Текст книги "Живун"
Автор книги: Иван Истомин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)
Глава пятнадцатая
Сандра
1Хлопот у Сандры полон рот. Глаз утром водой не сполоснет – уже носится как угорелая. В одну избу, в другую. Печки растопить, коров подоить, детей утихомирить… И за Сенькой еще приглядывать приходится, все ленится. А ведь ему тоже работенки ой-ой-ой: и дров наколоть, и скотину покормить, и хлев убрать. Но главное – в тайгу сходить, проверить поставленные на глухарей петли да плашки, свежего мяска детишкам принести. Сенька всего лишь раз притащил глухаря, и то истрепанного воронами.
– Ты, чай, и ловушки-то не осматриваешь, дрыхнешь под деревом? – ворчала Сандра. – Этак-то с голоду подохнем, пока кормильцы приедут.
– На молоке проживем, – беспечно отмахивался Сенька.
– Ну и ленив! Жрать – ад, а работать – гад, – дивилась Сандра.
А Сеньке – хоть бы что. Посмеивается:
– Чудные вы, бабы. Думал, одна моя Парасся ворчлива. А и ты не лучше, хоть и моложе.
– Бессовестный, – охала Сандра. – Мне от детишек одних достается, еще тебя погонять!!
Но ей нравилось погонять Сеньку. Нравилось разнимать и мирить ребятишек, вечно чего-то не поделивших. Энька, ужасный дразнила, наполучал от нее даже шлепков. Под руку попалась Нюрка – и ей влетело. Та – выть: и больно и обидно – не из-за чего. Сандра пуще бранится. Но злости в ее голосе не было. Хоть и чужую таскала ношу, а не тяготила она, спины и плеч не отдавливала. Чуткий Илька уловил это и с детской прямотой спросил:
– Почему ты, тетя Сана, сердишься, а не зло?
Она подивилась понятливости мальчика. Отшатнулась. Никому на свете не открылась бы она, сколь мило ей сознавать себя хозяйкой дома, матерью большой семьи…
Не чуя ног от усталости, всех накормив, напоив, уложив в постельки, набранившись-наворочавшись, укладывалась и сама рядом с уже посапывавшим голубоглазеньким, как мать, Федюненькой. Прижимая к себе малыша, она молила Бога, чтоб Елення и все заодно с ней подольше гостили бы в Мужах. А Гаддя-Парасся чтобы вовсе не возвращалась.
Гаддю-Парассю она люто возненавидела.
В Мужах они почти не знавались. И вот, довел Бог, поселились под одной крышей. Сандре Парасся не понравилась. А после того, что приметила она за ней и Мишкой, и видеть мерзкую не могла без отвращения. Но должна была терпеть. Куда деваться – в одной избе… О-о, если бы печаль по Роману, если б горе не придавило, не сковало ее молчанием… Только вот и ожила, когда осталась за мать и хозяйку. Как хорошо-то: всем нужна!.. А вернется подлая Парасся, может статься, не вытерпит Сандра…
Мишка… Эх, Мишка!..
Выходя замуж, Сандра не думала, как сложится ее жизнь. Одно было желание – загасить любовь к Роману, спасти себя от греха. Ведь к тому все неминуемо шло. Возможно, подожди она, и другой посватался бы. Но было все равно, лишь бы от Романа немедля загородиться. Лишь бы от греха подальше, от безбожника…
Искала спасения, а совершила над собой страшное насилие. Роман нейдет из головы. Мишка ласкает, а ей чудится – Роман это. Зажмурится, и кажется – он с ней. Откроет глаза, увидит Мишку, отвернется, оттолкнет его. Так ей противно и гадко…
«Пройдет, сживусь…» – успокаивала она себя.
Но влечения к Мишке не появилось. «Уж лучше вовек не иметь мужика, чем терпеть такую муку, покоряться мужниным желаниям», – думала она. И возражала себе: «Но и Роман – мужик. Тогда и он такой!» И отрицала сомнения. С Романом интереснее. Он и расскажет про что-нибудь, и расспросит про всякий пустяк, и ласково назовет и обнимет, а поцелует застенчиво – сердце прямо зайдет от сладости, руки так и тянутся его за шею обнять…
Эх, ребеночка бы Сандре! Стерпела бы все, забыла бы Романа… Она с завистью поглядывала на соседок. Ради счастья иметь ребенка и Мишку терпела. Но по-прежнему оставалась порожней, хабторкой.
