Текст книги "Москва парадная. Тайны и предания Запретного города"
Автор книги: Ирина Сергиевская
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 48 страниц)
Особняк Николая Миндовского – посольство Австрии
Пречистенский переулок, 6.
Дома и особняки Москвы имеют свой характер и свою биографию. Они часто неотделимо связаны с «большой историей», здания посольств – особенно. В сердце Москвы, в районе престижной ныне Пречистенки, на пересечении Староконюшенного и Пречистенского переулков находится изящный белый особняк с колоннами тосканского ордера и небольшим зеленым куполом. Этот особняк принадлежит равно истории России и истории Австрии, так как именно в нем находится посольство Австрии в Москве – «Австрийский дом».
В начале XX века участок земли, на которой стоит здание посольства, приобрел крупный текстильный промышленник, директор «Товарищества Волжской мануфактуры», Николай Иванович Миндовский, Для текстильного магната устроить себе парадное жилище в самом сердце дворянской Москвы служило свидетельством принадлежности
к коммерческой аристократии и было очень престижно. Он хотел, чтобы особняк отвечал последним веянием архитектурной моды и в то же время свидетельствовал бы о хорошем и «благородном» вкусе владельца. Строительство нового особняка Миндовский поручил модному в то время архитектору Никите Герасимовичу Лазареву.
Расположенный на узком участке, образующем острый угол между двумя переулками, особняк выстроен всего за один год. Лазарев начал строить его в 1905 и закончил в 1906 году, несмотря на неспокойную обстановку в городе, напуганном событиями первой русской революции. Архитектура здания невольно отражает это беспокойство. Вероятно отсюда и тяга к спокойным и привычным формам, символизировавшим «старый добрый порядок».
В те годы в наибольшей моде в архитектуре Москвы был – «тревожный» стиль модерн. Но здесь хозяин и зодчий обратились к неоклассицизму. Приставка «нео» обозначает классицизм, испытавший на себе влияние модерна, у которого нет уже уверенности и гармонии классики. Архитектор словно играл пропорциями, классическими формами. Однако беспокойный силуэт здания и прихотливое распределение масс выдают мастера эпохи модерна. Лазарев переработал в новом духе традиционные для классицизма архитектурные темы и включил в декор барельефы в античном духе, изображающие танцующих граций.
Проблему «острого угла» зодчий решает сооружением ротонды с куполом. Она – центр, «ось» его композиции. Ее мощные дорические колонны сглаживали острый угол, образовывая полукруг, от которого развивались два различных по форме флигеля – вдоль одного и другого переулков. Парадный фасад особняка, обращенный к Пречистенскому переулку очень выразителен и наряден. Все здесь сосредоточено – полукруг ротонды, глубокая ниша центрального портика, великолепный барельеф с античными фигурами над ним и нарядный парадный вход с пышным обрамлением дверей. Половина, вытянувшаяся вдоль Староконюшенного переулка, более скромная, с менее пышными интерьерами. В ней шла обыденная семейная жизнь, со своими радостями и бедами.
Попав внутрь особняка, посетитель попадал в прихожую, из которой высокая нарядная мраморная лестница вела в роскошный холл, расписанный орнаментами и гротесками в древнеримском духе. Отсюда можно спуститься в небольшую приемную, пойти в танцевальный или в нарядный Помпейский зал.
Купец Миндовский всего 11 лет наслаждался своим домом. После революции здесь располагался архив Красной Армии, а сам хозяин был арестован и сослан в Казахстан. В 1927 году дом передали Австрийской Республике. Тогда австрийские дипломаты не знали, что их дом будет описан позже в романе Бориса Пастернака «Доктор Живаго». Посланник Посольства Георг Хайндл, страстный исследователь истории дома Миндовского, нашел описание Помпейского зала в знаменитом романе Пастернака.
