Текст книги "Избранное"

Автор книги: Карлос Фуэнтес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)

Исабель обхватила бокал обеими руками. И сжала его так, словно боялась, что бокал сам, по собственной воле упадет на пол, выложенный мраморными плитками, белыми и черными.

Исабель вошла в каюту, стараясь побороть в себе нервную дрожь, пораженная открывшейся ей правдой. Она громко звала мужа, нелепо искала его в ванной, в шкафу, под кроватью, словно хотела еще поверить, что он где-то затаился и не откликается на ее голос.

Села перед зеркалом, даже не взглянув в него. Обмакнула пальцы в жидкий крем и провела ими по бровям и губам, смывая краску. Надела очки и распустила волосы.

Чего– то ждала, застыв у зеркала.

Встала и вышла в коридор.

Прошла мимо матросов, которые мыли пол, посыпая его дезинфицирующим порошком. Наткнулась на ведро с мыльной серой водой. Увидела Лавджоя, который высунулся из служебной каюты.

– Проводите меня в каюту мистера Джека.

– С большим удовольствием, сеньора.

Лавджой склонился перед ней, держа руку на отлете. С его указательного пальца свисала связка ключей.

– Вы уж простите нас, миледи! Во время стоянок, когда нет пассажиров, мы делаем уборку, наводим порядок на пароходе.

Матросы окатывали пол водой, драили лестницы, терли щетками унитазы. Исабель, следовавшая за Лавджоем, очутилась на палубе «Б».

– Не думайте плохо о мистере Джеке. Его каюта не похожа на ту, к которой вы привыкли. В ней нет иллюминатора. Бедняга так долго копил деньги…

Они попали в узкий и тихий коридор, в конце которого виднелась дверь каюты. Лавджой дошел до этой двери и, приложив палец к губам, вынул ключ из связки.

Улыбаясь, он медленно открыл дверь. Исабель замерла на пороге. Лавджой отодвинулся в сторонку, но тут же встал позади женщины и через ее плечо обежал взглядом каюту, едва озаренную светом ночника, в котором смутно вырисовывались силуэты двух мужчин, белокурых, утомленных, уснувших в объятиях друг друга.

Лавджой прикрыл ладонью рот, и его смешок не потревожил сна любовников. Он тихонько затворил дверь.

Кто– то говорил ей еще в начале путешествия, что нос корабля -это самое тихое место. Но чтобы попасть туда, надо было спуститься по трем лестницам, пройти мимо всех служебных помещений. Ее вели, должно быть, запахи. Как и тогда, в первую ночь, она вновь воспринимала корабль только обонянием. Туда, где нет запаха дезинфекции и мыльной воды! Мимо ситцевых занавесок и мягких ковриков, мимо запаха краски и застоявшейся в бассейне соленой воды, сквозь сытный дух сыра и обваленного мукой мяса, мимо открытых кают, откуда тянет отсыревшими простынями, мимо матросов, которые высовываются из дверей, показывая свои намыленные кремом для бритья лица, потные подмышки и татуированные руки! Идущая полным ходом «Родезия» прислушивалась к дыханию Атлантического океана. Очутившись на палубе, где гулял ветер, Исабель даже не взглянула на пепельно-серых и босых индийцев в белых тюрбанах и широких штанах с шелковой каймой. Индийцы играли в кости и переговаривались между собой скрипучими голосами. Мелькнули чьи-то бородатые лица, чьи-то глаза, похожие на остывший уголь, откровенно подмигнули ей; и эти странные, скрытые от пассажиров люди засмеялись ей вслед, обнажив желтые от никотина зубы.

Исабель поднялась на нос корабля и взялась руками за ржавую перекладину. Шум и запахи остались позади. Дыхание «Родезии», как и убаюкивающее дыхание океана, было здесь особенно глубоким. Нос корабля поднимался и опускался в медленном, безмолвном и торжественном ритме. Сквозь массивное кольцо якорной цепи виднелась вечерняя синева моря. Исабель не выпускала из рук железного поручня. Океан был размеренно бьющимся сердцем, зеркалом без света, куда заглянула Исабель, огромной репродукцией изменчивых красок сумеречного неба, подвижной ртутью, где глаза человека не смогли бы найти и двух одинаковых оттенков. Исабель отняла руки от железной перекладины и посмотрела на свои измазанные ржавчиной ладони. Медленно опустилась на пол и, уткнувшись подбородком в колени, обхватила себя за плечи. Она почувствовала солоноватый привкус на своих некрашеных губах и тихую ласку ветерка, который перебирал ее покорные волосы.

