Текст книги "Бриллиантовый пепел, или В моем конце мое начало"

Автор книги: Карина Тихонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

– Может, чаю?

– Спасибо, позже, – лаконично отозвался Арсен.

Бабушка вновь повернулась к Вальке. Сегодня она выглядела измученной и невыспавшейся: темные круги под глазами, покрасневшие веки… Может, плакала? Да нет… Бабушка и слезы – вещи несовместные.

– Скажите что-нибудь приятное, – попросила бабушка. – Может, мне легче станет.

Валька неопределенно пожала плечами, лихорадочно соображая, чем бы порадовать родственницу.

– Есть одна новость, – вдруг подал голос Арсен. – Я сделал вашей внучке предложение.

– Оп-па, – немедленно отреагировал альфонс.

Бабушка широко раскрыла глаза и оглядела Вальку с головы до ног.

– Правда?

– Правда, – подтвердила Валька со смешанным чувством неловкости и удовлетворения. Говорить об этом в присутствии альфонса ей, с одной стороны, было неприятно, но с другой… Может, оно и к лучшему.

– И что ты ответила?

– Ну…

Валька немного замялась. Пускаться в подробности при альфонсе ей не хотелось.

– Валька решила не форсировать события, – ответил Арсен невозмутимо.

– То есть отказала? – уточнил альфонс.

– Ничего подобного! – ринулась Валька в атаку. – Не отказала, а согласилась…

И тут же осознала, что ляпнула лишнее. Но не могла же она отдать Арсена на растерзание какому-то альфонсу!

– Оперативно, – пробормотала бабушка в раздумье. – Вот уж, действительно, новость так новость…

– Я так и думал, что вам это будет интересно, – сказал цыган.

– И не только ей, – вклинился альфонс. – Нам, родственникам, – кривляясь, пояснил он, – небезразлична судьба нашей девочки…

– Пошел ты! – сказала Валька в полный голос. – Шут гороховый…

– Ай-яй-яй, – укорил собеседник. И даже языком поцокал от огорчения. – Как невежливо…

– Выйди вон, – велела бабушка. Альфонс мгновение поколебался, затем усмехнулся, встал и, не торопясь, пошел к дверям. Все проводили его глазами. Бабушка смотрела мрачно и нетерпеливо, Валька – яростно, а Арсен… С любопытством, что ли…

У двери альфонс поклонился собравшимся и с преувеличенной осторожностью прикрыл ее за собой.

– Не обижайся, – быстро сказала Арсену Евдокия Михайловна.

– И не думал, – ответил цыган. – Он, что, тоже с комплексами?

– Неважно. Ты мне вот что скажи, – обратилась бабушка к Вальке. – Есть у тебя причина для такой… оперативности?

Валька только задохнулась от возмущения. Помешались они, что ли? Сначала мама с ее намеками на внеплановую беременность теперь бабушка…

– У меня есть причина, – пришел ей на выручку Арсен. Бабушка быстро перевела взгляд на гостя.

– И какая? – спросила она, подозрительно сощуриваясь.

– Я люблю вашу внучку, – просто ответил цыган, и Валька порозовела от смущения и удовольствия.

– А-а-а…

Бабушка немного оттаяла. Откинулась на спинку кресла и подвела итог:

– Уважительная причина.

– Я тоже так считаю.

– А чем ты на жизнь зарабатываешь? – спросила бабушка.

– Ба!

– Валентина, сиди молча, или я тебя тоже отправлю прогуляться, – нетерпеливо сказала Евдокия Михайловна. – Я серьезный вопрос задаю…

– Арсен – экономист, – попыталась Валька перехватить инициативу.

– Это обтекаемо, – отрубила бабушка. – Поконкретней, пожалуйста.

– Валь, дай я сам отвечу, – мягко попросил цыган. Повернулся к хозяйке дома, миролюбиво пояснил:

– Я работаю в магазине. Оргтехникой торгуем.

– А ты там бухгалтер, что ли? – недоверчиво спросила бабушка.

– Бухгалтер, – безмятежно подтвердил Арсен.

Бабушка продолжала сверлить его недоверчивым взглядом.

– По тебе не скажешь, – не поверила она.

– Приезжайте, и убедитесь.

– Приеду! – пообещала бабушка. – Напиши адрес.

– Ба!