«С незапамятных времен елки у Свентицких устраивали по такому образцу. В десять, когда разъезжалась детвора, зажигали вторую для молодежи и взрослых, и веселились до утра. Более пожилые всю ночь резались в карты в трехстенной помпейской гостиной, которая была продолжением зала и отделялась от него тяжелою плотною занавесью на больших бронзовых кольцах. На рассвете ужинали всем обществом». Именно в этой «помпейской гостиной» отчаявшаяся Лара и попытается застрелить Комаровского.
В мемуарах Полномочного министра Посольства Отто Айзельсберга, который занял этот пост в 1958 году, можно прочитать: «Мы хорошо устроились в Посольстве. Владельцем этого красивого и солидного дома до революции был знаменитый издатель, а в 20-е годы этот дом был предложен Австрии в качестве резиденции посла и для размещения служебных помещений и гостиных. Представительские залы Посольства, включая зал с колоннами, были роскошны. Во время моего первого отпуска я читал роман «Доктор Живаго» Бориса Пастернака, где одна из ключевых сцен происходит в зале с колоннами, – я еще не понимал, что Пастернак описывает зал посольства.
Когда я, будучи на одном из концертов, во время антракта познакомился с Пастернаком, он сам спросил меня о зале с колоннами. У меня буквально пелена с глаз упала. На мой вопрос, происходила ли описанная в романе сцена действительно в зале Посольства, он ответил отрицательно. Но он, молодой и уже признанный в литературных кругах писатель, был знаком с издателем, прежним владельцем особняка. А поскольку никакое другое здание ему так не импонировало, как этот дом, то он выбрал местом действия знаменитой сцены именно зал с колоннами» (Айзельсберг О. Пережитое 1917–1997 гг. – Вена – Кёльн – Ваймар: Белау, 1997). По мнению исследователей, все, что представляется неточным и недосказанным – литературное отражение быта и фантазия автора.
Роман «Доктор Живаго» создавался в течение десяти лет, с 1945 по 1955 год. Являясь, по оценке самого писателя, вершиной его творчества, художественным завещанием русской духовной жизни. Роман, затрагивающий сокровенные вопросы человеческого существования, был резко и негативно встречен властями и официальной советской литературной средой, отвергнут к печати из-за неоднозначной позиции автора к октябрьскому перевороту. Так, например, Э. Г. Казакевич, прочитав роман, заявил: «Оказывается, судя по роману, Октябрьская революция – недоразумение и лучше было ее не делать». К. М. Симонов, главный редактор «Нового мира», также отреагировал отказом: «Нельзя давать трибуну Пастернаку!»
Публикация романа на Западе привела к настоящей травле Пастернака в советской печати, исключению его из Союза писателей СССР, откровенным оскорблениям в его адрес со страниц советских газет. Московская организация Союза писателей СССР, вслед за Правлением Союза Писателей, требовали высылки Пастернака из Советского Союза и лишения его советского гражданства.
С 1946 по 1950 год Пастернак ежегодно выдвигался на соискание Нобелевской премии по литературе. Пастернак узнавал об этом косвенно – по усилению нападок отечественной критики. Иногда он вынужден был оправдываться, чтобы отвести угрозы, связанные с европейской известностью. Осенью 1954 года Ольга Фрейденберг спрашивала его из Ленинграда: «У нас идет слух, что ты получил Нобелевскую премию. Правда ли это? Иначе – откуда именно такой слух?» «Такие слухи ходят и здесь, – отвечал ей Пастернак. – Я последний, кого они достигают. Я узнаю о них после всех – из третьих рук… Я скорее опасался, как бы это сплетня не стала правдой, чем этого желал, хотя ведь это присуждение влечет за собой обязательную поездку за получением награды, вылет в широкий мир, обмен мыслями, – но ведь, опять-таки, не в силах был бы я совершить это путешествие обычной заводной куклою, как это водится. Вот ведь Вавилонское пленение. По-видимому, Бог миловал – эта опасность миновала…».
Присуждение Пастернаку Нобелевской премии по литературе осенью 1958 года получило скандальную известность. Это окрасило глубоким трагизмом, сократило и отравило горечью остаток дней знаменитого писателя.
