Текст книги "Покинутые (СИ)"

Автор книги: Карина Рэндом

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

– Здесь отчет о прошедшей ночи, верно? – уточнила она. Эрот кивнул – эти отчеты печатались ежедневно с самых первых Голодных Игр, а сведения затем архивировались. Накопленный архив после финала Квартальной Бойни Лисса Голдман обязана будет сдать президенту, а его копию получит ее преемник – мистер Хоффман. Читать же эти бумаги Лисса пока не собиралась: бегло окинув взглядом все секторы арены, она нажала кнопку перемотки и уточнила:

– В мое отсутствие что-нибудь произошло, господин Хоффман?

– Утром, – кивнул Эрот. – Сектор восемь, обвал башни.

– Погибшие?

– Погибших нет, из пострадавших – Ром Гаррисон и Анемона Клири. Ром незначительно ранен, с девушкой дела обстоят сложнее. Что-то с ногой – полагаю, перелом.

– Хорошо, – коротко ответила Лисса, просматривая ускоренный видеоряд событий сегодняшнего утра и затем переводя камеры в живой режим. – Устроить обвал – ваша идея? Прекрасно. Анемона продемонстрировала удивительную выдержку… – Госпожа Голдман приблизила изображение. Ром и Мона уже перебрались в безопасное место и теперь отдыхали – если это можно было назвать отдыхом. Мона сидела, прислонившись спиной к высокому булыжнику, и лицо ее выглядело зареванным, красным от слез. Кажется, впервые за все время, что на нее направлены камеры, Анемона позволила себе показать эмоции: страх и боль были почти физически ощутимы даже через экран. Мона с недоверием косилась на своего напарника, утирая слезы, а тот пытался быть бодрым и обнадеживающим, накладывая шину, чтобы обездвижить ее поврежденную ногу. Та заметно опухла, и Мона, судя по всему, не могла ей пошевелить – с такой травмой на арене делать практически нечего, отметил Меркурий, и Лисса согласно кивнула. Бывали случаи, когда трибуты доживали до финала, ломая конечности или даже теряя их, но таких случаев госпожа Голдман могла припомнить не больше трех, и все это были крепкие и сильные юноши, а Мона – хрупкая девушка, пусть и настроенная решительно.

– А у нее щедрые спонсоры, – отметила Лисса, всматриваясь в экран: чуть поодаль виднелась серебристая ткань парашюта, а Ром, покончив с шиной, обкалывал ногу союзницы противовоспалительными средствами и отпаивал девушку анальгетиками.

– Да, но сломанную кость никакой спонсор не срастит, – пожал плечами Эрот. Лисса лукаво улыбнулась:

– Что ж, посмотрим, к чему это приведет. И как она будет передвигаться, когда понадобится: едва ли Ром захочет таскать ее на себе. Я бы вообще бросила девчонку, – цокнула языком госпожа Голдман.

– Ты жестока, дорогая, – покачал головой Меркурий, проводя рукой по ее распущенным волосам, выкрашенным сегодня в багряно-красный.

– Ты полагаешь? – Она насупилась. – Что ж, может, и так, но лучшее, что сейчас может случиться с Анемоной, – это быстрая и безболезненная смерть. Ну, либо быстрая – и тогда уже не так важно, болезненная или нет, – смерть всех соперников, а их не так уж и мало.

– Тринадцать, – бодро уточнил Эрот и, развивая бурную деятельность, в течение какого-то получаса покинул комнату управления, оставив арену на попечение Лиссы. Та неторопливо переключала секторы на мониторе, приглядывая за трибутами, и размышляла о том, как далеко удастся дойти Анемоне Клири – в прямом и переносном смыслах. Проблема с ее передвижением, к слову, разрешилась довольно скоро: один из спонсоров прислал костыли, на что Ром пошутил: их, мол, и как оружие использовать можно. Шутка Моне забавной не показалась, да и от самих костылей она была не в восторге – интересно, что бы она сказала, если бы спонсору позволили переправить на арену инвалидное кресло? Тот хотел, но габариты посылок ограничены, и влюбленному дураку пришлось довольствоваться тем, что есть.

