Текст книги "Покинутые (СИ)"

Автор книги: Карина Рэндом

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

– Это так трогательно, – умиляется Грация. – Ты замечательный брат, Аир, и я желаю тебе удачи на арене!

Аир кивает. Его время подходит к концу, так что он уступает место рядом с ведущей девушке из Дистрикта-10 и возвращается к своему креслу, шепнув что-то Анемоне.

Терра Салливан присаживается на диван так, чтобы ее хорошо видели и Грация, и зрители в зале.

– Здравствуйте, – мягким, певучим голосом говорит она, коснувшись пальцами шеи, и когда аплодисменты стихают, Грация восклицает:

– Здравствуй, Терра! Наверное, ты уже заждалась своей очереди?

– Ну, думаю, мне пришлось ждать не дольше всех, – напряженно улыбается Терра, разглаживая подол платья. Оно, скроенное из полупрозрачной черной ткани и расшитое бежевыми, персиковыми и коралловыми пышными цветами, выгодно подчеркивает ее фигуру. Длинное, струящееся, у груди она сидит чуть свободно, а на талии стянуто широким черным пояском с крупной овальной пряжкой. Рукава у запястий перетягивают узкие резинки, ворот целомудренно прикрывает треть шеи – впрочем, декольте здесь было бы излишним: полупрозрачная ткань и без открывает достаточно.

– Конечно, за тобой еще пятеро трибутов… – быстро соглашается Грация. – Расскажи, каково это – сидеть там, в кресле, и ждать, когда назовут твое имя?

– Волнительно. Но куда спокойнее, чем стоять на Жатве и бояться быть выбранной.

– Так значит, ты боишься участвовать в Играх? А твоя девятка за показательное выступление говорит совершенно о другом…

– Девятка еще ничего не значит, хотя я очень рада, что получила ее. Думаю, я ее заслужила.

– Что же такого ты показала судьям?

– Ну, – усмехается Терра, – наверное, я их удивила. Хотя и сама до последнего момента не знала, что буду делать.

– Ох, и снова эти секреты!.. Хоть от кого-нибудь я добьюсь сведений о его сильных сторонах? – возмущается Грация. – Ну ладно. А как считаешь, Терра, ты хорошо подготовлена к арене?

Терра смотрит на нее, высоко подняв голову. У нее кошачий взгляд, отмечает про себя Лисса. Бархатный и хищный. И интересный профиль: красиво очерченные губы, нос с горбинкой, изогнутые брови… Есть в этом что-то античное, манящее, приковывающее взор.

Терра небрежным жестом заводит руку назад – поправить прическу, напоминающую несколько раз вывернутую саму через себя косу, – и отвечает:

– Более или менее хорошо. У меня много старших братьев, и все они с самого детства учили меня вещам, которые могут пригодиться не только в повседневной жизни, но и на арене. Так что кое-какие навыки у меня есть: развести костер, соорудить шалаш, поставить силки, даже защититься от диких зверей – все это я смогу. Но это еще не залог победы, так что загадывать я не хочу.

Лисса усмехается: о том, что братья научили ее превосходно стрелять, Терра благоразумно умолчала. Что ж, верное решение: глупо еще до начала Игр открывать все карты.

– Что ж, совсем скоро мы сами все увидим. Я думаю, у такой сильной и волевой девушки все получится! – заверяет Грация, чем вызывает у Терры нервный смешок:

– Знала бы ты, как я боюсь арены, ни за что бы так не сказала.

– Я говорю то, что вижу! И все присутствующие меня поддержат, правда ведь? – И зал оглашают аплодисменты. Когда они стихают, Грация успевает задать Терре еще несколько вопросов о том, чего она боится на арене больше всего и чего ждет в случае победы. Девушка отвечает, что хочет лишь одного: вернуться к мирной жизни в Дистрикте-10 с матерью, братьями и своим молодым человеком. На этом время ее подходит к концу, и на середину сцены выходит Маркус Хейстед. Лицо у него раскраснелось, и он рукой оттягивает ворот свободного черного пуловера, словно ему нечем дышать.

– Очень у вас тут душно, – поясняет он, усаживаясь рядом с Грацией. – Жарко, с ума сойти можно.

