Текст книги "Компромат"

Автор книги: Ирина Зарубина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

Пятница. 16.42–18.38

Зажав в зубах незажженную сигарету, Чубаристов нервно расхаживал взад-вперед по комнате, отведенной для проведения допросов. В крошечном мрачном помещении не было вентиляции, и спертый воздух особенно досаждал. Вялый свет настольной лампы отбрасывал тень следователя на стену.

Наконец, после нескольких минут томительного ожидания, дверь открылась и в кабинет ввели скрюченного прихрамывающего старичка, похожего на засохший чернослив. Виктор Сергеевич не сразу признал в нем Павла Клокова. Полнейшее несоответствие с архивным снимком. Даже не верится… Сгорбленная спина, трясущиеся руки. Длинная борода клочьями торчит в разные стороны. От шевелюры на голове осталась лишь редкая поросль, окаймляющая блестящую лысину. Пухлые вены рисуют затейливые узоры на сморщенной шее.

Что же стало с легендарным Дум-думом? Отчего он так «перевоплотился»? За Клоковым всегда тянулась слава первого щеголя. С ног до головы обвешанный «рыжухой» (золотыми побрякушками), он носил костюмы исключительно от Армани и Версачче, выписывал из Франции коллекционные модели галстуков, а тут вдруг на нем линялые джинсы и вязаная кофта с протертыми рукавами, явно с чужого плеча. Без слез не взглянешь…

– Вот, привел, – конвоир, молоденький верзила, подтолкнул своего подопечного в спину.

– Ты свободен, – сухо сказал конвоиру Чубаристов.

– Иди-иди, оставь нас, – закивал головой Клоков. – Будь умницей.

– Понял, – и верзила послушно выскользнул в коридор.

У Чубаристова не было сомнений, что паренек в первую очередь откликнулся на приказание Клокова, будто слово старика было для него законом. Неужели и здесь Клоков за каких-то пару дней успел навести свои порядки?

Они молча стояли друг против друга, будто выжидая, кто же заговорит первым.

– Ну? – не вытерпел Виктор Сергеевич. – Долго будем глазки строить?

Старик в ответ не проронил ни звука, лишь облизал ссохшиеся губы, продолжая с нескрываемым вниманием рассматривать Чубаристова.

– У меня нет времени на перемигивания, – дряхлый стул жалобно скрипнул под Чубаристовым, когда тот занял свое следовательское место, откинулся на спинку и скрестил руки на груди. – Вы искали встречи со мной. Вот, я здесь, я пришел.

– Спасибо, – тихо произнес Клоков. – Впрочем, иначе и не могло быть.

– Неужели? – иронично поинтересовался следователь. – Какая самоуверенность. Вы не стесняйтесь, присаживайтесь.

Клоков склонился над железным табуретом, ножки которого были намертво приварены к полу, несколько раз плавно провел ладонью по сиденью и, словно чего-то испугавшись, резко дернулся в сторону. Прислонился к шершавой стене и виновато помотал головой:

– Спасибо, я постою, если можно.

– Можно. – Виктора несколько озадачило странное поведение Клокова. Более того, в его душе уже начинали закрадываться сомнения насчет нормальности Дум-дума. Действительно, внешний вид старика (в особенности лихорадочно мерцавшие глаза) наталкивали на мысль: а не сбрендил ли он окончательно? – Я слушаю вас.

– Давайте перейдем на «ты», – предложил Павел. – Мы же почти ровесники…

– Не возражаю, – пожал плечами Чубаристов. – Кстати, для своих сорока с хвостиком выглядишь ты хреново, прямо скажем. Сдаешь, сдаешь…

– Значит, уговорились? – оживился Клоков, сползая по стене на корточки. – Я могу называть тебя просто Витей?

– Почему нет? Валяй. Только ближе к делу.

– Прежде чем я начну говорить… – Павел вдруг зашелся в хриплом клокочущем кашле, его тело начало изворачиваться, как при падучей, глаза вылезали из орбит.

Чубаристов не мог скрыть появившейся на лице брезгливости и, чтобы отвлечься от этого неприглядного зрелища, закурил сигарету, понимая, что в непроветриваемой комнате этого делать не надо бы.

Кашель отпустил Клокова, но он еще долго не мог успокоить сбившегося дыхания.

– Как не вовремя, ч-черт побери… – сказал он.

