Текст книги "Бриллиантовый пепел, или В моем конце мое начало"
Автор книги: Карина Тихонова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)
Карина Тихонова
Бриллиантовый пепел, или В моем конце мое начало
Если ее нельзя расстрелять
как шпионку, то нужно сжечь как ведьму.
Из материалов суда над Матой Хари.Реплика свидетеля.
Гостей, приехавших в дом, встречал портрет хозяйки, выставленный на самом видном месте огромной гостиной.
«Смело, смело, – одобрительно подумал один из них. – Не каждая семидесятилетняя женщина рискнет предъявить для всеобщего обозрения свое великолепие, оставшееся в прошлом».
«Ведьма, – думал другой гость, рассматривая картину. – И глаза какие-то нечеловеческие, зрачок узкий, как у кошки… Да и нравственность у нее была примерно на том же уровне… Хотя почему «была»? Какая была, такая и осталась!»
«Нет, ну почему одним все, а другим ничего? – терзалась завистью гостья. – «Вот ведь как бывает: и внешность, и деньги, и любовников куча, и пожила в свое удовольствие… Никакой ответственности, никаких обязанностей… Мужья на руках носили, любовники подарками заваливали… Черт, неужели нам ничего не оставит? С нее станется! Завещает сувенирчик какой-нибудь, вон хоть этот портрет, и будет смеяться с того света. Она ведь знает, как нам нужны деньги. Хотя кому они не нужны?»
«Интересно, почему у нее не было детей? – думала другая женщина, стоя перед портретом. – Не могла или не хотела? Или просто бог не дал? Несчастная женщина… За все в жизни приходится платить. И за красоту, и за любовь, и за материальное благополучие. Какой у нее грустный взгляд. Сколько здесь ей?
Девушка, разглядывавшая портрет, обернулась к одному из мужчин и негромко спросила:
– Вы не знаете, сколько ей здесь лет?
– По-моему, около сорока, – ответил тот с сомнением в голосе. Подошел к картине и прищурился, разглядывая подпись художника. – Год не указан…
– Да какая разница, – раздраженно вмешалась в беседу его жена. – Тридцать, сорок, пятьдесят… Кого мы ждем? Почему она не выходит?
Муж слегка усмехнулся.
– Красоту наводит, – сказал он с неуловимым сарказмом.
– Господи, да что там уже наводить? – вполголоса спросила другая дама и перелистнула страницу дамского журнала.
Девушка быстро обернулась к ней.
– Мама! – сказала она негромко, словно о чем-то предупреждала.
– Что «мама»?
– Не надо! Мы у нее в гостях.
Женщина усмехнулась, присела на диван и вся ушла в разглядывание осеннего дамского каталога.
– Не волнуйся, Валечка, – сладко успокоила ее еще одна гостья. – Тебя в завещании не обидят. Все знают, что ты ее любимица.
Девушка вспыхнула, но ничего не ответила. Отошла к окну и стала разглядывать унылый октябрьский пейзаж.
Она знала, что хозяйка дома питает к ней слабость. Строго говоря, родственницами они не были: так, седьмая вода на киселе. То, что ее отец приходился хозяйке дома двоюродным племянником, роли не играло. Да и умер отец почти десять лет назад, а до этого с тетушкой практически не общался. Существовало у нею против дальней родственницы определенное предубеждение. Впрочем, все это глупости.
Валя снова повернулась лицом к собравшимся и принялась задумчиво разглядывать их. Господи, как меняет людей жадность!
Ведь ни для кого не секрет, что собрались они здесь только потому, что бабушка пообещала сегодня огласить свое завещание, Интересно, зачем ей понадобился такой странный жест? И еще более странно, почему люди, которых довольно трудно назвать бедными, прибежали сюда по первому мановению капризного старушечьего пальца?
Вот, например, Евгений Павлович. Или дядя Женя. Почти десять лет жизни провел на солнечной Кубе. Руководил советскими строителями, работавшими в Гаване. Что они там строили? Господи, уже и не вспомнить…
А вот и его супруга, бесценная Альбина Яковлевна. Дама она манерная, приторно-сладкая, если не заглядывать в глаза. Глаза у тети Али холодные и жесткие, как орудийное дуло.