Атлантический океан распахнулся перед ней и звал ее к себе.

Билли Хиггинс видел, как она прошла наверх. Старый стюард выкраивал эти вечерние часы, чтобы немного позагарать. Зажав в зубах сигару, купленную в Тринидаде, он лежал в шезлонге, подставляя закатному солнцу свою обнаженную грудь с вытатуированным именем Гвендолен Брофи, которое красовалось между сосками в густых поседевших завитках волос.

Билли видел, как она прошла вперед, и спросил себя, что могло привести сеньору Битл на палубу, отведенную для команды. Он заметил, как медленно и неуверенно поднималась она наверх, а потом подумал о Джеке и о своей угрозе этому молодцу. Билли вздохнул и снял с голого живота роман Макса Бранда. Подумав, что ему не к чему вмешиваться в чужие дела, он снова углубился в книгу. Но, прочитав до конца главу, он все-таки взглянул на нос корабля. Ведь не кто другой, а именно он взял у мистера Гаррисона чаевые, чтобы посадить его за столик номер двадцать три. Билли нахмурился, отшвырнул роман в сторону и поднялся с шезлонга.

– Ну успокойся, Гарри! Еще три дня, и мы будем в Майами.

– Мне надоела эта комедия!

– Ну не надо! Эти трудности нам не помеха. А ты здорово спровадил ее в Барбадос!

– Представляешь, Джеки, как она тебя там разыскивала в своих смешных очках, полная надежд…

– Будь снисходительным, дорогой! Благодари судьбу за удачу, которую она нам принесла, и точка!

– Восемь тысяч долларов! Легко сказать. Мы сможем жить в роскоши три-четыре месяца. Снимем квартирку в Нью-Йорке, по вечерам будем куда-нибудь ходить, принимать гостей.

– Конечно, Гарри. В Майами сойдем на берег, и через несколько часов нам будут улыбаться огни Бродвея. А что потом?

– Когда отдохнем, подумаем. Такие вещи надо делать с умом. Я ведь занимаюсь этим пять лет! И, знаешь, не всегда мне так везет!

– It's breeding that does it, Harry [122] . При твоем воспитании ты можешь провести и самого лорда Астора! Чему ты только не научил меня! И этот Sommelier, Dom Perignon, all those fansy things [123] . Мне в жизни не рассчитаться с тобой, поверь, Гарри.

– До чего смешно! Я испугался только один раз, когда она взяла мой паспорт и чуть было не увидела, сколько мне лет на самом деле! У меня екнуло сердце, когда она в Тринидаде протянула мне паспорт. Смешно, иногда пустяки могут так напугать!

– А как в церкви?

– Я же адвентист Седьмого Дня и никогда не женюсь на дамах моего вероисповедания.

– А теперь тебе хорошо?

– Не то слово! Мне хорошо с тех пор, как мы встретились в том пивном баре прошлой весной! Помнишь?

– Теперь ты можешь отыграться за все эти ночи!

– Я и не представлял, что мексиканки такие пресные. Но так или иначе – ее жаль! Я ведь стал к ней привыкать, ну, скажем, как к своей тетке. Подумать только, еще целых три дня ломать эту комедию. Ужас!

– Забудь сейчас об этом, Гарри! Ну же, ну!

– Чур, змеюка морская, морская змеюка!…

Цена жизни

Посвящается Фернандо Бенитесу

Сальвадор Рентериа встал очень рано. Быстро прошел по галерее. Отопление не работало. Он разделся, сильная струя холодной воды приятно обдала его тело. Он вытерся полотенцем и вернулся в комнату. Ана спросила его из постели, будет ли он завтракать. Сальвадор сказал, что выпьет чашечку кофе. Вот уже две недели его жена не поднималась с постели, ее бледное лицо осунулось. Она спросила Сальвадора, не было ли извещения из конторы. Не выпуская сигарету изо рта, Сальвадор сказал, что там хотели бы, чтобы она сама пришла подписать бумагу. Она озабоченно вздохнула:

– Как же так?