– Воды? – Виктор потянулся к стоявшему на углу стола графину.

– Да. Побольше… – затряс головой Дум-дум, но, прежде чем следователь успел налить воды в стакан, неожиданно передумал: – Нет, не надо. Не хочу. Покажи лучше свое удостоверение.

– Что? – Чубаристов решил, что ослышался.

– Ксиву свою покажи.

– Зачем?

– Иначе я не скажу ни слова. Ты понял?

В голосе Клокова появились истерические нотки, а сам он, сжав татуированные кулаки, буравил следователя безумным и ненавидящим взглядом.

«Приехали… Вот и первый признак стремительно прогрессирующей паранойи, – отметил про себя Чубаристов. – Каждую минуту настроение меняется, то радость, то беспричинный гнев… Не надо было с ним связываться, пустой номер».

– Это твое право. – Глубоко затянувшись, Виктор потушил сигарету, поднялся из-за стола и шагнул к двери. – Прощай, фраер…

– Постой, куда ты? – скорчив страдальческую гримасу, закричал Клоков.

– Не о чем нам с тобой базарить.

– Не уходи, Витя! Не уходи! – взмолился Клоков. – Ты не пожалеешь! Я тебя такой выкладкой обеспечу – закачаешься!

– Пошел ты на хер, Дум-дум, – процедил сквозь зубы Чубаристов. – Смотреть на тебя не хочется.

– Не уходи! – «Старик» простер к Виктору руки. – Я все тебе объясню! Ты поймешь! Ты обязательно поймешь! Только покажи ксиву, я должен убедиться…

– Убедиться в чем?

– Я же тебя никогда в глаза не видел, чучело. Откуда мне знать? Может, ты вовсе не Чубаристов, а какой-нибудь Тютькин, мать его за ногу!

– Разумно… – Виктор протянул Клокову свои «корочки».

Тот чуть ли не обнюхал удостоверение, долго рассматривал и так и сяк, с разных углов зрения, сверял фотографию с оригиналом. Чубаристов терпеливо наблюдал за ним, как врач-психотерапевт наблюдает за трудным пациентом. Нельзя сказать, что все эти уголовные игры доставляли ему большое удовольствие.

– Так я и думал, – злорадно ухмыльнулся Дум-дум, обнажив большую черную прореху в ряду нижних зубов. – Так я и думал, паскуды сраные!

– Тебя что-то смущает? – спросил Виктор.

– Катись к чертям собачьим, падла! – Клоков хотел было вскочить на ноги, но потерял равновесие и, чтобы не грохнуться на пол, схватился рукой за стену. – Ты не Чубаристов! Думаешь, я лох? Не разгляжу, что ксива твоя липовая? Не на того напал! Кто ты такой? Кто тебя прислал? Отвечай, сучара, а не то!.. – Он не договорил, опять зашелся диким лающим кашлем, и теперь из его разверзнутой пасти доносились лишь обрывки угрожающих фраз, перемешанные всевозможными матерными комбинациями: – …почикаю… кишки наверну!.. из-под земли вас всех!..

– Кричи, кричи. Кто тебя услышит? – Чубаристов запустил руку за полы пиджака. – Струхнул, что я пришел тебя кончить? Так сам же напросился… Кто тебя заставлял письма писать? Ты же боишься смерти, правда? Ты же душу свою дьяволу продашь, лишь бы остаться в живых.

Припадок мгновенно прекратился. Клоков лежал на полу неподвижно, широко раскрыв остекленевшие от животного страха глаза. Он был уверен, что за полами пиджака у Чубаристова есть пистолет. И сейчас вороненое дуло покажется на свет белый.

– Да, я мог бы тебя сейчас кончить, фраер, – на скулах Виктора заходили желваки, – мог бы опустить на твою башку вот этот графин и спокойно уйти. Кто бы мне помешал? Этот вертухай? А я бы и его кончил… И оборвались бы жизни двух никчемных людишек…

– Убей, сука… – тело Клокова скорчилось в уродливую загогулину. – Вычислили, гады… Ненавижу!

– Угомонись, клоун, ложная тревога. – Чубаристов вынул руки – пистолета не было. – Я тебя пальцем не трону, хоть желание такое имею. Так что можешь дышать спокойно. Ну-ка сядь! Сядь, я сказал! – Он схватил Клокова под мышки, встряхнул его хорошенько и усадил на табурет. – Вот так-то лучше… Эй, слышишь меня? Ты вообще способен соображать?