– Помолчи, Валентина! Бумага и ручка на столе.

Арсен покорно поднялся с места и направился к столу. Валька кипела от возмущения.

– Нет, ну какое вам дело, где и кем он работает? – взорвалась она. – Это касается только нас двоих! Нужно будет мне что-то знать, я сама спрошу! Это бесцеремонность, наконец!..

– Валя, Евдокия Михайловна совершенно права, – спокойно прервал ее Арсен. – Ты напрасно считаешь, что я обижаюсь.

– Рада, что ты так воспринимаешь, – ответила бабушка.

– Нормально воспринимаю. Если бы моя дочь собралась замуж, неужели бы я справок не навел?

– Вот именно, – подтвердила бабушка. – Написал? Давай сюда.

Арсен молча протянул ей отрывной листик блокнота. Евдокия Михайловна прищурилась, прочитала. Кивнула головой и спрятала лист в кармане.

– Ну, а теперь, раз такое дело, выпьем чаю, – решила она. – Арсен, пойди попроси Нину чай подать… хотя нет, я сама, она тебя не послушает…

– Послушает, – заверил цыган и удержал хозяйку на месте. – Я схожу. Вам ведь поговорить надо? Я пока прогуляюсь… до кухни. Позовете потом, ладно?

И скрылся за дверью.

– Правильный мальчик, – одобрила бабушка, проводив его насмешливым взглядом. – Выходи за него.

– Я в твои личные дела не вмешиваюсь, – угрюмо сказала внучка.

– Мне – семьдесят. А тебе – двадцать пять.

– Спасибо, что вспомнила, – язвительно поблагодарила Валька. – А то я уж испугалась, что ты меня все еще за несовершеннолетнюю держишь.

– Валентина, что позволено Юпитеру, то не позволено… теленку. Да-да, обижайся, сколько хочешь! Вот будут у тебя свои внучки, тогда меня поймешь.

– Кстати, что это за намеки на причины для поспешности? – продолжала бушевать Валька. – В какое положение ты меня ставишь?!

– В какое? – удивилась бабушка. – Нормальное положение, рожай, пока не поздно! Я только рада буду…

– Значит, против внебрачного ребенка ты ничего не имеешь?

Бабушка немного помолчала и терпеливо сказала:

– Ты меня поражаешь… Кому из нас семьдесят лет?! Двадцать первый век на дворе, скоро по улицам клонированные дети бегать начнут, а ты какие-то викторианские глупости несешь… Брачный, внебрачный, законный, незаконный… Все эти категории в прошлом остались, и слава богу!

– Фантастика! – пробормотала Валька.

– Кстати, страху на мальчика я сознательно нагнала. Просто интересно было, испугается или нет? Молодец, не испугался…

– Фантастика!!

– Он мне нравится. Выходи за него.

– Я его пока недостаточно хорошо знаю.

– И как ты собираешься его узнавать? – удивилась бабушка. – Вариант-то один: замуж выйти, других нет…

– А если он не тот человек, который мне нужен?

– А что, института разводов больше не существует? Разойдешься, и другого найдешь!

– Ага, а потом и с ним разойдусь, и так до бесконечности, да?

– Зачем же до бесконечности? Пока не найдешь нужного! На нем и остановишься!

– Фантастика!!

– Вот уж не думала, что у тебя такие средневековые взгляды на вещи, – сказала бабушка.

– Замуж нужно выходить тогда, когда ты более или менее уверена в том, что это твой человек. Чтоб по пять раз за разводом не бегать. Что в этом средневекового?!

– Да сказки все это! – убежденно ответила бабушка. – Невозможно узнать человека, пока не поживешь с ним под одной крышей хотя бы год-другой… Не бегай за разводом, если не уверена, что это твой человек. Просто живите вместе, и все…

– Ты меня поражаешь, – изумилась Валька. – Такая демократичность…

– Никакая не демократичность, а самое элементарное знание жизни. Попытки нужно начинать делать вовремя, лет в двадцать, чтобы поскорее получить некоторый бытовой опыт и найти нужного человека хотя бы годам к тридцати. А то потом начнешь пробовать, лет в тридцать пять, да поздно будет… Кто на тебя польстится, если есть молодые и длинноногие? Только такие же неудачники… Рефлексирующие интеллигенты, которые все никак решить не могут, тот человек им попался или не тот… Тебе такого хочется?