Сергея Владимировича, или просто дядю Сережу, тоже трудно отнести к разряду неудачников. Не слишком крупный партократ в недавнем советском прошлом, он не только не потерял должность, но и упрочивал свое положение при каждом новом правителе, поднимаясь все выше по карьерной лестнице. Неудивительно. Он такой…
Валя поискала нужное слово.
Благообразный… Да, пожалуй, что так. И никогда не бросается в крайности. Всегда умеет соблюсти свой интерес где-то посерединке между правыми и левыми, за что и удостаивается поощрения и с одной, и с другой стороны. От него не услышишь ни одной оригинальной или просто смелой мысли, зато дядя Сережа имеет прекрасные зубы и умеет вовремя улыбнуться. Он вообще человек уравновешенный и обаятельный, одинаково приятный любому начальнику при любом режиме. Иногда Вале казалось, что дядя Сережа несколько бесхарактерный человек. Впрочем, при его работе это качество попадает в разряд плюсов, а не минусов.
Вот про его жену, Екатерину Алексеевну, такого не скажешь. Железная женщина. Прекрасно воспитана, прекрасно образованна, очень умна, до сих пор хороша собой. И при всем при этом лишена одной немаловажной для человека способности. Способности любить.
– Нет, это просто невозможно, – раздраженно заявил Евгений Павлович. – Она издевается над нами!
– Помолчи, Женя, оборвала его Екатерина Алексеевна.
– Но я…
– Помолчи, я сказала!
Тот угрюмо смолк. Валя невольно поежилась. Когда ее тетка раскрывала рот, невольно хотелось встать и вытянуться во фрунт, как говорили в царской армии. Странно, что спокойный и бесконфликтный дядя Сережа выбрал себе такую жену. Впрочем, говорят, что противоположности притягиваются.
– Маша, позови домработницу, – коротко приказала тетя Катя.
– Сама и позови, – спокойно ответила Валькина мать, продолжая листать журнал.
– Я не знаю, как ее зовут.
– Ее зовут Нина.
– А по отчеству?
– У домработниц отчеств не бывает, – сухо ответила мама.
«И как она не боится?» – изумилась Валька. Похоже, она единственный человек в семье, который не боится Екатерину Алексеевну. Впрочем, мама никого не боится.
– Нина! – крикнула тетка, повернувшись в сторону двери, ведущей во внутреннюю часть дома.
Дверь распахнулась почти немедленно, и на пороге возникла пожилая женщина в заляпанном жиром переднике. Она молча уставилась на Екатерину Алексеевну, вытирая мокрые руки о грязный фартук.
– Скажите вашей хозяйке, что мы давно ждем, – потребовала тетя Катя очень строгим тоном. Когда она говорила так с Валькой, та чувствовала себя кроликом, сидящим перед удавом. Но на женщину тетушкин гипноз не подействовал.
– Велено ждать, – коротко ответила она и повернулась, собираясь удалиться.
– У нас нет времени! – повысила голос тетя Катя.
Домработница обернулась и одну минуту изучала тетку пристальным и недобрым взглядом.
– Хозяйка велела сказать, что, если кто спешить будет, она не удерживает, – сообщила она наконец. Еще минуту помедлила, ожидая ответа, но собеседница молчала. Нина злорадно хмыкнула, открыла дверь и скрылась в глубине дома.
– Нет, вы слышали, как она разговаривает, – пробормотала Альбина Яковлевна. – Никаких тормозов… А передник какой грязный!
– Да, уж, – брезгливо подтвердила тетя Катя, обретая дар речи, – не мешало бы ей постираться… Впрочем, не наше дело. А вот то, что приходится ждать почти час, безусловно, наше…
– А ты уезжай, – посоветовала ей Валькина мать. – Плюнь и обидься. Чего зря унижаться? Все равно ведь вам вряд ли что-то достанется…
Екатерина Алексеевна резко повернулась к ней.
– А ты бы приберегла советы для дочери, – ответила она очень сухо.
– Валька уже большая, советов не слушает, – беззаботно ответила мать.
– Вот и держи их при себе…
– Дамы! – вмешался в беседу Сергей Владимирович.