– Значит, ты все-таки настоящий Чубаристов? – спросил Клоков.

– Нет, я Чебурашка. Похож?

– Прости меня, Витя. Я подумал… Я… Не могу больше… Нет сил… Как я устал от всего этого! Иногда думаю, что на самом деле лучше умереть, чем терпеть этот кошмар, эту пытку… Не уходи, пожалуйста. Я постараюсь держать себя в руках. Никто мне не поможет. Только ты… Меня хотят убить! Меня уже почти убили, если бы не та случайность…

– Если наш разговор будет продолжаться в таком же духе… – Чубаристов поднес стакан к губам Клокова. – На, хлебни, полегчает.

– Ты первый, – не поднимая глаз, потребовал Дум-дум.

– Благодарю, не хочется.

– Ты первый, – упрямо повторил Клоков.

– Да пей ты! – сорвался на крик Виктор. – Не отравлено! Повторяю, если бы я хотел тебя кончить, то, будь уверен, давно бы уже это сделал. Но зачем? Зачем мне тебя убивать? Вот чудило. Сам же меня вытащил, и сам теперь дешевые проверочки устраивает! На кой хрен ты мне сдался? Что тебе от меня надо? Говори!

– Я предлагаю тебе сделку… – шепотом сказал Клоков. – Хорошую сделку.

– Как ты вышел на меня?

– Какое это имеет значение? – Дум-дум выразительно приложил указательный палец к губам. – Мир не без добрых людей. Кто надо, тот и вывел.

– Комната не прослушивается.

– Бабушке своей рассказывай.

– Какой смысл ставить здесь микрофоны? – опять начал раздражаться Чубаристов. – Это же Бутырки, а не КГБ!

– Я жду тебя завтра. – Клоков вскочил с табурета и отвернулся к стене. Странно, но голос его звучал спокойно и ровно. – Ты принесешь с собой специальный аппарат, который определяет наличие в помещении подслушивающих устройств…

– Что-что-что-что-что? – не мог остановиться от возмущения Виктор.

– Ты все прекрасно расслышал. – Голова Дум-дума укоризненно качнулась. – Это необходимо. Мне сейчас не до шуточек… Я бы на твоем месте не возмущался. Пойми, дело обстоит гораздо хуже, чем ты себе представляешь.

– О чем ты? – насторожился Чубаристов.

– Принеси прибор.

– Где я его возьму?

– В магазине шпионской техники.

– А разве есть такой?

– Ты отстал от жизни, Витя. Выполни еще одну мою просьбу. Я третьи сутки не ел.

– Боишься, отравят?

– Приходится предпринимать меры предосторожности.

– Значит, тебе и жрачки еще принести? Что именно? Блюда кавказской кухни, французской, китайской? – Чубаристов издевательски подтрунивал над Клоковым. К тому моменту он уже твердо решил, что это была первая и последняя встреча с сумасбродным уркой. – А может, кошерного изволите?

– Да, действительно, лучше кошерного, – не замечая иронии, проговорил Дум-дум. – У тебя рубашка лишняя есть? Рубашку принеси. Белую, сорок восьмого размера. И галстук. Нет, галстук не надо… он на шее затягивается.

– Наверное, это жутко интересная штука – жить в постоянном страхе. Ты как считаешь?

Клоков оторвался от стены и обернулся. Виктор увидел перед собой не жалкого припадочного старика, а настоящего Дум-дума, того самого, что был запечатлен на архивной фотографии – крепкого, волевого, решительного, беспощадного пахана.

– У тебя появится возможность испытать это на себе, когда ты узнаешь все то, что знаю я, – Клоков хищно улыбнулся. – Вспомни последнее слово из моего письма. Я думал, что оно навеет кое-какие ассоциации. Но ты не понял. Жаль. Я был о тебе лучшего мнения.

– Оставь это мнение при себе. – Чубаристов был уязвлен и лихорадочно соображал, на что могло намекать простенькое словцо «физкультпривет». Пока что ни одного мало-мальски подходящего варианта не наклевывалось.

– Кстати, каким образом ты пронес сюда пистолет? – поинтересовался Клоков. – Ты же должен был оставить его на КПП.

– Я же не спрашиваю, как ты передал на волю письмо. – Виктор вдавил в стол красную кнопку, вызывая конвоира. – У каждого свои профессиональные секреты.

– Мне ждать тебя? – с надеждой спросил Дум-дум.

– Не хочется тебя расстраивать, но…

– Не продолжай, все ясно, – заключил Клоков. – Что ж… Как говорится, не сошлись характерами. Дурак ты, Витя… С такой легкостью упускать, казалось бы, неизбежное повышение в звании… Прощай. – Он заложил руки за спину и ласково обратился к парнишке-конвоиру, вытянувшемуся перед ним по стойке «смирно»: – Всегда страдаешь, когда разочаровываешься в людях. Веди, браток, свидание окончено.

Пятница. 18.03–19.11

Минуту, а может и больше, Дежкина стояла в пугающей тишине. Рукой она пыталась нащупать дверь за спиной и отворить ее, но дверь не повиновалась.

– Добрый вечер, – громко сказала Клавдия, рассчитывая своим приветствием привлечь к себе внимание.

Никакого ответа.

По звуку собственного голоса она смогла лишь определить, что помещение, в котором очутилась, не слишком больших размеров и при этом явно не пустое. В пустом помещении гуляет эхо. Здесь же этого не было.

«Попалась, голубушка… – подумала Клавдия. – И поделом. Нечего по всяким подворотням разгуливать неизвестно с кем».

Она пыталась убедить себя, что все это какая-то глупость, недоразумение, однако на душе скребли кошки.

В глубине помещения вдруг раздался слабый шорох – и опять тихо.

Клавдия прислушалась, но как ни напрягалась – ни звука, мертвая тишина.

– Ну вот что, – сказала она громко, – или вы объявитесь, или я ухожу! Что за дела…

Она не успела договорить.

Под потолком зашелестела, разгораясь, лампа дневного света. Ее тусклое свечение озарило тесноватую комнатку со стоящими в ряд у стены глухими кабинками.

Дежкина с изумлением увидела прямо перед собой стенд с пустыми ячейками и надписями: «ПОКУПКА», «ПРОДАЖА», «КУРС ВАЛЮТ».

Это был, надо полагать, обменный пункт.

– Третья кабинка, – донесся вдруг из динамика металлический голос.

В первую минуту Клавдия не сообразила, что означают эти слова, настолько все происходящее было невероятным.

– Войдите в третью кабинку и затворите за собой дверь, – распорядился тот же голос.

«Что же это такое?..» – в который раз задала себе вопрос Дежкина, на который не было ответа.

– Войдите в третью кабинку и закройте за собой дверь, – повторил голос, и Клавдии не оставалось ничего другого, как подчиниться.

Она вошла.

Прямо перед ней, на уровне груди, находилось зарешеченное оконце и еще кроме решетки изнутри – жалюзи.

За узкими горизонтальными просветами нельзя было ничего разглядеть – чернота.

– Представьтесь, – приказал голос. Как и прежде, он доносился из динамика под потолком комнаты, однако Клавдия догадалась, что говоривший находится за темным оконцем.

Ей показалось даже, что она ощущает на себе тяжелый взгляд чьих-то немигающих глаз, от которого по спине побежали мурашки.

– Принято, чтобы мужчина представлялся первым, – ответила Дежкина.

– Как зовут?! – гаркнул голос.

Клавдия не ответила.

– Дежкина Клавдия Васильевна, – невозмутимо продолжал голос, – следователь Московской городской прокуратуры. Верно?

Клавдия пожала плечами. Зачем спрашивать, если и так все известно.

– Ваша осведомленность делает вам честь, – с усмешкой произнесла она.

– Назвать домашний адрес, номер телефона и паспорта, имена домочадцев и место их работы и учебы? – спросил голос.

– Спасибо, я помню.

– Превосходно. Надо полагать, вы успели правильно оценить ситуацию и не потребуется говорить о том, что этот разговор может иметь для вас самые серьезные последствия. Будьте благоразумны, и ни с вами, ни с вашими близкими ничего не случится.

– Это шантаж?

– Отнюдь. Простое разъяснение правил игры.

– Насколько мне помнится, я ни с кем и ни во что не собиралась играть.

Клавдии послышался хохоток. Или это показалось?

– Странно, а как же ставки в букмекерской конторе?

Ого! Выходит, невидимый противник и вправду владеет более чем исчерпывающей информацией.

