Текст книги "Свет всему свету"
Автор книги: Иван Сотников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)
глава четвертая
ЗА ЛИНИЕЙ ФРОНТА
1
Из окон королевского дворца виден чуть не весь миллионный город. Миклош Хорти мучительно долго не сводил с него глаз. Все казалось ему серым и тусклым.
Даже парламент, воткнувший в небо шпили своих башен. Низкие облака спускались чуть не к самому куполу, вздымавшемуся над залом заседаний палаты депутатов.
Может, заручиться решением палаты? И тут же усмехнулся: ее решением! Как и всегда, решать будет сам. Он, никогда не связывая себе рук, связывал их всем остальным.
Еще молодым морским офицером он на всю жизнь поверил Ницше. Великие люди – вот цель истории. Что ему массы и их жалкие апостолы! Сам он чтит лишь высшую касту, ее власть, ее славу. Главное – он сам, и какое ему дело до всех остальных. Власть! Разве есть большее наслаждение в жизни! Сколько он помнит себя за три четверти века, он никогда не поступался своей властью.
Было, он признавал лишь Франца Иосифа. Все остальное трепетало перед ним, Миклошем Хорти, флигель-адъютантом императора. После смерти императора, подавив восстание в Катарро, он впервые познал оргию власти. А получив командование над контрреволюционной венгерской армией, нетерпеливо ждал своего «восемнадцатого брюмера». Его час пробил в девятнадцатом году. Заняв Будапешт, он обрушил на город кровавый террор. После этого уже ничего не стоило стать регентом. С тех пор Хорти мнил себя «сверхчеловеком», которому все позволено. Он завоевал власть, какой никто не знал в Венгрии. И вот всему конец.
С Карпат тучей нависает Четвертый Украинский. Из Румынии грозно надвигаются дивизии Малиновского. Через Болгарию и Югославию Толбухин с юга обходит Венгрию. Пали первые венгерские города, русские устремились к Тиссе.
Выход один – порвать с фюрером. Пробовал было связаться с англо-саксами. В их ставку под Неаполем еще в сентябре посылал своего генерала Надаи. Ничего не вышло. Им не успеть – ни из Италии, ни из Греции.
Значит, с русскими. Главное – сохранить власть. Другие жертвы ему не страшны. Не стали же русские оккупировать Финляндию. Даже Маннергейм удержался. Правда, Румынию они оккупировали. Но Михая не тронули. Почему бы русским не сохранить и Хорти? Но фюрер! Он не потерпит потери последнего союзника.
Хотел того Хорти или не хотел, пришлось послать делегацию в Москву. Что ж, он подобрал в нее надежных людей – граф, жандарм, дипломат.
Переговоры начались 1 октября. Хорти особо настаивал на главном: прекращение военных действий, участие англичан и американцев в оккупации Венгрии, беспрепятственный отход немцев. С немцами он ссориться не хотел. Но у Москвы свои требования: гарантируя независимость Венгрии, она настаивает на немедленном повороте венгерского оружия против немецких войск.
Пришлось согласиться. Делегация уже возвратилась из Москвы. Остается осуществить предварительную договоренность с русскими. Для этого нужно открыть им фронт и объявить войну Германии. Но у него нет сил ни уступить русским, ни остаться с Гитлером. Его страшит стихия масс. Где же тогда выход?
Ему казалось, выход подскажут другие – нет, не парламент, а хотя бы коронный совет. И не затем, чтобы считаться с другими, а для того, чтобы переложить на них всю ответственность. Решать же все равно он будет сам. Только сам!
2
Коронный совет был собран в резиденции Хорти, Министры и генералы чинно уселись за тяжелый старинный стол. Живописные, с пышной позолотой плафоны создавали иллюзию разверзшихся сводов.
Лица у всех натянуты, насторожены. Строго почтительные взгляды присутствующих устремлены на регента. Все на нем гладко отутюжено, костюм в полном порядке. Но ему недостает душевной собранности, сосредоточенности, веры в себя. Они привыкли, что он всегда и всем повелевает. Сегодня он явно растерян. И каждый из присутствующих тоже растерян. Ураган событий никого не оставляет равнодушным. Пали Румыния и Болгария. Капитулировала Италия. Сложила оружие Финляндия. Из сателлитов фюрера держится лишь Венгрия. Зачем их сегодня собрал Хорти? Ни начальник генерального штаба Вереш, ни министры, ни сам премьер Лакатош – никто точно не знает, что же предпримет их регент, их бог и демон Миклош Хорти.
