Текст книги "Компромат"

Автор книги: Ирина Зарубина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

– С трудом, – поежился Подколзин.

– А вы представьте, лежит перед вами паренек и глядит на вас вот такими глазищами! – Она растопырила пальцы на обеих руках. – Вот такими, не преувеличиваю.

– Ой, смотрите, снежок пошел. – Дежкина предприняла отвлекающий маневр, стараясь переключить внимание Волконской и Подколзина на погоду. – Надо же, пушистый-пушистый!

– Это идея… – обернувшись к окну, проговорил Михаил. – Почему бы не снять документальный фильм о женщине-медэксперте? Это будет сенсация. День за днем хроникально прослеживать все события…

– Вот так? – шутливо обиделась Клавдия Васильевна. – А как же «Госпожа следователь»?

– Вы – само собой, – спохватился Подколзин. – В конце концов, одно другому не мешает. Линочка, что вы об этом думаете?

– Это шутка? – Волконская переводила изумленный взгляд с Михаила на Дежкину и обратно. – Вы меня решили разыграть?

– Линочка, у вас есть все шансы стать настоящей «звездой»! – затараторил Подколзин. – С вашей внешностью, с вашим обаянием самое место на экране, а не в морге.

– Вы хотите снимать обо мне фильм? – голос Волконской надломился.

– Хочу! Безумно хочу! Но на организацию съемочного процесса понадобится не так мало времени… – Михаил озабоченно почесал в затылке. – Давайте так с вами договоримся: оставьте мне номер своего домашнего телефона, и, как только все выяснится, я с вами немедленно свяжусь.

– Да-да, конечно, – радостно закивала Волконская и размашистым почерком начертила семь цифр на обратной стороне так и не дописанного Михаилом заявления.

Именно в этот торжественный момент в кабинет ввалился Чубаристов. Он был несколько удивлен, что после его появления не последовало обычной (охи-ахи-вздохи) реакции присутствующих, но виду не подал. Все внимание сконцентрировал на себе какой-то незнакомый парень в джинсовой куртке. И даже Лина Волконская, обычно задыхающаяся от чувств при встрече с Виктором, на этот раз лишь наградила его мимолетным взглядом и весьма равнодушным «здрасьте».

– Мордасте, – хмуро ответил Чубаристов и, склонившись к Дежкиной, шепнул ей на ухо: – Поболтать надо…

А Подколзин уже вспоминал очередной «прикол» о мифическом дяде Степе, эдаком собирательном образе всех работников осветительного цеха, который по пьяной лавочке вечно попадал во всякие идиотские ситуации и с блеском из них выкручивался.

Сгибаясь в три погибели и размазывая по щекам слезы, Лина отчаянно хохотала. Чубаристову показалось, что хохотала она чуть громче, чем это было необходимо, и он оценил поведение девушки как начало некой эротической игры, призванной вызвать у Виктора чувство ревности или что-то в этом роде. На самом деле он конечно же ошибался (у Волконской просто было хорошее настроение, ей действительно было весело с Подколзиным), но тем не менее Чубаристов неожиданно почувствовал уязвленность и, не сдержавшись, раскатисто гаркнул:

– Потише можно?

– Можно, только осторожно, – беззлобно парировал Михаил.

Этой, в общем не очень смешной реплики было достаточно, чтобы Лина вновь засмеялась, и Виктор вновь принял этот смех на свой счет.

– Почему в кабинете посторонние? – строго обратился он к Клавдии Васильевне.

– Мишенька не посторонний, – от такого напора Дежкина невольно скуксилась. – Он тот самый оператор с телевидения, про которого я тебе рассказывала, помнишь?

– Накурили тут! – Виктор уже не знал, к чему придраться. – Дышать нечем. Совсем рядом есть специально отведенное место для курения.

– А действительно, пойдемте на лестницу, – предчувствуя нежелательную ссору, предложила Лина.

– Почему нет? – с готовностью откликнулся Михаил.

– Мишенька, вы далеко не уходите! – взмолилась Клавдия. – Нам еще фотороботы составлять.

– Клоун, – именно так Виктор отозвался о Подколзине, когда Лина и Михаил ушли. Впрочем, мысли о поражении на любовном фронте занимали его недолго. Буквально через несколько секунд Чубаристов снова был подтянут, сосредоточен и свеж. – Значит, так… Все, что я тебе сейчас скажу, должно остаться между нами, ясно?