Разное приходило Сандре на ум. То казалось, что это кара от Бога за любовь к Роману. Целовалась с Романом, надев баба-юр… То терзалась, что порченая она. И порча за материн грех… То ругала себя, что зря казнится, не в ней причина – в Мишке. Так ли, нет – тут она и вовсе ничего не смыслила, а спросить женщин стеснялась. А если и в муже причина – в наказанье он ей такой достался. И нечего роптать. Век теперь жить рядом…
Усмирила, убедила, уломала себя Сандра… И вдруг заметила – Мишка неверен ей!.. И на кого променял!..
Всю подушку в ту ночь слезами вымочила. Лучше б удавил, зарезал, чем вот так испоганить… Как же теперь? Пусть до смерти забьет, а после Парасськи его не примет…
А Парасся и глаз не прятала. Так в обмане и живут. И ничего. И Бога не боятся…
Тогда и придавило Сандру горе. День и ночь – одна дума: обман, обман… А если откроются плутни?
В отчаянии она надумала сбежать в Мужи. Себе Сандра говорила – мол, помолюсь, исповедуюсь, испрошу совета у Божьего человека. Но в тайне души нянчила мечту повидать Романа. Ведь обещал, если худо ей будет, помочь. Любить и ждать обещал… И сама на себя взъелась: «Опять против Бога?!»
Мысли путались: Бог! Бог! А за Богом-то – с худым… А если против Бога – то с хорошим… Но грех! И матушка ее, Сандру, в грехе родила…
И решила Сандра наложить на себя руки… Решила это как-то спокойно. Не было никакого страха. Она приглядела в стайке вожжи. Сходила в рощу, выбрала по себе березку…
В тот день все как раз загорелись в Мужи ехать. У нее сердце екнуло: как хорошо! Останется в Вотся-Горте одна за караульщицу и сотворит задуманное. А ей на руки деток кинули! Отказаться не посмела…
А потом Сандра обрадовалась, что так вышло. Бог в утешенье случай такой послал!
Прижимая Федюньку, она немела от радости. И благодарила Всевышнего, что простил ей греховные намерения. В душе Сандры затеплилась надежда, может, и порча с нее снимется. Пускай возвращается Мишка. Пускай хоть рыженький, пускай от него, но своя плоть…
2Сандра день-деньской покрикивала на Сеньку, но в душе жалела его. В чем-то она чувствовала себя даже виноватой перед ним. А Сенька был мягок с ней, можно сказать, почтителен и уважителен. Знал ли он что, догадывался ли, сочувствовал ли ей?.. Или совсем уж недоумок Сенька, бедолага?..
Два дня лил дождь. Сандра с детьми и Сенька до вечера сидели в одной избе. Только спать Сенька со своими ребятишками уходил в другой дом. Ребята играли да ссорились, Сандра мирила да наставляла их, а Сенька тихохонько подсиживал на полу, поджав ноги, посапывал и, казалось, дремал. Но однажды Сандра поймала на себе его пристальный взгляд и ахнула от неожиданности. Сенька, конечно, тут же засоней прикинулся. Но она поняла, следит он за ней и ровно выжидает случая, что-то сказать силится, да не решается. «Одной печалью со мною связан», – с жалостью подумала она.
Но ошиблась Сандра. Сенька на самом деле не спускал с нее глаз, а думал совсем о другом. Он и не подозревал, что обманут Парассей.
Молодая, статная женщина вдруг пробудила в нем мысли, которых никогда у него не было. Десять лет жил он с Парассей и не задумывался, какая она: лучше ли, хуже ли других. И женился не думавши. Подошли года, появилась в доме сваха, мать сказала, жениться-де пора. Зажил с женой. И без нее уже не мог обходиться…
И вдруг на тебе! Возникло желание сравнивать.
Парасся тоже работящая, быстрая, а у Сандры как-то ловчее выходит. Ровно порхает она туда-сюда, вроде пританцовывает. Парасся будто со злобой все делает, а Сандра, видать, с охотой, мягонько, нежненько. Вон Нюрку отшлепала, так и ему, Сеньке, видно – легкой рукой, даром что не мать. Тоже на него, на Сеньку, пофыркает, а и не как Парасся – вовсе не обидно.