– Не хочется…

– Правильно! Разве это мужчины? Еще раз тебе говорю, начинай вовремя, чтобы потом локти не кусать. А дети и замужество вполне могут существовать параллельно, не пересекаясь… Что, мы ребенка не поднимем? Глупости! Ребенка я на себя беру, только роди!

Валька не выдержала и расхохоталась.

– Смейся-смейся, только подумай серьезно о том, что я сказала. Мужчин у тебя в жизни может быть сколько угодно, а вот дети…

Тут бабушка запнулась и вздохнула. Валька тоже молчала, чувствуя себя неловко.

– Ладно, прекратим этот разговор, – решила бабушка и встала с кресла. – А к мальчику в магазин я съезжу. И даже не для того, чтобы выяснить его социальный статус. Единственное, на мой взгляд, что его портит, – это комплекс неполноценности. И он это знает. Я его сегодня задирала, задирала, а он не поддался. Умница. Так что я ему еще немного на мозоли понаступаю, для профилактики. Меньше проблем в совместной жизни будет. Ладно, идем к мужчинам, а то как бы они не подрались.

Мужчины не подрались.

Они мирно сидели в креслах гостиной, занятые разговором, Бабушка на мгновение задержалась в дверях и Валька с любопытством заглянула ей через плечо.

Парочка выглядела эффектно: светловолосый альфонс с сильным безупречным телом, расчерченным выступающими мускулами, как картинка в анатомическом атласе, и темноволосый цыган, сухощавый и подтянутый.

Альфонс злобно кусал губы. На его лице последовательно сменяли друг друга выражения удивления, недовольства и привычного язвительного цинизма. Арсен держался так, как всегда: корректно и невозмутимо. В нем чувствовалась спокойная уверенность в себе, которой так не хватало собеседнику.

– Красиво говоришь, – сказал альфонс, не замечая женщин. Валька хотела двинуться вперед, но бабушка удержала ее и с интересом прислушалась к разговору.

– Говорю, как думаю.

– Ну, хорошо. Тогда объясни, почему, если бог действительно существует, человечество живет в таком дерьме? Почему бог это допускает? Почему он не заставляет всех без исключения быть добрыми и порядочными?

– Потому, что бог признает за нами свободу выбора, – ответил Арсен. – Потому, что он смотрит на нас, как на равных. А если бы он заставлял человечество ходить по струнке, то это было бы уже не человечество с собственным разумом, а стадо овец, для которых хозяин устроил комфортабельный загончик с качественной травой. Это было бы стадо, все рефлексы которого замыкаются на поглощении и переваривании пищи. И разум таким созданиям был бы ни к чему.

– Но разве такой загончик не в тысячу раз лучше мира, где ежеминутно кто-то кого-то убивает?

– Ты занимаешься софистикой, – терпеливо сказал Арсен, а альфонс злобно рассмеялся сквозь стиснутые зубы. – Этот довод всегда приводился людьми, оспаривающими существование бога. Каждый человек должен сам решать, к кому примкнуть: к богу или к дьяволу, и жить в соответствии с этим выбором. И каждый должен понимать, что за сделанный выбор ему придется впоследствии расплачиваться.

– Ну да, конечно, – насмешливо сказал альфонс, не сводя с собеседника мрачно горящих глаз. – На том свете за все воздастся…

– Почему на том? – удивился Арсен. – И на этом тоже… И не только нам, но и нашим близким.

– Чушь.

– Ты спросил, я ответил.

Альфонс сделал досадливый жест и уставился в огонь камина, что-то мрачно обдумывая.

– А почему тебя так раздражает чужая вера? – спросил Арсен, в свою очередь. – Не хочешь – не верь, но не мешай другим иметь свои убеждения… По-моему, это вопрос элементарной терпимости.

– Да меня не вера раздражает, – нетерпеливо ответил альфонс, – а то, что люди не хотят думать о том, во что они верят. К примеру, к нам в подъезд зачастили две бабки из какой-то секты… Адвентистки седьмого дня, хочешь – стой, хочешь – падай… Я один раз для прикола впустил их побеседовать, начал вопросы задавать. И что ты думаешь? Как только я задавал вопрос, на который они не могли ответить, бабки в унисон запевали: «Спрашивать не надо. Надо верить. Верить, и все. Безоговорочно». И морды у обеих – как из кирпича, не пробьешься. А я не могу безоговорочно! Я должен понимать…

– А зачем же ты спрашиваешь у других? – удивился Арсен. – Я тоже не все понимаю и принимаю, но я стараюсь дойти своим умом, без помощи бабок.

