Текст книги "Покинутые (СИ)"

Автор книги: Карина Рэндом

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

– Да, мне тоже нравится это платье, – застенчиво улыбнувшись, соглашается Айвори. – Я бы хотела носить что-то похожее и в жизни…

Темно-синее, почти черное бархатное платье длиной чуть выше колена и правда очень идет ей. Подол оторочен широкой полоской белого кружева, такое же кружево идет по канту рукава чуть пониже локтя, а отложной белоснежный воротничок и вырез-капелька на спине придают образу некой нежной завершенности.

– Если ты победишь в Играх, как думаешь, твой стилист сошьет тебе что-то подобное?

– Сошьет, конечно. Но для этого надо победить, а… Я не самый везучий человек на свете, увы. Я, конечно, не стану опускать руки, но все вы видели Диаманда, у которого десять баллов за выступление, и почти половину трибутов с девятками… А у меня один из худших баллов, так что я даже не уверена, что понравлюсь кому-то из спонсоров. Давайте будем объективны, мой шанс вернуться – всего один к двадцати четырем.

– Но есть ведь что-то, что заставляет тебя бороться?

– Конечно. Это мои родные и близкие. Они очень любят меня, я знаю, и сейчас, наверное, с ума сходят… И я бы хотела сказать им, что у меня все хорошо. И что даже если я не вернусь, я все равно буду… с ними рядом. – На глазах Айвори выступают слезы, но она, упрямо мотнув головой и закусив губу, смотрит на ведущую: – Прошу прощения. Я очень часто плачу, иногда даже без повода, так что не стоит…

– Ну что ты, все в порядке. Давай поговорим о тебе? Уверена, многим бы хотелось узнать, кто такая Айвори Ферфакс!

– На самом деле, она обычная девчонка из Дистрикта-5. Ничего сверхъестественного.

– А как она проводит свободное время?

– Ну… Меня увлекает музыка, художественная литература… В общем-то, искусство в любых его проявлениях. А еще я люблю танцевать.

– Танцевать? А нам не исполнишь что-нибудь? Ну же, я вижу, ты хочешь!..

– Ну, я… Я привыкла танцевать в паре.

– Скажу тебе по секрету, наш Бахус превосходно танцует! Эй, Бахус, ну где ты там? Составь девушке компанию, у нас осталось мало времени! Включите музыку!

И Бахус Дисчерт тут же выходит из-за кулис, чтобы закружить Айвори из Дистрикта-5 в вальсе, а затем галантно проводить девушку на ее место.

– Это была очаровательная и ранимая Айвори Ферфакс, дамы и господа! Пожелаем ей удачи и поприветствуем ее земляка! Тимис Кардью! Тимис, здравствуй!

– Добрый вечер. – Голос у Тимиса звучный, но взволнованный. Юноша поправляет ворот небесно-голубой рубашки, строго застегнутой на все пуговицы, и склоняет голову набок.

– Тимис, скажи, ты всегда такой серьезный?

– Это тебя очки на такие мысли наводят? – усмехается он. – Я могу их снять, но тогда вы все превратитесь для меня в расплывчатые пятна. – Тимис старается говорить раскованно, но от волнения его речь звучит излишне громко и быстро: иногда юноша не проговаривает окончания длинных слов. А его сопровождающая из зрительного зала активно жестикулирует и пытается что-то сказать – очевидно, она весь вчерашний день боролась с этим. Но за день такое не искоренить, как бы она ни старалась – человек, который нервничает, всегда будет говорить сбивчиво. Однако это не мешает Тимису выглядеть обаятельно и легко отвечать на вопросы ведущей.

– У тебя девятка за выступление перед распорядителями, – замечает Грация, закинув ногу на ногу. – Это серьезная заявка на победу! Планируешь безжалостно рвать глотки соперникам?

– Ну, не то чтобы рвать глотки, но умирать я не собираюсь точно.

– У тебя уже есть план, как вернуться домой?

– Конечно!

– Но ты, как и все, кто сидел в этом кресле до тебя, нам его не расскажешь?

