Текст книги "Поцелуй или жизнь (СИ)"
Автор книги: Ирина Литвинова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)
8.3
Галахат… Боги, Галахат… Этого просто не может быть. Но чем дольше я всматривалась в красивое лицо, тем отчетливее понимала, то, чего я даже в самых несбыточных мечтах представить не могла, что он жив, – правда! Мой брат жив! Вот они, широкие отцовские скулы, упрямый подбородок, высокий лоб, даже шея, кажется, такая крепкая и в то же время по-мужски красивая. А от Ее Величества Пенелопы Безжалостной – вороные, чуть вьющиеся пряди да фамильные глаза Веридорских. Горящие очи будущего великого короля…
– Ваше Высочество… то есть, прощу прощения, уже практически Величество, – как ложная нота в прекрасной мелодии моего счастья прозвучал обманчиво вежливый голос Его Светлости. – Бесконечно рад приветствовать вас в своем доме… живым.
– Не кривите душой, граф, – сморщился Галахат. – Я, конечно, еще юн, но ни за что не поверю, что вы можете бесконечно радоваться своему провалу.
– Галахат, – оборвал Тринадцатый Принц Веридорский уже открывшего рот для очередной колкости Себастьяна. – Это слишком серьезные обвинения, чтобы бросаться ими без доказательств.
Тон Гарета был ровен и бесстрастен, но я то слышала его чувство. Видят Боги, если бы не страшные слова, только что произнесенные мои братом, Бастард Тьмы бросился бы к племяннику, которого только-только оплакал в душе, обнял со всей своей демонической силы, зная, что ребра Галахата от его объятий не треснут, ибо прочные, как и у всех детей Хаоса, и тайком смахнул бы с ресниц скупую мужскую слезу.
Кажется, я была настолько счастлива, что сперва и не поняла, что только что выдал Галахат. А вот когда до меня дошел смысл его слов… наверное, если б я была в человеческом облике, я бы второй раз в жизни упала в обморок… ага, второй раз в жизни все там же, где и в первый раз.
– Дядя… – обращение прозвучало с легким оттенком вопроса, словно принц спрашивал у Гарета разрешения так его называть, а получив едва заметный удовлетворительный кивок, продолжал. – Вы ведь и сами знаете, что это правда. Вы же поняли все сегодня ночью. Покушение не было организовано специально… Две девочки, одна из которых – маленький василиск, отыскали отравленные свечи, и второй сущности старшей понравился запах этого экзотического яда, и она утащила их с собой. Потом их трофей нашел Франциск и решил вернуть на место. Но вот ирония судьбы: легендарного вдовца, великого ученого и известного своей гениальностью во всем мире изобретателя едва не убила его собственная разработка, которую он уже успел опробовать на других.
Лорд Себастьян как-то странно дернулся, а в руке у него блеснул длинный кинжал, и снова его остановил Гарет, без каких-либо усилий отбросив к противоположной стене… Ох, чуть стол не сшиб!
– Что, Ваша Светлость, правда глаза колет? Но я все еще жду ответа! Это вы составили яд, неизвестный ни одной живой душе на всем свете? Это вы, прибыв на празднование моего совершеннолетия, организовали покушение на королевскую чету? И тот огонь, который сожрал целое крало замка? По всем признакам он был демоническим – легко можно все свалить на какого-то приблудного неучтенного претендента на престол с примесью демонической крови – если б не одно "но" – цвет. То пламя было зеленого цвета. Точно такого же, как то, что защищало вашу тайную комнату под куполом. В таком бы никто не выжил, но, спасибо леди Ивенснессе, я ушел в последний момент.
– Но я чувствовал, там, в комнате, ауру высшего демона…
– А она и была, – лицо Галахата исказилось болью. – В том огне по вашей милости вместо меня сгорел шут, пришедший ко двору немногим позже моего рождения… Знаете, он всегда носил маску – говорил, что скрывает уродство. Уж как он пел… как никто другой в Веридаре, поэтому его с легкой руки мамы прозвали Серебряным Голосом Королевства. Мама… она любила его. При дворе даже шептались, что она в кои то веки заприметила себе любовника. А я, дурак, только сейчас понял: его глаза были точь-в-точь, как фамильные Веридорские. Так что спешу поздравить вас, Ваша Светлость! Вы убили собственного брата!
