Текст книги "Ни богов, ни королей (СИ)"

Автор книги: Илья Карпов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 32 страниц)

Глава 28

Дэйн Кавигер нечасто мог позволить себе просто посидеть в одиночестве. В трапезной было прохладно, но ему, облачённому в доспех, это было даже приятно. Королевский гвардеец всегда должен быть одоспешен днём и, если несёт службу у покоев, ночью, так гласит присяга, и Дэйн вспоминал, как произносил её, каждый раз, когда струйка пота сбегала по его лбу в жаркие дни. Но с тех пор, как король вернул разум, Кавигеру было велено носить неудобный парадный доспех. Из-за обилия золотых украшений он был весьма тяжёл и даже поддоспешник не всегда спасал Дэйна от натирающей плечи тяжести. Так что для командующего гвардии сидеть на резной деревянной скамье в трапезной в солнечный день, подставляя лицо свежему ветерку, было теперь наивысшим из удовольствий. Когда в зал вошёл верховный казначей, Дэйн лишь взглянул на него через полуопущенные веки полным блаженства взглядом.

– Здравствуй, Дэйн.

– Добрый день, Явос. – по обращению к нему Кавигер понял: казначей уверен, что лишние уши их не услышат.

– Вижу, Его величество совсем не щадит командующего гвардией. – покачал головой старик. – Сколько золота на этих доспехах? Десять фунтов? Пятнадцать?

– Не знаю, Явос, да только раньше, при Эркенвальдах, его было ещё больше. Видишь эту корону? – Кавигер указал на объёмный орнамент в виде короны на нагруднике. – Раньше на её месте был золотой имперский орёл. Едва ли не первым приказом, отданным Эдвальдом после коронации, был сменить имперскую символику повсюду, в том числе и на доспехах командующего гвардией. Когда мне велели надеть парадный доспех перед присягой, я благодарил богов, что король так поступил, ведь орёл был больше короны, а значит, тяжелее.

– И всё же, на мой взгляд, это неразумно. Тратить столько золота на украшение доспеха, который и для боя-то не годится, когда казна пустеет.

– А ещё говорят, что Таммарены свято чтут традиции. – усмехнулся Дэйн. – Но в этом ты прав. Когда я сопровождаю короля по пути в Храм, люди смотрят на мой доспех, провожают меня взглядами, и в их глазах читается зависть и ненависть. Если б они знали, как тяжело и неудобно его носить, они смотрели бы с сочувствием. Хорошо хоть, Его величество не приказал повсюду носить с собой церемониальный меч. Он весит фунтов двадцать и больше походит на позолоченную дубину с лезвием.

– Да, я видел твоё посвящение, Дэйн. – улыбнулся казначей, но улыбка тут же покинула его лицо. – Однако я здесь не для того, чтобы предаваться воспоминаниям. Ты не думал, что творится с нашим королём?

– Развес ним что-то не так? Эдвальд разве что стал жёстче, но я думал, это вполне нормально для того, кого травили и сводили с ума.

– А эти реформы? – не унимался Явос.

– Он желает наверстать упущенное. – Дэйн замолчал и прислушался, точно ли никого нет поблизости. – В конце концов, он столько времени был безвольной марионеткой Велерена.

– Но какие реформы! Эти серые отряды, погромы, эта женщина во главе Церкви трёх… Да и какая она теперь «Церковь трёх», если во главу её поставлено такое божество, как Калантар! – казначей тяжело вздохнул. – Боюсь, мой дорогой Дэйн, наш король постепенно превращается в тирана и фанатика, если не сказать, что уже превратился.

– Осторожнее, Явос. – командующий поёжился. – Его величество без пяти минут ваш родственник.

– Ох, ещё и эта свадьба… Я бы не говорил такое, если б не был так напуган. Да, Дэйн, меня пугает будущее страны. Ведь ей угрожают не эльфы и не Риген. Я боюсь, что этот безумный фанатизм, а фанатизм всегда становится безумным, рано или поздно станет тем нарывом, который, если его не трогать, лопнет и затопит страну кровью.

