Текст книги "Живун"
Автор книги: Иван Истомин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)
Мастерство
Шторм бушевал вторые сутки. Взбудораженная река в красных отблесках вечернего солнца казалась кровяной. Рыбаки, стоя у развевающихся на вешалах, давно высохших плавных сетей,[37]37
Плавные сети – широко применяемый на Обском Севере способ ловли. Сети протягиваются поперек реки и пускаются плыть по точению.
[Закрыть] с тревогой глядели на реку.
– Ой, не могу смотреть! Утонут! – со вздохом произнесла небольшого роста, круглолицая девушка Яляне.
– Ну, и отчаянный наш бригадир! – сказал кто-то.
– А ведь зря рискует. Ничего он не добудет в такую погоду.
Бударка Вано Лапцуя – бригадира рыбаков-плавичей[38]38
Плавичи – рыбаки, промышляющие плавными сетями.
[Закрыть] казалась щепкой, то виднеясь на гребне волны, то надолго исчезая среди ревущих водяных глыб.
Вскоре над водой забелел парус, похожий на крыло халея.[39]39
Халей – крупная чайка.
[Закрыть] Качаясь из стороны в сторону, он быстро увеличивался. Это бригадир возвращался на песок.[40]40
Песок – рыбоугодие, стоянка рыбаков.
[Закрыть]
Как только лодка, погоняемая набегающей волной, приткнулась к берегу, рыбаки окружили ее.
– Ну, как? – спрашивали они.
– Замечательно, – явно шутливо басовитым голосом ответил широкоскулый рыбак, проворно прыгая с лодки. Это – плавич Мэнь Сэрпио, вечно улыбающийся, с насмешливыми глазами и покачивающейся походкой на длинных ногах, обутых в бродни. Он ездил за гребца Яляне.
Весь мокрый, в сером суконном совоке молодой бригадир Вано Лапцуй, опираясь на весло, устало поднялся с кормового сиденья. Овальное, загорелое лицо его было в крупных водяных брызгах, а мокрые волосы нависли на нахмуренные темные брови.
– Пока улов плохой. Грузил мало, видите, как всю сеть свило.
В середине бударки лежала плавная сеть, свитая, как веревка, и несколько рыб.
– Я так и знал, – сказал рыбак Сязи, пожилой бородатый ненец в малице и в тобоках и поэтому похожий скорее на пастуха, чем на рыбака.
Подошла Яляне.
– Вернулись живы-здоровы? А я так боялась, – призналась она.
– Нам тонуть некогда, работать надо, – шутил Мэнь Сэрпио, легко подтаскивая лодку сильными длинными руками.
Бригадир, бросив взгляд на девушку, добавил:
– Отрегулируем сеть – снова выедем.
– Зря мучаетесь, – сказал один из плавичей. – В шторм улов всегда неважный.
– Неправда, – спокойно возразил Вано Лапцуй. – В штормовую погоду рыба, наоборот, должна быть в движении. Вся беда, что сеть свивает. Значит, надо добавить грузу.
Когда сеть была распутана, Вано Лапцуй принялся подвязывать дополнительные грузила. Он пригласил к себе всех двенадцать плавичей своей бригады.
– На первый случай сделаем так, – обратился он к ним, – на каждую прожилку сети ставим два металлических груза и через одну прожилку – таш.[41]41
Таш – глиняный, прокаленный груз в виде небольшого диска с отверстием.
[Закрыть] Если это даст хороший улов, вам придется сделать то же самое и выехать на плав.
– Напрасный труд, – глухо промолвил Сязи, зевая и почесывая щетинистую бородку.
– Ты, Сязи, каждый раз, когда мы пробуем какой-нибудь новый метод, говоришь эти слова.
– А всегда выходит, что прав бригадир, – послышались голоса.
Это было верно. Бригадир плавной бригады колхоза «Сава ил» («Хорошая жизнь») молодой коммунист Вано Лапцуй – смел и настойчив, он постоянно ищет новые методы плавного лова рыбы. Как и другие передовые рыбаки Обского бассейна, он тщательно готовится к путине, консервирует сети перед их посадкой, комбинирует несколько провязов с различными ячеями для одновременного лова сырка и муксуна. Широко пользуется маневренностью. Как только река очистится ото льда, он начинает лов на отведенных его бригаде рыбоугодиях. Если первые косяки сырка еще не появились, он с бригадой спускается километров на шестьдесят ниже по Оби и ведет здесь контрольный облов, дожидаясь массового хода сырка. Первые косяки его он вылавливает в течение пяти-шести дней. Когда рыба сбавляет свой ход, Лапцуй с бригадой быстро переезжает на свое основное угодье и, опередив сырка, снова продолжает лов.
Сейчас он промышлял уже на основном рыбоугодье.
…Закончив подвязку дополнительных грузил и таша, Вано Лапцуй дал распоряжение членам бригады подготовить свои сети, подвязав дополнительные грузила.
– Шторм еще не скоро утихнет, и такие сети нам пригодятся, – сказал он, надевая другой суконный совок.
Перед тем, как отчалить от берега, Мэнь Сэрпио, глядя из-под большой шершавой ладони на реку, на этот раз без шутливой нотки, но с неизменной улыбкой басовито сказал:
– Мне, кажется, мешает еще этот сильный встречный ветер. Не привязать ли на концах провяза груз потяжелее?
– Да? А ведь ты прав, – сказал бригадир, – нужно сделать такой груз, чтоб он был похож на парус. Тогда сеть будет плыть по течению с нормальной скоростью.
– Верно, – согласился Мэнь и тут же предложил: – А что, если взять рогожный куль и нагрузить его камнем?
– Получится парус водяной, – с радостью подхватил бригадир.
Подготовка двух «водяных парусов» заняла немного времени, и бударка Вано Лапцуя вскоре снова умчалась под легким парусом на плав, подобно быстрому, проворному халею.
Часа через полтора веселая, звонкоголосая Катя – белокурая русская девушка с рыбоприемного плашкоута, стоящего тут же у песка, приняла от бригадира Лапцуя два с половиной центнера рыбы. Это улов за один плав.
– Кто говорил: в шторм рыба не ловится? Подходи, потаскай на плашкоут эту рыбу – поверишь, – как всегда, шутил Мэнь, подмигивая узкими, черными, насмешливыми глазами и обнажая белые, как снег, зубы.
Пока бригадир с Мэнем сдавали улов и ужинали, остальные плавичи погрузили в бударки свои сети. Солнце, касаясь вершин снежного Урала, опять залило багровой краской обложенный тяжелыми тучами горизонт.
– Однако тихой погоды не жди, – молвил Сязи, почесывая бородку и глядя на закат солнца. – Хватит сидеть, рыбачить надо. Бригадир-то, видно, правду говорит.
Когда бригада в полном составе отчалила от берега, Вано Лапцуй спросил своего гребца Яляне:
– Ну, как, Яляне, не боишься ехать?
– Страшно смотреть на лодку в волнах с берега, а на воде ничего, – улыбнулась девушка.
Шторм бушевал еще три дня, но плавичи бригады Вано Лупцуя прекращали лов только на короткий сон. Улов в эти дни был намного лучше, чем в тихую погоду.
В один из этих дней молодой бригадир вынул аккуратный блокнот, и пока бударка плыла по течению рядом с сетью, сделал в нем запись:
«В шторм – улов выше. Чтоб сеть не скрючивалась – на каждую прожилку два груза, через одну – таш. При сильном встречном ветре – „Водяной парус“».
Потом полистал блокнот, просматривая краткие записи, сделанные прежде.
«Сырок, пыжьян – верховые рыбы, муксун – рыба донная».
«Сроки движения рыб не постоянны. С начала путины надо иметь сети для всех видов рыб».
«Если течение заворачивает сеть и она вытягивается вдоль реки – нагрузить быстро идущее крыло. Сеть пойдет ровно, поперек реки».
«Главное в рыбодобыче – маневренность, комбинированный лов, соцсоревнование, упорный труд».
Эта запись дважды: подчеркнута карандашом.
…Наступила середина лета. Был тихий, ясный день. На спокойной воде бударки плавичей казались парящими между двух небес. Далеко по воде разносилась чья-то песня. Сегодня настроение рыбаков было веселое. Уже со второго утреннего плава уловы небывало резко повысились. Что ни плав, то два-три центнера на бударку.
– Что за чудо? – удивлялась Катя, когда полные рыбой бударки почти все враз приплыли к плашкоуту. – Куда я помещу столько рыбы! Плашкоут уже полон. Откуда вы рыбу черпаете? Ведь второй подъем рыбы уже к концу подходит.
– Нынче по моему хотению третий подъем рыбы начался, – послышался шутливый бас Мэнь Сэрпио.
– А потом будет четвертый, – смеялись плавичи.
Вдобавок к общей радости вскоре пришел катер с порожним плашкоутом. Капитан, видя бударки, полные серебристой рыбой, спросил плавичей:
– Ну, как? Рыба мало-мало ловится?
– Рыба совсем хорошо пошла!
– Это вам белухи помогают. Говорят, километров за полтораста отсюда появились белухи.
– Ну, тогда надо спешить на лов, – отозвался бригадир. – Шевелись, ребята!
Однако первый же послеобеденный плав разочаровал рыбаков. Улов резко снизился. Многие плавичи добыли всего по нескольку килограммов.
– Что за шайтан! – удивленно теребил бородку Сязи. – Куда девалась рыба?
А веселый Мэнь Сэрпио, рассуждая со своим гребцом, старался объяснить:
– Видать, рыба дала «полный ход» наутек. Теперь попробуй, догоняй ее.
Вано Лапцуй, посоветовавшись с рыбаками, решил передвинуться всей бригадой на несколько километров выше, чтобы «застать хоть хвост рыбы», как говорил Мэнь. Но уловы пробных плавов не утешили рыбаков. Поднялись еще на пять километров. Все это заняло довольно много времени: ветра не было, ехали на гребях. Солнце уже катилось к Уралу. Улов был совсем плохой. Рыба попадалась в сеть по нескольку штук.
– Вот беда, – запечалился Вано Лапцуй.
Поразмыслив, он пришел к выводу, что рыба не могла так быстро подняться по реке. Она или ушла в зерло, или спряталась на мелких местах: в заливах и курьях. Ведь белуха на мелкие места не пойдет.
Распорядившись продолжать плавы, бригадир направил свою бударку к противоположному берегу Оби, к зеленеющему травой заливу.
– Поехали на разведку, – произнес Сязи, глядя вслед быстро уплывающей лодке.
Его гребец, бритоголовый паренек, улыбнулся:
– Опять скажешь «напрасный труд»?
Сязи промолчал, почесывая бородку.
Вода в заливе была не выше полотна кормового весла, и краснощекая Яляне, видя вокруг торчащую из воды зелень, удивилась:
– А как же мы тут сделаем плав? Здесь совсем нет течения?
– Зачем нам плавать, – ухмыльнулся Вано, мы с тобой будем неводить.
Яляне высоко вскинула тонкие темные брови.
– Не удивляйся, – кивнул головой бригадир. – Смотри, куда рыба от белух спряталась.
Только теперь заметила Яляне, как вода вокруг рябилась от плавников рыб. Привязав один конец плавной сети за воткнутый у самого берега шест, Вано Лапцуй не спеша, бесшумно оттолкнул от него лодку и, описав полукруг, снова подъехал к берегу. Результат был неожиданным: бударка с грузоподъемностью в 400 килограммов не поместила и половину улова этой своеобразной тони.
Через час все плавичи закидывали сети в заливах и курьях по обе стороны реки. Приемщица рыбы снова начала беспокоиться, чтоб успеть первым сортом принять всю добытую рыбу.
После ужина, когда все члены бригады уже расположились на отдых, Вано Лапцуй в белой рубахе с расстегнутым воротом подсел к столу с блокнотом.
– Товарищ бригадир, ты, однако, какую-то книгу пишешь? Скоро ли закончишь ее? – привычно-шутливо спросил Мэнь из-за марлевого полога.
– Не книгу пишу, а дневник веду. Как плавными сетями рыбу надо ловить, мысли свои записываю. А когда закончу – не знаю. Чтоб быть плавичами-мастерами многое нужно знать нам, – ответил Лапцуй, делая очередную запись.
1952
Секрет
Гроза разразилась неожиданно и застала рыбаков в сору[42]42
Сора – заливной луг.
[Закрыть] у только что поставленных сетей. Быстро отвязав лодки от белеющих над водой колышков и напряженно работая гребями,[43]43
Греби – род весел.