Центр управления ареной жужжал, словно улей, каждый здесь был занят своим делом, а «пчелиная королева», как шутливо окрестил Лиссу муж, прикидывала, кому из трибутов стоит устроить какую-нибудь западню. Быть может, Оре? Той слишком вольготно живется среди руин с ее запасами консервов и ослиным терпением. Или Сиене с Маркусом? Хотя за этими наблюдать и без того интересно: не далее как вчера Лиссе стало известно, что за их дружескими перебранками и теплым отношением друг к другу с замиранием сердца следит весь Капитолий. Нашли себе Ромео и Джульетту взамен погибших Шестых, хотя сама Лисса в их отношениях романтики не находила. Сейчас эти двое сидели у потухшего костра, доедали зажаренных на обед куропаток и разговаривали о родных дистриктах, а госпожа Голдман уже прикидывала, что бы такое устроить, чтобы разрушить эту идиллию, когда затравка для публики сама пришла к ней в руки – оттуда, откуда Лисса и не ждала. Таласса Ричардсон, изучая окрестности замка, приближалась к комнатам-ловушкам.

Ловушки представляли собой своеобразный лабиринт, состоящий из тринадцати комнат – двенадцать из них символизировали дистрикты Панема, а в самом центре находился маленький «Капитолий» – самое безопасное место на арене, где первого добравшегося туда трибута ждал щедрый приз в виде дополнительного Рога изобилия. Но Лисса Голдман не продержалась бы столько лет в кресле главного распорядителя, если бы просто распихивала всюду подарки для трибутов: этот дар следовало заслужить. Президент Борк обмолвился однажды, что бесплатный сыр лежит лишь в мышеловке – мышеловкой комната-Капитолий и стала. Двенадцать залов, окруживших ее кольцом, соединялись друг с другом по принципу соседства и оснащены были хитрым механизмом, который поворачивал комнату на девяносто градусов по часовой стрелке каждый раз, когда находящийся внутри закрывал одну из четырех дверей. Проход, ведущий к центру лабиринта, находился в «Дистрикте-1»; оттуда же можно было попасть в дистрикты Два и Двенадцать, а за четвертой дверью скрывалась смертельная ловушка. Во всех других залах ловушек было по две. Иной раз это становилось очевидно, стоило лишь открыть дверь, но иногда ловушка начинала действовать лишь тогда, когда трибут в нее попадал. Если постараться, из пары таких можно было найти выход.

Таласса Ричардсон вошла в лабиринт через зал, на одной из стен которого, в самом углу, сиротливо ждал, пока его заметят, герб дистрикта номер Пять. В этом зале и в «Одиннадцатом» одна из дверей соединяла помещение с коридорами замка и давала трибутам дополнительную лазейку, а гербы дистриктов наносились на стены так, чтобы их нельзя было увидеть случайно. Так распорядители исключали возможность выбраться, по нескольку раз открывая одну и ту же дверь. И все же задача добраться до выхода не была невыполнимой, а потому зрители замерли в ожидании. Дверь за Талассой захлопнулась с глухим стуком, и находящийся в подвале механизм со скрежетом завращался. Девушка замерла, прислушиваясь – она не могла ощутить вращения, но могла заметить у входа медную табличку. Старательно выгравированные буквы на ней гласили, что «Безопасен только солнечного круга путь, не вздумай параллельно стрелке компаса свернуть».

