Текст книги "Живун"
Автор книги: Иван Истомин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)
Комарья поуменьшилось, и жизнь в Вотся-Горте стала менее тягостной.
С вечера, когда солнышко еще стояло довольно высоко, мужики отправились, может, в последний раз на соры. Совсем соры обмелели, но рыба еще не вся ушла, хотелось ее подобрать дочиста.
А назавтра, утром, женщины, как обычно, собрались на покос. Елення с Марьей уже вышли на крыльцо, когда услышали брань в соседней избе. Парасся крыла без стеснения, но и Сандра, всегда тихая и сдержанная, не оставалась в долгу. Видно, допекла ее Парасся.
– Что там у них опять? – поспешили раздосадованные соседки.
Раздор начался из-за простокваши. Парасся припасла туесок своим девчонкам на завтрак, поставила в сарай на холодок. Знал ли Мишка или полагал – на его и Сандры долю оставлено, но прихватил туесок простокваши с собой на рыбалку. Парассю и понесло. Сандра в душе не оправдывала мужа, только стерпеть соседкины попреки не смогла.
Примирить баб не удалось. Сандра забралась под свой полог и оттуда выкрикнула, что косить не пойдет.
Елення с Марьей шли на покос удрученные. За ними семенила утихшая и немного напуганная Парасся.
– Собирались жить сообща, а грыземся, – вздохнула Елення.
– То ли еще будет! Ох, не следить нам никогда, вот вспомянешь меня, – не желая, чтобы ее услышала Парасся, беспокойно прошептала Марья Еленне на ухо.
Оставшись в избе, Сандра занялась стиркой. Потом отправилась на реку прополоскать белье. Солнце поднималось, день обещал быть добрым, и ей стало неловко: пора горячая, а она дома отсиживается. Урон парме наносит из-за обиды на ворчливую Парассю. Мишка, может, и не поругает, но Гришу да Элю в глаза глядеть стыдно будет.
«Прополощу, быстренько развешу и пойду на покос», – решила Сандра.
Подоткнув за кушак подол сарафана, она вошла в воду и тут услышала всплески: кто-то гребет. Оглянулась – приближается груженая калданка. На веслах – рослый, плечистый мужик с белым платком на голове вместо накомарника. Сандра приложила ко лбу ладонь козырьком, чтобы получше разглядеть – кто в лодке: гость или проезжий? Гребет, будто не умеючи или сильно устал. «Вот славно, кабы гость! Вотся-Горт никто еще не навещал», – подумала Сандра.
И вдруг сердце у нее екнуло: Куш-Юр!
– Батюшки! – Сандра в замешательстве не знала, что делать – принимать гостя или бежать к женщинам с неожиданной новостью. Она порадовалась, что осталась дома, но тут же пожалела: подумают – нарочно сцепилась с Парассей, чтобы без свидетелей встретить.
Куш-Юр, в гимнастерке, обветренный и посмуглевший, поравнявшись с Сандрой, перестал грести, сорвал с головы платок и помахал им.
– Привет пармщикам!
– Здравствуй! Здравствуй! – Сандра не спускала с него сияющих глаз.
– Пристать-то можно? А то мимо проеду, – улыбался Куш-Юр, радуясь, что именно ее первую увидел.
– Что ты, что ты! – забеспокоилась Сандра, шагнула вперед, готовая принять и подтащить лодку на берег. – Причаливай, милости просим! Вот гость так гость! – Она оглянулась, хотя и знала, что на берегу – ни одной души. И вдруг вспомнила, что подол у нее задран и в руках мужнина рубаха. Поспешно отступила назад, расправила сарафан, а с рубахой не знала, что делать, и в смущении отвела руку за спину.
Куш-Юр тем временем два раза гребнул, и лодка шурша въехала на песчаную полосу.
– Стоп! – Он вынул весла из уключин, бросил их в лодку и перемахнул через борт в воду. – Ну вот я и в Вотся-Горте! Здравствуй, Сашенька!
– Здравствуй! – Сандра вдруг перешла на шепот.
– А ты успела загореть, поправилась. – Куш-Юр откровенно любовался молодой женщиной.
– Так уж и поправилась… Скорее от комаров опухла. Вон их сколько тут.
– Да-а, просто напасть. Даже платок не спасает, как ни повяжи… А где остальные пармщики? Спят, поди, от комаров прячутся?
– Что ты, Роман… Иванович! Кто же летом долго спит? Солнце-то уже взошло. Одни ребята еще спят. Мужики с вечера на рыбалке. Бабы тоже недавно ушли на покос, а я вот… – она немного замялась, – задержалась чуток, рубаху выстирать… Мишке. – Она твердо решила оставить Куш-Юра и бежать за женщинами: неладно ей одной его принимать.
– Значит, говоришь, вовсю трудитесь? – Куш-Юр огляделся. – Устроились бы вроде неплохо. Молодцы!
Обдумывая, как бы ей уйти, чтобы не обидеть гостя, Сандра слушала рассеянно и не сразу нашлась, что ответить. А он принял ее рассеянность за недовольство пармой, спросил прямо:
– Или не нравится в парме?
– Не знаю. Недавно еще живем…
– Так что с того?
– Всяко…
– Не дружно?
Как ни мало было сказано, а Сандре показалось: она наболтала лишнее. Гостю не следует знать, что у хозяев, – и она поспешно стала поправляться:
– Почему же! Живем хорошо. Еды хватает. Хлеб вот только вышел…
– Если только это, так я вам привез муки и соли… Маловато, правда… – Куш-Юр повернулся к лодке, сдернул дождевик, под которым лежали полмешка муки и полкуля соли.
– Правда?! – обрадовалась Сандра и шагнула к калданке посмотреть на бесценный подарок.
Куш-Юр оказался от нее совсем близко. Она чуть подалась назад, но он потянулся к ней. Стараясь не глядеть на него, Сандра сказала негромко первое, что пришло на ум.
– И как это ты догадался захватить с собой? – И дальше, чтобы молчанием не выдать свое волнение: – Сюда-то как попал? Сам, что ли, так и ехал из Мужей? Нас-то как нашел?
– Нашел, как видишь! Тебя где хочешь найду. – Голос его чуть дрогнул. Безотчетно поддавшись порыву, он обнял Сандру, нагнулся к ее губам.
У Сандры слегка закружилась голова, всем своим существом потянулась она к нему, но вдруг что-то словно ударило ее: грех-то какой! Бог накажет! И люди увидят – засудачат! В испуге она с силой оттолкнула Романа, он пошатнулся и шлепнулся в воду.
– Ой, как же это я? – вырвалось у Сандры. Она кинулась к нему, протянула руку.
Куш-Юр ухватился за руку Сандры, оперся о борт калданки, вскочил, вышел на берег. Вода ручьями стекала с него.
– Вот это да… Выкупала гостя… – отряхиваясь, пошутил Куш-Юр, но чувствовалось – поневоле шутит, неловко ему.
– Прости, Роман Иванович, – дрожащим голосом повинилась Сандра.
– Одна тебе возможность поправиться: поцелуй меня напоследок. Больше нам наедине не побыть. – Он старался казаться веселым. Но в глазах застыли мольба и боль.
– Не трави мое сердце, – жалобно взмолилась Сандра. – Перед Богом Мишке слово давала, не возьму греха на душу, не порушу божьего закону.
Она отвернулась, зашмыгала носом.
– Да что ты все – бог да бог! Да какой он тебе бог, если неверную дорогу показал!
– Так суждено, значит… – смиренно произнесла Сандра и, не желая больше продолжать этот разговор, улыбнулась: – Худо тебе, поди, в мокром? Дать чего-нибудь Мишкиного переодеться?..
– Обсохну…
Сандра торопливо собрала белье и сказала:
– Пойду к бабам! А ты разоблакайся, скорее обсохнешь. Не то увидят мокрого, начнут пытать – где да почему…
– Ты о себе подумай, сарафан мокрющий, сама-то что скажешь?
Она вдруг озорно тряхнула головой:
– А вот скажу, как на самом деле было!
Обоим стало весело. Ей уже не хотелось уходить.
Он стал разуваться, чтобы просушить портянки, но тут же решил и обе рубахи снять. Укрылся от комаров дождевиком.
– Давай сполосну портянки, все посвежее будут. Да и гимнастерку – вся в тине, – предложила Сандра.
Стирая его вещички, она подумала, как это приятно – стирать для него, куда приятнее, чем Мишкино…
«Ой, что я, прости Господи!» – Сандра украдкой перекрестилась.
От Куш-Юра не ускользнули ее движения.
– Чего ты? – спросил он.
Смутившись, Сандра невпопад спросила:
– Еще не окрутился?
