Текст книги "Собрание сочинений. Том 11"
Автор книги: Карл Генрих Маркс
Соавторы: Фридрих Энгельс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 62 страниц)
Ф. ЭНГЕЛЬС
ПОСЛЕДНЯЯ УЛОВКА НАПОЛЕОНА[110]110
Отрывок из статьи Энгельса «Последняя уловка Наполеона», а также его следующая статья «Сражение под Севастополем» были в сокращенном виде воспроизведены Марксом в корреспонденции «Последние события в Крыму» («Ueber die letzten Vorgange in der Krim»), опубликованной в «Neue Oder-Zeitung» 26 марта 1855 г. (вошла в первое издание Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса).
[Закрыть]
«Если Крез перейдет Галис, он разрушит обширное царство». Этот ответ Дельфийского оракула царю Лидии вполне уместно адресовать теперь Луи Бонапарту в связи с его поездкой в Крым. Его поездка действительно повлечет за собой разрушение империи, но не Российской, а его собственной.
Чрезвычайное, ненормальное положение вызывает необходимость необычных действий. Любого другого человека на его месте сочли бы безумцем, если бы он предпринял подобную поездку, в которой неблагоприятные и благоприятные шансы на успех находятся в таком же соотношении, как десять к одному. Луи Бонапарт, вероятно, вполне сознает это и тем не менее вынужден ехать. Он является инициатором всей экспедиции; он довел армию союзников до незавидного положения, в котором она теперь находится, и обязан перед всей Европой вывести ее из этого положения. Это ведь его первый военный подвиг, от исхода которого будет зависеть, по крайней мере на некоторое время, его репутация как полководца. За успех экспедиции он отвечает ни больше ни меньше, как своей короной.
Помимо этого имеются и менее серьезные причины, которые равным образом заставляют считать рискованную поездку в Крым делом государственной важности. Солдаты на Востоке уже не раз давали понять, что они жестоко разочарованы в своих надеждах на военную славу новой империи. В Варне и Базарджике паладинов лже-Карла Великого их же собственные войска приветствовали кличкой «обезьяны». «A bas les singes! Vive Lamoriciere!» [ «Долой обезьян! Да здравствует Ламорисьер!» Ред.], – кричали зуавы, когда Сент-Арно и Эспинас посылали их в болгарскую пустыню умирать от холеры и лихорадки. Теперь войска уже не только противопоставляют славу и популярность опальных генералов сомнительной репутации командиров, ныне возглавляющих французскую армию. Странное поведение Жерома Наполеона-младшего во время его пребывания на Востоке[111]111
Принц Наполеон командовал в 1854 г. дивизией в Крыму. Не одобряя крымскую экспедицию, к тому же не обладая достаточными военными способностями и не пользуясь популярностью в армии, принц Наполеон под предлогом болезни старался уклониться от руководства военными действиями, а затем самовольно вернулся в Париж.
[Закрыть] напомнило бывалым алжирским солдатам о совсем ином поведении орлеанских принцев в Африке, которые, что бы там о них ни говорили, всегда находились во главе своих войск и выполняли свой воинский долг. Контраст между молодым Омалем и молодым Наполеоном был, конечно, достаточно разительным, чтобы побудить солдат говорить: если бы у власти оставались Орлеаны, принцы были бы с нами в окопах, делили бы с нами опасности и трудности, а они ведь не носили имени Наполеона! Вот что говорят солдаты, а как заставить их замолчать? Человек, которому «разрешено носить мундир дивизионного генерала», ухитрился опорочить военные традиции, связанные с именем Наполеона; остальные члены императорской семьи являются либо сугубо штатскими людьми, естествоиспытателями, священниками, либо отъявленными авантюристами; старого Жерома нельзя принимать в расчет из-за его возраста; к тому же его былые боевые подвиги не принесли ему большой славы. Таким образом, Луи-Наполеону ничего другого не остается, как ехать самому. Кроме того, слух о предстоящей поездке в Крым дошел до самых отдаленных деревушек Франции и был встречен крестьянами с восторгом, а ведь именно крестьяне сделали Луи-Наполеона императором. Крестьяне убеждены, что император, которого они сами посадили на трон и который к тому же носит имя Наполеона, должен и на деле быть Napoleon redivivus [воскресшим Наполеоном. Ред.]; по их мнению, место Луи-Наполеона во главе войск, которые под его командованием не уступят легионам великой армии. Севастополь не взят лишь потому, что туда еще не прибыл император; стоит ему только там появиться, как бастионы русской крепости рассыпятся в прах подобно стенам Иерихона. Итак, Луи-Наполеон уже не может, даже если бы и захотел, отказаться от своего обещания ехать, поскольку молва о его поездке получила широкое распространение.