– Кажется, ты слишком долго пробыл в больничном крыле. – усмехнулся Дэйн.

– Спроси у Хассера Гвила, каково теперь городской страже. – с жаром сказал казначей. – Должно быть, ему и командовать уже некем: серый орден уже заменил добрую половину городской стражи. Что будет, если король решит сделать их своей гвардией? И кого он поставит во главу?

– Согласно присяге, командующий гвардией служит королю до последнего вздоха. Лишь тяжелое увечье может стать основанием для освобождения от присяги.

– Как видишь, Дэйн, теперь уже нет ничего незыблемого. Если король отважился на столь радикальные изменения Церкви, то что ему стоит освободить тебя от службы? Ты говоришь об увечье? Будь уверен, если понадобится, тебя им обеспечат, хотя я всей душой надеюсь, что до этого не дойдёт.

– И что же ты предлагаешь, Явос? – командующий гвардией вскочил с места. – Устроить переворот? Знаешь, что было с последним командующим гвардии, что предал своего короля?

– Твой предшественник, Вельмор Скайн, поступил правильно и никто не вправе осудить его. А в качестве «наказания» он просто вернулся в Кованый шпиль и стал лордом атерунским вместо своего покойного брата. – невозмутимо ответил казначей. – А как бы ты поступил на его месте?

– Его спасло только то, что он поставил на победителя. – процедил сквозь зубы Кавигер.

– Как бы ты поступил на его месте, Дэйн? – вновь спросил казначей более строгим голосом.

– Не знаю… – командующий опустил было взгляд, но тут же ответил. – Наверное, так же. Всё-таки Альберт Эркенвальд убил собственную жену и сына, хранить верность такому человеку – сделка с совестью.

– И чем же он теперь отличается от Эдвальда?

Кавигер замолчал. Несколько секунд он пытался собраться с мыслями, нахмурив брови и задумчиво глядя в окно.

– Быть может, ничем. Но что, если бы Эдвальд не сумел захватить Чёрный замок в тот день? – спросил Дэйн, не поворачиваясь к Явосу. – За предательство короны командующего гвардии казнят через повешение, а его потомки лишаются права наследования, не говоря уже о позоре, который он навлекает на весь свой дом. Отец ни за что не простит мне подобного, не говоря уже о том, что королевская армия сейчас в Мейеране. Одно слово короля, и они захватят город. Джеррод Раурлинг хороший человек, но он верен королю. Как и я… должен быть… – он сел и продолжил более спокойным голосом. – Я понимаю твои опасения, Явос, но пока ничего не происходит, командующий гвардии не имеет права нарушать присягу. Ни при каких условиях.

– Боюсь, что когда ты созреешь, может быть слишком поздно. – печально промолвил казначей. – Знаешь, что завтра король собирается выступить перед Храмом? Объявить о новом ордене и новом боге. Ты сам видел, как горели его глаза, когда он говорил об этом?

– Да, признаться, мне было не по себе. – задумчиво ответил Дэйн. – Но я всегда неохотно принимал перемены…

В этот момент дверь в трапезную неожиданно открылась, и в неё вошла принцесса Мерайя. Дэйн часто видел, как эта молчаливая девушка с тёмно-русыми волосами в одиночестве гуляет по замку, нередко замечал её и в королевском саду. Эдвальд любил говорить, как она похожа на его сестру, и был совершенно прав. Казалось, в принцессе не было ничего от её матери, острой на язык королевы Мередит из дома Русвортов, чья пышная огненно-рыжая шевелюра волновала добрую половину мужского населения страны. Мерайя всегда была тиха и спокойна. «Как и положено принцессе», говорили при дворе. Никто не замечал её ни за глупой болтовнёй с фрейлинами, ни за неподобающими принцессе занятиями. Она не любила пиров и праздненств, которые устраивал порой Эдвальд, зато всегда радовалась, когда случалась возможность уехать в Одерхолд, где она провела детство. Но вот уже семь из своих семнадцати лет Мерайя была принцессой, и поездки становились всё реже и реже. Девушка становилась всё более замкнутой и нелюдимой, вдобавок ещё недавно мать хотела выдать её замуж в Риген, а теперь отец желает видеть её в браке с Эрисом Таммареном.