– Да? Ну, тогда объясни мне, раз ты такой умный: почему основной догмат христианства строится на идее самопожертвования? Это, по-твоему, не порочный принцип? Зачем мне, к примеру, вести приличный образ жизни, если рано или поздно найдется идиот, который расплатится за мои грехи собственной кровью? Две тысячи лет назад Христос взошел на Голгофу и искупил все грехи человечества мученической смертью. И бог сказал: «Вот вам шанс. Начинайте, дети, с чистого листа». Начали. И что? Человечеству это пошло на пользу? Люди стали лучше с того времени? У меня такое ощущение, что если бы сейчас понадобилось подобное жертвоприношение, то одним только божьим сыном не обошлись бы. Понадобилось бы как минимум два – столько человечество успело напакостить за две тысячи лет! Люди довольно подло устроены: чужие жертвы их не учат уму-разуму, а только развращают. Они начинают воспринимать их как должное. Это все равно, что постоянно ходить в ресторан за чужой счет. И потом ты к этому так привыкаешь, что даже перестаешь задаваться вопросом: хорошо это или плохо? Какая разница, если все равно кто-то платит за тебя? И со временем человек начинает думать, что это хорошо. В самом деле: и наелся на халяву, и денег сэкономил!

Альфонс глубоко вздохнул и снова уставился в огонь мрачным взглядом. Валька поразилась, так как никогда еще не видела у него такого выражения лица и не считала его способным на подобные размышления.

Альфонс перемешал угли в камине, бросил щипцы на пол и снова заговорил с яростным напором:

– Распяли Спасителя, и сами же молятся на этот фетиш: фигурку с перебитыми руками и ногами! И не стесняются чего-то клянчить для себя: благ, здоровья, денег, удовольствий… Я даже не знаю, что я испытываю, когда смотрю на это религиозное стадо: гнев или стыд. Молятся на напоминание о собственной подлости!

– Вот ты сам и ответил, – сказал Арсен.

Альфонс споткнулся на полуслове и удивленно посмотрел на собеседника.

– Что ты имеешь в виду? – медленно спросил он, видимо перебирая в уме сказанное и не находя ответа.

– Про напоминание о собственной… Ты называешь это подлостью. Я думаю, что в той истории с распятием переплелось гораздо больше человеческих пороков. Была подлость, была трусость, было предательство, была жадность, было равнодушие, было тупое скотское любопытство толпы, которая желала зрелищ, было умывание рук… Поэтому символом веры и избран Христос на Кресте, а не Христос в момент воскресения, к примеру… Чтобы мы смотрели на него и помнили о собственных грехах. Чтобы никогда не повторяли того, что произошло две тысячи лет назад. Чтобы давили в себе все то, что привело человека на крест. Чтобы не совершали таких же страшных ошибок.

– Ты хочешь сказать, что вся эта полоумная молящаяся братия думает о таких вещах?

– Не знаю, вся ли. Но кто-то обязательно думает. Я ведь думаю, – ответил Арсен. – А я не один такой умный. Кто-то обязательно до того же додумается, а это не так уж и мало.

– Чушь, – снова мрачно сказал альфонс. Поднял с пола каминные щипцы и бездумно покрутил их в руках, уставясь взглядом в одну огненную точку.

– Маразм… Принести в жертву собственного сына! Я про бога-отца, – пояснил он. Арсен кивнул, показывая, что понимает, о чем речь. – Объясни мне, как можно приносить в жертву своего ребенка? И ради кого? Ради толпы жующе-чавкающих прохвостов, на девяносто процентов состоящих из пороков? Из лени, жадности, подлости, тупого любопытства… Это не я сказал, это ты сказал! Подумай сам: разве не справедливей было бы обратное? Принести такую толпу в жертву для того, чтобы выжил Христос?

– И кому бы он был нужен? – спросил Арсен.

– То есть?..