Гарет пошатнулся. Он не знал. В ту роковую ночь он только почувствовал, как что-то обрывается в душе, как будто кусок от сердца оторвали и сжали в пятерне, раздавили, растоптали… Франсуа… Ужасная, несправедливая смерть…
– Нужны вам еще доказательства, дядя? – недобро усмехнулся Галазхат, в упор глядя на лорда Себастьяна так, что сразу становилось ясно: один из них умрет здесь и сейчас. – Все это время вы защищали убийцу своей сестры!
– Да! – в конце концов сорвался Себастьян, сверкая потемневшими глазами не хуже моего брата и оскаливаясь пострашнее оборотня. – Вы желаете правды, Ваше Высочество?! Ну так извольте! Ваша мать была прожжённой интриганкой и отравительницей, совсем как ваш покорный слуга! Я много лет пытался разгадать тайну проклятия, тяготевшего над графским родом, и, думаю, никогда не разобрался бы, что к чему, если бы лорд Чарльз не обратил внимание, что у всех моих невест одинаковая помада на губах!
Ну да, Красавчик Чарли разбирается в женских туалетах получше некоторых представительниц прекрасного пола, но какого демона он делал в фамильном склепе графов Ла Виконтесс Ле Грант дю Трюмон?!
"Пришел от имени отца поклониться праху друга, – пришел мне ответ от Гарета. – Где ты, я чувствую, что ты рядом, но не вижу?"
"Потом покажусь, – увильнула я. – А что, сэр Гвейн был на короткой ноге с Саратским Вождем?"
"С нынешним, – смешок, – даже знаком не был".
– И знаете, что я выяснил, Ваше Высочество? – между тем продолжал лорд Себастьян. – Оказывается, в этой помаде была вытяжка из редчайших северных цветов, которые, по преданию, распускались на могиле отца первой великой королевы, жены демона Рагнара Веридоры. В народе их зовут любимки. Говорят, что они растут только на вершинах Великих Гор, и найти их под снежными шапками по силам только юношам, которые всем сердцем влюблены в свою избранницу, и эти цветы никогда не вянут в знак вечной любви. Эти цветы лорд Седрик Монруа преподнес Ее Величеству в день свадьбы, и с тех пор они стали ее любимыми.
Да, все правда… Но никогда не знала, что из любимок можно получить яд. Хотя, говорит же кто-то, что любовь – яд.
– А потом я принялся выяснять, откуда эта дрянь могла взяться у моих невест и у моей матери, и – вот так новость! – оказалась, что все эти помады присылала как подарок на свадебное торжество Ее Величество великая королева Пенелопа Безжалостная… Вот именно, что безжалостная! Безжалостная брехливая сука травила юных девушек, чтобы выкосить под корень графский род и захапать себе южные земли. Вы тут гневно брызжите слюной, потому что убили ваших родителей? Моих – тоже! Отец отдал собственную жизнь, оставив нас, свою семью, по просьбе вашей матери! Вложил свою жизнь в какой-то артефакт, который бы обеспечил вам восхождение на престол! Не Франциску, своему сыну! Не Гарету, лучшему другу! Вам!
– Взойти может не только Галахат. Соглашаться на создание артефакта или нет – это был выбор Гвейна… – попытался оборвать его Бастард Тьмы.
– Допустим. А мама?! Это тоже был ее выбор – отравиться в день свадьбы?! Признай, Гарет, твоя сестрица изо всех сил пыталась отговорить тебя от свадьбы и призывала отказаться от мысли связать жизнь со своей избранницей. Ведь это из-за этой лживой стервы увещеваний ты не провел связующий ритуал в день свадьбы, а потом было уже поздно!
– ВЫ ЛЖЕТЕ!!! – кажется, от яростного крика Галахата в окнах зазвенели стекла. – Вы не имеете права поливать грязью имя моей матери!
– Лгу? Так проверьте, Ваше Высочество, – неприятно осклабился граф, наслаждаясь обескураженностью противника. – Вы же стянули с руки моей матери кольцо, пока шуровали в фамильном склепе? Простенькое такое колечко, обычный вор на такое и не позарится, а на деле – редчайший артефакт, свадебный подарок отца. Индикатор лжи, теплеет, если собеседник врет, реагирует и на недоговорки.
Ну ничего себе я подарочек у покойницы выбрала! А хотела то всего-навсего вещицу с воспоминанием… надо бы вернуть, все же такая вещь…
"Не надо возвращать, – отозвался на мои мысли Гарет. – Оно по праву принадлежит тебе. Себастьян надел бы его на руку только избраннице… той самой одной-единственной, которая на всю жизнь…"
"Гарет…" – мне было ужасно неловко от того, что он говорит о таком и в то же время любит меня, но смутиться я не успела.
– Мне все равно, считаете вы правдой тот бред, что несете, или нет! Но заткнетесь вы прямо сейчас! Навечно! Защищайтесь, лорд!
Оба одновременно вскинули клинки, причем, Себастьян бросил свой кинжал и выхватил меч из ножен Бесноватого.
– До смерти, Ваше Высочество!
– До смерти, Ваша Светлость!
Мечи скрестились…
8.4
Мне всегда нравилось смотреть, как дерутся мужчины. Даже в уличных мордобоях я видела какую-то своеобразную прелесть, что уж говорить о непередаваемой атмосфере поединков. Вот и сейчас я, как завороженная, наблюдала за яростным танцем – по другому и не назвать стремительные ловкие выпады! – двух великолепных бойцов, у каждого из которых были свои тузы в рукаве. После первой атаки Его Светлость на пробу метнул в Галахата какое-то незнакомое мне боевое заклинание, но мой брат даже бровью не повел. Плетение просто рассыпалось, натолкнувшись на родовую защиту, невидимым куполом опутывающую его даже в человеческой форме! Ого! Это все демоны так могут?
"Не все, только вошедшие в полную силу высшие, – прокомментировал Бесноватый, внимательно следя за боем. – Силен племяш. Но у Себастьяна, когда василиск наконец пробудится, будет не хуже, только заклинания будут не распадаться, а рикошетом отлетать от его чешуи".
Но неудача не смутила графа. Напротив, он с хищной ухмылкой стянул ленту, стягивающую волосы в высокий хвост, и серебристые, мерцающие в полумраке пряди, словно живые, скользнули вперед. А потом две вдруг взвились, как змеи в прыжке, и, со свистом рассекая воздух, плетями хлестнули Галахата по лицу. Буть я сейчас девушкой, взвизгнула бы: лицо моего брата украсили два багровых шрама, стремительно наливающиеся цветом. Но на этом таланты графской шевелюры не исчерпались! Стоило тем прядям опасть, как взметнулись другие две: одна резким броском распорола рубаху Галахата прямо напротив сердца, но – хвала Богам! – защита ей была не о зубам, вторая обвилась вокруг запястья левой руки, разнося по комнате запах паленой кожи! Галахат одним махом отсек последнюю прядь и брезгливо стряхнуд волосы на пол, открывая чудовищный ожог чуть ли не до мяса, который, однако, быстро затягивался. А графский локон… моментально вытянулся и вернул себе прежнюю длину! Теперь понятно, почему с Его Светлостью не тягаться даже лучшим воинам мира! А Галахат, видя такое дело, сейчас в боевую трансформацию перекинется!!! Минуты не пройдет, как они поубивают друг друга! Куда, в Хаос, смотрит, Гарет?!
А Бастард Тьмы, нахмурившись, смотрел уже не на дерущихся, а куда-то на потолок. И чего он там интересного нашел?!
"Я вешал туда светляки, три секунды назад потухли, и заново не зажечь… Человеческую магию блокировали!"
Что?!
