Текст книги "Компромат"

Автор книги: Ирина Зарубина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

Пятница. 11.40–13.17

С Клавдией Игорь Порогин столкнулся в коридоре прокуратуры, но она прошла мимо, будто не узнала.

Лишь головой качнула: мол, ни о чем не надо спрашивать.

Черная, как смерть.

Такая встреча кому хочешь настроение на целый день испортит.

Ужасно, когда на твоих глазах страдает близкий человек (а Клавдия конечно же была для Порогина близким человеком, хотя он никогда не говорил об этом своей наставнице), и ты ничего не можешь сделать, не в силах помочь.

Сутками напролет Игорь ломал голову над тем, как поступить в сложившейся ситуации.

В мыслях он обращался за советом к Чубаристову, ходил на прием к Меньшикову и даже захаживал в Генеральную прокуратуру… – но в мыслях, только в мыслях.

На деле же он опасался предпринять что-либо без ведома Клавдии. Да и что мог он предпринять?

– Привет борцу за свободу и демократию! – окликнул его Беркович, спускавшийся по лестнице. – Как успехи?

– Здрасьте, Евгений Борисович, – рассеянно откликнулся Порогин. – Спасибо, все нормально.

– Слыхал, ты обезвредил целую банду торговцев оружием.

– Ну, – замялся Игорь, – банду не банду, а одного цуцика отловил.

– Ничего себе, цуцик! – засмеялся Беркович. – Скромность, конечно, украшает, но не до такой же степени. Не каждый день удается обнаружить оружейный склад.

– Так ведь он не сознается.

– Ничего, старик, это дело времени, – подбодрил эксперт. – Цуцики, они все такие. Поупирается, а потом все расскажет как миленький. Тебе еще и повышение за это дело светит. Оружие, брат, это тебе не титьки-матитьки, которыми у нас сейчас Клава занимается. – И, рассмеявшись собственной шутке, Беркович направился к выходу.

Расстроенный Порогин глядел ему вслед.

Сегодня предстоял допрос Ганиева, и одна только перспектива общения с узбеком наводила на Игоря уныние.

Вляпался в историю, прямо скажем.

За эти дни он фактически ни разу не допросил арестованного по полной программе.

По правде сказать, Игорь с содроганием вспоминал разнос, который учинила ему Клавдия.

Теперь ему было просто-напросто стыдно встречаться с Ганиевым один на один и задавать какие-то вопросы.

На предыдущих допросах Мамурджан как заведенный мурлыкал песню о том, что ничего и никого не знает, а оружие попало к нему по чистой случайности, мол, «прюжинки они и есть прюжинки».

При этом глаза его были несчастные-пренесчастные, и это окончательно добивало Порогина.

Мучимый угрызениями совести, он даже решился забрать к себе домой ставшую после ареста узбека бесхозной таксу Пудинг, которая доставляла ему теперь массу хлопот.

Она принципиально не желала спать на коврике у двери, избирая в качестве ложа подушку Игоря, каждый раз норовила усесться на табурет за хозяйским столом и вообще вела себя крайне неприлично и вызывающе.

Порогин попытался было пристроить таксу в специальный приемник для собак, но выяснилось, что для этого у него не хватит даже двойной зарплаты.

Так теперь и коротал время на пару с четвероногой капризницей.

– Здрасте, гражданин следователь, – сказал Ганиев, едва показавшись на пороге кабинета для допросов, – добрий день. Как спалось?

– Хорошо, если бы не твоя такса.

Арестованный сочувственно вздохнул:

– Как я тебя понимаю, слюшай. Я бы эту Пудинга давно на живодерню отдал, но не могу. Обещал Ларисе Ивановне, слюшай, что до самой смерти содержать буду.

– Ты обещал, а я мучаюсь, – усмехнулся Порогин. – Ладно, давай-ка ближе к делу. Опять будем упираться или все-таки что-нибудь интересное расскажем?

Мамурджан, заметно похудевший со дня ареста, угрюмо покачал головой.

– Гражданин следователь, слюшай, не знаю, чего хотите. Я эти прюжинки не трогал. Пистолет в руках не держал. Сам не знаю, откуда он взялся.

