Текст книги "Машины зашумевшего времени"
Автор книги: Илья Кукулин
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 34 страниц)
Открытия философии и психологии конца XIX века в значительной степени повлияли на развитие искусства, в том числе и на становление монтажной стилистики. Александра Веттлауфер проследила это влияние, сопоставляя творчество писателя, художника, теоретика искусства и общественного деятеля Джона Рёскина (1819–1900) и французского поэта и художественного критика Жюля Лафорга (1860–1887)[170]170
Wettlaufer A. Ruskin and Laforgue: Visual-Verbal Dialectics and the Poetics/Politics of Montage…
[Закрыть]. Оба они были теоретиками новой живописи и писали, что в действительности визуальный мир, окружающий человека, состоит из отдельных световых и цветовых фрагментов, связывающихся лишь в восприятии. При этом, например, Лафорг внимательно изучал работы немецкого философа Эдуарда фон Гартмана о роли бессознательного в эволюции человека (впоследствии эти работы оказали влияние на З. Фрейда и К. Г. Юнга) и сочинения психологов восприятия – Г. Т. Фехнера, Г. Л. Ф. Гельмгольца и других, философский «бэкграунд» Рёскина тоже был достаточно богатым.
Представление о мире как о комбинации вспышек-фрагментов и у Рёскина, и у Лафорга непосредственно реализовалось в их литературном творчестве. В цикле публицистических эссе «Fors Clavigera: письма к рабочим и труженикам Великобритании» (создавались и публиковались в 1871–1887 годах[171]171
В 1887 г. были изданы 8‐томным собранием (London and Aylesbury: Hazell, Watson, & Viney, Ltd.).
[Закрыть]) Рёскин нарочито резко меняет темы, сталкивает разномасштабные образы, от общих социальных рассуждений переходит к описанию уличных сцен и т. п.
Лафорг предлагает еще более разорванную, чем у Рёскина, картину действительности в стихотворении в прозе «Grande complainte de la ville de Paris» (1884, в переводе В. Рогова оно названо «Великий плач города Парижа», более правильный перевод – «Великий плач о городе Париже» или «Слово о бедах города Парижа»). Жанр этого сочинения Лафорг обозначил как «белая проза» («Prose blanche») – очевидно, по аналогии с существовавшим уже тогда во французском языке выражением «белый стих» («vers blanc»). Это стихотворение вплотную подходит к идее монтажа в литературе – оно состоит из отдельных фраз, цитирующих уличные объявления, рифмованные прибаутки торговцев, заголовки газет, бюрократические обороты и т. п. Короткие назывные фразы метафорически описывают различные типажи парижских улиц («Aux commis, des Niobides; des faunesses aux Christs…»). В целом создается картина городской суеты, неясная печаль которой показана гораздо более скрыто и не так публицистически, чем в стихотворении Некрасова «Утро». Стихотворение обрывается словно бы на полуслове:
Bonne gens qui m’écoutes, c’est Paris, Charenton compris, Maison fondée en… à louer. Médailles à toutes les expositions et des mentions. Bail immortel. Chantiers en gros et en détail de bonheurs sur mesure. Fournisseurs brevetés d’un tas de majestés, Maison recommandée. Prévient la chute des cheveux. En loteries! Envoie en province.
[…]
Et l’histoire va toujours dressant, raturant ses Tables criblées de piteux idem, – ô Bilan, va quelconque! ô Bilan, va quelconque…[172]172
Цит. по: Laforgue J. Les Complaintes. Paris: Leon Vanier, 1885. P. 120, 123.
[Закрыть]Добрый и честный народ, услышь: вместе с Шарантоном говорит Париж. В таком-то году основанный дом сдается внаем. На всех выставках медали ему присуждали. Аренда будет дана на вечные времена. Склады, где хранится счастье, в целом, и в частности, на любой каприз. Поставщики, чьи дипломы всем венценосцам знакомы. Дом с отменной репутацией. Предотвращается выпадение волос. Проводятся лотереи! Доставка в провинцию.
[…]
А история постоянно вершится, стирая на скрижалях каракули жалкого idem
(того же самого. – И.К.)– о Итог, где же ты! о Итог, где же ты…[173]173
Пер. с фр. В. Рогова (с изм.). Цит. по изд.: Поэзия французского символизма. Лотреамон. Песни Мальдорора / Сост., вступ. ст. Г. К. Косикова. М.: МГУ, 1993. С. 174–175.