– Я могу сказать, что на арене всегда происходит примерно одно и то же. Резня у Рога изобилия, переродки, стихийные бедствия, потом профи выходят на охоту, трибуты начинают терять контроль над собой, всеми движет инстинкт самосохранения… Система всегда одна, и я считаю, что ее можно обойти, – пожимает плечами Тимис. Лисса Голдман скрипит зубами: что о себе возомнил этот выскочка?! Из года в год она старается сделать Голодные Игры захватывающим и незабываемым зрелищем, а потом появляется какой-то умник из Пятого и говорит, что на арене всегда происходит одно и то же? Ну что ж, она найдет способ сделать так, чтобы Тимис Кардью поплатился за свои слова. Хочет обойти систему? Что ж, пусть попробует. От злости у Лиссы даже мутнеет в глазах, и оставшееся интервью с Пятым проходит для нее словно в тумане. В себя госпожа Голдман приходит лишь тогда, когда со сцены звучит имя Шейди Уильямс. И ее стилист, очевидно, решил продолжить начатую во время Церемонии открытия военную тематику. И если тогда трибуты Шестого были одеты в камуфляжные костюмы, то теперь на Шейди черный пиджак, выполненный в стиле военного обмундирования. Приталенный, с золотыми пуговицами и золотыми же эполетами. Необычно смотрится в сочетании с ним пышная юбка из множества слоев черной органзы, едва открывающая колени, и того же цвета туфли на высокой шпильке.

– Привет, Грация, – кивает Шейди, усаживаясь напротив нее. Она держится уверенно, отмечает про себя Лисса, но чувствует ли себя так же? Грация задает ей пару дежурных вопросов о семье и доме, а затем осторожно затрагивает тему, которая интересует, наверное, всех присутствующих:

– Должно быть, момент, когда ты узнала, что твой молодой человек Дэш стал трибутом, был просто ужасным… Расскажи, как это было.

– Мы стояли рядом, когда озвучивали результаты голосования, и после того, как назвали мое имя, он просто подорвался с места и в один миг куда-то исчез. Я не знаю, что происходило дальше, но церемонию приостановили на какое-то время, а затем мэр снова огласил мое имя и имя Дэша, вот и все.

– Думаешь, Дэш вызвался добровольцем?

– Возможно, он хотел, но всем известны правила Квартальной Бойни: трибута должны выбрать жители дистрикта. Так что Дэш и был тем, за кого проголосовало большинство.

Чушь, думает Лисса. Шейди просто выкручивается, причем весьма умело, выгораживая и Дэша, и мэра собственного дистрикта, но даже если нагрянуть в Шестой с проверкой, все результаты голосования там уже подтасованы: каждый житель давно написал на новой карточке «Дэш Кахейл» вместо имени счастливчика, за которого тот вызвался добровольцем. Правду уже не узнать, но зрители охотно верят душещипательной истории Шейди Уильямс, а Лиссе, по сути, нет до этого дела: влюбленные на арене лишь разогреют интерес толпы.

– Скажи, Шейди, а ты не боишься, что жажда жизни окажется в Дэше сильнее, чем любовь, и он… предаст тебя?

И бровью не поведя, девушка уверенно отвечает:

– Нет.

– На твоем месте я бы не была так уверена в этом – арена меняет людей, и это уже не раз было доказано… Но как знаешь. А что вы будете делать, если останетесь на арене вдвоем?

– Надеяться на милость Капитолия. У двадцать пятых Голодных Игр особые правила о выборе трибутов – может, введут и поправку насчет победителя? В любом случае, пока рано загадывать. Арена покажет, что будет дальше.

– Что ж, ты права. И я желаю тебе удачи. Итак, дамы и господа, это была Шейди Уильямс, а теперь встречайте ее возлюбленного! Дэш Кахейл!

Дэш, черноволосый с проседью молодой человек, одетый в черные брюки с лампасами и такой же мундир, как и Шейди, сдержанно приветствует публику взмахом руки и садится напротив Грации.

– Дэш, и все-таки расскажи, как это было! – тут же начинает она, получив замечание от Урсулы: «Слишком бесцеремонно». И Грации приходится добавить: – Итак, ты узнал, что Шейди выбрали трибутом… Куда ты пропал после этого?

– Если честно, я и в самом деле пытался договориться с мэром насчет того, чтобы назвали меня, чье бы имя ни было вписано в карточку. Но я потерпел поражение: меня выставили вон и сказали, что трибутом станет тот, за кого проголосовало большинство. И вот я здесь, – разводит руками Дэш.

