Текст книги "Компромат"

Автор книги: Ирина Зарубина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

И она направилась к входной двери.

Только она приоткрыла дверь, как тяжелое тело с шумом повалилось на нее. Клавдия еле успела отпрыгнуть в сторону.

– Ну, что я говорил!.. – засмеялся Максим.

– Феденька… – растерянно пробормотала Клавдия, наклоняясь над мужем.

Кожаная куртка – новая еще, вполне хорошая куртка, в ней бы ходить еще да ходить, – была заляпана грязью.

Сухие веточки торчали из всклокоченных волос Федора.

Клавдия осторожно коснулась пальцами мужниного затылка.

– У-уу!.. – промычал муж.

Клавдия повернула к себе его лицо и замерла в ужасе.

Федор Иванович не был пьян.

Он был избит – да как!

Правый глаз сплошь заплыл, бровь была рассечена. Из носа текла кровь. Лицо было покрыто ссадинами и царапинами.

– Го…Господи… – прошептала Клавдия, а затем, поглядев на сына, крикнула: – Чего стоишь? Вызывай «скорую»! Быстрее!

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

Суббота. 1.02–2.37

Покуда Максим накручивал диск телефона, Клавдия перетащила мужа в спальню и уложила на кровать.

Федор Иванович слабо постанывал.

Казалось, он не знает, что находится уже дома.

На всякий случай Клавдия все-таки принюхалась, приблизившись к лицу мужа: спиртным не пахло.

Впрочем, она ни на минуту не сомневалась в том, что муж не участвовал в пьяной драке.

С той поры как на паях с друзьями, такими же, как и он, безработными, Федор Иванович открыл автослесарную мастерскую, глава семейства стал вести весьма благонравный образ жизни.

Он уже спокойно реагировал на выпады оппозиционных газет (хотя по-прежнему тщательнейшим образом изучал их каждое утро) и удерживался от ехидных комментариев по поводу публикаций в околоправительственной прессе.

Однажды за ужином, ни с того ни с сего, он стал развивать мысль о пользе частного предпринимательства. Домочадцы и сосед Илья, который в тот день опять напросился к ним на харчи, застыли с вилками у открытых ртов и прослушали пламенный спич во славу капиталистического способа производства и рыночной экономики.

Правда, к тому времени, как позже выяснилось, Федор Иванович вовсю обсуждал с приятелями вопрос об открытии собственного магазина автотоваров.

Справедливости ради надо сказать, что причина, побудившая Федора Ивановича заняться частным предпринимательством на ниве торговли машинами и запчастями, коренилась не в нем самом. В роли причины, как ни странно, выступил Серега Ерыкалов, молоденький ученик Дежкина, который после закрытия завода тоже остался без работы.

В отличие от Федора Ивановича, который от нечего делать читал газеты, Серега их продавал.

Благодаря этому они и столкнулись однажды в переходе метро: бывший учитель и бывший ученик, покупатель и продавец.

– Ты чего это, Серега? – удивился Федор Иванович. – Рабочий класс, а в спекулянты подался!

Ерыкалов вздохнул:

– Зарабатывать надо, Федор Иванович, а нечем…

– Как это нечем? – оскорбился бывший учитель. – Зачем же я столько времени на тебя тратил? У тебя же руки золотые!

– Золотые-то они золотые, – не стал спорить бывший ученик, – да вот только никому не нужны.

– Ерунда, – сказал Федор Иванович. – Иди слесарить к нам в мастерскую. Пойдешь?

– Не-а, – честно отвечал Ерыкалов. – Мне теперь бизнесом интереснее заниматься.

– Какой же это бизнес, – газеты перепродавать, – усмехнулся Дежкин.

– А я опыта набираюсь, – не растерялся Серега, – как наберусь, большое дело раскручу. Торговля, Федор Иванович, двигатель прогресса. Не зря люди это говорят.

– Тьфу ты! – в сердцах сплюнул Дежкин и пошел прочь.