– Ты предлагаешь уничтожить несовершенное человечество, чтобы оставить существовать голый принцип нравственного совершенства. Так?

– Ну, наверное… Один Христос стоит человечества.

– Но без человечества не было бы Христа, как ты не понимаешь! Не могут принципы, хорошие или плохие, существовать без своего носителя, то есть без человека! Пожертвовал бы бог человечеством, и остались на земле только Христос и дьявол. И кому бы они тогда были нужны? Ради кого им вести борьбу? Не я существую для бога и дьявола, а бог и дьявол существуют для меня.

– Ты меня запутал, – сказал альфонс после минутного замешательства. Арсен тихо рассмеялся.

– Об этом я не думал. Но я подумаю, – пообещал альфонс.

– И хорошо сделаешь. С тобой интересно общаться.

– Но ты меня не убедил, – предупредил альфонс.

– А я и не пытался. Ты спрашивал, я отвечал.

– Блаженный ты какой-то…

– Вот уж нет! – возразил цыган. – Я такой же человек, как и ты.

– Значит, великий грешник.

– Конечно. Но я стараюсь исправиться.

– Знаешь, – заметил альфонс, разваливаясь в кресле и вытягивая длинные ноги к камину, – я начинаю думать, что прав был Распутин. Богу угодны кающиеся. А для того, чтобы каяться, сначала нужно нагрешить. Следовательно – греши и кайся. И будешь праведником.

– Это был его выбор, – спокойно ответил Арсен. – Ему за него и расплачиваться.

Альфонс подскочил на месте.

– Нет, ну неужели тебя омерзение не берет, когда ты по телевизору смотришь на наших партократов со свечечками в правой руке? А? Не противно? Уж не знаю, от кого там больше: от Иуды или от фарисеев…

– Знаешь, почему многие выступали против канонизации матери Терезы? – вопросом ответил ему цыган.

– Почему?

– Потому что она брала деньги на свои добрые дела у всех, кто их предлагал. В том числе, у мафиозных кланов. На этом основании римская курия возражала против причисления ее клику святых.

– И чем дело кончилось? – спросил альфонс с интересом.

– Тем, что папа настоял на канонизации.

– По-твоему, он был прав?

– Абсолютно! Очень мудрый поступок. Не может человек судить о том, чьи деньги угодны богу, а чьи нет. Так же, как не может судить, от чистого сердца они даются или нет. Это вопрос личных взаимоотношений человека и бога. Если человек пытается таким способом дать богу взятку, то я ему не завидую. То же самое и с нашей партократией. Если они в церкви время отбывают, как на собрании, то ничего, кроме неприятностей, от своего поступка не получат. Но это решать не нам, а богу. И церковь должна быть открыта для всех, без разбора. Даже для партократов со свечкой в правой руке.

– Вот именно, – сказала вдруг бабушка.

При виде женщин альфонс подобрался в кресле. Лицо его из гневного и открытого вновь превратилось в непроницаемую маску.

Арсен поднялся с кресла, альфонс и не подумал проявить хорошее воспитание.

– Мы тут о религии рассуждаем, – пояснил альфонс. – Знаешь, Дока, Арсен меня почти завербовал.

– Я не пытался.

– Знаю, знаю… Но я почти примкнул к пастырскому стаду. Кстати, почему добродетельных христиан величают стадом? Потому что у них нет собственного разума? Ладно, не злись, шучу. Еще немного – и я начну регулярно исповедываться. Дока, ты представляешь эту картину?

Но бабушка смотрела на альфонса со странным смешанным выражением надежды и радости. Она подошла к нему очень близко, подняла руки и сняла с шеи нательный крестик.

– Возьми, Андрей, – попросила она тихо. – Он освященный. Возьми… Пожалуйста, – повторила она настойчиво.

Тот медленно поднялся с кресла и, не обращая внимания на протянутую руку, пристально посмотрел в глаза женщины, стоящей напротив. Бабушка ответила ему прямым твердым взглядом, но альфонс глаз не опустил. Немая дуэль продолжалась несколько мучительных мгновений, потом в лице альфонса что-то дрогнуло, и он отступил на один шаг.

– Ты же знаешь, Дока, я не крещеный, – сказал он насмешливо, и рука бабушки бессильно опустилась.

– Кстати, а чего это ты крест нацепила? – привычно кривляясь, спросил альфонс, – ты тоже некрещеная!

