и уместней, а главное, спокойней, смотрелся бы доспех. На волосах – колючий терновый венок.

О Голоде и сказать нечего: худой парень с загнанным взглядом, с острыми скулами, он выглядит скучно на фоне двух дам. А глаза у него действительно страшные – темные дыры, голодные, жадные. Я спешно отворачиваюсь, едва ли не до хруста в шее. Почему-то я знаю, что Голод улыбается.

Эти трое – молодые, решительные, рвущиеся в бой и готовые драться до последней капли крови. Смерть, бессильно распростершийся на кровати, смотрится странно в такой компании.

– Зачем я здесь? – поборов тревогу, спрашиваю я.

Всадники смотрят странно: убеждаются, в своем ли я уме. Я не понимаю, что происходит. Или же отказываюсь понимать?

– Ты… подняла нас, – едва слышно шепчет Смерть, приподнимаясь на постели. – Ты, Ainoo Daarkha, поэтому… должна видеть…

Когда старик заходится хриплым кашлем, его тело жутко дергается, глаза закатываются, но никто не сдвигается с места, чтобы помочь ему. Ведут себя, словно это в порядке вещей, словно так и должно быть и ради этого мы все тут собрались.

Я подняла их – неосторожным словом, бунтуя против глупых правил. Догадывалась, конечно, какие бедствия это повлечет, но даже на передовой было не так тревожно, как сейчас. Самаэль тоже чувствует себя не в своей тарелке, но обязан быть рядом.

Смерть запрокидывает голову и вдруг замирает на полувздохе. И неслышно опадает на постель.

В этот же миг позади нас веет могильным холодом, кто-то ступает на мраморный пол босыми ногами. Я поворачиваюсь – позади худая девочка, ручки-палочки, распущенные по плечам волосы, упрямо поджатые губы. Самый обычный ребенок, каких миллионы, но глаза ее… В них пылает сам огонь Преисподней.

Смерти на кровати уже нет – исчез, растворился. Я беспомощно оглядываюсь – как же мы теперь? Неужели люди перестанут умирать? Вижу только Всадников, преклонивших колени. И перед кем, перед девчонкой?

В какой-то момент до меня доходит, что она и есть Смерть.

– Мой предшественник был слишком милосерден, – задумчиво замечает девочка. В голосе ее слышатся холодные ветра Севера. – Возможно, поэтому так скоро настала моя пора.

Смерть улыбается, и улыбка ее страшней всех виденных мной ужасов. Внутри все вымораживает, выжигает, и я определенно не знаю, что ответить. Никто не знает.

– Люциферу стоит скорее закончить этот фарс, – замечает девочка. – Пусть найдет меч и отправляется к Небесному дворцу. Я обязана быть лишь наблюдателем, но с радостью последую за ним. И мои сестры и брат – тоже.

– Это приказ? – уточняет Самаэль. – У отца свой план, и…

Самаэль испуганно замолкает, увидев в глазах Смерти нечто, неприметное для всех остальных. Она чуть заметно морщится, воздух сгущается еще сильней. Я незаметно заслоняю Самаэля собой.

– Это совет, – надменно говорит она.

Этой девочке на вид лет десять от роду, но слова совсем недетские, а взгляд старческий. Смерть – это не просто титул, как у нашего Дьявола, это сущность, которая для каждого великого дела выбирает новое тело, сотканное из тартарской тьмы. Она видела зарождения всех миров, и Антихрист правда кажется лишь глупым мальчишкой рядом с такой силой.

– Это наш мир, – неожиданно замечает кто-то.

Оказывается, я.

Терять мне уже и нечего, мимоходом замечаю. Каждый день и так чувствую затылком дыхание Смерти, она идет по пятам, пытаясь достать меня раз за разом, но почему-то терпя поражение. Везение не может продолжаться вечно.

Терять мне действительно нечего. Внезапно я вспоминаю усталый взгляд Ишим. Нет, не так: терять меня есть кому.

Подумав, Смерть кивает.

– Мир ваш, – соглашается она. – Но мы в итоге встретимся – с тобой, Кара, тоже. Потом, когда у меня будет своя воля. Я заберу всех, даже Творца, ибо я появилась сама, а не он создал меня. И, возможно, сама погибну от чьей-то случайной руки. Судьба непредсказуема.

Она медленно исчезает, истаивает вместе с остальными Всадниками. Самаэль выдыхает, думая, что опасность миновала. А я бы не была настолько уверена: слишком страшны обещания этой девочки.

***

После того, как Всадники истаивают, я не спешу тут же рваться прочь – домой. Нет, мне все еще жутко хочется выпить – упиться, – чтобы забыть эти кошмарные фигуры, провозглашающие грядущую Последнюю Битву, но я остаюсь на месте, всматриваюсь в окно. Что-то смущает меня, путает, мучает. Слова Смерти – запутанное предсказание, которое, быть может, сбудется через сотни лет, но было в них и еще что-то.

– Про какой меч она говорила? – спрашиваю я.

Я знаю только один клинок, который произносили с соответствующим уважением – это клинок Люцифера, оружие архангела, принесенное с Небес. Сильнейший клинок Ада, сила которого держит в узде всех мятежных Высших вроде Вине, скрепляет девять кругов в один нерушимый мир. Как она сказала, «найдет меч»?..

Самаэль смущенно отводит взгляд, становится рядом, касается прозрачного стекла, оставляя отпечатки пальцев. Он снова может молчать красноречивее слов, позволяя мне самой осознавать то отчаянное положение, в котором оказался Ад. Вот почему Люцифер с таким скрипом согласился на Армагеддон: у него нет козыря, существование которого я и не ставила под сомнение.

– Как давно? – лишь спрашиваю я. В голове не укладывается, как у Дьявола могли похитить меч.

– Незадолго до того, как ты начала свои речи, – признается Самаэль. – Отец некоторое время думал, что ты причастна, но я смог его убедить, что это слишком не в твоем стиле. Ты хочешь уничтожения Рая, к чему лишать нас единственного инструмента… Нет, это кто-то из Высших. Во Дворце зреет заговор, Вине – лишь самая малая его часть.

Я не позволю этим аристократишкам сорвать весь мой план своей глупой грызней, вот уж нет! Я не знаю, отчего пробудилась такая уверенность, но твердо говорю:

– Я найду меч. Если понадобится вырезать всех Высших, я сделаю это!

– Тебе ведь никто не приказывал, – изумляется Самаэль. Самоотверженность в Аду – и впрямь удивительно… Но я не могу скрыть ухмылки:

– Это моя работа, в конце концов: исполнять ваши гребаные задания и расчищать дорогу Апокалипсису.

***

И снова на Преисподнюю опускается ночь, по небу веером расходятся лучи тусклого заходящего солнца, красными полосами расчерчивая небо. В воздухе пахнет смертью, и теперь я точно знаю, о чем говорю.

– И долго ты тут сидишь? – спрашивает Ишим, вставая у подоконника, на котором я разместилась.

– Полпачки уже, – усмехаюсь я, выдыхая табачный дым ей в лицо.

Она тихо ругается, ворчит, вырывает из дрожащих пальцев сигарету и метко кидает ее в мусорную корзину. Туда же отправляется остальная пачка.

– Эй! – вяло возмущаюсь я. – Сначала алкоголь весь выгребла, теперь до сигарет дорвалась? Мелкая, да ты обнаглела!

Если она и обижается, то виду не подает. Вместо этого Ишим легко вскакивает на подоконник. Примостившись рядом, смотрит на меня и привычно сетует, вспоминая человеческие страшилки:

– Курение убивает.

– Я тоже. Мы просто созданы друг для друга, согласись?

Вместо продолжения разговора она отворачивается. Я молчу, вдруг понимая, что отчаянно хочется говорить хоть с кем-нибудь. Мне слишком хреново, а Ишим выглядит слишком светлой.

– Я ее видела, – сиплым шепотом делюсь я.

– Кого?

– Святую Марию! – я вскакиваю, едва не падаю, но все же ругаю себя за то, что открыла рот. Не нужно Ишим этого знать, просто не нужно.

Она неотрывно смотрит на меня, успокаивающе как-то и с немым укором. Да, я дохуя дерганая, поломанная и злая, но другой просто не существует. А Ишим согласна и так: с шипением, с кривыми усмешками, с дурацкими шуточками, лишь бы я была рядом.

Она нужна мне, необходима просто, и, наверное, неплохо, что есть, за кого цепляться. Когда она рядом, дышится спокойней, а руки понемногу перестают дрожать, нервы успокаиваются. Ишим обладает странным даром лечить мою душу, единственным таким на все три мира.

Неясно, кто первый целует, да это и неважно совсем. Ишим отскакивает, изумленно смотрит на меня, прижимая ладонь к губам. Меня трясет, я и сама без понятия, что это такое было.