– Я им объяснил, что в данный момент ты не можешь этого сделать, но ты же видишь, что это за люди.

– А что тебе сказал доктор?

Он выбросил недокуренную сигарету в разбитое окно, провел рукой но усам, по лбу. Она улыбнулась, оперлась локтями о спинку железной кровати. Сальвадор сел рядом с женой, взял ее руку в свои, сказал, чтобы она не беспокоилась, что скоро она сможет вернуться на работу. Наступило томительное молчание, они переводили взгляд с одного предмета на другой: деревянный шкаф, короб со старыми вещами и провизией, электрическая печь, тазик для умывания и горы старых газет. Сальвадор поцеловал руку жене и вышел из комнаты в галерею. Спустился по запасной лестнице, пересек патио, из окон комнат первого этажа до него доходили смешанные запахи еды. Он прошел через двор, где бегали собаки, и очутился на улице. Заглянул в лавку, когда-то служившую гаражом, старый лавочник сказал ему, что журнал «Лайф» на испанском языке еще не поступил, и продолжал сновать от одной полки с товарами к другой, то и дело открывая замки. Потом он показал на страничку какого-то журнала, всю заполненную комиксами, и сказал:

– Может, для твоей жены подойдет какой-нибудь другой журнал. А то ведь в постели лежать скучно.

Сальвадор вышел. По улице пронеслась ватага мальчишек. Они стреляли на ходу из пистолетов. Потом показался человек, он гнал коз с пастбища. Сальвадор попросил его отнести литр молока на двенадцатый этаж. Сунул руки в карманы и быстро зашагал дальше. Повернувшись всем корпусом, он стал смотреть, не покажется ли автобус. На ходу прыгнул в автобус, достал из кармана куртки тридцать сентаво и сел. За окном мелькали кипарисы, дома, решетки, пыльные улицы Сан-Франсиско Ксокотитлы. Автобус шел вдоль линии железной дороги, миновал мост Ноноалько. Над рельсами поднимался дым. Со своего деревянного сиденья он видел, как в город въезжали машины, груженные разными товарами. В Мануэль-Гонсалесе вошел контролер, чтобы проверить билеты. Сальвадор вышел у следующего поворота.

Он дошел до улицы, где жил его отец, в направлении Вальехо. Прошел через маленький садик, где хранился сухой корм, и открыл дверь. Он поздоровался с Клеменсией и спросил, встал ли уже старик. Из-за занавески, отделявшей спальню от скромной гостиной, выглянул Педро Рентериа и сказал:

– Вот ранняя пташка. Подожди меня. Я уже готов.

Сальвадор провел рукой по спинке стульев. Клеменсия вытерла тряпкой стол из неполированной сосны, потом достала из застекленного шкафчика миски. Поправляя грудь, вздымавшуюся под цветастым халатом, она спросила, как себя чувствует Ана.

– Да получше.

– Ей, верно, приходится много помогать. Не то совсем раскиснет.

Они переглянулись, потом Сальвадор перевел взгляд на стены, покрытые пятнами – протекала крыша. Он отодвинул занавеску и вошел в спальню, где все было перевернуто. Отец смывал мыло с лица. Сальвадор похлопал его по спине и поцеловал в лоб. Педро ласково ударил сына по животу. Их взгляды встретились в зеркале. Они были похожи, разве что у отца было больше седины в голове да волосы более кудрявые. Отец спросил, что заставило Сальвадора прийти в такой ранний час, сын объяснил, что позже он не смог бы, что Ане совсем плохо и она не сможет работать весь месяц, что им очень нужны деньги. Педро удивленно пожал плечами, Сальвадор объяснил отцу, что не собирался просить у него денег.

– Я подумал только, что ты мог бы поговорить с хозяином. Если бы он предложил мне что-нибудь. Какую-нибудь работу.

– Кто ж его знает. Помоги мне пристегнуть подтяжки.

– Без дополнительного заработка мне не перебиться.

– Не спеши. Что-нибудь придумаем. Посмотрим, что подвернется.

Педро пристегнул брюки, взял с ночного столика свою шоферскую кепку. Обнял Сальвадора, подвел его к столу. Взял вареные яйца, которые Клеменсия положила для них на стол.