– И ты собираешься защищать Шейди до последней капли крови?

– Именно. Хотя мы все же верим в милость Капитолия. В то, что нам позволят вернуться вместе.

– Что ж, твоя затея благородна, но… Тебе не кажется, что это слишком рискованно? Подумай, жизнь одна, а девушек на свете много, и после твоей победы в Играх любая захочет быть с тобой… – кокетливо подмигнув, щебечет Грация.

Нахмурив брови, Лисса спешно настраивает свой наушник так, чтобы Грация могла слышать ее, и гневно шипит:

– Что ты мелешь? Даже не смей думать о том, чтобы флиртовать с трибутами!

Грация удивленно округляет глаза, но делает вид, что внимательно слушает Дэша, убежденно говорящего о том, что он всегда будет предан Шейди.

«Лисса, успокойтесь, – оживляется Урсула. – Ничего криминального не произошло. Грация, вспомни, что я говорила. Репортер должен быть беспристрастным. Не навязывай трибутам свое мнение».

И когда Дэш замолкает, Грация серьезно смотрит на него и говорит:

– Знаешь, Дэш, я восхищаюсь тобой. – Она склоняет голову в напудренном сиреневом парике и сжимает его смуглую руку в своих тонких ладонях. – Ты – образец невероятной силы духа, верности и благородства, настоящий мужчина. Так давайте же поприветствуем Дэша еще раз, друзья мои, и пожелаем ему преуспеть в его намерениях! Громче, он этого заслужил!

И пока Дэш Кахейл тонет в аплодисментах, Лисса Голдман сурово смотрит на дочь. Вот то-то же, а то ишь, глазки она строит. Еще влюбленной ведущей ей на Играх не хватает.

Комментарий к XIV

* Феронье́рка – женское украшение в виде обруча, ленты или цепочки с драгоценным камнем, жемчужиной или розеткой из камней, надеваемое на голову и спускающееся на лоб.

Грация Голдман – персонаж, придуманный Застенчивым Автором в далеком 2013 году для фанфика “Еще одни Игры” (https://ficbook.net/readfic/658510). Создавая Меркурия Голдмана и выдавая за него замуж Лиссу Картер в “Забытых”, я напрочь забыла о существовании Грации, а потом, осознав, что она носит фамилию Голдманов, единогласно с Застенчивым Автором пришла к выводу: “дочь”. (Маленькие ненужности).

Глава вышла… э… большеватой, мягко говоря, и интервью со всеми трибутами сюда, ясное дело, не влезли. Так что вот так вот.

У автора приступ мимимишности, так что давайте я просто скажу, что люблю вас, мои кексики :3

О.о

========== XV ==========

– Дамы и господа, – неутомимо щебечет Грация, проводив Дэша Кахейла взглядом. – Ровно половина трибутов уже рассказала о себе – совсем скоро нам придется проститься… Но еще двенадцать замечательных молодых людей с нетерпением ждут своей очереди, чтобы познакомиться с нами, и чтобы не томить ни их, ни вас, я хочу пригласить на эту сцену… Сиену Роджерс! Сиена, детка, присаживайся… Здравствуй!

– А? – Сиена словно задремала в ожидании, а голос ведущей вывел ее из транса. – А, да, привет, Грация, – рассеянно говорит она, откинувшись на подлокотник. – Прости, я немного задумалась…

– Понимаю, – улыбается Грация. – Такой волнительный момент… Расскажи, ты готова к арене?

Сиена расправляет широкий подол приталенного платья в черно-красную клетку, одергивает укороченную кожаную куртку с шипами на воротнике и, закинув ногу на ногу, отвечает:

– Не уверена, что можно подготовиться к тому, о чем ты ничего не знаешь. Могу сказать одно: я пыталась выучиться вещам, которые могут там пригодиться.

– И это похвально. А чем еще ты занималась в Капитолии, кроме подготовки к Играм?

– Честно? Я… – Сиена вдруг смущается. – А могу я попросить встать мою сопровождающую Лахесис?

Зал аплодирует в знак поддержки, и камеры устремляются к куратору Дистрикта-7. Лахесис, улыбаясь, рассылает зрителям воздушние поцелуи и машет ручкой, и Лисса замечает на ее лице и руках причудливые коричневатые узоры. Грация вопросительно смотрит на Сиену, и та поясняет:

– Я расписала кожу Лахесис этими узорами. Ну, сама. Раньше и у меня такие рисунки были на теле, но стилист заставил смыть… А вот Лахесис они пришлись по душе.