– С неба свалился, – усмехнулся Игорь. – Ты мне баки не заколачивай. Я эту песенку уже который день слушаю. Хочешь по-честному? Ты мне не нужен. Я б тебя хоть сейчас на все четыре стороны отпустил. Но не могу. Потому как речь не об игрушках идет, а о самом настоящем огнестрельном оружии. Ну сам подумай, поверит ли мне начальство, если стану рассказывать байку, что оружие тебе подсунули, что ты ни сном ни духом о нем не знал?

– Так и есть, гражданин следователь! – жарко зашептал Ганиев. – Клянусь Аллахом!

– Да на что мне твой Аллах сдался! – вспылил Игорь. – Ты мне факты выкладывай. Слышишь – факты!

Мамурджан обиженно уставился на концы своих видавших виды ботинок без шнурков.

– Ладно, не сердись. Попробуй еще раз все припомнить. С самого начала.

– Я и припоминаю, – сказал Ганиев, – что ничего не знаю. Если б ты мне не сказали, я бы так и не догадался, что в ящиках пистолеты были спрятаны.

– Тогда рассказывай, откуда ящики…

– От Александра Александровича.

Игорь взял в руки карандаш и приготовился записывать давно надоевшую историю.

– Кто такой Александр Александрович?

– Ларисы Ивановны знакомый.

– Она сама тебя с ним познакомила?

– Уф, какой непонятливый. Слюшай, я же тебе говорил: Ларису Ивановну похоронил – Александр Александрович пришел. Сказал, что Ларису Ивановну давно знает. Сказал, что Лариса Ивановна с ним дружила. Помочь попросил. Мне для друзей Ларисы Ивановны ничего не жалко.

– Какой он из себя, описать можешь.

– Високий, – начал вспоминать Ганиев, – худой. Голова седая. Все.

– Особые приметы у него были какие-нибудь? Наколка, шрам? Что-то в этом роде.

– Я его не рассматривал, слюшай! – обиженно воскликнул узбек. – У нас так не принято, чтобы гость в дом пришел, а я его рассматривал. Я его сначала пловом накормить должен, спать уложить.

– Выходит, он у тебя ночевать оставался.

– Редко. Только когда с границы ехал. Он у меня не любил оставаться. Говорил, собачью шерсть не выносит.

Игорь от неожиданности подался вперед.

– Стоп-стоп, что значит: с границы ехал?

Мамурджан удивленно поглядел на Порогина.

– Ты что, границу не знаешь?

– Выходит, он тебе ящики из-за границы привозил?

– Я его не спрашивал, слюшай. У нас на Востоке не принято, чтобы гостя спрашивать, откуда что привез.

– Ага, – Игорь нервно покусывал карандаш. – Скажи мне, Мамурджан, хотя бы примерно, а с какой границы он к тебе ехал?

– С обыкновенной, – простодушно отвечал Ганиев.

– И часто он из-за границы возвращался?

– Я не считал. То с границы приедет, то на границу поедет. Ничего не говорил. Сказал: работа у него такая.

– Значит, он от тебя и уезжал на границу, верно? А в какую сторону ехал? Ну хотя бы примерно?

– Слюшай, – рассердился узбек, – в какую сторону, я не знаю, мы с ним в поезд садились и ехали. А поезд нас вез, куда надо.

– Что-что?! – потрясенно переспросил Порогин. – Вы с ним вместе ездили? Когда?

– Не помню. Ездили, и все.

– А поезд… какой это был поезд?

– Обикновенный. С вагонами. Ты меня удивляешь, слюшай. Разве поезда не видел?

– С какого вокзала? – простонал Порогин.

– С Ленинградского.

Несколько мгновений Игорь молча глядел на арестованного.

– Что же ты раньше молчал?! – наконец выдавил он. – Что же ты мне голову морочил, вместо того чтобы про границу рассказать?

Казалось, Ганиев был удивлен не меньше следователя.

– Так вы ведь не спрашивали, я и не говорил, – ответил он.

