Текст книги "Бриллиантовый пепел, или В моем конце мое начало"

Автор книги: Карина Тихонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

Валька взяла отпуск, предупредив Риту заранее, что не сможет работать примерно недели две. Впрочем, Рита, напуганная ее недавней болезнью, на отпуске настаивала сама и согласилась на две недели с большой неохотой, потому что считала этот срок слишком маленьким.

Валька не хотела бросать работу. Но, убедившись в том, что все, на что она сейчас способна, – это молча просиживать перед пустым горящим монитором, тупо глядя в него, поняла: ничего не поделаешь.

Она целыми днями слонялась по квартире. Сидела на широком подоконнике, как кошка, молча смотрела, как падает крупный декабрьский снег. Изредка вечером Арсену удавалось вытащить ее на улицу, но Валька не получала от прогулок почти никакого удовольствия, отбывала их, как повинность.

Вот и сегодня, проснулась она довольно поздно, влезла в уютный домашний халатик и отправилась на кухню.

Арсен давно уехал на работу, Соня сидела за небольшим кухонным столом и раскладывала пасьянс. Рядом с ней стояла чашка с дымящимся свежим чаем.

– Доброе утро, – сказала Валька и уселась напротив женщины, в задумчивости рассматривающей карты.

Соня подняла голову и улыбнулась ей.

– Доброе. Выспалась?

– Выспалась.

– Будешь завтракать?

– Просто кофе выпью. Ты сиди, я сама.

Валька поднялась со стула и подошла к висячему шкафчику. Достала банку кофе, поставила на огонь чайник.

– Соня, погадай мне, – попросила она неожиданно.

– Не буду, – отозвалась женщина.

– Почему?

Соня пожала плечами.

– Потому, что карты притягивают судьбу. Хорошо, если лягут к счастью. А если нет? Карты совсем не такая безопасная вещь, как многие думают. Особенно в цыганских руках.

– Значит, не стоит гадать? – спросила Валька и уселась за стол с чашкой горячего черного кофе.

– Не стоит. Пусть будет то, что будет.

Валька задумалась, помешивая ложечкой темную гущу. За последнее время она сильно похудела, но этот отрадный для любой женщины факт был ей сейчас совершенно безразличен. Да и не шла ей чрезмерная худоба. Щеки ввалились, нос стал казаться слишком большим, а глаза, ушедшие в темные ямы, – очень мрачными.

– Трудно тебе? – спросила вдруг Соня.

Валька подняла на нее глаза.

– У меня такое ощущение, как будто я заново рождаюсь, – сказала она задумчиво. – Только в другом смысле.

– Понимаю, – сдержанно ответила собеседница. – Мир вывернулся наизнанку, так?

– Примерно.

Валька сделала осторожный глоток из чашки и отставила ее в сторону. Слишком горячо.

– Я больше не понимаю, как к кому относиться, – сказала она и потерла лоб. – Я вообще ничего не понимаю. Единственные люди, которые для меня остались прежними, – Арсен, мама и ты. Все остальные…

И Валька устало пожала плечами.

– Димка оказался просто подонком. Использовал семейную трагедию своего друга, чтобы деньгами разжиться. А когда друг умер, то даже на похороны не явился. Если б ты знала, как я Димку любила! Мне казалось, что он – единственный приличный человек в своей семье. А на похороны Андрея пришла тетя Катя, которую я вообще не считала живым человеком… Мне казалось, что это машина, у которой в программе заложены только две цели: успеть и преуспеть. А она пришла…

Валька вздохнула и стала крутить чашку с кофе вокруг своей оси.

– Бабушка… Я просто не представляю, как с ней разговаривать. И не представляю, как я дальше буду с ней общаться… Как буду к ней относиться… теперь.

Соня молчала, не помогала ей ни словом, ни взглядом, но излучала такое спокойное, необидное, теплое сочувствие, что от одного ее присутствия Вальке становилось легче.

– А больше всех мне жалко Андрея. Если бы ты знала, как мне его жалко!

У нее против желания зачесались глаза, и Валька не стала говорить вслух то, о чем думала непрерывно все последнее время.

О том, как все они брезгливо поджимали губы, при одном взгляде на него. Как прочно приклеили к нему название альфонса. Как изощрялись в способах уколоть его и без того больное, израненное самолюбие. Как тешили себя своим мнимым превосходством над этим человеком.