– Давайте не будем ссориться, – предложил он дипломатично и сразу приобрел сходство с котом Леопольдом. – Нам пока нечего делить.
Его жена пожала плечами, признавая разумность довода, и отошла к окну.
Некоторое время собравшиеся молчали.
Они вообще встречались очень редко, и родственниками считались лишь формально. Впрочем, Валя дружила с Димкой, сыном Сергея Владимировича и Екатерины Алексеевны. Димка был очень славный. Вообще-то, родители считали, что с ребенком им не повезло. Димка не унаследовал ни мягкой, но настойчивой пробивной силы отца, ни железной воли матери. Был он человеком добрым (слабохарактерным, в родительской интерпретации), равнодушным к деньгам (лишенным амбиций) и абсолютно нерасчетливым в выборе знакомых (недальновидным).
С Валькой они подружились еще в детстве. Во-первых, потому что учились в одной школе (правда, Димка был на два класса старше), а во-вторых, потому что Димка очень любил рассказывать прочитанные книжки, а Валька очень любила его слушать. Димкины родители их дружбу не поощряли, но и не запрещали, скорее всего, им было все равно. А вот Валькиным родителям Дима нравился, и он проводил в их доме гораздо больше времени, чем в собственном.
С детьми Евгения Павловича и Альбины Яковлевны у Вальки отношения не сложились. Дело даже не в том, что они ей не очень нравились (хотя был такой грех), просто познакомились они уже в том возрасте, когда сойтись труднее, чем в детстве.
И Стаська, и Фидель родились в Гаване, когда их родители строили для кубинского народа то ли электростанцию, то ли какой-то другой нужный в хозяйстве объект. Верноподданническое имя Фидель, данное сыну в надежде на некоторые выгоды, принесло только моральные дивиденды. Счастливую мать, прижимающую к груди новорожденного, сфотографировали для центральной кубинской газеты, короткие сообщения мелькнули в телерепортажах. И все. Именитый тезка на заигрывания не среагировал, и интерес к русскому семейству, давшему отпрыску имя вождя кубинской революции, быстро увял.
Так что Федька, как теперь предпочитали называть его родители, расплачивался за родительские грехи в одиночестве.
Стаську назвали странным для женщины именем «Станислава», но и этот родительский поступок имел вполне логичное обоснование. Только не подумайте, что ждали мальчика, приготовились назвать его Стасиком, а когда родилась девочка, то в припадке разочарования нарекли ее тем же именем… Совсем нет. Станиславой звали богатую бабушку тети Али, от которой семейство ожидало некоторых дивидендов. И, надо сказать, в отличие от кубинского лидера старушка не обманула ожиданий. Стаське досталась большая квартира, правда в ближайшем Подмосковье, но дареному коню, как известно, зубы не считают. Сейчас Стаська, отметившая двадцать восьмой день рождения, затеяла обмен квартиры на меньшую в столице, невзирая на родительское сопротивление. Федька завидовал сестре со всей силой, на какую был способен тридцатилетний холостяк, обладающий никому нынче не нужным историческим образованием и не имеющий никаких материальных перспектив, кроме родительского наследства.
«Господи, кто же знал!», – стонала Альбина, нацелившая сына на партийную карьеру, первой ступенькой к которой и являлся истфак. События повернулись совсем не в ту сторону, и Федька, дважды обманутый – судьбой и родителями, превратился в желчного, рыхлого и вечно раздраженного маменькиного сыночка, похожего на кастрированного домашнего кота, и так же боящегося улицы и незнакомых людей. Валька сочувствовала ему и ругала себя за то, что избегала общения с родственником. Спору нет, парня жаль, но уж больно он занудный…
Стаська, в отличие от брата, уродилась на свет особой цепкой, пробивной и упорной, как бультерьер. Уже в детстве она с маниакальной настойчивостью тащила в свою сторону любые приглянувшиеся ей игрушки, не обращая никакого внимания на рев собратьев по песочнице. Повзрослев, Стаська так же упорно прибирала к рукам все, что ей нравилось: фирменные тряпки, симпатичных мальчиков, нужных подружек и их родителей. Практически безо всякой родительской помощи она поступила в финансовую академию, выбрав мало кому знакомую специальность маркетолога, и не ошиблась с оценкой ее перспективности. Сейчас Стаська работала аналитиком в американской компании, занимающейся исследованием загадочного российского рынка, зарабатывала две тысячи долларов в месяц и имела все шансы стать первым русским руководителем московского филиала фирмы. Обычно на этот пост американцы назначали только своих соотечественников, опасаясь русской вороватости, но Стаська, похоже, и их сумела прибрать к рукам. Вальке казалось, что бабушка Стаську не любила. Странно. Из всех отпрысков фамилии та была больше всех похожа на Евдокию Михайловну, если не внешностью, то беспощадной бульдожьей хваткой и твердостью в достижении поставленной цели.