Он понял: уходит от ответа, но сам не стал уклоняться:
– С тобой бы – хоть сейчас…
– В церкви? – Ее голос напряженно зазвенел. – Перед налоем?! – Глаза испытующе прищурились.
Внезапная мысль поразила Куш-Юра – вот чего он вовсе не брал в расчет!
Сама того не желая, Сандра открыла причину неожиданного ухода к Мишке.
– Не оттого ли… Постой!.. Саша… Сашенька… Да неужто из-за этого? – с трудом вымолвил он.
Она опустила голову, ссутулилась, поняв, что выдала себя.
– Не тревожься зря, Роман Иванович. Чего не суждено, тому не бывать…
Голова ее шла кругом. Сердце тревожно билось. Но она знала, что ничего уже не изменить. Просто бес ее искушает. Батюшка на причастии говорил. Тело ее нужно Роману. Грех-то какой. А душой он с ней никогда не соединится, потому что не смирит гордыни, не станет на колени перед ликом святых, не поклонится Всевышнему. Она доказала Богу, что была и будет послушной рабой. Отчего же тоскливо на сердце? Она послушна воле Господа. Отчего же, как Роман появился, ее неудержимо тянет к нему.
Размышляя, она не заметила, что по второму разу прополаскивает Романово бельишко.
Куш-Юр задумчиво глядел на нее. Он чувствовал, кто-то стоит между ними. Кто? Мишка? Но и до Мишки что-то мешало. Что? Бог? Не стал бы он, Роман, ломать комедию с долгогривым перед налоем. А для Сандры – это все. Зыряне преданы церкви. Как все новообращенные. Что же он раньше об этом не подумал! Раньше, раньше надо было религиозные подпорки вышибать. Эх, Саша-Сашенька, дитя доверчивое…
На какое-то мгновение в мыслях всплыл образ Эгруни. Он усмехнулся: и эта такая же… Хотя Эгрунь, если выгоду почует, продаст и долгогривого. Сандра честная, оттого и истовее. И жалко ее, и больно… Эх, Сашенька…
Он тяжело вздохнул.
Молчание их затянулось. Ему казалось, что Сандра на него обиделась.
– Подруги, поди, тебя ждут? Задержалась ты из-за меня, – напомнил он мягко.
Сандра вздрогнула, взглянула на солнце:
– Батюшки! Время-то завтракать! И ты, чай, голоден. Я мигом обернусь – сбегаю к бабам, порадую гостем.
Она выкрутила белье и только стала развешивать его на ветвях прибрежной березы, из-за хлева вышла Парасся с косой-горбушей на плече.
– Несет ее черт вперед времени, прости Господи! – проворчала Сандра.
Не желая с ней встречаться, она быстренько развесила белье, схватила мужнины рубашки и заторопилась к дому.
Увидев приезжего, Парасся саженными шагами благо ей позволяли и длинные ноги, и просторный зырянский сарафан, устремилась к берегу.
– Драстуй! Драстуй! – звонко выкрикнула она на ходу. – Гость ждет, а мы косим-гребем, гребем-косим, знать не знаем. Сандра словно чуяла, на косьбу не пошла. Сердце – вещун у ней! – В голосе Парасси чувствовались притворные радость и доброжелательство, но глаза подозрительно ощупывали уходящую соседку: какая-то Сандра невеселая, и сарафан вроде мокрый. И Куш-Юр нерадостный. Знать, что-то промежду ними вышло, может, миловались и она, Парасся, им помешала?
Перехватив ее взгляд, Куш-Юр решил соврать:
– Только что пристал. Да вот беда, неладно из лодки выпрыгнул, весь вымок.
– Ой, беда-беда, утопнуть ведь мог! – всплеснула руками Парасся.
– Спасибо, Сандра поблизости стирала… Вот и мое развесила посушить. А ты, вижу, бойкая стала… Избавилась от цинги? Не болеешь?
– Маленько поправилась. Здесь благода-атно!
Подошли запыхавшиеся Елення и Марья. Начались взаимные приветствия, расспросы – как в Мужах и что в Вотся-Горте.
– Сандры-то не видать. Не знает? – спохватилась Елення.
– Знает! Только что в избу ушла, – поспешила сообщить Парасся. Многозначительно улыбаясь, она рассказала по-зырянски со всеми известными ей подробностями встречу Куш-Юра с Чурка-Сандрой. Она ничего не присочинила, только голосом придала этим подробностям свою окраску.