– Здравствуйте, сир командующий. – сказала девушка. – Здравствуйте, господин Верховный казначей.

– Добрый день, Ваше Высочество леди Мерайя. – улыбнулся Явос Таммарен. – Вижу, выставленный мной у двери стражник не стал препятствием для принцессы.

– Господин Верховный казначей, я хотела поговорить с вами о моей свадьбе с Эрисом Таммареном.

– Боюсь, что мне нечего рассказать о нём, леди. Я давно не был в Высоком доме и, смешно сказать, даже не знаком с юным Эрисом.

– Дело не в этом. – Мерайя опустила взгляд грустных голубых глаз. – Отец желает выдать меня замуж, лишь чтобы заручиться поддержкой Таммаренов. Он что-то замыслил. Что-то… дурное.

Услышав это, Явос укоризненно взглянул на Дэйна.

– Продолжайте, леди. – осторожно сказал казначей. – Здесь вас не услышат лишние уши, я позаботился об этом.

– С тех пор, как он казнил маму… – девушка осеклась. – Он сам не свой. Понимаете, в нём будто что-то умерло и уступило место чему-то другому, чему-то страшному. А этот взгляд, когда он говорит о Церкви и грядущем величии страны… И ещё та женщина, Пречистая Агна, она часто бывает в замке, мне кажется, она неравнодушна к отцу. Вижу по её взгляду. А сам отец… Раньше он не бывал в Храме так часто. Но хуже всего то, чего я никому ещё не говорила. – принцесса всхлипнула и продолжила. – иногда я слышу, как он говорит сам с собой. Будто не своим голосом, не замечая меня. Не знаю, что с ним происходит, но мне страшно. Так страшно, что я плохо сплю ночами. Я долго колебалась, но этой ночью сон едва ли приходил больше, чем на час, и я решила разыскать вас, господин Таммарен и вас, сир командующий гвардией.

– Почему же именно нас? – спросил Дэйн.

– Вы обладаете достаточной властью и влиянием.

– Для чего же? – осторожно произнёс казначей.

– Чтобы помочь мне бежать из Чёрного замка.

– Ваше высочество… – изумлённо проговорил Явос.

– Хотите сказать, это невозможно? – перебила его принцесса. – Вчера отец говорил о каком-то «очищении», о том, что Энгата должна быть сильной. И единственный способ осуществить это – очищение от слабых. Серые судьи хватают и изгоняют из города калек, уличных музыкантов, фокусников. Или отправляют в темницу. Недавно он лично отрезал язык одному из придворных певцов за то, что тот ошибся словом в песне. Клару, мою фрейлину, он велел выпороть: она принесла две подушки, вместо трёх. Больше я её не видела. Говорят, пыточник Уоллес сёк её так сильно, что на спине не осталось кожи… – В глазах девушки появились слёзы. – Скоро отец устраивает праздник, об этом слышали все. Но знаете ли вы, что перед храмом собираются устроить показательные казни всех тех, кто томится в темницах Чёрного замка? Он собирается залить храмовую площадь кровью и назвать это праздником! Я боялась поверить, не хотела говорить этого, но… Король Эдвальд Одеринг безумен. Он стал жесток и несправедлив ко всем вокруг. Я боюсь думать, что будет дальше. И теперь даже не знаю, как говорить о нём. Каждый раз, когда я называю его «отец», что-то во мне словно обрывается… Мне кажется, это больше не тот человек, который был моим отцом.

– По-твоему, всё ещё ничего не происходит, Дэйн? – нахмурившись, сказал казначей.

– Я уже не знаю, что думать. – командующий гвардией положил руку на голову.

– Вы присягали короне, сир командующий. – умоляющим голосом говорила принцесса. – Вы клялись защищать и оберегать королевскую семью. И я боюсь, что защитить от собственного отца меня больше некому.