Он спародировал акцент Урмаса Отта:

– Как это будет по-русски… О! Нехристь!

И злорадно сверкнул глазами.

– Я недавно покрестилась, – серьезно ответила бабушка, не обращая внимания на издевательский тон собеседника.

Альфонс отбросил шутовской акцент, спросил язвительно и жестко:

– Думаешь, поможет?

– А вдруг? – совсем тихо ответила Евдокия Михайловна, скорее самой себе, чем ему.

– Ну-ну, – насмешливо поощрил альфонс и широко потянулся, хрустнув косточками.

– Ладно, вы пейте чай, а я пойду, отдохну перед выступлением, – сказал он, и Вальку передернуло при упоминании о выступлении.

Альфонс это заметил и тут же развил тему.

– Я в ночном клубе работаю, – заботливо объяснил он Арсену. И с удовольствием уточнил: – Стриптизером.

– Ну, и чего ты выпендриваешься? – спросил Арсен все так же спокойно. – Твоя жизнь, живи, как хочешь.

Альфонс на мгновение вспыхнул, впился взглядом в лицо собеседника, выискивая оскорбительный подтекст, но ничего такого не нашел. Смягчился и проворчал:

– Это было бы замечательно, если б получалось жить, как хочешь.

– Ну, так возьми и измени то, что тебе не нравится.

– Легко сказать…

– Сказать легко, – согласился Арсен. – Но сделать можно.

– С божьей помощью, – ханжеским голоском начал альфонс, глядя в сторону.

– Не надо! – жестко оборвал цыган. Альфонс взглянул в его мгновенно окаменевшее лицо и примирительно сказал:

– Да ладно… Не буду.

Перевел взгляд на Вальку и пожал плечами.

– По-моему, вы идеальная парочка. Оба какие-то…

Он поискал слово.

– …незамутненные, что ли. Как дети. Дай вам бог…

Он протянул Арсену руку и сказал.

– Если не свидимся… Желаю счастья.

Арсен без колебаний принял его руку и ответил молчаливым пожатием. Альфонс исподлобья взглянул на Вальку и пошевелил пальцами в воздухе, изображая прощальный жест. Валька вздернула нос и не ответила. Альфонс рассмеялся и, играя мускулами, легко взбежал по лестнице вверх.

– Нет, ну ты его видел? – бушевала Валька по дороге домой. – И ты по-прежнему считаешь, что нельзя осуждать такого человека?!

– Слушай, – перебил Арсен ее возмущенный монолог, – ты не знаешь, кто он по образованию?

– Понятия не имею! – язвительно ответила Валька. – Да какое образование может быть при его профессии? Кружок бальных танцев в Доме культуры…

– Не скажи, он парень умный. И явно образованный. Я бы даже сказал, гуманитарий.

– Ну да! – опешила Валька.

– Точно тебе говорю! – с убежденностью ответил Арсен. – У него не просто грамотная речь, у него довольно большой литературный кругозор. Он много читает.

– В промежутках между брачными аферами, – себе под нос пробурчала Валька, недовольная выводами Арсена. – Ты защищаешь его из принципа.

– Кстати, о брачных аферах, – продолжал Арсен, не обращая внимания на ее надутые губы. – Ты уверена, что они с твоей бабушкой собираются пожениться?

– Она так сказала…

Арсен молча кивнул головой.

– Понимаешь, – начал он после паузы, осторожно подбирая слова, – мне их отношения показались… странными.

– Ах, как это удивительно!

– Да нет, я имею в виду… Не похоже, что он от твоей бабушки ждет только материальных выгод. Не ведут так себя с… дойной коровой. Он вообще не похож на альфонса.

Валька потеряла дар речи и только грозно сопела как закипающий самовар.

– Он парень… с идеей. Я бы даже сказал, с навязчивой идеей. И мне это очень не нравится. Мне кажется…

Арсен заколебался, нахмурился и умолк.

– …В общем, не мое это дело. Я только боюсь за них обоих. Сам не знаю почему. Ладно, закрыли тему. Тебя домой отвезти?

– Домой, – ответила Валька и примирительно спросила:

– А ты куда?

– На работу заеду, – ответил цыган и взглянул на часы. – Половина четвертого… Еще успею показаться. Чем будешь вечером заниматься?

