Текст книги "Фирсов Русские флотоводцы"
Автор книги: Иван Фирсов
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)
13 сентября в Севастополе объявили осадное положение, а на следующий день Корнилову было вверено фактическое руководство всем гарнизоном. Генерал-лейтенант Моллер самоустранился от руководства и специальным приказом обязал «всех начальников войск исполнять все приказания вице-адмирала Корнилова».
Основой деятельности Корнилова в Севастополе стала забота о высоком духе защитников. Появляясь на самых различных участках оборонительной линии, он обращался с проникновенными словами к защитникам:
«Здесь на этом флоте мы возмужали и состарились, здесь приобрели мы первые уроки и опытность и здесь должны лечь костьми, защищая его до последней капли крови! Отступать нам некуда: позади нас
#оре, впереди – неприятель. Помни же – не верь отступлению. Пусть музыканты забудут играть ре-тираду; тот изменник, кто попробует ретираду, и, ft ли я сам прикажу отступать – коли и меня». Кормило» возглавил работу по подготовке города к дли-if mi.ной и тяжелой борьбе, распределил силы гарнизона. разработал диспозицию по обороне Южной стороны. Оборонительную линию разделил на три дистанции, командовать которыми поручил генерал-ммйору Аслановичу, вице-адмиралу Новосильскому и контр-адмиралу Истомину. На бастионы и батареи назначили начальниками флотских офицеров.
Корнилов на белом коне, в мундире, ежедневно объезжал все участки оборонительной линии, следил hi работами, указывал на недостатки, обращал внимание на главное.
18 сентября на Северной стороне Севастополя показалась, наконец, армия Меншикова. По требованию Корнилова в состав севастопольского гарнизона были включены три пехотных полка и две легкие артиллерийские батареи. За три недели с 15 сентября по 5 октября было выстроено более двадцати батарей, и артиллерийское вооружение укреплений возросло до 340 орудий. Неприятель все эти дни готовился к штурму, надеясь на успех.
По усиленным приготовлениям в лагере врагов Корнилову стало ясно, что противник готовится к решительной атаке. «Завтра будет жаркий день», – проговорил он вечером 4 октября.
Наступило 5 октября 1854 года – «день крещения Севастополя огнем и железом». С рассветом заговорили сотни орудий, разгорелась ожесточенная артиллерийская дуэль. Корнилов и Нахимов с первыми же выстрелами прибыли на оборонительную линию. Корнилов в мундире поскакал на четвертый бастион, против которого враг направил главный удар. Под шквальным огнем Корнилов подходил к каждому орудию, общался с солдатами и матросами, пояснял им задачи, поднимал их боевой дух. На пятом бастионе матросы и солдаты горячо встретили Корнилова, а когда он уехал, солдаты восхищенно проговорили: «Вот так генерал, отец родной, а не генерал».
Спустя три часа после начала артиллерийского поединка огнем русских батарей был взорван пороховой погреб французов. Вскоре замолчали все французские батареи. Жарко было у Истомина. Около 11 часов дня Корнилов прибыл к нему на третий бастион. Несмотря на большие потери, защитники бастиона сражались мужественно и отважно. С третьего бастиона под огнем неприятеля Корнилов направился на Малахов курган, где шла ожесточенная перестрелка. До полудня оставалось полчаса. На Малаховом кургане его встретило громкое матросское «Ура!». Обращаясь к экипажу, Корнилов ответил:
– Будем кричать «Ура!», когда собьем английские батареи.
Град неприятельских снарядов осыпал укрепления, батареи, блиндажи Малахова кургана. Подбодрив защитников, дав советы Истомину, Корнилов направился к лошади, собираясь ехать к Бутырскому полку в Ушакову балку. В этот момент он был сражен вражеским ядром. Несколько офицеров бросились к нему, подняли его на руки. «Отстаивайте же Севастополь!» – проговорил Корнилов.
Смертельно раненного адмирала отвезли в госпиталь. В полном сознании расставаясь с жизнью, Корнилов, не унывая, достойно встретил последний час.
– Я счастлив, что умираю за отечество и царя, – сказал он забежавшему проститься гардемарину Новосильцеву, брату жены.
Быстро оформив подорожную, Новосильцев заехал в госпиталь в ту минуту, когда лейтенант Львов привез с Малахова кургана радостную весть – «Батареи англичан сбиты».
Лицо Корнилова преобразилось, он приподнялся:
– Ура! Ура!
Это были его последние заветные слова, и через несколько минут его не стало.
«Вечером 6 октября были похороны адмирала Корнилова, — вспоминал очевидец. – Мало мне приходилось видеть подобных похорон. Плакали не только офицеры... плакали чужие, плакали угрюмые матро-< ы, плакали и те, которым слеза была незнакома с пеленок».
Лев Толстой уподобил Корнилова «Герою Древней Греции», а его боевой товарищ Павел Нахимов, узнав »> кончине сподвижника, произнес:
– Он умер как герой.
Павел Нахимов
звестно, в России офицерство жило и живет до сих пор скудно. Не имея достаточного состояния, трудно содержать семью. У отставного секунд-майора Степана Нахимова кроме среднего сына, Павла, который появился на свет 23 июня 1802 года, было пятеро детей. Когда в апреле 1813 года Павел и его брат Иван подали прошение о зачислении их в Морской корпус, там уже служили воспитателями два старших брата, офицеры Платон и Николай. Два года ожидал Павел вакансии в корпусе. Летом 1815 года его и брата Ивана вызвали для морской практики на бриге «Симеон и Анна». Палуба плоскодонного брига, который не плавал дальше «Маркизовой лужи», пришлась по нраву смышленому и не по годам бойкому Павлу. По окончании плавания, видимо проверив знания Павла и Ивана, их сразу произвели в гардемарины. Среди однокашников Нахимова оказались Д. Завалишин, М. Бестужев, В. Даль. Павел сразу подружился, как говорится, «на всю жизнь» с немного застенчивым Мишей Рейнеки. Нахимов был всегда среди отлично успевающих воспитанников. Потому-то в третью кампанию 1817 года
ему выпало совершить вместе с дюжиной товарищей первое заграничное плавание на бриге «Феникс».
За четыре месяца бриг побывал у берегов Швеции, и Стокгольме, Карлскроне, в Копенгагене. Уже в ту пору Нахимов выделялся среди товарищей морской имучкой.
«Тогда уже между всеми нами, – вспоминал его однокашник Александр Рыкачев, – Нахимов заметен fu.ui необыкновенной преданностью и любовью к морскому делу и тогда усердие, или, лучше сказать, рвение к исполнению своей службы, во всем, что касается морского ремесла, доходило в нем до фанатизма».
После кампании на море Нахимов успешно выдержал экзамены и в пятнадцать лет 9 февраля 1818 года был произведен в мичманы. Первые две кампании он плавал в Финском заливе на тендере «Янус». В 1821 году Нахимова переводят в 23-й флотский экипаж, и в его составе сухим путем он марширует в Архангельск. Там экипаж участвует в постройке судов. Со стапелей недавно спущен на воду «Крейсер», где служит приятель Нахимова, Михаил Бестужев, который потом вспоминал: «Время быстро летело в дружеских беседах с ним, в занятиях по службе и приятных развлечениях, какими был так обилен в то время Архангельск...» Бестужев отправился на «Крейсере» в Кронштадт, а Нахимов опять вместе с экипажем маршировал по суше в тот же Кронштадт.
Весной 1822 года капитан 2-го ранга М. Лазарев подбирал экипаж на фрегат «Крейсер» для кругосветного плавания. Наметанный глаз опытного морехода среди сотен офицеров в Кронштадте примечал самых одаренных, среди них оказался и Павел Нахимов. Попасть под его начало почиталось за честь. —Вот как отмечал М. Рейнека: «Я помню, когда знаменитому моряку Михаилу Петровичу Лазареву, назначенному командовать фрегатом. «Крейсер», представлено было право выбора офицеров и он предложил Нахимову служить у него, с каким восторгом Нахимов согласился. Он считал за верх счастья службу в числе офи церов фрегата «Крейсер», который тогда по всей справедливости был признан товарищами и моряка ми вообще за образец совершенства военного судна».
Вскоре на «Крейсере» объявился Д. Завалишин. Побывав у командира и выйдя на палубу, Завалишин попал в объятия Нахимова. Павел сразу же затащил Дмитрия к себе в каюту и стал расспрашивать о житье-бытье.
– Ты ведь знаешь, – начйл Завалишин, – после выпуска меня сразу же оставили при корпусе, преподавать астрономию и математику. К ним я питаю страсть, да и кадетов хотелось вразумить наукам по-настоящему. Припомни, как нас учили – ни шатко ни валко-.
Дмитрий на минуту замолк.
– Однако науки науками, но потянуло меня в море. Вспомнилась наша славная компания на «Фениксе». А у тебя как сложилась служба? – спросил друга Завалишин.
Нахимов пожал плечами, несколько застенчиво улыбнулся:
– Откровенно, Митя, до сей поры середняком. Первую кампанию плавал на тендере «Янус» по заливу, зимой побывал у родных на Смоленщине. Следом две кампании отплавал между Кронштадтом и Красной Горкой. Потом с экипажем попал в Архангельск. – Нахимов заметно оживился. – Там Мишу Бестужева встретил, он на «Крейсере» служил и меня Михаилу Петровичу нахваливал, и вот я нынче здесь и весьма доволен.
На палубе засвистели боцманские дудки.
– Пойдем обедать, – сказал Нахимов другу, – а потом располагайся в соседней каюте, она покуда свободна.
На следующий день они постучали в каюту Лазарева.
– Господин капитан второго ранга, – начал Нахимов, – мы с Дмитрием Иринарховичем давние дру-
ш _ и
щ.и, дозвольте нам переборку прорубить и дверь меж-ду нашими каютами скрозь сделать?
Лазарев внимательно посмотрел на обоих, понимающе улыбнулся:
Добро, только с мастером согласуйте и все порядком сделайте.
Среди новых сослуживцев на фрегате оказались мичман Ефимий Путятин, Александр Домашенко.
И середине августа 1822 года «Крейсер» и его спутник шлюп «Ладога» под командой брата Михаила Лазарева, капитан-лейтенанта Андрея Лазарева, покинули Кронштадтский рейд. Осенними штормами встретила моряков Балтика и Северное море. «Ладога» заметно отставала. Ветер неумолимо гнал фрегат на скалы. Ураганный ветер с Атлантики прижимал • Крейсер» к скалистому берегу неподалеку от Портсмута. Полтора месяца как покинул фрегат Кронштадтский рейд, и противные ветры, шквалы, туманы преследовали его на всем переходе. Дни и ночи вышагивал на шканцах командир.
До мрачных скал оставалась сотня саженей.
– Фок и грот ставить! – раздался чуть охрипший, по твердый голос командира. – Двойные рифы брать! Триселя изготовить!
Сменившись с вахты, Нахимов оставался на палу-
,
не, прислушиваясь и присматриваясь к действиям ка-■ питана.
Казалось, что корабль должен еще больше уваливаться к берегу, приближаясь к смертельным камням.
11о Лазарев каким-то особым чутьем предугадывал машинную перемену ветра, а главное, ощущал, как отзывается на эту перемену корабль, тотчас ложится на новый галс и медленно, ни все-таки выбирается на ветер.
На третьи сутки, уловив благоприятный момент, II Лазарев вывел корабль в открытое море и там, лавируя, переждал шторм.
Едва «Крейсер» встал на якорь на Портсмутском рейде, командир приказал всем отдыхать. Офицеры и матросы, не успев выпить чаю, не раздеваясь, повалились на койки и заснули мертвым сном.
На вахту заступил Нахимов. Увидев поднимавшегося на шканцы командира, он поразился – двое суток тот ни на мгновение не покидал мостик, а теперь опять на палубе и, улыбаясь, смотрит на молодого мичмана. Медленно прохаживаясь на шканцах, он делился с Нахимовым перипетиями минувшего испытания.
– В сие время, имея под ветром берег совсем рядом, можно было бы нести все паруса только благодаря превосходным качествам «Крейсера». – Он остановился, всматриваясь в проступавшие из тумана берега бухты и обступившие их улицы порта. – Ни один фрегат, с неуменьшенными против обыкновенного положения рангоутом, не вынес бы того. Несомненно, успех сей лавировки сноровкой команды достигнут.
На «Крейсере» первыми пробили три склянки, и тотчас десятки судов на рейде отозвались нестройным перезвоном разноголосых колоколов. Для Павла Нахимова наступила многолетняя пора приобщения к великому искусству мореплавания, воспитания самоотвержения в служении Родине...
В кают-компании командир объявил, что впредь Кадьян вахту стоять не будет. Лейтенанта Кадьяна, с пронзительным взглядом черных глаз, Лазарев зачислил на фрегат по рекомендации свыше.
Оставшись наедине, Завалишин поделился с Нахимовым:
– Кадьян благорасположения Михаила Петровича добился не по заслугам, льстит, а с командой зверем.
Нахимов согласно кивнул:
– И вахту правит худо, то и сам командир видит, и в части астрономии неуч полный...
Благоприятные пассаты были весьма кстати, и без особых приключений фрегат и шлюп пересекали Атлантику.
Берега Бразилии встретили противными ветрами,
пришлось встать на якорь, не доходя Рио-де-Жаней ро, Ьш видимости горы Сахарная Головка.
22 февраля 1823 года «Крейсер» и «Ладога» покинули Рио-де-Жанейро. Атлантический океан встретил их умеренной зыбью и попутным свежим ветром. Однако через неделю погода резко ухудшилась. Начались жестокие штормы, которые сопровождали кораб-ми почти все три месяца плавания. Поднявшись до сороковых широт, они поймали попутные ветры, по вошли в полосу бурь и непогоды. С особой силой обрушился океан на мореплавателей после пересечения меридиана мыса Доброй Надежды. По нескольку суток работали люди с парусами. Подвахтенная смена то и дело вызывалась наверх. Горячую пишу на камбузе »г
Пошел третий месяц плавания, экипажи не роптали на постоянные невзгоды, а, наоборот, с еще большим самоотвержением боролись с океанской стихией.
В середине мая на подходе к Тасмании шторм усилился, горизонт был закрыт пеленой дождя и тумана. 1C вечеру следующего дня шторм несколько стих, и корабли перешли на рейд порта Дервент. Наконец-то команды после трехмесячного перерыва вдоволь пили свежую береговую воду. Помимо обычного ремонта и пополнения запасов свежей воды и продовольствия, решили заготовить дрова и уголь. Через две недели на берег съехала команда матросов с мичманами Дома-шенко и Путятиным, и они направились вверх по реке.
Здесь впервые Нахимов находился в гуще необычных событий, бунта матросов по причине издевательства над ними Кадьяна. Однако Лазарев умело утихомирил команду, не придав делу законного хода.
Зачинщиков судили, но больше для проформы – всех разжаловали в низший разряд. Долго беседовал Лазарев с глазу на глаз с Кадьяном. В кают-компанию тот пришел злой, не поднимая глаз на офицеров, поужинал и молча вышел.
Наутро «Крейсер» и «Ладога» снялись с якорей и направились к острову Таити.
В тропики «Крейсер» вступил под полными парусами. Теперь его не обременяла тихоходная «Ладога». Постоянные шквалы с дождем и градом разлучили шлюп и фрегат, и они продолжали плавание самостоятельно к месту встречи – острову Таити.
После вахты Нахимов, промокший до нитки, спустился в каюту. Переодевшись, он заглянул к Завалишину. Тот сидел на койке с раскрытой книгой, задумчиво смотря в оконце, сплошь покрытое сеткой дождя. У него частенько собирались офицеры – поделиться новостями по вахте, поразмышлять, посоветоваться.
– О чем грустишь, Дмитрий? – Нахимов опустился в кресло.
Завалишин отложил книгу:
– Который раз размышляю о неприятном случае в Дервенте...
– Бунтовщиков может оправдать лишь необузданный нрав Кадьяна и его нечистоплотность. А впрочем, – Нахимов устало прикрыл глаза, – корабль подобен сложному механизму, вроде хронометра. Каждый винтик-гвоздик должен быть при месте и строго свой маневр исполнять. Иначе погибель. Посему, – Нахимов насмешливо прищурился, – почитаю все средства употребимы для пользы службы. О том же и Михаил Петрович повседневно толкует.
– Не мыслишь ли ты, что Лазарев во всем прав безоговорочно? Линьками возможно не столь истерзать тело, сколь возмутить дух человека, – ответил Завалишин.
– Для искусного исполнения маневра матросу надобно поначалу сноровисто с парусами управляться. Михаил Петрович прав, что леность и нерадивость одного матроса могут служить причиной погибели сотен людей. Суть, чтобы наказание было справедливо и в меру проступка, – возразил Нахимов.
Надобно все толково пояснить матросу... – Зава пишин не успел закончить, как от сильного толчка слетел на пол, а Нахимов еле удержался в кресле.
Через мгновение оба офицера выскочили на верхнюю палубу. Фрегат на большой скорости под всеми имрусами остановился словно вкопанный.
I) считанные мгновения вся команда разбежалась по местам.
Бросай лот! Слева магерман и грота-булинь от-дай! Рей раз-брасопить! – четко командовал Анненков, поглядывая на стоящего в одной рубашке командора. Фрегат слегка увалился.
– Боцман, смерить воду в льяле! Осмотреть фороок и форштевень! – скомандовал Лазарев.
– Лот проносит справа!
– Лот проносит слева! – кричали лотовый с бака.
– Приводитесь к ветру, ложитесь на заданный румб. – Командир внимательно осматривал в подзорную трубу горизонт. Невольно вспомнились острова Суворова, открытые десять лет тому назад в этих же акваториях, ближе к экватору на несколько градусов. Там они располагались на выступающих из воды коралловых рифах, их окружали большие лагуны, часто скрытые под водой...
– Воды в льяле не прибывает, ваше высокоблагородие! – радостно доложил боцман.
Неделю спустя «Крейсер» встал на якорь в огромной лагуне Матавайского рейда, самой удобной гавани Таити. Дружелюбно и приветливо встретили таитяне русских моряков. Молодой правитель острова, сын Помаре, хорошо помнил Лазарева и других офицеров, посетивших Таити три года назад, при плавании к Южному полюсу.
– И заметьте, господа, – делился за чаем в кают-компании Завалишин, – при полном доверии нашем к туземцам и отсутствии предосторожностей нет ни одного случая на кражу, хотя бездна мелких вещей вокруг на палубе. – Он оглядел всех за столом. – Ино-
земные же мореплаватели о другом толкуют, будто воровством они промышляют...
Помощь радужных островитян сократила стоянку, а когда пришло время расставаться, многие из них не хотели покидать палубы кораблей. За дружескую помощь таитянам преподнесли разные поделки.
Наблюдательный Андрей Лазарев начал вести заметки о плавании еще в Кронштадте. С оттенком сентиментальности описывает сцену прощания:
«Вместо радости, которую мы привыкли видеть на их лицах, слезы горести лились из глаз; они ничего не хотели принимать от нас, и я думал, что они мною недовольны, – записал он, – почему приказал щедро увеличить подарки, но увидели противное: плач их происходил не от алчности к сокровищам, а от сожаления, что расстаются с товарищами, коих убедительно просили взять их с собой в Россию».
Четыре дня шли корабли на север до параллели островов Суворова и легли в дрейф. Отсюда «Ладога» направилась к Камчатке...
Залпы взаимных салютов разорвали утреннюю тишину Новоархангельского рейда в Русской Америке. «Крейсеру» отвечали крепость и шлюп «Апполон» на рейде.
На берег свезли все имущество и оборудование. Начали окуривать судно, избавляясь от крыс. Команда жила на берегу в палатках. Матросы очищали от камней землю на одном из островов под огород, надо было помочь малочисленным жителям Новоархангельска.
После окуривания перевезли на корабль имущество, и команда начала переселяться. И опять на глазах Нахимова разразилась драма. Экипаж взбунтовался, люди отказывались переходить на корабль, пока не уберут Кадьяна. И вновь Лазарев сумел утихомирить матросов.
В тот же день с глазу на глаз он дал ясно понять Ка-дьяну, что его служба далее на «Крейсере» невозможна. По его настоятельному «совету», Кадьян подал ра-
Порт г просьбой списать его с фрегата по болезни. Сра-иу гтмли заметны перемены в настроении экипажа.
«(' удалением Кадъяна все вздохнули свободнее, пт. бы освободясь от какого-то кошмара. Исчезли сплетни, интриги, неприятные сцены; команда работали отлично, вела себя безупречно».
Корабли начали готовиться к переходу и через не-дг м к) отправились в Калифорнию за хлебом.
Неприветливо встретил моряков осенний океан. К вечеру разыгрался шторм. Ночью ветер достиг ура-гп и пой силы. Паруса трещали и лопались под его напором. Гигантские волны закрывали огни фальшфейера «Ладоги», которые скоро исчезли в кромешной тьме. Целую неделю не утихал шторм.
«Крейсер», сильно накренившись, нес полные паруса. На вахту заступил Завалишин, а через полчаса к пому – Нахимов.
– Соскучился по доброму ветру, – улыбаясь, проговорил он. Закинув голову, придирчиво осмотрел паруса, снасти. – Барометр нынче упал довольно, Гм*1ть буре. – Завалишин только что записал метеорологические наблюдения.
Прохаживаясь на шканцах, они делились впечатлениями о стоянке в Новоархангельске.
– Человек за бортом! – донесся вдруг громкий крик с бака.
В воду сорвался с рея матрос Давыд Егоров.
– Право руль на борт! Справа грота-булинь отдать!
«Крейсер», пробежав два-три кабельтова, теряя ход, приводился к ветру. Штормовые волны сильно раскачивали его.
В ту же минуту Завалишин послал в шлюпку на ле-иый борт первых попавшихся матросов.
– Павел Степанович! – Завалишин понимал, что он не вправе приказывать: на баке для этой цели подвахтенный мичман, а Нахимов здесь случайно. – Отправляйся с ними!
Спустя мгновение Нахимов был в шлюпке. Спускать ее на такой качке было бессмысленно: разобьет в щепки. Улучшив момент, когда фрегат едва не черпнул бортом, Нахимов скомандовал:
– Руби тали!
Шлюпка полетела вниз, матросы с ходу отошли от борта. Матрос на салинге красным флажком отмахивал в сторону кормы, где едва-едва виднелась голова упавшего за борт.
– Стало быть, – докладывал боцман Лазареву, – канонир Давыдка Егоров на левых фор-русленях юн-ферс раскручивал, видать, волной сшибло, а может, соскользнул. Однако успели ему лестницу сбросить.
Тем временем шлюпка, скрываясь за огромными волнами, едва виднелась; матрос вдруг исчез в пучине, видимо, схватила судорога.
Лазарев сосредоточенно всматривался в бушующий океан, временами вскидывая голову вверх. Два матроса и унтер-офицер на раскачивающихся салингах до боли в глазах всматривались в горизонт. Прошел час-другой, шлюпка не показывалась. Постепенно сумеречная мгла опускалась над бунтующим океаном.
– Шлюпка по корме! – радостно закричал унтер-офицер112 на грот салинге.
Гигантские волны зыби и крепкий порывистый ветер сильно раскачивали фрегат. Сквозь плотно прикрытые порты орудий заливалась вода на батарейную палубу. Подойти на такой волне к борту – значит наверняка погубить не только шлюпку, но и гребцов.
Лазарев приказал спустить за борт матросские койки, чтобы смягчить удар и выбросить матросам концы на случай, если шлюпку разобьет. Заложили тали и, выждав мгновение, когда фрегат начал наклоняться в сторону шлюпки, быстро выбрали тали, но не успели поднять шлюпку. Набежавшая волна ударила ее о борт и разнесла в щепки. Матросы успели схватиться за концы, и их вытянули на палубу. Огорченные,
ипгкмозь промокшие, стояли они перед командиром. Нахимов виновато развел руками. Но взволнованный I аларев положил ему руку на плечо:
Молодцы, братцы, ради жизни товарища себя иг жалели.
По приходе в Сан-Франциско он отметил благород-• ню и мужество своих подчиненных и сообщил в Ад-ад и рилтейств-коллегию:
«Сию готовность г. Нахимова при спасении чело-на жертвовать собою я долгом почитаю представить на благорассмотрение г.г. членов государственной Адмиралтейств-коллегии и льщу себя надеждою, что такой подвиг не найдется недостойным внимания моего начальства».
Па Сан-Францисском рейде «Крейсер» встал на и корь рядом с «Апполоном» и торговым судном Рус-гкой компании.
После обеда на шканцы фрегата вышли офицеры, утомленные нелегким переходом из Ситхи. Несмотря на позднюю осень, теплый береговой ветер приятно июкал лицо...
Полтора месяца прошло с той поры, как «Ладога» доставила из Петропавловска ошеломляющее для Нахимова и всех офицеров известие: по высочайшему по-ислению мичмана Дмитрия Завалишина предписываюсь ближайшей оказией отправить в Петербург для аудиенции у царя.
Больше других изумился и огорчился Нахимов:
– Как же так, брат! От сотоварища, соседа по каюте, утаил...
Смущенный Завалишин, как мог, объяснил, что прежде не мог поделиться с другом, пошутил:
– А вдруг в кандалы бы заковали?
Только с ним и с Лазаревым поделился Дмитрий сокровенными мыслями, изложенными в письме к царю. Через две недели отправлялись «Апполон» и «Ладога», и ему предстояло решить, как ехать в Петербург: морем или через Сибирь.
Лазарев настоятельно советовал ехать сушей: шлюпы возвращались уже знакомым маршрутом.
– Вам, Дмитрий Иринархович, редкий случай выпадает ознакомиться с такой малоизученной, но важной для России стороной. Ничем вы не обременены в пути, лучшей возможности для путешествия не сыщешь, а кроме прочего, – командир лукаво улыбнулся, – прежде времени с вами расставаться огорчительно.
Утром 12 января «Ладога» и «Апполон» поставили все паруса, произвели прощальный салют и, окутанные клубами порохового дыма, направились к выходу из залива в океан.
Оставшееся время экипажи заготовляли пшеницу для Новоархангельска. Ее покупали по всему побережью, посылая баркасы к северу и югу от залива. Спустя месяц, загрузившись пшеницей и другим продовольствием, «Крейсер» ушел в Ситху. Лазарев рассчитывал прийти в Новоархангельск через две недели, но океан внес свои поправки. Больше месяца жестокие штормы трепали «Крейсер», противные ветры гнали на юг.
Приходу фрегата были рады все: и промышленники, и население. Для жителей, особенно для детей, хлеб из свежей муки казался лакомством. Охочие люди готовились к промыслу и могли теперь отправляться безбоязненно и спокойно добывать зверя на далекие острова. Присутствие «Крейсера» служило порукой от любых нападений.
В середине мая, исполняя обязанности штурмана на компанейском бриге «Волга», отправился в Охотск Завалишин. Оттуда путь его лежал через Сибирь в Петербург. Офицеры и матросы тепло проводили его, а Нахимов перед разлукой обнял друга:
– Когда доведется свидеться...
Это была их последняя встреча.
Лазарев отослал с этой же оказией рапорт начальнику Морского штаба с характеристикой Дмитрия За-•ft ни шина: «Пользуясь сим случаем я обязанностью Поставляю рекомендовать г. Завалишина как весьма исполнительного и ревностного к службе офицера и г им вместе довести до сведения... что в продолжение двухлетнего его служения под моим, начальством он кик благородным поведением своим, так и усердным исполнением, всех возложенных на него обязанностей приобрел право на совершенную мою признательность».
Истекал срок пребывания «Крейсера» в Русской Америке.
Утром 16 октября жители Новоархангельска вы-hi ни проводить «Крейсер». Крепкий ветер не заставил 4ii.il го ждать и, сопровождаемый прощальными залпами крепостных орудий, фрегат под полными парусами направился к выходу из залива...
Едва успели миновать многочисленные острова, кик задул сильнейший южный ветер, начался шторм, и фрегат, беспрестанно меняя галсы, две недели лавировал неподалеку отСитхинского залива. Путь до Сан-Франциско занял больше месяца. Пополнив запасы, п конце декабря «Крейсер» вышел в океан. На шкан-1П.1 поднялись офицеры, шкафут заполнили матросы, свободные от вахты. Вдали за кормой, постепенно удаляясь, едва чернела в утреннем мареве полоска отвесного берега форта Росс.
Направляясь к мысу Горн, мореплаватели рассчитывали использовать благоприятные западные ветры, обычно господствующие здесь в это время года. Однако опять не повезло: их встретил противный восточный ветер, временами переходящий в штиль. Наконец ветер переменился. «Крейсер», благополучно обогнув Южно-Американский континент, через 93 дня беспрерывного плавания прибыл в Рио-де-Жанейро.
Здесь Нахимов стал свидетелем заботливого отношения сурового на службе капитана к матросам.
За время перехода заболело 10 матросов, и доктор сказал, что вылечить их можно только на берегу. Расходы на лечение не предусматривались никакими по ложениями и статьями, но Михаил Петрович снял нм берегу специальный дом, окруженный садом, в котором поместил больных матросов. Сухой береговой воз* дух быстро оказал благотворное влияние на больных, и уже через 10 дней большинство из них перебрались на фрегат.
Сердца моряков рвались на родину.
...5 августа, после трех летней разлуки, Кронштадт радушно встретил мореплавателей. В шканечном журнале «Крейсера» появилась последняя запись: «В плавании 1084 дня, из них под парусами – 457». На следующий день фрегат посетил начальник Морского штаба, прошел по всем палубам, тщательно осмотрел каждый закоулок и пришел в восхищение.
«Я осмотрел фрегат, – донес он в тот же день Александру I, – и нашел его во всех отношениях не только в отличной, но даже необыкновенной, превосходной исправности».
Окончание плавания для Нахимова совпало с радостными известиями: 22 марта 1823 года он был произведен в лейтенанты, а за кругосветное плавание удостоен первой награды – ордена Святого Владимира IV степени.
В рапорте начальнику Морского штаба об итогах плавания Лазарев упомянул лейтенантов Никольского, Куприянова, Нахимова. «...Осмеливаюсь представить на благоуважение в. пр-ва тех отличных г.г. офицеров, которыми я имел честь командовать в продолжение трехгодичного сего плавания... Они на самом деле удостоверили меня в отличных своих достоинствах и тем приобрели право на совершенную мою признательность».
Видимо, эти качества Нахимова учитывал Лазарев, комплектуя экипаж строящегося на верфях Архангельска, 74-пушечного линейного корабля «Азов». Вернувшись в марте 1826 года из отпуска, Нахимов на перекладных отправился в Архангельск. В экипаже • Алова» он встретил прежних сослуживцев по «Крей геру*: Путятина, Домашенко, Бутенева. С первого дня Нахимов с головой отдается службе. Деятельный И опытный Лазарев неустанно занимается разными переделками и усовершенствованиями в конструкции п вооружении «Азова». В этом деле он нашел верного помощника, Нахимова, который без устали трудится им верфи.
«С пяти часов утра до девяти вечера, – сообщает ом другу, – бывал на работе, после должен был идти отдать отчет капитану обо всем, откуда возвратился не ранее одиннадцати часов, часто кидался и платье на постель и просыпал до следующего утра. Таким образом протекал почти каждый день, не выключая и праздников...»
19 сентября 1826 года на Кронштадтском рейде ггал на якоря отряд кораблей, прибывших из Архангельска под командой Лазарева. На борт сразу поднялся командующий Балтийской эскадрой адмирал Роман Кроун. Придирчиво осмотрел «Азов».
Из доклада командующего эскадрой Балтийского флота морскому министру: «С удовольствием уведомляю вас, что прибывший на Кронштадтский рейд корабль «Азов» примерной опрятностью и чистотой обращает на себя внимание/»
Выслушав похвалу в докладе министра, Николай вспомнил фрегат «Крейсер» и приказал:
