Текст книги "Бриллиантовый пепел, или В моем конце мое начало"

Автор книги: Карина Тихонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

– Не скажу, – ответила Валька, не спуская с сестры спокойных глаз.

– Ах, простите, – язвительно спохватилась Стаська. – Коммерческая тайна!

Перестала кривляться и пренебрежительно заявила:

– Да что тут скрывать! Пятьсот-семьсот долларов, вот твоя красная цена на сегодняшний день. Так, что ли?

– Так, – подтвердила Валька, улыбаясь.

– Ну, и чему ты радуешься?

– Тому, что ты теперь точно знаешь, что с меня нечего взять, – честно ответила гостья. – Значит, у меня есть шанс умереть собственной смертью.

– Что это значит? – сердито спросила Стаська, но Вальке показалось, что в глазах у сестры что-то быстро юркнуло.

Валька молча достала маленький диктофон, принесенный Арсеном с работы, и нажала на кнопку воспроизведения.

– «Почему именно убийство? – спрашивал женский голос, в котором легко можно было узнать голос Стаси. – Ей почти семьдесят лет. Представь: старушка оказалась за городом, поранилась, а нужной ампулы под рукой не оказалось… Ты знаешь, что у нее плохая свертываемость крови?»

И голос с того света ответил:

– «Знаю».

– «Ну, значит, понимаешь, что с возрастом такие болезни сильно прогрессируют. Не удивлюсь, если у бабки уже гемофилия. Так что, если она поранится вдали от шприца с лекарством, то…»

Женщина не договорила и коротко фыркнула.

Андрей поинтересовался.

– «И ты сама сможешь это сделать?»

– «Какая тебе разница? – нетерпеливо ответила Стаська. – Твое дело маленькое: женись, проверь завещание и честно расплатись со мной… За совет».

Валька выключила диктофон. В комнате стояла напряженная гробовая тишина.

– Так, – наконец сказала Стаська. Она немного побледнела, но не утратила своего хладнокровия.

– Значит, это правда. Мать мне сказала, что этот подонок записал наш разговор, но я не думала, что это правда…

– Откуда она узнала о пленке? – удивилась Валька.

– А хрен ее знает! У нее теперь озарение за озарением! – злобно ответила Стаська.

Поднялась со стула, подошла к столу и налила себе еще шампанского. Сдула пену и медленно втянула в себя желтую шипучку. Решительно поставила бокал на стол и холодно спросила:

– И что тебе нужно?

– Ничего, – ответила Валька. В глазах Стаськи мелькнуло удивление.

– Ты хочешь сказать, что отдашь мне эту запись? – медленно, словно не веря в происходящее, спросила она.

– Отдам.

– Просто так?

– Просто так.

– И копии у тебя нет?

– Нет.

Стаська молча протянула вперед руку, и этот жест, который обычно делают нищие, вышел у нее властным и царственным.

– Сначала расскажи мне, где ты была тем вечером, – сказала Валька, не выпуская диктофон из рук.

Стаська опустила руку. Минуту в задумчивости разглядывала сестру, потом решилась и кивнула головой.

– Только между нами, – предупредила она.

– Конечно.

– Я была не одна, – начала Стаська. И вдруг умолкла.

– С молодым человеком? – деликатно подсказала Валька.

Стаська вздохнула.

– С немолодым человеком, – злобно отчеканила она. – С бывшим генеральным директором нашей фирмы, с Рамоном. Он, видишь ли, собрался уходить на пенсию, а преемника на свое место пока еще не присмотрел. Ну, мне пришлось его убеждать…

– Долго убеждать пришлось? – спросила Валька, не поднимая глаз с ковра на полу.

– Всю ночь.

– А почему ты не сказала этого следователю?

Стаська выразительно покрутила пальцем у виска.

– Ты, что, с дуба упала? У нас такие взаимоотношения не приветствуются! Если бы в головном отделе узнали, почему меня Рамон порекомендовал, фиг бы я это место получила! Да и Рамон не стал бы меня проталкивать, назови я его имя в прокуратуре… Он мужик семейный, с внуками…

– Понятно, – сказала Валька и протянула сестре кассету. – Бери. Твое.

Стаська взяла диктофон, не спуская с гостьи настороженного взгляда, словно опасалась, что та ее просто разыгрывает. Достала кассету, подцепила красивым ухоженным ногтем пленку и с силой рванула на себя. Лента змейкой свилась у нее на коленях, но не порвалась.

– Черт!

Стаська вскочила со стула и ринулась к письменному столу. Торопливо зашарила в ящиках, вывалила их содержимое прямо на пол.