– Ясно. – Сердце Клавдии Васильевны сжалось в нехорошем предчувствии. – Ты выяснил?

– Да. Эти ребята были специальными агентами и выполняли секретное задание.

– А в чем оно заключалось?

– Повторяю: задание – секретное, мне ничего о нем не известно.

– На кого они работали?

– Не знаю.

– В таком случае с чего ты взял, что они были спецагентами, а не случайными прохожими?

– Я откопал их рожи в картотеке МВД.

ДЕНЬ ШЕСТОЙ

Среда. 16.45–18.12

Жила-была лиса. Любила она греться на солнышке на уютной зеленой полянке, но очень не любила, когда в эти моменты рядом появлялся кто-то еще.

Всех гнала лиса прочь от своей полянки.

Вот такая она была вредная.

И вот однажды лежит лиса на солнышке, потягивается от удовольствия – и вдруг видит, что рядом из кустов чей-то хвост выглядывает.

«Это еще что такое? – подумала лиса. – Кто посмел забрести на мою полянку и греться рядышком со мной на моем солнышке?»

Вслух же она сказала:

– Ну-ка уходи прочь, кто бы ты ни был, а то хуже будет!

А хвост как лежал, так и лежит себе.

Разозлилась тогда лиса, прямо белая стала от злости и как ухватит зубами этот хвост!

И тут же взвыла от боли.

Хвост-то оказался ее собственный.

Эту немудреную сказку читала детям на ночь перед сном Клавдия, когда они еще были маленькими. Сначала Максиму, а потом, через несколько лет и Ленке.

Ленка очень смеялась над злоключениями вредной лисы, прямо-таки покатывалась от хохота, и Клавдия смеялась вместе с ней.

Мораль сказки: глупость сама себя наказывает.

После разговора с Чубаристовым Дежкина отчего-то вспомнила про лису, ухватившую себя за хвост.

Теперь, выходит, этой лисой была она сама.

Таинственная четверка из толпы на демонстрации оказалась из одного с нею ведомства.

Да-а, за то, что следователь открыла дело на собственных коллег, начальство по головке не погладит.

Клавдия представила себе пухлое лицо Меньшикова, покрывающееся густой краской, и его узкие от гнева глазки.

«Вы соображаете, что делаете, – скажет горпрокурор с улыбкой, напоминающей оскал, – что вы себе позволяете, в конце концов? Я вынужден принять меры!»

Конечно, ее ожидают серьезные неприятности.

Есть обвиняемые, но нет сколько-нибудь убедительного компромата.

Есть дело, но нет состава преступления.

Сплошные догадки и ничем не подкрепленные версии.

Обвинить сослуживцев в том, что носились друг за другом на демонстрации оппозиционных сил… Или же в том, что средь бела дня устроили ей обыск, натянув на голову мешок? (Кстати, надо еще доказать, что это их рук дело.) Или в том, что арендовали на вечер помещение общества вакцинации домашних животных «Дружок» и потребовали какой-то загадочный ключ…

Как ни поверни, ерунда получается.

Клавдия в досаде закусила губу и принялась перечитывать показания оператора Подколзина.

За этим занятием и застал ее Игорь Порогин.

Он был в новеньком, с иголочки черном костюме, накрахмаленной белоснежной рубашке и сиял, как майское солнышко.

– Здрасьте, Клавдия Васильевна! – бодро воскликнул он с порога, затем с размаху уселся на стул и закинул ногу за ногу. – Как наши дела-делишки?

Дежкина удивленно поглядела на бывшего помощника.

– Что стряслось, Игорек? У тебя сегодня именины?

– Лучше, Клавдия Васильевна, лучше! Берите выше! Именины каждый год случаются, а такое, как у меня теперь, раз в сто лет.

– Вот как? – Дежкина отложила в сторону листок с показаниями Подколзина и приготовилась слушать.

– Ах, Клавдия Васильевна, вы даже не представляете, как все здорово складывается, – ликовал Порогин. От избытка чувств он вскочил с места, прошелся крест-накрест по кабинету, а затем вновь плюхнулся на жалобно скрипнувший стул. – Кажется, меня повысят в должности… и в звании. Сам Меньшиков намекнул!

– Вот как?

– Ладно, не буду вас томить. Помните, я на днях рассказывал об одном пацанчике… дворнике… который в квартире оружейный склад устроил?

– Ганиев, кажется, – кивнула Дежкина, – как же, помню.