[Закрыть] похожими по форме на таловый лист, рыбаки поспешили к густым тальниковым зарослям. Они вытащили на кочковатый берег лодки-калданки, легкие, как люльки, повернули их вверх дном и укрылись под ними от дождя. Только Салиндер Хасанбой, один из молодых рыбаков-ненцев, оставался на воде. Это был широколицый, со вздернутыми густыми черными бровями парень, с заметным шрамом на круглом подбородке. Он еще не успел поставить все сети. Оставалось два провяза. При свете молний и раскатах грома, под проливным ливнем, едва удерживая лодку от напора ветра, Хасанбой наскоро поставил оставшиеся сети и наугад направил калданку к берегу. Не было видно даже носовой части двухсаженной калданки. Пока добрался до берега, промок до нитки, хотя и был одет в суконный совок, сшитый из солдатской шинели.
Гроза бушевала всю ночь. Утром подул каменный ветер (ветер с Урала), разогнал лохматые тучи, похожие на громадные рваные шкуры линялых оленей, и рыбаки поехали просматривать сети. Хасанбой долго возился у костра, просушивая одежду, и к сетям поехал последним. Хасанбой ехал в бодром настроении и думал о том, что хорошо сделал, поставив все сети, хотя ему и пришлось промокнуть. Десяток килограммов рыбы совсем не лишние. Однако, подъезжая к сетям, Хасанбой изумленно развел руками: последние два провяза поставлены совсем неправильно, вдоль сора, перпендикулярно к остальным сетям.
– Вот лешак, – промолвил он, – как так случилось? Придется просмотреть сети, снять да снова поставить.
Стал просматривать сети, а тут подъехали товарищи, спрашивают:
– Зачем же ты, Хасанбой, неправильно сети поставил?
– Второпях ошибся немного, – отвечает Хасанбой, хмуря густые темные брови. – Видно, ветер отнес лодку, дождь лил, не заметил.
Над рыжевато-бурой, рябой поверхностью сора раздался веселый смех рыбаков:
– Хасанбой по-новому сетковать решил: вдоль сора сети ставит.
Подъехал бригадир Осорма. Узнав, над чем смеются рыбаки, вначале заулыбался, потом негромко, но строго сказал:
– Так будем рыбачить, ни одной рыбки не поймаем. Три года назад нарты сменили на лодки, а до сих пор сети ставить не научились.
Хасанбой виновато посмотрел на бригадира черными раскосыми глазами и также негромко ответил:
– Сейчас как следует поставлю, – и стал снимать сети. Только взялся за верхнюю тетиву, удивленно воскликнул:
– Ювэй! Да тут полно рыбы! – и приподнял сеть за тетиву.
Глядят рыбаки – глазам своим не верят: почти в каждой ячее рыба трепещет.
– Какой шайтан насовал сюда столько рыбы? – качали головами рыбаки.
Когда стали сдавать улов на рыбоприемный плашкоут, который стоял недалеко в протоке, оказалось, что в эти два провяза Хасанбоя за ночь попало намного больше рыбы, чем во все сети у любого из рыбаков.
Такие уловы у Хасанбоя были до тех пор, пока он не снял сети для просушки. Впоследствии он уже намеренно ставил их так, как в ту ночь, но прежнего успеха не было. А тут вскоре вода стала уходить из сора, и рыбаки спешно покинули его. По узкому, извилистому, как утиная кишка, протоку они выехали на Обь, чтобы начать осенний лов рыбы. Рыбаками они сделались недавно, так что большого опыта в работе не имели. Потому с планом справлялись кое-как, хотя вода в этом году была умеренной, в сорах стояла долго и рыбы должно было быть много. Теперь оставалась надежда на осенний лов в Оби.
Однако рыбаки еще долго вспоминали случай с Хасанбоем и шутили:
– Во время грозы, видно, рыба в неправильно поставленные сети лезет.
А Хасанбой думал иначе.
С наступлением зимы большинство рыбаков переключилось на охоту, на промысел песца и горностая. Хасанбой же взялся возить почту на оленях. Но каждый раз, бывая у себя в поселке, он стал уходить на лыжах в сторону сора. Народ вначале думал – Хасанбой любительски занимается охотой. Но почему же он возвращается всегда без добычи?
Как-то во время такой прогулки на лыжах Хасанбою встретился Хасю Ладукай, сутулый, белобородый ненец, возвращающийся с охоты. Летом они вместе рыбачили.
– Ты что же, парень, охотишься или так зря на лыжах время проводишь? – спросил Ладукай.
– К соровому лову рыбы готовлюсь, – серьезно ответил Хасанбой.