– Черт, где же они, – бормотала она в нетерпении. – Вечно, когда нужно… Ага!

И она с торжеством извлекла наружу маленькие ножницы. Подхватила двумя пальцами кусок пленки и полоснула по нему острием. Потом взялась за второй кусок…

Через минуту пол был усеян мелкими обрывками диктофонной пленки.

– Все, – сказала Стаська и перевела дыхание. – Все.

Посмотрела на Вальку и спросила.

– Копий точно нет?

– Точно.

– Ладно, верю.

Стаська успокоилась. Взяла второй полный бокал, от которого отказалась гостья, и вернулась на место. Уселась на стул и сделала небольшой благовоспитанный глоток.

– А чего это ты мне поверила? – спросила она насмешливо. – Вдруг я тебя обманула? Вдруг я не была с Рамоном?

– Да это, честно говоря, и не важно, – ответила Валька. – Хотя, мне кажется, что ты сказала правду. Я спросила просто так… для отчетности. Самое главное, что Андрея ты не убивала.

– Откуда ты знаешь? – спросила Стаська лукаво. – А вдруг?

– Мне Димка сказал очень правильную вещь, – спокойно объяснила Валька. – Андрей тебя слишком ненавидел, чтобы запросто пустить в свой дом и доверить сделать ему укол. Я думаю, что он прав.

– Ах, Димка сказал!

И Стаська рассмеялась.

– А ты знаешь, что твой любимый Димка…

– Знаю, – оборвала сестру Валька. – И он больше не мой любимый. Ладно, счастливо оставаться.

И она поднялась со стула.

– Подожди! – остановила ее Стаська. – Ты бабку давно видела?

– На поминках.

– Она про меня не спрашивала?

– Нет.

– Слушай…

Стаська замялась в нерешительности.

– Как ты думаешь… Она знает, что я… В общем знает, про этот разговор?

И Стаська поддела носком кусок магнитофонной пленки на полу.

Валька пожала плечами.

– Я ее не спрашивала. Но, думаю, что знает.

– Да, – задумчиво подтвердила сестра. – Я тоже так думаю. Тогда объясни мне, зачем она это сделала?

И Стаська, не вставая со стула, развернулась к разгромленному столу. Достала из нижнего ящика плоскую прямоугольную коробку, обтянутую коричневой кожей. Футляр выглядел одновременно потрепанным и дорогим. Пупырышки на коже были такими крупными, что Валька невольно вспомнила пояс из кожи аллигатора, который видела на витрине дорогого магазина в Лионе. Вспомнила ценник, невинно лежавший рядом, и содрогнулась.

Если коробка запросто обтянута дорогой крокодиловой кожей, то что же таится внутри нее?

Стаська медленно подняла крышку и повернула коробку к сестре. Та поддалась искушению и с любопытством вытянула шею.

Внутри искрилась и переливалась радуга разноцветных ярчайших огней. Белые и зеленые камни, оправленные в белый металл, лежали вперемешку, сваленные небрежной драгоценной горкой. Коричневая кожаная крышка козырьком нависала над волшебным холмом, и от этого казалось, что в темной пасти небольшого монстра мерцают переливы хрустального света.

– Что это?

– Это гарнитур, – ответила Стаська. Она, как и сестра, не сводила глаз с драгоценного небрежного беспорядка внутри коробки.

– Колье, серьги, кольцо и браслет.

Валька двумя пальцами подцепила узкий длинный ремешок, весь переливающийся мелкими белыми камнями. И только в центре драгоценной нитки вальяжно и удобно расположились три крупных зеленых камня, оправленных в белый металл.

– Это колье, – тихо подсказала Стаська. – Изумруды с бриллиантами.

– Боже мой!

Валька медленно перебирала в пальцах равнодушную к собственной красоте драгоценность.

– Сколько же это может стоить? – спросила она почти испуганно.

– Не знаю, еще не оценивала, – ответила Стаська, тоже завороженная переливами света. – Думаю, речь идет о сотнях тысяч долларов. Изумруды очень крупные, а они сейчас стоят дороже бриллиантов. Месторождения почти выработаны.

Валька с трудом оторвала взгляд от драгоценной радуги и с сожалением вернула драгоценную змейку на место. Захлопнулась пасть маленького монстра, и Стаська убрала коробку в стол.

– Это мне сегодня принесли, – объяснила она.

– Кто принес?

– Понятия не имею. Какой-то дядька, довольно немолодой.

– Он представился?