– Бери, Чава. Я бы с удовольствием помог тебе. Ну ты же сам видишь, мы с Клеменсией живем очень стесненно, хорошо еще, что мне удается экономить на еде, потому что я завтракаю и обедаю у хозяина. Если бы не это… Бедняком родился я, бедняком, видно, и умереть суждено. Ты представляешь, что будет, коли я начну просить о личных одолжениях. Дон Хосе такой суровый человек, он все мне потом припомнит, и тогда прощай прибавка к зарплате. Поверь мне, Чава, я должен получить эти двести пятьдесят песо.

Он откусил от лепешки с салом и продолжал уже тише:

– Я знаю, что ты с большим уважением относишься к памяти своей матери, я, видишь ли, ничего не говорю, но содержать два дома, когда можно было бы жить всем вместе и скопить немного денег… Ну хорошо, я тебе ничего не сказал. Но тогда объясни мне, почему вы не живете с родителями Аны?

– Ну ты же знаешь донью Кончу. Целый день она надоедает своими причитаниями, что, мол, Ана ее рождена для этого или для того-то. Поэтому мы и ушли из их дома.

– Раз тебе захотелось независимости, пожалуйста. Ладно. Что-нибудь придумаем.

Клеменсия протерла фартуком глаза и села между отцом в сыном.

– А где дети? – спросила она.

– У родителей Аны,– ответил Сальвадор.– Они побудут там, пока Ана не поправится.

Педро сказал, что должен отвезти хозяина в Акапулько.

– Если тебе что-нибудь понадобится, зайди к Клеменсии. Загляни к Хуану Ольмедо. Он мой старый приятель, у него целый парк машин. Я позвоню ему по телефону и скажу, что ты зайдешь.

Сальвадор поцеловал руку отцу и вышел.

Он открыл дверь с матовым стеклом и вошел в приемную, где сидели секретарша и счетовод. Мебель была металлическая. В комнате стояла пишущая и счетная машина. Он представился, и секретарша исчезла в кабинете Ольмедо. Вскоре она появилась и пригласила его пройти.

Перед ним был худощавый человек маленького роста. Они сели в кожаные кресла рядом, с низким стеклянным столиком, уставленным фотографиями торжественных церемоний и банкетов. Сальвадор сказал, что ему нужна работа в дополнение к заработку учителя, и Ольмедо принялся листать большие черные книги.

– Тебе повезло,– сказал он, почесывая острое, заросшее волосами ухо.– Вот тут от семи до двенадцати очень удачное расписание. Многие добиваются этой работы, потому что я охраняю своих работников.– Он резко захлопнул книгу.– Но раз ты сын моего давнего приятеля Педрито, я дам эту работу тебе. Ты приступишь сегодня же. Будешь как следует работать – сможешь заколачивать в день до двадцати песо.

В течение нескольких секунд он слышал лишь тарахтенье счетной машины и гул автомобилей на проспекте 20 Ноября. Ольмедо сказал, что ему пора идти, и предложил проводить Сальвадора. Они молча спустились на лифте вниз, на улице Ольмедо предупредил его, что всякий раз, когда клиент попросит остановить машину по делу, поднимать флажок, потому что иной олух готов за гроши целый час возить клиента по всему Мехико. Он взял его под руку, и они вошли в департамент федерального округа, поднялись по лестнице, и Ольмедо еще раз сказал, чтобы Сальвадор не вздумал сажать всякого, кто попадется по дороге.

– Остановитесь здесь, остановитесь там, а в результате ты за пятьдесят сентаво исколесишь весь город от Вильи до Педрегаля. Кому это нужно!

Ольмедо дал сладкую жвачку какой-то секретарше и попросил провести его в кабинет к шефу. Девушка поблагодарила за угощение и вошла в кабинет. Ольмедо пошутил с другими служащими конторы, пригласил их выпить в субботу пива и сыграть потом партию в домино. Сальвадор пожал ему руку, поблагодарил.

– Так ты принесешь разрешение по всем правилам? – спросил Ольмедо.– Я не хочу осложнений с транспортным начальством. Приходи сегодня вечером до семи часов. Найдешь там внизу Торибио, который оформляет документы. Он скажет, какая машина твоя. Никаких остановок по пути, как договорились, а то двери портятся. И ни в коем случае не соглашайся делать несколько остановок за один флажок. Как только клиент выходит из машины, пусть даже только для того чтобы плюнуть,– ты снова включай. Привет старику.

Он посмотрел на часы кафедрального собора. Они показывали одиннадцать. Прошел немного по улице Мерсед, полюбовался корзинами, ломившимися от помидоров, апельсинов и тыкв. Дойдя до площади, он присел на минутку покурить. Рядом грузчики потягивали пиво и просматривали спортивные газеты. Затем он встал и направился к Сан-Хуан-де-Летрану. Впереди него шла девушка. Неожиданно она выронила пакет. Сальвадор поспешил поднять его. Девушка улыбнулась, поблагодарила его. Молодой человек взял ее под руку и предложил:

– Давайте выпьем лимонада.

– Простите, сеньор, но я не имею привычки…

– Простите меня. Я не собирался заводить знакомство.

Девушка продолжала путь, семеня легкими шажками, покачивая бедрами. На ней была белая юбка. Она искоса поглядывала на витрины. Сальвадор следовал за ней на некотором расстоянии. Вот она остановилась у лотка с мороженым и попросила порцию земляничного. Сальвадор опередил ее, заплатив за мороженое. Она улыбнулась и поблагодарила его. Они зашли в кафе, сели на высокие табуреты и заказали две порции сидра. Она спросила, чем он занимается, он предложил ей угадать и начал размахивать кулаками, точно боксер. Она сказала что, он, видимо, боксер, он засмеялся и рассказал ей, что мальчишкой много тренировался, но на самом деле он учитель. Она сообщила, что работает в кассе кинотеатра. Согнув руку в локте, она опрокинула бутылку с сидром. Оба долго смеялись.

Они сели в машину. Ехали молча. Он взял ее под руку, и они вышли у парка Чапультепек. Машины медленно катились по аллеям парка. Здесь было много развлечений, и повсюду толпилась молодежь. Женщины прогуливались с детьми, держа их за руку, неся на руках, толкая впереди себя коляски. Дети ели мороженое и сласти. Слышны были свистки торговцев шариками и звуки музыки, доносившейся с открытой веранды. Девушка сказала, что ей нравится угадывать занятие и профессию людей, гуляющих в Чапультепеке. Он засмеялся и стал указывать на прохожих: черный пиджак, расстегнутая рубашка, кожаные ботинки, сандалии, хлопчатобумажная юбка, кофточка с блестками, рубашка в полоску, лакированные каблуки. Девушка сказала, что это были плотник, электрик, служащая, разносчик, учитель, служанка.

Они подошли к пруду, сели в лодку. Сальвадор снял куртку, засучил рукава. Девушка коснулась руками воды, прикрыла глаза. Сальвадор принялся грести, тихо насвистывая. Потом он отложил весла, обнял девушку за колени. Она открыла глаза, поправила юбку. Они вернулись к пристани, и она сказала, что ей пора идти домой обедать. Они условились встретиться на следующий день в одиннадцать, когда закрывается касса кинотеатра.