Ладукай, видно, не понял и, огорченно плюнув, сказал:
– Странный ты парень, Хасанбой. Чем зря на лыжах кататься, к рыбалке бы готовился, сети бы свои хоть проверил, починил! – и не стал больше разговаривать, ушел к дому.
А Хасанбой действительно к рыбному промыслу готовился. В этом все убедились, когда снова начался соровой лов.
Шумно и торопливо умчали могучие струи Оби потемневшие ледяные глыбы вниз, к Карскому морю. Пришедшая за льдом вода широко разлилась по сорам, образуя неглубокие поймы. Через полмесяца на рыжевато-бурой поверхности воды показались островки ярко-зеленой травы. Как всегда, вначале в сор на разные участки поехало человека три для разведки: появилась ли рыба. В числе их был и Хасанбой. Он привез около полсотни килограммов крупного серебристого сырка, товарищи же его добыли всего по нескольку штук, хотя сетей у всех троих было поровну.
– Как так? – удивились рыбаки. – Совсем интересное дело получается. Ты, Хасанбой, в прошлом году неправильно поставленными сетями лучше нас добывал. Нынче опять хорошо ловить начинаешь. Почему это?
Хасанбой улыбнулся, стоя возле лодки с богатым уловом. Поглаживая черные жесткие волосы он сказал, будто сам себе:
– В прошлом году я сам не знал, почему много рыбы попадалось мне. А нынче знаю. Секрет один знаю.
– Какой такой секрет? Однако ты немного шаман? Хасанбой засмеялся.
– Не-ет. Я узнал один секрет. Вот поедем в сор, покажу вам всем, где и как нужно ставить сети.
На следующий день вся бригада выехала в сор, захватил с собой достаточное количество сетей, палок для них, продуктов, одежды, а также нюки[44]44
Нюк – покрышка для чума, летом из бересты.
[Закрыть] и шесты для чумов. Вечером в том же направлении отчалил от поселка катер с рыбоприемным плашкоутом.
В первый же выезд на лов Хасанбой стал объяснять:
– Вот тут, против этого куста, сети нужно ставить не поперек сора, а вот так, наискось. Вон там, за травой, подряд можно ставить не больше трех сетей, остальные ставить бесполезно.
Рыбаки шумно заговорили:
– Что ты обманываешь! Сколько лет рыбачили, никогда сети так не ставили.
– Вот поэтому и рыбу добывали плохо. Рыба-то вдоль наших сетей ходила, – горячо стал объяснять Хасанбой.
– Не может быть! Мы всегда загораживали путь рыбе.
– Нет, не загораживали. Рыба, оказывается, не так ходит, как мы думали: под водой много бугров, много ям, и рыба не везде в одном направлении движется.
Рыбаки, пожимая плечами, переглядывались между собой:
– Как же ты, Хасанбой, видишь, что и как под водой расположено?
– Да я все дно сора изучил зимой, когда воды не было.
Ладукай Хасю поддержал:
– Правду говорит, я сам много раз замечал, как он в эту сторону ходил.
Остальные рыбаки, дымя самодельными трубками, тоже вспомнили про лыжные прогулки Хасанбоя. А бригадир Осорма, хлопая паренька по плечу, похвалил:
– Молодец парень, смекалку имеешь! Попробуем по твоему совету сети ставить…
…В начале комариного месяца – июля – на зеленом травянистом берегу рыбоугодья было собрание. Представитель рыбозавода, поминутно отгоняя от лица рои надоедливых комаров, сказал, вручая бригадиру Осорме переходящий красный вымпел:
– Получайте за перевыполнение полугодового плана рыбодобычи. Надеюсь, этот вымпел до конца путины будет развеваться в вашей бригаде.
– Обещаем оправдать доверие, – ответил Осорма, принимая вымпел крупными, огрубевшими от воды и комариных укусов руками. – Мы овладели пока одним секретом. Но на этом не остановимся. Смекалистые люди у нас есть, – и посмотрел на Хасанбоя.
Раздались аплодисменты, похожие на громкий плес рыб.
1951
Чудо
За темными квадратами окон слышится вой и свист пурги. Неистово гудят провода. Бешеный ветер качает их, и оттого свет в электролампочке, висящей низко над столом, то и дело мигает, и гладко причесанные густые черные волосы Айны блестят то ярко, то тускло. Она сидит недалеко от окна, склонясь над распечатанным конвертом. На плечи накинута белая пуховая шаль. В чистой и уютной комнате тихо. Родные легли спать, а ей не спится, хотя уже за полночь.
Айна вынимает из конверта фотокарточку и задумчиво смотрит на портрет молодого ненца в армейской форме подтянутого и улыбающегося. Это – Вытко, жених Айны, полтора года назад призванный на действительную службу. Девушка с любовью разглядывает фотокарточку, чуть щуря раскосые черные глаза, про которые Вытко часто говорил, что они так же глубоки, как воды озера Еря-То, самого глубокого озера на Ямале. Затем Айна перечитывает письмо от любимого человека и принимается писать ему ответ.
Склонив голову набок и по-детски прикусив пухленькие губы, Айна почти бесшумно строчит пером. Иногда она останавливается и, подперев кулаками круглые с ямочками щеки, минуту сидит задумчиво, словно прислушиваясь к реву пурги за окном.
«…Ты, Витенька (она звала жениха русским именем), обижаешься, почему я до сих пор не написала тебе про историю с нашим огородом. Знаешь, это длинное дело, но сейчас я опишу тебе все по порядку, чтобы ты не обижался на меня. Помнишь, я тебе как-то писала, что после окончания учебы в сельскохозяйственной школе я сразу же выехала из Салехарда к себе, в колхоз. Окружные организации помогли мне достать семенного картофеля. Сам знаешь, у нас, в районе, семян не достать, никто еще полеводством не занимался. Этот картофель, пока я его везла, причинил мне много хлопот. Ехала я на паузке, погрузив кули на палубу: трюм весь был занят солью. В дороге разыгрался настоящий буран, ведь время-то было как раз после ледохода. Ударил даже морозец, и я испугалась, что заморожу семена. Стала просить, чтоб погрузить картофель в трюм катера. Но капитан, будь он неладен, и слушать не хотел. Некогда, говорит, возиться мне с твоей картошкой, я, говорит, боюсь, как бы самому с катером не замерзнуть посредине реки.
Хорошо, что за меня заступился один пассажир – работник рыбзавода, и приняли все-таки мой картофель на катер, в трюм, а то бы заморозили.
Я всю дорогу думала, что в колхозе, наверное, ждут не дождутся меня, обрадуются картофелю. Постановление-то сентябрьского пленума партии, думаю, и их потревожило, беспокоятся, наверное, чтобы и в наших краях полеводством заняться, а получилось совсем иначе. Пришла я к председателю Юнаю Петровичу и говорю, так-то, мол, и так-то, прибыла в ваше распоряжение и привезла картофель на семена. Он – ты сам знаешь его привычку – погладил волосы, поправил очки и привычно пробурчал, дескать, очень хорошо, мы, мол, начали переход на оседлый образ жизни, ведем строительство, и рабочие руки, мол, нам нужны и картошка нужна. А сам то ли удивленно, то ли с насмешкой смотрит на мое запыленное пальто. Я тоже удивилась: „Разве огород заводить не будем?“ Юнай Петрович поглядел куда-то мимо меня, стал чесать свои лохматые брови, говорит: „Да нет, мол, огородом заниматься нам еще рано, хотя по плану и должны. Надо, говорит, сперва всех колхозников-кочевников в дома поселить. Нам, дескать, предстоит построить жилые помещения, склады, звероферму, пошивочную мастерскую, детясли…“ И начал и начал перечислять. А счетовод наш добавляет: „Это важнее, с огородничеством можно подождать“.
Я, конечно, напомнила им о последних решениях партии по развитию сельского хозяйства. А они мне: „Знаем, мол, слыхали и понимаем не хуже тебя. Как раз, говорят, мы и должны сейчас первым делом перевести всех кочевников, кроме пастухов-оленеводов, на оседлость, а потом уже заниматься разведением огородничества и прочего такого“.
Я вспомнила, что нам рассказывали на курсах о роли полеводства. Говорю, как раз это-то и привлечет людей к оседлости и доходы колхоза повысит. А счетовод наш – тот же самый рыжий старичок коми – засмеялся: „Да-да-да… От пяти центнеров картофеля на вечной мерзлоте и получим такой урожай – сразу миллионерами станем“. А Юнай Петрович сердито посмотрел на меня поверх очков, пробурчал, мол, ты, Айна, со своей затеей оттолкнешь людей от перехода на оседлость, опозоришь, говорит, колхоз и его, как старого председателя. Разве, дескать, можно рисковать таким делом?