– И не подумал. Просто отдал коробку, сказал: «Это вам» и ушел. Слушай, – вдруг взволновалась Стаська, – а может, это ошибка? Может, он дверь перепутал? Может, это не мне?

– В коробке что-нибудь было?

– Было, – ответила сестра.

– Что?

– Записка.

– Покажи.

– Да выбросила я ее! – с досадой ответила Стася. – И запиской-то это не назовешь! Всего одна фраза, без подписи.

– Какая? – спросила Валька.

И Стаська, сморщившись, процитировала:

– «Даю тебе шанс».

Валька поднялась с дивана и пошла к двери. Открыла ее и сказала:

– Можешь быть спокойна. Это, действительно, тебе.

И вышла в коридор.

– Уверена? – продолжала спрашивать Стаська, следуя за ней. – Ты точно знаешь? А то я такую красоту назад отдать не смогу…

– Не придется, – ответила Валька и залезла в сапоги. – Это твой подарок.

– Может, все-таки, посидишь еще? – предложила Стаська. – А то странно получается: у меня такое событие, а отметить абсолютно не с кем…

– А тебе кто-нибудь нужен?

Стаська пожала плечами, что-то прикинула в уме.

– Да, пожалуй, никто, – медленно ответила она. – Ты права.

Валька молча повернулась и открыла входную дверь.

– Валь! – позвала Стася. И спросила, когда сестра обернулась:

– Правда, зачем она это сделала? Знаешь?

– Догадываюсь.

– Объяснишь мне?

– Нет, – с улыбкой ответила сестра. – Догадайся сама, ты же у нас такая умная!

И закрыла дверь перед носом у огорошенной Стаськи.

Жизнь постепенно входила в свою колею. Новый год надвигался с неотвратимой быстротой, дни, казалось, все более укорачивались по мере приближения праздника, и Валька иногда просто не успевала подумать о том, что подарить своим немногочисленным близким.

Она вернулась на работу и с удовольствием окунулась в привычную атмосферу, которой была лишена почти две недели.

Семейные тайны больше не тревожили ее душу. Началось выздоровление, и Валька с каждым днем все радостней ощущала себя полноценным уравновешенным человеком.

Впрочем, был один праздник, дня которого она ждала с некоторым страхом.

Двадцать первое декабря. День рождения бабушки.

Валька по-прежнему избегала общения с ней. Не могла заставить себя набрать знакомый телефонный номер, не говоря уж о том, чтобы поехать в дачный поселок, где раньше была постоянной гостьей.

Она просто не представляла, что можно сказать Евдокии Михайловне теперь, когда все маски оказались сброшенными.

Тем не менее, Валька решила съездить и поздравить бабушку с днем рождения, хотя бы потому, что уклонение от поздравления выглядело бы трусостью.

Двадцать первого декабря она купила букет бордовых оранжерейных роз (не удержавшись от желания сделать маленькую гадость), и они с Арсеном поехали в Барвиху.

Охрана беспрепятственно пропустила их машину, из чего Валька сделала вывод, что бабушка ожидала их приезда.

– Я не знаю, что ей сказать, – вдруг пожаловалась Валька.

– Тогда ничего не говори, – ответил Арсен. – Возможно, она сама найдет тему для разговора.

Они въехали во двор дома, вышли из машины и поднялись по ступенькам высокого крыльца.

– Похоже, мы тут одни, – заметил Арсен, окидывая двор коротким взглядом.

Валька хотела ответить, что это неудивительно, как вдруг дверь распахнулась и, вместо неприветливой Нины, они оказались лицом к лицу с приятнейшим пожилым господином в черном костюме. Короткая седая бородка господина напоминала о персонажах картин Веласкеса, а то, что это был именно господин, а не товарищ или гражданин, подчеркивали солидные очки в тонкой золотой оправе.

– Да? – сказал господин приятным тенорком.

– Простите, – забормотала растерявшаяся Валька, – мы приехали к бабушке… То есть к Евдокии Михайловне…

– Вас, если не ошибаюсь, зовут Валентина, – предположил господин.

– Да.

– Значит вы – Арсен, – продолжил господин дедуктивные изыски.

Арсен молча кивнул.

– Петр Евгеньевич, – представился господин, но руки не протянул. Распахнул пошире дверь и пригласил:

– Входите.

Недоумевая, они вошли в знакомую прихожую, а оттуда – в гостиную. Валька окинула взглядом привычный интерьер. Ничего не изменилось с того дня, когда она была здесь в последний раз.

– Прошу садиться, – пригласил их собеседник в старомодной светской манере.

– Простите, с кем имеем честь? – задала наконец Валька основной мучающий ее вопрос. И, поддавшись обаянию господина в золотых очках, сделала это в той же смешной нынче манере.

– Это неважно, – ответил собеседник. – Ваша бабушка и я – старые знакомые. Она попросила меня оказать ей небольшую услугу и передать вам этот конверт.

И господин протянул Вальке большой плоский прямоугольник, слепленный из грубой коричневой бумаги.

Валька молча приняла конверт.

– А где Евдокия Михайловна? – спросил Арсен, не потерявший способности, мыслить трезво.

– Она уехала, – коротко ответил собеседник.

– Надолго? – спросила Валька.

– Этого она мне не говорила.

– А куда она уехала?

Господин молча указал на запечатанный конверт.

– Все там, – ответил он кратко.

Повернулся и направился к двери.

– Постойте! – окликнула его Валька. Куда же вы?

– Я выполнил поручение и могу теперь идти куда хочу, – пояснил господин. – Кстати! Вот ключи от дома. А это дистанционный пульт от ворот. Как включить сигнализацию вы, надеюсь, знаете?

– Знаю, – подтвердила Валька. Обвела недоумевающим взглядом зал и спросила:

– А Нина? Тоже уехала?

– Тоже уехала, – подтвердил господин. – Ну, желаю вам счастья. Будут проблемы – обращайтесь.

И оставил гостей одних.

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросила Валька Арсена. – По-моему у него не все дома. Какие проблемы? Куда обращаться?

– Ты все-таки прочти, – посоветовал Арсен. – А я пока посижу в библиотеке.

Валька проводила его взглядом и осторожно надорвала край плотного конверта. Внутри ее ждали всего два листа бумаги: плотный и тонкий. Тонкий был сложен в четыре раза, как складывают обычно письма. Письмо Валька отложила в сторону и с любопытством повернула к себе лицевой стороной плотный картон, украшенный водяными знаками и затейливым орнаментом по краям.

«Где-то я такой уже видела», – мелькнуло у нее в голове.

От волнения она целую минуту рассеяно скользила глазами по отпечатанным строчкам, изредка перемежающимися строчками, написанными от руки, и не могла ничего понять. Наконец ее взгляд уперся в крупные буквы, отпечатанные поверх всего текста. Валька сделала над собой усилие.

«Дарственная».

Валька опустила руку с документом.

«Дежавю, – мелькнуло в памяти. – Это уже было. А где это было? У Димки. Такой же документ я видела у него».

И, еще не читая дарственную, она уже поняла, о чем идет речь. Уронила плотный лист на пол, развернула тонкий, исписанный твердым бабушкиным почерком.

Здравствуй, Валентина!

Валька остановилась. Волнение перехватило горло, и она сделала над собой мощное усилие, чтобы не свернуть лист и не бросить его в огонь. Она должна прочитать то, что здесь написано, даже если бабушка решила открыть еще одну неприглядную тайну из истории ее семьи.

«Здравствуй Валентина!

Если ты читаешь это письмо, значит все-таки есть надежда на то, что когда-нибудь мы с тобой сможем увидеться. Потому что ты, несмотря ни на что, пришла поздравить меня с днем рождения.

Письмо тебе передаст мой старый и хороший друг. Он юрист, и, если тебе потребуется не только совет, но и дружеская помощь, можешь смело на него рассчитывать. Он обещал мне не оставлять тебя в беде, и я ему верю. Его визитная карточка в конверте.

То, что ты обо всем узнала, я поняла давно. Еще тогда, когда ты стала разговаривать со мной по телефону ледяным тоном. Не знаю, кто тебе рассказал. Скорее всего, это сделала Жанна, а значит, представление обо мне ты получила самое нелицеприятное.

Впрочем, оправдываться я не хочу. И не потому, что оправдываться не в чем. Есть в чем, ох, есть… Просто я очень устала это делать.

Не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь меня понять. Чтобы понять другого человека, нужно очень много страдать в этой жизни, а я не желаю тебе такой судьбы. Я ничуть не преувеличивала, когда говорила, что ты – моя самая любимая родственница. И меня это удивляло не меньше, чем тебя. Ведь ты совсем на меня не похожа.

Если исходить из того, что человек должен любить свое подобие, то моей любимицей должна была стать Стася. Но иногда, когда я смотрела на нее, мне становилось страшно. Потому что она – моя точная копия. Не внешняя, нет… Ты понимаешь, о чем я говорю. И именно поэтому я ее никогда не любила. Оказывается, я была не просто малоприятной, а очень неприятной персоной в молодости.

Впрочем, скорее всего, такой и осталась в старости.

И тем не менее, я попытаюсь все начать сначала.

Так и вижу, как ты усмехаешься, читая эти глупости. Начать сначала семидесятилетней старухе!

Да, мне уже много лет. Но я все еще жива!

Впервые в жизни я задала себе вопрос: почему я все еще жива?

Хочешь – верь, хочешь – нет, но интерес к жизни я потеряла очень давно. Нет, конечно, я не имею в виду ерунду вроде самоубийства. Ты же знаешь, я не люблю выглядеть глупо. Но в один далеко не прекрасный день я вдруг почувствовала, что меня уже ничто не может удивить. Ни подлость, ни любовь, ни предательство, ни самоотверженность… Всего этого в моей жизни было чересчур много.

Я уже очень давно ложусь спать с чувством облегчения оттого, что день кончился, а просыпаюсь с неприятным предвкушением нового дня, который нужно как-то убить. И давно уже не говорю «спасибо за еще один предстоящий день», а говорю «спасибо за еще один прожитый».

Но недавно я поняла, что если еще жива, то только потому, что не успела что-то сделать. Думаю, что я не успела раскаяться.

Что ж, это шанс, который дает мне кто-то, стоящий гораздо выше добра и зла. Люди называют эту силу богом. Мне трудно привыкнуть к этой мысли, потому что всю жизнь я отрицала его существование. Но сейчас я твердо верю: бог есть. А если бы его не было, то я бы его придумала. Потому что бог – это надежда на то, что все еще можно начать сначала.

Вот, собственно, и все, что я хотела написать. Наверное, вышло путано, но мне кажется, что ты поймешь. Я уезжаю из Москвы и сознательно не говорю никому куда. Нину я забираю с собой потому, что все эти годы она была единственным человеком, с которым я могла разговаривать откровенно. У нее тоже есть своя история, и эта история, к сожалению, похожа на мою.

Одна шотландская королева написала сонет, начинающийся странными словами:

«В моем конце мое начало»…

Наверное, чтобы понять, что это значит, нужно вспомнить, что эта королева позволила убить своего мужа ради своего любовника. И разом потеряла все, что имела: репутацию, уважение подданных, достойное место в истории и даже такую мелочь, как любовника, из-за которого она и взяла на душу смертельный грех. Но самое главное, что она навсегда потеряла душевное спокойствие, и жизнь ее превратилась в ад. Наверное, именно поэтому, когда ей зачитывали смертный приговор, она, к удивлению свидетелей, светилась от счастья так, словно внимала благой вести.

Конечно, я не шотландская королева, и вспоминаю о ней вовсе не потому, что претендую на исключительность.

Я никогда не была королевой, но Мария Стюарт была женщиной. И этим многое сказано.

Итак, я вслед за ней повторяю: в моем конце мое начало.

Когда у меня не было денег, мне казалось, что стоит только их получить, и начнется совсем другая жизнь: правильная, чистая, лишенная угрызения совести… И забудутся все унижения, на которые приходилось соглашаться, и зарубцуются все душевные раны.

И вот, я получила то, что хотела. И выяснила, что быть богатой ничуть не лучше, чем быть бедной.

Трудно жить, когда тебя рвут на части. Понимаешь, мне казалось, что деньги будут защищать меня, а получилось совсем наоборот: мне пришлось защищать их.

Я не жалуюсь, потому что получила именно то, что хотела. Я выбралась из нищеты. Но если ты спросишь, какая часть моей жизни была тяжелее, я не смогу тебе ответить. И та, и другая были по-своему унизительны.

Поэтому я избавляюсь от лишнего балласта и пытаюсь как-то восстановить справедливость. Мне не жаль расставаться с деньгами. Я поняла, что дело совсем не в том, богата я или бедна. Дело в том, как я к этому отношусь.

Повторяю: вот и закончилась моя долгая, глупая прежняя жизнь. Не знаю, сколько продлится вторая ее часть, но постараюсь успеть сделать для себя как можно больше хорошего. Я говорю не о материальных благах.

Оставляю тебе дом. Он всегда тебе нравился, я помню. Надеюсь, что в нем теперь будут жить более счастливые люди.

Ну что ж, Валентина де Вильфор-Дашкенти, я с тобой прощаюсь. Не знаю, надолго или навсегда, но, во всяком случае, до того времени, когда мы сможем прямо взглянуть друг другу в глаза. Может быть, это произойдет еще в этой жизни.

В конце концов, прав старик Дюма, и большая часть человеческой мудрости умещается всего в двух словах:

«Ждать и надеяться!».