Получив телеграмму от секретаря Нобелевского комитета Андерса Эстерлинга, Пастернак 29 октября 1958 года ответил ему: «Благодарен, рад, горд, смущен». Его поздравляли соседи, приходили телеграммы, осаждали корреспонденты. Это полная и абсолютная победа и признание. Казалось, все невзгоды, связанные с изданием романа, вызовы в ЦК и Союз писателей позади. Но на следующее утро внезапно пришел писатель К. Федин и потребовал от Пастернака немедленного, демонстративного отказа от премии, угрожая при этом завтрашней травлей в газетах. Пастернак ответил, что ничто его не заставит отказаться от оказанной ему великой чести, чести, оказанной не только ему, но и всей русской литературе.
По словам сына Пастернака, он говорил, что за честь быть нобелевским лауреатом готов принять любые лишения, и все деньги был готов перевести в Комитет защиты мира, о чем он и написал письмо в президиум Союза писателей: «…Я знаю, что под давлением общественности будет поставлен вопрос о моем исключении из Союза писателей. Я не ожидаю от вас справедливости. Вы можете меня расстрелять, выслать, сделать все, что вам угодно. Я вас заранее прощаю. Но не торопитесь. Это не прибавит вам ни счастья, ни славы. И помните, все равно через несколько лет вам придется меня реабилитировать. В вашей практике это не в первый раз».
Несмотря на то, что премия была присуждена Пастернаку «За значительные достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа», она воспринималось советской пропагандой как повод усилить травлю. Так, «Литературная газета» 25 октября 1958 года писала: «Пастернак получил «тридцать сребреников», для чего использована Нобелевская премия. Он награжден за то, что согласился исполнять роль наживки на ржавом крючке антисоветской пропаганды… Бесславный конец ждет воскресшего Иуду, доктора Живаго, и его автора, уделом которого будет народное презрение». Сергей Михалков откликнулся на присуждение Пастернаку премии басней про «некий злак, который звался Пастернак».
29 октября 1958 г. на Пленуме ЦК ВЛКСМ Владимир Семичастный заявил: «Как говорится в русской пословице, и в хорошем стаде заводится паршивая овца. Такую паршивую овцу мы имеем в нашем социалистическом обществе в лице Пастернака, который выступил со своим клеветническим так называемым «произведением». <…> Если сравнить Пастернака со свиньей, то свинья не сделает того, что он сделал. <…> А почему бы этому внутреннему эмигранту не изведать воздуха капиталистического, по которому он так соскучился, о котором он в своем произведении высказался. Я уверен, что наша общественность приветствовала бы это»
Гордая и независимая позиция помогала Пастернаку в течение первой недели выдерживать все оскорбления и угрозы. Но вскоре на Пастернака было оказано такое немыслимое давление, которое, в конечном счете, вынудило его отказаться от премии. В телеграмме, посланной в адрес Шведской академии, Пастернак писал: «В силу того значения, которое получила присужденная мне награда в обществе, к которому я принадлежу, я должен от нее отказаться. Не сочтите за оскорбление мой добровольный отказ».
Однако эта жертва ничем не облегчила положение затравленного писателя. Через два дня после отказа московские писатели обращались к правительству с просьбой лишить Пастернака гражданства и выслать за границу. Высылка незамедлительно последовала бы, если бы не телефонный разговор с Хрущевым Джавахарлала Неру, возглавившего комитет защиты Пастернака. По словам сына писателя Евгения Пастернака, он не узнавал своего отца. Серое, без кровинки лицо, измученные, несчастные глаза, и на все рассказы – одно: «Теперь это все не важно, я отказался от премии».