И тут я услышала… что-то страшное. Шаги, много шагов… Еще не в самом особняке, а на подходе. Восемь дюжин, никак не меньше, но не это самое страшное. Я расслышала низкое рокочущее разноголосое рычание и гортанные вскрики на саратском наречии… Этот грубый выговор был знаком любому северянину, хотя все без исключения предпочли бы никогда не встречаться с его носителями. Викинги-берсерки… свирепые, безумные в бою существа, поражающие своей жестокостью. Навряд ли кто-то мог точно сказать, люди это или же звери, и как они появились в этом мире. Скорее всего, опять какая-то причуда Богов. Не могли эти звери быть детьми природы! Начать хотя бы с того, что у них не было женщин и они всегда нападали на поселения в первую очередь чтобы увезти рабынь. Во-вторых, чутье у них было и впрямь звериное, а от запаха крови они в прямом смысле теряли рассудок. Мясо они не откусывали, а рвали зубами. Казалось бы, собрались бы всем миром да истребили бы этих не столь многочисленных полу-зверей-полу-людей. Так нет же, ушлые Саратские Вожди нашли им другое применение: они стали использовать берсерков как наемников, а для тех из них, кто был мореходом, снаряжали ладьи и отправляли пиратствовать в восточным берегам, потом "по-честному" разделяя наживу. Кажется, как-то раз Иви обмолвилась при мне, что викинги отказались бы от своей доли, даже сказочно богатой, в обмен на одну меня или троечку таких рабынь, как Матушка в юности. И вот сейчас совсем не ко времени всплыл у меня в голове вопрос: а откуда подруга знакома с берсеркскими расценками?!
"Прикидывала, насколько она сама дешевле тебя! – вдруг донесся до меня окрик Франциска. – Ник, они про расщелину знают! Я девочек с Жаком уже вынес, мы летим к Болерну. Вам надо бежать. Всем. Немедленно. Их слишком много! Насколько я понял их обрывка разговора, у них задание обескровить всех в Зеленом Горбе и по камешку разнести поместье до основания! Либо артефакт хотят похоронить, либо Себастьяна вместе с дядюшкой. Яд ты стащила?"
"Да…" – слегка обалдела от такой быстрой смены темы.
"Отдай Гарету. Сейчас дядюшка пустой, а без магии сотню берсерков не завалить. Одна капля в глаза – и труп готов, да Гарет и сам знает. Сама хватай братана в охапку и ползите – летите к нам!"
"А как же Себастьян?!"
"Я не знаю другого яда, который смог бы свести в могилу недоразвившегося василиска. А пробудит змея только яд, а вот топор в темечко убьет. Донеси до него, что драпать надо. Если не дурак – смоется и шкуру свою спасет! Живо, Ника!"
"Разними их!" – это уже от Бесноватого.
Бастард Тьмы опрометью бросился вон из кабинета, и я в последний момент успела перекинуться в человека и ментальным криком: "Гарет, держи!" – швырнуть ему пузырек я ядом. Он поймал, посмотрел, узнал, удивился, но ходу не сбавил и в следующий же миг вылетел за дверь.
Вздохнув, я перевела взгляд прямо на "поле боя"… как раз вовремя, чтобы увидеть, как Себастьян врезал локтем Галахату куда-то в район виска, и тот рухнул, как подкошенный, на пол, потеряв сознание. Меч, видимо, из рук Его Светлости выбил противник, поэтому граф магией притянул свой длинный кинжал и занес руку над принцем.
– Нет!!! – Боги, а я и не подозревала, что могу вопить так громко. Понятно дело, Себастьян уставился на непонятно откуда взявшуюся меня. А я – в его невероятные прекрасные глаза-изумруды…
И пропустила тот момент, когда Галахат резко рванулся вперед и, повернув лезвие клинка, вогнал кинжал графа между ребер отвлекшегося хозяина.
Его Светлость судорожно дернулся, все так же не отрывая от меня глаз, и неловко завалился на бок, из уголка рта потекла тоненькая струйка крови.