– Почему сейчас? – поднимает голову Ишим.

Потому что стоны четырежды клятой Нираэль не вылетают из головы, потому что я видела саму Смерть, потому что мне нужно забыться, вцепиться хоть в кого-нибудь, не отпускать… Все эти оправдания мелькают в голове встревоженным роем, но я отмахиваюсь от них. Вместо этого прижимаю Ишим к стене, целуя, – изучаю, привыкаю, доказываю ей что-то. Больше – себе. Что могу еще что-то чувствовать; и правда: умиротворенное тепло растекается по телу, заставляет блаженно цепенеть.

Ишим вздрагивает с непривычки; возможно, она ожидала нежных объятий и целомудренных дружеских поцелуев для начала, но я вцепляюсь в нее дико и отчаянно, упрашивая не отпускать. Что же, похоже, завтра с утра она уйдет, оставит меня… Но это будет только завтра.

Она ожидала явно не этого, не рваных яростных поцелуев, граничащих с укусами, которыми я покрываю ее губы, потом шею. Прикусываю кожу клыками, заставляя ее извиваться, ударяясь локтями о холодную стену. Роль жертвы Ишим не слишком-то нравится, она протестующе мычит, но я вовремя накрываю ее губы своими.

– Я совсем не ангел, учти, – шепчу я, зарываясь пальцами в ее волосы, властно прижимая ее к себе.

– Я догадываюсь, – припухшими губами отвечает она. В глазах Ишим я вижу молчаливое согласие.

И только оно позволяет мне швырнуть нас к столу, попутно стаскивая одежду, путаясь в молниях и пуговицах. Ишим тоже, кажется, интересно, что из этого выйдет, – оставшись обнаженной, она игриво ударяет меня по губам кисточкой хвоста и сама падает на стол. Усмехнувшись, я наклоняюсь к ней.

Выгибаясь навстречу, она сама ищет прикосновений – обжигающих, расползающихся по коже огнем. Я медленно исследую ее тело, осторожно провожу кончиками острых ногтей по бокам, оставляя алые полосы. Ишим беспорядочно шарит руками по моей спине. Крыльев она не находит, лишь страшные шрамы, разорванную и заново сросшуюся плоть. Прикосновение к старым ранам дурманит голову еще сильней.

Когда я резко переворачиваю ее, Ишим удивленно выдыхает, но не сопротивляется. Я провожу ногтем по выступающему позвоночнику, резко повторяю тот же путь ребром ладони. Ишим изумленно всхлипывает, выламываясь в спине, проклятый хвост возбужденно колотит меня по внутренней стороне бедер. Укус в шею оказывается для нее неожиданно болезненным, я приникаю к коже, зализываю рану. От осторожных прикосновений языка Ишим запрокидывает голову, содрогается всем телом.

Выходит слишком грубо, понимаю я, резко слишком. Она шипит, чувствуя пальцы с острыми заточенными ногтями, призванными рвать врага. В следующий миг она уже издает слабый хриплый стон, не в силах сдержаться. По столу проходят новые царапины от демонских когтей.

Ничего такого, что было с Нираэль, нет приторной сладости, заполняющей легкие – от Ишим пахнет живо, по-настоящему: страстью, песком и солнцем. Она не улыбается, не шепчет ласковые слова, только стонет – неясно, от боли, наслаждения или всего сразу – и повторяет мое имя, как проклятие. И с ней мне нравится больше.

По венам будто пустили огонь вместо крови, пламя внутри распаляется все сильней, и я сама уже бесстыдно прижимаюсь к Ишим, чувствуя кожей идущий от нее головокружительный жар. Она не стонет – придушенно кричит, охваченная дрожью, ошеломленная и сбитая моим напором.

Когда Ишим не может уже и дышать, я сама отпускаю ее, падаю на лавку, краем глаза следя за жадно вздымающейся грудью – воздуха ей явно не хватает. Ишим тихо смеется, не вставая. Я улыбаюсь несмело.

Я не умею иначе, но думаю, что Ишим поняла все то, что не высказать словами. Поняла и приняла меня, поломанную и неправильную.

– Ты меня чуть не прикончила, – шепчет она. – А Ройс еще хотел поспорить, когда ты затащишь меня в постель…

– На стол, – весело поправляю я. – Не в постель, а на стол.

Ишим опять смеется, чуть более радостно. И мимоходом замечает, что завтракать тут однозначно не будет.