И так какой стороны ни коснется – за Сандрой перевес. Он и греховной стороны не обходил. И тут любо-дорого, аж зажмуривается. И впервые Сеньке пришло в голову, что с женитьбой ему не повезло. Могла ведь и ему попасться Сандра, поди, были такие в его года… А может, одна такая, редкостная? Ну, да все одно, не повезло, пораньше ее родился…
3По лицу Сеньки не угадать ни мыслей, ни переживаний: малоподвижное, оно почти никогда не меняло своего выражения. И Сандре век бы не догадаться, о чем он думает. Но, приметив, что он наблюдает за ней, она вдруг чего-то испугалась. Почудилось в его взгляде что-то нехорошее. И запало ей: задумал Сенька недоброе, не иначе как решил Мишке через нее отомстить…
На ночь Сандра закрыла дверь на засов да еще слегой подперла.
А утром дождь прекратился, небо поголубело, ветер утихомирился, река заблестела, как вымытое зеркало. И Сандра, вспомнив свои вчерашние страхи, рассмеялась.
– День-то сегодня какой! Тишь и благодать! – умилился и Сенька. И собрался в тайгу поглядеть на петли, авось что и попалось…
Сандра обрадовалась. А тому, что надумал он детишек с собой взять, воспротивилась. Но Сенька стоял на своем, утверждал, что собственным чадам он сам хозяин. Ей пришлось уступить. Ну, а раз одни дети собрались, то и других не удержишь. Ревут, просятся…
Одела Сандра ребят потеплее. Ильке и тому разрешила погулять с дядей Сеней. Усадила всех в неводник.
Сенька устроился чинно на корме, Эньке, Анке и Нюрке позволил грести легкими веслами. Сандра посмеялась, когда Сенька скомандовал: «Вперед, сопливая команда!» – и вернулась в избу. Там она уложила спать Галку, младшего Парасськиного сынишку, и разыгралась с Федюнькой. Уж так он ей мил. И волосики ему причешет, и на руках подкинет, и обцелует всего. Мальчишку спать потянуло. Она уложила его и прикорнула рядом.
Немного времени прошло – слышит возбужденные ребячьи голоса. А Сенька упрашивает: «Сандре не сказывайте!» Обмерла: что случилось?
Выскочила на крыльцо. Ребята, завидя ее, испуганно загалдели:
– Медведя повстречали!
– Мы в лес, а он из лесу!
– Ба-альшущий! И ла-ахматый!
– Воздух нюхал!
– Мы в лодку, а он за нами!
Сандра побледнела и схватилась за голову:
– Боже ты мой! Мог ведь задрать! Горе-то какое… Говорила же – не бери детей!.. – накинулась она на Сеньку.
Сенька виновато кривил лицо.
– Ружье-то хоть не обсопливел? – донимала Сандра. Озорно стрельнув глазами в сторону Сеньки, Энька не без удовольствия выпалил:
– А у него и ружья-то не было!
Видимо, об этом Сенька просил не говорить Сандре, потому что он как-то укоризненно посмотрел на мальчика и опустил голову.
А Сандра еще пуще заохала:
– Ой, беда, беда! Теперь неотпугнутый медведь к нам переплывет. Заберется ночью в избу или в стайку – вот будет горе нам!
– Не переплывет, – приосаниваясь, уверил Сенька. – А если пожалует – не твоя печаль, сам задам ему жару.
– Ты?! Срамота на всю губернию! – язвила Сандра, но в душе ей было жаль Сеньку.
До самого ужина Сенька не показывался Сандре на глаза и к столу явился после того, как она послала за ним Нюрку. Отужинал молча и ушел.
Ночь выдалась тихая, ясная. Ребятишки уснули быстро. А Сандре не спалось – не давала покою мысль о медведе. Как знать, вдруг и в самом деле переберется на этот берег – вода небольшая.