– Ох, и ничего себе! – восхищается Грация. – Да ты прирожденный художник, визажист и… Это потрясающе!

– Спасибо, – смущенно улыбается Сиена. – Я очень люблю рисовать. А эти рисунки выполнены хной – природным красителем. Они совершенно безвредны для кожи, а в скором времени смоются, и тогда можно будет нанести другой узор.

– Ах, как не вовремя я узнала о твоем таланте! – сокрушается Грация. – А не то непременно попросила бы тебя и мне что-нибудь нарисовать…

– Ну, если мне удастся вернуться с арены…

– Ох, обещаю, я буду болеть за тебя! И многие присутствующие, я думаю, тоже, правда ведь?

Публика взрывается очередной порцией одобрительных оваций, а Грация вновь обращается к Сиене:

– У тебя очень интересный образ. Такой непохожий на других, дерзкий, кричащий… И этот дымчатый макияж… Восторг!

– Честно говоря, мой стилист, разрабатывая это платье, прислушивался к моему мнению, так что это платье очень близко мне по характеру. А макияж… Я привыкла подводить глаза подобным образом у себя дома. Как я поняла, в Капитолии так не принято, но Барбату понравилось, как я крашусь, так что он даже просил меня научить этому девочек из группы подготовки, – смеется Сиена. – Но поскольку это сценический макияж, они его чуть приукрасили.

– Значит, вы со стилистом нашли общий язык? Тебе очень повезло с трибутом, Барбат! – обращается Грация к стилисту, сидящему на почетном месте в зрительном зале, и молодой человек с длинными темными волосами приветственно кивает, пригладив аккуратную бородку. Сиена довольно улыбается, и весь ее внешний вид говорит о том, что образ милой и нежной девочки она отвергла бы на корню, несмотря на то, что к параду ее нарядили древесной нимфой. А вот кожаная куртка с заклепками и черные босоножки на широком каблуке – точное попадание в характер. Да, Барбат молодец – хотя о чем говорить, он один из самых противоречивых дизайнеров Капитолия, так что они с Сиеной нашли друг друга. – Сиена, а скажи, – тем временем продолжает интервью Грация, окинув взглядом ее сильно начесанные пряди цвета солнца, – куда подевались твои яркие рыжие волосы?

– Барбат решил, что блондинкой мне будет лучше, – поясняет девушка. – А я не против: люблю эксперименты с волосами. Если помнишь, на Церемонии открытия они вообще были зелеными от лака.

– И то верно. Может, в случае твоей победы нам доведется увидеть еще какой-нибудь экстремальный цвет?

– Было бы неплохо, – смеется Сиена.

– Тогда мы все желаем тебе удачи! Друзья, с нами была яркая и творческая Сиена Роджерс! Может, хочешь сказать что-то перед тем, как я позову другого трибута?

– М-м-м… Пожалуй. Хочу сказать, что у вас тут, в Капитолии, варят потрясающий кофе!

Зрители смеются, а Сиена возвращается на свое место с чувством выполненного долга. Грация вызывает на сцену ее земляка Тита Лоумена.

– Привет, Тит, – радушно здоровается ведущая. – Ты такой молчаливый и серьезный… Как настроение?

– З-з-здравствуй, Грац-ци-ия, – безэмоционально говорит трибут, одетый в простые светлые джинсы и мешковатый темно-зеленый свитер. – Н-настроение нормальное…

На пару мгновений в зале повисает неловкая пауза: Тит неразговорчив, к тому же, как оказалось, сильно заикается, и Грации приходится выкручиваться и засыпать его вопросами:

– Настроен на победу?

– Б-было бы неплохо.

– А ради чего ты хочешь победить? Быть может, слава? Любовь девушек? Или деньги? Победитель будет обеспечен на всю оставшуюся жизнь!

– Да, э-это бы не п-помешало.