– Вот что, – сказал Игорь, – сейчас ты мне подробно расскажешь, куда вы ездили и зачем. От этого зависит твоя судьба, так что постарайся вспомнить мельчайшие детали.

– Не знаю я никакие детали, – поджал губы Мамурджан. – Приехали, пересели в другой поезд. Александр Александрович сказал: в границе дирка есть, через нее ящики передают. Мы взяли ящики и поехали назад.

– У кого взяли?

– Не знаю. Это Александр Александрович брал. А я на тележке вез от вокзала до дома.

Порогин внимательно рассматривал арестованного.

Если врет, то высококлассно.

Он должен был быть слишком хорошим актером, чтобы разыгрывать из себя такого солнечного дурачка.

Ганиев не актер – это ясно.

– Когда ты в последний раз видел Александра Александровича?

Узбек пожал плечами.

– Приезжал как-то… Может, неделю назад, а может, две… не помню.

– Ящики привез?

– Нет. Просто так в гости пришел. Договориться и денег дать.

– Каких еще денег?

– Ну, чтобы билеты на поезд купить.

– Билеты?

– Да.

– Мамурджан, – вкрадчиво произнес Игорь, стараясь придать голосу как можно более спокойную интонацию, – пожалуйста, сосредоточься и объясни по пунктам: что за поезд, какие билеты?

– Я ему сказал, что Пудинга не могу одну оставить, а он все равно сказал, что я должен поехать. Потому что этот человек заблудится.

– Какой человек?

– Ну тот, который должен был через границу уйти.

Порогина словно подбросило над стулом.

– А фамилию помнишь?

Узбек сочувственно поглядел на следователя, будто сожалел о его непонятливости.

– Как же я его повез бы, если бы фамилию не знал? Конечно, помню.

– Ну?!

– Карапетян фамилия.

Игорь ошалело глядел на арестованного.

Он был потрясен.

Мамурджан Ганиев должен был перевести через границу Карапетяна, того самого Карапетяна, который, судя по всему, и стал причиной всех несчастий Клавдии Васильевны Дежкиной.

– Когда и где вы встретились?

– Мы не встретились. Он должен был прийти ко мне, но не пришел.

«Дурак! Какой же я безмозглый дурак!» – ругал себя Порогин, отирая с висков капли пота.

Конечно, он обязан был догадаться, почуять подвох.

Обрадовался при виде ружейного склада, а на остальное не обратил никакого внимания.

Ведь он видел два билета на ленинградский поезд, датированные тем самым числом, когда погиб в автокатастрофе Карапетян.

Видел и даже не удосужился поинтересоваться, зачем дворнику Ганиеву просроченные железнодорожные билеты.

– Надеюсь, ты говоришь правду, – сказал Игорь, пытаясь ничем не выдать своего волнения. – Если нет, то тебе же хуже.

– Слюшай, гражданин следователь, зачем обижаешь? Я тебя ни разу не обманул. Зачем не веришь?

– Ладно, разберемся. – Порогин нажал на звонок вызова конвойного. – А пока отдыхай.

– Пудингу хорошо кюшать надо. Корми ее хорошо, слюшай, – сказал на прощанье Ганиев.

Игорь его не слышал.

Он наверчивал диск телефона, пытаясь дозвониться до кабинета Дежкиной.

Никто не отвечал.

Пятница. 12.56–14.40

Покуда Порогин безуспешно пытался разыскать свою наставницу, Клавдия прогуливалась под зонтиком у знакомой двери с вывеской «Дружок».

Дверь была заперта, но Дежкину это обстоятельство будто бы не тревожило.

Лицо ее выражало спокойствие и умиротворенность. Со стороны можно было подумать, что не обремененная заботами дамочка решила прогуляться под дождиком в поисках приятных приключений.

Немолодой мужчина в очках с толстыми линзами сделал несколько кругов, прежде чем решился подойти.

Он вежливо приподнял шляпу и сказал:

– Неважная погодка, не так ли?

Клавдия удивленно уставилась в его улыбающееся лицо.

– А?.. – рассеянно спросила она.

– Я говорю, не самое лучшее время для моциона на свежем воздухе. Здесь поблизости есть отличный ресторанчик. Позвольте пригласить вас…

– Благодарю, – покачала головой Дежкина, желая закруглить этот несвоевременный разговор.