– Так вот, нашел я на него, голубчика, управу. Это будет самое громкое дело последнего времени. Мне уже и корреспондент из газеты звонил – по наводке Анатолия Ивановича, между прочим.

– Корреспондент? – удивилась Клавдия. – Меньшиков рекомендовал тебя корреспонденту?

Игорь потупил глаза и заулыбался, изображая смущение, однако лицо его против воли торжествовало.

– Завтра приедет фотограф, будет для статьи снимок делать, – сообщил он.

– Ого, я вижу, ты у нас становишься знаменитостью. В добрый путь! Только как же тебе удалось взять его с поличным, этого Ганиева? Ты же говорил, что с точки зрения закона там не подкопаться…

– Фирма веников не вяжет! – гордо откликнулся Порогин. – Я этого пацанчика, как теленка, вокруг пальца обвел. У меня теперь в деле и свидетельские показания понятых, и фотоматериалы, и пистолет с его отпечатками пальцев. Все, как в лучших домах Лондона!

– Что-то я не понимаю, – нахмурилась Клавдия. В интонациях ее воспитанника прозвучала какая-то новая, нехорошая нота. – Ты же говорил, что он осторожничал, держал свой арсенал в разобранном виде…

– Верно. Но я его умыл.

– Каким же образом?

– Что вы, Клавдия Васильевна, – засмеялся Игорь, – я такую штуку провернул… Сам не ожидал, что получится. Я его взял да напоил.

– В смысле?

– В самом прямом. Пол-литра водки, душевный разговор – и рыбка в сети.

– Он что, признался? – спросила Дежкина.

– Признается, куда денется. Под тяжестью улик, так сказать. Пока что заливает про какого-то Александра Александровича, который и есть хозяин оружия. Но мы эти байки знаем.

– Стоп-стоп, – остановила его Клавдия. – Если он не признался, ты его не поймал. И при чем тут поллитровка?

– А вот при чем, – разоткровенничался Игорь. – У меня все заранее распланировано было. Опербригада, понятые… Я к этому Ганиеву будто бы на огонек заскочил: посидеть, погуторить на разные темы. И накачал его так, что бедняга ни бе ни ме не мог произнести. Тут-то мы его и сцапали.

– А основания?

– Понимаете, Клавдия Васильевна… в том-то и фокус. Не знал я, на чем его подловить. Ну не было зацепок, хоть убейся, – развел руками Порогин. – А мне Виктор Сергеевич прошлый раз сказал: «Если нет зацепок, сумей подставить… а там, глядишь, и зацепки отыщутся!»

– Так ты… – начала Дежкина и осеклась.

– Да. Представьте себе – да! Я сам собрал пистолет и вручил его Ганиеву. А в этот момент – помятые, фотосъемка… Короче, попался дружок как миленький.

– Что ж, – Клавдия поднялась и начала рыться в тумбочке. Она выудила на свет Божий пустую банку, звякнула кипятильником, а стакан вдруг с размаху швырнула на пол.

Порогин так и подпрыгнул от неожиданности.

Никогда он еще не видел на добродушном лице Дежкиной такого гневного выражения.

– Что ж! – крикнула… нет, скорее прорычала следователь, надвигаясь на растерявшегося воспитанника. – Выкрутился из сложного положения? Значит, теперь герой? Значит, интервью будешь раздавать и фотографироваться, да? – Она побелела от ярости, зрачки сузились. – Как же ты мог, Игорь? Как ты посмел явиться ко мне и рассказывать все это?! Как посмел так поступить?! Разве этому я тебя учила?

– Но, Клавдия Васильевна… – растерялся Игорь, – я думал…

– Ты думал! О чем же ты думал, интересно знать? О том, какое повышение тебе светит?

– Зачем вы так? – обиженно сказал Игорь. – Я же старался. В конце концов, мне сам Чубаристов…

– Почему же ты, мой друг, учишься на самых плохих примерах? – перебила его Клавдия. – Виктор Сергеевич сам никогда так… Он сначала убеждается в своей правоте.

– Я тоже буду прав, – заявил Игорь.

– Вот и доказывай свою правоту, но законными методами. Понимаешь – ЗАКОННЫМИ!

Она села на свое место и спрятала лицо в ладонях.

– Боже мой, – сокрушенно качала она головой, – что же это делается? Ты же такой молодой… вся жизнь впереди. Зачем начинать ее с подлости?

– Ну, знаете ли, – вспыхнул Игорь, – я вас, конечно, уважаю, Клавдия Васильевна, но вы все-таки подбирайте выражения.