Грация натянуто улыбается: видно, что она нервничает и не знает, как разговорить столь немногословного трибута. Что ж, девочка, готовься, думает Лисса. На будущий год почти все участники окажутся такими же молчаливыми и зажатыми, и большинству из них будет всего по двенадцать-тринадцать лет. Это в этом году трибуты ведут себя довольно раскованно и всеми силами стараются привлечь внимание спонсоров и простых зрителей – лишь потому, что заранее знали, что их ждет. Лишь потому, что успели подготовиться.

Урсула Фрай молчит, не собираясь подсказывать Грации, но та умудряется наконец нащупать нужный рычаг.

– А скажи, Тит, у тебя есть какой-то план? – спрашивает она. – Что вообще должен делать трибут, чтобы выжить?

– Н-на-а самом деле т-т-тут очень с-сложная с-с-система, – отвечает юноша, на мгновение задумавшись. – Я в-внимательно изучил все п-предыдущие се-с-сезоны, а несколько раз делал с-ставки п-перед началом Голодных И-игр. Н-ну, вернее, предположения, к-кто победит. У-угадывал. Но до-олжен ссказать, здесь нет определенных законов, п-поскольку фактор вне-запности ч-часто выводит из строя с-сильных игроков. Я умею н-наблюдать и выявлять с-слабые и сильные с-с-стороны своих с-соперников, и из этого можно п-предполагать, к-как их обхитрить… Н-но обхитрить а-арену я не с-смогу.

Судя по лицам присутствующих, слушать заикающуюся речь Тита им непросто, но, по счастью для самого Лоумена, он говорит интересные вещи, полезные в том числе и для капитолийцев, которые хотят поучаствовать в тотализаторе, так что зал слушает его, затаив дыхание.

– Это очень интересно! – восклицает Грация. – Значит, раз у тебя есть опыт с угадыванием победителей предыдущих лет, ты можешь сделать ставку и теперь?

– Н-нет.

Грация хмурится.

– Ну что ж… А что ты думаешь о союзах? Союзники помогают одержать победу или становятся обузой на пути к ней?

– И-иногда союзы – это х-хорошо. Н-но я о-одиночка.

– Каждый сам за себя? Понимаю. Знаешь, мне кажется, у такого вдумчивого юноши, как ты, есть все шансы победить…

Тит нервно проводит рукой по темно-русым волосам, щедро сбрызнутым лаком, но ничего не отвечает. Грация еще немного спрашивает его о том, почему он так интересуется Голодными Играми, затем задает пару дежурных вопросов о том, кто ждет Тита в Дистрикте-7, но много рассказать Лоумен не успевает: время подходит к концу.

– Согласитесь, Тит – необычный трибут, – обращается Грация к публике. – Выстраивает теории о выживании, изучает записи предыдущих Игр, но при этом убежден, что не все на арене будет зависеть от его действий. Уже завтра мы сможем выяснить, прав ли он, а пока давайте познакомимся с Орой Борегард из Дистрикта-8!

Субтильная Ора с веснушками на носу легко поднимается с места и тут же встречает бурные овации в свою честь. Конечно: для такой миниатюрной девушки у нее очень высокий балл за выступление перед распорядителями, а стилист подобрал ей простое, но в то же время приковывающее взгляд платье. Ярко-пурпурное, свободного кроя, сшитое из нежнейшего шелка и подпоясанное на талии красной лентой, оно струится до самого пола мягкими складками, а из-под разреза, тянущегося вдоль левой ноги прямо от пояса, виднеется нижняя юбка, красная, словно кровь. Длинные рукава стянуты на запястьях резинкой и приспущены так, что плечи Оры обнажены, и по ним, завитые умелыми руками мастера, спадают огненно-рыжие локоны.

– Ора, здравствуй! – восклицает Грация, когда девушка, подобрав юбку, усаживается напротив нее. – Ты такая… яркая! Мне нравится!

– Спасибо, – смущенно улыбается Ора. Голос у нее зычный, громкий, с легкой гнусавостью.

– А знаешь, что меня больше всего удивляет? – продолжает Грация. – Ты, такая худенькая и маленькая, получила целых девять баллов за показ! Расскажи, у тебя есть какой-то секрет?

– Секрета нет – я просто не собираюсь сдаваться. На кону стоит моя жизнь, и просто так никто у меня ее не отнимет.

– Значит, намереваешься победить?

– Конечно!

– А что, если не секрет, собираешься делать, чтобы добиться победы?