– «Благодарю, да» или «благодарю, нет»? – не унимался прохожий, поблескивая линзами.

– Благодарю, нет, – произнесла Клавдия.

– Будьте благоразумны, – настаивал незнакомец. – Зимние дожди сулят простуду, а то и кое-что похуже. Не разумнее ли скоротать время в теплой дружеской компании за бокалом доброго винца и отличной закуской?

– Отвали, козел! – прошипела Дежкина с таким видом, что очкастый, не ожидавший подобного, отпрыгнул в сторону.

– Прошу прощения… Извините, – пролепетал он и помчался прочь, даже не пытаясь перепрыгивать через лужи.

Клавдию только на мгновение уколол стыд – слишком по-хамски обошлась с незнакомцем, – но, едва он удалился, она тут же забыла о нем.

Ожидание затягивалось, и Дежкина то и дело нервно поглядывала на часы.

«Она приедет, – убеждала себя Клавдия, чувствуя, что с каждой минутой уверенность эта ослабевает, – она должна приехать… у нее нет выхода…»

Однако площадь по-прежнему была пуста.

Немногим более часа назад Дежкина отправилась к Лизе Кройторовой в Институт химии.

Лиза, долговязая и длинноносая, была девицей сорока с лишним лет, которую Клавдия некогда избавила от домогательств ухажера-шантажиста.

Ухажер был профессиональным альфонсом. Безошибочным чутьем угадав в перезрелой и некрасивой Лизе тоскующую по мужской ласке душу, он умудрился за какие-то пару месяцев высосать из нее все сбережения и едва не лишил небольшой квартирки на Чистых прудах.

К счастью, Клавдия вовремя вмешалась, и Кройторова осталась при своем скромном, хотя и подчистую разоренном жилище, а вот ухажер – с носом.

Какое-то время, донельзя раздосадованный, что верная добыча ускользнула из рук, он даже пытался угрожать Дежкиной, караулил у подъезда, однако как-то раз напоролся на Федора Ивановича и с той поры исчез.

Федор Иванович с удовольствием сообщил жене, что альфонс отведал его коронный удар правой.

Лиза трудилась в институтской лаборатории. Ее ежедневные обязанности заключались в бесконечном промывании больших и малых пробирок, колбочек, мензурок и содержании в сохранности значительного арсенала всевозможных растворов, порошков и газообразных веществ.

Клавдия нашла Кройторову в крошечной подсобке. Не сняв с рук толстых резиновых перчаток, она сосредоточенно накладывала на губы слой коричневой помады и любовалась эффектом в разбитом настенном зеркальце.

– Лизонька, – торопливо произнесла Дежкина, – как хорошо, что я тебя застала. Пробегала мимо, надо срочно позвонить, и, как назло, ни одного действующего таксофона во всей округе.

– О чем речь, Клавдия Васильевна! – обрадовалась, что может ей помочь, Кройторова. – Нам вчера новый аппарат поставили, очень хорошо слышно. Я как раз вам хотела позвонить, узнать, как дела.

– «Хорошо идут дела, голова еще цела!» – процитировала Клавдия строку из полузабытого детского стихотворения. – Рада тебя видеть.

– А уж я-то! – отозвалась Лиза. – Хорошо выглядите. А я?

– У тебя новая помада, – отвечала Дежкина. – Ты решила сменить стиль?

– Замуж выхожу, – гордо сообщила лаборантка.

– Неужели?

– За профессора. Он мне уже предложение сделал.

– Поздравляю.

– Только он лысый и у него трое детей. Это ничего? – в последних словах Кройторовой сквозило волнение.

– Главное, чтоб любили друг друга…

– Я тоже так думаю, – со вздохом облегчения произнесла Лиза. – Мужчину надо ценить не за внешность, а за ум. А он у меня, знаете, какой умный – аж страшно. Я ему про этого… рассказала.

– Зачем? – удивилась Клавдия.

– Проверить, по-настоящему ли он меня любит или же просто так.

– Проверила?

– Ага. По-настоящему. Он меня простил.