– Да подбираю я, – не зло, а даже как-то жалостливо произнесла Дежкина. – Подлость она и есть подлость. Это я виновата, надо было тебя не профессиональным хитростям учить, а совестливости. Или этому нельзя научиться? Совесть или есть в человеке, или ее нет. В общем, зря я на тебя так обрушилась. Просто очень хочется, чтобы ученики не повторяли наших ошибок. А ты ведь мой ученик, верно?

– Спрашиваете! – растроганно отвечал Порогин. – Вы же знаете, как я к вам отношусь.

И покраснел, но на этот раз по другой причине.

– Расскажи-ка подробнее, – попросила Клавдия, – что там у тебя случилось. Может, вместе сможем разобраться.

Игорь послушно пересказал известные ему обстоятельства дела Мамурджана Ганиева.

Несколько минут Дежкина сидела молча.

– Интересно, – прервала она молчание, – что значит это упоминание про Александра Александровича? Ты наводил об этом человеке справки?

– Я бы не стал принимать всерьез подобные байки, – откликнулся Игорь. – Вы же знаете, эта публика готова что угодно выдумать, лишь бы выйти сухой из воды.

– И все-таки, – настаивала Дежкина, – Александр Александрович изначально настолько условная фигура, что это настораживает. Видишь ли, если б твоему подопечному действительно надо было вешать тебе лапшу на уши, он бы сочинил что-нибудь поубедительнее.

– Другой, может, и сочинил бы, – ответил Порогин, – только не Ганиев. Он, знаете, из породы тугодумов.

– Вот как? Откуда же у него столько оружия? Если он, как ты говоришь, туго соображает, то как ухитрился скопить в доме оружейный арсенал? Ведь нужны связи, изворотливость, хитрость, наглость, наконец, чтобы провернуть подобное дело. Но ведь у Ганиева эти качества отсутствуют?

Игорь пожал плечами, с трудом скрывая недовольство.

Послушать Дежкину, то его версия, казавшаяся такой убедительной, и гроша ломаного не стоит.

– А если он придуривается? Ваньку валяет? – спросил Игорь.

– Вряд ли, – усомнилась Дежкина. – Если бы он ваньку валял, то не он, а ты бы пьяным с понятыми фотографировался. Что-то здесь не то…

Она вновь поднялась с места и стала осторожно собирать осколки разбитого стакана.

Расстроенный Порогин наблюдал за ее размеренными движениями.

– Что же мне делать? – наконец произнес он.

– Поработать с фактами. С фактами, а не с твоим представлением о них, – уточнила Клавдия. – Из того, что ты мне сейчас сообщил, картина не складывается. Так, какие-то обрывки…

– Что же мне делать?! – еще раз спросил Игорь.

– Во-первых, отказаться от интервью. И от фотографирования тоже. Успеется еще. Во-вторых, – уже строже произнесла Дежкина, – пообщайся с задержанным, постарайся установить с ним контакт. Думаю, он сможет тебе кое-что нужное сообщить. И, кстати, не настраивай себя на то, что он обязательно будет хитрить. Хотя и на веру все не принимай. Анализируй. Третье: попытайся раскрутить версию с этим загадочным Александром Александровичем…

Она не договорила.

Резкий телефонный звонок заставил обоих вздрогнуть.

Клавдия взяла трубку.

– Алло, следователь прокуратуры Дежкина слу… Да. Да, Федя, – лицо ее выражало растерянность и даже испуг. – Сейчас? Ты с ума сошел, я же на работе. Что случилось? Не кричи на меня, объясни спокойно. Глупости, никто не будет нас подслушивать… Ну говори же! ЧТО?! – Дежкина вдруг стала белее мела. – Когда?! Да… да… Выезжаю.

Она бросила трубку так, что едва не расколола корпус аппарата.

Порогин в замешательстве наблюдал, как она стремительно натягивает на себя пальто и запихивает в сумку бумаги со стола.

– Ничего плохого, надеюсь? – тихонько спросил он.

– Плохого? – Клавдия приостановилась и уставилась на Порогина, будто не поняла, о чем ее спрашивают, потом резко ответила: – Нет, плохого ничего. Случилось ужасное. Ленка пропала. Ее… похитили!