Но, едва заговорил он, все вздрогнули, как-то сжались, упрятав головы в плечи. Что он говорит такое? Крах Германии неизбежен. Выход один – просить перемирия. Он, Хорти, располагает сведениями, что условия капитуляции будут приемлемыми. Вместе с русскими или сразу же вслед за ними придут англичане и американцы. Главное – избежать немецких репрессалий. Придется быть готовыми к жестокому насилию. Просто так немцы не отдадут Венгрии.
Министры заерзали в креслах. Ясно, напрашивался вывод – противопоставить силу насилию, оградить правительство, столицу от неизбежных репрессалий. Но регент ни слова не сказал об этом. Как же он думает капитулировать? Уж не жертвует ли он их головами, сохраняя одну свою? Нет, они связаны одним концом, и не избежать им ответственности за содеянное, если у них не станет власти. Но как удержать и уберечь эту власть, если русские пушки уже гремят на земле Венгрии, а эсэсовцы с пистолетом у виска стоят в Будапеште? Истинно чертов круг, и им надо разорвать его сегодня же, чтобы в этот суровый час остаться в выигрыше.
Хорти сел, угрюмо уставившись на министров. Вереша слушал рассеяно. Венгерские армии отошли за Тиссу и Бодрог. Их положение катастрофично. Была попытка часть сил отозвать в Будапешт – Фриснер воспротивился. А сегодня утром начальник генерального штаба фюрера Гудериан прислал ультиматум. Требует в течение двенадцати часов передать немцам командование над венгерскими частями.
Премьер-министр Лакатош говорил нудно и бессвязно. Дебрецен зажат в тиски. Подойдут русские к Будапешту – будет все проиграно. Поэтому хорошо бы запросить мнение палаты депутатов и верхней палаты. Хотя немцы обо всем уже поставлены в известность, но лучше спросить и их.
Ясно, он снимал ответственность с правительства за разрыв с Германией.
Опять заговорил Хорти. Немцы разграбили Венгрию. Им отдано все, что требовали. Отступая, они опустошают венгерские города и села, забирают ценности, взрывают здания, предприятия. Так поступают лишь злодеи, а не партнеры.
Члены совета изумлены. Что говорит их регент!. А сколько он сам пролил венгерской крови? На Дону загубил целую венгерскую армию. Шестьсот тысяч солдат отдал Гитлеру. А в Будапеште у него нет и дивизии, чтоб защитить столицу. Правда, каждый из них тоже причастен к этому. Сейчас поздно обвинять друг друга, нужно действовать, не подставляя своих голов. Ах, Хорти не хочет нанести немцам удар в спину. Тогда на что же он рассчитывает? И чего хочет от коронного совета?
Салаши глядел на них и в душе посмеивался. Ничего у них нет. Жалкие политические гангстеры. Завтра им суд, и их страшит возмездие. С Гитлером они хотели бы, но уже не могут, с народом они боятся. А середины нет. Оттого они бессильны и жалки. Что стоит теперь их безвластная воля! Сила лишь у него, и сегодня пробил его час. Его ничто не остановит – ни кровь, ни смерть, ни ужасы разрушений. Он пожертвует всем, и фюрер его оценит.
Министр земледелия Юрчек призывал не спешить. Лучше остаться с немцами до конца. Его пугала угроза коммунизма.
Хорти спесиво заявил, что у них достанет сил пресечь любые притязания демократии, и снова ратовал за разрыв с немцами. Иначе конец всему. Ему удалось склонить совет к согласию.
Регент тут же прервал заседание и выступил по радио с заявлением, в котором просил у союзных держав перемирия.
Министры переполошились. Что же будет теперь? Поймут ли их немцы? Или они сразу же обрушат на них свои репрессалии? Много спорили и обсуждали, как быть, но никто не подумал, чтобы повернуть оружие против немцев, чтобы открыть фронт советским войскам и честно выполнить уже согласованные условия перемирия. Никто! Их пугал страх перед своим народом.