– Ника? Ника! Ты чего тут делаешь?! – бросился ко мне брат, но я его не слышала. Я практически физически чувствовала, как жизнь вытекает из Себастьяна… моего истинного… а средство, способное пробудить в нем василиска, я отдала Гарету, чтобы у него был шанс спастись… Где-то на задворках сознания мелькнула дурная мысль, что это справедливо: тогда, с отравленными свечами, я помогла графу, фактически обрекая на мучительную смерть Тринадцатого Принца Веридорского, теперь же шанс выжить по праву принадлежал Бастарду Тьмы…
"Вероника…" – даже в мыслях Себастьяна уже слышался предсмертный хрип.
"Это не мое имя. Меня зовут Николь, Ника… Леди Николь Монруа, дочь лорда Седрика Монруа".
На несколько секунд слепая пелена, уже начавшая заволакивать его глаза, как будто спала – он понял! Он продолжал, не отрываясь смотреть прямо мне в глаза, а я – ему… Рука сама собой нашарила в маленьком неприметном карманчике колечко, снятое с руки леди Индии в фамильном склепе графов Ла Виконтесс Ле Грант дю Трюмон, и надела на безымянный палец. Вот так, я хочу увидеть правду, всю правду. Хочу раз и навсегда понять, кого признала своей парой моя вторая сущность: благородного рыцаря или двуличного урода. Дар откликнулся на мой зов молниеносно, и в следующее мгновение я, судорожно сжимающая в кулаке индикатор правды, взглянула через зеркала души Себастьяна в самую глубину его сути.
8.5
На этот раз видения были не обычные. Я словно неслась сквозь мутную пелену прошлого, и перед моими глазами то и дело мелькали образы, события, а в голове эхом отдавались слова, сказанные мне Его Светлостью не далее, как прошлой ночью…
***
"Франциск… он будто с колыбели чувствовал, что он выше других. Что он рожден править. С первых лет жизни он походил на короля. Он просто знал, что он не такой, как все. Это было не просто бахвальство, в нем жило что-то такое… Что-то, что делало его первым всегда. Он действительно был лучшим во всем. Это признавали все… кроме отца и меня".
Чистая правда: вот вижу чернявого мальчишку лет четырех-пяти от роду, с горделивой посадкой головы, явно осознающего свою привлекательность и с вызовом взирающего на мир вокруг завораживающими отцовскими глазами… А рядом с ним сквозь мрак времени пробивались фигурки еще двух мальчонок. Светлый, нежный Франсуа еще ходить толком не научился, а уже прижимает к груди лютню и, устроив инструмент на коленях, ибо держать малыш его еще не мог, и глядя на нее с неподдельным обожанием и, трепетно ласкает струны, не обращая абсолютно никакого на копошащегося рядом братика. Себастьяну годик, хотя нет, наверное, даже меньше. Непоседливый ребенок возится на мягком ковре, пытаясь выпутаться из рубашечки, и, неловко завалившись на бок, ударяется головкой о ножку колыбели. Начинает хныкать, детское личико кривится, но нянек, кажется, и след простыл, а сидящий рядом брат, словно глухой, даже не повернул головы на плач маленького.
Я уж хотела было сама подступить к ребеночку и попытаться успокоить, но тут к Себастьяну подлетел Франциск. Надменного выражения как не бывало: теперь на нем читалось беспокойство и сосредоточенность. Осторожно уложив малыша на сгиб левой руки (а ведь ему, наверное, тяжело, все же Себастьян уже не младенец, да и Франциск маленький), мальчик сделал какой-то странный жест правой, и тут из его пальцев вылились сверкающие безукоризненной белизной магические потоки. Ничего ж себе! Это так выглядит магия Жизни?!
Себастьян мигом успокоился и, устремив взгляд на брата, что-то заагукал, смешно улыбаясь маленьким ротиком, в котором еще не было ни одного зубика. Каким же счастливым было лицо Франциска! Он с таким умилением смотрел на крошку-брата, что я невольно залюбовалась. Интересно, это особенность магов Жизни, любить детей, или Франциск сам по себе такой?
Тут из тумана, окутывающего прошлое, вынырнула миловидная девушка с привлекательным лицом и такой безупречно тонкой талией, что ее никак нельзя было заподозрить в том, что двое из троих маленьких графов – ее чада. И ем не менее это была она, леди Индия…
– Франциск! – кинулась графиня к пасынку, намереваясь взять у него малыша. Видимо, боялась, что мальчик не удержит братика.
Но Франциск и не собирался отдавать предмет своей искренней любви, и в конце концов женщина смирилась.
– Нравится тебе братик? – светло улыбаясь и присаживаясь рядом с детьми прямо на пол, спросила она и ласково погладила Франциска по красиво лежащим (видимо, это от природы, не делали же ему укладку в пять лет?!) смоляным локонам.
– Очень! Жаль только, что он не девочка, брат то у меня уже есть! – заявил тот и тут же выдал. – Леди Индия, а вы родите мне сестричку?!
***
Что ответила ему леди Индия, мне услышать не довелось. Но я поняла одно: насчет Франциска я была неправа, когда думала, что это он и устраивал покушения на невест Его Светлости, а заодно и на их жениха. Почему-то после увиденного одна мысль о том, что старший сын сэра Гвейна желает смерти братьям, казалась откровенным наветом.
***
"Франциск купался во внимании всех южных барышень и не только. Но и брату позволял любить себя. Тогда я не задумывался о таком, но сейчас, наверное, считаю, что это было жестоко с его стороны. Я убедил его не придавать гласности любовь Франсуа, а ведь Франциск мог. Просто чтоб посмеяться над братом. Но потом он согласился со мной, что такое потрясение может подкосить отца…"
И снова граф Ла Виконтесс Ле Грант дю Трюмон сказал мне абсолютную правду.
Вернее, то, что он считал правдой.
Пред моим взором предстала шумная компания, судя по всему, арендовавшая целый этаж одного из местных элитных клубов для своих гульбищ. Франциска я углядела сразу же: самый завидный на тот момент жених юга развалился на одной из кушеток, позволяя белобрысой девице с низкой степенью одетости усесться на нем верхом и бесстыдно тереться об него, попутно слегка царапая заостренными коготками его обнаженную грудь. Молодой граф явно наслаждался процессом, но друзья-приятели и не думали оставлять его на попечение партнерши.
– Ну, с Себастьяном все понятно, он хоть и с придурью, но нормальный, – прогрохотал густым басом шкафоподобный детина несуразных размеров, сосредоточив свое внимание на самой пышнотелой из представительниц прекрасного пола, обеспечивающих сборищу местной золотой молодежи мужского пола "приятный досуг". – Может, даже зря мы над ним потешаемся. Вот изучит малой "внешние и внутренние факторы влияния на длительность и глубину женского оргазма" – а с его дотошностью и кошельком сэра Гвейна изучит основательно, это можно не сомневаться! – и заткнет нас всех за пояс. Но Франсуа то?! Чего это наш дивный менестрель не ищет вдохновения в объятиях обнаженных нимф? Или муза будет ревновать? Слышь, Франциск! Тут разговорчики пошли, что твоего брата вдохновляет и не муза вовсе, а муз…
Договорить громила не успел: Франциск бесцеремонно скинул с себя обольстительную деву и, за долю секунды оказавшись рядом с говорившим, зарядил ему такой удар кулаком по лицу, что у того из носа кровь как из ведра мощной струей хлынула и мигом заляпала и роскошный костюм из дорогущего сукна, и начищенные до блеска туфли с франтовскими бантами, и передние выдающиеся формы пышнотелой девицы.
Все хором взвизгнули, Франциск же, напротив, выглядел неестественно спокойным. Устрашающе спокойным…
– Никто не смеет плодить нелепые слухи про моих братьев и разносить их по всему графству. А тот, у кого хватит кретинизма распустить свой поганый язык, будет иметь дело со мной.
– Но ведь ты же сам шутил…
– Мне – можно! Это мои братья. А кто в их сторону хоть взглянет косо, напорется на мой меч, ну, или налетит на кулак, это смотря как повезет. Ну что, Рувер, рассчитаем, какого диаметра будут синяки у тебя на физиономии, если я еще хоть один раз услышу от тебя нечто в этом же духе?
***
Тут туман времени снова сгустился, скрывая от меня и незадачливого Рувера, и поскуливающую проститутку, и заступившегося за Франсуа Франциска, который сам выражался в адрес братьев, как хотел, но не терпел нападок от других.
***
"Я выбил меч из его рук и хотел было приставить свой клинок к его шее, чиркнув по коже и расчертив ее алым. Вокруг бесновались зрители, все восторженно голосили, кто-то уже скандировал мое имя и с свистом и смехом поминал имя низвергнутого кумира. Шум стоял невообразимый, но я ничего вокруг не слышал. Эта была та самая вожделенная победа… Но в последний момент я встретился взглядом с братом… В нем кипела такая ненависть. Боль. Звериное отчаяние. И тогда я понял, что не хотел этого. Что мне не нужно его унижение, не нужно почитание толпы и ореол сильнейшего воина юга. Все, что хотел, я сам себе доказал, но мои порывы это не повод окунать в грязь Франциска. Да, я выиграл честно, но добивать его тогда… И тогда вспомнились слова Франсуа. Повторяя, как мантру, что за это поражение через много лет, в самую важную в моей жизни битву, мне улыбнется удача, я незаметно подтянул магией к руке брата кинжал, который он тут же нащупал и, сделав резкий рывок, вогнал мне практически под сердце…"
Да, вот клубы прошлого расходятся передо мной, открывая картину боя. Вот оружие вылетает из рук Франциска аж к жругому краю арены. Вот Его Светлость приставляет лезвие своего меча к горлу брата. Вот он морщится от рева зрителей. Вот на его лице что-то меняется. Вот он едва слышно шепчет несколько слов, и кинжал незаметно подползает к руке Франциска… Тот неверяще смотрит на соперника, но потом чуть виновато улыбается и – я это точно вижу! – целится в предплечье Себастьяна, чтобы вывернуться из-под его меча, встать на ноги и продолжить поединок… И тут прилетевшая со стороны трибуны силовая волна, которую не мог видеть никто из присутствующих, но которую почувствовала я, ударила Себастьяна сзади прямо под коленную чашечку. Меченосец ожидаемо привалился на один бок… а в следующую секунду Франциск уже ошалело таращился на кинжал, с его умелой руки вошедший в грудь младшего брата чуть ли не по самую рукоять. Ужас, неверие, паника – все это закружилось в изумрудных глазах.
– Это не я… – вот все, что он смог выдавить из себя, но Себастьян, скорее всего, этого уже не слышал…
Его действительно забили плетьми чуть ли не насмерть перед всей той высокой публикой, что пришла поглазеть на турнир. Сэр Гвейн нещадно хлестал его, не просто рассекая кожу и пуская кровь, а чуть ли не вырывая со спины куски мяса. Сказать, что Франциску было больно – ничего не сказать. Но он стойко держался, зажмурив глаза и не произнося ни звука. Он мог бы использовать свой Дар, чтобы утишить боль и мгновенно зарастить шрамы, но вместо этого юноша (Боги, ему же не больше семнадцати, а он перетерпел такое мучение и ни разу не вскрикнул!) сплел кокон Жизни, почему-то видимый только мне, вокруг тела брата и не давал ему уйти в Царство Мертвых, пока вокруг хлопотали лекари и Бесноватый. И все сочли своим долгом поахать и поохать на тему того, какое же чудо сотворил Единый и юный граф не испустил дух после такого страшного подлого смертельного удара…
***
Уносясь прочь из этого видения, я все же рискнула обернуться и в последний момент выцепила из толпы ту, кого искала. Я ни минуты не сомневалась, что, глядя на исполнение унизительного несправедливого наказания, леди Никалаэда улыбалась…
***
"Храмовники говорят, что любой грех можно отмолить. Я так не считаю. Мне никогда не оправдаться ни перед собой, ни перед небесами за то, что я сотворил, и за мою ошибку, подозреваю, будет расплачиваться не одно поколение. Жизнью расплачиваться…
Никалаэда не даром так умна. Она изучила меня вдоль и поперек и знала, на что давить. На мое практически фанатичное желание обхитрить саму судьбу и доказать, что в этом мире не существует ничего, не подвластного мне. Она пообещала, что преподнесет мне такой дар, который могли бы пожаловать мне разве что Боги. Она посулила мне, что на всем свете не будет существа, могущественнее меня, что я смогу бросить вызов даже высшему демону с немалой вероятностью победить. И что вы думаете? Конечно же, я согласился ей помочь".