Да-а, интересной персоной была бабушка году, примерно, в шестидесятом. Хотя почему «была»? Она и теперь несильно переменилась. Разве что морщин прибавилось…
А фигура по-прежнему стройная, почти такая же, как была в молодости, когда бабушка, тогда еще молоденькая Дунечка Головина, закончила хореографическое училище при Большом театре и была принята в труппу на вторые роли. Валька видела старые фотографии в ее альбоме. Неправдоподобно молоденькая и хорошенькая бабушка в накрахмаленной юбочке стояла перед фотографом, скрестив гибкие руки и опустив долу лицемерные глаза с узким азиатским разрезом. Это просто фантастика, как нравилась коварная дебютантка обеспеченным, сытым карьеристам! И еще более фантастично то, как хорошо уже в этом невинном нежном возрасте соблюдала Дунечка свой собственный корыстный интерес!
Родственники брезгливо подбирают нижнюю губу, упоминая о многочисленных связях бабушки. Впрочем, Валька уже не маленькая и прекрасно понимает смысл поговорки «зелен виноград…» Тетя Аля полжизни бы отдала за то, чтобы хоть годик пожить так же весело, как жила в молодости бабушка. А тетя Катя, хоть и похожа на Торквемаду в приступе нравственного негодования, не отказалась от возможности урвать кусочек бабушкиного пирога, приехала по первому зову…
Конечно, не Вальке их судить. Ее мать тоже приехала сюда ради дочери, так что они ничем не лучше других. Но мать, в отличие от других, и не скрывает, что ожидает выгод для своего ребенка. И вообще, она так разговаривает с бабушкой… Вальке иногда даже страшно становится от маминой манеры общения…
Но бабушка на нее ни разу не обиделась. Вот интересно, а почему? С тетей Алей, которая перед ней лебезит, бабушка разговаривает грубо, с тетей Катей, которую все боятся, пренебрежительно. А вот с мамой, которая ей откровенно хамит, жалостливо… М-да, ничего непонятно.
Валька легко вздохнула и посмотрела на мать. Все-таки сильно она сдала после смерти отца.
Конечно, мама все еще красивая женщина. Да и какие ее годы? Подумаешь, сорок пять! В сорок лет жизнь у многих людей только начинается, но у мамы она окончилась в неполные тридцать шесть, тем страшным мартовским утром, когда отец, как обычно, ушел на работу.
И дошел только до гаража.
«Сердечный приступ», – как сказал врач «Скорой помощи», которую вызвали совершенно незнакомые посторонние люди, нашедшие отца у открытых ворот гаража. Все произошло мгновенно, он даже не успел ничего понять, – утешали маму ее подруги и знакомые, но утешения растворялись в воздухе. Неделю мать провела в странном душевном столбняке, не реагируя на уговоры и соболезнования, потом забилась в долгой бесслезной истерике.
И только через месяц после похорон замкнулась в упрямом ожесточенном молчании, заставляя окружающих озабоченно поджимать губы и делать друг другу многозначительные нехорошие знаки бровями.
Именно тогда бабушка забрала Вальку к себе, в Барвиху, а мать отправилась в санаторий, как сказали дочери. Но это была неправда.
Мать провела почти полгода в реабилитационном центре, гае лечились очень известные или очень богатые пациенты после нервных срывов. Пребывание в этом недешевом заведении оплатила бабушка, но что-то непохоже, чтобы мать была ей за это благодарна. Слава богу, что полоса отчуждения, начавшаяся с отца, и продолженная матерью, не пролегла между бабушкой и Валькой. Мама не запрещала ей общаться с Евдокией Михайловной, хоть и не скрывала, что ждет от этой дружбы некоторого выгодного финала.