Приготовления поэтому идут полным ходом. В дополнение к десяти дивизиям, уже находящимся в Крыму, туда должны быть посланы еще четыре, две из которых в начале кампании должны будут образовать резервную армию у Константинополя. Одна из этих четырех дивизий будет состоять из императорской гвардии, другая – из сводных рот отборных войск, то есть из гренадер и вольтижеров парижской армии; две другие дивизии (11-я и 12-я) либо уже грузятся на суда, либо концентрируются в Тулоне и Алжире. С прибытием этих свежих подкреплений численность французских войск в Крыму достигнет примерно 100000—110000 человек; тем временем к концу апреля туда прибудут 15000 пьемонтцев и значительные британские подкрепления. И тем не менее вряд ли можно ожидать, что союзники будут в состоянии начать кампанию в мае с армией в 150000 человек. Гераклейский Херсонес превращен в одно огромное кладбище, к тому же совершенно запущенное, и положение там таково, что с наступлением жаркой или сырой погоды он неизбежно станет рассадником всевозможных эпидемий; сколько бы войск там ни находилось, болезни и смертность среди них будут так велики, что союзники понесут еще более ужасные потери, чем до сих пор. До прибытия всех подкреплений действующая армия союзников не имеет никаких шансов продвинуться вперед с теперешних позиций, а подкрепления прибудут около середины мая, когда уже вспыхнет эпидемия.
Даже при самых благоприятных обстоятельствах союзникам придется оставить 40000 человек у Южной стороны Севастополя и в их распоряжении будет лишь 90000—100000 человек для экспедиции против русской полевой армии. И если только союзники не совершат особо удачного маневра, а русские не допустят серьезных ошибок, то прежде чем эта армия сможет соединиться с турками у Евпатории, она должна будет сначала по выходе из Херсонеса разбить русских и оттеснить их от Симферополя. Предположим, что соединение осуществится без особых трудностей, и все же подкрепление, которое турки смогут дать этой разношерстной армии французов, англичан и пьемонтцев, составит самое большее 20000 человек, при этом не вполне пригодных для сражения в открытом поле. В общем это составит армию приблизительно в 120000 человек. Трудно представить себе, как такая армия сможет существовать в местности, которая опустошена самими русскими, бедна хлебом и главное богатство которой, скот, русские, разумеется, постараются угнать к Перекопу. Малейшее продвижение вперед вызовет необходимость доставки значительного количества фуража и выделения большого числа отрядов для обеспечения флангов и коммуникаций с морем. Русская иррегулярная кавалерия, которую до сих пор не удавалось ввести в действие, начнет их изматывать своими налетами. А тем временем и к русским подойдут подкрепления; широкая огласка, которую получили проводимые за последние шесть недель военные приготовления во Франции, дала русским возможность своевременно принять необходимые меры. Можно не сомневаться, что в настоящее время две или три дивизии русских, взятые либо из армий, расположенных на Волыни и в Бессарабии, либо из вновь сформированных резервов, уже находятся на пути в Крым, чтобы сохранить там прежнее соотношение сил.
Однако самый крупный отряд из состава своей армии союзникам придется выделить для блокады Севастополя с Северной стороны. Для этого потребуется отвлечь еще 20000 человек, и оставшихся у союзников войск, испытывающих столь серьезные затруднения в снабжении, обремененных целыми вереницами повозок с боевыми припасами и продовольствием, вряд ли будет достаточно для того, чтобы выбить из Крыма русскую полевую армию.