Клавдия с трудом удержалась, чтобы не выразить свою досаду.

– У каждого человека есть свои маленькие слабости, – она даже попыталась беззаботно улыбнуться.

– Как же, как же… В гастрономы ходите, как на экскурсию, потому что денег маловато. Но все же урезаете семейный бюджет для ставок на тотализаторе. Интересно, что бы сказал об этой маленькой слабости Федор Иванович?

Дежкина твердо решила больше не удивляться осведомленности собеседника и сделала вид, что пропустила последнюю фразу мимо ушей.

– Вы пригласили меня затем, чтобы обсуждать подробности моей семейной жизни? Давайте ближе к делу.

Возникла пауза. Казалось, некто за зарешеченным окошком тянет время, не зная, что сказать.

– Итак?.. – напомнила о себе Дежкина.

– Вы принесли, что было сказано? – поинтересовался голос.

– Не понимаю.

– Вы получили записку?

– Да.

– Вы должны были передать мне кое-что.

– Что именно?

– Предупреждаю, вы играете с огнем…

– Послушайте, господин огонь, – Клавдии уже надоела эта игра в кошки-мышки, – я действительно получила записку, но ничего не поняла в ней. Я не брала чужих ключей… мне своих достаточно. Если вы хотите получить от меня что-то конкретное, то хотя бы потрудитесь объяснить – что. Тогда и будем вести разговор.

– Я вижу, вы не желаете идти нам навстречу.

– Господи, я не иду на встречу? Я пришла сюда, можно сказать, по первому требованию. И что же? Вы даже не представились. Теперь требуете отдать вам то, не знаю что, и вдобавок пытаетесь угрожать мне и моей семье. По-моему, ерунда какая-то происходит, не находите?

Вновь наступила пауза. На этот раз она продолжалась куда дольше предыдущей.

Из-за зарешеченного оконца не доносилось ни звука. Но, странное дело, Клавдии почему-то казалось, что невидимый собеседник советуется с кем-то, как вести разговор дальше.

Во всяком случае, когда она вновь услышала металлический голос, в нем звенели новые интонации.

– Нет смысла продолжать препирательства, – решительно заявил голос. – Поройтесь в памяти и вы поймете, о чем идет речь. Вы обязательно должны найти ключ… Слышите – ОБЯЗАТЕЛЬНО. В противном случае вас ждут серьезные неприятности, самые серьезные…

– Кто вы? – крикнула Клавдия, понимая, что сейчас динамик смолкнет и тайна так и останется нераскрытой. – Можете вы объяснить, в конце концов?

– Найдите ключ, и все будет в порядке.

– А как мне дать вам знать, если я его все-таки найду, этот идиотский ключ?

– Это уж наша забота. Ваше дело – найти. Не советую откладывать дело в долгий ящик. Искренне не советую.

Динамик щелкнул и смолк. Установилась мертвая, ничем не нарушаемая тишина.

Клавдия пожала плечами и покинула кабинку.

Тотчас погас свет, затем послышался лязг засова, и узкий луч света разрезал темноту.

Дежкина с опаской отворила дверь и неожиданно для себя оказалась в людской толчее.

Это была оживленная улица. Поток прохожих понес Клавдию прочь от загадочного мрачного места.

Пятница. 20.33–23.14

Клавдия не помнила, как добралась до дома.

Будто во сне перебиралась она с остановки на остановку, покорно тряслась в забитых людьми троллейбусах и даже не почувствовала боли, когда тучный мужчина с огромной бордовой лысиной, появившийся на привокзальной станции, опустил ей на ногу пудовый мешок.

Она терпела давку и не замечала колких словечек в свой адрес – обычно такие, витающие где-то в облаках пассажиры всем мешают.

Мысли ее были далеко.

Не то чтобы Клавдию всерьез напугали произошедшие события. Пожалуй, им самое время было случиться где-нибудь весной, в районе первого апреля. А сейчас была поздняя осень, не самое подходящее время для розыгрышей. Короче, Клавдия верила и не верила в серьезность происходящего.

Если что-нибудь происходит, значит, это кому-нибудь нужно, поучал Клавдию Павел Иванович Дальский.

Он был Учитель. Да-да, именно так – с большой буквы.

Таких профессионалов теперь уж нет, считала Клавдия.