– Пока не знаю. Есть идеи?

– Есть, – ответил цыган. – Пригласи меня домой и познакомь с мамой. Слабо?

– Не слабо, – ответила Валька с удовольствием. – Когда тебя ждать?

– Я позвоню.

Но знакомство не состоялось.

– Валя, – сказала мама в телефонную трубку, – быстро поезжай в больницу.

– Зачем? – не поняла Валька. Она стояла посреди кухни и размышляла о том, стоит ли готовить парадный ужин, или это уж слишком отдает официальным сватовством. – Ты где?

– Я у Альбины в больнице, – ответила мама и настойчиво повторила: – Приезжай. Возможно…

Она немного помолчала и договорила твердым голосом, но очень тихо:

– Возможно, ты успеешь.

Валька так и села на узкий кухонный диванчик. По коже поползли ледяные мурашки.

– А бабушке позвонили? – растерянно спросила она.

– Давно уже. Все здесь, кроме тебя, Димы и Сергея. Бабушка едет. Давай скорей.

– Я бегу, – прошептала Валька. Губы вдруг онемели и отказывались повиноваться. Дрожащими руками она положила трубку на место. Встала и, ускоряя шаги, пошла в коридор. Быстро оделась и выскочила на площадку. Вызвала лифт. Вспомнила, что забыла сумку с деньгами. Вернулась. Схватила сумочку, выскочила из квартиры и спустилась на лифте вниз. Вспомнила, что забыла перчатки, плюнула на них и побежала к дороге.

– В кардиологический центр, – наклонившись к окошку, сказала она водителю.

– Нет, – отказался тот. – Мне в другую сторону.

– Я вас очень прошу, – сказала Валька и проглотила комок в горле. – У меня мало времени. Очень прошу.

Водитель внимательно посмотрел на нее. Что-то изменилось в его лице, он отвел глаза в сторону и неловко пробормотал:

– Поехали…

Ехали быстро и молча. Думать о том, что может произойти с минуты на минуту, Валька не могла. Мозг парализовало ледяное оцепенение.

Машина остановилась у центрального входа.

– Сколько? – спросила Валька и торопливо открыла сумочку.

– Идите, – ответил водитель. – Не нужно ничего.

– Спасибо.

Валька выскочила из автомобиля и побежала в вестибюль огромного здания. Охранник на входе попытался перехватить ее, но Валька, не останавливаясь, отчаянно махнула рукой, и он затормозил на полпути, глядя ей вслед. Такое выражение лица ему случалось видеть не раз, и он хорошо знал, что оно означает.

– К Русановой, – коротко бросила она, остановившись на посту возле дежурной медсестры. Та на секунду опустила глаза в регистрационный журнал, но тут же что-то вспомнила и искать фамилию не стала.

– Сто пятая. Бегите, – тихо ответила она посетительнице. И торопливо добавила вслед метнувшейся к палате Вальке:

– Халат, халат!

Но Валька ничего не слышала. Открыла дверь большой одноместной палаты и застыла, пораженная количеством собравшихся.

В сборе было все семейство. Даже бабушка успела приехать раньше нее и держала за руку Евгения Павловича. Дядя Женя с того времени, как Валька видела его в последний раз, успел подурнеть и состариться. Не зачесанные длинные волосы, которые обычно аккуратно прикрывали лысину, свисали с висков. Под глазами набрякли густые фиолетовые мешки. Одет дядя Женя был без обычной щеголеватости в старую рубашку-поло с коротким рукавом, вывернутую наизнанку, и не глаженые брюки, замызганные сзади маленькими бурыми кляксами. Он не обращал внимания ни на кого в палате, кроме женщины-врача, стоявшей над узкой жесткой койкой.

Женщина склонилась над телом тети Али. Круглым металлическим предметом она водила по ее груди, наушники, торчавшие из ушей врача, наводили на глупые мысли об аудиоплейере. Вот врач разогнулась, осторожно сняла наушники и медленно повернулась к ним. И тут же раздался ровный вой прибора, до этого испускавшего короткий писк через неравные, все удлиняющиеся промежутки времени.

– Все, – сказала женщина-врач.