Среда. 19.31–21.49

«Я дурею, – с какой-то даже радостью думал Чубаристов, – я просто схожу с ума. Сперма в голову ударила. Юноша… Вертер долбаный…»

Водитель, грубоватый парень, лихач, матерившийся по всякому поводу, молчал. Он чувствовал, что шеф не в духе. Честно говоря, материться он не любил. И лихачить тоже. Руки потом дрожали. Но он знал точно – Чубаристову это нравится, вот и тужился изо всех сил.

– Коль, – буркнул Чубаристов, – здесь сверни.

– Не домой, Виктор Сергеевич?

– Нет.

– К курве своей?

Николай уже знал этот маршрут, хотя ездил по нему не так уж часто.

– К ней.

– Крепко за яйца схватила, а?

– Крепко, Коля, ох как крепко.

Чубаристов ехал к вдове. Ее мужа он когда-то подвел под расстрел. Еще до перестройки. Тот был теневик – «хищение в особо крупных размерах». А вдова вдруг сама захотела увидеться с мужниным палачом в, так сказать, неслужебной обстановке.

И пошло-поехало…

Чубаристов ненавидел эту женщину. И жить без нее не мог. С самого начала она поставила между ними какую-то странную непроницаемую стену. Чубаристов не мог одолеть эту стену. Так когда-то, очень давно, его разделяла такая же стена с детьми американских дипломатов. Это была школьная ограда. Он заглядывал через нее – дети праздновали, кажется, Рождество. Елка сказочная, Санта Клаус, расфуфыренные детки. Он смотрел, как веселятся эти сытые буржуиновы дети, и страшно завидовал им, и ненавидел всеми своими мальчишескими силенками.

Потом какая-то черная девочка подошла к забору и дала ему конфету. От радости он чуть не расплакался.

– Спасибо, сенкью, – лепетал Витенька Чубаристов, выдавая весь запас школьных знаний английского. – Сенкью, герл.

Красивая негритяночка внимательно смотрела на него, а потом вдруг повернулась к остальным детям и что-то крикнула.

К ограде тут же подлетели взрослые и стали кричать на мальчика по-русски:

– Уходи! Не надо так делать! Ты плохой мальчик.

На шум прибежал наш милиционер, за шиворот отволок Витеньку в какую-то подворотню и дал ему там крепкого пинка под зад.

– Не лезь, куда не следовает, – сказал он. – Не хер тебе тут.

Когда Витя выбрался из подворотни, негритянка все еще стояла у ограды и снова протягивала ему конфетку.

– Сука! – сказал ей Витя.

Так же он думал каждый раз, когда уходил от вдовы.

– На сегодня свободен? – спросил Коля, когда машина остановилась у подъезда.

– Валяй.

– Ну, Виктор Сергеевич, хорошо вам по…аться! – раскатисто заржал водитель.

Вдова открыла сразу. Посмотрела на Чубаристова как на обузу. Так смотрят на занудных агитаторов, которые когда-то являлись перед выборами.

– Чего пришел? – спросила грубовато.

– Войти можно?

– Все равно вломишься – власть, – сказала она, пропуская его в прихожую. – Так чего пришел?

«А действительно, чего? – спросил сам себя Чубаристов. – Неужели из-за…»

Додумывать было стыдно. Чубаристову самому не верилось, что пришел он сюда из-за Лины.

Когда-то, почти год назад, он переспал с Линой. Всего раз. Впрочем, этого было достаточно. Романы Чубаристова с женщинами всегда были коротки. Редко-редко он спал с ними дважды. На следующий день не вспоминал. Большинство женщин после близости с ним какое-то время преследовали его, канючили, плакались, но он грубил им, и они отставали. Лина не плакалась. И он не забыл о ней.

В редкие минуты ипохондрии Чубаристов любил думать о том, что, когда состарится, когда никому уже будет не нужен, он позовет Лину. И будет с ней счастлив до конца дней.

Он догадывался, что это из-за него Лина вышла замуж за Клавдиного соседа Илью, очкарика и хиляка. Клавдия их сосватала. Догадывался, что из-за него, из-за Чубаристова, Лина все-таки с Ильей развелась.

Но ему было на это в высшей степени наплевать. Так ему казалось до сегодняшнего дня.

А сегодня…

– У меня мало времени, – сказала хозяйка, усаживаясь на диван.

– На работу пошла? – спросил Чубаристов.

Он никогда не интересовался, на что живет вдова. Подозревал, что муженек кое-что оставил ей.

– Я с работы и не уходила.

– Странно…

Эта мысль не приходила Виктору в голову. Да и не могла прийти. Когда бы он ни приехал к вдове, она была дома.