Она познакомилась с Дальским на третьем курсе. Помнится, это была стажировка в районной прокуратуре… вела дело по хищению ценных книг из закрытой библиотеки.

Следствие зашло в тупик, и тут, как назло, звонок из горкома партии: ждем результатов.

– Н-да, подруга, – сказал Чубаристов, – боюсь, турнут тебя из комсомола… да и с факультета, пожалуй, тоже. Не справилась с ответственным поручением.

Виктор говорил это со своей обычной чуть снисходительной улыбочкой, которой пытался прикрыть то, о чем Клавдия все равно догадывалась. Виктор ревновал ее к работе и завидовал ее успехам. Ему, сильному мужчине, трудно было смириться, что женщина тоже может быть следователем. И какая женщина! Та, которую он оставил.

Был хмурый вечер, накрапывал дождик. Студентка третьего курса юридического факультета Клавдия Дежкина сидела на подоконнике в опустевшем коридоре районной прокуратуры и с тоской размышляла о том, что ей не под силу раскрыть преступления с этими книгами. От одной только мерещившейся формулировки – «отчислить из института по причине профнепригодности» – у нее вязко сосало под ложечкой и кружилась голова.

– Поздновато для посиделок, вы не находите? – услыхала она вдруг мужской голос.

Подняла глаза – и увидела Дальского.

В те годы он был еще достаточно крепок и моложав, хотя двадцатилетней Клавдии казался глубоким старцем.

Яйцевидную лысину обрамляли желтые, будто цыплячий пух, волосы. Живые глаза смотрели из очков внимательно и добро. Он был совершенно не похож на киношных следователей, к каким Клавдия привыкла с детства.

Тем не менее он был следователем. Причем замечательным.

Лучшим из всех.

Чубаристов отчаянно ревновал Дежки ну к ее наставнику. Он понимал, насколько проигрывает перед этим невысоким и почти комичным старичком, легко, без пафоса и героической позы разгадывающим самые сложные юридические загадки.

Клавдия по сей день была уверена, что не разум, а какое-то божественное вдохновение помогали Дальскому на его пути. Это был гениальный талант – не оцененный, потому что карьеру делали другие: верткие, цепкие, во главу угла ставившие продвижение вверх по служебной лестнице.

Павел Иванович, впрочем, не обращал на них ровным счетом никакого внимания.

– Делай что должно и будь что будет, – любил повторять он.

Он не на шутку рассердился, когда Дежкина принесла ему домой, в маленькую тесную квартирку на «Соколе», свою гигантскую по тем временам премию «За успешно раскрытое дело о краже библиотечных раритетов».

Он кричал и топал ногами так, что Клавдия от обиды и недоумения расплакалась, будто девчонка-школьница.

– Это же ваши деньги, – всхлипывая, повторяла она, – это ведь вы помогли мне найти похитителя!

– Ничего похожего! – по-петушиному взвизгивал Дальский, тыча в потолок иссохшим указательным пальцем. – Я всего-навсего подсказал формулу. А злоумышленника отыскали вы. Формула – это универсальный ход, не каждый им сумеет воспользоваться. Вы – сумели!..

– Милая девочка, – говорил он, когда, успокоившись и помирившись, они пили чай за круглым столом под нависающей над ними лампой под абажуром, – то, что вам по неопытности кажется озарением, для старика моих лет всего лишь житейская мудрость. В молодости, признаться, я терпеть не мог стариковских нравоучений вроде «поживешь с мое», а теперь я понимаю, что в этих словах не было и нет никакой позы. Приходит опыт, и в некоторых вещах начинаешь разбираться быстрее, чем прежде. Правда, не во всех… Когда-нибудь вы вспомните этот наш разговор и согласитесь со мною. А что касается вашей премии… да-да, именно вашей, а не моей, и не смейте спорить… – шутливо прикрикнул Дальский, увидев протестующий жест, – я, как старший-престарший товарищ, приказываю: пойдите в магазин и купите себе модные босоножки. Девушки в вашем возрасте любят носить красивую обувь. Я это знаю.

Павел Иванович умер двенадцать лет назад, и Клавдия была одной из тех немногих, кто провожал его в последний путь на кладбище.

Чубаристов не провожал, сослался на занятость, и Дежкина долго не могла простить ему этого.

Потом, правда, она поняла, что это запальчивое «непрощение» тоже было чем-то вроде житейской неопытности. С годами становишься терпимее к ошибкам и недостаткам других.

…Интересно, что бы посоветовал Дальский в подобной ситуации? Как он оценил бы «совокупность фактов», когда эти факты один абсурднее другого.

ИЩИТЕ КЛЮЧ!

Это все равно что ловить черную кошку в темной комнате, где ее к тому же и нет.

Подходя к подъезду своего дома, Дежкина вдруг почувствовала облегчение.

В конце концов, зачем забивать себе голову ненужными проблемами, когда своих хватает.

Как всякая женщина-хозяйка – а Клавдия была женщиной и хозяйкой до мозга костей, – взглянув на собственный балкон, заполненный выстиранным бельем на веревках, она стала просчитывать, сколько ей предстоит сегодня выгладить этого белья, а еще успеть приготовить семейству еду, потом собрать зимние вещи и отправить Максима в химчистку, не то, того и гляди, наступят холода и носить будет нечего.

С этими мыслями она поднялась по ступеням к своей двери и вытащила из сумочки ключ. Это был ее ключ, и она не вспомнила о другом ключе, которым ей сегодня так зловеще морочили голову.

– Вечер добрый! – поприветствовала Клавдию бабушка-соседка из квартиры напротив. Она уже насиделась на балконе, на своем боевом посту, и, судя по лукавой улыбке, готовилась выложить очередные дворовые новости.

Дежкина попыталась отделаться от нее тоже приветствием, но не тут-то было.

– Дочка ваша только что пришла, вот совсем недавно в подъезд забежала. Вы не видели разве? С кавалером.

Час от часу не легче! Клавдия с укором поглядела на словоохотливую соседку.

– Кавалер такой статный весь, с сигаретой, – продолжала бабулька, воодушевленная проявленным вниманием. – Видать, старше Леночки. Что-то я его не припомню… Хороший мальчик. А вот дочка ваша зря курит, не к лицу это девочке.

– То есть как – курит? – испугалась Клавдия. – Она мне клялась, что бросила…

– Ой, ну куда только родители теперь смотрят! – поджала губы соседка. – Тринадцать лет ребенку, а она уже «курить бросила».

– Не тринадцать. Четырнадцать, – поправила Клавдия.

– Невелика разница. Девочка еще и с сигаретой во рту, тьфу! Губы накрашены. Очень нехороший вид. Я бы на месте этого мальчика с ней по улице не ходила. Мне бы стыдно было…

– Ага… – пробормотала Клавдия.

Наверное, никто во всем многоэтажном их доме не смог бы накрутить ее лучше, чем эта бабушка-соседка.

Закипая, Клавдия стала открывать дверь.

– Кто дома? – поинтересовалась она, едва прикрыв за собою дверь.

Голос ее прозвучал неестественно звонко. Это был сигнал: грядет буря.

– Отца нет до сих пор, наверное, в своей мастерской слесарит, – откликнулся из комнаты Максим. – А остальные все на месте. Привет, ма!

– Привет. Мог бы выйти, встретить меня, между прочим. – Клавдия принялась стаскивать сапоги. – Лена, – крикнула она, – а ты чего молчишь?

Дверь ванной приотворилась.

– Я умываюсь.

– И зубы чистишь небось?

– Зачем? – удивилась дочь. Удивление, впрочем, вышло довольно фальшивым.

– Иди-ка сюда, дорогая, – прошипела Дежкина и, так и не скинув второй сапог, сама пошла навстречу. – Ну-ка, дыхни, быстро!

– Мам, а ты хлеб купила? – попытался перевести разговор на другую тему Максим, выскочив в коридор. – У нас хлеба нет.

– Ну конечно! Все мама должна делать: купи, принеси, накорми, заработай! – Быстрым движением Клавдия сунула носок сапога в зазор двери ванной. – А вы лишь есть можете… и еще курить в подворотнях!

– Кто это курит в подворотнях? – спросила Лена. – Я, что ли?

Клавдия распахнула дверь и, уперев руки в бока, встала перед дочерью.

– Разумеется, не ты! Ты у нас куришь у всех на виду! Сколько можно тебе говорить…

– Ну хватит, ма! – раздраженно перебила ее Лена, покрываясь красными пятнами. – Опять начинается, да? Если у тебя дурное настроение, то…

– Да, у меня дурное настроение. А почему? Потому что его испортили. Работаешь как каторжная, и никакой благодарности! Я запрещаю тебе курить, слышишь? Запрещаю!