Слушая ее, женщины по привычке ойкали, и было не понять – беде Куш-Юра они сочувствуют или осуждают, что Сандра оставалась с ним с глазу на глаз.
Куш-Юр решил прервать стрекотною Парасси и объявил про муку и соль. Что тут поднялось!
Женщины радостно заахали, захлопали в ладоши, засмеялись и не стали ждать, как того требует приличие, когда гость сам выложит подарки, побежали к калданке. Они полагали увидеть полную лодку, но скромный размер посылки мир-лавки разочаровал их. Да что было делать, гость-то не виноват. Как-никак – поддержка. И сами истосковались по хлебному, а детишки и подавно. Спасибо, не позабыли о них в Мужах – как селянам выдали, так и им.
Парасся забралась в лодку, бесцеремонно осмотрела завязки на мешке, брезент, на котором стояли мука и соль, – нет ли следов, не отсыпано ли: вполне мог Куш-Юр отсыпать зазнобе своей.
Куш-Юр не понял, чего она там шарит, подумал: ей не терпится скорей получить свою долю.
– Сейчас выгружу. – Он полез в калданку.
– Сами, сами! И так небось умаялся на веслах, – запротестовали женщины.
– Нет, так не водится! Подарок в дом несут. – Куш-Юр весело взвалил на плечо мешок с мукой и направился к избам. – Куда нести? Может, в сарай?
– В сарай, в сарай, – поддержала Елення и добавила: – Одеть бы тебя во что-то, председатель. А то неудобно, чай, голому-то в плаще?
– Спасибо! Если найдется что – не откажусь. Комарья у вас – тьма.
– Это что! Это уже благодать! – отозвались женщины.
Войдя в сарай, Куш-Юр поставил мешок.
– Пользуйтесь!
– Подождем мужиков, они хозяева, – уклонилась Елення.
– В парме все хозяева, – заметил Куш-Юр, удивляясь осторожности женщин. – Но подождать так подождать.
3Сенька Германец подъезжал к Вотся-Горту, весело распевая песню про неудачливого рыбака:
Федя-Вань, дуралей,
Ездил на рыбалку.
Пока спал под кустом,
Потерял калданку…
Против обыкновения, он как-то даже не шепелявил. И греб, греб без устали – скорее бы домой. Повезло ему сегодня, как никогда: пуда три, а то и больше, пожалуй, добыл – сырков и пыжьянов, даже несколько муксунов. Самому не верилось. Значит, и у Сеньки есть счастье. Теперь Мишка не скажет, что он, Сенька, дрыхнет, как дуралей Федя-Вань! Э-э, прикусит язык. Сам выйдет дуралеем! Совсем мало поспал сегодня Сенька. Но никто не видел, кроме халеев. Всю ночь галдели они над сетями, расклевали-погубили часть улова. Не то лодка до верху была бы рыбой наполнена. Ну, и того, что есть, хватит. Мишке и такое давно не снилось. Рыба от него отвернулась. К Сеньке пошла. Уж сегодня-то ему все позавидуют!
Вот он и пел во все горло, гребя в такт песне. И казался самому себе на три головы выше, на аршин в плечах шире.
Как ни старался Сенька песней дать знать, что возвращается с промысла с удачей, никто почему-то не вышел встречать его, порадоваться богатому улову. Огорчился Сенька, прервал песню, тихо причалил калданку.
Кто-то опередил его, чья-то лодка стояла уже на берегу. А ну как и у того удача?.. Он заглянул в чужую калданку – пустая, и не бывало в ней рыбы, чешуек не видать. Оглядел лодку – грузноватая для рыбалки и не здешняя: уключины железные, на русский лад, весла не овальные, северянские, а четырехугольные в лопастях. Приехал кто-то…
И тут его осенило: это даже лучше! Посторонний повидает-подивится, как он, Сенька, всех обставил, сколько рыбы добыл за одну ночь. И не выдержал, закричал на весь Вотся-Горт:
– Что же вы! Ослепли-оглохли! Встречайте рыбака!
Куш-Юр в заплатанных штанах Гажа-Эля и в его же рубахе как раз выходил из избы. Увидел рыбака на берегу, пошел ему навстречу.
Сенька онемел от неожиданности.
Куш-Юр подхватил его под мышки, легко приподнял и поставил на землю.