Дэйн Кавигер вздохнул и поднялся с места. Если до прихода казначея лицо командующего выражало блаженство, то теперь вид у него был мрачнее тучи.

– Мне пора на обход. Я не могу ничего обещать, Ваше Высочество, но если то, что вы сказали, правда…

– Это чистая правда! – с надрывом воскликнула девушка, утерев слёзы рукавом. Дэйн ещё никогда не видел её такой. – Я прошу увезти меня куда-нибудь. Только не в Одерхолд, он найдёт меня там. В Высокий дом, в Мейеран, куда угодно, лишь бы подальше от него!

– Я подумаю, что можно сделать, Ваше Высочество. – с хмурым видом ответил командующий и, взглянув на казначея, добавил. – Мы оба подумаем. А теперь прошу, вытрите слёзы. Не хватало ещё, чтобы подумали, будто мы довели принцессу до слёз.

Эдвальд Одеринг в последние дни действительно очень часто бывал в Храме, но вовсе не чтобы советоваться с Матриархом. Точнее, не только для этого. Под разными предлогами он подолгу оставался в молельном зале, ходил среди малых алтарей других богов, ожидая, пока появится она. Послушница по имени Марта. Девушка эта запала в сердце короля и не давала ему покоя. Эдвальд мог поклястья, что уже давно никто не вызывал в нём такой страсти, граничащей с одержимостью, как она. Но в последние дни Марта бывала в Храме всё реже, а если и появлялась там, то старалась даже не смотреть на Эдвальда. Все подарки, что он отправлял ей, она возвращала обратно. Король, безусловно, понимал, что послушницы сильно ограничены в быту и всё же серебряный гребень для волос, сандалии из нежнейшей телячьей кожи и даже флакон душистого розового масла из южной Акканты были возвращены в тех же резных деревянных ларцах с нетронутой печатью. Всё это лишь невероятно раззадоривало Эдвальда, и вот однажды он смог застать Марту в молельном зале и, отведя её в сторону, спросил, почему она не принимает подарков.

– Простите, Ваше Величество, но я лишь скромная послушница и смотрительница арсенала. – большие глаза девушки глядели испуганно. – Я дочь крестьянина, мне не должно принимать подарки от Вас. – с этими словами она поспешила уйти, не дав Эдвальду сказать ни слова.

Король стал посещать храм чаще и проводить там столько времени, сколько мог, но Марта совсем перестала появляться. Всё это не могло пройти незамеченным мимо Матриарха, и не зажечь иссушающее пламя ревности в праведном сердце Пречистой Агны. Наконец, Эдвальд, догадался, что, должно быть, кто-то говорит ей, что король в Храме, а она не покидает своей комнаты, пока тот не уйдёт. Тогда он переоделся в простую послушническую одежду, скрывающую лицо, и пришёл в Храм Троих с твёрдым намерением разыскать девушку. Когда же она, на его счастье, пришла в молельный зал, он ни единым звуком или движением не выдал себя, а после молитвы проследил за ней до самой её комнаты в церковной пристройке. Там он сбросил капюшон и открыл изумлённой девушке своё лицо. Марта пятилась, умоляя Его Величество уйти, но король лишь всё крепче заключал её в объятия. Невероятными усилиями девушке удалось извернуться и убежать так быстро, как она только могла, а разъярённый и оскорблённый король так же тайно вернулся в замок.

Разумеется, ни она, ни король не могли кому-то рассказать об этом, но Агна всё же узнала о случившемся, и ревность к девушке сменилась ненавистью. После того случая послушница Марта возвращалась в комнату только со знакомым исповедником, а спустя два дня её арестовали по обвинению в колдовстве. Поводом послужила найденная в её комнате книга «Боги и демоны», которую та достала из библиотеки Чёрного замка через своего друга, послушника Рутвена. Многим было известно, что инквизитор Грегорион Нокс, ушёдший по заданию Храма, пропал без вести и, возможно, погиб. А потому девушку немедленно обвинили в попытке обратиться к иномирским сущностям, быть может, даже самим владыкам Ада, чтобы его вернуть. Пречистая Агна рассказала об этом Эдвальду, и он лишь сказал, что Церковь должна бороться с внутренними врагами столь же беспощадно, как и с внешними. В голосе его, как и ожидала Агна, звучала злость и обида, и Матриарх была этим довольна.