Он хотел выбросить из головы всю эту историю, да только мысль о том, что бывший ученик – любимый ученик! – переминается с ноги на ногу с пачкой газет в подземном переходе, не давала покоя.

Федора Ивановича так и распирало желание доказать неоперившемуся пролетарию, насколько важна его профессия в новой ситуации.

В течение трех недель он ломал голову, как бы заставить Ерыкалова заниматься прежним делом.

– Вот у тебя что лучше остального получается? – допытывался Федор Иванович, приходя в знакомый подземный переход.

– Это уж вам виднее, – уклончиво отвечал Серега.

– Ну, ведь не газетами же спекулировать, – не отставал Дежкин и старательно переводил разговор на волнующую тему: – Ты с машинами, помнится, любил возиться…

– Любил, – соглашался Ерыкалов. – Только «Запорожец» свой мне продать пришлось.

– То есть как?

– А так. Денег совсем не было, вот и пришлось…

– Продал-то хоть выгодно? – деловито поинтересовался бывший учитель.

– Спрашиваете! – расплылся в улыбке бывший ученик. – На том стоим!

И тут Дежкина озарило.

– Идея! – воскликнул он. С таким восторженным выражением, наверное, выкрикнул свое бессмертное «Эврика!» Архимед, выскакивая из расплескавшейся ванны. – Идея! Мы откроем при нашей автомастерской магазин, и ты будешь продавать машины. Дело доходное. – Это тебе не «Московским комсомольцем» торговать. Мы с тобой такую кашу заварим – завистники от зависти подохнут! Лучший автомагазин во всей столице будет.

Пожалуй, это предприятие так и осталось бы нереализованным, если бы Серега хоть как-то отреагировал на предложение Дежкина.

Но он лишь кисло улыбнулся, не веря ни на йоту в реальность прожекта.

Сия кислая усмешка все и решила.

– Я ему докажу! – кипятился Федор Иванович на кухне, позабыв про любимые газеты. – Я докажу, что не только жулики в нашей стране могут жить припеваючи. Ты понимаешь, – обращался он к жене, как бы призывая ее в сообщники, – ему еще двадцати пяти нету, а он уже ни во что не верит, считает себя конченым человеком. Газетками, понимаешь, торгует! Тьфу! Я в его годы…

Сила азарта оказалась столь могучей, что Дежкин, пообивав пороги, получил-таки разрешение на открытие магазина при малом предприятии по ремонту автотранспорта.

Он явился в подземный переход и с торжественным видом протянул Ерыкалову бумагу с подписями и печатями:

– Видал, сосунок!

От избытка чувств он выхватил у парня всю кипу свежих газет и поджег ее в урне на глазах изумленных прохожих.

После этого он три часа провел в отделении милиции, пытаясь объяснить, что вовсе не занимался мелким хулиганством, а праздновал начало новой жизни своего лучшего ученика.

Из отделения его вызволила Клавдия.

На радостях, что предприятие расширяется и втягивает в свою орбиту новые свежие силы, Федор Иванович устроил в гараже славный кутеж. Купил новобранцу Сереге Ерыкалову джинсы «Левайс», себе, как генератору и основному реализатору идеи, – роскошную кожаную куртку, а жене сапоги.

Теперь эта самая куртка, изорванная и замызганная, валялась на полу, а Клавдия в единственном сапоге из той пары, что подарил ей супруг, как наседка металась вокруг кровати, протирала мужу лицо мокрым полотенцем и кричала Максиму, чтобы шел встречать «скорую».

– Что же случилось, Феденька? – по-бабьи причитала она. – Кто тебя так, родненький… за что?

Федор Иванович лишь постанывал в ответ.

Появилась медицинская бригада.

Тощий и длинный санитар с меланхоличным лицом поставил на тумбочку блестящую металлическую коробку и чуть не разбил вазу.

Врачиха, распахнув блокнот, зычным басом поинтересовалась:

– Кто тут Тешкина В. Ф.?

– Да не Тешкина, а Дежкина, – попыталась поправить Клавдия.

– Ага, вы, значит. На что жалуетесь?

– У меня муж…

– Тешкина В. Ф., – перебила врачиха, – восьмидесяти семи лет, с кровавым стулом…

– Нет тут никакой Теткиной! – отчаянно завопила Клавдия. – У меня мужа покалечили… он умирает!

Врачиха захлопнула блокнот и раздраженно поглядела на нее.

– Нечего на меня кричать. У меня ясно сказано: кровавый понос. Где телефон?

На протяжении следующих десяти минут она созванивалась с диспетчерской, громко ругалась с неведомой Алисой, попрекала ту повышенным интересом к особам мужского пола и пониженным – к своим служебным обязанностям. Потом нудно выясняла насчет правильности адреса и кровавого стула, потом требовала засчитать двойной вызов и лишь затем соизволила подойти к постанывающему Федору Ивановичу.

Осмотр длился считанные секунды, после чего санитар, не меняя меланхолического выражения на лице, сделал больному укол, и визит завершился.

– Хороший сапожок, – тоном знатока произнесла на прощание врачиха.

Дежкина обалдело поглядела на обутую ногу.

– Не дай вам Боже… – произнесла Клавдия, когда дверь за медицинской бригадой закрылась.

Суббота. 5.27–6.40

Муж окончательно пришел в себя только под утро.

Он испуганно озирался по сторонам, щупал затекший глаз и, кажется, не сразу уразумел, где находится и что с ним произошло.

– Тебе надо лежать, Феденька, – бросилась к нему Клавдия, едва Дежкин зашевелился на постели.

Она заботливо подоткнула подушку ему под голову:

– Пить хочешь?

– Хофю, – ответил муж.

У него были разбиты губы и вышиблен передний зуб, поэтому добрую половину букв он теперь не выговаривал.

Клавдия скользнула на кухню, по пути кивнув детям: мол, все в порядке, папа очнулся, – и бесшумно приложила к губам палец.

Максим вполголоса сказал: «Ну и слава Богу», а Ленка пожала плечом и удалилась.

Клавдия хотела было заварить мужу крепкого чаю, но вспомнила, что в какой-то умной передаче профессор категорически не рекомендовал поить больных горячими напитками, и ограничилась тем, что до краев наполнила кружку Федора Ивановича вчерашним кефиром.

Кефир был слегка горьковат, но это, решила Клавдия, не беда.

– Тьфу, фто за гадофьть? – скривился Федор Иванович, с отвращением отталкивая от себя кружку.

Кефир брызнул на одеяло.

– Это не гадость, Феденька, – возразила супруга, – хороший кефирчик… Пей, очень полезно.

Дежкин вдруг смерил жену недобрым взглядом и, превозмогая боль, потянулся и сел на кровати.

– Фто, – сказал он, – убить меня не выфло, теперь отравить фатумала?

Клавдия от удивления рот разинула.

– Феденька… Кто тебя вздумал отравить, Феденька? Кто это тебя собирался убить?

На губах мужа появилась кривая усмешка.

– Пятый тесяток лет Фесенька, фто тальсе? – ехидно поинтересовался он.

– Что это с тобой? – Дежкина не знала, что и делать.

Время для ссоры и выяснения отношений было самое неподходящее.

Однако избитый муж, кажется, только и ждал скандала.

Более того – провоцировал.

– Послушай, Феденька, – произнесла Клавдия успокаивающим тоном, – денек у нас сегодня, я вижу, тяжелый выдался. У меня куча проблем… у тебя вот тоже. Давай будем поддерживать друг друга, а не…

Она не успела договорить.

– Потьтерсивать! Ф сем это, инсересно, потьтерсивать? – взъерепенился Федор Иванович. – Ну-ка, расскаси мне луссе, кого ты на меня натрафила!

– С ума сошел, – всплеснула руками Клавдия.

– Ха-ха! – пророкотал муж. – Я фсе снаю, нецего тут притурифаться. Они мне фсе скасали, понятно?

Клавдия не верила собственным ушам.

– Кто – они?