Компаса у Талассы не было, и потому с минуту она стояла на месте, обескураженно прислушиваясь. Грация Голдман в прямом эфире тараторила, разъясняя принцип работы лабиринта. В той части центра управления, что отвечала за данный сектор арены, повисла сосредоточенная тишина: инженеры отслеживали вращение механизма, а Артемида ле Шанс проверяла, хорошо ли отлажены ловушки. Таласса, опасливо озираясь, подошла к двери, из которой только что вышла. Зажмурившись, она потянула ее на себя и удивленно заглянула внутрь: перед ней открывался зал, посвященный Дистрикту-6. Лисса цокнула языком: позволь она коллегам пышно убрать комнаты в стиле каждого дистрикта, и лабиринт оказался бы детской игрушкой: просто иди туда, где видишь герб, и не думай головой. Но такой проект лабиринта она утверждать отказалась, и теперь все комнаты походили одна на другую, словно сестры. Однако то, что перед ней не то место, откуда она пришла, Таласса сообразила сразу, после чего ради эксперимента еще пару раз закрыла и открыла ту же самую дверь. Так она опытным путем выяснила, что комната вращается; так же поняла, что один из проходов ведет к гибели: огромных пауков, облепивших стены, девушка заметила даже в полумраке и после долгих раздумий благополучно перебралась в «Шестой» дистрикт. Затем, посвятив еще минут десять размышлениям, она оказалась в «Седьмом» и, кажется, разгадав принцип, сразу же безошибочно открыла дверь в «Восьмой». Казалось, теперь дело должно пойти совсем уж легко и быстро, тем более что в седьмой комнате, в одном из углов, обнаружилась потертая смятая бумажка с указанием: «Ищи выход 12».

– Она очень легко разгадала систему, – разочарованно отметил один из распорядителей, и хотя ни один из гербов Таласса пока не заметила, у нее имелись все шансы найти выход.

– Собьем с пути? – заговорщицки предложил главный инженер арены, и команда организаторов с интересом обернулась к нему. Тот воодушевленно пояснил: – Она уверенно движется, пока помнит, откуда пришла. Заставим ее отойти к центру зала и повернуться пару раз – тут же запаникует. – С этими словами он быстро провел пальцем по сенсорному монитору, ввел какой-то код, и вдоль стены, у которой стояла Таласса, с шорохом и писком пробежала крыса. Взвизгнув, девушка подалась вперед, а затем что-то щелкнуло, и один из факелов, освещавших комнату, погас. Остался лишь один, закрепленный на противоположной стороне, и его света не хватало на все помещение: Талассе нужно либо двигаться ощупью, либо снять его со стены, чтобы освещать себе путь. Девушка выбрала второй вариант, и, отвлекшись, запаниковала: поняла, что потеряла ориентацию.

– Прекрасная работа! – удивленно вскинув брови, похвалила Лисса. Все-таки у нее отличная команда.

– Что и требовалось доказать, – польщенно отозвался инженер, возвращаясь к своим механизмам. Таласса заметно нервничала.

Прометавшись с четверть часа и в отчаянии хлопая дверьми, она наконец сделала выбор. Выбор этот оказался роковым, но пока Таласса об этом не подозревала. Она вошла в уже привычную комнату с четырьмя дверьми, не слишком просторную, и выдохнула: все шло, кажется, по плану. Развернувшись, Таласса открыла ту же дверь, из которой только что вышла, и сосредоточенно кивнула: здесь – глухая стена, но девушка уже сообразила, что ловушки чередуются с верным направлением; значит, сейчас комната повернется еще раз, и Таласса выйдет в следующий зал. Самое время приводить ловушку в действие – Артемида набрала код, и из двух противоположных стен потихоньку выехали шипы – острые веретена, смазанные ядом, в дань Восьмому дистрикту и старой сказке, что Лиссе читала мама много лет назад. Еще один код – и стены начали медленно двигаться навстречу друг другу. Таласса, еще не заметив этого, дернула дверь снова – но там тоже тупик, и он заставляет девушку замереть с вытянутым лицом. В ее глазах, что в свете факела отливали зеленым, зародилась паника, и она усилилась, стоило Талассе посмотреть вокруг. И уже нервно она дернула дверь в последний раз – снова замурованная арка, и пока комната вращалась, возвращаясь в первоначальное положение, стены сузились так, что вытянув руки в стороны, Таласса могла бы коснуться пальцами острых веретен. А потом она снова дернула ручку пресловутой двери, уверенная, что сможет вернуться в тот зал, откуда пришла, и… вырвала ее с корнем. Лисса велела чуть замедлить движение стен, операторы где-то там, на студии, колдовали со звуком, чтобы зрители вместо отменной морской ругани девушки из Дистрикта-4 слышали напряженную музыку, а сама эта девушка успела сориентироваться. И все, что ей пришло в голову – это погасить факел.