Он вошел в «Кикос» и принялся искать среди столиков из металлических трубок и пластика своих друзей. В глубине зала он увидел слепого Макарио и направился к нему. Макарио попросил его бросить монету в музыкальный автомат. Вскоре пришел Альфредо. Они все заказали себе цыпленка с юккой и пива и слушали песню, в которой говорилось следующее: «Ты такая неблагодарная, ушла и оставила меня, конечно же, ради другого, более красивого, чем я». Они, как обычно, принялись вспоминать свои юные годы и, конечно, Росу и Ремедиос, самых красивых девушек в округе. Макарио поддел их, и Альфредо сказал, что теперешние мальчишки такие задиристые: ходят с ножами и все такое. Вот они были совсем другими. Если говорить по правде, они были немного наивны. Он вспомнил, как однажды шайка Поли вызвала их сыграть в футбол только затем, чтобы перебить им коленки. Все закончилось рукопашной схваткой на пустыре возле улицы Мирто. Макарио удачна сыграл в бейсболе, и дружки Поли застыли от удивления, когда они увидели, как он ударил битой. Макарио сказал, что с тех пор все признали его за своего, а Сальвадор высказал предположение, что признали главным образом потому, что он умел гримасничать – вращать глазами и двигать ушами – и все помирали от смеха. Тут Макарио заметил, что если кто и помирал от смеха, так это он. Отец сказал, когда ему было всего лег десять, что он может не беспокоиться, ему никогда не придется трудиться, что дела на мыловаренном заводе, который принадлежал отцу, идут хорошо, тогда Макарио решил заняться своим физическим развитием, чтобы суметь защитить себя. Он сказал, что радио было его настоящей школой, что там он заимствовал все свои шутки и прибаутки. Потом они вспомнили своего приятеля Раймундо, помолчали немного, заказали еще пива, Сальвадор посмотрел на улицу и сказал, что вечером они вместе возвращались домой с экзаменов и Раймундо просил его объяснить как следует алгебраические премудрости. Потом, перед тем как попрощаться, они остановились ненадолго на углу улиц Сульиван и Амон Гусман, и Раймундо сказал: «Знаешь, мне так страшно идти через этот квартал. Здесь как будто кончается наш район. За ним я уже не знаю, что происходит. Ты мой приятель, поэтому я тебе признаюсь. Честное слово, мне так страшно идти через этот квартал».

Альфредо вспомнил, что, когда он окончил школу, родители подарили ему старый автомобиль, и друзья всей компанией решили отпраздновать это событие. Они побывали во многих дешевых кабаре города и были уже порядком навеселе. Раймундо сказал, что Альфредо не умеет как следует управлять машиной, и стал настойчиво требовать, чтобы Альфредо отдал ему руль, и машина опрокинулась на улице Реформы, Раймундо сказал, что хотел выровнять машину, дверца открылась, и он свалился на мостовую и сломал себе шею.

Они расплатились и разошлись.

Он дал после обеда три урока, руки были все испачканы мелом – пришлось рисовать на доске карту Республики. Когда уроки кончились и дети покинули классные помещения, он прошел между рядами парт и сел на последней. С потолка свисала на длинном шнуре одна-единственная лампочка. Он внимательно рассматривал разноцветные линии, которые обозначали горные цепи, тропические водопады, пустыни, плоскогорья. Он никогда не был хорошим художником: Юкатан получился чересчур большим, Нижняя Калифорния – чересчур маленькой. В классе пахло опилками и кожаными ранцами. В дверях показался учитель пятого класса Кристобаль.

– Как дела? – спросил он.

Сальвадор подошел к доске и стер мокрой тряпкой карту. Кристобаль достал пачку сигарет, и они закурили. Пол скрипел под ними, пока они убирали кусочки мела в ящик. Потом они сели в ожидании, вскоре вошли другие учителя, потом директор.

Директор сел на стул, стоявший на возвышении, а остальные – за ученические парты. Директор оглядел всех своими черными глазами, учителя посмотрели на него – у всех лица были смуглые, на всех были синие рубашки и темно-лиловые галстуки. Директор сказал, что никто из них не умирает с голоду, что у всех есть работа. Учителя пришли в бешенство. Один сказал, что после двух смен работы он продает билеты, другая учительница сказала, что она по вечерам работает в «Санта-Мария-ла-Редонда», другой учитель сказал, что у него есть газета, выпускаемая на сбережения, и что он пришел только из солидарности. Дуран сказал им, что они потеряют стаж, пенсии и даже свои места, и просил их не рисковать. Все встали и вышли, Сальвадор увидел, что времени уже половина седьмого, выбежал на улицу и, быстро лавируя между машинами, сел в первую попавшуюся.

Он вышел у Сокало и направился к конторе Ольмедо. Торибио сказал, что ему придется немного подождать, так как ему дадут машину в семь часов. Прислонившись к стенке диспетчерской и развернув карту города Мехико, Сальвадор принялся внимательно изучать ее, потом свернул и стал просматривать тетради по арифметике.

– Что лучше – ездить через центр или по окраине города? – спросил он Торибио.

– Чем дальше от центра, тем быстрее доедешь, но бензина больше расходуется. Учти, за горючее ты платишь.

Сальвадор улыбнулся.

– Наверное, гринго в дверях отелей дают хорошие чаевые.