«Поди, чует нашу скотину, – не покидало ее беспокойство, и она прижимала к себе Федюньку. – Пожалует, нападет на коней, задерет, а то искалечит. И к коровам может подступиться, что ему стайка. Сшибет дверь лапой – вся развалится. И в избу вломится…»
От этой мысли у нее мороз по коже пробежал. На Сеньку надежда плохая, а скорее – никакой. Наверное, дрыхнет…
Сандра прислушалась – не бродит ли кто на дворе.
«На грех, и собаки-то нет. Гриш в Мужи забрал, чтоб не скучала без хозяина. Детей вот оставили, черти, прости Господи…» Она перекрестилась.
Не спалось и Сеньке. С боку на бок ворочался, мучился незадачей своей. В первый раз переживал так… Хотел перед Сандрой показать себя, полную калданку уток настрелять собрался – табуны их на воде чернеют. И как ружье-то позабыл? Все из-за ребятишек. Лучше бы не брал их… Так опять же ей хотел покою дать немного. Намучилась же с малышней…
Вот ведь невезучий какой!.. Всяко пересмеяла. А вернутся гостеване и вовсе ухохочутся. И не так было обидно, что они над ним посмеются, как то, что от Сандры насмешка пойдет.
Как ему захотелось, чтоб медведь пожаловал! Уж он бы отпугнул мохнатого! Уж показал бы себя перед Сандрой настоящим мужчиной! И Сенька вскочил с постели, сунул босые ноги в старые калоши Мишки Караванщика, накинул на плечи женину кофту с заплатами и, прихватив ружьишко, вышел во двор.
На небе густо и ярко сияли звезды, желтые, крупные, что спелая морошка. Свет от них разжижал осеннюю мглу. Сенька без труда различал темные силуэты деревьев, построек. Даже тропинка между избами и та видна. Правда, чуть-чуть. Вокруг было тихо и таинственно.
Поежившись от холода, Сенька поправил великоватые калоши и, зажав ружье под мышкой, зашлепал по тропинке взад-вперед, как часовой на посту.
Сандра уже засыпала. И вдруг уловила чьи-то неуклюжие шаги. «Медведь!» – она в испуге вскочила, метнулась к двери, проверила запоры – и к окну.
«Никак Сенька!.. Он!.. Вконец ополоумел. Чего ночью шастает?.. Никак с ружьем? С ружьем… Медведя, верно, подкарауливает… Смотри-ка…» – и ей стало неловко за свои шутки и насмешки, а того больше – за свои страхи. И уже нисколько не боясь Сеньки, желая немедленно сказать ему что-то доброе, хорошее, она отбросила запоры, выскочила на крыльцо прямо в нижней рубашке.
– Ты чего не спишь? – окликнула она Сеньку.
От неожиданности он вздрогнул, смешался.
– Иди, Сеня, спать. Не перейдет медведь реку-то. Поди, уж позабыл про нас…
– А как перейдет? Пальнул бы давеча, так отпугнул бы, – едва слышно промямлил Сенька, не поднимая на Сандру глаз.
– Ну с кем не бывает… Иди, Сеня, чего стынуть-то. Придет, так даст знать, небось услышим… Чай, скоро и наши приедут…
– Ага, – сказал Сенька посмелей. – Погода наладилась. Наверное, едут. Может, завтра и будут…
– Может… – печальным эхом отозвалась Сандра и ушла в избу.
Сеньку удивила эта внезапная перемена в голосе Сандры.
Он набил трубочку и еще долго попыхивал, зябко вздрагивал, кутался в кофту. Тронутый участием женщины, Сенька готов был целую вечность охранять тропинку, дом, в котором она спала…
4Вечером следующего дня остров огласили радостные ребячьи возгласы:
– Мамы приехали!.. Папы приехали!..
Дети кинулись к матерям, матери к детям, словно век не виделись.
Сандра сразу оказалась не нужна. Ее кольнуло, что женщины и слова благодарного не сказали ей. Лаская детей, матери пристально оглядывали своих чад. А ей казалось, будто выискивают они перемены в них, в коих она повинна. Особенно ревновала она Еленню к Федюньке. Полюбила она мальчишку. Такое у нее было чувство, будто родное дитя от нее отбирают.
Хозяйки сразу же захлопотали – каждая на своей половине. А мужики присели прямо на бережку передохнуть, покурить. Притомились: каюк всю дорогу пришлось бурлачить: нагруженный, сидел глубоко. А воды хоть прибавилось после дождей, да ненамного.