– Дайте света, – скомандовала Артемида, и в помещение, лишенное окон, влился тонкий луч искусственного освещения. Все камеры, спрятанные в комнате, направили свои объективы к Талассе. Та, дожидаясь, пока стены сдвинутся еще немного, держала наготове длинную лучину – кажется, ей она планировала остановить или немного замедлить движение. Девушка широко расставила ноги, упираясь в стены толстыми подошвами сапог, и, закусив губу, поместила длинное древко над головой между стен – оба его конца вписались четко меж веретенами так, что можно было подтянуться. Только бы не треснуло от давления, да, Таласса?

Но Таласса не слышала мыслей главного распорядителя – она напряженно смотрела вверх и видела там свою цель.

Свет не может идти из ниоткуда. В потолке было стеклянное окошко, а над ним – обычный замковый коридор без всяких лабиринтов. Шансы добраться туда – минимальны, но Таласса была упряма и хотела жить, а потому подняла одну ногу и поставила ее выше, на одно из выступающих веретен, пробуя: крепкое, не падает. Вторая нога – параллельно первой, и кусая губы, Таласса подтянулась и быстро подняла древко факела на уровень выше. Выдержало; крепкое. Еще один рывок, и Лисса уже предчувствовала, как лучина переломится под напором стен, но Таласса была умна, а за ее поясом крепилась острога. Та была короче факела, и кое-как балансируя, едва не сорвавшись и поранив все-таки руку, девушка закрепила ее над головой. Еще несколько рывков, и ставить перекладину пришлось уже наискосок – переломится; еще несколько, и Таласса начала невольно втягивать плечи: шипы слишком близко. Последний рывок – одной ногой упираясь в стену, а другую поставив поверх шипа, правой рукой держась за трещащую от давления острогу, Таласса со всей силы ударила свободным кулаком по стеклу. С третьего раза оно поддалось, осыпавшись мелкими осколками ей на голову и плечи, и арену огласил Талассин вопль: рука вмиг обагрилась кровью, но сейчас это было неважно: кое-как девушка выкарабкалась на второй этаж. Отползла в сторону и несколько минут ошалело смотрела вниз, пока две стены не столкнулись друг с другом – боже, ее тело превратилось бы в решето, не успей она подняться. И неважно, что лицо в мелких порезах, что в левой руке застряли куски стекла… Раскачиваясь на месте еще несколько минут, Таласса наконец залилась истерическим плачем.

– Не ожидала, что она выберется именно так, – заметила Артемида. – Чувствую, к девочке сегодня потечет река спонсоров.

– Давно пора, – проворчала Лисса. – Надеюсь, они наконец поняли, что у девчонки невероятная выдержка и отличная смекалка.

– Да, но лабиринт она так и не прошла, – улыбнулся Меркурий, подначивая жену. Лисса шутливо пихнула его локтем, и Меркурий, рассмеявшись, вернулся к работе.

До вечера арена была спокойна, и распорядительская команда не находила необходимым вмешиваться в естественный ход вещей. Тем более, очередной конфликт сам собою назревал в стане профи.

Ссора началась фактически на пустом месте: молодые люди не могли прийти к соглашению о том, какую часть арены патрулировать сегодня. Очередь караулить припасы у Рога выпала на долю Сандала, и тот, снимая с вертела зажаренные куски мяса, пытался урезонить спорящих союзников. Его попытки примирить их окончились крахом: Марбл упрямо тянулся в сторону леса, а Диаманд с неожиданной для него категоричностью настаивал на окрестностях замка. Они так и разругались, и когда на ночном небе проступили первые звезды, а желтый лунный серп подвис над Рогом изобилия, Диаманд Уиндем, прихватив пару легких метательных копий, ушел. Марбл остался и с недовольным видом принялся перебирать оружие, сваленное подле него горой: Лисса Голдман давно заметила, что это доставляет ему удовольствие. Он был словно ребенок, выстраивающий легионы оловянных солдатиков и стравливающий их друг с другом – а затем поднимал голову, и в его серовато-карих глазах сверкала опасность. И его по-детски мягкие черты лица теряли свою безоружность.

– Эй, Сандал! – позвал вдруг Марбл, и за его улыбкой Лисса почувствовала интерес и еще что-то – не такое уже безобидное, но пока не жестокое. Хейт играл. Наконец-то, к огромной радости Лиссы Голдман, в ее игру кто-то по-настоящему, искренне играл!

Сандал медленно повернулся на зов напарника и вопросительно склонил голову. Тот, едва заметно ухмыльнувшись, спросил:

– Ты хочешь победить?

– Ну и вопросы у тебя, Марбл. Конечно, я хочу, – в своей тягучей, нудновато-вязкой манере ответил Шортли. – Почему ты спросил?

На это Хейт лишь пожал плечами и, подбросив в ладони меч, подзадорил Сандала:

– Докажи!

Тот озадаченно взглянул на него:

– Ты имеешь в виду, чтобы мы… ну, то есть, чтобы я сразился с тобой?

– Ну! – губы Марбла растянулись в широкой, искренней улыбке. Он явно радовался, что Четвертый понял его с полуслова, и предвкушал хорошее сражение.

– Но ведь я могу убить тебя… Случайно или… Я в том смысле, что мы союзники с тобой…

– Изначально мы соперники, не так ли? И если ты убьешь меня, я буду даже горд тем, что пал в достойном бою… И пожелаю тебе победы. – Он снова улыбнулся. – Почетно победить в Играх, но проиграть достойному сопернику почетно не меньше.

В центре управления ареной с любопытством наблюдали за тем, как Марбл уговаривает Сандала взять оружие. Инженеры сгущали сумерки, окрашивая небо в таинственный цвет индиго, а кое-кто из распорядителей уже делал ставки между собой, споря на всякие бесполезные мелочи… Пора было готовиться к показу павших – времени оставалось совсем немного, а от поединка этих двоих зависел исход сегодняшнего дня: взмоет в небо чей-либо портрет, или только герб Панема озарит арену в полночь.

В конечном итоге к полуночи оба трибута оставались живы, а сражение было в самом разгаре. Марбл орудовал мечом, Сандал – длинным трезубцем, держа у пояса острый кинжал. Бились без доспехов: так, мол, честнее. Клинок Марбла то и дело натыкался на стальные зубья, а Сандал теснил противника и, уклоняясь, отгораживался древком – трезубец у него был хитрый, литой, и металл рукояти оборачивался кожей, чтобы не выскальзывать из ладони. Такое древко не перерубить мечом, как ни старайся – Марбл избрал другую тактику. Изматывал противника, наносил удары яростно и не систематично – но трезубец встречал его лезвие повсюду, хотя Сандал больше оборонялся, чем нападал. Это дало Марблу возможность слегка ослабить защиту – и тут же поплатиться за это, получив ранение. Острые зубцы скользнули по футболке и стукнулись о ребра справа у груди, но Сандал словно испугался собственной мощи и как-то нелепо отдернул руку, не позволяя удару стать смертельным. Потекла кровь, бурая в свете тысяч звезд, разбросанных по небу; Марбл, сжав зубы, застонал от боли и злобы и принялся биться яростнее. Сандал, испугавшись первого успеха, теперь действовал напористее… Казалось, исход поединка предрешен: один из противников ранен и не может биться в полную силу, но эта оплошность придала Марблу ярости. Бой закончился, когда в комнате управления собрались абсолютно все распорядители – смотрители и дневной, и ночной смен. Тяжелым рубящим ударом Марбл Хейт раскроил Сандалу Шортли половину туловища, пройдясь наискосок немного вниз от правого ребра, и в изнеможении опустился на колени. На голую землю капала кровь с его груди, а в воздухе висело эхо от пушечного удара.

Ора Борегард, притаившаяся за разбитой колонной неподалеку, дождалась, пока он наспех залатает свою рану и уйдет прочь, а затем лисицей проскользнула к Рогу. Порывистый ветер отчаянно трепал ее рыжие косы.

========== XXIX ==========

Терру уже второй день трясет от бессильной злобы. Какой толк от лука и колчана, полного хороших стрел, если на этой чертовой арене разом исчезла вся дичь?! Запасов Терры хватило вчера лишь на то, чтобы позавтракать: она привыкла, что охота дает ей пищу на каждый день, но со вчерашнего дня ей не встретилось в лесу ни одной птицы, ни одной белки или кролика, ни зверей покрупнее. Сказать, что это было паршиво, – ничего не сказать. Во-первых, Терра, немалую часть своей жизни проведшая в лесу, отлично знала, что если животные прячутся по норам, это не к добру: звери и птицы обладают отличным чутьем и скрываются перед бурей, землетрясением, ураганом… Но стихийных бедствий не происходит уже второй день, и Терра не знает, стоит ли бояться заранее: сейчас она просто хочет есть. От спонсоров в последнее время ни слуху, ни духу: то ли разочаровались в фаворитке, то ли протратились в пух… То ли не понимают, что если в ближайшее время она не найдет еду, Терра просто свалится без сил. Кроличьи норы были пусты, а в птичьих гнездах Терру встречали лишь хрупкие перышки да увядшая трава: ни птенцов, ни яиц… Злая ли это шутка распорядителей или преддверие катастрофы, одно Терра знает наверняка: питаясь лишь листьями одуванчиков, на арене долго не протянешь.

Она бродит по лесу, заглядывая под каждое дерево в надежде найти грибы или съедобные ягоды, но кругом растут лишь одни поганки, а в густых кронах совсем не видно плодов. Прошло уже больше суток с тех пор, как Терра ела в последний раз, и заглушить голод прохладной речной водой уже не удается. Распорядители словно издеваются над ней – тусклое солнце плывет к зениту, арена давит тишиной, и ничто, абсолютно ничто не тревожит обстановку вокруг. Лучше бы уже произошел какой-нибудь катаклизм, думает Терра: еще несколько часов подобной пустоты она не выдержит.

Несколько часов ждать и не приходится. Уставшая, Терра решает немного передохнуть под раскидистой липой: может, если она уснет ненадолго, голод хоть немного отступит. Поэтому, вдоволь напившись воды из фляги, Терра устраивается прямо на мягкой травяной подстилке и закрывает глаза. Задремать удается нескоро, но когда сон уже готов подернуть ее сознание легкой пеленой, где-то над головой раздается едва различимое жужжание. Сперва Терра пытается отвлечься от него, обхватывая голову руками, но гул нарастает, и ей приходится сесть, недоуменно глядя по сторонам. Гудение идет прямо из дерева, и обойдя его кругом, Терра видит в стволе дупло. Из дупла едва заметно торчит краешек пчелиного улья, и, выдохнув, Терра улыбается: в улье могут быть пчелы. Дикие и, скорее всего, опасные, но пчелы делают мед, а мед – это какая-никакая еда.

Прикусив губу, Терра сосредоточенно разглядывает улей, у которого кружит с десяток пчел, слишком крупных для того, чтобы встретить таких в ее родном Десятом дистрикте. Яд их, без сомнения, чрезвычайно опасен, и если Терра не умрет на месте от пары-тройки укусов, то рискует остаться парализованной или подхватить страшную аллергическую реакцию: иначе арена не была бы ареной. Но выбора у нее нет, зато есть опыт обращения с ульем и домашняя пасека, мед из которой уходит по большей части в Капитолий. Кто, как не жительница Десятого дистрикта, сможет укротить рой диких медоносных насекомых?

Сперва нужно соорудить защитный костюм. У Терры есть наручи и перчатки – значит, руки ее в безопасности. А лицо поможет уберечь от укусов тентовая ткань палатки – путаясь в полотнище, Терра безжалостно рвет его на широкие полосы и сооружает из них подобие маски, оставляя незащищенными лишь глаза. Затем, скрывшись под скользкой тканью, находит квадратик полупрозрачной сетки, служивший в палатке окном, и, решительно отодрав его, прикладывает к лицу: сквозь него довольно хорошо видно, а значит, экипировка готова. Конечно, жертвовать ночлегом ради попытки добыть еду очень неосмотрительно, но, с другой стороны, палатки у Терры могло и не быть, а второй шанс найти пищу едва ли подвернется в ближайшее время.