О празднике и выступлении Его величества весь город знал ещё за несколько дней до срока. Перед Храмом троих соорудили помост, куда можно было бы поставить кресла и разместить стражу, а рядом с помостом выстроили плаху и эшафот. Эдвальд настоял, чтобы кресла не были слишком мягкими. Придворные, считал он, должны привыкать к неудобствам во всём, чтобы, когда придёт время, быть готовыми терпеть скудную еду, жёсткие кровати и прочие лишения военных походов. Сами же придворные слушали это, пытаясь не выказывать неудовольствия и страха на лице, потому как поговаривали, что король с недавних пор заимел привычку сечь тех, кто, по его мнению, делом или словом проявил слабость или страх. Слухи в замке разносятся быстрее, чем пыль по летней дороге, поэтому об изуродованной спине фрейлины быстро стало известно всем, кто хоть немного интересовался придворными делами.

Во время праздников и выступлений командующий гвардией был обязан находиться возле короля, но в этот день Дэйн Кавигер попросил командующего городской стражей Хассера Гвила устроить тренировку с оружием, на которой он, Дэйн, должен поделиться боевым опытом с новобранцами. Хассер, ни секунды не думая, согласился: он не хотел присутствовать при казни своего брата Гримуальда Гвила. Такая причина отсутствия командующего гвардией устроила Его величество. Он даже благодушно заметил, что подобные тренировки стоит проводить почаще, ведь, несмотря на скорое создание ордена Железной руки, он не собирается списывать городскую стражу со счетов, а потому каждый стражник должен быть готов выслеживать и истреблять внутренних врагов для спокойствия королевства. Эдвальд даже обмолвился, что подумывает создать специальные небольшие патрульные армии на замену нынешним дорожным патрулям, и набирать туда людей, прежде всего, из городской стражи. Дэйн на это лишь учтиво кивнул головой, ни единым словом не дав понять, что эта идея ему не нравится. Явос Таммарен же просто сказался больным и пожелал в этот день остаться в замке. Учитывая преклонный возраст верховного казначея, король с лёгкостью поверил ему и позволил провести день в покоях.

В день праздника природа будто оказала городу услугу, подарив солнечную погоду. Небо не было безоблачным, но облака закрывали светило в тот самый момент, когда ещё чуть-чуть и стало бы слишком жарко. Пречистая Агна сказала королю, что это знак божественного одобрения, и если сами боги открыто выказывают своё одобрение, то кого ещё им бояться? Эдвальд ответил, что пропасть между страхом и опасением столь же глубока, как между позорным бегством с поля боя и отступлением, чтобы неожиданно нанести ответный удар. «В опасениях, Ваше Святейшество, нет ничего зазорного, если для них есть повод, говорил король, а уж поводов в нашем королевстве предостаточно. И когда враги решат показать себя, мы будем готовы». В глазах матриарха читалось уважение, но всё же Эдвальд не был уверен, что она в полной мере поняла суть его слов. Что ж, иногда достаточно и преданности, а понимание – оно придёт рано или поздно.

Площадь перед Храмом троих быстро наполнялась самым разнообразным людом. Послушать короля стекались лавочники и владельцы мастерских, заезжие торговцы и простые зеваки. Последние были самой желанной целью сновавших тут и там карманников с Висельной улицы, которые могли крупно нажиться на этом празднике, и у которых, как ни у кого другого, не было большего повода поднять в этот день кружки за здоровье Его величества. Одно такое королевское выступление могло обеспечить уличного ловкача на долгие годы, если владельцем кошелька окажется рассеянный заезжий вельможа. Однажды у Венианора Русворта когда-то давно во время визита в столицу так украли обручальное кольцо. Но поговаривали также, что тот, будучи большим любителем выпивки и азартных игр, сам отнёс драгоценность в ломбард на Висельной улице, чтобы расплатиться по карточному долгу. Но своей супруге в Солёной скале он, разумеется, рассказал первую версию.