И еще бросилось Сандре в глаза: невеселые вернулись люди – что бабы, что мужики. Мишка какой-то взбелененный, смотрит исподлобья, словно насильно его сюда пригнали. Хоть и недолго Сандра жила с мужем, а научилась понимать его безошибочно. Сейчас лучше под руку Мишке не попадаться. Только и ждет, на ком бы душу отвести. Сандра не стала спрашивать людей, отчего они такие.
Но если и спросила бы – немного узнала. За весь обратный путь мужики и десяти фраз не обронили. А добирались до острова больше суток. Бабы, глядя на них, тоже помалкивали. Каждый думал свое. И сейчас не стал бы делиться. Причин тому много.
Начать с Гажа-Эля. Он вздыхал: кругом-то ему не везло. Так и не удалось найти в селе самогону или бражки. Очень был недоволен Гажа-Эль тем, что Гриш заспешил в обратную дорогу, не дал ему продолжать поиски. От досады Эль клял тот час, когда согласился забраться на этот остров, едят его комары! Как медведь в берлоге. Дрыхни да лапу соси. В селе не сегодня, так завтра отведешь душу… Подчистую комсомолы сур не выведут. Мужики тоже не без головы, что-нито придумают. Да и веселее на людях…
Эль старался не встречаться взглядом с Гришем и тем давал ему понять, что он недоволен возвращением на остров. Кабы не долг Ма-Муувему, пока река не стала, махнул бы обратно…
Но делиться сейчас этим своим намерением, Эль понимал, было неразумно. Оттого и помалкивал.
Мишка и подавно не смог открыться.
Гаддя-Парасся перед отъездом так ошарашила его, что он всякого соображения лишился. Забрюхатела! Главное, объявила-то, когда из избы выходить, в обратный путь трогаться. Присели они, по обычаю, перед дорогой, помолились на образа – она и ляпнула. У него речь отнялась. Да и ноги… Шел – спотыкался. Змея, ведьма! Другого времени не выбрала. Всем в глаза кинулось, что он не в себе. Гриш даже спросил – не занемог ли? Какой там занемог! Душа – котел, кипит, а не выкипает. Ай, баба, тварь подлая! Не может, чтоб чисто да гладко, непременно с подарочком. Хоть бы не рыжий, за Сенькиного сойдет. А как рыжий? Пробовал утешиться, мол, ждал такого. Пробовал хорохориться – на то мужнин глаз не дремли… Но равновесия в душе не было. Голову словно обручем сдавило. Как людям в глаза посмотрит, тому же Сеньке? С Сандрой-то все проще: тумака дать ей – замолкнет. А одного мало – за другим дело не встанет… Да всем рты не закроешь… Последними словами обзывал он Парассю. Кабы раньше сказала, приглядел бы в Мужах себе работенку – не жить ведь больше в парме, не-ет, все! Ни доходу-то в ней, ни покою…
Гриш не знал, о чем думают его товарищи, но что невеселы оба – и от незрячего не ускользнуло бы. Ему и самому тревожно. Как-то для них обернутся перемены? Конечно, им, пармщикам, все одно: сдавать ли мир-лавке рыбу да пушнину в обмен на продукты-товары или за деньги продавать, а потом на деньги продукты покупать… Парме это все одно… В людях бы собственник не взыграл. Деньги – соблазн… Не нарушили бы уговора при дележке…
И еще что-то не давало покоя Гришу. Он и сам не знал что. Хотя, нет, догадывался: опять старое сомнение… Петул-Вась обронил в беседе: «Теперь другой интерес…» Какой же это в селе «другой теперь интерес»?.. Али новое что у них затевается?.. Сами-то селяне, верно, вроде другие стали… Или мы отвыкли от них на острове своем?.. Поди, Эль с Мишем тоже «интерес» какой выискивают?..
Гриш обрывал думы, гнал сомнения, говорил себе твердо: «В Вотся-Горте мы пропитание коллективом добываем. Один у нас интерес – белку ловчее стрелять, капканов побольше ставить…» И тут же жалел: «Мало нас в Вотся-Горте. В Мужах весело… среди людей все-таки, не как в лесу… И с Куш-Юром мало беседовали… и с мужиками душу не отвел».