Совершенно очевидно, что лавры, с помощью которых Луи Бонапарт намеревается приобрести себе в Крыму имя Наполеона, растут довольно высоко и сорвать их не так-то легко. Однако все трудности, о которых до сих пор говорилось, являются лишь трудностями местного характера. Главным возражением против подобного способа ведения войны в Крыму является в конечном счете то, что этот способ отвлекает четвертую часть всех могущих быть использованными вооруженных сил Франции на второстепенный театр войны, где даже наибольший успех ничего не решает. И именно это безрассудное упрямство в отношении Севастополя, превратившееся в своего рода суеверие и придающее фиктивное значение как успехам, так и неудачам, представляет собой самую основную ошибку всего плана кампании. А фиктивное значение, придаваемое всем событиям в Крыму, с удвоенной силой бьет рикошетом по самому незадачливому автору этого плана. Для Александра Севастополь – далеко не Россия, но для Луи Бонапарта невозможность взять Севастополь равносильна потере Франции.
Написано Ф. Энгельсом около 23 марта 1855 г.
Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 4358, 7 апреля 1855 г. в качестве передовой
Печатается по тексту газеты
Перевод с английского
На русском языке публикуется впервые
Ф. ЭНГЕЛЬС
СРАЖЕНИЕ ПОД СЕВАСТОПОЛЕМ[112]112
О немецком варианте данной статьи см. примечание [110]110
Отрывок из статьи Энгельса «Последняя уловка Наполеона», а также его следующая статья «Сражение под Севастополем» были в сокращенном виде воспроизведены Марксом в корреспонденции «Последние события в Крыму» («Ueber die letzten Vorgange in der Krim»), опубликованной в «Neue Oder-Zeitung» 26 марта 1855 г. (вошла в первое издание Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса).
[Закрыть]. Первый абзац, по-видимому, добавлен редакцией «New-York Daily Tribune».
[Закрыть]
В сегодняшнем номере нашей газеты печатаются официальные французские, английские и русские сообщения о сражении между противниками под Севастополем. Это довольно важное событие заслуживает того, чтобы в дополнение к официальным документам мы дали некоторые пояснения и комментарии к нему.
Около месяца тому назад вылазки русских, как правило успешные, позволили нам сделать вывод, что траншеи выдвинуты вперед на такое расстояние, при котором установилось равновесие сил осажденных и осаждающих; другими словами, траншеи подведены настолько близко, что русские в момент вылазки могут сосредоточить на любом участке этих траншей отряд, по меньшей мере равный тем силам, которые союзники могут подтянуть в течение одного-двух часов. А поскольку одного-двух часов вполне достаточно, чтобы вывести из строя орудия батареи, забив их запалы ершами, то союзники, разумеется, не могли продвигать свои апроши вперед. Начиная с этого момента, союзники прекратили активные действия, пока не прибыли три французские бригады (одна – из 8-й и две – из 9-й дивизии), которые дали возможность сменить часть английской пехоты и усилить траншейные караулы. В то же время прибытие генералов инженерных войск Ньеля и Джонса активизировало осадные работы и позволило исправить ошибки, допущенные главным образом из-за упрямства французского генерала Бизо и из-за малочисленности английской пехоты. Были проведены новые апроши, особенно на участке расположения английских войск, где примерно в 300 ярдах от русских укреплений на Малаховом кургане была создана новая параллель. Некоторые из вновь сооруженных батарей выдвинулись настолько далеко в направлении к Инкерману, что как только им представится возможность открыть огонь, они смогут обстреливать часть русских батарей с тыла или вести по ним продольный огонь. Против этих новых линий сооружений русские предприняли действия, осуществленные с исключительным мастерством и смелостью.
Как показывают планы, русские оборонительные линии охватывают город полукольцом от начала Карантинной бухты до внутренней военной гавани и отсюда – до начала Килен-бухты. Эта бухта представляет собой небольшой залив, образуемый глубокой балкой, протянувшейся от Большой бухты или Севастопольского рейда далеко в глубь плато, на котором расположен лагерь союзников. По западной стороне этой балки тянется ряд высот, образующих линию обороны русских; самая значительная из этих высот – Малахов курган; благодаря своему господствующему положению он является ключевой позицией всего правого фланга русских. На восточной стороне балки и Килен-бухты расположена другая высота; находясь полностью в пределах досягаемости огня как батарей, так и военных кораблей русских, она оставалась недоступной для союзников, ввиду того, что им не удавалось полностью нарушить коммуникации между Севастополем и Инкерманом, прикрываемые огнем фортов и батарей северной стороны рейда. Но поскольку союзники установили свои батареи на позициях к востоку и юго-востоку от. Малахова кургана, что дает им возможность угрожать русским линиям обороны с фланга и тыла, эта нейтральная высота приобрела особое значение. Поэтому в ночь на 21 февраля русские направили туда рабочую команду для сооружения там редута [Селенгинского редута. Ред.], проект которого был заранее разработан их инженерами. Наутро союзники увидели длинную траншею и сооружаемые за ней парапеты, но совершенно не поняв, по-видимому, значения этих работ, не препятствовали их выполнению. К следующему утру редут был закончен, правда, пока неполностью, ибо, как показали последующие события, профиль, то есть глубина рва и прочность парапета, был еще далеко не достаточен. К этому времени союзники начали понимать, что это укрепление занимает превосходную позицию, давая русским возможность обстреливать анфиладным огнем их же собственные анфиладные батареи и тем самым делает эти батареи почти бесполезными. Инженеры заявили, что это укрепление надо взять любой ценой. Поэтому Канробер под строжайшим секретом создал штурмовую колонну, состоявшую примерно из 1600 зуавов и 3000 солдат морской пехоты. Так как приказ об операции был отдан только поздно ночью и притом неожиданно, то со сбором войск в установленном месте произошла заминка, и было уже 2 часа утра 24 февраля, когда войска с зуавами во главе пошли, наконец, в атаку. В результате короткого броска они оказались в двадцати ярдах от рва. Как обычно в таких атаках, не разрешалось производить ни одного выстрела; солдатам было приказано спять с ружей капсюли, чтобы избежать ненужной и преждевременной стрельбы. Вдруг раздались слова русской команды и сильный отряд русских, находившийся внутри редута, поднялся на ноги, выставил ружья над парапетом и дал залп по наступающей колонне. Ввиду темноты и глубоко укоренившегося среди солдат, действующих в траншеях, правила – стрелять всегда прямо через парапет – этот залп мог нанести лишь незначительный урон узкой голове колонны наступающих. Зуавы, продвижение которых почти не было замедлено пологими скатами незаконченного еще рва и вала, в одно мгновение оказались в редуте и бросились на противника в штыки. Произошла ожесточенная рукопашная схватка. Через некоторое время зуавы овладели половиной редута, а немного позже русские оставили его полностью. Тем временем морская пехота, следовавшая за зуавами на небольшом расстоянии, то ли сбилась с пути, то ли по какой-то другой причине остановилась на склоне возвышенности. Здесь она была атакована с обоих флангов колонной русских, которая, несмотря на ожесточенное сопротивление морской пехоты, оттеснила ее с высоты. Очевидно во время этого боя или вскоре после него рассвело, ибо русские поспешно отошли с высоты, оставив редут в руках зуавов, на которых затем обрушился огонь всей русской артиллерии, какую только можно было использовать для этой цели. На некоторое время зуавы залегли, а несколько сопровождавших их стрелков-волонтеров подползли к укреплениям на Малаховом кургане и пытались стрелять по русским канонирам через амбразуры. Однако обстрел был слишком сильным, и вскоре зуавам пришлось отойти на склон высоты, обращенный к Инкерману, где они были защищены от огня большинства батарей. Они утверждают, что унесли с собой всех своих раненых.
В этой небольшой операции зуавы под командованием генерала Моне действовали с большой смелостью, а русские – с большим искусством и свойственным им упорством. Силы русских состояли из двух полков, Селенгинского и Волынского, численность которых после нескольких кампаний была не более 500 человек на батальон, или всего 4000 человек. Командовал ими генерал Хрущов. Действия русских были настолько удачными, что французы заявляют, что весь план атаки был-де заранее известен русским. Атака русских на солдат морской пехоты завершилась полным и почти мгновенным успехом, а их отход из незаконченного редута поставил несчастных, лишенных поддержки зуавов под мощный огонь артиллерии, которая молчала, пока борьба шла внутри редута.
Генерал Канробер обнаружил, что это поражение весьма сильно подействовало на его войска. Нетерпение, которое уже не раз давало себя чувствовать, проявилось теперь со всей силой. Солдаты требовали штурма города. Слово «предательство», это постоянное оправдание любого поражения, понесенного французами, громко произносилось в войсках и называлось даже имя предателя, выдавшего противнику секретные решения французского военного совета; этим предателем без особых на то оснований считали генерала Форе. Канробер был в таком смятении, что написал приказ, в котором вся операция изображалась как блестящий, хотя и относительный успех, и одновременно послал записку лорду Раглану, предлагая немедленно начать штурм, что лордом Рагланом было, разумеется, отвергнуто.
Русские же удержали за собой этот новый редут и занялись его дальнейшим строительством. Эта позиция очень важна. Она обеспечивает коммуникации с Инкерманом и подвоз снабжения с этой стороны. Она угрожает всей правой стороне осадных сооружений союзников с фланга и требует проведения новых апрошей, чтобы обезвредить ее. Более того, все это свидетельствует о способности русских не только удерживать свои позиции, но и продвигаться вперед за их пределы. Во второй половине февраля русские создали у нового редута систему контрапрошей в направлении укреплений союзников. В донесениях, однако, не указывается точное направление этих сооружений. Во всяком случае, наличие вышеназванных двух линейных полков в Севастополе говорит о том, что гарнизон, состоявший до сих пор только из морской пехоты и моряков, был значительно пополнен и располагает теперь достаточными силами на случай возможных действий противника.
Последние сообщения говорят о том, что около 10–11 марта союзники смогут открыть огонь из своих батарей по оборонительным укреплениям русских. Однако можно ли ожидать, что при тех ресурсах, которые имеются в распоряжении русских, и при тех трудностях, которые испытывают союзники, им удастся выполнить первое необходимое условие успеха, а именно, добиться того, чтобы огонь осаждающих был сильнее огня осажденных и к тому же настолько сильнее, чтобы можно было заставить замолчать русские батареи до того, как англичане и французы израсходуют боевые припасы? Но предположим даже, что этот результат будет достигнут; допустим, что в этот решающий момент соединения полевой армии русских не сделают попытки овладеть позициями у Инкермана и Балаклавы; предположим, что будет предпринят ряд атак на первую линию обороны русских и эта линия будет прорвана. Что тогда? Перед штурмующими колоннами окажутся новые оборонительные укрепления, новые батареи и прочные здания, превращенные в небольшие крепости, для уничтожения которых потребуются новые батареи. Под градом картечи и пуль союзники вынуждены будут отступить, и самое большее, что они смогут сделать, – это удержать в своих руках первую линию обороны русских.
Затем последует осада второй, а потом и третьей линии, не говоря уже о многочисленных небольших заграждениях, которые русские инженеры, а мы сейчас уже знаем, что они собой представляют, не могли не выстроить в пределах вверенного им участка обороны. И в то же время дожди и жара, жара и дожди, сменяющие друг друга, на почве, пропитанной миазмами в результате разложения тысяч трупов людей и лошадей, вызовут неслыханные и неизвестные до сих пор болезни. Правда, эпидемия будет свирепствовать не только за пределами, но и внутри города, но кто знает, какая из сторон первая капитулирует перед нею?
Наступление весны будет означать ужасные бедствия для этого маленького полуострова шириной в пять и длиной в десять миль, где три самые могущественные державы Европы ведут упорную борьбу, и у Луи Бонапарта будут все основания поздравить себя, если его великая экспедиция начнет, наконец, приносить обильные плоды.
Написано Ф. Энгельсом около 23 марта 1855 г.
Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 4358, 7 апреля 1855 г. в качестве передовой и в «Neue Oder-Zeitung» № 143, 26 марта 1855 г.
Печатается по тексту газеты «New-York Daily Tribune», сверенному с текстом «Neue Oder-Zeitung»
Перевод с английского
На русском языке публикуется впервые
К. МАРКС
К ИСТОРИИ СОЮЗА С ФРАНЦИЕЙ
Лондон, 24 марта. Газета «Press»[113]113
«The Press» («Пресса») – английский еженедельник, орган тори; издавался в Лондоне с 1853 по 1866 год.
[Закрыть], орган Дизраэли, вызвала на прошлой недело бурю в стакане воды своим утверждением, что «император Луи» является единственным препятствием на пути к заключению мира и что он связал с собой Австрию, заключив с ней секретное «соглашение», от которого она стремится освободиться. Тори до сих пор защищали англо-французский союз как свое детище. Разве лорд Малмсбери не скрепил союз с Бонапартом?[114]114
Маркс, по-видимому, имеет в виду визит лорда Малмсбери, бывшего министра иностранных дел в торийском кабинете Дерби, в Париж в марте 1853 года. Как сообщала об этом визите газета «Times» 23 марта 1853 г., Наполеон III пригласил Малмсбери на обед и вел с ним конфиденциальную беседу. По воспоминаниям самого Малмсбери, во время беседы с французским императором подчеркивалась необходимость укрепления дружественных отношений между Англией и Францией.
[Закрыть] Разве Дизраэли не осыпал едкими насмешками в парламенте Грехема и Вуда за то, что они якобы преступно клеветали перед своими избирателями на государственный переворот 2 декабря? Разве в течение двух лет тори не были самыми ярыми глашатаями войны как с парламентской трибуны, так и в прессе? И теперь вдруг без всякого перехода и без всяких церемоний – инсинуации против союза с Францией, колкости по адресу «императора Луи» и проповедь мира! Дряхлый орган маститых тори «Morning Herald», не посвященный в тайну вождей партии, с сомнением качал головой и бормотал резкие слова протеста против непонятных для него галлюцинаций газеты «Press». Последняя, однако, сегодня снова возвращается к роковой теме. На самом видном месте она печатает жирным шрифтом следующее сообщение:
«Выяснились важные обстоятельства. Когда мы недавно писали, у нас были основания предполагать, что congress re infecta [конгресс, не закончив дела. Ред.] будет прерван и лорд Джон Рассел сразу же вернется в Англию. Тон Австрии по отношению к России, изменившийся после смерти императора Николая, и в особенности заявление австрийского императора, направленное Александру II, несомненно способствовали такому исходу. У нас имеются основания предполагать, что французский император устранил препятствия, стоявшие на пути к всеобщему умиротворению, и что Франция согласится на полное очищение Крыма, не ставя никаких условий относительно разрушения или сокращения укреплений в этом районе».
В пояснение этого пророчества «Press» ссылается на «достоверные подробности, сообщаемые в ее передовой статье». Но как раз эти подробности странным образом противоречат основанному на них и столь поспешно сделанному заключению.
«Дела в Вене», – говорится в передовой статье, – «с каждым часом принимают все менее разумный и благоприятный оборот; поэтому важно, чтобы просвещенное мнение по обе стороны Ла-Манша употребило все свое влияние, дабы предотвратить результаты, которые могли бы вызвать раздражение и сожаление. Если бы в 1853 г. наши министры проявили искренность в отношении англо-французского союза, то, вероятно, не было бы и повода к войне; а если бы войны избежать не удалось, то она велась бы, по всей вероятности, успешно и победоносно. Вместо заключения дружественного союза с Францией английское правительство потратило целый год на то, чтобы добиться Adhдsion [привлечения, присоединения. Ред.] крупных немецких государств, как оно это называло. Войну западных держав с Россией нельзя было оправдать не чем иным, кроме как твердым решением ощутимо урезать ее империю на юге. Это было единственным решением восточного вопроса. В 1853 г. момент был благоприятным, его упустили. Тратили зря время и деньги, поступились армией и славой. Если бы в 1853 г. мы были искренни с Францией, то немецкие державы были бы вынуждены пойти за нами. А что получилось теперь? Австрийский император заверил императора Александра в том, что «Австрия не стремится ни к сужению границ России, ни к тому, чтобы нанести какой-либо ущерб ее владениям». Эти слова допускают только одно толкование. А что касается тайного соглашения между Францией и Австрией, на которое мы уже раньше намекали, то из весьма авторитетного источника нам стало известно, что, хотя это соглашение и носит, видимо, характер постоянного союза между двумя империями, в нем не содержится ничего такого, что неизбежно должно было повести к нападению Австрии на Россию. – Русский император готов принять условия мира, которые, правда, не означают разрешения восточного вопроса, однако, несомненно, являются признанием провала агрессии и в известной мере искуплением за совершенное насилие. Мы полагаем, что момент для более высокой политики у пущен, что такое стечение обстоятельств, которое могло бы обеспечить независимость Европы, не так скоро повторится; все же и сейчас можно еще добиться мира, выгодного в общем для Европы, благоприятного для Турции и не бесславного для западных держав. Но мы имеем основание опасаться, что переговоры о таком мире вестись не будут. Кто препятствует этому?.. Император французов. Будь Он и сейчас того мнения, что, несмотря на неблагоприятные условия, восточный вопрос должен быть разрешен, мы бы не стали говорить о том, что Англии следует отойти. Но мы знаем, что намерения императора совершенно другие… Французский император изобрел mezzo termino [нечто среднее, средний путь. Ред.] между сужением русских границ и переговорами о предполагаемом мире, что является опасным и может стать роковым. Император мечтает о кампании, полной блестящих подвигов, которая восстановит его prestige (блеск); кампания должна закончиться миром, который не изменит территориальные границы Европы и Азии ни на йоту больше, чем предусматривают австро-русские предложения, согласиться на которые уже готов был чрезвычайный полномочный представитель Англии в Вене. Не говоря уже о той части плана, которая означает готовность принести в жертву тысячи человеческих жизней просто ради восстановления престижа… мы считаем безрассудность этого плана такой же вопиющей, как и его безнравственность. А что если кампания, затеянная ради престижа, но удастся?.. Кроме тех препятствий, которые ставят русские войска в Крыму, не меньшей угрозой, чем оружие, является чума. Если эта кампания, затеянная ради престижа, не удастся, что станется с Англией и Францией? На чьей стороне окажутся тогда великие немецкие державы? Перспектива одна: упадок и гибель Европы. Даже если бы шансы не были против нас, имеем ли мы право идти навстречу таким опасностям и притом не ради определенной политики, а ради простой демонстрации? Для повелителя французов, быть может, и очень мучительно упустить такой удобный случай; не менее мучительно это и для английского народа. Но государственные деятели должны считаться с обстоятельствами. Ни Франция, ни Англия, ни Россия не находятся в 1855 г. в таком же положении, как в 1853 году. Горе тем, кто предал высшие интересы Европы, Пусть постигнет их участь, которую они заслуживают. Повелитель французов и королева Англии не виноваты, но они не должны, подобно потерявшим голову игрокам, в безумном порыве разочарования или в пароксизме отчаяния форсировать надвигающееся на них несчастье».
В той же газете мы находим ссылку на памфлет Жирардена «La Paix»[115]115
E. Girardin. «La Paix». Paris, 1855 (Э. Жирарден. «Мир». Париж, 1855).
[Закрыть], в котором одновременное разоружение Севастополя и Гибралтара приветствуется как подлинное разрешение вопроса о мире.
«Подумайте только», – восклицает «Press», – «что этот памфлет или, вернее, его продажа разрешена французским правительством, а его автор является близким и интимным другом, советником и сотоварищем предполагаемого наследника престола!»
Здесь стоит отметить, что дербиты, органом которых является «Press», стремятся к коалиции с миролюбивой манчестерской школой и что министерство, со своей стороны, пытается привлечь ее на свою сторону при помощи билля об отмене штемпельного сбора с газет (к нему мы еще вернемся). Идея чисто демонстративной кампании, идея европейской войны не ради нанесения удара могуществу противника, а ради спасения собственного престижа, идея показной войны должна, разумеется, вывести из себя всякого здравомыслящего англичанина. Возникает вопрос: не является ли эта идея одной из «idees napoleoniennes»[116]116
Намек на книгу Луи Бонапарта «Наполеоновские идеи», вышедшую в Париже в 1839 году (Napoleon-Louis Bonaparte. «Des idees napoleoniennes». Paris, 1839).
[Закрыть], как ее понимает и вынуждена понимать реставрированная империя?
Написано К. Марксом 24 марта 1855 г.
Напечатано в «Neue Oder-Zeitung» № 145, 27 марта 1855 г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с немецкого