Между толпой и эшафотом протянулась линия из Серых судей с магистром ордена во главе. Те, кто стоял достаточно близко, смотрели на его лицо со смесью ужаса и отвращения. На Эрниваля украдкой показывали пальцем, но никто ни смел ничего сделать, зная, что первый, кто коснётся Серого судьи, тут же рухнет истекать кровью с разбитой головой. Зато, когда стражники привели шестерых заключённых в лохмотьях и с пустыми взглядами, в них тут же полетели камешки, огрызки и всяческий мусор. Эрниваль взглянул на них. Заключённые, двое женщин и четверо мужчин, один из которых, коротко стриженый, был на голову выше остальных и заметно крупнее, глядели вниз и, казалось, не реагировали на происходящее вокруг. Тряпьё, в которое их обрядили, было испачкано кровью и грязью, а на их телах виднелись явные следы пыток – глубокие следы от плетей, опухшие сломанные пальцы и до крови натёртая кандалами кожа на запястьях.

Эрниваль пригляделся и с трудом узнал в одной из заключённых девушку, что служила в храме. Некогда миловидное веснушчатое лицо теперь было бледным и не выражало ничего, кроме отчаяния, а волосы волосы цвета красного вина, которые раньше всегда были скрыты, теперь были растрёпанными и со слипшимися грязными прядями. Из всех, кого привела стража, девушка выглядела самой несчастной. Не потому, что она была изувечена более других, нет: в её глазах Эрниваль ещё видел жизнь. Если лица остальных сломленных людей напоминали посмертную маску мертвеца и выражали лишь безразличное смирение, готовность обрести покой, то глаза девушки были влажны от слёз, что тонкими струйками стекали по веснушчатым щекам. В них читалась горечь сожаления и бесконечная печаль. У Эрниваля защемило в душе. Что же такого могла совершить эта девушка, чтобы оказаться здесь?

Ещё одним несчастным оказался послушник Рутвен. Тот самый улыбчивый русоволосый парень, что довёз их до Энгатара, когда они вместе с Таринором и остальными бежали из владений Рейнаров. Теперь же от улыбки на лице послушника не осталось и следа, губы его были разбиты, а волосы запачканы кровью. Эрниваль вспомнил, что Рутвен назвал свою кобылу в честь богини милосердия, и ощутил всю горечь и несправедливость происходящего. Почему, во имя Троих, этот бедняга стоит у эшафота с пустым взглядом?

Наконец, на помосте появился Его величество король Эдвальд Одеринг в сопровождении нескольких гвардейцев, а также матриарх Церкви трёх, Её Святейшество Пречистая Агна. Король был облачён в красно-золотое одеяние с золотой узорной вышивкой, цвета дома Одерингов, а на голове его покоилась золотая корона. Плечи Его Величества покрывала роскошная мантия той же расцветки, что и остальная одежда. Матриарх же была в белом, как и всегда, разве что теперь облачение было расшито серебряными нитями, поблескивающими на солнце.

Толпа рукоплескала, приветствуя правителя страны и главу Церкви, а Судьи вместе со стражей стали оттеснять людей подальше от эшафота, чтобы никто в порыве попасть заключённому камнем прямо в глаз не угодил прямо в Его величества. Впрочем, желающих пополнить ряды приговорённых к сегодняшней казни не нашлось, а потому толпа покорно повиновалась и отступила от помоста на полдюжины шагов. Серые судьи же встали в стороне от эшафота. Его величество поднял руку и гомон на площади тут же стих.

– Славные жители Энгатара! Народ Энгаты! – провозгласил король. – Сегодня мы вступаем в новую эпоху! Эпоху величия и процветания! Эпоху силы и могущества нашей страны!

По толпе прокатился одобрительный ропот.

– Взойдя на престол, я поклялся носить эту корону с честью, оберегать страну и её жителей до своего последнего вздоха. – Эдвальд сделал паузу, дав собравшимся на площади время на ликование, после чего продолжил. – Наша страна окружена врагами со всех сторон. На востоке – коварные захватчики эльфы, что желают истребления рода людского! Кровожадные варвары севера разоряют наши деревни, грабят и убивают наших людей! А с юга на наши богатые земли плотоядно глядят торговые княжества! Пограничные леса наводнены разбойниками и лесными эльфами-дикарями. Но опаснее всех те враги, что уже среди нас. – сказав это, король вновь замолчал. По площади прокатилось волнение. Эдвальд вновь заговорил, не дав ему перерасти в страх. – Мятежи и предательства уродуют страну, подобно глубоким шрамам. Энгата нуждается в помощи как никогда, и кто, как не всемогущие боги, способны дать нам её? Великий Тормир помогает защитить то, что нам дорого; Холар исцеляет раны тела и души, а Сильмарет даёт силы выстоять перед невзгодами, но ни один из них не помогает сокрушать врагов без капли пощады. Людям нужна сила, которой достанет, чтобы сокрушить как внешних врагов, так и внутренних! И сила эта – Железная рука Калантара! А потому, повинуясь великому долгу короля Энгаты, я объявляю Калантара верховным богом и вверяю ему свою судьбу и судьбу страны. Храм Троих сменит название на Храм Железной руки, а алтарь Калантара будет выстроен прямо посередине между алтарями Трёх богов. Народ Энгаты по-прежнему может взывать к Троим или богам, чьи малые алтари стоят в Храме, но помните, что теперь Калантар для нас всех стоит выше прочих богов. Новая эпоха принесёт победу над врагами и процветание! Пусть Энгата стоит вечно!

Пока король говорил, по толпе прокатывался то страх, то непонимание, то недовольный ропот, но заключительные слова были встречены отдельными одобрительными возгласами, переросшими в ликование. На помост взошёл человек, передавший матриарху что-то, укрытое белой тканью. Его величество вновь поднял руку, и площадь вновь затихла.

– В новой эпохе должны быть новые символы. Корона на голове короля всегда означала его верховную власть в стране и великую ответственность за судьбу её жителей. Времена меняются, и теперь пришло время объединить церковную власть с королевской, сменив корону. В знак этого я, Эдвальд Одеринг, король Энгаты, принимаю главенство в новой Церкви Железной руки. – после этих слов матриарх подошла к королю, и Эдвальд преклонил колено.

– Пред ликом богов и людей, Троих и Многих, – произнесла Агна, снимая ткань с принесённого предмета, которым оказалась серебряная корона с зубцами в виде железных кулаков, сжимающих мечи. – Я возлагаю Железный венец на Эдвальда Одеринга, священного короля Энгаты, защитника веры и государства. Преклонивший колено как милосердная длань богов, встань же, карающая длань Калантара!

Эрниваль увидел в глазах короля нечто стальное, беспощадное и жестокое. Казалось, этот человек не дрогнет, даже если сама преисподняя разверзнется у его ног. Уверенность на его лице была заразительной и воодушевляющей, и всё же что-то неспокойное было в душе магистра. Во всём этом ликовании, переменах в Церкви и власти, этих истерзанных заключённых было нечто неправильное.

– Теперь же, – провозгласил король. – В качестве своего первого приказа в качестве священного короля Энгаты я объявляю Матриарха Пречистую Агну своей верховной советницей. Я карающая длань Калантара, так пусть она будет моим указующим перстом. И первыми, на кого она указала, стали эти недостойные люди. – Эдвальд взглянул на заключённых у помоста. – Их преступления отличаются, но наказание за них едино – смерть.

Стражники привели первого несчастного на помост. Обескровленное лицо мужчины не выражало ни единой эмоции, а сам он, с трудом и хромая, поднявшись по ступеням на помост, теперь едва держался на израненных ногах.

– Помощник Старшего повара Пип, ты обвиняешься в служении предательнице королеве Мередит и участии в заговоре против короля Энгаты. Признай свою вину пред ликом богов и людей, Троих и Многих, и твоя смерть будет быстрой.