– Друски твои, вот кто! Это они меня так оттелали, сволоси!

– Мои дружки? Какие дружки?

– Ну ус это тепе луссе снать, какие друски, – в голосе Федора Ивановича смешались обида и гнев. Надувшись как большой ребенок, он отвернулся от жены и уставился в противоположную стену. Дожидался расспросов и готов был сначала потрепать нервы, а потом уж все выложить. – Сто делаесся на пелом сфете, а? Фсякое слыхал, – но стобы сена на сфоефо муса бантитоф натрафливала? Нет, о таком не слыхифал!

Клавдия с трудом разбирала беззубую речь супруга. Но то, что он донельзя возмущен тем, что «жена на живого мужа бандитов натравливала», – это она поняла.

Она опустилась на кровать рядом с клокочущим от негодования Федором Ивановичем, и лицо ее обрело строгое, почти неприязненное выражение.

С таким выражением лица допрашивала обычно Дежкина обвиняемых.

– Так, – сказала она, – теперь давай по порядку. Что-то я никак не могу уразуметь… Кто на тебя напал?

– Тепе луссе знать! – упрямствовал Федор Иванович. – Мефду пфосим, когда я гулял, я на тебя никого не натрафлифал…

– Ну хватит! – рассердилась Клавдия. – Можешь ты по-человечески объяснить или нет?

Дежкин обиженно поджал губы.

– Исбили снацала, а потом по-целофецески хотят расгофарифать…

– Отвечай на вопрос.

– Тепе фитнее, кто напал. Друски твои напали, – продолжал упрямиться муж.

– С чего ты взял?

– А они сами скасали.

– Что-о?! Так и сказали, что они мои друзья?

– Ну, не софсем так, – смилостивился Федор Иванович. – Снацала накинули мне месок на голофу и дафай дупасить…

– Ну? – нетерпеливо подстегнула Клавдия.

Знакомый почерк. Утром, когда ее высадили из троллейбуса и обыскивали в неизвестной машине, на голову тоже надели мешок.

– Я ус и крицал, и угофарифал: мол, браццы, отпустите Христа рати, теньги нусны, я фам фсе до копейки оттам. Какое там! Так отметелили, фто люпо-дорого посмотреть… – Дежкин с каким-то благоговейным уважением уставился на себя в дверное зеркало, точно оценивал и отдавал должное работе неизвестных костоломов.

– Они, что, не взяли деньги? – спросила Клавдия.

– Ни-ни, – подтвердил муж.

– Что же они от тебя хотели?

– От меня – нисефо. А фот от тепя…

– От меня?

– Хфатит притфоряться, Клафка, – разозлился Федор Иванович. – Это нечестно с тфоей стороны. Мы, конефно, люди фрослые… но надо и софесть иметь! Если ты себе хахаля на стороне зафела, ладно, я, этого, конесно, не одопряю, но чефо ус тут…

– Ты что говоришь, Федя? Какого хахаля?

– Я снаю, сто гофорю! – рыкнул муж. – Нецефо тут кометию ломать. Они мне фсе скасали! Сказали, стоб ты фернула, сто всяла, а то хусе будет…

– А что я взяла?

– Это тепе надо снать, сто ты у них брала! У меня она спрасифает, фитали! – возмутился Федор Иванович. – Я, когда по бабам ласил, у тепя не спрасифал, сего я у них брал!

– Очень вежливо и своевременно с твоей стороны напоминать мне о своих похождениях, – обидевшись, произнесла Клавдия.

– Ой, только не надо исобрасять мусенису… Тосе мне, прафедниса. Ты меня теперь не профедес.

– Конечно, я не мученица, – согласилась жена. – А насчет праведницы поговорим в более подходящее время. Еще раз тебя прошу: объясни внятно, что произошло, кто на тебя напал…

– Друски твои, – упрямствовал Дежкин.

Кажется, ничего более конкретного он не мог сказать.

– Что за дружки?