Неоднократно высказывавшаяся его гонителями мысль о том, что Пастернак, вероятно, захочет покинуть СССР, была отвергнута писателем – Пастернак в своем письме на имя Хрущева написал: «Покинуть Родину для меня равносильно смерти. Я связан с Россией рождением, жизнью и работой». Из-за опубликованного на Западе стихотворения «Нобелевская премия» Пастернак в феврале 1959 года был вызван к Генеральному прокурору СССР Р. А. Руденко, где ему было предъявлено обвинение по статье 64 «Измена Родине»,
Вскоре на почве нескончаемой травли у Пастернака развивается рак легких, и болезнь приковывает его к постели. 30 мая 1960 г. затравленный, но не сломленный писатель умирает.
Сотни людей, несмотря на опалу поэта, пришли на его похороны. Герман Плисецкий, присутствовавший на похоронах, написал замечательное стихотворение, посвященное трагическому уходу Пастернака:
Я плачу, я слез не стыжусь и не прячу,
Хотя от стыда за страну свою плачу.
Какое нам дело, что скажут потомки?
Поэзию в землю зарыли подонки.
Александр Галич посвятил его смерти одну из своих песен:
…До чего ж мы гордимся, сволочи,
Что он умер в своей постели…
…………………………………………………
А над гробом встали мародеры,
И несут почетный караул…
Ка-ра-ул!
В 1987 году решение об исключении Пастернака из Союза писателей было отменено, в 1988 году «Доктор Живаго» впервые был напечатан в СССР («Новый мир»).
К столетию Бориса Пастернака Нобелевский комитет решил восстановить историческую правду, признав отказ Пастернака от Нобелевской премии вынужденным и недействительным.
В 1989 году диплом и медаль Нобелевского лауреата были вручены в Стокгольме сыну поэта – Евгению Пастернаку, который выразил благодарность Шведской академии и Нобелевскому комитету за их решение и сказал, что принимает почетную награду с чувством трагической радости. Для Бориса Пастернака Нобелевская премия, которая должно была освободить его от положения одинокого и гонимого человека, стала причиной новых страданий, окрасивших горечью последние полтора года его жизни. То, что он был вынужден отказаться от премии и подписать предложенные ему обращения в правительство, было открытым насилием, тяжесть которого он ощущал до конца своих дней. Он был бессребреником и безразличен к деньгам, главным для него была та честь, которой теперь он удостоен посмертно.
После аншлюса Австрии в 1938 году камерный дом в Староконюшенном переулке стал гостевым домом фашистской Германии. Согласно исследованиям посланника посольства Австрии Георга Хайндла, именно в этом ставшем легендой доме 23 августа 1939 года решалась судьба мира. Именно здесь остановился и ночевал Риббентроп, министр иностранных дел фашистской Германии. Через несколько часов переговоров с ним был подписан исторический «Пакт о ненападении» между сталинским Советским Союзом и фашистской Германией.
Обе стороны, заключая этот договор, имели разные цели. Гитлер готовил нападение на Польшу и считал, что этот договор исключит для Германии угрозу войны на два фронта в Европе, поскольку Сталин был заинтересован в захвате территорий бывшей Российской империи. Сталин же рассматривал Договор как шанс приблизить торжество мировой революции, избежав вооруженного конфликта, и возможность готовиться к военным действиям, которые неминуемо должны будут наступить. По договору Молотова – Риббентропа, стороны обязались все споры и конфликты между собой «разрешать… исключительно мирным путем в порядке дружеского обмена мнениями».
Договор имел «секретный дополнительный протокол» о разделе «сфер интересов» в Европе, который серьезно перекроил карту Европы и окончательно определил конфигурацию будущей мировой войны. Предусматривалось, что в случае войны Германии с Польшей немецкие войска могут продвинуться до «линии Керзона», остальная часть Польши, а также Финляндия, Восточная Прибалтика и Бессарабия признавались «сферой влияния» СССР. Судьба Польши была решена «в порядке дружественного обоюдного согласия».
На другой день после ратификации СССР договора 1 сентября 1939 Германия напала на Польшу. Вскоре, 17 сентября 1939 г. польскую границу пересекли части РККА. Варшава пала, а Польша перестала существовать как государство. Результаты ее разгрома были закреплены в новом Договоре «о дружбе и границе», подписанном Молотовым и Риббентропом.
Молотов и Риббентроп
Сегодня Польша обвиняет СССР в «ударе в спину» и «сговоре с Германией». Однако факты свидетельствуют и об ином: по мнению некоторых историков, именно политика Польши привела Европу к мировой войне. Именно поэтому Черчилль без обиняков называет Польшу гиеной, которая была раздавлена в схватке львов.
Георг Хайндл предполагает, что «подписание этого сверхсекретного протокола, как и предшествующие ему переговоры» проходили в особняке Миндовского, чтобы «исключить какую-либо огласку». Есть версия, что обе делегации посетили немецкий гостевой дом после банкета в Кремле, который был дан по случаю подписания Пакта о ненападении. Вскоре после заключения долгожданного пакта о ненападения началась война.
О «Пакте Молотова – Риббентропа» и сегодня еще спорят до хрипоты и пытаются найти ответы на важнейшие вопросы: совершил ли Сталин международное преступление или спас Советский Союз от поражения в Великой Отечественной войне? Это было разумное или преступное решение? Насколько точно он определил длительность той отсрочки, которую получил от Гитлера? По мнению некоторых исследователей, замысел Сталина состоял в том, чтобы оставаться над схваткой до тех пор, пока воюющие стороны не истощат себя и Советский Союз окажется в положении «смеющегося третьего».
Английская карикатура на Договор о ненападении между Германией и СССР
Карикатура из польской газеты «Муха», 8 сентября 1939. «Смешно, если бы не было грустно…»
Незадолго до подписания советско-германского пакта выяснилось, что существует небольшое препятствие. Во главе Наркомата иностранных дел стоял Максим Максимович Литвинов, служивший на дипломатической работе с 1917 г. Фамилия Литвинов – была лишь псевдонимом, а настоящее имя дипломата было Макс (Меер-Генох Моисеевич Баллах). Советское руководство представило, как прилетевший из Берлина гитлеровский министр Иоахим фон Риббентроп прямо на аэродроме протягивает свою чистокровно арийскую руку еврею из города Белостока, то есть расово неполноценному советскому коллеге. И тут же в угоду фашистскому дипломату сместило Литвинова-Валлаха с поста наркома, назначив на его место председателя Совнаркома В. М. Молотова.
Смещение Литвинова было произведено с неслыханной по тем временам официальной формулировкой – в связи с резким личным конфликтом товарищей Молотова и Литвинова, а также ошибочной позицией в отношении Англии и Франции. Литвинов был известен своими выступлениями против Гитлера в Лиге Наций. Кроме того, именно Гитлер считал еврея Литвинова неприемлемым партнером на предстоящих переговорах по Пакту Молотова – Риббентропа. Указ о снятии Литвинова с занимаемого поста с недоумением обсуждался во многих мировых столицах, видевших в нем честного и дальновидного политика.
Полвека спустя, беседуя с поэтом Феликсом Чуевым, Молотов признался: «В 1939 году, когда сняли Литвинова, Сталин сказал мне:
«Убери из наркомата евреев». Молотов, сам женатый на еврейке Полине Жемчужиной, проглотив эти слова, исполнил указание Сталина как всегда точно и скрупулезно. Оставшихся на свободе дипломатов, по указанию Сталина, стали «разрабатывать», собирая лживые компрометирующие материалы для громкого «процесса послов», планируемого на Лубянке. Так, арестованный 10 мая 1939 года член коллегии Наркоминдела Гнедин на допросах, после мучительных пыток, подписался под тем, чего домогались следователи, а именно: что «он состоит в контрреволюционной шпионской группе в системе НКИД», которую возглавляет Максим Литвинов.
Нарком иностранных дел М.М. Литвинов
В феврале 1941 г. М.М.Литвинов был выведен из состава ЦК партии. За членами семьи Литвинова устанавливается слежка. Дело явно шло к аресту, но помешала война. Литвинов, забыв нанесенную ему обиду, сам пришел в свой наркомат. Опытный дипломат понимал, что сейчас на повестку дня обязательно станет вопрос о немедленном заключении союза с Соединенными Штатами и Великобританией. При этом его опыт и связи могут пригодиться. И не ошибся: Литвинова «простили» и срочно направили его послом в США к Рузвельту – заручиться поддержкой против фашистской агрессии и ускорить создание антигитлеровской коалиции. Услышав об этом назначении, президент США улыбнулся: «Я хорошо знаю этого парня. Он умеет работать, и с ним легко сотрудничать».
Война с Германией не вернула Литвинову былого влияния. Его, правда, назначили послом в США, но скоро заменили на А.А. Громыко. Вернувшись домой, Литвинов жил в постоянном страхе. По словам Ильи Эренбурга, вечером, ложась спать, он клал под подушку заряженный пистолет, чтобы успеть застрелиться, если его придут арестовывать. Плохие предчувствия дипломата были не напрасны. Он умер 31 декабря 1951 г. в Москве. По свидетельству очевидцев, не своей смертью. Как описывает В. М. Бережков в мемуарах «Как я стал переводчиком Сталина», в личной беседе соратник Сталина Микоян рассказал ему о том, что сам Сталин приказал устроить смерть Литвинова в автокатастрофе в наказание за то, что последний в разговорах с иностранцами позволял себе гораздо больше, чем нормальный советский чиновник. Беседы, которые вел у себя на даче Литвинов, были подслушаны и записаны. О них доложили Сталину. По мнению Кремля, это было государственное преступление, предательство.
Парадная гостиная особняка Н. Ммидовского
По словам французского историка Дюллена, Литвинова нельзя с уверенностью причислить ни к категории героев, ни к разряду послушных марионеток. Возможно поэтому, одни авторы клеймят его как «могильщика революционных идеалов», другие превозносят за то, что он положительно влиял на Сталина или «оказывал сопротивление диктатору».
Через несколько лет в особняке Миндовского снова решалась мировая судьба. В ночь на 12 октября 1944 года здесь останавливался британский премьер-министр Уинстон Черчилль, который прилетел в Москву по тому же самому вопросу, что и Риббентроп: обсудить, как делить Европу. Черчилль показывал «Старому медведю» (так он назвал Сталина в одном из писем к жене) записку с перечнем долей заинтересованности Великобритании и СССР, касающихся разных стран в процентном соотношении.
В апреле 1955 года Австрийская Республика вновь получила это историческое здание под свое представительство, в котором были успешно проведены переговоры о восстановлении суверенитета и независимости Австрии. 12 апреля в представительских залах особняка Миндовского состоялся торжественный ужин, на котором присутствовали председатель Совета Министров СССР Булганин, его заместитель, министр иностранных дел Молотов, и министр торговли Микоян. С этого времени в особняке Н. Миндовского вновь размещается посольство Австрии. В зале с колоннами постоянно устраиваются концерты классической музыки, ведь Вена, как известно, символизирует само искусство музыки.
Очень интересна история государственного герба, отражающая весь непростой путь становления Австрийского государства. Первое сохранившееся до наших дней изображение одноглавого орла на щите помещается на серебряной монете Фридриха Барбароссы. С XV века до 1806 г. двуглавый орел – древний имперский символ, был гербом объединяющей многие центрально-европейские государства Священной Римской империи, управляемой династией Габсбургов. Однако с объединением Германии под властью прусских монархов на германский герб возвращается одноглавый орел, где, пройдя целый ряд модификаций, остается и сегодня. Двуглавый орел исчез и с австрийского герба. Это произошло в 1918 году с падением Австро-Венгерской империи. Австрийская Республика утвердила новый герб, на котором изображается одноглавый орел, увенчанный башенной короной, держащий в лапах серп и молот и несущий на груди щиток с австрийскими национальными цветами. Разорванные цепи появились на гербе после освобождения страны от фашизма.