– Слушай, Порфирий Петрович, ты явился меня за тунеядство арестовывать? Не получится. Во-первых, не уверена, что в уголовном кодексе осталась такая статья, во-вторых, трахаться с тобой – это тяжкий труд, а в-третьих, ты мне надоел, Малюта Скуратов…

Никогда у Чубаристова не появлялось желания ударить эту женщину. Она могла издеваться над ним самым изощренным образом – он терпел. Да что там! Он даже радовался, ловил за ее издевками скрытое неравнодушие к себе. На лице у него появлялась заискивающая улыбочка, и он сам подставлялся под удары.

– Малюта Скуратов? – не понял он.

– Ах да, прости. Этого в милицейском ликбезе не проходят. Это для вас слишком сложно. Ну хоть про Берию слышал?

– Я не Берия.

– Извини опять. Я тебе польстила. Ты – хуже.

Чубаристов хохотнул. Это было нервное. Ему все казалось, что сейчас из-за ограды появятся взрослые люди и скажут: «Уходи! Ты плохой мальчик».

А потом милиционер даст пинка.

Виктор боялся вдовы.

И ждал. Он знал, что, вылив на него ушат тонких и грубых издевательств, вдова смолкнет. И тогда настанет страшный и желанный момент. Власть незаметно перейдет к нему – да какая!

– Слушай, а тебя мать в детстве долго сама мыла?

– Почему? – опять не понял Чубаристов.

– Ты какой-то немужественный. Это случается с мальчиками, которые растут без отцов. Знаешь, мать лет до семнадцати моет его в ванне. У него уже все волосами поросло, ему стыдно, но ведь матери не откажешь…

Чубаристов застыл. Она почти угадала. Мать мыла его, правда, не до семнадцати, но уж до четырнадцати – точно. Ванна наполнялась водой на одну помывку. «Титан» приходилось топить дровами. Экономили. После матери и двух сестер наступала очередь Виктора. Он лез в остывшую, мутноватую, с клочьями серой пены воду, и тут входила мать…

– Не надо, – сказал Чубаристов тихо. – Мать не трогай.

– Я не мать, а тебя, – улыбнулась вдова. – Скажи честно, тебе сначала было стыдно, а потом мучительно нравилось, да?

– Не надо.

– А что так? Стыдно? Тебе стыдно?! – обрадовалась вдова. – Витенька, – «сладким» голосом передразнивала она его мать, – тебе не надо стесняться мамочку. Я же тебя родила, я все твои писечки-попочки видела…

Чубаристов встал.

«Так тебе и надо, придурок, так тебе и надо!» – подумал он.

– Витенька, а ты писечку свою не трогаешь? Никогда этого не делай, ручки отсохнут. Ну, ударь, ударь…

Виктор шагнул к ней. Она не отпрянула. Она улыбнулась.

«Ах, вот как мы сегодня? – мелькнуло горячечно. – Мы сегодня так?!»

Он схватил ее за волосы и запрокинул лицо.

Она не сопротивлялась. Он пригнул ее голову вниз, прижал к своей промежности. Она со стоном вздохнула, расцепила руками молнию и впилась губами в его плоть.

Перемена власти произошла моментально.

Теперь уже он был властителем. Жестоким и изощренным. А она со сладостными стонами исполняла любые его, даже самые отвратительные прихоти.

Его фантазия вдруг начала работать в каком-то неведомом извращенном поле. А она, словно проникая в его мысли, опережала эти фантазии.

Бурное начало сменилось длительным, томительно-жутким продолжением. Она начала мастурбировать, показывая ему бесстыдно, как это делается, раскрываясь вся.

– Смотри, – поворачивала его голову к зеркалу, – смотри…

Это был красный морок. Это был черный туман.

Чубаристов ударил ее. Ударил сильно.

Но она только завыла от наслаждения.

– Еще! Еще!

И впилась зубами в его тело.

Когда волна накрыла его с головой, он решил, что сейчас умрет. Сердце остановилось. Он открывал рот, а вдохнуть не мог. Потом свалился на пол и забился в конвульсиях. Кажется, она тоже билась и что-то кричала.

Потом в ушах был звон, словно рядом взорвалась шутиха.

– Закроешь дверь за собой, – сказала она, скрываясь в ванной.

Он на кисельных ногах доплелся до двери. Сердцебиение еще не восстановилось, дыхание было судорожным, но мысль была четкой:

«У-у! Сука…»