– Фто ты хоцес от меня? – взмолился он. – Несефо на меня так смотреть, как на уголофника какого-нипуть… Это ис-са тепя фсе слусилось. Напали, исбили, а теперь она ессе смотрит, как на уголофника! – Федор Иванович пытался вновь перейти в наступление, однако наступления не получалось.

Клавдия смотрела на мужа внимательно и отстраненно.

– Отдай сфоим мусикам то, сто у них фзяла, и фсе будет нормально… – примирительно произнес он.

– Ничего я ни у кого не брала, – ледяным тоном произнесла Дежкина.

– Нет, брала, – настаивал Федор Иванович, – они мне сами так скасали: мол, тфоя баба у нас клюц фсяла, пускай отдаст, не то плохо будет. Ты ессе и на кфартиру к ним ходила с сопстфенным клюцом, ницефо себе. А на меня глядис, как Ленин на бурсуасию!

Клавдия молча поднялась и пошла к двери.

– Ты куда? – испугался муж. – Дай кефир, ф горле пересохло.

– Сам возьмешь, – отшила его Клавдия. – По бабам мог шляться – теперь и поухаживать за собой сможешь.

– Клафа, пить хоцу! – заканючил Федор Иванович.

– А ты своим подружкам позвони, пусть они тебе кефирчику поднесут.

– Меня по тфоей милости исбили, исуфечили, а ты! – в последний раз попытался воззвать к женской жалости Дежкин, но Клавдия осталась непреклонной.

– Это еще надо доказать, что по моей, – отрезала она и захлопнула за собой дверь.

– Ma, ну чего? – спросонья пробормотала Ленка, когда Клавдия на цыпочках вошла в ее комнату и опустилась в кресло. – Что, папе хуже?

– С папой все в порядке. Более чем. Спи.

Суббота. 6.51–8.01

Сидя в неудобном, с высокой прямой спинкой кресле, Клавдия пыталась смирить свою женскую обиду.

Надо же! Очень вовремя вспомнил Федор Иванович про свою бывшую подружку, другого момента не мог сыскать. Не думала и не гадала, что и у нее наступит день, когда муж, родной, близкий человек, будет говорить как о чем-то само собой разумеющемся, незначительном: «Когда я по бабам лазил…»

Нет, что ни говори, нет у этих мужиков ни стыда, ни совести. Все они – что Дежкин, что Чубаристов (этот-то еще похлеще будет. Куда нашему Федору Ивановичу до Виктора Сергеевича!) – одним миром мазаны.

Сколько волка ни корми, все равно в лес смотрит.

«Что это я? – остановила сама себя Дежкина. – Хватит нервы накручивать, слишком много других проблем в жизни.

Взять хотя бы этот загадочный ключ…

Итак, дело действительно принимает нешуточный оборот».

Она отнеслась к утреннему происшествию в троллейбусе как к чему-то незначительному, почти курьезному. Выходит, зря.

Она явно столкнулась с какой-то грозной силой, и не считаться с этим больше нельзя.

«ВЕРНИТЕ КЛЮЧ!..»

Кто эти люди и чего от нее хотят?

Они умудрились привлечь к делу даже матерого Меньшикова.

Насколько Клавдия знала нынешнего горпрокурора, он вряд ли стал бы якшаться с преступным миром.

Чем же они могли его склонить на свою сторону? Подкупом, шантажом, хитростью?

Хитрость отпадает без разговоров, – Меньшиков сам кого хочешь вокруг пальца обведет.

Подкуп, пожалуй, отпадает тоже. Нынче, конечно, почти не сыщешь неподкупных людей, так что Дежкина не стала бы ручаться даже за Анатолия Ивановича, если положить руку на сердце. Однако она не могла даже вообразить себе количество нулей в сумме, за которую Меньшиков пошел бы на сделку с совестью. Ну о-очень большая должна была бы быть сумма. Кто же станет выкладывать подобные деньги ради того лишь, чтобы начальник из своего высокого кресла отдал распоряжение подчиненной сходить на встречу, назначенную в записке без подписи.

Итак, остается второе. Шантаж.