Неожиданно появился германский посол. С ним прибыл также только что прилетевший из Берлина особо уполномоченный Гитлера Ран, выразивший желание переговорить с Хорти с глазу на глаз.
В кабинете Хорти Ран заговорил сухо и требовательно. Фюрер не простит измены и Венгрии не сдаст. Командование венгерскими частями немцы немедленно берут на себя. Фюрер требует беспрекословного подчинения. Что бы ни произошло сегодня, ничему не противиться. Господин Хорти сам вывел себя из игры, и он будет вывезен в Германию. Жизнь ему будет гарантирована. Все!
Кусая губы, Хорти путанно объяснил ситуацию. Он же не ударил немцам в спину, он...
Ран перебил его. К чему объяснения? Власть уже не принадлежит Хорти. А безвластный регент... Зачем он фюреру? Продолжать заседание коронного совета теперь бессмысленно.
Они молча возвратились в зал. Послы фюрера распрощались церемонно и холодно. Министров сразу же охватила паника.
– Что ж, мы сделали прыжок в неизвестность! – обреченно сказал Лакатош.
– Прыжок в могилу! – уточняя, взвизгнул Юрчек. – Они сегодня же создадут новое правительство, но уже без нас.
Мрачный Хорти молча стоял у окна. Нетерпимый к покою, Дунай все так же спешит к морю и несет туда свои силы, энергию. А куда и на что затратил свои силы он, Хорти, мнивший себя сверхчеловеком, новым Заратустрой, готовым удивить мир? Он всю жизнь пытался сдержать бег времени. Безумец! Время же так всесильно, как и Дунай. И видно, нет сил противостоять законам времени. Во всяком случае, время его кончилось, и кончилось бесславно.
В тот же день гитлеровцы и их салашистские наемники совершили путч. Захватили радиостанцию и телеграф, заняли вокзалы, министерства, генеральный штаб, королевский дворец. Низложенный Хорти подписал отречение в пользу главаря нилашистов Салаши.
3
Из года в год у Имре Храбеца все шло хорошо. Как инженер-дорожник, связанный с военным ведомством, он пользовался известной свободой даже в условиях осложнившейся обстановки. Ему удавалось бывать в любой из провинций страны.
Несчастье свалилось нежданно-негаданно. Вот уже сколько дней его неотступно преследует неизвестный, избавиться от которого никак не удается. Конечно, легче всего было бы просто уехать, но партийные дела требуют, чтобы он был именно здесь, в Будапеште.
Сегодня как раз назначено конспиративное собрание. Впервые после длительного перерыва соберутся? все семеро коммунистов их организации. Больше года, они работали разобщенно. Коммунистическая партия была распущена, и каждый из них на свой риск и страх воевал против хортистов и немцев. И вот партия восстановлена. Она живет и действует. Снова есть свой центр, связи, есть своя газета.
Но как попасть на собрание? Не может же он привести за собой неизвестного и выдать всех семерых. Остается хитрость. Из дому Имре вышел задолго до срока. Без конца кружил по дворам и переулкам. За ним никого. Неужели избавился? Но у самой конспиративной квартиры он встретился с ним лицом к лицу и от неожиданности даже оторопел. Перехитрил, называется. Смутился и его преследователь. Он застенчиво чуть не вплотную приблизился к Имре и заискивающе сказал:
– Я напугал вас, простите.
– Нет, что вы! Чего мне пугаться?
– Вы не бойтесь. Я давно слежу за вами.
Имре изумился такой откровенности.
– Я знаю вас... – наклонился к нему агент, продолжая полушепотом, – со дня взрыва Гембеша[40]40
Дьюла Гембеш – бывший премьер-министр венгерского правительства. Памятник ему был взорван венгерскими патриотами 6 октября 1944 г.
[Закрыть].
«Выследил, подлец», – вздрогнул Имре и холодно сказал:
– Вы ошиблись, я никогда там не был.
– Нет, были, еще с сумкой, помните?
– Повторяю, ошибаетесь.
– Вы не бойтесь, я никому не скажу. Меня Йожефом зовут, из квартала Мария-Валерия телеп[41]41
Мария-Валерия телеп – так именовался квартал бедноты в Будапеште, где царила жуткая нищета.
[Закрыть]. Работал на кондитерской фабрике, а заболел – меня выбросили. Мне хочется вам помогать, – выложил он все сразу.
Имре глядел на него сначала сухо и настороженно, а потом вдруг заулыбался. Вот те шпик!
– Ладно, Йожеф, будем знакомы, – протянул он руку юноше. – Только никакой помощи мне не нужно. Вот, может, помочь тебе на работу устроиться... – и он в упор поглядел на парня.
Лицо у Йожефа бледное, глаза лихорадочные, рука, влажная и холодная. Юношеское прямодушие и непосредственность, даже боязнь, что его не поймут и могут оттолкнуть, – все в нем вызывало доверие и сочувствие.
– Поверьте мне, очень прошу, – молил он тихим голосом.
– Если хочешь, приходи ко мне завтра. – И они условились о встрече.
Йожеф оказался довольно смышленым расторопным парнем, и Имре пристроил его в одну из дорожных команд. А прошло время, и они сдружились. Имре стал привлекать его к работе. Посылал расклеивать листовки, распространять нелегальную газету, приучал к конспирации. Несколько позже он решил включить его и в группу подрывников. Йожефу удалось подорвать немецкую машину с боеприпасами. Потом он участвовал в подрыве железнодорожного участка западнее Буды. В свою организацию Имре его не включал, и Йожеф оставался беспартийным партизаном.
В эти дни Храбец готовил крупную диверсию с товарищами из Уйпешта. Его помощи просил старый боевой друг Тибор Бан. Когда-то они вместе учились, потом жизнь разлучила их на некоторое время и снова свела на пути борьбы за новую Венгрию. Каждый из них к этому пришел по-своему. Имре прочитал однажды коммунистическую листовку и, захваченный призывом, выучил ее наизусть. Потом переписал в нескольких экземплярах и сам расклеил по городу. У него просто захватывало дух. Еще бы, он антифашист, но его никто не знал, ни с кем он связан не был. Расклеивая однажды свои листовки, он нарвался на нилашистов. Его чуть не схватили. Спасли рабочие. Выяснив, в чем дело, они свели его к своему товарищу. Тибор Бан оказался его старым другом. Так он связался с коммунистами. Тибор перебрался потом в Уйпешт. Вот он и звал теперь Храбеца на помощь: предстояло взорвать штаб нилашистов.
Имре отправился туда на несколько дней, собираясь по окончании операции немедленно уехать в Сегед для связи с партийным центром. Помогал уйпештским товарищам готовить взрывчатку, разрабатывать план операции. Потом назначили день и час. Тибор настоял, чтобы Имре участвовал теперь лишь в охране. Ему дан пост. Смотри, наблюдай, все по инструкции. Взрыв же поручен другим.
Какая это мука – ждать и бездействовать. Имре не находил себе места. Но пришел час, отсчитаны последние минуты – и взрыв! Теперь домой и – на вокзал.
Все они радовались, что вооруженная борьба против нилашистов все ширится. Правда, ее масштабы пока не велики. Они не идут ни в какое сравнение с борьбой чехов и словаков и тем более с размахом борьбы русских партизан. И все же это борьба с оружием в руках, в ней будут постепенно выковываться силы будущей венгерской демократической армии.
Довольный успехом операции, Имре направился на вокзал. Он уже сел в вагон, как в купе вошел один из участников только что произведенного взрыва. Оказывается, трагически погиб Тибор Бан. Имре покинул Будапешт, убитый горем.
Значит, и Тибор! Как же чудовищно несправедлива судьба! Но вывод для революционера будет один – работать теперь за двоих.
4
Ко времени прибытия Имре Храбеца в Сегед обстановка там резко обострилась. Даже инженеру-дорожнику нелегко было выехать обратно, тем более с серьезным грузом политической литературы. Пришлось задержаться.
Советская Армия стремительно продвигалась к Дунаю. С часу на час она вступит в Сегед. Имре охватило нетерпение. Какие они, русские? Как отнесутся к венграм? В своем воззвании они обещают им свободу. Неужели придут дни, когда не будет ни Хорти, ни Салаши, ни немецких фашистов? Какое это счастье – свобода!