– Быть может, воды, Маркус? – предлагает ведущая. Маркус кивает, и пару мгновений спустя из раскрывающегося подлокотника выезжает хрустальный графин и пара стаканов. Хейстед услужливо предлагает Грации налить воды, но та отказывается. Дождавшись, пока Маркус сделает пару глотков и благодарно кивнет, она продолжает беседу: – Должна сказать, ты выглядишь внушительно! Эти мускулы… Можно я потрогаю?

Маркус смеется и напрягает бицепс, и Грация заверяет:

– Как сталь!

– Скажешь тоже, – отмахивается Маркус. Голос у него громкий, но взволнованный, и произнося некоторые слова, Хейстед запинается, но в целом держится приветливо, что очень радует Лиссу: от главы миротворцев она слышала, будто юноша настроен против Капитолия. Что ж, настроен он может быть как угодно, но Маркус неглуп и прекрасно понимает: от впечатления, которое он произведет на публику во время интервью, во многом зависит его дальнейшая судьба. Лучше уж вести себя дружелюбно, и сейчас, когда ему еще ничего не угрожает, Маркус даже не кажется опасным: вполне обаятельный юноша с добродушной улыбкой. И Лисса рада, что его не нарядили в классический костюм: в нем Хейстед смотрелся бы тучным, неуклюжим и постаревшим на десяток лет.

– Итак, Маркус… – Грация плавно переходит от пустой болтовни к интересующим ее вопросам. – Расскажи нам, как ты живешь в Дистрикте-10, чем занимаешься?

– Не уверен, что мое занятие придется по душе жителям столицы: я работаю на скотобойне.

– Убиваешь животных?

– Ну да, причем занимаюсь этим уже довольно давно.

– А почему ты выбрал такую… непростую профессию?

– Да я, в общем-то, и не выбирал. Нужны были деньги, и я рад был любой подработке, но пастухов и доярок в дистрикте навалом, никто меня не брал… А на скотобойне всегда требуются люди, ты правильно заметила, работенка там не из легких… Так что меня не выставили вон даже тогда, когда выяснилось, что мне всего четырнадцать.

– Ты обманывал начальство? – ахает Грация.

– Ну, я просто приврал насчет своего возраста – выглядел-то старше, – напряженно смеется Маркус.

– Ну хорошо, а скажи, тяжело убивать животных, шкуры с них сдирать?..

– Поначалу – да, в моральном плане очень тяжело. Со временем привыкаешь.

– Значит ли это, что на арене тебе будет проще убить другого трибута?..

– Навряд ли. Трибуты все же не скот… Хотя когда меня выбрали для участия в Квартальной Бойне, я надеялся примерно на то, о чем ты говоришь. А оказавшись здесь, понял, что это не так просто: представить вместо человека свинью. Но это мои предположения сейчас, а что будет на арене – никто не знает. Одно могу сказать наверняка: умирать мне не хочется, а значит, я буду бороться.

– С твоей девяткой за показательное выступление это не должно составить труда – у тебя превосходный балл!

– Так-то оно так, но никаких гарантий это не дает. Каждый второй из нас получил девятку, и я не первый, кому ты обещаешь легкую победу.

Грация хочет что-то возразить, но звенит звоночек, оповещая о том, что время Маркуса вышло, и ей приходится проводить его на место. Следующее интервью будет с Линарией Шоу. Появление ее на середине сцены сопровождается шквалом аплодисментов: еще бы, образ у Лины такой яркий, «вкусный»!.. На ней белая блузка с квадратным вырезом и длинными свободными рукавами, что фонариками собраны у плеч, и юбка-солнце из красного атласа. Она составляет единое целое с корсетом, туго зашнурованным под грудью Линарии, и скрывает ноги девушки так, что под ней не видно даже туфель. Линария осторожно, чтобы не помять ее, садится напротив Грации и изящным жестом отводит в сторону локон, попавший ей на глаза: стилист оставил несколько прядей, чтобы те обрамляли лицо девушки, а остальные нарочито небрежно сколол небольшой заколкой.

– Линария, ты слышишь эти аплодисменты? Они все в твою честь! – восклицает Грация.

– Это приятно, – смущенно улыбнувшись, отвечает девушка. – Хотя очень непривычно.

– Что же, в Дистрикте-11 такую яркую девушку не балуют вниманием? Ни за что не поверю!

– В Дистрикте-11 людям некогда глазеть друг на друга, да и нарядных платьев я не ношу: они быстро испортятся. Нам ведь приходится работать под палящим солнцем, копаться в земле…

– Оу… – Грация на мгновение расстраивается, но тут же воодушевленно продолжает: – Зато если ты победишь в Голодных Играх, тебе не будет нужды заниматься тяжелым трудом, и тогда ты сможешь носить все, что захочешь!

Линария нервно смеется:

– Это, конечно, заманчивая перспектива, но я не очень верю, что смогу победить. Зазеваюсь на арене, споткнусь обо что-нибуть – и меня прикончит переродок или более сильный трибут.

– Мне кажется, ты себя недооцениваешь!

– Всегда лучше недооценить, чем переоценить, – пожимает плечами Линария. – Но сейчас я пытаюсь судить объективно. Например, пока я шла к тебе, споткнулась о подол платья и едва не упала – чудом удержала равновесие!

– Тогда это самое чувство равновесия у тебя развито просто превосходно: никто даже не заметил, что ты споткнулась! Но если говорить начистоту, то хоть какие-то сильные стороны у тебя есть?

–Ну… Думаю, да. Если переживу первый день, я смогу если не удивить зрителей, то хотя бы доказать, что я не самый бесперспективный трибут.

– Значит, руки опускать не собираешься?

– Нет, конечно!

– Ну вот, совсем другое дело – а то заладила: «Не верю, не смогу победить…» Да ты просто набиваешь себе цену! А скажи, что ты будешь делать, если выиграешь? Чем вообще ты обычно занимаешься в свободное время?

– Ищу гармонию, – улыбается Линария. – Мне нравятся древние учения о том, как освободить свой разум от насущных проблем, искусство расслабляться с помощью специальных упражнений и прислушиваться к своему внутреннему миру… Но пока, увы, это мне неподвластно: я слишком завишу от своих проблем. Если бы мне удалось победить, я бы посвящала больше времени изучению этих практик.

– Что ж, это очень интересно! Мне нравится твое мировоззрение! Но, кажется, наше с тобой время заканчивается, так что удачи тебе, Линария Шоу! Ну, а мы поприветствуем земляка Линарии, Кипрея Муссо!

Кипрей, одетый в темно-зеленый пиджак нараспашку поверх светлой рубашки, заправленной в того же цвета классические брюки, проходит отрезок пути от своего места до диванчика, где его ждет Грация, с таким видом, будто он – модель на подиуме.

– Добрый вечер, – чинно здоровается он, картинным жестом проводя рукой по прилизанным русым волосам.

– Здравствуй, Кипрей. Как дела? Ты, кажется, чувствуешь себя вполне уверенно?

– Ты права, я ничуть не нервничаю, – соглашается юноша, и Лисса делает для себя вывод: врун из него никудышный. Был бы уверен в себе, маленькие глазки не бегали бы так затравленно из стороны в сторону. Но Грация, и бровью не поведя, продолжает его подбадривать:

– Это прекрасно, когда трибут не сомневается в своих силах. – (Еще бы он убедил в этом остальных). – Скажи честно, хотел попасть на арену?

– Честно? Нет. И даже не ожидал, что меня могут выбрать. Хотя перевес между мной и парнем, занявшим второе место на голосовании, кажется, был не очень большим… Как бы там ни было, участвовать в Играх я не хотел.

– Отчего так?

– Если ты добровольно идешь на арену, двадцать три шанса из двадцати четырех, что ты самоубийца. Но дело даже не столько в этом – победить возможность есть всегда, но… Гарантировать ее нельзя, а у меня в Дистрикте-11 осталась бабушка. Одна бабушка и больше никого: родители погибли уже давно, а братьев или сестер у меня никогда не было. И у бабушки есть только я один, и я не могу, не имею права оставить ее.

– Как это трогательно… Значит, бороться за жизнь на арене ты будешь ради того, чтобы вернуться к бабушке и сказать ей: «Бабуля, я победил!»?

– Примерно так. Это тяжело, но у меня по крайней мере есть стимул не сдаваться.

– Это прекрасные слова, достойные настоящего мужчины! Друзья, давайте же поддержим Кипрея в его благородных стремлениях! – И под одобрительный гул из зала Кипрей возвращается на место, облегченно выдохнув. Грация тем временем приглашает к себе Антрациту Бэнкс, напоминая о том, что ей осталось побеседовать всего с двумя трибутами.

Антрацита, миниатюрная девушка из Дистрикта-12, напоминает легкое эфемерное создание. На ней пышное платье чуть выше колена, полностью открывающее руки и зону декольте. Ярко-голубой, под цвет глаз, корсет справа наискосок запахнут черной драпировкой, украшенной жесткими ажурными вставками, едва касающимися плеча. Сложная юбка скроена из множества элементов, напоминающих лепестки или… крылья бабочки. Переливающиеся всеми оттенками голубого, с тонкими черными прожилками и черной же окантовкой, они, очевидно, держатся на каркасе, и Антрацита долго пытается усесться на диван так, чтобы «крылышки» не помялись. Наконец, ей это удается, и первое, что она говорит Грации на вопрос о Капитолии, – это то, как трудно научиться ходить в этих роскошных платьях и на каблуках. Говоря это, она демонстрирует зрителям лазурные босоножки на среднем по высоте, но очень тонком каблучке, и вздыхает.

– Но красота ведь требует жертв, верно? Посмотри, как ты нравишься зрителям! – замечает Грация, и Антрацита невольно улыбается.

– Да, наверное, все эти мучения стоят того, чтобы почувствовать себя… прекрасной.

Она и правда очень хорошенькая сегодня в этом платье-бабочке, с легким макияжем и высокой прической, открывающей лоб и украшенной заколками в виде ярких мотыльков.

– После твоего внушительного и, не побоюсь этого слова, сурового образа на Церемонии открытия это платье кажется в разы более нежным, чем на самом деле! – восторгается Грация, любуясь всевозможными оттенками голубого на нарябе Антрациты. – Ты знаешь, оно очень подходит под твои глаза!

– Мой стилист тоже так считает. Он говорит, на создание этого образа его вдохновили именно мои глаза.

– Ого, да ты уже стала музой! Я даже немного тебе завидую. А как тебе Капитолий, нравится?

– Не особо, – хмурится Антрацита. – Нет, здесь, конечно, красиво, но люди, с которыми мне довелось здесь общаться… – Она запинается на мгновение, словно хочет ругнуться покрепче, но делает над собой усилие и заканчивает фразу: – Мне неприятны.

– И я кажусь тебе неприятной?

– С тобой я не провела несколько дней, вынужденная слушать все твои советы, так что не могу ответить.

– Ну хорошо… От твоей сопровождающей я слышала, что ты чересчур вспыльчива, это правда?

– Вас это удивляет? Меня поместили в гигантскую клетку и откармливают, чтобы потом убить как можно зрелищнее… Конечно, я буду злиться. Но только вот помирать не собираюсь, – просторечиво обрывает Антрацита. – Вот видишь, снова погорячилась.

– Ничего страшного, я прекрасно понимаю, ты волнуешься перед ареной и потому говоришь грубости. Ты ведь наверняка рассчитываешь на победу, правда?..

Своим мягким голосом Грации удается усмирить гнев девушки, и вскоре она начинает расспрашивать ее о жизни в Дистрикте-12, о семье и друзьях… Оказывается, что со своим товарищем по несчастью, Виком, Антрацита знакома с самого детства: они близкие друзья, и она не может представить, чтобы на арене Вик превратился в ее врага и соперника. Это поддверждает и сам Вик Холливел, когда наступает наконец его очередь отвечать на вопросы Грации.

– Антрацита – отличная девчонка! – заверяет он, теребя лиловый галстук. Он говорит бегло, как по написанному, и остается совершенно невозмутимым.

– Кто знает, может, вам удастся сохранить дружбу и на арене, – предполагает Грация, хотя ясно: победитель может быть только один. – Кстати об арене. Вик, как по-твоему, какое самое главное качество, которым должен обладать трибут, чтобы выжить?

– Ну, одним качеством тут не обойтись, – усмехается он, поправляя лацканы серого пиджака, из-под которого виднеется розовая рубашка. – Это и сила, и выносливость, и ловкость… Но самое важное, как мне кажется, – умение перехитрить соперника. И всегда оставаться незаметным. Если враг не знает, что ты рядом, он расслабляется и перестает быть опасным.

– А ты умеешь быть незаметным, Вик Холливел?

– Ну, я же как-то заслужил восьмерку от распорядителей, – широко улыбается он, обнажая ряд неровных зубов.

– Так вот в чем дело? – лукаво переспрашивает Грация. – Смотрю, ты серьезно настроен!

Вик кивает и все оставшееся время так спокойно и уверенно отвечает на ее вопросы, словно всю жизнь этим занимался. Когда его время выходит, Грация радушно провожает его на место и обращается к зрителям:

– Ну что ж, дамы и господа, этот насыщенный вечер подходит к концу… Теперь мы знаем о трибутах юбилейных Голодных Игр чуть больше, и лично у меня такое чувство, что я знаю их всех всю свою жизнь! Уже завтра начнутся Голодные Игры, и никто не знает, каков будет их исход, но я хочу пожелать всем участникам… – Она вполоборота поворачивается к трибутам. – Пусть удача всегда будет на вашей стороне!

Зрители ликуют, а кое-кто из трибутов машет им рукой в ответ или посылает воздушные поцелуи. Все они уже завтра отправятся в неизвестность, а вот капитолийцам предстоит насыщенный вечер: на этой сцене сейчас начнется очередное шоу, посвященное Бойне. Его будут вести уже появлявшиеся сегодня перед публикой Урсула Фрай и Бахус Дисчерт, а также бессменный ведущий Голодных Игр Аврелий Ларсен. Вместе они обсудят шансы трибутов победить или хотя бы войти в финальную восьмерку, определят фаворитов, расхвалят направо и налево образы и стилистов, их создавших… А Лисса Голдман вынуждена будет покинуть зрительный зал, чтобы успеть на банкет, устраиваемый самим президентом Борком. Но сперва…

Едва спустившись за сцену, Лисса слышит за своей спиной:

– Кто просил тебя лезть со своими комментариями?! Если ты мне не доверяешь, то зачем вообще было делать меня ведущей?!

– Грация, детка, что случилось? – мягко спрашивает Меркурий, держа жену под руку. Лисса закатывает глаза и судорожно обмахивается веером, пока дочь гневно продолжает:

– Что случилось? Ты это у нее спроси! Она выпросила у звуковиков наушник и сидела нашептывала мне, что говорить! Едва не сорвала все шоу!

Меркурий, вскинув брови, удивленно смотрит на Лиссу:

– Зачем?

– Учитесь держать себя в руках, юная леди, – строго велит она. – Я не намерена выслушивать, как ведущий, которого я выбрала, будучи уверенной в том, что он профессионален и беспристрастен, кокетничает с трибутом и навязывает ему себя, как какая-то продажная девка.

– Я не навязывала! – визжит Грация, топнув ножкой, но Лисса и слушать не хочет.

– Надеюсь, ты усвоила урок. – И, развернувшись на каблуках, она покидает помещение, зная, что Меркурий останется утешать Грацию, а затем с укором посмотрит на жену и спросит: «Зачем ты с ней так?»

А она не сможет найти ответ.

Просто Лисса Голдман боится, что ее дочь не может быть идеальной.

========== XVI ==========

Трибуты за сценой сновали туда-сюда, словно муравьи. Они и были муравьями – беспомощными мелкими муравьями, которых уже завтра придавит тяжелая нога Капитолия. Тит даже усмехнулся такому сравнению – настолько живописным оно ему показалось. Это последний вечер перед ареной, последние минуты, когда они могут видеть своих менторов и сопровождающих, прежде чем те покинут тренировочный центр, и большинство старается извлечь из этих минут максимум выгоды. Прощальные напутствия, советы, пожелания удачи, слезы – чего здесь только нет. Тит вот тоже выслушивает последние наставления от своего ментора. Гикория Томсон, теребя приколотую к пиджаку брошку, коротко и жестко инструктирует его:

– Первое, что ты увидишь на арене, – яркий свет. Будь готов к этому. Не дай ему себя дезориентировать. Изучи местность, которая тебя окружает. Если тебе нужно оружие из Рога изобилия – постарайся заранее определить, какое. Не зевай, пока идет отсчет. И как только ударит гонг – действуй. Но будь внимателен: во время резни у Рога тебя запросто могут убить. Не задерживайся там, а дальше… Не давай на себя напасть.

– Х-х-хорошо, – кивает Тит. Вообще говоря, он хотел бы выиграть небольшое преимущество в завтрашней бойне и остаться у Рога изобилия, чтобы не нуждаться в оружии и провианте, но это почти невозможно: каждый год это место либо захватывают профи, либо оно расположено на каком-нибудь опасном участке земли, где никак не останешься на ночь – то на него камнепад обрушится, то лавина сойдет…

– Тогда мне только остается пожелать тебе удачи, Тит Лоумен. – Голос Гикории выводит его из размышлений. Тит чувствует на себе строгий взгляд ее холодных глаз и понимает: на его победу она надеется, но не очень в нее верит. «Ты хорошо подготовлен, – сказала она однажды. – Но ты не сильный трибут».

Да, не сильный, но имеет ли это какой-то смысл, когда арена – твой единственный шанс на жизнь? И даже если он не победит – исход всяко будет лучше, чем если бы и вовсе не пытался. По крайней мере, о его долге забудут: с мертвого взятки гладки. И лучше, пожалуй, умереть от руки такого же как ты трибута, чем от изощренных методов головореза Вывиха, призванного наказывать всех должников, проигравшихся на тотализаторе. Интересно, а капитолийцы, поставив не на того трибута, пытаются избежать выплат? Хотя о чем ты говоришь, Тит, осаждает он сам себя. В Капитолии никто не будет брать в долг, чтобы сделать ставку. Они слишком пекутся о своей репутации.

На пожелание Гикории Тит, почти не заикаясь, отвечает тихим «спасибо» и видит, как через толпу, держа за руку Сиену, к ним пробирается Лахесис Катаржина Памкин. За нею чинно следует ментор Сиены, Валторна, и сухо кивает Гикории. Лахесис, эта смешная женщина в лимонном платье, тут же принимается щебетать:

– Они все обступили Сиену, шумят, галдят, просят татуировку!.. Мы еле отделались! Детка, раз уж кураторы их других дистриктов готовы разорвать тебя на части, то от спонсоров точно отбою не будет!

– Главное, чтоб другие трибуты меня не разорвали, – хмыкает Сиена. – Буквально.

Лахесис бросает на нее испуганный строгий взгляд, а затем крепко прижимает девушку к себе и со слезами на глазах причитает:

– Милая детка, ты самый любимый мой трибут за все время!..

– Ну-ну, не реви! – Сиена терпеливо хлопает по плечу и закусывает губу. – Я буду скучать…

– Я тоже, милая. Я тоже. – И она, чмокнув Сиену в щечку, поворачивается к Титу и заключает в объятия его самого. Он сносит это молча, без эмоций, и когда Лахесис отходит в сторону, лишь сухо кивает. Сопровождающая и оба ментора снова желают ему и Сиене удачи, а затем покидают тренировочный центр. Пора возвращаться на седьмой этаж и хорошо отдохнуть, но прежде Тит окидывает взглядом тех, против кого ему придется бороться на арене. Крепкий и заносчивый трибут из Второго дистрикта в чем-то убеждает нерасторопного парня из Четвертого, а его, Четвертого, землячка, коротко переглянувшись с Одиннадцатой, покидает просторный зал. Сиена торопится переговорить о чем-то со своим союзником, юношей из Дистрикта-10, чьего имени, как и имен большинства других, Тит не запомнил. Он просто безынициативно смотрит на трибутов-муравьев, машинально отмечая номера дистриктов, которые они представляют. Вот Восьмые уходят прочь – вместе, но в то же время по одиночке, не обращая друг на друга внимания. Парнишка из Одиннадцатого, ни с кем не прощаясь, скрылся за дверями лифта еще раньше. Девушка из Пятого судорожно протягивает своему ментору сложенный в несколько раз листок бумаги, и тот, вымученно запустив ладонь в волосы, кивает. Пока здесь еще кипит жизнь.