Валькина совесть была чиста. К бабке ее влекло не ожидание финансовых выгод, а любопытство, которое бабушка удовлетворяла безо всяких пуританских отговорок, и восхищение перед огромной женской силой, живым воплощением которой являлась Евдокия Михайловна. «Вот женщина, которой никогда не надоест жить», – завистливо думала Валька, здороваясь и прощаясь с вечно сменявшими друг друга молодыми бабушкиными любовниками.
– Кстати, вы знаете, что у нее новый воздыхатель? – спросила тетя Аля собравшихся.
– Милая, это называется альфонс, – поправил ее муж.
Альбина Михайловна добродетельно потупилась.
– И кто он? – отрывисто спросила Екатерина Алексеевна. Спрашивает, ясное дело, не из простого любопытства. Прикидывает, не перепадет ли мальчишке кое-что из бабушкиного имущества.
– Стриптизер, – вполголоса ответила тетя Аля и нервно прыснула в кружевной платок. – Работает в «Драккаре»…
– А ты откуда знаешь, где он работает? – подала голос Валькина мама, и дядя Сергей опустил голову, скрывая улыбку, а дядя Женя немедленно побагровел.
– Что ты хочешь сказать? – ринулся он на защиту жены.
– Оставь, Женя, – оборвала жена супружеский порыв. Обернулась к маме, прищурила холодные глаза и подчеркнуто вежливо ответила:
– Ходят слухи.
– Ах, слухи…
Мама сделала утвердительный и понимающий жест. Вальку передернуло. Почему она все время напрашивается на скандал?
– Ну и язва ты, Мария, – укорила тетя Катя суровым тоном. И впрямь, язва.
Все присутствующие хорошо знали, что второй слабостью Альбины Яковлевны, после безоглядной любви к сыну, было посещение мужского стрипшоу. Наверное, она могла неплохо заработать, показывая скучающим озабоченным дамочкам постбальзаковского возраста подобные увеселительные заведения.
Мать только усмехнулась и перевернула еще одну страницу дамского каталога.
– Так, я больше ждать не могу, – решительно сказал Сергей Владимирович и сверился с наручными часами. – Катя, ты останешься?
– Останусь, – твердо ответила жена.
– Хорошо. У меня через час важная встреча. Желаю всем удачи, – оглядев родственников, сказал дядя Сережа.
– Спасибо, тебе того же, – вежливо ответила Валькина мать, и даже эта невинная фраза прозвучала в ее устах издевкой.
Екатерина Алексеевна слегка вспыхнула и открыла рот, чтобы дать достойную отповедь бабе, покусившейся на супруга, как вдруг снаружи раздался шум открываемой двери, заговорили два веселых голоса, мужской и женский, и шаги зазвучали громче, приближаясь к гостиной.
Все, кроме Вальки и ее матери вытянули шеи, подались к двери и замерли в напряженном ожидании. Из глубины дома вынырнула неприветливая Нина в грязном переднике и застыла, с беспокойством глядя на закрытую дверь гостиной.
«Прямо, как перед выходом английской королевы», – успела подумать Валька, и дверь распахнулась.
Но на пороге комнаты возникла вовсе не царственная женская фигура, а молодой человек, одетый в рваные голубые джинсы и черную крутую «косуху». Обвел собравшихся веселым и наглым взглядом, чему-то усмехнулся, обернулся назад и спросил:
– Это родственники?
– Родственники, – подтвердил низкий бабушкин голос, все еще полный очарования.
Молодой человек снова оглядел гостей, покачал головой, от всего сердца заметил:
– Обалдеть, ну и зверинец!
И расхохотался им прямо в лицо.
– Молодой человек! – грозно возвысила голос Екатерина Алексеевна.
– Вы мне? – кротко спросил прибывший, расстегивая молнии и кнопки на куртке.
– Кому же еще? – ответила бабушка. Она возникла на пороге комнаты и подталкивала юношу вперед. – Ты здесь еще видишь молодых людей?
Валька с трудом сдержала смех и оглядела бабушку. Давненько они не виделись, давненько… Впрочем, причина уважительная. Валька совсем недавно вернулась из Лиона, где провела четыре месяца, сопровождая состоятельную семью в качестве переводчика. А бабушка, которая прожила во Франции почти половину сознательной жизни, эту страну отчего-то невзлюбила.
– К тебе это не относится, – с неприкрытой нежностью сказала бабушка Вальке и подставила внучке щеку для поцелуя. – Здравствуй, милая. Давно вернулась?
– Позавчера, – ответила Валька. Метнулась к своей сумке и достала сверток с сувенирами.
– Это тебе…
По лицу Евдокии Михайловны пробежала судорога.
– Убери! – велела она жестко.
Валька опешила.
– Ты хотя бы посмотри, – попросила она. – Я старалась, искала…
Евдокия Михайловна опомнилась и взяла себя в руки.
– Чепуха какая… Извини, детка, я просто не люблю все французское.
– Кроме парфюмерии, – уточнил вполголоса дерзкий мальчик и положил небритый подбородок ей на плечо.
Бабушка рассмеялась и оттолкнула его в сторону.
– Паршивец! Давай твои сувениры, – велела она внучке. Взяла сверток, но не развернула его. Немного подержала в руках и протянула Нине.
– Отнеси в мою комнату…
Домработница схватила пакет и рысью побежала по лестнице, ведущей на второй этаж дома.
– Я потом посмотрю, – объяснила бабушка Вальке, удивленной такой невежливостью. Обернулась к собравшимся и громко сказала:
– Всем добрый вечер!
Гости ответили нестройным гулом. Валька оглядела родственников и еще раз подивилась произошедшим переменам. Все недовольство, излучаемое ими несколько минут назад, растворилось в вежливых улыбках. Тетя Аля сияла так, словно дожидалась этой минуты долгие предшествующие годы и наконец дождалась.
– Евдокия Михайловна! – воскликнула она с чувством. – Вы так потрясающе выглядите! Неужели подтяжку сделали?
После минутного замешательства в комнате раздался тихий смех. Смеялась Валькина мать.
«В этом вся тетя Аля, – подумала Валька со стыдом. – Хочет приятное сказать, – и обязательно ляпнет какую-нибудь бестактность. Не нарочно. Она для этого недостаточно тонкая. Вот тетя Катя, пожалуй, сказала бы эту фразу с умыслом».
Но Екатерина Алексеевна промолчала, и только выразительно расширила глаза, посмотрев на родственницу.
Бабушка не обиделась. Пожала плечами и скинула пальто, явно решив не отвечать на подобную глупость.
Но выглядела она и впрямь превосходно.
Валька с безмолвным одобрением оглядела элегантное и простое платье, выставляющее напоказ безукоризненные линии тела почти семидесятилетней женщины. Четкие скульптурные пропорции. Узкая талия. Прямая гордая спина без малейших признаков сутулости. Ровные стройные ноги в изящных сверкающих туфельках. Высокий класс.
Евдокия Михайловна отошла к камину, уселась на диван и, повернув голову в сторону гостей, сделала рукой приглашающий вежливый жест.
– Сядьте, – озвучила она приглашение мягким ровным голосом.
Все потянулись к хозяйке, выбирая места. Одна Валька осталась стоять на месте, завороженная внезапно открывшимся зрелищем.
Часть комнаты возле камина освещалась неярким торшером, Огромный оранжевый абажур был низко опущен, и свет стелился по ковру, оставляя лица в полутьме. Словно услышав Валькин призыв, бабушка снова медленно повернула голову и рассеянно улыбнулась. Морщины растворились, и на девушку смотрело из полумрака изумительно красивое лицо.
Черные пышные волосы слились с темнотой и казались длинными. Наверное, в молодости, когда бабушка заплетала косы, они были чуть ли не самым гибельным оружием в борьбе за мужское поклонение. Два полукруга челки обрамляли все еще четко очерченный выпуклый лоб.
И устало смотрели на девушку длинные темные глаза, в которых, отражаясь, плясали огненные искры. Очень грустные глаза, казавшиеся в ярком дневном свете ехидно прищуренными.
– А ты? – негромко спросила бабушка, и все оглянулись на Вальку.
– Я здесь посижу, – ответила она. – Мне и так слышно.
Евдокия Михайловна обернулась назад, нашла взглядом Валькину мать и окликнула:
– Маша!
Мама подняла взгляд от каталога, и бабушка похлопала ладонью рядом с собой.
– Сядь поближе.
Мама поднялась с места и перешла к камину. Но рядом с хозяйкой не села, выбрала кресло, стоявшее чуть в стороне от огня.
– Ну что ж, – сказала бабушка себе под нос, – как хочешь.
Подумала немного, тряхнула все еще пышными волосами, выкрашенными самой лучшей французской краской.
– Все-таки зря ты девочку Валентиной назвала, – сказала она матери с искренним сожалением. – Не русское имя-то… Что-то из Дюма… Валентина де Вильфор. Глупо.
– Ну, не знаю, – ответила мама подозрительно дружелюбно. – Может, оно и не русское, но вполне общеупотребительное, если ты меня понимаешь…
– Общеупотребительное! – с пренебрежением фыркнула бабушка. – Так в России любое имя употребительное, хоть Валентина, хоть Альбина!.. Ох, прости Аля, все время забываю, как тебя зовут…
Альбина Яковлевна кротко кивнула, но уши и шею начала заливать багровая краска. Да, бабушка по-прежнему в своем репертуаре…
– Хотя, с другой стороны, есть люди, которых вроде и по-русски зовут, а толку-то… Все равно свою страну обворовывают…
Сергей Владимирович на мгновение вскинул глаза на говорившую, но ничего не ответил. Только слегка ослабил узел галстука и переглянулся с женой. «Терпи!» – посоветовал ему жесткий ответный взгляд Екатерины Алексеевны.
– Ну, а теперь, когда ты каждому раздала по подарку, может, расскажешь, зачем звала? – как всегда бесцеремонно спросила мама.
Бабушка тихо рассмеялась.
– Замуж тебе надо, Маша, – сказала она с непонятным сочувствием.
– Умоляю, меня не трогай, – сухо попросила мать, и бабушка ее послушалась. Оглядела остальных родственников, разгладила на коленях и без того безукоризненно отглаженное платье.
– Я очень рада, что вы нашли время и приехали, – заговорила хозяйка суховато и официально. – Визитами вы меня не балуете… Знаю, знаю! – властно прервала она Альбину Яковлевну, подскочившую на месте, – вы очень заняты! Работа, дети… и все остальное, правда, Аля? Поэтому и благодарю. Кроме того, хорошие вы родственники или плохие, других у меня все равно нет.
Бабушка помолчала, оглядела гостей и добавила сокрушительное слово:
– Пока…
Минуту длилась изумленная тишина. Потом Сергей Владимирович, забывший о том, что у него нет времени, откашлялся и осторожно уточнил:
– Что значит «пока»?
– Это значит, – невозмутимо ответила бабушка, – что я снова выхожу замуж.
Молчание, воцарившееся вслед за сказанным, казалось, можно было пощупать, такое напряжение сгустилось в воздухе.
– Извини, конечно, за любопытство – начала мама. – Я правильно подозреваю за кого?
И бросила короткий взгляд куда-то за спину дочери.
Валька обернулась. Молодой человек, пришедший с бабушкой, освободился от куртки и остался в облегающей водолазке, демонстрируя рельефные мышцы красивого тела. Поймал взгляд, брошенный на него, насмешливо скрестил руки на груди и подмигнул девушке. Ну и тип! Валька в негодовании отвернулась.
– Правильно, – подтвердила бабушка. – Познакомьтесь. Это Андрей.
Тот встал, вышел вперед и отвесил гостям низкий шутовской поклон. После чего вернулся на прежнее место за Валькиной спиной, по дороге попытавшись снова поймать ее взгляд.
Но Валька смотрела не на него, а на потрясенных родственников.
«Только не скандал! – заклинала она мысленно. Только не сейчас!»
– Боже! – простонала Екатерина Алексеевна, с трудом обретая прежний цвет лица. – НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!