– Все. Добуду оружие, стану охотиться, любыми средствами буду пытаться выжить и вернуться домой.

– И не побоишься убивать?

– Не побоюсь. Наверное, это звучит жестоко, но остальные трибуты для меня ничего не значат. Я их не знаю, а они стоят между мной и моей жизнью, и моя жизнь для меня важнее.

– Какая ярая воля к победе. Что же ждет тебя дома, раз ты так стремишься туда вернуться?

– А что, желания сохранить жизнь уже недостаточно? Ну хорошо, меня ждет мужчина. – Ора чуть хмурится и, чуть отведя от лица микрофон, добавляет: «Обещал ждать». Лисса разбирает ее слова по губам, а вот публике они не слышны: видимо, Ора совсем не хочет, чтобы кто-то знал о ее сомнениях… и чтобы ее мужчина узнал о них по телевизору. Кажется, девушка его опасается.

– Мужчина? – тем временем заинтригованно переспрашивает Грация. – А ты можешь рассказать нам о нем?

– Не думаю, что это необходимо. Мы уже довольно давно вместе, и я люблю его – чего еще надо? Я верю, что он будет ждать меня… до конца.

– Ох, это так романтично! – потирает ладошки Грация. Лисса кривится: она не любит подобные слезливые истории, к тому же, порою они скрывают за собой совсем не то, что кажется на первый взгляд. Но капитолийцы в восторге от любовных драм, так что Грация уверенно давит на жалость публики, чтобы привлечь внимание к Оре – да и сама при этом наверняка получает удовольствие. – А кто-то кроме него ждет твоего возвращения? Родители, быть может?

– Отца у меня нет, а мать уже не один год делает вид, будто не знает меня. Она даже проститься со мной не пришла в день Жатвы. Не знаю, изменится ли что-то, если я вернусь живой… – Ора пожимает плечами, и по тону ее голоса сложно понять, огорчена она этим или нет.

– Ничего себе, у тебя такая суровая мама? За что она так с тобой?!

– Мы повздорили из-за того, что она не приняла моего мужчину. Впрочем, я не очень хочу об этом говорить, – опомнившись, вздрагивает Ора.

– Понимаю… – кивает Грация, и в ее голосе Лисса слышит укор, обращенный, пожалуй, не столько к матери Оры, сколько к собственной. «Мы с тобой еще дома поговорим», – думает госпожа Голдман. Ора Борегард теребит тонкими длинными пальцами изящное колье на своей шее и уводит Грацию от темы семьи. Они обсуждают Капитолий, и Ора делает пару беспардонных замечаний о столичной моде, но в целом остается равнодушной. Грация спрашивает, в чем ее преимущество, и из этого, в отличие от своих уже выступивших соперников. Ора не собирается делать тайны.

– Ты уже заметила, что я кажусь довольно хрупкой, – поясняет она, – и одолеть тренированного парня в равном бою у меня шансов нет. Но дело в том, что в стрессовой ситуации я превращаюсь в тайфун. Если у меня не будет оружия, в ход пойдут зубы, ногти, подручные средства – что угодно, лишь бы спасти свою жизнь. Я привыкла отстаивать свои права, бороться… А еще я уповаю на удачу.

– Обычно она на твоей стороне?

– Сплюнь, чтобы не сглазить! – смеется Ора.

– Вы знаете, у этой девочки такая бешеная энергетика – я прямо чувствую ее жажду жизни, а вы? – улыбается Грация, обращаясь к зрителям, и те одобрительно шумят, выкрикивая имя Оры. – Итак, с нами была импульсивная Ора Борегард из Дистрикта-8, а теперь я позову на сцену ее земляка! Хион Вагнер, дамы и господа!

Хион, одетый в черные джинсы и распахнутую клетчатую рубашку поверх белой футболки с принтом, усаживается на диван и озадаченно осматривается, выгибая белесые брови.

– Добрый вечер, Хион, – приветствует его Грация, и Вагнер, удивительно хорошо пародируя особо манерных капитолийцев, отзывается, комично махнув ручкой:

– Здрас-сте!

Он выжидательно смотрит на Грацию, улыбаясь полувосторженно-полубезумно, а его правая кисть после приветственного жеста так и замерла согнутой в запястье, с оттопыренным мизинчиком, и напоминает куриную лапку.

– Хион, не смотри на меня так, – смеется ведущая.

– А что, тебя это смущает? Я кажусь пугающим? – Он опускает руку на подлокотник и перестает растягивать губы в улыбке.

– Немного. Так куда лучше. Знаешь, а у тебя невероятной красоты глаза!

– Глаза? Где?! – Хион испуганно поднимает брови, и зрачок на его бледно-зеленой радужке сужается так, что на мгновение Лиссе становится жутко.

– Ты так и будешь дурачиться? Я думала, мы с тобой серьезно поговорим, как взрослые люди, а ты…

– Что поделать, я бестолковый болван, – пожимает плечами Восьмой.

– Да ни за что не поверю!

– Как хочешь. Но вообще-то, дорогуша, – Хион вдруг опять делает жеманное капитолийское лицо и «куриную лапку» из руки, чем вызывает у публики приступ хохота, – я не об этом пришел говорить. Ты уже оценила мою прическу? – он указывает на свой вечный вихор, аккуратно уложенный при помощи геля для волос и сегодня выкрашенный синей краской. – Я похож на капитолийца?

– Твои волосы изумительны! – смеется Грация. – Позволь, я потрогаю… – И когда ведущая тонкими пальцами легонько касается его волос, Хион на мгновение высовывает язык, подражая довольному псу, которого треплют за ухом. А потом, вмиг посерьезнев и выпрямившись, говорит:

– Так, давай вести себя как взрослые люди! О чем ты там хотела меня спросить?..

– О, на самом деле, нас всех мучит вопрос о твоей оценке. У тебя неплохой балл, но среди юношей самый низкий. С чем это связано?

– Видишь ли, Грация… Видимо, распорядителям не понравилось, как я пою.

– Ты пел во время индивидуальной аттестации?! – всплеснув руками, переспрашивает Грация.

– Ну да.

– Вечно распорядителям достается самое интересное! А нам споешь?

– Ой, ну я даже не зна-аю… – принимается жеманничать Хион. – Ну нет, – пародируя капитолийский акцент и заламывая руки, отнекивается он. – Ну нет же… Ай, ну ладно, уговорили! – и юноша под аплодисменты затягивает популярный в Капитолии мотив. Голос у него высокий, поет он чисто – ничем не хуже девушки, исполняющей эту песню в столице, и когда Хион замолкает, Грация говорит, что такое пение достойно лучшей оценки, чем шесть, даже несмотря на то, что на показательном выступлении от трибутов требуется демонстрация навыков выживания. Хион пожимает плечами и возвращается на место вмиг погрустневшим: кажется, песня выжала из него последние силы, и теперь он задумчиво наблюдает за вышедшей на середину сцены Анемону Клири, а кое-кто из распорядителей пренебрежительно замечает:

– У нас тут как будто не Игры, а конкурс талантов. Поют они, танцуют, татуировки сопровождающим делают… Может, кто стихи почитает?

– Ну, ребят можно понять, – парирует Меркурий. – Все, что бы они ни показали сейчас, должно в конечном итоге привлечь спонсоров, а что, как ни искусство, может прийтись по душе утонченной капитолийской публике?

Анемона Клири, правда, об искусстве не говорит. Она лишь кружится на месте по просьбе Грации, попросившей получше рассмотреть ее платье, длинное, приталенное и сшитое из ткани, прозрачной на рукавах и у груди и плавно перетекающей в белый у подола. Все оно сплошь изрисовано тонкими черными веточками. При определенном освещении они бликуют густым и глубоким зеленым цветом и оплетают руки, плечи и грудь Моны так, что кажется, в этих местах платье состоит из них одних, обтекающих обнаженные участки кожи. И пока Анемона вращается, шифоновый подол платья, жемчужно-белый, опадает красивыми воланами, приоткрывая босоножки, также напоминающие замысловатые узоры из веточек.

– Твой стилист – кудесник, – в восторге заверяет Грация, когда Мона наконец садится рядом с ней, поправляя «древесную» тиару на голове.

– Спасибо, думаю, Илларии приятно будет слышать такую похвалу в свой адрес, – тщательно подбирая слова, отвечает Анемона. Она слегка картавит, но видно, что над ее речью в Капитолии поработал профессионал: огрехов почти не заметно.

– Ты такая серьезная, Мона… В чем дело?

– Просто не вижу поводов для веселья. Завтра начнется Бойня, и чтобы пережить ее, нужно быть очень сосредоточенной.

Что-что, а это у нее получается превосходно, и макияж с черными разветлвяющимися стрелками до самых висков и волосы, собранные на затылке в ажурный цветок, лишь придают образу строгости. Анемона перестает выглядеть излишне серьезной лишь тогда, когда бросает кокетливые взгляды в зрительный зал: часть четко продуманного плана по привлечению спонсоров. Ей не нравится быть на публике, говорить с Грацией, понимать, что на нее смотрит весь Панем. И если Хион Вагнер кривлялся от души, словно получая заряд энергии от зрителей и отдавая его назад, то Анемона словно теряет силы с каждой прошедшей минутой, хотя продолжает дежурно улыбаться. Она предельно вежлива, на вопросы Грации отвечает без шуток и увиливаний, но все, что она говорит, кажется Лиссе ненастоящим. Фантик, оболочка, призванная скрыть настоящую Анемону: слишком много слов, и все они не дают узнать о ней ровным счетом ничего. Хитрая девушка, не исключено, что на арене она будет строить козни своим соперникам. А может, Лисса просто стала мнительной с возрастом… Однако вскоре Артемида шепчет ей на ухо: «Какая неприятная она, эта Анемона», и все становится на свои места.

– Приятная-неприятная, а публику покорила, – возражает Эрот Хоффман, приглядываясь к девушке. – У нее хорошие шансы. Да и никто не говорил, что Игры выигрывают только приятные трибуты.

– Я просто даже не понимаю, чем она вызывает такую бурную любовь. Она даже ничего толком не рассказала о себе, так, постреляла глазками, и они все расплылись в обожании! – злится Артемида.

– Я бы сказала, что ты просто завидуешь, если бы не была согласна с тобой, – кивает Лисса. – И если бы Анемона не была трибутом.

Да, если у Моны Клири и есть какие-то особые чары, то на главного распорядителя Голодных Игр они точно не действуют, а потому отношение к ней Лиссы будет такое же, как и к остальным.

Земляк Анемоны, лопоухий Аир Финкл, одет в серую футболку, поверх которой небрежно наброшен твидовый пиджак цвета хаки. Он смеется и лукаво подмигивает обоими глазами, словно семафор.

– Ты такой жизнерадостный, – замечает Грация, беседуя с ним, и Аир, разведя руками, поясняет:

– Логично, что я радусь, пока жив.

– Что ж, пожалуй, ты и прав. Боишься перед Играми?

– Да нет, – расслабленно отвечает Аир, вальяжно откинувшись на спинку дивана. Он старается казаться беспечным, но скрыть волнения ему все равно не удается: бегающие глаза выдают. Финкл ерошит пальцами волосы, тщательно уложенные стилистом, и те вмиг рассыпаются непослушними вихрами. – Чего бояться, Игры-то еще не начались.

– А когда начнутся?

– Но они же не начались, – фыркнув, упрямо возражает Аир. – Что ты все заладила? Вас в Капитолии учат, что ли, такими назойливыми быть? – посмеивается он. – Сперва сопровождающая над ухом зудела, а теперь и ты…

– А что говорила тебе сопровождающая?

– «Будь серьезным, Аир Финкл! Квартальная Бойня – это тебе не игрушки, Аир Финкл!» – передразнивает он.

– А ты не привык, чтобы тебя допекали?

– Именно! Обычно это меня называют несносным.

Грация смеется:

– Что ж, сегодня несносной придется побыть мне, потому что я собираючь задать тебе еще немало вопросов. Готов?

– Да задавай, что уж там, – махнув рукой, отзывается Аир, и Грация принимается расспрашивать его о семье. Оказывается, у Финкла есть девушка, и она, по его собственным словам, «самая красивая и самая вредная девчонка в дистрикте». Сказав это, Аир даже показал на камеру язык – видимо, чтобы девушка увидела. Совершенно ребяческий жест, да Аир и сам ведет себя как четырнадцатилетний мальчишка. Он становится серьезным только тогда, когда делится воспоминаниями о своей младшей сестренке и говорит, что скучает по ней – но затем снова начинает кривляться, чтобы Роззи – так зовут девочку – не расстраивалась.