– Ясно, – сказала Дежкина. – Где телефон?

– Что это с вами, Клавдия Васильевна? – воскликнула Лиза. – Вот же он, перед вами.

Телефонный аппарат и вправду стоял на самом видном месте, на столе, в окружении пузатых сосудов с маслянисто поблескивающей жидкостью.

Клавдия заглянула в записную книжку и набрала номер.

– Алле? – лениво ответил женский голос.

– Это следователь Дежкина… помните, мы с вами встречались?

– Так. Ну и?..

– Нам необходимо повидаться.

– Вам необходимо? – уточнил голос, нажимая на слово «вам».

– Нам обеим. Это в ваших интересах.

– В моих интересах – никогда больше не видеть вас и не слышать.

– Боюсь, это не избавит вас от серьезных неприятностей.

– Угрожаете?

– Предупреждаю.

– О’кей, – произнесла собеседница после длительной паузы. Клавдии даже показалось, что, прикрыв трубку ладонью, она успела посоветоваться с кем-то, – о’кей, через час я заеду в офис фирмы. Туда, где мы встречались в прошлый раз. Вас это устроит?

– Вполне.

Клавдия опустила трубку и вздрогнула, потому что Кройторова внезапно взвизгнула над самым ее ухом.

– Что? – вскрикнула она, а Лиза в это время подхватила на лету падающую колбу, которую Клавдия чуть не столкнула локтем со стола.

– Клавдия Васильевна, – простонала Лиза, – осторожнее! Это же кошмар что такое!

– Извини, Лизонька, – растерянно пробормотала Дежкина.

– Да что там «извини»! Мне-то что… А вот вы бы! Это же одна из самых сильнодействующих кислот. Одна капля дерево насквозь прожигает.

– Вот как? – заинтересовалась Клавдия…

…Вшшших! Дежкина, задумавшись, не успела отскочить в сторону.

Тяжелым веером брызг ее обдала с ног до головы подъехавшая машина.

Она стояла под зонтом, с плаща стекала грязная вода.

Ираида Петровна между тем как ни в чем не бывало выскользнула из салона машины и с удовлетворением оглядела мокрую Дежкину.

– Извиняюсь, – пропела она.

И непонятно было: то ли за грязный плащ прощения просит, то ли за почти часовое опоздание.

Пятница. 15.27–16.43

Мерзнувшая на ветру со своим летним товаром тучная мороженщица обратила внимание на странного прихрамывающего типа, вынырнувшего из подземного перехода и направившегося в сторону здания Министерства обороны. Под мышкой он сжимал большой рулон бумаги и древко со скрученным флажком, а в руках держал авоську с трехлитровой бутылью, наполненной прозрачной жидкостью.

Мороженщица проводила взглядом сутулую спину и, притопывая на холоде, осипшим голосом принялась нахваливать сливочное эскимо в шоколаде.

Федор Иванович неторопливо обогнул безликое белое здание, получившее в народе прозвище «Пентагон», и поднялся по ступеням на уложенную плитами площадку перед входом.

Оглядевшись, он выбрал точку, с которой бы его было достаточно хорошо видно из окон здания и проезжающих мимо машин.

Вынув из внутреннего кармана пальто армейскую старую фляжку, он отвинтил колпачок и сделал несколько больших глотков; поморщился и занюхал водку рукавом.

Затем он освободил бутыль из авоськи и снял пластмассовую крышку.

Убедился, на месте ли зажигалка.

Приготовления были окончены.

«Ну что, – сказал он сам себе, – поехали, что ли?»

На глазах у обомлевшего прохожего Федор Иванович поднял над головой банку с прозрачной жидкостью и опрокинул ее на себя.

В воздухе запахло бензином.

– Ничего себе… – вымолвил прохожий.

Сжимая в одной руке зажигалку, другой Федор Иванович развернул и прижал к груди самодельный плакат с пламенеющими словами: «ВЕРНИТЕ МНЕ МОЮ ДОЧЬ!»

Вокруг стали собираться зеваки.

За окнами здания замелькали перепуганные лица, какой-то интендантский чин выглянул из входных дверей, но приближаться не стал и вновь скрылся.