Глубоко вдохнув, Терра осматривается и поднимает с земли широкую длинную палку. Главное – не бояться и не совершать резких движений. Обойдя дерево с противоположной от дупла стороны, она легонько бьет по стволу – надо выманить пчел из улья.

Жужжание усиливается, становится более гневным – здоровенные, едва ли не с ягоду клубники размером, насекомые покидают свое дупло, а Терра продолжает осторожно стучать палкой по стволу. Затем оглядывается – рой сердито кружит на расстоянии вытянутой руки, а значит, пора действовать.

Укусов не избежать – это становится ясно еще до того, как Терра подходит ближе к улью. В ее силах лишь сократить их число, будучи предельно осторожной, и все же несколько наиболее яростных пчел тут же норовят ужалить.

Аккуратно, стараясь не дышать, Терра протягивает руку к улью, чувствуя, что рой диких насекомых облепил ее одежду; плотная ткань не поможет против их здоровенных жал. В безопасности только руки, обтянутые толстой кожей, и голова – по жесткому и скользкому тенту насекомые будут соскальзывать вниз. Нужно поторопиться, и Терра четкими, отработанными движениями собирает мед в маленький контейнер из-под ветчины, добытой еще у Рога изобилия. Плечо пронзает острой болью, затем острое жало впивается в предплечье, и Терра, пошатнувшись, едва не падает на землю; в глазах мутнеет, но цель так близка, что следующие укусы она перестает считать, а вскоре уже бежит прочь, подгоняемая гневным гудением. Она знает, что самое сложное уже позади: теперь бы только оторваться, и она будет в безопасности. Если, конечно, яд этих существ безвреден.

Завидев впереди реку, Терра стремглав бежит к ней. Подавшись вперед, швыряет палку в воду, а сама падает на землю, надеясь, что пчелы не замедлят свой полет. А оказавшись у речки, там и останутся: их привлекает вода, это Терра усвоила с детства. И, получив небольшую фору, тут же мчится в густой тенистый лес: адреналин придает сил, и она уже не думает ни о голоде, ни о боли. Осмотреть места укусов она сможет, когда окажется в безопасности.

Жала из покрасневшей, воспаленной кожи выходят на удивление легко, да их и не так много – с десяток, вот только ранки на коже остаются болезненные, нарывают и сочатся сукровицей вперемешку с гноем. Терра спешно протирает их спиртом, которого во флаконе осталось совсем мало, и торопливо смотрит по сторонам: нужно растение, сок которого мог бы вытянуть яд. Одуванчики, в изобилии растущие на арене, вполне подойдут – млечная жидкость внутри них должна успокоить боль.

Закончив обрабатывать раны, Терра наконец берет в руки пластиковый контейнер, почти до краев наполненный пахучим медом, темным, но прозрачным. Ради него она вытерпела укусы, изрезала палатку, перепачкала сахарно-липкой массой хорошие перчатки… Дрожащими пальцами зачерпнув совсем немного, Терра подносит лакомство к губам и жмурится от удовольствия: мед намного слаще того, что дают домашние пчелы, душистее и… И Терра так давно не ела сладкого, что сейчас абсолютно счастлива. Несмотря на ломоту во всем теле и на то, что сейчас ее слегка лихорадит – она чувствует, что это пройдет, а значит, можно немного расслабиться.

Ром расслабиться не может, как бы ни хотел. У него на шее ярмом повисла Анемона Клири, и он уже тысячу раз пожалел, что вытащил ее из-под завала. Да, спонсоры шлют ей лекарства и эти костыли, но… По правде говоря, Ром считает это все абсолютно бесполезным. И саму Анемону в том числе. Следовало посмотреть правде в лицо: необходимость в их союзе давно уже отпала, никакой выгоды от Моны Ром больше не получит – разве что заберет ее духовую трубку и мешочек с ядовитыми иглами… Из них можно соорудить что-нибудь убийственное.