Ну, я тут разгорячилась, встала со стула и на счетовода: „Во-первых, говорю, Фаддей Маркович, вы, должно быть, дальше своих бумаг не видите. – Потом повернулась к председателю: – А во-вторых, говорю, Юнай Петрович, зачем же посылали меня учиться? Видно, для того лишь, чтобы разнарядку райсельхозотдела выполнить?“
Вижу, счетовод замолчал. Председатель тоже призадумался и, наконец, согласился дать мне двух человек, чтобы выгрузить картофель с катера, но сказал, что картошку все же придется раздать на пищу строителям. „От этого, говорит, больше пользы будет, чем погубить овощи в мерзлой земле. Да и куда ты, Айна, поместишь сейчас семена? Помещений-то нет“.
Я уже думала об этом. Председатель и счетовод сами-то ютились в сельсовете в уголочке. Здание правления только-только заканчивали, а склад был занят мелким строительным материалом и рыболовными снастями. Тут я совсем огорчилась, говорю: „Плохие вы руководители, недальновидные. Вы боитесь, как бы зря не пропало полтонны картошки, а не думаете, может, она будет началом настоящего полеводства в нашем колхозе“. Прямо так и заявила.
Счетовод и председатель засмеялись. Старик коми сказал: „Зря ты, девушка, дурачишься. Ты что же – хочешь, говорит, быть Мичуриным? Ничего, мол, не выйдет у тебя. Твоей силой тундру не покорить“.
Расстроилась я, отвечаю: „Мичуриным я не буду, а полеводом буду. Вы, говорю, посылали меня учиться на полевода. Я старалась, училась, полюбила это дело, семена привезла, а вы и не думаете огородом заняться“.
Юнай Петрович, вижу, тоже обиделся, в ответ мне пробурчал. „Потому что, говорит, мы плохие руководители. Ищи хороших руководителей“.
А я все спорю: „Никого, говорю, искать я не буду. Пойду, обращусь к секретарю комсомольской организации (прошлой весной у нас своей парторганизации все еще не было). Он поймет меня, поможет. Картофель я все равно посажу“.
Счетовод предупредил меня: „За картофель-то, мол, нам счет предъявят, а ты его можешь погубить. Самой, пугает, придется платить“.
„Ну и уплачу. Подумаешь“.
Председатель тоже сказал: „Ты, Айна, раз закончила учебу, должна в колхозном производстве участвовать, а не своими забавами заниматься“.
Тут я не вытерпела, сразу же направилась к выходу. „Ничего вы не понимаете!“ – сказала им и хлопнула дверью.
Стою на крыльце, чуть не плачу. Постояла и пошла на берег, к катеру. Там среди рыбаков, готовящихся к отъезду на промысел, встретила секретаря комсомольской организации Маби Салиндера, друга твоего. Он был в длинных резиновых сапогах и в плаще, поэтому я думала, что Маби тоже уезжает вместе с остальными. Я давай скорее рассказывать ему о своем горе и просить помочь мне, убедить сейчас же председателя приступить к полеводству. Маби говорит: „Ладно, сегодня же выясним этот вопрос. Уедут рыбаки, и я займусь этим делом. Раз ты выучилась на полевода и привезла семена – зачем, говорит, откладывать огородничество“. Пообещал помочь мне выгрузить картофель.
Я немного успокоилась и решила подыскать подходящее место для семян. А сама есть хочу и очень устала, ведь всю дорогу почти не спала, беспокоилась, чтоб не заморозить картофель. Но отдыхать еще было некогда, катер вскоре должен был направиться дальше, и выгрузку семян нельзя было откладывать. Подумала я и пошла к заведующему торговым пунктом. И не ошиблась. У него нашлась небольшая комнатушка, где он зимой принимал пушнину. Мы выгрузили картофель и принялись приводить в нужный вид комнатку. Маби сам помог мне устроить полки. Картофель рассыпали нетолстым слоем, семена-то ведь были не полностью проращены.