Когда ехали в Вотся-Горт, надеялся, за ними другие потянутся. Но нет, пока не появилось охотников. На сходке, в мир-лавке, да и на улице встречные закидывали его вопросами… Не охаивали вотся-гортских порядков, но и не хвалили.
«Сам виноват! – ругал себя Гриш. – На сходке бы выйти, рассказать: так, мол, и так, переезжайте к нам… И за мужиками своими как-то не усмотрел. Дело ли Элю по селу рыскать, бражку искать! Порыскал бы лучше, кто собак может на зиму дать. С одним Белькой не напромышляешь. Миш… Зачем к Парассе поместился? Совсем нехорошо. Елення и то на подозрение взяла. Сера-Марья вроде с ней заодно. Бабам, известно, только бы судачить… Ну, а как верно учуяли? Да нет!.. С понятием, поди, Миш… Не глупый, знать должен, какие ни есть скверности – все с себя скинь, коль в парму вошел…»
…Вот по какой причине не вышел между ними общий разговор.
И на берегу, попыхивая самокрутками, они продолжали молчать – каждый думал свою невеселую думу.
И разгружали каюк, можно сказать, молчком. Сандра и Сенька помогали им и тоже молчали. Разговорились за ужином.
По случаю возвращения в Вотся-Горт Елення и Марья позвали всех к себе в избу. Сели хоть и за два стола, но вроде как одной семьей. Мишка с Сандрой пристроились к столу Гриша, Сенька с Парассей разместились у Эля.
Женщины, видно, осмотрели свои хозяйства, убедились, что все в порядке. И теперь принялись благодарить Сандру. Заодно и поклоны ей передавали, мужевские новости выкладывали: где были, что видели. Вдруг в женскую беседу вклинился Мишка. Громко, растягивая слова, даже с каким-то наслаждением, вдруг заявил:
– Роман-то тоже не промах! С Эгрунькой, слыхали, стакался, – и заржал зло и похотливо.
Гриш взмахнул рукой:
– Пошто булгачишь? Сам слыхал – напраслина!
Миш вызывающе ответил:
– А ты поверил? Святая душа!..
Жалобно дрогнули губы Сандры, лицо ее побледнело. Она тихо опустила на стол чашку, из которой хлебала молоко, поднялась и с воплем: «Подлый! Подлый!» – выбежала из избы.
Мишка нашел ее возле стайки. Уткнувшись лбом в стену и держась руками за висевшие вожжи, она всхлипывала и стонала.
– Пошли в избу, – позвал он.
Она затрясла головой.
Мишка рванул ее за руку, потащил за собой. В избе он толкнул Сандру на кровать. Она повалилась, но тут же вскочила и села на постели, подтянув колени к подбородку и сжавшись в комочек. Слез у нее не было. Она смотрела на Мишку зло и решительно.
– Убиваешься о своем миленке? – ехидно спросил Мишка. Она молчала. – Я тебе покажу, стерва! – Он замахнулся. – Перед людьми меня позорить!
– Подлый, подлый ты! – прошипела Сандра. – Кобель! Не касайся меня!..
– Что?! – он размахнулся и хрястнул ее по лицу.
Удар пришелся в скулу. Она повалилась, застонала, а он ударил ее в живот. Сандра громко ойкнула и, наверное, потеряв сознание, перестала стонать. Но Мишка, озверев, продолжал бить куда придется.
Когда Сенька с Парассей возвращались с детьми с ужина, они застали Мишку на крыльце. Курил.
– Что спать не лягешь? – заботливо спросила Парасся.
Он не ответил, мрачно сплюнул.
Из избы донеслись стоны. Сенька сразу догадался, в чем дело, забеспокоился.
– Пойди к ней! Может, помочь надо, – взволнованно прошептал он жене.
Но хитрая Гаддя-Парасся воздержалась выражать сочувствие.
В ту ночь Сенька почти не сомкнул глаз, прислушиваясь к тому, что происходит на соседней половине. Не понадобится ли помощь Сандре? Мишка вскоре вернулся в избу и до самого утра храпел с присвистами, словно нарочно, чтобы заглушать Сандрины стоны.