Имре не сидел без дела. В партийном центре уйма дел и так еще мало сил. Храбец составлял листовки и печатал их в тайной типографии, писал статьи в нелегальную газету. Сколачивал группы подрывников, направляя их на пути отхода немцев.
Встреча советских войск вылилась в грандиозный праздник. Все ликовало. Русские вовсе не грабят и не убивают. Они великодушны и дружественны. На улицах многотысячные толпы мадьяр, которых изо дня в день пугали «красным варваром». Как же можно так оболгать целую страну?
Подумать только, русские в Сегеде! Они заняли Дебрецен, Байю. Двинулись на Будапешт. А за Дунаем уже пробились к озеру Балатон. Идет гигантская битва за Венгрию, и весь Дунай в огне. Пусть сгорает все старое и отжившее. Скоро, скоро кончатся черные фашистские годы!
На освобожденной территории открыто создавались партийные организации. Образован Центральный комитет Коммунистической партии. Затем возник Венгерский фронт национальной независимости. В Сегеде сразу же появился национальный комитет. Сражаясь с врагом, русские ни во что не вмешивались, и венгры самостоятельно строили органы своей власти.
Имре изумлялся. В истории не было примера, чтобы страна получала независимость из рук народа, против которого она только что вела и еще продолжала вести преступную войну.
Фронт независимости объединил все национальные силы, хоть в какой-то степени способные на борьбу за новую Венгрию. Его боевая программа ясна и конкретна. Изгнание немцев. Помощь советским войскам. Немедленное вступление в войну против фашистской Германии. Привлечение к ответу изменников родины. Политические свободы народу. Широкая земельная реформа. Восьмичасовой рабочий день. Борьба за демократическую Венгрию.
Вместе с другими Имре изо дня в день разъяснял эту программу на массовых митингах и отлично видел, как близка она мадьярам.
В эти же дни на многолюдных митингах избирались депутаты во временное национальное собрание. Была выдвинута и кандидатура Имре Храбеца.
Значит, и ему придется ехать в Дебрецен, где в ближайшие дни состоится национальное собрание. С высокой трибуны Имре с гордостью глядел на тысячные массы людей. Еще вчера за любое участие в таком митинге их судили жестоким неправым судом и отправляли в тюрьму или на виселицу. А сегодня они избирают своих депутатов, чтобы навсегда покончить с черными хортистскими законами и утвердить свои, народные. Пусть будет трудно, даже очень трудно. Они станут хозяевами своей судьбы. Он глядел на радостно возбужденные лица людей и знал: этим людям, избравшим его в верховный орган государства, он отдаст все силы, всю энергию., а понадобится – и жизнь, как он не щадил ее и раньше, в дни сурового подполья.
глава пятая
ТИССА
1
Леон давно горел стремлением отличиться и все не мог. Чего недостает ему, желания или умения? А может, просто случая? Правда, службу он несет не хуже других. Но велика ли честь – «не хуже»?
Яков сочувственно подталкивает его. Они спорят, ссорятся, и дружба не ладится. Таня молчаливо требует: покажи ей, на что ты способен, а вместо любви одна канитель. Да и с Березиным столкновение за столкновением.
Последнее время Леон немало завидовал Якореву и Румянцеву, всем комбатам. Им легче. В штабе совсем не то. Ясно, он не на месте. Жаров давно обещал послать в строй, но все медлит. А не слишком ли многое хотел Леон делать в одиночку?
И вдруг тяжело ранило командира роты автоматчиков, на его место Жаров поставил Самохина. Роту он принял в бою и сразу почувствовал себя увереннее. Да и Таня рядом. Ее только что перевели сюда санинструктором. Значит, опять вместе. Судьба.
Он пришел к ней после боя. В сыром окопе было тесно и неуютно. Леон скинул шинель и примостился на земляном уступе. Таня присела рядом.
– Мне здорово повезло нынче, – тихо заговорил Леон. – Снаряд угодил чуть не под ноги, и после разрыва я целехоньким оказался у самого края воронки...