Максим из-за спины матери делал сестре отчаянные знаки: мол, соглашайся, не противоречь, молчи.

Куда там! На Лену раздражение матери действовало как красная тряпка на быка.

Она, может, и хотела бы сдержаться, но уже не могла.

– С какой стати ты на меня орешь?! – взвилась Явилась не запылилась. Так было тихо и спокойно… и на тебе!

– Ты как с матерью разговариваешь? – в свою очередь распалялась Клавдия. – Воспитала на свою голову! Шляется невесть где, курит… может, ты еще матом ругаешься?

– Может, и ругаюсь, тебе-то что? – откликнулась Лена.

Максим схватился за голову и закатил глаза к потолку.

– Не сметь!!! – Дежкина уже не различала, когда дочь говорила правду, а когда просто дразнит ее. – Всю задницу отхлещу! Девчонка! Соплячка! Я еще разберусь, что там за кавалеры тебя до подъезда провожают!

– А что, завидно? Тебя уже никто небось не проводит…

Максим развернулся и побрел в свою комнату, не зная, смеяться ему или плакать.

– Нет, я ее убью сейчас, – не могла уже остановиться Клавдия. – Убью – и точка!

– Ну и убей! – не сдавалась дочь. – А тебя за это посадят. Вот тогда я посмеюсь!

– Молча-ать!

– Ты меня не затыкай! Что хочу, то и говорю. У нас теперь свобода слова!

– Проститутка! – неожиданно выпалила Дежкина.

– Сама такая!

Максим услыхал звонкую оплеуху.

«Финита ля комедиа», – подумал он.

– М-м-м-ммыы!.. – рыдала Ленка, размазывая по лицу слезы и синюю тушь. Клавдия растерянно прижимала к груди ее голову.

Обе они чувствовали себя несчастными.

– Ну почему же ты такая бессовестная? – шептала мать дрожащими губами, гладя дочь ладонью по растрепавшимся волосам. – Я же все для тебя делаю… Мы же с отцом только для вас и стараемся. А ты? Ну в кого ты такая уродилась, а?

– В тебя, – всхлипывая, скулила Лена. – Все говорят, что я на тебя похожа.

– Это только внешне, – отпиралась Клавдия.

– И внутренне – тоже, – настаивала дочь.

– Я в твои годы не курила… Я вообще сигарету в жизни в рот не взяла.

– Разве в этом дело?

– И в этом тоже. Я воспитывала вас честными и порядочными людьми, а вы…

Лена шмыгнула носом и поглядела на мать покрасневшими глазами:

– И что хорошего в этой вашей честности? Вот ты, к примеру. Всю жизнь в прокуратуре оттарабанила, а до сих пор себе новый плащ купить не можешь и в троллейбусах давишься.

– Новый плащ – это не показатель.

– А что в таком случае показатель? – возмутилась дочь. – Я, представь себе, хочу жить так, чтобы и дом был полная чаша, и шмотки красивые, и машина чтобы была дорогая!

– Как надоело! Что ж ты все о шмотках? Разве они могут быть целью жизни?

Мать и дочь отпрянули друг от друга, будто и не было никакого перемирия.

– Чтоб я больше не слышала, что ты с какими-то кавалерами шляешься, – сказала Клавдия.

– Не услышишь, – пообещала Лена. – Я буду прятаться.

– Не смей так с матерью разговаривать!

Все запустилось бы по новому кругу, если бы в этот момент у входной двери не началась какая-то неясная возня.

Клавдия и дочь удивленно поглядели друг на друга.

– Это еще кто? – высунулся из комнаты Максим.

Ключ пытался войти в скважину, но не попадал.

– Неужто папа надрался? – предположил сын.

– Не смей так отзываться об отце, – тут же отреагировала Клавдия, впрочем, не очень уверенно. Федор никогда не напивался до свинского состояния, но кто знает, может, это и произошло.

– Я открою, – сказала Лена.

– А вдруг это вооруженный бандит? – скорчил страшную рожу Максим.

– Глупости! – фыркнула Клавдия. – Я сама открою. А ты, – распорядилась она, обернувшись к дочери, – чисти зубы, чтобы отец, не дай Бог, сигаретного запаха не учуял.