[Закрыть]
Если говорить не о Рёскине, а только о Лафорге, необходимо, конечно, учесть, что эстетика французского стихотворения в прозе, разработанная поэтом Алоизиюсом Бертраном (Aloysius Bertrand, 1807–1841) и оказавшая очень большое влияние на Лафорга, изначально ориентировалась на романтическую экспрессию и «фрагментацию» изображаемого мира (Веттлауфер в своей статье не учитывает влияния этой традиции). Стихотворения Бертрана часто разделены на отдельные, сопоставленные друг с другом фрагменты:
Encore, – si ce n’était à minuit, – l’heure blasonnée de dragons et de
diables! – que le gnome qui se soûle de l’huile de ma lampe!
Si ce n’était que la nourrice qui berce avec un chant monotone, dans la
cuirasse de mon père, un petit enfant mort-né!
Si ce n’était que le squelette du lansquenet emprisonné dans la boiserie,
et heurtant du front, du coude et du genou!
Si ce n’était que mon aïeul qui descend en pied de son cadre vermoulu,
et trempe son gantelet dans l’eau bénite du bénitier!
Mais c’est Scarbo qui me mord au cou, et qui, pour cautériser ma blessure
sanglante, y plonge son doigt de fer rougi à la fournaise!
Мало того, что в полночь – в час, предоставленный драконам
и чертям, – гном высасывает масло из моего светильника!
Мало того, что кормилица под заунывное пение убаюкивает
мертворожденного младенца, уложив его в шлем моего родителя.
Мало того, что слышно, как скелет замурованного ландскнехта
стукается о стенку лбом, локтями и коленями.
Мало того, что мой прадед выступает во весь рост из своей трухлявой
рамы и окунает латную рукавицу в кропильницу со святой водой.
А тут еще [гном] Скарбо вонзается зубами мне в шею и, думая
залечить кровоточащую рану, запускает в нее свой железный палец,
докрасна раскаленный в очаге.
По мнению историка европейских литератур Н. И. Балашова, «…сокращение числа глаголов у Бертрана сокращает связки внутри „стихов“ и между ними, придавая скачкообразную разорванность, „дискретность“ поэтическому изображению»[176]176
Балашов Н. И. Алоизиюс Бертран и рождение стихотворения в прозе // Бертран А. Гаспар из тьмы. Фантазии в манере Рембрандта и Калло. С. 272.
[Закрыть].
И все же в целом можно согласиться с Веттлауфер: Лафорг радикально трансформировал эту традицию, введя в текст контрастные, намеренно противоречивые цитатные фрагменты, и высока вероятность того, что на поэтику «Большого плача», представлявшую парижскую улицу как совокупность разрозненных слуховых и зрительных впечатлений, вызывающих столь же моментальные культурные ассоциации, во многом повлияла именно импрессионистская живопись.
Случайность и игра: новые концепты в искусстве рубежа вековВ конце XIX века философы, исследующие проблемы сознания, – такие, как Уильям Джеймс и Анри Бергсон, и наиболее радикальные психологи – такие, как Зигмунд Фрейд, – приходят к выводу о том, что не только человеческое восприятие, но и сознание не являются цельными, состоят из отдельных вспышек-осознаний, на которые оказывают огромное влияние эмоции и бессознательные импульсы, отчужденные от «дневной» человеческой субъективности.
В литературе подобную концепцию субъекта первым выразил их современник, французский поэт Стефан Малларме – в поэме «Бросок игральных костей никогда не отменит случая» («Un Coup de Dés Jamais N’Abolira Le Hasard», 1897), ставшей важным событием в истории новой европейской литературы.
Малларме чутко уловил проблематику фрагментации сознания, все более обострявшуюся в городе конца XIX века и концептуализированную наиболее чуткими философами и искусствоведами. Он первым нашел эстетические средства не только для того, чтобы ее выразить, но «переиграть», превратить ее в творческую силу. В манифестарном предисловии Малларме объяснял, как нужно читать его поэму:
Свободное пространство [в этом произведении] появляется на бумаге всякий раз, когда образ исчезает из поля зрения или возвращается, обогащенный другим образом, и из-за того, что здесь нет соразмерно звучащих отрезков, нет регулярного стиха как такового – скорее, призматические преломления и отражения некой Идеи, которые возникают только на миг, пока длится их роль в той или иной духовной мизансцене, – то сам текст и определяет постоянно меняющееся расположение строк в зависимости от их приближения или удаления от скрытой сквозной нити и соответственно с требованиями правдоподобия. Что же касается собственно литературных преимуществ, если можно так выразиться, заключенных в графическом отображении расстояний между словами или группами слов, в сознании отделенных друг от друга, то они (расстояния), как мне представляется, ускоряют или замедляют ритм произведения, делают его более отчетливым и образуют целокупное видение страницы, ибо последняя предстает как самостоятельная единица текста, подобно тому как в других случаях таковой служит стих или совершенная строка. Сюжет появляется и мгновенно исчезает, благодаря динамике изложения, подчиняясь дроблению магистральной фразы, обозначенной в заглавии. Короче говоря, все происходит как бы гипотетично; повествовательные приемы избегаются. […] Различные типографские шрифты, выделяющие основной, вторящий и побочные мотивы, регулируют декламацию; устремленность строк вверх или вниз подсказывает соответственное повышение или понижение интонации[177]177
Малларме С. Бросок костей никогда не исключает случайность / Пер. с фр. М. Фрейдкина // Малларме С. Сочинения в стихах и прозе. М.: Радуга, 1995. С. 270–271, фр. оригинал – указ. изд., с. 247–248.
[Закрыть].
В действительности единицей чтения «Броска костей» была не страница, а страничный разворот, что еще ближе к идее монтажа, потому что каждая страница в этом случае выступает как отдельный кадр, а разворот – как монтажный стык. Приведу один из таких разворотов:
тревожной
искупительной и выстраданной
немой
насмешки
как
ЕСЛИ БЫ
Величественный и головокружительный плюмаж
над незримым челом
то высвечивает
то затемняет
маленькую сумрачную фигуру возникшую из волн
словно гибкая сирена
когда пробил
час
нетерпеливым ударом раздвоенного хвоста
развеять
в тумане
этот замок
мнимую твердыню
которая поставила
предел бесконечному
Одно из наиболее значимых эстетических открытий, сделанных Малларме в этой поэме, – визуальная, графическая демонстрация встреч смысловых явлений в мире как проявления случайности и игры отчужденных от человека сил – и самого человека с этими силами (ср. название поэмы). Философ Ален Бадью, анализируя поэму Малларме, показал, что в ней создан образ абсолютного события, двумя выражениями которого являются упомянутое в тексте кораблекрушение и бросок костей[179]179
Badiou A. Being and Event (1988) / Transl. from French by O. Feltham. New York: Continuum, 2007. P. 192–193.
[Закрыть]. Напомню, что Э. Блох в своих зрелых работах («Наследие нашего времени», 1935, и др.) тоже говорил об использовании монтажа как об игре. Можно сказать, что Малларме открыл потенциал не существовавшего еще метода.
Мотивы игры и случайности оказались впоследствии одним из ключевых для идеи монтажа во всем мире, но в революционной России – в наименьшей степени[180]180
См. об этом, например: Цивьян Ю. О Чаплине в русском авангарде и о законах случайного в искусстве // Новое литературное обозрение. 2006. № 81. С. 99–142.
[Закрыть]. Впрочем, С. Эйзенштейн в 1937 году указал на переклички между поэтикой Малларме и эстетикой монтажа[181]181
Этим параллелям посвящена отдельная глава в его книге: Эйзенштейн С. Монтаж / Сост., подгот. текста и коммент. Н. И. Клеймана. С. 217 и сл.
[Закрыть].
В искусстве 1910-х годов была одна группа, в наиболее радикальной форме выразившая связь эстетики монтажа и представления о случайности творчества, – уже упомянутые дадаисты, но здесь более значимой была не берлинская, а цюрихская ветвь движения. Тристан Тцара и Ханс Арп создавали свои визуальные и литературные произведения на основе произвольной, «нечаянной» комбинации элементов. Тцара в «Манифесте дада о немощной любви и горькой любви» (9 декабря 1920) призывал вырезать из газеты отдельные слова и вслепую доставать их из сумки, чтобы составить дадаистическое стихотворение[182]182
См., например: Tzara T. Dada Manifeste sur l’amour faible et l’amour amer // Tzara T. Œuvres complètes I / Ed. par Henri Béhar. Paris: Flammarion, 1975.
[Закрыть]. (Берлинские дадаисты, в отличие от цюрихских, остро осознавали свое искусство как политически ангажированное[183]183
Позже Хартфилд пришел к откровенно политически-агитационному искусству. См. его многочисленные политические коллажи 1920–1930‐х годов, репродуцированные в альбоме: Третьяков С., Телингатер С. Джон Хартфильд.
[Закрыть].) Живший в Ганновере Макс Эрнст писал: «…техника коллажа есть систематическая эксплуатация случайного или искусственно спровоцированного соединения двух или более чужеродных реальностей в явно неподходящей для них среде, и искра поэзии, которая вспыхивает при приближении этих реальностей»[184]184
Цит. по: Элгер Д. Дадаизм / Пер. с нем. Т. А. Граблевской и Л. И. Кайсаровой. М.: Арт-Родник, 2006. С. 24.
[Закрыть].
В тогдашнем изобразительном искусстве подчеркивание мотива случайности могло сочетаться с демонстрацией нарочито рукодельного, «кустарного» происхождения объекта: ср. коллажи дадаистов и кубистов, в том числе и русских, с использованием газет, билетов, обрывков нот и объемных предметов, прикрепленных к холсту[185]185
См., например, часто цитируемую искусствоведами работу: Marcus S. The Typographic Element in Cubism, 1911–1915: Its Formal and Semantic Implications // Visible Language. 1972. Vol. 6. No. 4. P. 321–340 (неподписанный русский перевод фрагмента этой статьи см. в детском научно-популярном журнале «Введенская сторона» (Старая Русса) (2007. № 2): http://art-storona.ru/2007/2/article12.php).
[Закрыть].
В России не было «своего» дадаизма, однако в 1910-е годы интерес к случайности и произвольности образов усиливается у представителей разных направлений авангарда[186]186
Впрочем, строки «И чем случайней, тем точнее / Слагаются стихи навзрыд» появились в стихотворении Пастернака «Февраль. Достать чернил и плакать…» не в 1912 г., когда оно было написано, а в редакции 1928 г.
[Закрыть]: ср., например, сборник стихотворений поэта-футуриста и режиссера Игоря Терентьева «17 ерундовых орудий» (Тифлис, 1919), в котором используются монтажные методы. На дадаистов и, возможно, на Малларме[187]187
Ср. образ «безграалия на горе» у Аксенова и постоянный мотив «отрицательной теологии» у Малларме.
[Закрыть] ориентировался поэт, переводчик и теоретик искусства Иван Аксенов в своем недооцененном стихотворении «Мюнхен» (1914). Оно основано на коллажировании фраз, разбросанных по странице, и использовании неизмененных или переиначенных цитат (в цитируемых ниже фрагментах «Отчего не медное отворять?» – ср. «Иисус же глаголаше: Отче, отпусти им: не ведят бо что творят…» (Лк. 23: 34, церк. – слав. текст)). Стихотворение Аксенова представляет мир как основанный на случайности, одновременно воспринимаемый иронически и пугающий. Чтобы показать эстетический метод Аксенова, основанный на сочетании разнородных фрагментов с постоянными лейтмотивами, приведу здесь обширную цитату из этого стихотворения:
Гдѣ это сердятся турники?
Сколько морщинъ въ этой улыбкѣ!
А бешенные пауки
Шевелятъ робко
Мѣловой милый лунь для луны
Проявлять ли теперь этотъ негативъ?
НЕИЗБѢЖНО!
потому что только воздухъ была пѣсня
(Несмотря на совершенно невыносимую манеру отдельной прислуги
отворять, въ отсутствiи, окна въ улицу)
Нѣтъ! Нѣтъ! Нѣтъ! Н е п о з д н о
И вѣсть еще дрожитъ.
И не будет теюѣ никакого сахара
Пока не уберутъ, не утолкутъ трутъ
Растоптанные войной надъ землей озими
Жалооконное
О горестной долѣ,
О канифолѣ,
О каприфолѣ
Безграалiе на горѣ.
И не видно ни краю, ни отдыха
Ахъ! не хватило красна вина
Кто, г-спода, видѣлъ многоуважаемаго архитриклина?
Ясно разваливается голова на апельсинныя доли;
То говорунъ далъ отбой:
Подъ тучей ключъ перевинченъ
И когда падаютъ деньги —
звонокъ
Когда падаетъ палка —
стукъ
Когда падаетъ……
Нљтъ!
Полая поляна
Палево бѣла
Плакала былая
Плавная пила.
Кириллицей укрыть
Кукуя видѣлъ?
НЕИЗБѢЖНО!
И перебросился день.[188]188
Аксенов И. Неуважительные основания. М.: Центрифуга, 1916. С. 13–17, здесь цит. с. 14–15.
[Закрыть]
Написавший это стихотворение (и несколько аналогичных) Иван Аксенов впоследствии стал не только поэтом, но и видным киноведом, адептом авангардного кино и автором первых русских монографий о Пикассо и Эйзенштейне[189]189
Аксенов И. А. Пикассо и окрестности: Монография. М., 1917. Книга об Эйзенштейне была написана в 1935 г. и выпущена посмертно: Он же. Сергей Эйзенштейн. Портрет художника / Общ. ред., послесловие и коммент. Н. И. Клеймана. М.: Киноцентр, 1991.
[Закрыть]. По-видимому, за его творческой эволюцией, среди прочего, стоит устойчивый интерес к монтажу.
Еще одним источником монтажной стилистики стала критика гегельянских и позитивистских представлений о прогрессе. Эта критика, как известно, была манифестирована в учении Фридриха Ницше о вечном возвращении. Еще одним источником модернистских образов исторического процесса стали восточные учения о переселении душ, получившие популярность в Европе благодаря мистическим и оккультным движениям конца XIX века. Концепция цикличного повторения исторических событий, порожденная ницшеанскими идеями и идеями о переселении душ, повлияла на «предмонтажные» принципы в пьесе Федора Сологуба «Ванька Ключник и паж Жеан» (1909), блестяще проанализированной З. Г. Минц[190]190
Минц З. Г. К проблеме «символизма символистов». Пьеса Ф. Сологуба «Ванька Ключник и паж Жеан» // Труды по знаковым системам. Т. XXI. Тарту, 1987. С. 104–118 (Учен. зап. Тартуского ун-та. Вып. 754).
[Закрыть]. В этом произведении два сюжета, пародийно-русский и пародийно-французский, типографски оформлены в виде двух параллельных столбцов, как в филологических изданиях различных вариантов фольклорного текста. Минц показала, что одной из задач Сологуба было показать скрытое единство двух внешне противоположных по смыслу сюжетов[191]191
О значении для Сологуба идеи повторяемости истории и особенно индивидуальной биографии подробно писал В. Ф. Ходасевич в своем эссе об этом писателе: Ходасевич В. Ф. Сологуб // Ходасевич В. Ф. Тяжелая лира / Сост. и предисл. С. Г. Бочарова, коммент. И. З. Сурат и С. Г. Бочарова. М.: Панорама, 2000. С. 337–350, особ. с. 344–346.
[Закрыть] – таким образом, конфликтное совмещение двух разных сюжетов функционирует в пьесе Сологуба как символ.
Более сложный смысл образ повторений в истории приобретает в знаменитом фильме Д. У. Гриффита «Нетерпимость» («Intolerance: Love’s Struggle Throughout the Ages», 1916), который, как много раз писали киноведы и историки культуры, оказал очень большое влияние на развитие раннесоветского кинематографа[192]192
«В „Нетерпимости“ он [Гриффит] уже вводит ту синтетическую концепцию монтажа, из которой советское кино сделает крайние выводы и которая в конце немого периода получит, хоть и не в столь абсолютном выражении, повсеместное признание», – писал знаменитый французский кинокритик Андре Базен (Базен А. Эволюция киноязыка (1948) / Пер. с фр. В. Божовича // Базен А. Что такое кино?: Сб. статей. М.: Искусство, 1972. С. 90).
[Закрыть]. Смонтированные «встык» эпизоды этого произведения поочередно изображают события, относящиеся к четырем историческим эпохам: Древний Вавилон, Иудея евангельских времен, Франция в год Варфоломеевской ночи, современные Гриффиту Соединенные Штаты. После «вавилонской» сцены идут «иудейская», «французская» и «современная», потом новый «вавилонский» эпизод и т. д. – но в дальнейшем эпизоды чередуются непредсказуемо, завершается же фильм картиной конца света: к сражающимся солдатам (в которых угадываются войска, участвующие в Первой мировой войне) с неба спускаются ангелы, которые прекращают битву, а бунт заключенных в тюрьме высшие силы прекращают, уничтожая стены тюрьмы и превращая в цветущий луг место, где она стояла. Фильм имел подзаголовок «Drama of the Comparisons» – «Драма сравнений».