Ей сделалось жутко, и она щекой прижалась к его плечу.
Не долго посидели молча.
– Знаешь, устал, кажется, совсем без сил, и все равно полон тобой...
Взял ее за руку, и их пальцы переплелись.
– Я очень люблю тебя...
Она все молчала.
– Не знаю, как можно любить и оставаться льдинкой.
– Возвратилась Оля... – Таня слегка отслонилась. – И снова разбередила мне память. Нет, не ревную уже. А старая боль еще точит душу. Точит, и все. Оттого и льдинка.
Слова говорились обычные и даже немножко сухие, а тихий голос Тани был нежен и ласков. Она казалась сейчас такой родной и близкой, какой он не видел ее с самого Днепра.
– Пусть так, дай расцелую, – протянул он к ней горячие руки.
Она вскинула на него повлажневшие глаза и не отстранилась. Леон чуть не задохнулся.
– Только помни, Леон, – перешла Таня на шепот, – от настоящей любви я не отступлюсь...
– Мне ничего не страшно, лишь бы знать, что любишь.
Таня снова доверчиво прижалась к нему.
Весь вечер Леон был в радостном возбуждении. К себе в окоп он возвратился поздно ночью. Достал фляжку и налил с полстакана токайского вина. Зачем-то поглядел на ясное небо и машинально отыскал Полярную звезду. Поднял перед собою стакан, словно чокаясь с нею, и выпил залпом. Он прилег на постель и долго лежал с открытыми глазами. Как она дорога ему, Таня, ее ищущие глаза, чуть упрямые губы, сильные ласковые руки. А главное – ее душа, светлая и непокорная. И чем он заслужил такое счастье? Нет, сегодня, как никогда, он знает ему цену. А когда его одолевал сон, к нему сама приходила Таня, садилась рядом, смотрела на него горящими глазами и, ласково обнимая, целовала в щеки. Он порывисто искал ее губы и... просыпался. Таня исчезала. Тогда он снова подолгу лежал, закинув руки за голову, и смотрел на звезды. Но звезды, слишком привыкшие к глазам влюбленных, оставались равнодушными и загадочно далекими.
Наутро Самохина вызвали к Жарову. Полк, оказывается, снимают и спешно перебрасывают на Тиссу. А пока придет смена, Леону предстоит возглавить передовой отряд и выступить туда немедленно. Немцев, по слухам, там нет. Задача – стремительно выдвинуться за реку и подготовить полку плацдарм для переправы.
– Тисса что Днепр, – напомнил Жаров. – Смотри в оба.
Леон поморщился, но смолчал. Он по-своему, как намек на ту ошибку под Киевом, понял слова командира. Там он действительно промахнул, потерял ключевую высоту и осложнил борьбу за плацдарм. Нет, такого больше не будет. Он не позволит себе увлечься. Да и задача не из сложных. Подумаешь, форсировать без противника!
Роту на машинах выбросили к венгерской Тиссе ниже Чопа. Противника в самом деле не оказалось. Леон организовал переправу. Ну и река! Сколько раз ее можно форсировать? У Рахова – раз. За Мукачевым – два. И вот сегодня. Дай бог, последний. Рота окопалась и поджидала полк. Впереди расстилалась ровная пойма правобережной Тиссы... В километре виднелась изогнутая дамба, и Леон долго присматривался к ней. Позиции – что надо. Разве занять? Тогда полку еще легче преодолеть Тиссу. Конечно, занять!
За дамбой открылся мелкий кустарник, за ним домики в садах. Снова окопались. Теперь совсем хорошо. Можно спокойно поджидать полк. Противника не оказалось и за дамбой. Однако к полудню в кустарнике заурчали немецкие танки. Леон насторожился. Через минуту-другую семь танков двинулись на дамбу. Бронебойщики подпустили их как можно ближе и ударили в упор. Две машины поволокли за собой длинные хвосты дыма, и танки отошли.
Немцы решили обойти роту справа. Пришлось загнуть фланг. Тогда немцы двинулись в обход слева. Ясно, берут в клещи. Пришлось загнуться и слева. Двадцать танков! Это кулак. Его удары приходится отражать растопыренными пальцами. Своего кулака у Леона нет. Остается беспокойно поглядывать назад. Как бы не обошли.