– А вот и твоя машина пришла,– сказал Торибио, высунувшись из окошка диспетчерской.

– Ты новичок? – громко спросил толстяк шофер, сидевший за рулем.– Ну держи. Помягче включай первую скорость, а то иногда заедает. И сам закрывай дверцы, потому что они здорово скрипят. Итак, вручаю ее тебе.

Сальвадор сел за руль, спрятал тетради. Протер тряпкой грязную баранку. Сиденье было раскалено. Потом вышел из машины и провел тряпкой по ветровому стеклу. Снова сел в машину, приладил зеркало так, чтобы оно было на уровне глаз. Тронулся. Поднял флажок. Руки тотчас стали потными.

Он ехал по проспекту 20 Ноября. Вскоре его остановил какой-то мужчина и попросил отвезти к кинотеатру «Космос».

Человек вышел у кинотеатра, и тут в окошко машины сунул голову Кристобаль.

– Вот так чудо!

Сальвадор спросил его, что он здесь делает. Кристобаль сказал, что шел в типографию сеньора Флореса Каррансы на Рибера-де-Сан-Косме, и Сальвадор предложил подвезти его; Кристобаль быстро сел в машину, но предупредил, что непременно заплатит. Сальвадор засмеялся:

– Еще чего не хватало.

Они заговорили о боксе и в конце концов решили пойти вместе в пятницу на стадион Арена Мехико. Сальвадор рассказал ему о своем знакомстве с девушкой, которую встретил утром. Кристобаль начал было рассказывать об учениках пятого класса, но в это время они подъехали к типографии. Сальвадор остановил машину, и оба вышли.

Они вошли через узкую дверь и оказались в темном коридоре. Типография помещалась в конце его… Сеньор Флорес Карранса принял их. Кристобаль спросил, готовы ли листы. Наборщик снял козырек и утвердительно кивнул головой. Он подал лист, испещренный черными и красными буквами. Там содержался призыв к забастовке. Служащие вручили им четыре пачки. Сальвадор взял две из них и направился к выходу, пока Кристобаль оформлял счета. Сальвадор вновь оказался в темном длинном коридоре. До него доносился шум автомобилей, сновавших по Рибера-де-Сан-Косме. Когда он дошел до середины коридора, он вдруг почувствовал на своем плече чью-то руку. Кто-то сказал ему:

– Потише, потише.

– Простите,– сказал Сальвадор.– Здесь так темно.

– Темно, говорите? Конечно, если вы становитесь темным. Человек сунул в рот сигарету и улыбнулся. Сальвадор только сказал:

– Добрый вечер, сеньор.

Но рука по-прежнему лежала у него на плече, и незнакомец сказал Сальвадору, что он, видно, единственный жалкий учителишка, который не знает его. Сальвадор уже начал возмущаться, сказал, что очень спешит, и тогда тот тип сказал:

– Д. М. Слыхал? Так это я.

Сальвадор увидел, как у входа в здание, в самом начале коридора, загорелись четыре сигареты. Он прижал пакеты к груди, посмотрел назад – у двери, ведущей в типографию, загорелась еще одна сигарета.

– Д. М. Отлучитель от матерей. Вот так-то. Ты небось слыхал обо мне?

Сальвадор начал привыкать к темноте. Он уже различал шляпу этого типа и руку, которая протянулась за пакетом. Знакомство состоялось.

– Мы уже представились. А теперь, жалкий учителишка, давай пакеты.

Сальвадор оттолкнул руку и сделал несколько шагов назад. Сигарета, светившаяся там, в конце коридора, приближалась. Облако табачного дыма стелилось по коридору, проплывая у щиколоток.

Сальвадор посмотрел вокруг.

– Дайте мне пройти.

– Вы несете листовки?

– Да, сеньор.

Он почувствовал огонь сигареты рядом со своим затылком. Потом до него донесся крик Кристобаля. Он бросил пакет и свободной рукой ударил по лицу этого типа. Горящая сигарета обожгла ему руку. Он увидел лицо, измазанное красной слюной. Лицо надвигалось на него. Сжав кулаки, Сальвадор повернулся и заметил нож. Удар пришелся в живот.

Человек медленно убрал нож и прищелкнул пальцами. Сальвадор упал с раскрытым ртом.