Таким образом, в «Нетерпимости» сосуществуют изоморфные сюжеты о преследовании, истреблении и, в «американском» сюжете, о чудесном спасении «непохожего» меньшинства или одиночки. «Эти разные истории… потекут, подобно четырем потокам, на которые смотришь с вершины горы. Вначале эти четыре потока побегут отдельно, плавно и спокойно. Но чем дальше будут они бежать, тем все больше и больше будут сближаться, тем быстрее будет их течение, и, наконец, в последнем акте они сольются в единый поток взволнованной эмоции», – объяснял режиссер[193]193
Цит. по: Садуль Ж. Всеобщая история кино: В 4 т. Т. 3 / Пер. с фр. А. А. Худадовой. М.: Искусство, 1961. С. 192.
[Закрыть].
По мнению многих исследователей, «Нетерпимость» стала началом новой эры в использовании монтажа в кино[194]194
См., например: Эйзенштейн С. Диккенс, Гриффит и мы. С. 161; Базен А. Указ. соч.; Садуль Ж. Указ. соч. Т. 1. С. 192–194, 202–203.
[Закрыть]. Как и «Мюнхен» Аксенова, грандиозная постановка Гриффита была основана на использовании лейтмотивов: изображении героини Лилиан Гиш, качающей детскую колыбель, и повторении сильно измененной цитаты из стихотворения Уолта Уитмена 1900 года «Out of the cradle endlessly rocking»: «Out of the сradle / Today and yesterday, endlessly rocking, ever bringing the same human passions, the same joys and sorrows…». Это – контаминация образов и строк из разных частей стихотворения Уитмена: «Out of the cradle, endlessly rocking… […] / A man – yet by these tears a little boy again, / Throwing myself on the sand, confronting the waves, / I, chanter of pains and joys, uniter of here and hereafter…».
Спасение героя в современности становится возможным потому, что прежде Христос (чей крестный путь изображен в «иудейской» части фильма) своими проповедями, повседневным поведением и готовностью умереть на кресте за всех людей дал пример жертвенной любви последующим поколениям – в том числе и героям «современной» части, которые преодолевают множество трудностей, чтобы успеть до казни передать тюремным властям распоряжение губернатора штата об освобождении несправедливо осужденного.
Различие между «современной» и «историческими» частями отчасти стирается благодаря образу-лейтмотиву. Американскому зрителю образ женщины, качающей колыбель, напоминал не только о процитированных в титрах строках Уитмена, но и о стихотворении другого американского поэта, Уильяма Росса Уэллеса (1818–1891), «Blessings on the Hand of Women…», которое было написано в 1865 году и уже к началу XX века стало хрестоматийным – в еще большей степени, чем стихотворение Уитмена. У Уэллеса образ «руки, качающей колыбель», настойчиво утверждается как надвременный, связывающий поколения и эпохи:
Blessings on the hand of women!
Fathers, sons, and daughters cry,
And the sacred song is mingled
With the worship in the sky —
Mingles where no tempest darkens,
Rainbows evermore are hurled;
For the hand that rocks the cradle
Is the hand that rules the world.
Наиболее изощренную версию «монтажа повторений» уже после Гриффита разработал Эзра Паунд. Как объяснял сам Паунд в письме 1927 года к отцу, главные темы его цикла «Cantos» могут быть описаны так: «живой человек сходит в мир Мёртвых»; «повторение в истории»; «магическое мгновение» или мгновение метаморфозы, прорыв из обыденности в «божественный или вечный мир»[195]195
Selected Letters of Ezra Pound // Ed. by D. D. Paige. New York: New Directions, 1971. P. 210 (пер. Я. Пробштейна).
[Закрыть]. Паунд не выстраивает отношений эквивалентности между разными моментами истории, как Гриффит или, позже, Лев Лунц, Михаил Светлов или Михаил Булгаков (см. далее о «рифмующем монтаже»). В его «Cantos» все моменты истории индивидуальны, но Паунд настаивает, что в истории возвращаются одни и те же сюжеты, одни и те же проблемы. Он воспринимал историю как полный разрывами грандиозный коллаж поступков, текстов и изображений – но связанный общими лейтмотивами.