Размышлять по поводу того, на какой такой крючок могли подцепить бравого горпрокурора, было бесполезно. Сейчас сам о себе иногда столько нового узнаешь, что не удивишься, узнав новое о другом человеке. Чужая душа – потемки.

Итак, что же мы имеем? – стала подводить первые итоги Клавдия.

Она вынуждена была признать, что по-прежнему топчется на пустом месте.

Кто-то утром остановил троллейбус и, запихнув Клавдию в машину с неизвестным номером, тщательно обыскал ее.

Кто-то написал записку, назначив место встречи.

Кто-то заставил городского прокурора настоятельно посоветовать Клавдии не манкировать приглашением на свидание.

Кто-то говорил с нею в обменном пункте, требуя вернуть, что взяла, и не объяснив, что именно она взяла.

Кто-то избил Федора Ивановича как бы в назидание: мол, это еще цветочки, то ли еще будет, если НЕЧТО не отыщется.

КТО-ТО… КТО-ТО… КТО-ТО… – но КТО?

Стоп, остановила себя Клавдия. Что-то упущено… какое-то звено. Быть может, само по себе и неважное, но в цепи других событий таящее ключ к разгадке.

Вернемся к началу.

Клавдия подперла ладонью щеку и задумалась.

Что необычного произошло с ней за последние дни, исключая, разумеется, сегодняшний, с которым все ясно?

Телевидение. Обычное скучное разбирательство по поводу изобилия обнаженных тел в программах, не предназначенных для закрытого просмотра.

Стоит покопать здесь?.. Вряд ли.

Поездка с оператором Подколзиным на митинг оппозиционных сил. Может, там и случилось нечто, но поди разберись. Сутолока, сотни лиц, затем эта нелепая драка…

Допустим, сама того не заметив, она оказалась втянута в загадочную игру. Ну и что это дает для понимания ситуации?

Честно сказать, ничего, одно бесплотное предположение.

Внезапно она подсобралась, выпрямилась, пораженная догадкой.

Ну конечно!

Подколзин. Он звонил с нелепыми обвинениями, которым Клавдия не придала значения.

На квартиру оператора заявились двое неизвестных, представились сотрудниками 21-го отделения милиции и учинили обыск.

Господи, ну конечно!

Дежкина звонила в отделение, пытаясь разузнать причину внимания к скромной особе Подколзина, но там только руками развели: мол, никого они на обыск не посылали, да у них и сотрудников таких нет. Как же их фамилии? Такие еще неестественно правильные, вроде Иванов – Петров – Сидоров…

Ах, да – Бобров и Соколов.

Если привязать факт странного обыска на квартире Подколзина ко всему тому, что произошло с самой Клавдией за последние сутки, то особой натяжки не будет.

Там обыск, и здесь что-то ищут.

А почему бы и нет, взбодрилась Дежкина, вполне пристойная версия для дальнейшей работы.

Итак, получается цепочка: оператор – Дежкина – поиск неведомого КЛЮЧА.

Выходит, все-таки что-то случилось на демонстрации. Ни в каком ином месте они с Подколзиным не пересекались, исключая, естественно, телевидение. Но ведь там была всего-навсего необязательная болтовня.

А вот демонстрация – это серьезнее… Но вокруг находилось много народу, и поди знай, у кого что было на уме.

Кстати, после сутолоки в толпе и драки она провожала оператора домой, и это могло не укрыться от глаз неизвестных соглядатаев.

– Ma, – внезапно подняла голову с подушки Лена, и Клавдия даже вздрогнула от неожиданности, – ты чего спать не ложишься?

– Сейчас, сейчас…

– Погляди на часы! Ты что, с ума сошла? Или решила на работу не идти?

– Ну уж нет, – бодро откликнулась Клавдия, – еще как пойду! Меня завтра, как понимаю, ждут великие дела. А ты спи… спи, родная.

Она поправила одеяло дочери.

Сама она знала, что уже не уснет. Хоть и наступал выходной, Клавдия решила, что обязательно пойдет в прокуратуру.