– Здравствуй, Семен… как тебя по батюшке…
– Мартынович… Привет! Сам председатель! – Сенька такого не ожидал. И вправду, счастье к счастью идет: председатель увидит – все Мужи узнают, – и поспешил показать свой улов: – А у меня во сколько рыбы!
– О-о! – похвалил Куш-Юр.
– Как всегда! – расхвастался Сенька.
– Молодцом! Только травой надо рыбу прикрывать от солнца…
– Если что испортится, то маленько сверху. Зато я первый!
Куш-Юр кивнул на реку:
– Вон еще кто-то… Кажется, Михаил.
– Ага, Караванщик. Опять калданка у него легкая. С тютельку рыбы.
– Он что – мало добывает? – удивился Куш-Юр.
– Э-э! – махнул рукой Сенька. И вдруг испугался своего бахвальства: еще, пожалуй, уличат его… И зафукал на комаров.
Подъехал Мишка, приткнул калданку к берегу. Его синие глаза с припухшими веками от удивления широко раскрылись.
Куш-Юр и Мишка сдержанно обменялись приветствиями.
– Какими путями, начальник?
– Водными, – блеснул зубами Куш-Юр. – Обещал навестить вас, вот и заглянул.
– Так, так… Гость, значит. – Мишка не выпускал весел и не спешил выходить из лодки. Он перевел взгляд на лодку Сеньки, увидел его улов. – Ого! Сам, без подмоги? Хоть раз с рыбой. Знал, когда подгадать…
Это была плохо скрытая зависть. Сеньку такая похвала не устраивала, потому что он рисовал ее себе совсем не такой, откровенной, шумной, с восклицаниями. Чернит Мишка его перед председателем. Ну погоди!
– А ты что, тоже нарочно пустым подгадал? – с неожиданной смелостью ляпнул Сенька Германец.
По тому, как рассвирепел Мишка, Куш-Юр догадался, что это не первая между ними стычка. В душе он порадовался тому, как Сенька отбил Мишкин выпад, но взять сейчас Сенькину сторону, усугубить раздор было неразумно, и он сказал примиряюще:
– А вот Михаил укрыл рыбу травой…
– Я ж не Сенька! Пока Гриш да Эль подъедут, от его улова одна вонь останется.
– Ага! Хотелось тебе! А они вон едут, – показал Сенька.
Лодки Варов-Гриша и Гажа-Эля плыли рядом, и рыбаки о чем-то беседовали. Вдруг они налегли на весла – видимо, увидели незнакомого, а может, узнали Куш-Юра. Скорее всего, узнали, потому что еще издали заорали:
– Мать родная! Председателя черт принес! Здорово, Роман свет Иванович!
– Здорово, якуня-макуня! Винки-то захватил?
– Целую бочку, еле допер! Поторапливай, а то без тебя выдуем… – отозвался, смеясь, Куш-Юр.
Гриш выпрыгнул из лодки и, не подтащив ее на берег, кинулся в объятия Куш-Юра.
– Сейчас я тебя…
– А может быть, я тебя… – подхватил его Куш-Юр.
И они стали бороться, пыхтя и крякая, словно расшалившиеся мальчишки. Изрядно помяв друг друга, протянули руки, потрясли ими в крепком, радостном приветствии, чинно поздоровались.
Дав им порадоваться, протянул руку председателю Эль да так сжал его ладонь, что тот охнул от боли.
– Ага! Будешь знать, как без винки ездить, – загоготал Гажа-Эль. – Вот схвачу и перекину через протоку. Или выкупаю.
– Выкупаться я успел, – смеялся Куш-Юр. – Во, в чужой одежде.
– Якуня-макуня! Так ты ж в моей шкуре! Точно. То-то я думаю, вроде родные заплатки вижу. Ограбил, выходит, позарился на мое барахло!
Дружный, заразительный смех мужчин привлек на берег всех пармщиков – одна Сандра не вышла. Куш-Юру пришлось еще раз рассказать про свое падение из лодки.
– Правда, правда! – поддакнула Парасся. – Мы-то косили, а Сандра гостя встречала. Простирнула и развесила на березе его бельишко…
Мишка помрачнел. Оглянулся. Похоже, только сейчас хватился жены.
– Хоронится, паскудина ленивая! Людям срамно в глаза поглядеть, – зло пробурчал он и зашагал к избе.
Остановил его спокойный, деловой оклик Гриша:
– Куда, Миш? Рыбу выгружать! Гость – гостем, дело – делом.