Пожав плечами, Тит разворачивается и идет к подъемнику, бесшумно и быстро развозящему трибутов по этажам. Вместе с ним в лифт заходят трибуты из Дистрикта-9; девушка приветливо ему улыбается, робко уточнив, на какой ему этаж, и виновато добавив:

– Извини, я почему-то очень плохо запоминаю такие вещи.

Он угрюмо молчит в ответ. Двери лифта разъезжаются в стороны, мигнув цифрой семь на табло, и Тит Лоумен выходит в просторный коридор, в конце которого расположена отведенная ему комната. Здесь есть телевизор и стопка дисков с записями всех предыдущих Игр, и хотя Тит не раз смотрел каждый сезон, этой ночью он собирается пересмотреть все наиболее напряженные моменты: вдруг он упустил нечто важное, какую-то лазейку, которая… могла бы помочь ему захватить Рог изобилия, например. С каждым годом резня вокруг него становилась все ожесточеннее, иногда погибало до десяти трибутов за короткое время, и зачастую это происходило за счет того, что перепуганным трибутам напрочь сносит голову, когда они оказываются на арене. Любой, кто пытается выхватить у тебя из рук что бы то ни было – рюкзак, нож или простую палку, – превращается во врага, и Титу кажется, что в такие моменты никто даже не задумывается о том, что становится жестоким убийцей. Лоумену знакомо это чувство, когда кровь приливает к голове, и ты не видишь ничего вокруг, когда твой разум затуманен азартом и яростью… Недаром же он участвовал в кулачных боях. Но Игры – это другое. И он не знает, что будет делать завтра, когда ударит гонг.

Не знает этого и Тимис Кардью. Он уже почти час сидит внизу, за сценой, и беседует с Иштар Пибоди, хотя надо бы вернуться к себе в номер и выспаться перед Играми. Они уже давно обсудили тактику, решили, что бежать как можно дальше от Рога изобилия, не набрав необходимых для выживания вещей – неразумно, так что, прикрывая друг друга, они наберут все, что им нужно, и лишь тогда покинут стартовую площадку.

– Нам нужно разделить обязанности, – сразу же заявила Иштар, и теперь на Тимисе лежит ответственность обеспечить их оружием, пока девушка наберет еды и медикаментов. Но думать обо всем этом рано, и пока они просто сидят в велюровых креслах и говорят на отвлеченные темы. Вернее, говорит Иштар, а он, Тимис, ловит каждое слово, произнесенное ее взволнованным голосом. Она рассказывает о своей матери, о каких-то подружках, а больше всего – злится на своих земляков, избравших ее участницей Квартальной Бойни. Иштар обещает, что они еще поплатятся за это, и речь ее пересыпана резкими восклицаниями и фразами, которые Тимис слышал только из ее уст: очевидно, так принято говорить в окружении Иштар там, в Дистрикте-3. Он даже успел привыкнуть к этим фразам, к интонациям, с которыми она говорит, и от этого думать о том, что будет на Играх, становится еще нестерпимее.

– Ладно, Тим, – вздыхает Иштар, запустив руку в лисий хвост, пришитый к ее жилету. – Пора идти, на нас уже персонал косо смотрит, – кивает она в сторону безгласых, усердно надраивающих паркет в противоположном конце зала. – Давай напоследок… За удачу. – И она поднимает со столика бокал с недопитым игристым вином. Тимис кивает, залпом допивает вино из своего бокала и берет девушку под руку. Он проводил бы ее до комнаты, но она не дает и одна выходит из лифта на третьем этаже. Тимис же в тоске возвращается в свой номер. Горячий душ должен бы помочь ему расслабиться и хоть на время забыть о грядущем завтрашнем дне, но этого не происходит, и он долго еще сидит за широким дубовым столом, держась за голову руками, заказывает себе рюмку коньяка и дрожащими пальцами подносит ее к лицу. Сколько еще трибутов напьется этой ночью, чтобы заглушить страх? Ни одного? Или Хион Вагнер выполнит свое обещание выпить ровно столько, чтобы завтра ничего не соображать? Или еще кто-то, не справившись с напряжением, захочет расслабиться при помощи алкоголя? Хотя наверняка хитрые капитолийцы все продумали, и больше одной рюмки коньяка Тимис, даже если бы и захотел, не получит, пусть к меню в его номере и прилагается винная карта. Чертовы капитолийцы со своей дотошностью и постоянным контролем, они и умереть спокойно никому из своих жертв не дадут.