Ром трясет головой и кусает прямо от батона: спонсоры есть не только у напарницы, и после вчерашнего происшествия на него буквально упало счастье: к серебристому парашюту крепилась корзинка с провиантом, украшенная дурацкими розовыми лентами. Таинственный благодетель явно был девушкой, и Ром чувствовал себя неловко перед Дарой, смотрящей на него из Дистрикта-3 и с фотографии внутри медальона. Ждет ли она его, как обещала, даже если Ром вернется убийцей?.. Он может только надеяться. И нервно поглядывать на хрупкие плечи Анемоны, мечущейся в беспокойной полудреме.

Мона спит почти все время, стараясь абстрагироваться от боли, и Ром не может ее осуждать: капитолийские лекарства не в силах вмиг срастить перелом, а в условиях арены невозможно оказать посильную помощь. Хотя Мона не собирается сдаваться, и, наверное, дотянуть до финала в ее состоянии вполне вероятно… А может, ее дальнейшее движение по арене будет для Анемоны лишь мучением. Особенно если она останется одна, а Ром не собирается тащить девушку на горбу; он уже жалеет о том, что ввязался в этот союз. Раз за разом в его перевозбужденную голову приходит мысль: надо избавить напарницу от страданий. Убить ее.

Поначалу думать об этом легко, после – все тяжелее, но Ром собирается победить, а Мона – соперник, и внутренний голос подсказывает ему, что она может выкарабкаться. Давать ей шанс? Ему самому он нужен. Поэтому он убеждает себя, что смерть – избавление. И ищет способы, как сделать его быстрым и безболезненным. Нож? Это верный вариант, но с каждой минутой Ром все меньше уверен в том, что сможет быстро и точно перерезать Моне горло. Но все его приспособления еще не настолько совершенны: электрошокер недоработан, а использовать одну из карманных бомб в такой ситуации нельзя, к тому же, у него осталась последняя и нет инвентаря, необходимого для изготовления новой. Значит, все-таки нож; нужно просто перерезать сонную артерию, нужно… быть безжалостным. Быть чудовищем, думает Ром и машет головой, потому что он хочет жить и готов вырывать победу зубами, если придётся.

Кинжал лежит в ладони очень комфортно, словно врос в нее, продолжая. Рукоять такая удобная, не то что ножи в Третьем дистрикте – и, в конце концов, чего Ром боится? Этим самым кинжалом он ранил парня из Шестого в самом начале Игр, во время схватки у Рога. Парень не выжил, значит, руки Рома уже запятнаны кровью; значит, убивать не страшно; здесь убивать правильно.

Анемона спит – беспокойно, но спит, укрытая тяжелым кафтаном: волосы, собранные в высокий хвост, разметались по спине, аккуратная челка взмокла, и лоб покрылся испариной; левая нога, перебинтованная, с крепко примотанной к ней шиной, неподвижно лежит на земле, правой же Мона изредка дергает во сне. Ром знает, что спит она чутко, поэтому если он готов убить ее, сделать это надо максимально быстро. И он решает для себя, что готов. Лезвие в его руках – острое, не должно подвести, и он осторожными движениями подбирается ближе к напарнице, уверяя себя: со сломанной ногой ей все равно не выжить. В Тренировочном центре их учили, как перерезать человеку горло, и он делает все согласно инструкции, но… Прежде, чем выстрелит пушка, Рому покажется, что Анемона распахнула полные ужаса глаза, и предсмертная агония, которую он в них увидит, заставит Рома уйти прочь от этого места. Он так и не узнает, правда ли Мона была в сознании последние секунды жизни, но кровь на его руках ему будет мерещиться еще долго.

Марблу мерещится не кровь – соперники; жажда встретить хоть кого-то, помериться силами, еще раз продемонстрировать свою мощь – гибель Сандала затмила ему глаза, придала сил, и Хейт готов к новому бою. Пустяковые раны не беспокоят: он перебинтовал их, а что еще нужно? И Марбл бродит по лесу, одинокий волк, хищно скалит зубы в предвкушении добычи, рыщет и дикими глазами смотрит кругом; на губах – усмешка, и он знает, чего хочет. И как себя вести, чтобы по ту сторону экрана на него смотрели с уважением, чтобы восхищались. Он не знает, что слегка переигрывает, но если бы знал, не придал бы этому значения: сейчас Марбл абсолютно доволен собой. Еще счастливее он станет, когда найдет наконец свою жертву.