Высохшие губы человека задрожали и сиплый обессиленный голос произнёс.

– Я… виновен…

– Повешение! – провозгласил король и толпа взревела.

В эту же секунду стража водрузила его на эшафот и надела на шею петлю. Раздавались одобрительные выкрики вроде «поделом предателю!» и «отправляйся в ад!». Эрнивалю ещё не доводилось видеть беснующейся толпы, жаждущей крови и ему стало мерзко. Его величество кивнул, и палач выпнул подставку из-под ног заключённого. Эрниваль постарался смотреть в другую сторону, чтобы не видеть бьющегося в агонии тела, но от выкриков из толпы, живо описывающих происходящее, ему было никуда не деться. «Гляди, как дёргается! Сейчас обгадится!» – восторженно взвизгнул кто-то, и магистр пожелал оказаться где угодно, только не здесь.

Когда всё было кончено, тело вынули из петли и унесли, после чего на помосте оказался тот рослый мужчина. Рот его был перепачкан кровью, а на лице читалось всё то же смирение с судьбой.

– Сир Гримуальд Гвил, вы верно служили мне долгие годы, но запятнали себя предательством. Вы опозорили свою семью, навечно вписав в родословную ваших потомков имя предателя. Я лишаю вас рыцарского звания и всех прав, теперь вы не более чем жалкий доносчик. Признайте свою вину пред ликом богов и людей, Троих и Многих, и ваша смерть будет быстрой.

Вместо ответа сир Гримуальд промычал что-то неразборчивое и Эрниваль понял: рыцаря лишили языка.

– Он признал вину! – провозгласил король. – Согласно традиции, рыцарей и лордов положено казнить через обезглавливание. Но сир Гримуальд запятнал себя предательством и лишён всех титулов, а потому… – Эдвальд сделал паузу. – …Повешение!

На лице мужчины появился ужас. Он пытался что-то сказать, но из его рта вырывался лишь отчаянный звериный рёв. Когда его тело перестало дёргаться, потребовалось трое стражников, чтобы снять его с эшафота.

Когда король обвинил послушника Рутвена в краже книги из библиотеки Чёрного замка, Эрниваль не поверил своим ушам. В ответ на требование Его Величества признать вину и обещание быстрой смерти, парень лишь кротко ответил:

– Боги видят виновных и невинных, мои слова не значат ничего. – Рутвен кашлянул, очевидно, слова давались ему с трудом. – Я лишь прошу… кто будет служить в конюшне при храме… пусть позаботится об Аминее, моей лошади. Расчёсывает гриву по утрам… Гребень найдут в моей комнате…

– Звери, близкие колдунам, несут на себе скверну. – невозмутимо сказал король. – Лошадь отправят на живодёрню.

В ответ на это Рутвен замолчал и лишь опустил взгляд. Эрниваль прикрыл глаза, стараясь не смотреть на эшафот, но ему казалось, что сквозь гомон толпы он слышит тихие всхлипывания послушника. Они продолжались до того самого момента, пока не послышался звук падающей подставки, и всё вокруг не утонуло в ликовании толпы.

Следующие две казни были похожи на первую. Столь же ужасны и отвратительны. Несчастные изувеченные заключённые безропотно признавали свою вину и отправлялись на виселицу. Но вот когда на помост привели веснушчатую девушку, бесновавшаяся толпа немного стихла.

– Из всех предательств, – начал Его величество. – Ужаснее всего предательство богов. Колдовство, обращение к тёмным силам – вот в чём обвиняется эта девушка, бывшая некогда служительницей в Храме троих. Её отвратительное преступление – удар в самое сердце нашей веры и величайшее оскорбление Церкви! Марта, – король обратился к девушке. – Ты обвиняешься в колдовстве. Признай свою вину пред ликом богов и людей, и твоя смерть будет быстрой.

– Я… – проговорили её сухие губы. – Не виновна.

По толпе прошёл изумлённый ропот. Эрниваль крепче сжал палицу в руке.

– Твоя вина доказана. – спокойно сказал король.