Горько усмехнувшись, Тимис ставит опустевшую рюмку на стол, гасит свет в комнате и ложится в кровать, но сон еще долго не может настичь его. В голову лезут мысли о доме, о родителях и брате, о друзьях, оставшихся в Пятом, а еще – об Иштар и о том, что на арене все-таки можно выжить, а значит, он попытается. В голове одну за другой он прокручивает схемы, по которым могут разворачиваться события после удара гонга, и надеется быть готовым к любой из них. Тимис так поглощен своими мыслями, что не сразу слышит робкий стук и легкий скрип приоткрывающейся двери.

– Тимис… Тим! – шепчет кто-то, и он, сощурившись, видит на пороге силуэт девушки с ночником в руках. По длинной косе, переброшенной на грудь, в силуэте угадывается Айвори – да и кто еще это может быть в такой час, когда на этаже нет никого, кроме них двоих и стилистов?

– М-м? – полусонно отзывается Тимис, приподнявшись на локте, и Айвори все так же шепотом спрашивает:

– Ты спишь?

Смешная.

– Нет, – отвечает он. – Ты чего?

– Я не могу уснуть. И… Наверное, это звучит странно, но могу я остаться у тебя? Мне страшно.

Тимис удивленно приподнимает брови. Айвори, которой не спится, – последнее, что он мог ожидать этой ночью, и в то же время, пожалуй, самое очевидное. Ее пугают Игры, и в одиночку бороться со своим страхом она не может. К тому же, она все же не чужой ему человек, а Капитолий сблизил их, так что Тимис, не задумываясь, кивает:

– Проходи.

И Айвори, оставив ночник на журнальном столике, усаживается в кресло.

– Ты собираешься сидеть там всю ночь? – усмехается он, принимая полусидячее положение.

– Ну… Кровать же одна…

– Да я подвинуться могу. Может, это вообще последний раз, когда мы спим как люди.

Айвори вздрагивает, словно от сквозняка, и, пробормотав что-то бессвязное, забирается к нему под одеяло.

– Тимис… – бормочет она пару минут спустя.

– А?

– Спасибо.

– Да я ж ничего не сделал.

– Ну, я пришла среди ночи… разбудила тебя, заняла полкровати…

– Я не спал… – Он вытягивает затекшую руку вдоль подушки и неожиданно касается пальцами волос Айвори, машинально продолжая гладить ее по голове.

– Ну ладно… Все равно извини, что я пришла. – Ненадолго Айвори замолкает, а затем спрашивает: – Почему ты не вышел к ужину? Ты был с Иштар?

– Мгм, – неохотно отвечает Тимис. Он знает, что Айвори недолюбливает его союзницу, так что этот вопрос совсем ему не по душе.

– Я знаю, что лезу не в свое дело, – виновато шепчет девушка. – Но все равно, Тимис… Будь осторожнее, хорошо? Я вижу, что она тебе нравится, но… это Голодные Игры, и Иштар не хочет в них проигрывать.

– Никто не хочет.

Айвори вздыхает и сползает с подушки, уткнувшись макушкой ему в грудь. Смешная. Тимис чуть приобнимает ее и закрывает глаза. Голову вдруг пронзает острая боль.

***

Сандал спит крепко, но просыпается с рассветом – сказывается привычка. Совсем скоро за ним должна зайти стилист, говорливая женщина с волосами всех оттенков синего и голубого цветов и кучей безумных идей в голове. Дай ей волю, и она выпустит своего трибута на арену в панцире из рыбьей чешуи – хорошо, хоть для интервью одела его прилично. Впрочем, Паллада, на его счастье, не имеет такого права: форму для трибутов разрабатывают сами распорядители, так что она для всех одинаковая. Но от общения с Палладой это его не избавит. Она врывается в комнату настоящим смерчем и замирает у входа, прижав руки к лицу: