Текст книги "Фирсов Русские флотоводцы"

Автор книги: Иван Фирсов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)

Подчиняясь царскому рескрипту, Сенявин повел эскадру на Корфу. Там уже вовсю хозяйничали французы. Погрузив войска, Сенявин спешил выйти в море, наступала пора осенних штормов в Атлантике, а почти все корабли сеиявинской эскадры пообветша-пи, не хватало рангоута и добротных парусов, многие суда требовали срочного ремонта. Кроме того, Сенями н с тревогой ждал известий о разрыве, после Тиль-шта, отношений с Англией. Адмирал надеялся, что и Петербурге, хоть на время перехода эскадры на Балтику, не допустят открытого конфликта с англичанами.

16 сентября 1807 года эскадра покинула остров Корфу. «Трогательным было прощание жителей с россиянами. С балконов сыпались на солдат цветы, иногда печальное молчание прерывалось голосом при-тательности и благодарности. У пристани, когда солдаты садились на гребные суда, каждый прощался со своим знакомым, просили не забывать друг друга, обнимались и плакали».

Средиземное море эскадра миновала благополучно, по за Гибралтаром, в Атлантическом океане, она попа-па в полосу очень длительных, сильных штормов. Адмирал собирался, держась подальше от англичан, обогнуть Британские острова с запада на север и потом перезимовать в одном из портов Норвегии. Но штормы сделали этот план невозможным. Северные ветры не позволяли эскадре продвигаться вперед, восточные отгоняли ее далеко в море от берегов Пиренейского полуострова. Положение эскадры было крайне опасно.

27 октября ураганный шторм разметал корабли, гибель эскадры казалась неминуемой. На всех кораблях паруса висели клочьями, постоянно то с одного, го с другого судна адмиралу сигнализировали о по-нреждениях, которые нельзя было исправить в открытом море: корабль «Ярослав» дал знать, что не может держаться в открытом море и просил разрешения идти в ближайший порт; «Селафаил «сигнализировал, что имеет течь по 26 дюймов в час; «Ретвизан» поднял сигнал, что у него поврежден руль, что он не может следовать за эскадрой. На корабле «Рафаил», вспоминал В. Панафидин, «три обшивочные доски прорвали болты, которыми были прижаты к кораблю; вода ли-

лась рекою... Все помпы были в действии и едва могли отливать воду...».

Как только позволил ветер, Сенявин приказал идти в порт города Лиссабон. 30 октября, несмотря на крепкий ветер и сильное волнение, эскадра благополучно вошла в реку Таго.

Португальский принц Жоан радушно встретил русскую эскадру, помог, чем смог. Адмирал донес Александру обо всем и сообщил, что корабли настолько ветхи, что раньше весны не смогут выйти в море. На следующий день английская эскадра блокировала Лиссабон и не пустила туда отставший шлюп «Шпицберген». Со стороны материка вошли в Лиссабон французы генерала Жюно. Португальский принц не захотел быть вассалом Бонапарта и отплыл с двором в Бразилию. Наполеону эта страна была нужна для удушения Англии континентальной блокадой. Поэтому еще до прихода Жюно в Лиссабон он просил Александра через посла подчинить русскую эскадру Парижу, а заодно и приструнить.

«Было бы хорошо, если бы ваше величество уполномочили графа Толстого, посла в Париже, иметь власть над этой эскадрой, чтобы в случае необходимости можно было пустить их в ход, не ожидая прямых указаний из Петербурга. Это положило бы конец недоверию, которое иногда проявляют командиры к чувствам Франции».

Александр I не замедлил указатй Сенявину:

«Признавая полезным для благоуспешности общего дела и для нанесения вящего вреда неприятелю, предоставить находящиеся вне России морские силы наши в распоряжение его величества императора французов, я повелеваю вам, согласно сему, учреждать все действия и движения вверенной начальству вашему эскадры, чиня неукоснительно точнейшие исполнения по всем предписаниям, какие от его величества императора Наполеона посылаемы вам будут».

Более того, осенью, когда французы под натиском десанта англичан отступали из Лиссабона, Сенявин получил инструкцию:

«В случае, когда эскадра, под начальством вашим состоящая, подвергнется нападению англичан, неприятель будет отражен и честь российского флота защитится; если же ваше превосходительство атакованы были бы гораздо превосходящими силами и нашлись в совершенной невозможности не только к сопротивлению, но и к защите, в таком случае император предоставляет благоразумию вашему решиться, буде не останется уже никаких других средств, сняв людей, корабли затопить или сжечь».

Итак, перед Сенявиным вставал выбор: или погибнуть в бою с превосходящим в силах неприятелем, или уничтожить корабли. И то и другое сулило гибель эскадры и жертвы людей. И Сенявин, будучи наделен неординарными способностями, нашел беспрецедентный в истории дипломатии и войн выход. Адмирал вступил в переговоры с неприятелем, адмиралом Коттоном, об интернировании эскадры в английских портах. Сенявин, вопреки указаниям царя, брал на себя ответственность перед родиной и историей, но ни один корабль, ни один человек не подверглись бесчестью. Согласно договору, подписанному 23 августа 1808 года, российские военные корабли следуют в Англию и содержатся там в залоге, а после окончания войны возвращаются России. Весь личный состав отправляется на английских судах в Россию. Таким образом мудрость и инициатива Сенявина сберегли для государства сотни тысяч червонцев.

31 августа 1808 года русская эскадра под Андреевским флагом покинула Лиссабон. В устье Таго к Сеня-вину присоединился Коттон. Будучи старшим по чипу, Сенявин во время плаванья командовал соединенными эскадрами. Со стороны можно было подумать, что идут союзники. В конце сентября эскадра отдала якоря в Портсмуте, ей были оказаны все почести, полагающиеся по международному праву: гремели салюты, били барабаны. Англичане были поражены: они надеялись увидеть позорный привод неприятельской эскадры, а вместо этого в их порту гордо развевались неприятельские флаги. Такого события еще не было в истории Англии.

Адмирал Коттон подвергся резким нападкам и был отдан под суд²⁰. Его обвинили в том, что он вышел из пределов инструкции, в результате чего русская эскадра не досталась в собственность Англии²¹. В парламенте были предъявлены запросы, королю подавали адреса; в одном из них было прямо сказано, что «потеря сражения вследствие измены была бы менее унизительна для англичан, чем принятие условий Сеняви-на». Лиссабонский договор иначе не называли, как «посрамление чести английской нации».

Весной 1809 года с открытием навигации адмирал и весь экипаж эскадры на английских транспортах отправились в Россию.

По приходе в Ригу победителю французов и турок объявили, что он не будет принят ко двору. Александр не пожелал видеть адмирала, увенчавшего славой Россию на море в годы военных неудач на суше.

Сенявина назначили главным командиром Ревель-ского порта, подальше от столицы.

Вспыхнула Отечественная война 1812 года, и через неделю Сенявин отправил рапорт царю.

«В то время, когда каждый россиянин пылает мщением и опалчивается на неприятеля, вступившего в пределы государства, я занимаю здесь пост главного командира порта... Усердствуя высочайшей службе вашего императорского величества и ревнуя соотечественникам моим, я желаю обще с ними, будучи бесполезен при настоящем месте, или пасть, или поражать неприятеля».

Царь был злопамятен.

Прочитав рапорт, «правитель слабый и лукавый», наигранно спросил у министра де Траверсе;

– В каком роде службы и вообще каким образом желает он осуществить свое намерение? Узнайте о том у Сенявина...

I Гокоробил этот ответ, переданный Сенявину с издевкой министром Траверсе. Дмитрий Николаевич, сдер-| иная негодование, немедленно откликнулся: «Намерение мое есть, – писал он Траверсе, – по увольнении отсюда заехать в Петербург и, повидавшись с женой и детьми, ехать потом к маленькому моему имению о Тульской губернии; там отберу людей, годных на службу, возвращусь с ними в Москву, явлюсь к главному предводителю второй ограды, подкрепляющей первую, и вступлю в тот род службы таким званием, как удостоены будут способности мои. Наконец, буду служить таким точно образом, как служил я всегда и как обыкновенно служат верные и приверженные российские офицеры Государю Императору своему и Отечеству».

В дни Бородинского сражения Сенявин получил, наконец, ответ. Траверсе сообщал: «Его величество отозваться изволил, что и занимаемый вами пост теперь для службы нужен». Сенявин подал рапорт с прошением об отставке. Теперь он никому не был нужен. Ответ пришел через три месяца: уволить в отставку «по прошению» с половиной пенсии.

В Петербурге адмирал обосновался в небольшом домике²² на пустыре около казарм Измайловского полка. Летом его всегда можно было видеть, задумчиво сидящим на деревянной скамеечке у ворот. «Великий человек, – сказал о нем писатель С.Г. Аксаков, – нищий, которому казна должна была миллионы, жил и полном забвении и подлинной нужде». Семь лет Ceil я вин добивался выплаты офицерам и матросам положенных призовых денег за плененные и уничтоженные вражеские суда.

Несмотря на невзгоды жизни, Сенявин не изменял себе, оставался человеком веселого и скромного характера, отличался незлопамятностью, терпением, умел управлять собой. Дипломат П. Свиньин, сопровождавший четыре года эскадру Сенявина на корабле «Рафаил», в своих записках вспоминал: «В действиях Сенявина в продолжении четырех лет его главного начальства над столь многочисленными силами мы видели во всем блеске силу духа и неоцененные качества серд ца. К ним остается еще прибавить два достоинства, необходимые для военачальника: хладнокровие и тер пение, коими обладал он в высшей степени и коими умел покорить пламенную душу свою: к ним остается еще сказать, что подчиненные его страшились более всех наказаний утраты улыбки, коею сопровождал он все приказания свои и коею принимал донесения».

К изложенному следует добавить вещие слова выдающегося флотоводца, действенные и по сию пору: «Без духа ни пища, ни чистота не делают человеку здоровье. Ему надобно дух, дух и дух. Пока будут делать все для глаза (т.е. для смотра), пока будут обманывать людей, разумеется вместе с тем и себя, до тех пор не ожи дай в сущности ни добра, ничего хорошего и полезного».

Положение Сенявина резко изменилось после 12 лет отставки с воцарением на престоле Николая I. Осознавая значение существенно запущенного флота, о чем писали царю арестованные декабристы, царь 24 декабря 1825 года распорядился о Сенявине: «Принять прежним старшинством и объявить, что я радуюсь видеть опять во флоте имя, его прославившее». Он был назначен первым из моряков генерал-адъютантом, командующим Балтийским флотом и в следующем 1826 году произведен в адмиралы.

Летом 1827 года адмирал Сенявин повел флот в Англию, где ему следовало выделить эскадру для направления в Средиземное море для совместных действий с Англией и Турцией в защиту греческого населения от турецкого произвола.

Жарким июльским днем 1827 года на обширный Спитхедский рейд, подгоняемый легким бризом, с зарифленными парусами втягивался 80-пушечный линейный корабль «Азов», лучший и образцовый корабль Балтийского флота. На грот-стеньге трепетал Андреевский, с голубым перекрестием по диагонали, адмиральский флаг командующего Балтийской эскадрой. В кильватер «Азову» стройно держались полтора десятка кораблей.

На шканцах «Азова», опершись о фальшборт, всматривался в даль, в покрытое дымкой побережье адмирал Сенявин. Без малого два десятилетия назад покинул он эти берега и возвратился в Россию с экипажами своих кораблей.

Сенявину поручили подготовить эскадру для действий в Средиземном море. Соединившись с эскадронами Франции и Англии, русские моряки должны помочь грекам пресечь разбой турок. Внешнее благополучие эскадры не приносило полной радости и удовлетворения адмиралу. За полтора месяца пребывания на эскадре Сенявин не раз сталкивался с произволом офицеров в обращении с матросами, который претил ему. На следующее утро об этом вел разговор адмирал с контр-адмиралом Гейденом и командиром «Азова» Лазаревым. В прошлые годы службы он не знал ни того ни другого, хотя о Лазареве был наслышан – тот трижды ходил вокруг света.

– Замечено мною, ваше превосходительство, – Сенявин повернулся к Гейдену, – что господа офицеры употребляют в обращении к служителям непристойные слова, а те, глядя на них, промеж себя сорят ругательства. – Сенявин, прохаживаясь по каюте, остановился против Лазарева. – Дошли до меня сведения, что офицеры «Азова», к примеру лейтенант Нахимов, хотя часто и по усердию к службе, но преступают меру наказания, дозволяют себе, сверх того, в пылу ударять служителей во время работы.

Багровое лицо Гейдена покрылось потом. Все это было для него не новость, но такое суждение начальства слышал он впервые.

– Посему, – продолжал Сенявин, – предписываю объявить господам командирам: приложить старания, дабы искоренить дурное обращение, а коли не исполнят сей запрет, взыскать и наказать строго. А вам, господин капитан первого ранга, – Сенявин обратился к Лазареву, – сие поставлю на замечание и предписываю виновных в рукоприкладстве офицеров арестовать на три дня, сделав им строгий выговор. – Сенявин сделал паузу. – О сих позициях по эскадре приказ соответственно будет отдан.

Он, конечно, понимал: ни внушения, ни его приказы не изменят сути самой системы отношений с нижними чинами на флоте, ибо эта же система господствует и во всем государстве. И все же он стремился уменьшить зло хотя бы и на время...

Приказ адмирала произвел сильное впечатление на офицеров, особенно на молодых. Переживал и Нахимов. Прежние его взгляды на службу, на матросов, от которых требовали безупречного повиновения самыми суровыми мерами, казались незыблемыми. Упрек боевого адмирала прозвучал властно и заставил задуматься и пересмотреть многое...

В Наварине 7 октября 1827 года сражение закончилось полным разгромом египетско-турецкого флота.

За подвиг экипаж «Азова», первый среди кораблей русского флота, удостоен высшей награды – кормового Георгиевского флага. Заслуги Сенявина в успехе эскадры отметили по достоинству. Его наградили алмазными знаками ордена Святого Александра Невского.

В следующую кампанию 1828 года в Средиземное море отправилась эскадра контр-адмирала Петра Ри-корда. Сенявин возглавил ее на переходе Балтийским морем. Николай послал его прежде всего для поддержания порядка и дисциплины, муштры экипажей.

Сенявин же дружески советовал Рикорду:

– Не забудьте, что всюду у нас немало друзей – бо-кезцы в Адриатике, иониты на островах, греки – повсюду. Главное, не забывайте о служителях. Забота о здоровье, справедливости в поступках – залог успеха в бою. Высокий дух матросов в итоге решает исход дела...

В следующую кампанию он уже не выходил в море. Неизлечимый недуг подкрался незаметно. Никогда прежде не хворал и не любил лечиться. Главное – терять начал силы в ногах. Доктора не помогли.

Взял отпуск, поехал в Москву подлечиться. Наде-•I лея на перемену климата – не помогло. Окончательно сразил еще один удар. Скоропостижно скончался младший сын, поручик Лев Сенявин.

Весной 1831 года он уже не вставал с постели. Предчувствуя кончину, шутил:

– Странно, я никогда не пил много воды, а помп-p. по от водяной. – Он обвел взглядом стоявших вокруг боевых товарищей офицеров, улыбка не сходила с его лица. – Прошу вас об одном. Погребите меня на Охге, как есть, в халате. Попросту, без церемоний и лишних хлопот.

5 апреля 1831 года адмирал Д. Н. Сенявин скончался.

Император распорядился по-иному. Отпустил на похороны 5 тысяч рублей, приказал хоронить со всеми почестями. Похоронили адмирала в Духовской церк-|пI Александро-Невской лавры, где покоились камергеры, шталмейстеры, статс-дамы.

Прекрасной эпитафией адмиралу Д.Н. Сенявину может служить акростих, сочиненный его сослуживцами, подчиненными офицерами. Никто из русских флотоводцев не удостаивался таких проникновенных слов своих собратьев по оружию, которые заслужил Дмитрий Николаевич Сенявин после окончания Средиземноморской эпопеи:

Се – кто присутствием желанным Един всех веселит сердца.

Начальник славою венчанный,

Являющий собой отца;

Врагов России победитель И счастья нашего творец Надежда всех и покровитель Ъ, кто незабвен в век для сердец.

Михаил Лазарев

лопоты Гавриила Романовича Державина наконец-то увенчались успехом.

Х| Весной 1797 года его стараниями ста-! ринный его приятель, земляк и одно-^н кашник по гимназии Петр Лазарев был переведен по службе из Владимира в столицу. Три года назад скончалась супруга и мать четырех детей Лазарева, и жизнь с семьей в провинции стала тягостной. Петербург встретил порывистым ветром с Финского залива с солоноватым привкусом, ошеломил провинциалов роем белоснежных парусов на Неве и взморье, лесом мачт, укутанных снастями, множеством купеческих судов, ошвартованных у причалов вдоль берегов.

Переезд Лазаревых в столицу совпал с недавней переменой власти в России. Не прошло еще и пол года, как скончалась Екатерина П, и на царство короновался Павел I. Едва вступив на престол, Павел I, давно томившийся в ожидании этого события, все дела стал поворачивать по-иному; наперекор политике своей матушки.

Лазарев старался служить без упущений, что было непросто в те времена своевольства Павла I. В зиму 1799 года он, больной, по указу царя поехал для реви-:тн губерний в Белоруссию. По дороге он простыл, слег, и в январе 1800 года его не стало. Дети Лазарева осиротели, остались без средств к существованию. Гтараниями Державина сыновья Лазарева, как того желал отец, направились на морскую стезю.

В конце января главный директор Морского кадетского корпуса адмирал И.Л. Голенищев-Кутузов поручил из канцелярии императора пакет с письмом:

«Государь император указать соизволил умершего сенатора, тайного советника Лазарева трех сыновей 1-го, 2-го и 3-го определить в Морской кадетский корпус».

Первым, старшим сыном, был Андрей, вторым – десятилетний Михаил, третьим, младшим, Алексей Лазарев. Всем трем было суждено стать адмиралами русского флота и совершить кругосветные путешествия.

Из Морского корпуса Михаила в 1803 году в числе лучших гардемаринов направили для практики в английский флот. Летом 1805 года гардемаринов перевели на эскадру адмирала Нельсона, а вскоре они участ-мовали в Трафальгарском сражении. Вместе с командой разделили они радость победы над соединенным франко-испанским флотом.

Спустя пять лет он вернулся, и мичманом служил на кораблях Балтийской эскадра.

Весной 1810 года Михаил Лазарев после семилеткой разлуки встретился в Кронштадте с братьями. Оба они возвратились из Средиземного моря. Грустную историю поведали братья, служившие в эскадре адмирала Д.Н. Сенявина.

19 июня 1807 года эскадра Д.Н. Сенявина разгромила турок в Афонском сражении, а через неделю Тильзитский мир все круто изменил и поставил эскадру под удар англичан. Однако Сенявин сумел договориться с Англией сберечь корабли.

Кампанию эту и следующую Михаил Лазарев плакал на бриге «Меркурий». Там он отличился, и его произвели в лейтенанты.

В июне 1812 года Лазарев расстался с «Меркури – I ем», где получил отличную морскую практику.

«...Поведения весьма благородного, в должности знающ и отправляет оную с особенным рвением», – I аттестовал Лазарева командир, капитан-лейтенант Богданов.

Отечественную войну он встретил на борту брига «Феникс». Здесь его ждала приятная встреча с коман– 1 диром и старшим товарищем по кадетскому корпусу з лейтенантом Павлом Дохтуровым. И сразу в бой.

Полчища захватчиков ринулись в глубину России, 1 к Москве. Часть их пыталась захватить с ходу Ригу. Чтобы отвлечь войска от Риги, в тыл к французам, ч к Данцигу, вышла вскоре с десантом эскадра кораблей, в их строю шел 40-пушечный бриг «Феникс».

Одним из первых вызвался идти охотником в десант Лазарев, и моряки лихо провели демонстрацию штурма. Французы спешно сняли войска с осады Ри– I ги, послали к Данцигу резервы армии Наполеона, дви– | гавшейся к Москве.

За кампанию 1812 года Михаилу Лазареву вручили серебряную медаль и назначили старшим офицером.

Как-то забежал старший брат поздравить Михаила . с наградой. В разговоре спросил:

– Лихая година кончается, Мишель. Где нынче ! ревность приложить мыслишь на пользу флоту?

Михаил достал с полки увесистый томик и, загадочно улыбаясь, протянул брату.

– «Путешествие вокруг света в 1803 и 1806 годах на корабле «Нева» под командованием флота капитан– j лейтенанта Юрия Лисянского», – прочитал не спеша Андрей и вопросительно посмотрел на брата.

– Сказывают, сей отменный капитан немало крови себе попортил, прежде чем книжицу эту в свет выпустил, – произнес Михаил и, лукаво прищури– I ваясь, добавил: – Припомни, как Гаврила Романович сказывал про Григория Шелихова, Колумба рос-

финского. Юрий Федорович Лисянский первый тропу Мю.чожил к российской Аляске. Думку таю, земли те увидеть.

Прощаясь с братом, Андрей взял у него записки Юрия Лисянского. В последний день марта шторм над Атлантикой начал затихать и к вечеру сменился гнилым, умеренным ветром, наполнившим паруса

• < ’уворова». Сдав вахту, Лазарев остался на шканцах, /мобуясь безбрежным океаном. Месяц назад корвет

• Суворов» Российско-Американской компании после долгой стоянки покинул Портсмут и направился и Рио-де-Жанейро. Назначение командиром «Суворо-Им* для Михаила Лазарева было событием радостным и неожиданным.

...В конце октября 1813 года, едва «Феникс» вернулся из крейсерства, Лазарева вызвал опытный мо-рпк, капитан 1-го ранга Спафарьев и предложил командовать «Суворовым». Корабль уже был готов к отправив, но его командира отстранили за недобросовестность. Jbiзарев же согласился тотчас, не каждый же день предлагают идти в кругосветное плавание. Он лишь попро-

• ил неделю, чтобы привести в порядок корабль и самому укомплектовать экипаж. Пригласил однокашников – лейтенанта Семена Унковского и Павла 111 вейковского...

– Справа корабль! – прервал размышления командира крик марсового.

Унковский вскинул подзорную трубу. Милях восьми-девяти дрейфовал, по-видимому, бриг.

– Михаил Петрович, неизвестный парусник справа! – Не отрываясь от трубы, доложил он.

– Позволь, Семен Яковлевич. – Взяв трубу, Лазарев несколько минут разглядывал неизвестный корабль, потом повернулся к Унковскому: – Распорядись прибавить парусов и привестись на полрумба. (дш бриг военный, он начал ставить паруса, не исклю-

чено, что французский капер. – Сдвинув брови, Лазарев вскинул голову, крутой ветер отбирал скорость.

– Нам никаким образом нельзя допустить с ним стычку, однако, ежели придется, – он повернулся к Швейковскому, – Павел Михайлович, прикажи вызвать канониров и изготовить орудия на оба борта, чем черт не шутит.

Уже невооруженным глазом было видно, что бриг задумал пересечь курс «Суворова», но в это время солнце скрылось за горизонт, короткие тропические сумерки укрыли от преследования корвет, который пошел еще круче бейдевинд.

Две недели спустя открылись берега Бразилии, и, подгоняемый бризом, «Суворов» вошел в бухту Рио-де-Жанейро.

Рано утром рейд огласился истошными людскими стенаниями. Сосед, португальский бриг, прибыл из Африки с «живым товаром», его трюмы были набиты сотнями черных невольников.

На баке «Суворова» гурьбой столпились матросы, разглядывая выгоняемых на палубу полуживых ара-пов-рабов, сумрачно усмехались:

– Глянь-ка, в Россее-то по холке не гладят нашего брата, однако и такого невзвидишь.

Лазарев перешел с Унковским на противоположный борт.

– Поедешь на берег, снесешься с генерал-полицмейстером. Обговоришь насчет ремонта, воды, провизии. Надобно обсерваторию на берегу соорудить.

Поздним вечером вернулась на корабль шлюпка с Унковским.

– Ну и порядки заведены, насилу добился разрешения на все потребное. Ни шагу без провожатого солдата. А в городе насмотрелся... – Унковский нахмурился. – Заглянул на рынок, думал зелени прихватить немного, отправить на шлюпку, какое там, – он махнул рукой. – Тех арапов, – Унковский кивнул на открытое оконце каюты, – аки скотину держат в заго-*тч цепями скованными, и здесь же торжище идет. От покупателей отбоя не видать, и все американцы да пглицкие.

Лазарев задумчиво проговорил:

Насмотрелся я на них в Вест-Индии, чай, и ты

»Н‘ позабыл?

Унковский согласно кивнул.

...Почти три месяца занял путь от берегов Брази-чим через Индийский океан в австралийский Порт-I жексон.

«Суворов» вторым из русских кораблей посетил Джексон, первым принес в английскую колонию весть

0 победе над Наполеоном. Потому-то губернатор разре-imi.fi пользоваться привилегиями, которые были разрешены английским кораблям. В субботу англичане пригласили офицеров посмотреть на зрелище – сражение местных племен, оно считалось у них за развлечение. Лазарев отказался, он штудировал маршруты плавания по Тихому океану. Но офицеров и штурманом отпустил на берег.

Поощряемые зрителями-колонистами, аборигены жестоко избивали друг друга кольями, дубинами. Мно-

1 не из них падали замертво. Побледневшие лица рус-• if их моряков невольно выдали их отношение к проис-Жодящему. Унковский наклонился к товарищу:

– Признаюсь, Павел Михайлович, сим токмо аг-чицкие любоваться в силах...

Молча возвращались с «развлекательного» зрелища моряки «Суворова». Они отказались от приглашения англичан отобедать с ними и направились в под-ас и давшую их шлюпку.

Вернувшись на корабль, Унковский рассказал о виденном Лазареву. Тот невольно усмехнулся:

– Помнишь, как они на Ямайке глумились над ин-чейцами? Я сие и предполагал, не невидаль это для меня. Да что попишешь. У всякого монастыря свой устав.

При тихом норд-остовом ветре «Суворов» снялся »■ якоря и вышел в океан. Вечером заштилело.

– Быть буре, – вздохнул на баке пожилой матрос.

Глубокой ночью налетел шквал, закрутил вихрь,

пошел дождь. Океан штормил несколько дней беспрс рывно. Потом ветер ослабел и перешел на попутный северо-восточный. Пересекли тропик Козерога, и сра зу наступила жара. Вокруг мачт, надстроек с криком носились птицы. Некоторые, посмелее, садились и л палубу, подбегали к людям.

Протянув ладонь с крошками, Швейковский уди вился – птицы клевали, примостившись на руке.

– Погляди, Семен, птицы-то совсем не пуганые, да и много их..

Унковский согласно кивнул и пошел на корму, в каюту капитана. Лазарев внимательно выслушал друга и указал на карту:

– Тишина, Сеня, вокруг, почитай, на сотню миль нет суши вокруг, ан птицы откуда ни возьмись...

– Думаешь, где-нибудь суша неподалеку? – Унковский часто удивлялся, что его товарищ мыслит так же, как и он. – А што, вдруг удача, новообретенную землю сыщем?

К вечеру ветер немного стих, и корабль бесшумно скользил по безбрежному океану со скоростью около пяти узлов. На темном небе проступали первые звезды, все ярче светила луна, давно поднявшаяся над горизонтом. Лазарев вызвал двух остроглазых матросов:

– Стоять, братцы, по очереди, смотреть в оба, где-то неподалеку земля обретается, – он улыбнулся, – кто свидит, тому награда.

Постепенно темнота окутала корабль, только тугие паруса белели в вышине, покачиваясь и заслоняя иногда луну. Лазарев вместе с Унковским прохаживались на шканцах. За час до полуночи громкий радостный крик с бака заставил встрепенуться всех:

– Берег видно!

Прошло не более часа, и корабль лег в дрейф.

Яркая луна высветила чернеющий вдали берег, оттуда явственно доносился шум прибоя. Глубины по-прежнему оставались большими, и стать на якорь было невозможно.

Корабль за ночь сдрейфовало. Едва занялись сумерки, в расстоянии двух-трех миль на зюйд-ост явст-|и ино проступали очертания неизвестного острова. Спустя полчаса, когда совсем рассвело, наблюдатель в марса крикнул:

– Видно пять островов!

Громкое «Ура!» покатилось над необозримыми океанскими просторами. Невольно взоры моряков обратились к капитану, который смущенно улыбался . Полчаса спустя две шлюпки во главе с Лазаре-...... направились к островам, оказавшимися необитаемыми.

Моряки подробно обследовали их, описали и нанесли на карту. По предложению Лазарева острова на-it пали в честь корабля – островами Суворова²³. Рус-< кие мореплаватели первыми из россиян открыли необитаемые земли в Южном полушарии.

«Суворов» продолжал плавание, пересек экватор, по мере приближения к берегам Америки все чаще наметали шквалы с ливнем, их сменяла пасмурная погода с туманами и дождями, а порой и снегом. Больше недели маневрировал «Суворов» в дождливой мгле и мало изученных бухтах, усеянных подводными ска-'I л ми. Наконец дождь прекратился, задул свежий норд-ост. Осторожно лавируя между многочисленными островами Ситхинской бухты, «Суворов» салюто-имл Новоархангельской крепости.

Четыре года назад в Новоархангельск с острова Кадьяк перенес свою резиденцию Александр Баранов – правитель Российско-Американской компании. Рус-• кие люди соорудили здесь небольшую крепость и порт для приема судов. На рейде стояли шхуны «Открытие» и «Чириков», бриг «Мария», принадлежащие компании.

Правитель компании пригласил всех офицеров на «•бед. Баранов посадил Лазарева рядом с собой. Расспрашивал об изгнании Наполеона. Лазарев с охотой пояснил.

– Позвольте, господин советник. – Выбрав момент, Унковский повернулся к Баранову: – славным мореплавателем англицким Куком сии места открываемы были прежде наших российских мореходов? – Он мельком взглянул на Лазарева, они вчера поспорили. – Сочинения сего капитана тому свидетельствуют.

Баранов сжал губы, чуть наклонился вперед и отрывисто начал:

– Сочинений сих не видывал, однако прежде капитана Кука россияне земли аляскинские ведали, почитай, за полста лет. Остров Ситху он материком счел, однако сие – остров. То ж и с Кенайскою губою, кою он за реку принял. О том его сотоварищ, капитан Ванкувер, подтверждение давал мне самолично, – правитель прищурился, – годков десятка два тому назад.

Шум за столом давно стих, все повернулись к хозяину дома. А тот, чуть помолчав, усмехнувшись, продолжал:

– Того прежде, у Кадьяка заблудился английский капитан Мире. Стало быть, наши люди охочие его под руки вывели к Аляске в пролив Кенайский, без опаски плыть ему велели. Про то мне ведал покойный наш предводитель, Григорья Шелихов. – Баранов перекрестился и нахмурился. – Сам Григорья Иванович зрил того Мирса. Токмо Мире нагло своим открытием пролив посчитал впоследствии.

Предводитель откинулся в кресле, вздохнул. Ун-ковский осторожно положил салфетку.

– Аглицким притязаниям дивиться не в новинку нам...

Баранов согласно кивнул, махнул рукой музыкантам и поднял бокал.'

– За российских мореходов!

Здравицу дружно подхватили.

Весь декабрь стояла ненастная погода, мрачные ту-■ним совершенно скрыли берега. Шли беспрестанные Дожди со снегом. Все это затянуло выгрузку товаров.