Теперь уже атака за атакой. За танками показалась пехота. Одну из машин подожгли бронебойщики. Еще две запылали от огнеметов. Горящие танки заметались по полю, двинулись в кустарник, безуспешно пытаясь сбить пламя. Когда немцы повторили удар слева, там уже не было огнеметов, и новый натиск истребители врукопашную отбивали гранатами. Но где их набраться, гранат! Леон машинально вытер рукою мокрый лоб. Опять сжались, потеснились к реке: дамбу не удержишь, а потеряешь реку, как высаживаться полку? Еще потеснились.
Таня измучилась, вытаскивая раненых. С помощью санитаров она собирала их на берегу, а отсюда одно из отделений Якорева переправляло их обратно за Тиссу. Река пенилась гейзерами взрывов.
«Вот те и легкая задача!» – уже кипел Самохин.
После седьмой атаки пришлось отойти к реке. Силы не равны. Однако Леон не отчаивался. Таня присматривалась к нему и была довольна. Голос твердый, и решимость командира инстинктивно передавалась бойцам. Только под разрывами шестиствольных минометов у нее жутко сжималось сердце. После каждого залпа она испуганно искала Леона глазами и, отыскав, успокаивалась до следующего залпа.
Меж дамбой и Тиссой горели восемь танков, и немцы стали осторожнее. Якорева Леон оставил на левом берегу. Он готовил переправочные средства и обеспечивал оттуда фланги Самохина. Так приказал Жаров. В минуту затишья Леон с горечью оглядел роту. Очень поредели ее ряды. Успеет ли Жаров?
Одиннадцатая атака была особенно яростной. Леон ползал от окопа к окопу, подбадривая бойцов. Кто-то сказал: умрем, а не сдвинемся. Нет, этого сейчас мало. Выстоять во что бы то ни стало! У окопа Соколова он лег за невысокий пень. Прямо на них мчался танк.
– Давай пропустим и – в зад! – сказал Самохин.
Глеб молча привстал на четвереньки. Леон машинально сделал то же самое, и, когда танк оказался совсем близко, они разом бросились в сторону. Танк проскочил. Глеб приподнялся и с силой метнул гранату. Послышался оглушительный взрыв, и на Глеба с Леоном, прильнувших к земле, пахнуло горячим ветром. Когда Леон приподнял голову, он увидел, что немецкая машина с развороченной кормой беспомощно уткнулась носом в землю.
– Вы ранены, товарищ капитан!
Леон недоуменно взглянул на Глеба.
– У вас кровь на руке...
Видимо, задело осколком, и Глеб обмотал руку бинтом.
Леон пополз дальше. Все тело его было напряжено. От частых разрывов звенело в ушах. Танки, покачивая хоботами орудий, надвигались справа и слева. В небе вдруг послышался гул мотора: над Тиссой кружил немецкий разведчик. Чего он высматривает? Леон обвел небо тревожным взглядом. Ему показалось вдруг, прямо на роту в линейном строю один за другим идут пикировщики. Леон с тоскою оглядел распластанных на берегу бойцов. Как мало их осталось в живых и скольким еще придется умереть сейчас под бомбами! Снова зло и настороженно поглядел вверх. Но что такое? С минуту изумленно таращил глаза в небо и вдруг рассмеялся. Что за дьявольщина! Правду говорят, у страха глаза велики. В чистом небе, вытянув длинные шеи, плыли лебеди, и, казалось, они охвачены одним стремлением: лишь бы вырваться из этого скопления огня и человеческих страстей. Леон облегченно вздохнул и тронулся дальше. Сейчас он не думал ни об отличиях, ни о блеске, ни о том, как бы показать себя и определить других. Только бы выстоять!
2
Наблюдательный пункт Якорева искусно замаскирован у самой реки. Максим раздвинул ветви жимолости, и ему открылась широкая полоса реки. Ветер заметно крепчал, и зловеще-багровый закат, опрокинутый в расходившуюся Тиссу, накалил ее волны, сделав их похожими на языки вспыхнувшего пламени. На узкой песчаной отмели виднелась редкая цепь самохинской роты. Река вскипала от взрывов, и пенные гейзеры мешали наблюдать.
«Вот он, весь плацдарм!» – еще и еще огорчался Максим. Зоркий глаз командира выискивал пути, по которым легче пробиться вперед, угадывал рубежи, откуда возможна контратака, намечал позиции, и ему все яснее вырисовывался замысел завтрашнего боя. Сначала шквал огня. Дымовая завеса. Переправа и высадка. Ее и начнут разведчики. Следом пойдет Думбадзе. А прорвут – им обоим вон на ту дамбу. Румянцев же и Черезов станут наступать на фланги противника. Поддержав их огнем, Самохин останется в резерве. Да с него и хватит. Не повезло нынче Леону. Думал, пустяковая задача, – и в такой переплет!
Со стороны Чопа доносился нарастающий гул боя, и сердце все больше полнилось тревогой. Звуки орудийной канонады усиливались, как надвигающаяся гроза.
У самого берега Максим вдруг разглядел в воде солдатскую пилотку. Густо пропитанная кровью у самой звездочки, она плыла, тихо покачиваясь на прибрежных волнах. Максим даже вздрогнул. Это оттуда, из-под Чопа, где грозно гремит бой. За первой пилоткой появилась вторая, третья, затем еще и еще. Сердце командира подкатилось к самому горлу. Что же сталось с людьми, на ком еще час-другой назад были эти пилотки? Плыли ли бойцы через реку и вдруг попали под убийственный огонь? Или их скосил пулемет, притаившийся в прибрежном: кустарнике, когда они спустились в воду? И что, ранены они или убиты? Удалось ли спастись или их поглотила алчная Тисса, как страшную дань ее неведомым богам, – кто знает?
По щекам Максима скатывалась слеза за слезою. Сухими губами безмолвно ловил их соленую влагу и, бессильный отвести глаза, все глядел и глядел на эти пилотки как последние вести безвестной солдатской судьбы.
Ох река, река! Не дождями полнишься ты сегодня. Не от таяния снегов наливаешься соками. Кровью людскою окрашены твои струи!
Он ближе продвинулся к Тиссе в низкорослый можжевельник и уже невидящими глазами глядел на воду, струи которой, журча и переливаясь, будто твердили: «Время все залечит, все залечит!..»
Удрученный виденным, Максим отправился к разведчикам. В канун Октябрьского праздника у них приподнятое настроение. Как чудесно было в мирные дни! Свет, музыка, праздничный стол. Золотое времечко. А ты вот форсируй реки, наступай, хорони убитых, если хочешь торжествовать победу. Да, сурова и завидна судьба поколения!
На исходном рубеже Максим застал и Березина. Здесь всюду деревянные и надувные лодки, наскоро сколоченные плоты, щиты и плавучие мостики, сбитые из кольев, неизвестно где добытые спасательные круги и пробковые пояса, толстые бревна. Бедовой смолил лодку. Сбив из досок просторную раму, Зубец примеривал ее к двум бочонкам.
– Ты что мастеришь, Семен? – остановился около него Березин.
– Да вот кораблик, – ответил разведчик, – а мотора нет.
– На своем пару придется, – под общий смех подшутил Акрам.
– Слабоват твой кораблик, – осмотрев его, оценил Березин.
– Доплывем, товарищ майор, а малость хлебнем – не страшно: из ста рек пили, не беда, коль испробуем и тисской.
Собрав бойцов, Березин ознакомил их с последней сводкой. Советские дивизии наступают по всему фронту. У Чопа ожесточенные бои. Город то и дело переходит из рук в руки. Ясно почему: за Тиссой открывается путь на Будапешт, враг сопротивляется отчаянно.
– Силен противник, товарищ майор, дюже силен, – заговорил Ярослав, едва заметно покачивая русой головой. – Пушек у него много: лупит и лупит.
За день Ярослав нагляделся на бой за рекою, и что-то в душе у него дрогнуло. Перехватив сейчас укоризненный взгляд Максима, он смутился.
– Вот и разбить его тут, – сказал Березин, – дальше легче будет. Тем более, на подмогу нам сорок батарей ставят.
– Так-то оно так, а нелегко под огнем такую реку перемахнуть.