И это было правдой, все: от слов до глубокого раскаяния, навсегда поселившегося у душе графа Ла Виконтесс Ле Грант дю Трюмон.
– Ты ведь видел глаза Франсуа и догадался, кто его отец? – послышался голос леди Никалаэды, а через мгновение она сама выплыла из-за елены времени, а следом передо мной предстал и ее собеседник. – Не отводи взгляд, Себастьян, мне нет дела до чужого грязного белья. Для меня важно другое: молва гласит о "милости", которую навлек Бесноватый на всех первенцев рода Веридорских. Старший сын Бастарда Тьмы должен быть чернокнижником, значит, у него где-то есть единственная. Этот бред с любовью к Франциску у него рано или поздно продет, а вот эта напасть – нет. Так вот, я хочу, чтобы взамен могущества, которое я подарю тебе, ты изобрел такой приворот, который разорвал бы даже цепи, навешанные на чернокнижника самими Богами. Ну что, о великий, хватит силенок поспорить со всем мирозданием?!
Конечно, хватит! Только Себастьян не изобрел нечто новое, а раскопал старое, даже древнее, не задумываясь о том, что не зря это "нечто" так глубоко закопали и старательно старались забыть.
Магия Крови – запретная магия… Магия давно выродившихся шаманов, часто требующая смертных жертв. В старинных фолиантах писали, что в каждом шаманском поселении – становище – над всеми стоял один жрец, каждую полную луну возлагающий на чернвый алтарь кровавую жертву, а в день Излома сам жрец орошал алтарный камень своей кровью, уступая место своему приемнику. Все свои премудрости шаманы записывали в книгу, почему-то называемую летописью (может, потому что каждый жрец вносил свою лепту в течение своего "лета"?).
Были даже гипотезы, что берсерки – потомки шаманов. Им под силу было вырвать душу безвременно погибшего из Царства Мертвых, наслать мор на лиги вокруг, расчертить небеса молниями, по приказу создателей выжигающими дотла все живое и неживое. Многие тысячелетия назад все знания шаманов уничтожили, спалив в огне Изначальном, чтобы никто не смог возродить страницы с давно позабытыми рунами…. Но разве такие мелочи могли смутить пытливый ум Себастьяна?!
О да, он сделал то, что доселе считалось невозможным: возродил из пепла одну из летописей, в которой, среди прочих запретных заклинаний, обнаружилось то, что нужно, – приворот на крови. Он действовал на всех без исключения, и на людей, и на Богов, и на сынов Хаоса. Вот только у чистокровного человека приворот полностью отнимал рассудок – привороженный становился просто куклой, покорной и безвольной. Полукровки в зависимости от доли магической крови отчасти сохраняли себя. А вот дети Хаоса? Мог ли юный экспериментатор отказаться от приобретения уникального знания, тем более что выволочь из преисподней чистокровного демона ему пока было не по силам. Вот он и решил испытать приворот на чистокровном василиске, и, не рискнув подвергать брата непредсказуемому риску, замкнул заклинание на себе. Оказалось, что приворот на крови будил в порождениях Мрачного желание размножаться… но потом дурман отпустил Никалаэду, и она обнаружила, что, оказывается, уж полтора месяца как уволокла Себастьяна в свое самое дальнее от Зеленого Горба логово (благо, юный граф запросто мог вот так запропаститься демоны ведают куда и никто особенно за него не волновался и не рвался искать), а также то, что этот эксперимент имел вполне определенные последствия. Незапланированная беременность нисколько не смутила леди, напротив, она была ужасно довольна результатами и решила приворожить Франсуа, как только родит и предоставит его оцу избавиться от случайного ребенка. Как объяснил ей Себастьян, если вытравить плод, в особенности наделенный магическими способностями, можно потерять способность к деторождению, а это ей было совсем не нужно.