Кто-то взял Вальку под руку. Она вздрогнула, повернула голову и увидела маму, отделившуюся от остальных родственников. Никто не шевелился, только сверлил виски ровный вой, по сравнению с которым звук старой советской бормашины казался пением ангелов. Врач поморщилась и отключила прибор. Теперь тишина стала еще страшнее.

– Что вы стоите? – вдруг закричал Евгений Павлович и рванулся из бабушкиных рук.

– Что вы стоите! – орал он на врача. – Несите фибриллятор! Быстрее!

– Женя! – сказала бабушка ломким неубедительным голосом.

– Да шевелитесь же!

Врач нахмурилась и внимательно заглянула в полубезумные дяди Женины глаза.

– Укол? – сказала она, обращаясь почему-то к бабушке.

– Да, пожалуйста.

Врач быстро прошла через расступившихся перед ней людей и скрылась за дверью. Евгений Павлович вырвался на свободу, оттолкнул бабушку и бросился к койке, застеленной ослепительно-белой простыней.

– Потерпи, Аля, – бормотал он и с силой нажимал скрещенными руками туда, где минуту назад еще билось ее сердце, – я сейчас…

Он припал губами ко рту жены и с силой выдохнул воздух.

– Дыши! Ну!

И принялся яростно и методично терзать неподвижную грудную клетку. Валька отвернулась к стене. По ее щекам непрерывным и обильным потоком бежали слезы.

– Папа!

– Не мешай мне, – быстро ответил дочери Евгений Павлович. Жидкие и длинные волосы разметались вокруг полубезумного лица, он непрерывно наклонялся к жене, чтобы с силой выдохнуть воздух в ее мертвые легкие.

– Лучше помоги, – продолжал он, с каким-то жутким нетерпением всматриваясь в белое лицо, лежавшее на подушке, – Иди, помассируй сердце, а я буду дышать за нее. Быстро!

– Я не могу на это смотреть, – шепнула мама и быстро вышла из палаты, чуть не столкнувшись в дверях с возвратившейся женщиной-врачом. Вслед за ней в палату вошла молоденькая девочка в белом халатике и белом колпаке, то ли медсестра, то ли практикантка. На ее лице был написан неподдельный ужас человека, еще не выработавшего иммунитета на подобные зрелища.

– Что он делает? – спросила врач.

– Искусственное дыхание, – ответила бабушка и вдруг заплакала. – Ради бога, остановите его!

Врач подошла к Евгению Павловичу, дотронулась до его руки и попросила:

– Отойдите.

– Вы же не хотите ничего делать, – ответил тот, не прекращая свои безумные манипуляции с мертвым телом.

– Хорошо, я попробую, – кротко ответила врач, и Евгений Павлович бросил на нее короткий недоверчивый взгляд.

– Сами?

– Сама. Только отойдите.

– Нужно быстро…

– Да, я понимаю… Лиза!

Девочка торопливо приблизилась к ней и подала шприц. Врач обхватила мужскую руку цепким кольцом сильных пальцев.

– Мне? – не поверил Евгений Павлович. – Зачем?! Ей сделайте!

– Сейчас, сейчас, – забормотала женщина, выпуская жидкость из шприца ему под кожу. Смазала укол ваткой, смоченной в спирте, поискала взглядом мусорную корзину, не нашла и вернула пустой шприц медсестре. После чего взяла ладонь Евгения Павловича, накрыла ее двумя своими, заговорила негромко, с заученным сочувствием человека, делающего это не в первый раз.

– Обширное поражение, – разбирала Валька отдельные слова, – почти вся задняя часть стенки… практически отошла…

Евгений Павлович слушал монотонное бормотание врача, глядя на нее недоверчиво и нетерпеливо. Несколько раз оглянулся на тело жены и вдруг спросил:

– Вы хотите сказать, что Аля умерла?

– Она умерла, – ответила врач и отпустила его ладонь.

– Ерунда, – не поверил Евгений Павлович. – Она не могла умереть… сейчас… Проверьте!

– Я проверила, – ответила женщина.

Тетя Катя подошла к Стасе, безошибочно выбрав ее как самого здравомыслящего члена семьи и заговорила вполголоса, сухо и твердо, как обычно:

– Нужно забрать свидетельство о смерти. И договориться насчет машины. Будем из дома хоронить?

Стася ответила не сразу. К своему изумлению, Валька заметила, что глаза у нее красные. Не может быть!