– Не подходите близко! – крикнул Федор Иванович собравшимся. – Это бензин!..

– Вы это из-за чего? – спросил кто-то.

– Люди добрые! У меня дочку украли, а ей тринадцать лет всего. И все из-за них, из-за этих армейских крыс, которые в министерстве отсиживаются, пока война идет! Вот отправить бы их всех на Кавказ, в зону военных действий, тогда, глядишь, мигом бы заключили мирный договор! – Дежкин даже не замечал, что шпарит сплошными газетными штампами. – При коммунистах жили плохо, – продолжал Федор Иванович, ощущая небывалый прилив сил, потому что аудитория прибавлялась с каждой минутой, – а при демократах еще хуже! Где правду искать, если «новые русские» воруют похлеще старых!

Толпа по-детски радовалась бесплатному представлению.

Тучная мороженщица, которая издалека узрела скопление людей, уже успела приволочь на место происшествия свой лоток и теперь вовсю торговала эскимо, ругая себя за то, что сразу не отправилась следом за хромоногим – больше бы успела распродать.

– Так чего, будет он поджигаться или нет? – спросила у своего кавалера размалеванная девчонка лет семнадцати. – Может, у него спичек нету? Давай, дед, а то мы промокнем до нитки, пока ты надумаешь!

Появился в толпе и фотограф, наверное, с Арбата, потому что волок наклеенную на фанеру фотографию во весь рост улыбающегося Ельцина.

Фотограф растолкал зевак, протиснулся вперед, установил фанерного президента на фоне облитого бензином оратора и принялся снимать.

В толпе засмеялись, и Дежкину стало обидно.

Зато в кабинетах белого здания было не до смеха.

Начальники всех рангов и званий, от мала до велика, висели на телефонах, вызванивая вышестоящие инстанции. Пытались получить указание, что делать в данной внештатной ситуации.

За прошедшие годы они уже привыкли к мирным демонстрациям женщин перед входом в высшее военное ведомство, а вот как поступить с самоубийцей, уже успевшим облить себя горючей смесью и сжимающим в руке зажигалку, они не знали.

А что, если у него за пазухой взрывное устройство?

А что, если он сумасшедший и не остановится ни перед чем?

А что, если?..

Надо отдать должное военным: выход был найден весьма нестандартный.

Толпа уже стала скучать. Дежкин видел, что по одному по двое зеваки начинают расходиться. И то – дождь лил немилосердно.

– У меня украли дочь… – еле слышно повторял Дежкин. – Представляете, позвонили и сказали – мы украли вашу дочь… Верните мою дочь! Это они украли! – махнул он рукой в сторону «Пентагона».

Толпа редела на глазах.

– Если бы мы все вместе, если бы каждый!.. – вслед уходящим людям кричал Дежкин.

Федор Иванович бессильно опустил плакат.

– Держись, отец, мы с тобой! – крикнули вдруг некие молодцы в четыре луженые глотки и стали протискиваться поближе к Дежкину.

Федор Иванович увидел эту группу поддержки, и уныния его как не бывало.

– Сюда! – воскликнул он. – Ко мне! Ребята, вы против войны?! Правильно! Пусть они вернут мне дочь! Вы ведь со мной?!

Молодцы закивали – с тобой, с тобой – и приблизились.

– До-лой вой-ну! До-лой вой-ну! – отскандировал Федор Иванович, распахивая руки навстречу молодцам.

– Ну-ка, папаша, – вдруг произнес один из четверки, беря из рук Дежкина зажигалку.

Незадачливый демонстрант удивленно обернулся, и в следующее мгновение его схватили за руки, за ноги.

Молодцы подняли пропахшего бензином и алкоголем Дежкина и деловито, словно мешок с трухой, понесли по направлению к зданию.

– Гады! Убийцы! – закричал Федор Иванович, безуспешно стараясь вырваться из их железных лап. – Пусть они вернут мою дочь! Граждане, на помощь!

Толпа наблюдала. Связываться с молодцами никто не решался.

– Ну все, теперь ему каюк, – вздохнула мороженщица.