Никто из них не имел на это никакого права. Потому что они оказались не лучше, а хуже этого мальчика, отравленного семейным прошлым и глупой, неудачной любовью.

– Жаль, что ты его не видела, – сказала Валька и откашлялась, давя слезы. – Он был очень красивый.

– Я знаю, – ответила Соня. – Арсен говорил.

– Знаешь, что? Только Арсен себя вел порядочно по отношению к нему. Я ему завидую. По крайней мере, совесть не мучает… Арсен похож на своего отца? – вдруг спросила Валька с любопытством.

Соня сдержанно пожала плечами.

– Думаю, что нет.

– Значит, характер у него твой?

– Надеюсь, что мой, – с улыбкой ответила Соня. Валька удивленно расширила глаза, но спрашивать ни о чем не осмелилась.

Соня вздохнула и начала собирать со стола карты.

– Аркадий был… увлекающимся человеком, – сказала она тактично.

– А!

– Да. Я думаю, он потому так рано умер, что сильно сердце надорвал. Одна женщина, другая женщина… И каждую он любил, как в последний раз. Одновременно со мной. Когда я уйти хотела, то на коленях стоял, плакал, просил прощения… А потом все начиналось сначала.

– Разве так бывает? – удивилась Валька.

– Бывает. И не так уж редко.

– А как же ты?

– Что я? Сначала пыталась бороться, потом плакала, потом смирилась… А потом – переболело. Что-то умерло здесь…

И Соня положила руку на грудь.

– Так что я тебя хорошо понимаю. У тебя сейчас тоже что-то внутри умирает, а это процесс очень мучительный. И никто тебе помочь не может. Даже близкие люди.

Валька немного подумала.

– Мне кажется, Арсен не такой, как… его отец, – заявила она, но не очень уверенно. В конце концов, они знакомы всего несколько месяцев!

Соня уловила тревожную нотку в ее голосе. Протянула через стол теплую красивую руку и положила на ее ладонь.

– Не бойся, – сказала она негромко. – Мой сын не такой. Аркадий разбрасывал себя в разные стороны, раздавал сердце направо и налево… А Арсен, наоборот. Собирает в одну горсть все, что у него есть, и приносит одному человеку. Я думаю, он долго проживет.

И Соня, как ни в чем ни бывало, поднялась с места.

– Я билет на завтра взяла, – сказала она уже в дверях.

– Как?!

Валька отставила кружку в сторону и в полном расстройстве чувств уставилась на нее.

– Так скоро!

– Самое время, – ответила женщина с улыбкой. – Еще не успела вам надоесть.

Валька ухватила Соню за кончики пальцев и притянула к себе.

– Сядь, пожалуйста.

– Там белья не глаженного целая куча…

– Куча подождет. Я сама отглажу, ты здесь не домработница. Соня, я хотела тебе сказать… Мне не нравится, что ты живешь так далеко и совсем одна.

– Далеко? – удивилась женщина? – Разве это далеко? Два часа лету!

– Все равно! Керчь – это уже не российский город. Одних формальностей сколько прибавилось!

– Никаких формальностей, – успокоила ее Соня. – Бери билет – и приезжай.

– Почему ты не хочешь перебраться в Москву? – спросил Валька напрямик.

– Потому, что мне нравится жить там, где я живу сейчас, – так же прямо ответила Соня.

– Да, я живу одна, – продолжила она после небольшой паузы. – Но это не значит, что я одинока! У меня есть работа, есть друзья, есть круг общения. Есть собственный дом, наконец! Не такой роскошный, как у твоей бабушки, судя по вашим разговорам, но тоже немаленький. И за ним нужно очень хорошо ухаживать. Есть сад. У меня такие розы! Приедете летом – покажу.

– Почему ты не хочешь жить рядом со своим сыном? – перебила ее Валька.

– Арсен – взрослый мужчина, – веско ответила Соня. – И незачем ему держаться за мою юбку. У него должна быть своя жизнь. Он – мальчик правильный, так что за него я спокойна. Раньше немного переживала, думала, какая девушка ему встретится… Он ведь однолюб, как и я. Таким людям всегда трудней приходится. Но вот познакомилась с тобой и совсем успокоилась.

Соня погладила Вальку по голове, как маленькую, и серьезно сказала:

– Хорошая ты девочка. Не переживай: мы с вами не потеряемся. Летом будете вы ко мне приезжать, зимой – я к вам…

Она снова поднялась с места, и Валька не стала ее удерживать. Каждый в этой жизни должен идти своим собственным выбранным путем.

Вечером неожиданно приехала мама. Приехала, не предупредив никого о своем визите, чего прежде никогда не случалось. Валька только взглянула в ее глаза и сразу же сказала:

– Рассказывай, что произошло.

И мама без всяких предисловий протянула ей «Ле Монд» недельной давности.

– Первая страница, – шепнула она дочери. Валька уселась прямо в коридоре, не в силах оторвать взгляд от фотографии на газетном листе.

Вышла Соня, что-то сказала маме, и они ушли на кухню. Валька только вскинула голову, провожая их взглядом, и снова уткнулась в газету. Дошла до последней строчки в статье. Вернулась к самому началу и снова перечитала все, гораздо медленней и внимательней, удивляясь своему спокойствию.

Сложила газету и уронила ее на пол.

– Валюша, будешь ужинать? – спросила Соня, выглянув из кухни в коридор.

Валька смотрела на нее и молчала. Соня немного подождала ответа, потом перевела взгляд на газету, лежавшую на полу, и вернулась на кухню.

«Вот и все, – крутилось в голове у Вальки, – вот и все…»

Вот и не нужен никакой откровенный разговор с бабушкой, которого она так боялась, что все время откладывала и откладывала… Бабушка ответила на все мучавшие ее вопросы с беспощадной откровенностью, назвала вещи своими именами и не стала прятаться за сроком давности от суда собственной совести.

– О чем вы жалеете больше всего, спустя столько лет? – спросил ее журналист.

– Только о том, что приложила массу сил и выкрутилась на суде, – ответила бабушка.

– А о том, что вы убили человека?

– Мне не жаль Жана, – ответила бабушка. – Мне жаль, что я его убила. Если бы это сделал другой человек, я была бы ему даже благодарна. Поверьте, этот человек был очень жесток со своими близкими. Он заслужил свою смерть. Тем более, что я не убивала его в принятом смысле этого слова. Я дала ему ампулу, на которой было написано название моего лекарства. Если бы он прочитал внимательно, то остался жив. Но я не остановила его, когда он делал себе укол. Я думаю, что это было решением судьбы.

– Вы оправдываете себя?

– Молодой человек, – ответила бабушка журналисту, – поверьте мне: ни один человеческий суд не может быть и вполовину таким беспощадным, как суд собственной совести. Потому, что можно обмануть и прокурора, и присяжных, и публику в зале. А себя – нет. Я понимаю, это звучит банально, но все, что связано лично с тобой, перестает быть банальным. Вы меня понимаете?

– О, вполне!

– В таком случае примите мои соболезнования, – сказала бабушка, и журналист не нашелся, что ей ответить.

Конечно, вторым вопросом, волновавшим публику, был вопрос о деньгах.

Бабушка ответила очень коротко, что деньги, которых ее муж сознательно лишил своих наследников, будут им возвращены.

– Вернее, возвращены ему, – поправил ее журналист. – Из всех наследников жив только Клод Девиллье.

– Вы ошибаетесь, – ответила бабушка. – У покойного Андрея Вильского остались жена и дочь. Они имеют такие же права на наследство.

– Кстати, о покойном, – сказал журналист. – Внук вашего мужа погиб так же, как и его дед. От укола. Это случайность?

– Это трагическая случайность.

– Не связанная с тем, что он пытался вернуть назад деньги своей семьи?

– Вернуть ему деньги его семьи было самым большим моим желанием.

– Мне хочется вам верить, но это довольно трудно…

– Мне не хочется быть невежливой, – ответила бабушка, – но это совершенно безразлично.

И отказалась продолжать разговор на эту тему.

Впрочем, подробности, связанные с убийством пятнадцатилетней давности, интересовали журналиста гораздо меньше, чем вторая часть истории.

Чуть ли не вся первая полоса еженедельника была посвящена скандальной диктофонной пленке, на которой ответственный российский чиновник шантажировал свою тетку и, мягко говоря, неосмотрительно отзывался о своей деятельности на государственном посту. Как и о деятельности всех остальных своих коллег.

Это дало возможность журналисту и приглашенным им специалистам по России долго и пространно рассуждать о коррупции, взяточничестве, раковых метастазах, пожирающих российское общество в целом и его экономические сферы в отдельности.

Этот раздел Валька пробежала глазами почти равнодушно. Шока, прочитав имя своего дядюшки, она не испытала, откровения французских политологов и экономистов ни для кого в России откровениями не были. Только подумала, что вот и она увидела собственными глазами скандал в благородном семействе.

Интересно, знала ли тетя Катя об этой пленке тогда, когда приехала на похороны? Наверное, знала. Уж очень странно она выглядела: дама без прежней железобетонной уверенности в себе.

Жаль ли ей Сергея Владимировича?

Валька пожала плечами.

Наверное, это очень плохо с ее стороны, но никакой жалости к нему она не чувствует. Равно, как и к Димке.

– Валюша, у нас кончился хлеб.

Валька быстро подняла голову и увидела, что Соня натягивает сапоги.

– Я схожу, – предложила Валька.

– Не надо. Ты лучше маму накорми. Мне хочется немного прогуляться, я сегодня еще не выходила.

Она улыбнулась Вальке, подняла с пола газету и положила ее на узкий обувной шкафчик. Открыла входную дверь и исчезла за ней.

Всегда тактичная Соня.

Валька поднялась со стула и медленно побрела на кухню. Положила на стол газету и спросила:

– Откуда она у тебя?

– Рита привезла, – сказала мама.

– А!

– Я в шоке.

– Почему? Ты не знала, для чего существуют в нашем государстве начальственные кресла?

– Я не об этом.

– Понятно.

Валька умолкла, поставила локти на стол и обхватила ладонями горячие щеки. Милосердная усталость обволокла сознание, как пуховое покрывало, смягчила все открытия последних дней, сыпавшиеся на ее голову.

– Ты не знала? – спросила Валька после краткого раздумья.

– Ходили слухи… Твой отец мне что-то говорил… Но я не обратила внимания.

– За что он так не любил бабушку? – спросила Валька. – Я же помню, что он ее не любил. И никогда не ездил к ней в гости. Из-за этого, да?

И Валька кивнула на газету, лежавшую между ними.

Мама нахмурилась и постучала пальцами по столу.

– А почему ты ее не любишь?

Мама отвернулась к окну и ничего не ответила.

– Мама!

Молчание.

– Я понимаю, ты боишься, что на меня в последнее время и так много всего свалилось, – устало сказала Валька. – Но мне нужно знать всю правду, раз уж часть ее выплыла наружу. И я все узнаю. Расскажи мне, пожалуйста, сама. Я предпочитаю узнать от тебя.

– Он не любил Евдокию Михайловну потому, что она не любила его, – сказала мама.

– Очень красноречиво.

– Понимаешь, твоя бабушка узнала о том, что твой отец хотел держать в тайне.

– Тайна? – удивилась Валька. – У отца? Господи, да какие у него могли быть тайны?

– А какие тайны бывают у мужчины? – спросила мама очень сухо.

Валька отняла руки от лица и внимательно всмотрелась в профиль, четко нарисованный на фоне темного окна.

– Нет, – сказала она потрясенно.

– Да.

– Не может быть… Я же помню, вы с отцом любили друг друга…

– Я тоже так считала.

Мама поднялась с места, подошла к плите и выключила огонь под сковородкой.

Скрестила руки на груди, и задумчиво продолжала, не глядя на дочь.

– До сих пор понять не могу: почему он мне ничего не сказал? И почему я ничего не почувствовала? Да я могла руку дать на отсечение, что Костя меня любил, действительно, любил! Как он мог?

– Когда ты узнала? – спросила Валька.

– После его смерти.

– Тебе бабушка об этом сказала?

– Да.

– Но зачем?!

– Из лучших побуждений, – с улыбкой ответила мама, но по ее щекам побежали слезы. Она вытерла их ладонью, продолжая улыбаться.

– Евдокия Михайловна хотела, чтобы я перестала так убиваться. Вот и раскрыла мне глаза.

Валька подошла к матери и обняла ее. Мама всхлипнула и положила голову на ее плечо.

– Ты прости меня, – сказала она покаянно. – Я была очень плохой матерью, я теперь это понимаю. Я так его любила, что больше ни на кого любви не оставалось…

– Перестань, – ответила Валька, гладя ее по голове. – Не мучай себя.

– Не могу, – глухо сказала мама. Она оторвалась от дочери и отошла к окну.

– Если бы можно было все вернуть назад…

– Кто эта женщина? – спросила Валька сурово.

– Какая разница? Она – библиотекарь, и у нее есть сын. Очень похож на Костю.

– Ты хочешь сказать?

– Да, – подтвердила мать устало. – Это твой брат.

Валька села на место и стиснула голову. «Все, больше не помещается», – озабоченно предупредил ее мозг, и Валька осторожно растерла виски.

– Хочешь с ним познакомиться?

– Нет! – сразу ответила Валька. Жалко улыбнулась и объяснила:

– Я столько разом не вынесу. Мне нужно время.

– Я просто понять хочу, – сказала мама, глядя невидящими глазами в окно. – Почему он мне ничего не сказал? Неужели я стала бы его удерживать? Зачем он мне врал? Или это он ей врал?

– Никому он не врал, – ответила Валька очень тихо. – Мам, так бывает. Мужчина может любить двух женщин одновременно.

Мама оторвала взгляд от окна и сосредоточенно уставилась на дочь.

– Но это же… Это же ненормальность!

– Может быть, не знаю. Знаю только, что так бывает.

– Откуда тебе такое знать? – прошептала мама.

– Рассказала одна очень мудрая женщина. У нее в жизни была такая же история. Муж рвал, рвал сердце и надорвал. Умер от сердечного приступа. Как отец.

– Рвал сердце? – переспросила мама и задумалась.

– Мама, все это в прошлом. Умерло и похоронено. Нужно жить дальше.

– Не могу! – отчаянно воскликнула мама. – Не могу!

– Ты жалеешь, что узнала?

– Кто дал ей право? – спросила мама с ненавистью, указывая на газету. – Кто дал ей право вмешиваться в мою жизнь? Кем она себя возомнила? Орудием господа? Тоже мне, графиня Монте-Кристо… Да не верила она никогда ни в бога, ни в черта!

– Бабушка хотела как лучше.

– Не сомневаюсь, – откликнулась мама. – И ты видишь, к чему это привело. Я больше не верю никому. Ни одному человеку. И все время думаю только об одном: почему он мне врал? Почему он мне врал? По-моему, я сама немного тронулась.

– Значит, прошло недостаточно времени…

– Девять лет! – воскликнула мама. Подошла к столу, оперлась на него двумя руками и повторила, заглядывая дочери в глаза:

– Девять лет!

– Значит, для тебя это не срок, – твердо ответила Валька. – Все уляжется со временем, я знаю.

Еще минуту мама смотрела на нее, сжав губы, потом лицо ее смягчилось и она слабо улыбнулась.

– Мудрая ты моя!

Подошла к Вальке, обхватила ее голову и прижала к своему свитеру.

– Не сердись на меня.

– Не сержусь, – ответила Валька и потерлась щекой о ворсистую поверхность. – Я тебя очень люблю.

– Спасибо, – тихо сказала мама. Наклонилась и поцеловала дочь в теплую макушку.

Вернулась на место и спросила, указывая на газету:

– А с этим-то что делать будем?

– А ничего не будем.

– Кате звонить не нужно?

– Зачем? – спросила Валька, пожимая плечами. – Соболезнование выразить? Довести до нее, что мы в курсе?

– Да, нехорошо, – пробормотала мама и постучала пальцами по столу. – Но нужно же как-то помочь… Мы же родственники.

– Не бери в голову, – посоветовала Валька. – Я завтра так и так собиралась к ним гости.

– Зачем?

– Да нужно Димке кое-что передать, – неопределенно сказала Валька. – Заодно и спрошу мимоходом, не нужно ли чего-нибудь. Без намека на конкретные обстоятельства.

– Да, наверное, так будет лучше, – согласилась мама. И спросила, – но с работой теперь у Сергея будут трудности?

– Я не политик, – сухо ответила Валька.

– И слава богу.

– Слава богу.

К Димке она пришла без предупреждения. Конечно, была вероятность не застать его дома, но Валька так хорошо знала привычки четвероюродного кузена, что почти не сомневалась: он будет на месте.

А вот если бы она позвонила заранее, то такой уверенности было бы значительно меньше.

Дверь открыла тетя Катя, и Валька поразилась тому, как она изменилась за прошедшие дни. Увидев девушку, Екатерина Дмитриевна не выразила ни удивления, ни легкого неодобрения – обычная термоядерная смесь, которой она встречала ее появление. Вальке даже показалось, что тетка, здороваясь с ней, никак не может оторваться от какой-то более важной для нее мысли.

– Проходи, – сказала она, одновременно и озабоченно, и равнодушно. После чего сразу же развернулась и ушла в спальню.

Скрипнула дверь кухни, и оттуда выглянул одним глазом Сергей Владимирович. Валька хотела поздороваться с ним, но он быстро отпрянул назад и захлопнул дверь.

«Что ж, можно понять человека, – подумала Валька безо всякой обиды».

Учитывая обстоятельства…

Она сняла полушубок, стащила сапоги, влезла в тапочки, которые Димка купил когда-то специально для нее, и пошла в комнату четвероюродного кузена. За дверью царила какая-то возня, и Валька остановилась, прислушиваясь. Стукнула кулачком в дверь.

– Да! – раздраженно крикнул Димка, и она толкнула дверь прямо от себя.

Комната медленно раскрывалась перед ней, и Валька увидела, что царит там ужасающий, первобытный хаос. На полу валяются огромные рваные листы оберточной бумаги, книги из шкафов разбросаны по всей комнате, на диване лежит раскрытый чемодан, а поверх него громоздится немногочисленная Димкина одежда.

Четвероюродный кузен стоял на табуретке, невесть как оказавшейся в их элегантном и неуютном доме, и снимал с верхних полок шкафов какие-то коробки. Увидев Вальку, он опустил руки, и ей показалось, что Димка слегка смутился. Его взгляд на мгновение трусливо вильнул в сторону, но, впрочем, кузен тут же приободрился и спрыгнул на пол.

– Привет!

– Здравствуй, – ответила Валька. Она прислушалась к себе и с изумлением поняла, что не ощущает ни ненависти, ни гнева. Только спокойное презрительное равнодушие.

– Пакуешься? – спросила она, проявляя вежливое внимание к разгрому комнаты.

– Точно, – ответил Димка. Свалил с кресла на пол какие-то рулоны бумаги и предложил:

– Садись…

Валька неторопливо прошла мимо брата. Она скорее почувствовала, чем увидела, как он удивлен несвойственной ей выдержкой. Села в предложенное кресло, поставила на пол пакет, принесенный с собой, и вытащила из него несколько книг.

– Вот, – сказала она и сложила книги на столе. – Это твое…

– Что это? – спросил Димка, хотя сам все прекрасно видел.

– Это твои книги. Я их нашла в квартире Андрея, когда мы с Жанной разбирали его вещи.

– С чего ты взяла? – начал было Димка, но Валька перебила брата.

– Они подписаны. Тут твой экслибрис.

– Понятно, – сдался Димка.

– Андрей брал их почитать?

– Да. Он интересовался философией.

Валька кивнула и обвела взглядом разгромленную комнату.

– Это, конечно, не мое дело, но куда ты собираешься переезжать? Снял квартиру?

– Вот те раз! – удивился кузен и присел на табурет. – Я думал, что ты в курсе!

Валька поднесла руку к переполненной голове. Еще одно откровение?

– В курсе чего?

– Ты же всегда была ее любимицей, – продолжал удивляться Димка. – А меня она всегда терпеть не могла…

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Вот о чем…

Димка привстал, потянулся к столу и нашел там плотный лист бумаги, испещренный подписями и печатями. Такой внушительный вид имеют только солидные нотариально заверенные документы.

– Прочти!

Валька приняла лист и пробежала глазами отпечатанные строчки. Ничего не поняла и снова вернулась к началу. И тут ей бросилось в глаза слово, напечатанное поверх текста и венчающее его, как корона.