Примечания

Содержание

В. Кутейщикова. Предисловие… 5

Спокойная совесть. Перевод Е. Лысенко … 19

Смерть Артемио Круса. Перевод М. Былинкиной. … 143

Чак Моол. Перевод С. Вайнштейна … 371

Аура. Перевод И. Кристальной. … 382

«Чур, морская змеюка!» Перевод Э. Брагинской. … 409

Цена жизни. Перевод О. Сушко … 463.

Примечания… 4733

КАРЛОС ФУЭНТЕС. Избранное

Художник В . Алексеев

Художественный редактор А. Купцов.

Технический редактор Л. Пчурова

Корректор Э. Зелъдес

Сдано в производство 3/Х 1973 г. Подписано к печати 7/1V 1974 г. Бумага типогр. № 3 60Х84/16. 15 бум. л. Печ. л. 27,9. Уч.-изд. л. 29,33. Изд. № 15384. Цена 1 р. 68 к. Заказ № 189.

Издательство «Прогресс» Государственного комитета Совета Министров СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли Москва, Г-21, Зубовский бульвар, 21

Отпечатано в ордена Трудового Красного Знамени

Ленинградской типографии N1 2 имени Евгении Соколовой

Союзполиграфпрома при Государственном комитете Совета Министров

СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли,

198052, Ленинград, Л-52, Измайловский проспект, 29, с матриц ордена

Трудового Красного Знамени Первой Образцовой типография

имени А. А. Жданова Союзполиграфпрома при ГосударственномI

комитете Совета Министров СССР по делам издательств, полиграфии

и книжной торговли. Москва, М-54, Валовая, 28.

[1] Люди легче мирятся со своей нечистой совестью, чем с запятнанной репутацией. Эмманюэль Мунъе (франц.).

[2] Здравствуй, Владычица (лат.).

[3] Лондонская школа экономики (англ.).

[4] «Да возрадуется!» (лат.)

[5] «Для Элизы» (нем.) – детская пьеса Бетховена.

[6] Бог и мое право (франц.) – девиз Ричарда Львиное Сердце, ставший девизом английских королей.

[7] Молись за нас (лат.).

[8] Тебя, господи (лат.).

[9] Вечный покой даруй ему, господи… (лат.)

[10] …и да воссияет ему свет вечный… (лат.)

[11] Не курить. Пристегнуть ремни (англ.).

[12] Американский фешенебельный ресторан и магазин предметов роскоши в Мехико.

[13] Костюмер всегда прав (англ.).

[14] Как раз то, что надо (англ.).

[15] Прием (англ.).

[16] О кей (англ.).

[17] Сукин сын ( англ .– son of bitch).

[18] Район аристократических резиденций в Мехико.

[19] «Мексиканская жизнь» (исп.).

[20] Вы обеспокоены, мистер Крус? (англ.)

[21] Вы хорошо выглядите (англ.).

[22] Я весь внимание, мистер Крус (англ.).

[23] Господи, не достоин… (лат.)

[24] По три миллиона каждый (англ.).

[25] Отпускаю тебе грехи твои ( лат .).

[26] Плюс наши комиссионные… (англ.)

[27] Просто сенной насморк. Я бы… (англ.)

[28] Паршиво, паршиво… (англ.)

[29] Нерентабельной, конечно, нерентаб, нерентабнерентаб… (англ.)

[30] Конечно, если они, как вы говорите, коммунисты, мой долг – сделать все, что в наших силах… (англ.)

[31] О, мы никогда не вмешиваемся (англ.).

[32] Чикаго, Чикаго, куда ты плетешься… (англ.)

[33] Конфедерация трудящихся Мексики – основная профсоюзная организация, находящаяся под контролем крупной мексиканской буржуазии.– Прим. перев.

[34] О'кей. Картина в общем ясна. Видите ли, наш старина посол хочет толкнуть речь, сравнив кубинскую заваруху с началом Мексиканской революции. Что, если вы подготовите почву хорошей передовой?… (англ.)

[35] Ну то ж, подходяще. Есть какие-нибудь мысли? (англ.)

[36] Отлично. До скорого, сеньор Крус, всегда раз… (англ.)

[37] Немецкая граммофонная компания (нем.).