На другой день ранешенько утром я пошла в контору, думаю, секретарь наш, наверное, убедил председателя, и выделят мне двух-трех человек, чтобы разработать огород. Пришла, а в конторе спор идет. Юнай Петрович и Маби Салиндер шум подняли. Маби, как и я, доказывает председателю, что нужно хотя бы для опыта посадить картошку, что развитие полеводства вытекает как раз из задач перехода на оседлость, а тот – свое: „Не могу я рисковать авторитетом колхоза и своим авторитетом, мы же, говорит, живем в тундре, у ледяного моря, и не надо об этом забывать“.
Ну, что ты будешь с ним делать! Отказался председатель дать мне людей, В колхозе, мол, из-за недостатка рабочих рук срывается план строительства, даже бригады рыбаков полностью не могли укомплектовать. Детяслей в колхозе нет, и женщины с маленькими детьми, говорит, сидят по чумам, ни на какую работу не возьмешь, а землю копать и подавно.
Вижу, Маби, как и я, запечалился, вздохнул: „Приехала бы ты, Айна, пораньше, я бы настоял, чтобы выделить в помощь тебе двух-трех комсомольцев или кого-нибудь из молодежи, а теперь, говорит, все комсомольцы и молодые колхозники распределены по бригадам: кто на рыбалку едет, кто занят на строительстве, а другие в тундру со стадами давно уехали“.
Я уже отчаивалась: „Как же быть? Ведь мне одной не справиться с огородом. Кругом же нетронутая тундра, надо ее вскопать, удобрить“.
А председатель сидит, откинулся на спинку стула, ухмыляется: „Ну, раз не можешь, зачем же затеваешь все это? Давай лучше, Айна, картошку нам, раздадим рабочим – русским плотникам, они без нее не могут жить“.
Я рассердилась, соскочила со стула, говорю: „Нет и нет! Я пойду по чумам уговаривать женщин. Не может быть, чтоб никто не согласился полеводством заниматься“.
Маби тоже встал, говорит: „И я пойду с тобой. Кого-нибудь да убедим“.
Юнай Петрович глядит на нас поверх очков, смеется: „Идите, идите, агитируйте. Видно, вы забыли, какой у нас народ. Приманка у вас есть, да не для тундровых людей“. Потом предупредил Салиндера: „Но ты, Маби, не забывай, что твое место среди плотников“.
Маби сказал, что зря задерживаться не будет, и мы собрались уходить. Уже в дверях я спросила председателя, обязательно ли являться к нему, если кто согласится. А он, знаешь, что мне ответил? „Как же, как же, говорит, может человек на другое место годен будет“. Вот ведь какой!
В этот день я побывала во всех чумах, всю факторию исходила. Вначале Маби был со мной вместе, но потом поспешил на работу. Мы разговаривали с женщинами, всячески старались убедить их помочь мне разработать огород, но везде нам отвечали одно и то же: зачем, мол, землю портить? В земле, говорят, копаться будем, какой заработок у нас может быть? В тундре деревья все равно расти не будут.
Почему-то все думали, что картофель растет на деревьях, как шишки. Да ты ведь, Витенька, сам знаешь наших людей. Ну и я, конечно, каждый раз объясняла, как растет картофель, как ухаживают за ним и какую пользу он приносит людям. Многие наши колхозники ведь никогда и не едали его. Устала я за день и к вечеру совсем уже было разочаровалась, но Маби Салиндер после работы опять пошел со мной по чумам, и мы в конце концов все же уговорили двух женщин – Салейко Ядне и Нямтуйко Лапсуй. Салейко в нашем колхозе недавно, она до укрупнения колхоза была в артели „Нерьяна вы“, но ты ее должен знать – высокая такая женщина, красивая, у ней еще сын в Ленинграде учится, и мужа ее ты тоже знаешь, он охотник хороший, помнишь, который за одну зиму трех черно-бурых лисиц добыл. Так вот Салейко – это его жена. Ну, а Нямтуйко ты хорошо знаешь. Она хоть и маленькая ростом, зато на язык бойкая. Ты когда-то ее сына, Тикая, обидел, так помнишь, каково тебе от нее досталось?
Вот эти две женщины согласились помочь мне вскопать огород. У них у обеих маленькие дети, и поэтому они колхозную работу не делали, но когда мы с секретарем комсомольской организации побеседовали с ними, они согласились быть полеводами. Ты думаешь, их привлекла эта специальность? Нисколько. Они даже и не рассчитывали, что могут что-нибудь заработать на этой работе. Они просто пожалели меня, видно, я выглядела жалкой и страдающей настолько, что они не могли отказать мне в помощи.