«Дарственная».

Валька закрыла рукой глаза.

– Я плохо вижу, – сказала она ровным голосом, возвращая кузену документ. – Расскажи своими словами.

– Старуха подарила мне свою квартиру на Ленинском, – ответил Димка, заинтересованный ее реакцией. – Нет, правда не знаешь? Не врешь?

– Не вру, – так же ровно ответила Валька. Подумала и добавила:

– Рада за тебя.

– А уж как я рад!

– Представляю себе… Ты всегда этого хотел.

– Вообще-то, в данный момент мне хотелось бы побыть дома, – с сожалением сказал Димка.

– А что так? – спросила Валька с интересом. – Наклевывается выгодное дельце?

– Точно, – ответил кузен, ничуть не смущаясь. – Наклевывается. Ты газету читала?

– «Ле Монд»? Читала…

– Ну вот, значит, ты меня понимаешь.

– Понимаю, – сухо ответила Валька. – Тебя попросили прокомментировать ситуацию? Как близкого родственника? Так сказать, взгляд на семейную драму изнутри? Хорошо платят?

– Пошла ты! – весело и нагло ответил кузен и поднялся с табуретки. – Нет, шла бы ты, в самом деле, своей дорогой. У меня тут дел – по горло…

– Я сейчас уйду, – пообещала Валька. – Только ответь мне на один вопрос. Тебе Андрея совсем жалко не было? Ведь ты один знал правду.

– Почему один? Жанна все знала.

– Она не член семьи.

– Бабка знала. И она, насколько я помню, не мешала вам всем над ним издеваться в меру собственного остроумия. И ему не мешала вам в рожи плевать. Так что все честно.

– Все честно, – эхом откликнулась Валька. Поднялась с кресла, пошла к дверям, но остановилась, настигнутая вопросом кузена.

– Слушай, ты не знаешь, зачем старуха это сделала? – озабоченно спросил Димка.

Валька, не оборачиваясь, замотала головой.

– Честно говоря, мне дискомфортно, – признался вдруг родственник. – Тимео данос эт дона ферентис… Бойся данайцев… – Может, это троянский конь? Как ты думаешь?

Валька обернулась и посмотрела на брата прищуренными насмешливыми глазами.

– Боишься? – спросила она злорадно.

– Боюсь, – сознался Димка. – Ты видела, что она с папашкой сотворила? Ну, скажи мне правду, что старуха придумала для меня?

– По-моему, ты себя переоцениваешь, – сказала Валька. – Ты для нее обыкновенный испорченный сопляк. Станет она с тобой счеты сводить!

– Не скажи, – пробормотал брат в задумчивости. – Она-то знает, что это я Андрею план подсказал.

– Стратег!

– Не юродствуй!

– Да над чем тут юродствовать? Ты, что, возомнил, что сможешь ее обмануть? Да она с самого начала все прекрасно знала и понимала! И подыгрывала Андрею потому, что жалела его! Впрочем, тебе этого не понять…

– Плохой он был актер, – начал брат, но Валька оборвала его с неожиданно проснувшейся яростью.

– Молчи, подонок! Мизинца его ты не стоишь! Поэтому и на похороны не явился, побоялся… Ничтожество.

– Я не собираюсь ничего тебе доказывать, – с нелепым достоинством ответил Димка.

– А мне не интересно, что ты можешь доказать, – ответила Валька презрительно. – Все, что мне нужно понять, я пойму сама.

Димка уставился на сестру, кусая губы.

– Слушай, окажи мне услугу, – попросил он внезапно.

Валька откинула голову назад и расхохоталась.

– Ерундовую, в общем-то, услугу, – продолжал просить Димка, не обращая внимания на ее смех. – В память о прошлых временах… Поговори со старухой. Спроси ее, что это за дары природы. Пожалуйста! Ведь, если со мной что-то случится, ты себе потом не простишь. Несмотря на то, что я подонок и ничтожество.

Валька вернулась к столу и внимательно перечитала текст. Обычная стандартная форма, подписи и печати на месте…

Она перевернула документ и увидела написанное от руки короткое предложение, спрятавшееся в нижнем углу листа.

– Это видел? – спросила она и показала брату надпись.

– Нет.

Димка схватил бумагу, сосредоточенно сдвинул брови и прочитал:

– «Даю тебе шанс».

Поднял голову и уставился на Вальку.

– И как это понимать? – тупо спросил он.

– Как написано, – брезгливо ответила она. – Живи себе спокойно. Если можешь.

– Так ты считаешь, все в порядке? – с облегчением спросил кузен.

– Если ты считаешь это порядком…

– Давай без подстрочного перевода.

– Давай.

Минуту Димка рассматривал сестру исподлобья, потом тихо спросил:

– Пленка у тебя?

– У меня.

– Слушала?

– Конечно.

– Что делать собираешься?

– Пока не знаю, – честно ответила Валька, которая, действительно, не представляла, что делают с такой мерзостью.

– Хочешь совет?

– Нет.

– И все-таки.

Димка шагнул ближе к ней, но Валька отшатнулась в сторону.

– Боже, какие мы нервные! – насмешливо пропел кузен.

– Мы не столько нервные, сколько брезгливые, – ответила Валька. – И поэтому, скорее всего, отнесу-ка я эту пленку следователю. Пускай на всякий случай выяснит, где наша родственница была тем вечером.

– Ну и дура, – заявил Димка. – Стаська Андрея не убивала.

– Почему ты в этом так уверен?

– Да потому, что он никогда не позволил бы ей сделать себе укол! – убежденно ответил кузен. – Подумай сама! Он ее ненавидел! Говорил, что Стаська – это старухина копия в молодости. Андрей вообще никому не доверял делать себе уколы, даже Жанке… Это была его фобия. Он говорил, что ему часто в кошмарах снится чья-то рука в черной перчатке со шприцем. Как в детективах или ужастиках. Он бы никому не дал до себя дотронуться, уверяю тебя. Тем более женщине, которую он считал потенциальной убийцей. Так что неважно, где была наша родственница тем вечером. К смерти Андрея она не имеет никакого отношения. Точно тебе говорю.

Димка вернулся к табуретке, придвинул ее к шкафу и влез на сиденье ногами.

– А вот пленочку я бы на твоем месте сохранил, – сказал он и пошарил руками по верхней полке. – Стася – девушка перспективная… Глядишь, и пригодится.

Он обернулся, чтобы посмотреть, какое впечатление произвел его циничный совет, но увидел только медленно закрывающуюся дверь. В комнате было пусто.

– Сергей! – позвала Екатерина Дмитриевна мужа.

– Она ушла? – спросил тот и вышел из кухни.

– Ушла.

– Слава богу! Зачем приходила?

– Она приходила не к нам.

– К Димке?

– Да.

– Зачем?

– Спроси у него.

Сергей Владимирович медленно прошелся по гостиной. Он заметно оправился с того дня, когда ему был нанесен предательский удар в спину, как сам он считал. Прошла неделя со дня отставки, но никаких движений в его сторону хватательные органы не делали, и он постепенно стал успокаиваться. Ему позволили уйти тихо, по-английски, и унести с собой бумажник. В российской прессе скандал не раздували, его имя почти не упоминалось, и Сергей Владимирович прекрасно понимал, что обязан этим энергичному вмешательству Вперед Смотрящего, не желавшего выносить партийный мусор из партийной избы.

Ну и ладно. В конце концов, жизнь на этом не кончена. Он – человек обеспеченный, вполне может пожить в свое удовольствие. Возможно, лучше вообще уехать из страны. Тут у него уже вряд ли будет достаточно широкое поле для деятельности.

– Мне нужно с тобой поговорить, Катя, – сказал он жене озабоченно.

– И мне с тобой.

– Хорошо. Тогда ты и начинай. У меня вопрос более важный, оставим напоследок.

– Как скажешь, – ответила жена с бледной усмешкой, и эта усмешка ему до крайности не понравилась.

– Ты странно себя ведешь в последнее время…

– Спасибо, что заметил.

Сергей Владимирович нахмурился и строго посмотрел на жену. Но ее этот взгляд совершенно не задел. Можно сказать, прошел незамеченным. Прежняя почтительность жены растворилась в ее насмешливых и равнодушных теперь глазах.

– Мне не нравится, как ты со мной разговариваешь… Если ты считаешь, что имеешь на это право после того, что произошло…