– Отчего же, Катя? – кротко спросила бабушка. – Ты считаешь, я уже списана в архив?
По лицу тети Кати было заметно, что именно так она и считает, но гостья шумно выдохнула воздух сквозь стиснутые зубы и промолчала.
– А ты, Маша, почему молчишь? – спросила бабушка Валькину мать.
– Потому, что чужие личные дела меня не касаются, – сухо ответила та. Слава богу, достойно ответила. Показалось Вальке, или бабушка действительно покраснела?
– Нет, что же это? – вступила в беседу Альбина Яковлевна, до сих пор растерянно озиравшая лица родственников. – Как это, не касаются? А зачем ты тогда сюда приехала?
– Аля! – попытался остановить жену Евгений Павлович.
– Ты, что, не рассчитывала отхватить кусок для доченьки? – уже срываясь на визг, перешла в атаку тетя Аля, не обратив на мужа ни малейшего внимания. – Все благородную изображаешь?!
Мама чуть заметно сморщила нос и отвернулась.
– А вы что молчите? – обращаясь к остальным, страстно вопрошала Альбина Яковлевна. – Сергей! Катя! Нельзя же так! Ее же нужно освидетельствовать в психушке! Она же ненормальная!
– А ну, хватит орать! – прикрикнула бабушка так сурово, что тетя Аля подавилась собственной злостью. – Еще раз голос повысишь – Андрей тебя отсюда пинками вытолкает!
– С удовольствием, – подал голос жених из-за Валькиного плеча. Она не смотрела в его сторону, но могла поклясться, что он наслаждается представлением.
Тетя Аля вскочила с кресла.
– Это кто говорит? – закричала она, уже не владея собой. Такой Валька видела ее впервые, и зрелище было страшненьким. – Дешевка! Стриптизер поганый!
– Ну, не такой уж и поганый, если ты мне каждый раз по сотне баксов за резинку суешь, – спокойно ответил тот, ничуть не испугавшись и не повышая голоса.
– Ах, ты, сволочь!
Теперь на ноги вскочил Евгений Павлович. Впрочем, в драку вступать не спешил, обозрев рост и габариты противника. Так и остался стоять, набычившись и сжимая кулаки. На его лице замерцали красные лихорадочные пятна.
– Как ты смеешь ей тыкать, подонок?! Ты что не видишь, что моя жена тебе в матери годится?!
– Господи, ну конечно, вижу, – немного удивился Андрей, – вы думаете, это можно скрыть? Я хотел ей приятное сделать…
Валька в отчаянии закрыла глаза. Действительность превосходила самые неприятные ее ожидания. Скандал выходил не просто гнусным, нет. Это было зрелище обманутых корыстолюбивых надежд, вдвойне отвратительное оттого, что его разыгрывали ее родные. Хорошо, что мама не участвует в шоу. Хотя и так умереть от стыда хочется.
Бабушка негромко хлопнула в ладоши и рассмеялась.
– Браво, – сказала она, повернувшись к Андрею.
– Спасибо, Дока, – ответил тот, и присутствующие содрогнулись. Евгения Павлович быстро обернулся к тетке. Седые волосы, прикрывающие лысину, растрепались, и от бывшего благообразия не осталось и следа.
– Дока? – переспросил он, словно не веря своим ушам. – Это ты?
– Я, – с вызовом подтвердила бабушка.
– Дока, – повторил дядя Женя, болезненно закатив глаза. Потом взял жену под руку и сказал:
– Я стыжусь того, что ты моя тетка.
– Просто удивительно, какими взаимными иногда бывают чувства, – не осталась в долгу бабушка.
Евгений Павлович поволок супругу к двери.
– Нет, ну почему Дока? – спросил он, обернувшись перед тем, как выйти.
– Потому, что Дока на все руки Фока, – закричала его жена, мгновенно сотворив пошлый каламбур. – А что ей еще остается?!
– Хватит!
Валька вскочила с места, чувствуя, что больше не может выносить этот позор.
– Как вам не стыдно! – выкрикнула она смешное детское предложение. Альбина засмеялась, не разжимая губ, и Евгений Павлович быстро вытолкнул жену в коридор. С силой хлопнула закрытая дверь, и в комнате наконец стало тихо.