Мишка неохотно повернул к лодке.
Та же Парасся, которая минуту назад не без умысла омрачила настроение, теперь легко подняла его непосредственным, радостным восклицанием:
– Сеньке-то, Сеньке-то моему как повезло! Даже муксуны! Вот уж поедим нярхула.
Она выхватила из лодки двух крупных муксунов, подняла их за жабры. Сенька стал рядом с женой, улыбнулся во весь рот, почувствовав себя героем.
На похвалы не скупились все, особенно Гриш. Гриша радовала всякая, даже самая малая Сенькина удача. Ему хотелось, чтобы Сенька Германец поверил в свои силы, перестал считать себя неудачником.
И только Мишка не поддерживал общего восторга.
– А растаскивать рыбу не след, – сердито заметил он и пнул ни в чем не повинного Бельку, который лежал под ногами.
Собака вскочила, обиженно заскулила и заластилась к Еленне, ища у нее защиты: Белька был сыт и на рыбу не зарился.
Варов-Гриш подмигнул Куш-Юру – мол, все потом объясню. И, словно не замечая Мишкиной грубости, сказал:
– Ради гостя, да еще такого, не поскупимся на угощение. Давайте, женщины, варите-жарьте еду, а мы рыбой займемся.
– Блинов али оладьев каких-нито испеките, якуня-макуня, – попросил Эль.
– Каких тебе блинов, оладьев! – накинулась Марья. – Из чего?
– Председатель привез. Привез ведь?
– То детишкам! – категорически заявила Марья.
– Это по какому постановлению? – поднял голос Мишка.
– А мы, детные, уговорились.
Мишка присвистнул, помрачнел.
Тогда вмешался Куш-Юр.
– Что привез вам из мир-лавки, то на всех: и на взрослых и на детишек. Конечно, как порешите…
– Ну нет! Мне положено – отдай, а свое – хошь, детишкам скорми.
– Тогда и рыбу по едокам, – взъерепенился Сенька. – Я вон сколько добыл, а отдаю в общий засол.
Мишка смерил его презрительным взглядом, Сенька сжал кулачки, словно хотел схватиться с Мишкой. Караванщик подался вперед. Ему нужна была какая-то разрядка накопившейся злости.
– Тихо! – призвал к порядку Гриш. – Постыдились бы председателя.
– Ну, якуня-макуня! – покачал головой Гажа-Эль.
Не скрыл своего осуждения и Куш-Юр.
– Первые ягодки это, – горько усмехнулся Гажа-Эль и принялся разгружать калданку.
– Не я начал, – прошипел Мишка. – Ишь, захотел рыбу по едокам. Горби спину на него! Один раз привез больше других-то. Я так думаю, председатель: кто сколько добыл, столько каждый и засаливай. Тут уж без дураков. Давай скажи свое слово, чтоб не было между нас больше раздору.
Гриш предупреждающим движением руки остановил Куш-Юра – пусть повременит, послушает и других, а тогда уж судит – и первым высказал свое мнение:
– Не выйдет так, Миш. Снасти у нас в складчину, собрали из кусков, латали вместе. И улов общий. На то парма.
– Этак-то мне нету резону. Я себя завсегда прокормлю!
Гриш был мирно настроен, и ему очень не хотелось заводить ссору, особенно сегодня, при Куш-Юре, но оставить Мишкины слова без ответа он не мог. Подумавши или сгоряча Мишка бухнул – все одно: под парму подрубается.
– Вон что ты запел-засвистел! Как маленько про харч не стало заботки да припасик на складе завелся – так сам с усам. А забыл, с чего в парму сошлись?
– Верно! Верно! – закивали головами и мужчины и бабы.
– Теперь и я скажу, – выждав немного, начал Куш-Юр. – Резон тебе тот, Михаил, что порознь вы – голытьба, а вместе – сила. Один другого подопрет, и вместе продержитесь в эту трудную пору. Давно ли вы в парме?
– Да всего две луны, – подсказал Эль.
– Ну вот, а не узнать вас – раздобрели.
– Даже при комарах… Не греши, Миш, жить можно! – подытожил Сенька.
Но Мишка был непримирим.
– Тебе-то чего не жить? Только что не пьян, а сыт, и нос в табаке!
– Зачем в табаке – я не нюхаю, – хихикнул Сенька. Мишка махнул рукой и пошел к лодке выгружать рыбу.
