Текст книги "Ни богов, ни королей (СИ)"

Автор книги: Илья Карпов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)

Игнат закрыл глаза. То, что сейчас на нём надето, стоило больше. И эта мысль опустошала.

– Она продала меня. – проговорил юноша. – Продала этому… Двадцать пять серебром. Моя жизнь стоит двадцать пять серебряных монет.

– Игнат… – Рия положила руку на его плечо.

– А если бы он отказал? Она бы утопила меня в колодце? Или оставила посреди улицы?

– Сейчас это значения не имеет… – осторожно сказал Маркус.

– Моя мать меня ненавидела! – вспыхнул Игнат. При этом от его кожи начал подниматься пар. – Я был для неё чудовищем! – юноша вскочил и запустил пламенной сферой в стену, отчего с той осыпалась каменная крошка.

Рия попыталась было встать, но Маркус остановил её.

– Она знала! – Игнат чувствовал, как место зияющей пустоты занимает безудержная огненная ярость. – Знала, кто я! Она сама создала меня таким! И продала! Как чудовище! – пламя охватило его руки, пожирая расшитые рукава.

Трава у его ног задымилась. Он закричал. Отчаянно, горько, безнадёжно. Что-то словно рвалось из него наружу. – Она боялась, что я сожгу её! Надо было сжечь и её, и весь этот проклятый мир! – столб пламени вырвался из его вскинутых к небу рук, а в сознании звучал лишь яростный голос, призывающий его жечь, испепелять, дать пламени волю! Ему не становилось легче, нет, но он чувствовал, будто чудовищная сила вот-вот разорвёт его изнутри, а потому он выпускал в небо всё новые потоки огня, швырял их в стены и траву. Его сознание начинало меркнуть, а тело не слушалось. Вдруг он услышал голос Рии, сквозь слёзы умоляющий «Игнат! Не надо! Пожалуйста!» Слова эти начинали звучать глухо, будто через толстую стену. «Ради меня! Я люблю тебя! Не надо, Игнат!» Но голос становился тише и вот-вот мог пропасть. «Игнат! Ты человек! Не чудовище! Помни это! Прошу, помни!» – последние слова, что он услышал перед тем, как потерять сознание.

Глава 21

Голова Таринора гудела, как колокол. Огрели его, конечно, прилично, и вряд ли то была просто голая рука. Скорее, дубинкой или палкой. Наёмник осторожно ощупал голову – она была цела. Что вообще произошло? Он крался куда-то… Да, точно, пробирался в город. Вспомнил о Тогмуре и Иггмуре. Они ж до сих пор ждут его, если, конечно, их не нашли. Долго ли он уже здесь? Сапоги ещё мокрые, стало быть, недолго. И где это «здесь»? Наёмник сел, превозмогая головную боль и тошноту. Ага, камера. Каменные стены, решётка вместо двери, на полу нечто почерневшее, что когда-то было соломой. Душный воздух, пропитанный сыростью и вонью немытого тела. А вот и оно само, тело, рядом лежит, свернувшись калачиком, и храпит. Какой-то босоногий старик-бродяга. По ту сторону решётки на табуретке дремал пухлый тюремщик, опёршись спиной о стену. Его толстое лицо с курносым носом до смешного напоминало свиное рыло. В стене над ним виднелось маленькое зарешетченое окошечко, проделанное для того, чтобы дневной свет не давал помещению совсем погрузиться в темноту. Но сейчас была ночь, поэтому рядом с тюремщиком горел коптящий потолок факел. Судя по всему, это уж точно была не замковая темница. Видимо, его уволокли в какую-то караулку при стене, переделанную под камеру для бродяг. Не подцепить бы здесь никакой заразы. Будет очень досадно, если тот, кому сами боги поручили такое дело, погибнет от кровавого поноса. Да и пробиться к королю с расцарапанными от чесотки руками будет непросто. Но для начала, следовало бы отсюда выбраться.

Пока наёмник обдумывал план побега и размышлял, возможен ли побег вообще, бродяга начал особенно громко храпеть. Клокочущий звук становился всё громче, пока, наконец, тюремщик, вздрогнув, не очнулся ото сна.

– Снова этот вшивый пёс! – недовольный тюремщик потянулся и поднялся с табуретки. – О боги, что за звуки, будто задница вместо рта… А ну замолкни! – Он несколько раз ударил палкой по решётке, и от раздавшегося звона проснулся уже бродяга. Не издав ни звука, он молча сел и уставился на тюремщика. – Чего вылупился, пьянь? Разбудил меня, теперь сам не спи. В следующий раз этой палкой уже по твоему хребту пройдусь. А ты чего вылупился, свинья? – обратился он к Таринору.

– Где я вообще? И за что?

– В караулке при восточных воротах. Нечего ночами через стены лазать, мы таких лазутчиков сточных ловим исправно. Думаешь, ты первый, кто додумался в город через дерьмовый канал пролезть? Вот я тебя дубинкой-то и… Скоро рассвет, там старший придёт, решит, что с тобой делать. И с этой пьянью немытой, решившей напиться из стоков. Лучше б сразу со стены сиганул, раз уж добровольно к богам решил отправиться. Ну, наше дело, чтоб никто посторонний здесь ночами не шлялся, так что отпустим его подыхать в другом месте.

– А меня? – с надеждой спросил наёмник.

– А с тобой другой разговор. – свиномордый расплылся в мерзкой улыбке. – Ты не простой бродяга, хоть и смердит теперь от тебя не хуже. Да и одет, как оборванцы с севера. Тебя допросят, а потом решат, что делать. Может, повесят. А может, укоротят на голову.

– Это ещё за что? Я ж ничего не сделал.

– А меч у тебя откуда, а? – прищурился тюремщик. – На такой клинок даже начальник стражи полжизни горбатиться будет, а такие как ты… В общем, тут мозгов много не надо понять, что ты его у кого-то спёр. Как выясним, у кого, там и спета твоя песенка. Нам награда за находку, мне может быть даже повышение, а тебе – плаха или топор.

– Бывший владелец меча мёртв. – сказал Таринор. – И клинок он передал мне сам.

– Ну, тогда тебе же хуже. Разрешение, небось, у трупа спрашивал, вот он и не возражал? А меч-то явно кому-то из замка принадлежал, может даже хранителю клинка самому. Уж не знаю, как ты, шелудивый пёс, умудрился его выкрасть…

– Да не крал я его!

– Или прибить его владельца, неважно! – рявкнул свиномордый. – Ты тайно пересёк границу города с оружием. Нынче так делают только шпионы. А ну как ты засланец остроухих?

– Слушай, как там тебя звать, мне нужно поговорить с королём.

– Ну конечно, нужно! – усмехнулся тюремщик. – Не хватало Его Величеству ещё вшей подцепить. Не, мы и без короля разберёмся, чего с тобой делать.

– Я лично знаю короля Эдвальда Одеринга. – со злостью процедил Таринор. – Я был его телохранителем в войну Короны. Я ворвался вместе с ним в Чёрный замок и… – наёмник запнулся. – И я буду очень признателен, если ему сообщат обо мне.

В ответ тюремщик лишь засмеялся противным высоким смехом.

– Ну даёшь! Вон, учись как надо зубы заговаривать. – обратился он к сидящему неподалёку от Таринора бродяге. – Короля он знает… Язык-то у тебя подвешан что надо, да только Хоба небылицами не проведёшь. Когда тебя казнят, я, пожалуй, отрежу твой язык и на верёвочке носить буду. Уж больно складно ты им говоришь, глядишь, и я болтать красиво начну. От дамочек отбоя не будет!

– С твоей рожей этого маловато будет, Хоб. – усмехнулся Таринор.

– Хохми сколько влезет, вот только мы по разные стороны решётки. И меня дома ждёт горячая похлёбка, а у тебя и дома-то нет, бродяга!

Стукнув дубинкой по прутьям решётки, тюремщик куда-то ушёл, напевая что-то под нос. Наёмник облокотился на стену и посмотрел на тёмный закопчёный потолок. Здесь поможет только король. Конечно, он бы без труда справился с этим куском сала голыми руками, если б тот так неожиданно не огрел его дубинкой по голове. И как только ему удалось? Видать, и впрямь большой опыт в отлове тех, кто решил пролезть в город через сточный канал. И куда только этот боров дел его меч…

– Чудной ты. – донеслось сзади. Таринор повернул голову и увидел, что это говорил недавно храпевший бродяга. – Сидел бы молча, он бы тебя и выпустил. А теперь три шкуры спустит.

– Да чёрта с два. – грустно ответил наёмник. – Пока они будут искать хозяина меча, я дважды успею сгнить в этой дыре. Кальдор Моэн теперь в лучшем из миров, а я, похоже, в глубочайшей из задниц. – Таринор вспомнил слова старого Кальдора и почти ощутил увесистый подзатыльник, которым тот наверняка наградил бы его, узнав об утрате меча. – Да, он бы меня отсюда вызволил…

– Кальдор Моэн? – старик-бродяга почесал спутанную бороду. – Давненько я этого имени не слыхивал. Хранитель клинка Чёрного замка, славный был человек.

– А ты ещё откуда о нём знаешь? – удивился Таринор.

– О, я в те годы стражником в замке служил. Ох и давно же это было…

– В каком ещё замке?

– Известно, в каком. В Чёрном. – язвительно ответил старик. – Другого в Энгатаре-то и нету.

– Просто я не пойму, как член замковой стражи может превратиться в нищего старика?

– Ну, вот ты говоришь, с самим королём знался, а теперь сидишь в одной камере со старым попрошайкой. И ведь ты ещё не старик. – бродяга вздохнул. – Подставил меня один. Мол, я серебро столовое украл. Тьфу! Будто б мне жрать тогда было нечего… Ну, казнить, конечно, не казнили, но из стражи погнали. Воров мы здесь не держим, говорят. А мне идти больше было некуда. Пробовал, конечно, и конюхом, и носильщиком, пока здоровье позволяло. Но с возрастом перед тобой закрывается всё больше дверей. Так я и до попрошайничества докатился. Пока есть силы протянуть руку – ноги не протянешь. Жить можно, худо-бедно. Порой за решётку попадаешь, вот как сейчас, но это терпимо. А нынче по городу нашего брата серые гоняют, так что совсем житья не стало…

– Что ещё за серые?

– А ходят по всему Энгатару, нигде укрытия от них нет. В серых балахонах, с шипастыми палицами. Гоняют всякий сброд «во имя Тормира», а в числе «сброда» и грабители с Висельной, и мальчишки-карманники, и попрошайки, как я, хех. Сами себя называют Серыми судьями, орден церковный. Понабрали молодых, а те и рады. Верно говорят, судить всяк дурак горазд.

– Вижу, Церковь окончательно королю мозги запудрила, раз уж такое творится.

– Что ты! Король сам это и затеял. С тех пор, как он жену собственную казнил вместе с патриархом Велереном, в городе такое творится, что я и не припомню, когда прежде такое было.

– Ну и Эдвальд, ну и наворотил. – вздохнул наёмник. – Мне точно не мешало бы его навестить. В прошлую нашу встречу он был слаб разумом, а теперь, видно, и вовсе растерял остатки рассудка.

– Говорят, он как овдовел, так сразу переменился. Будто ожил. Видать, супруга та ещё кровопийца была, хехе. – старик замолчал, но вскоре вновь заговорил. – У тебя и в самом деле был меч Кальдора Моэна? Или ты это просто Хобу наплёл?

– Чтоб мне на месте провалиться, если я вру.

– Где ж ты взял его? Хранитель клинка ушёл из замка… Я даже уже не помню, сколько лет назад.

– Сам Моэн дал. Я встретил его далеко на севере, он прожил остаток жизни среди северян, а перед смертью отдал клинок мне. Велел беречь и стать достойным владельцем. А я… Эх!

В этот момент вернулся свинорылый. Он радостно сообщил, что старик может идти, а сточный бродяга-шпион будет дожидаться следующего утра, пока начальник стражи закончит все дела и сможет заняться им.

– Береги себя, Таринор. – сказал старик напоследок, за что получил пинок от свинорылого.

– За него не беспокойся, – сказал тюремщик. – У него-то крыша над головой есть. Хотя скоро её не будет. И я не про крышу. – Он вновь залился визгливым смехом.

Весь день наёмник провёл за решёткой, а свинорылый то появлялся, то снова уходил. В обед он уселся на табуретку и принялся с наигранным удовольствием уплетать какую-то жижу из миски, причмокивая и поглядывая на наёмника. Тот изо всех сил старался не подавать вида, что больше всего на свете желает вколотить собственный кулак в ухмыляющуюся рожу тюремщика. К счастью, Хоб порой пропадал довольно надолго, а если и задерживался у камеры, то только чтобы вздремнуть на табуретке. Потом он просыпался, зевал, пытался подколоть Таринора набившими уже оскомину шутками про повешение и отрубание головы, а потом уходил куда-то. Постепенно свет, пробивавшийся через окошко, приобретал огненный оттенок, а потом и вовсе потускнел и погас. Таринор остался в полной темноте и только сейчас ощутил, что в камере весьма прохладно. Прошлой ночью он слишком погано себя чувствовал, чтобы обращать на это внимание, а сейчас холод вкупе с темнотой делал своё дело. «Продержаться эту ночь, думал наёмник, а там уже что-нибудь видно будет. Глядишь, начальник стражи окажется не таким болваном, как Хоб, и прислушается к словам. Интересно, как там Тогмур и Иггмур? Только б сидели, не высовывались…»

Наёмник лежал на холодном полу, сжавшись всем телом, чтобы сохранить тепло. Иногда он проваливался в забытье, но вновь просыпался от холода. В эти моменты он слышал чей-то голос. Видимо, Хоб на ночном дежурстве и снова пытается поддеть его избитыми шутками. Ну его к чёрту… Порой ему снились короткие сны, будто Иггмур ломает стену темницы, разгибает железные прутья, а Тогмур хлопает его, Таринора, по плечу и произносит «Ну и как же тебя угораздило!» И действительно, как же его угораздило так их подвести. Подвести Кальдора… Подвести самого себя… Так глупо попался… Хоб с дубинкой… К чёрту Хоба… К чёрту…

– Да спит он! Не боись!

– А вдруг нет? Вдруг просто валяется?

– И чего? Кто ему поверит? Давай наливай уже…

Таринор решил, что это тюремщик притащил какого-нибудь дружка, чтоб не так скучно было торчать у камеры всю ночь.

– А карты?

– Чего карты? Неужто отыграться решил?

– Ну, было б неплохо. Да только разве ж у тебя отыграешься? Хоть время убьём, мне тут до утра сидеть.

– Да и у меня выбор невелик. А за того не бойся. Если проснётся – я тут же исчезну или ветошью прикинусь. Наливай и раздавай…

Наёмник лежал и слушал эту болтовню. Хоть какое-то развлечение для того, кто не хочет снова провалиться в забытье, лёжа на холодном полу. Всё-таки обидно, что эти двое сейчас пьют и играют в карты, а он мёрзет на гнилой соломе. Таринор лежал спиной к решётке и мог видеть лишь пляшущие тени от света факела.

– Ну вот, снова продул.

– Я ж тебе говорил, Верн, брось ты это дело. Не везёт в игре, повезёт в любви! Знавал я одного, так ему в любви точно не везло, зато в карты был мастак, да… И выпить тоже был не дурак.

Внезапно этот голос показался наёмнику странно знакомым. У него появилось странное желание посмотреть, кто же там сидит с новым тюремщиком. Но тот второй сказал, что спрячется, как только он, Таринор, проснётся. Медленно повернуться – заметят. Они ведь прямо рядом с решёткой сидят. Значит, было необходимо перевернуться быстро и резко. Наёмник собрал все силы. От волнения сердце колотилось, а в горле застыл ком. Да и ушибленная голова снова начала болеть, вызывая тошноту. Или это было от того, что с прошлой ночи маковой росинки во рту не было?

Таринор сжался, чуть подпрыгнул на боку и взгляд его оказался обращённым на двоих, устроившихся на табуретках по ту сторону решётки. Они застыли со стаканами в руках, ошарашенно уставившись на него. И если тюремщик Верн выглядел вполне обычно, то второй… Роста он был невысокого, полноват, едва доставал до пола ногами, что оканчивались копытцами, а за спиной имел пару кожистых крылышек, как у летучей мыши. Вздрогнув мясистым свиным пятачком, что красовался в центре упитанного лица, он неожиданно громко заговорил, обращаясь к Таринору.

– Ну вот, пьянь! До чертей допился! Верно тебе старуха твоя говорила, бросай это дело! Видишь, до чего теперь дошло? Ну, ничего, проспишься, а наутро меня как ни бывало. Только чтоб больше ни капли в рот, понял?! – Выпалив это, чёрт спрыгнул с табуретки и спрятался за тюремщика. Впрочем, после Хоба Верн казался тощим, как жердь, так что чёрту не удалось скрыться за ним полностью.

– Чего он, уснул? – послышался нетерпеливый шёпот из-за спины тюремщика.

– Не, пялится ещё. – тихо отозвался тот.

– Чтоб его! Сейчас заснёт. Может, плеснуть ему, а? Тогда и вырубится. Сколько раз так делал…

Наёмник лежал неподвижно, пытаясь осознать происходящее.

– Погоди-ка… Гурх? Это что, ты?

Чёрт осторожно выглянул из-за спины тюремщика.

– Чтоб мне в пекле изжариться! Этот голос… Таринор?

– Он самый. – наёмник привстал и подсел ближе к решётке. – Ты чего здесь делаешь?

– Я? Живу. – Гурх выпрыгнул из-за укрытия и подпрыгнул к прутьям. – Да тебя ж совсем не узнать, зарос совсем. Видать, давно здесь прозябаешь. Верн, можешь дверцу-то отворить? Это приятель мой, я ему жизнью обязан.

– Ну, я ж это… Не положено… – промямлил обескураженный тюремщик.

– Я тебе долг карточный прощу.

– Весь?

– Мечтай! Половину.

– Эх, – тюремщик почесал залысину на голове и поднялся на ноги. – Ладно.

Вскоре для наёмника уже раздобыли кой-какой снеди и лишню кружку.

– Промочи горло, парень. – Гурх заботливо налил из бутыля. – Не тот чудесный напиток, конечно, которым ты в прошлый раз меня потчевал, но уж чем богаты. Рассказывай.

– Чего рассказывать-то? – вздохнул наёмник. – К королю мне надо. Дело важное.

– А чего ж тогда ты здесь? Я, конечно, в этих ваших делах не шибко разбираюсь, но короли разве не в замках пробавляются? Уж точно не в тюрьмах.

– Поймали меня, когда через сточный канал полез. Со мной ещё двое, их через ворота не пропустят. Северяне они. Вот я и собрался найти безопасный проход в город.

– Это ты зря. – покачал головой тюремщик. – Как война началась, в Энгатар потянулась вереница беженцев. Их через ворота не пускают, так они по стокам лезут. Так что мы наловчились таких ловить. Особенно Хоб со своей дубинкой. Тебе повезло, что он со стены тебя сбросить не велел. Пару недель назад одному бедолаге не повезло.

– Он меня не то шпионом эльфов считает, не то вором, не то чёртом в ступе… – Таринор осёкся. – без обид, Гурх.

– Да брось, какие обиды! – усмехнулся чёрт. – Только вот ты зря сюда притащился. Имею в виду, в город этот. Не удивляет, что я здесь?

– А должно?

– У вас тут главный храм торчит. Священников тьма, прорва инквизиторов. Нечисть, вроде меня, такие места стороной за милю обходит. Но я здесь, живёхонек и даже не чихаю.

– И что ж это значит?

– А то, что прогнило что-то в церквушке. Я сразу что-то почуял, знаешь, тёмное что-то. Не то, чтобы нашенское, демоническое, нет. Просто что-то недоброе, нехорошее.

– Говорят, король что-то там с Церковью наворотил.

– Может и так. Может и в том дело. Да только, знаешь, для нашего брата это выглядит как открытая дверь в колбасную лавку. Вот только не встречал я здесь других. Ни чертей, ни венаторов, ни жнецов… Боятся, стало быть. А чего боятся – непонятно. И от того ещё страшнее. Я здесь осел тихонько, небось, не поднимут шум из-за одного безобидного чертёнка, любящего карты и промочить горло. Ты-то мужик хороший, знаю, что меня выдавать не станешь.

– Колбасная лавка, говоришь… – задумчиво произнёс Таринор. – В каких случаях лавку не станут грабить, даже если открыта дверь?

Тюремщик и чёрт пожали плечами.

– Только если её хозяин ловит каждого вора и спускает с него три шкуры. Если город не под защитой Троих, значит, под защитой чего-то другого. Теперь мне ещё больше нужно к королю. Верн, выпустишь меня?

– Ты что! Мне ж за такое в петлю прямая дорога.

– Да брось, не узнает никто. – не унимался наёмник.

– Хоб уже знает. А он точно начальнику стражи донесёт.

– Гурх, сумеешь что-то с ним сотворить?

– А что я сотворю? – шмыгнул пятачком чёрт. – Разве только напугать его до полусмерти.

– Пусть посчитает, что ему это привиделось. – предложил Таринор. – И если добудете меч, что он у меня отнял, этой свинье никто не поверит. Скажет: «Я лазутчика изловил!» А ему: «Так камера пуста.» Он в ответ: «Его Верн выпустил!» Его спросят: «Чем докажешь?» Ответит: «меч я у него забрал, дорогущий, ценный, из-за него-то весь сыр бор!» А меча-то и не будет. И получится, что Хоб поднял на уши начальника стражи из-за важного пленника, которого нет. Подумают, будто бы он перед главным выслужиться решил и притащил обычного бродягу, которого, как водится, подержат денёк, да выпнут.

– Говорил же тебе, Верн. Таринор – мужик хороший, головастый! Ну, а для пущего эффекта, я его припугну. Давненько уж не безобразничал.

– Может, не надо, Гурх? – с сомнением проговорил тюремщик.

– Надо! – Отрезал тот. – чёрт я, в конце концов, или не чёрт? Так и хватку можно растерять.

– Ох, не нравится мне это. Может, посидишь, да тебя отпустят?

– А если нет? И невинного меня казнят. – наёмник прищурился. – Как же ты спать по ночам потом будешь, Верн?

– Я тебе весь карточный долг прощу. – Гурх толкнул тюремщика в плечо.

Верн вздохнул. Потом снова. Поглядел по сторонам, взглянул на Таринора, на Гурха. И, наконец, после глубокого вдоха, проговорил:

– Ладно, сейчас меч принесу. Но учти, поймают – я тебя не знаю, и ты меня тоже.

На улице светлело. Когда Таринор полной грудью вдохнул свежий уличный воздух, во всяком случае, свежий в сравнении с темницей, уже наступило утро. Он спешно поблагодарил Верна и Гурха и не мешкая покинул окрестности стены, чтобы его не заметила стража. Хоть он и выглядел неважно, но встретив утром в городе человека с мечом подумают, что он наёмник какого-нибудь знатного лорда, посетившего короля. А потрёпан, будто неделю не спал, так это он возвращается из таверны или борделя. И лучше будет уступить ему дорогу, а то как бы чего не вышло.

– Тяжёлая ночь, а? – с улыбкой окликнул наёмника проходивший мимо стражник.

– Ты даже не представляешь, насколько. – изо всех сил постаравшись улыбнуться, ответил Таринор.

Город оживал рано. Лавочники спешили открыть лавки, откуда-то доносился стук кузнечных молотов, справлявшие малую нужду пьянчуги уже старались делать это украдкой. Утро наполняло город жизнью, только вот наёмнику казалось, что на него это не действует. Все эти люди, небось, поужинали и позавтракали в отличие от него. Да и спали они на каких-никаких кроватях, а не на сырой соломе. Впрочем, тем беднягам, что уже сидели вдоль улицы с протянутой рукой, повезло меньше.

Если бы какой-нибудь врач решил составить бы список всех увечий, которые только может вынести человек и остаться при этом в живых, он смело мог бы пройтись по улицам Энгатара во время войны. Кого здесь только не было: одноглазые с тканевыми повязками на голове; однорукие бедняги, с болтающимися или завязанными в узел рукавами рубах; одноногие или вовсе без ног, сидящие на земле или деревянных дощечках. Но Таринор повидал немало подобных калек и мог с уверенностью сказать, что у половины из них под повязками есть глаза, а совершенно целые руки и ноги спрятаны под мешковатой одеждой. Таких мошенников наёмник презирал всей душой.

Но вот на пересечении улиц на углу дома он увидел небритого человека, сидящего на такой вот деревянной дощечке. Перед ним стояла пустая миска. Он уже собрался было пройти мимо, как вдруг услышал чудные звуки свирели, доносящиеся от него. Таринор обернулся и увидел, как возле человека останавливается то один, то другой прохожий. А тот всё сидел и извлекал чудесные звуки из простой свирели, какие обычно носят с собой скучающие пастухи. Наёмник заворожённо наблюдал, как пальцы уличного музыканта прыгают по дереву, заставляя всех вокруг восхищённо вздыхать. Одна женщина даже утёрла слезу, а сухой старик в дорогой одежде бросил в миску серебряную монетку. Увидев это, некоторые последовали его примеру, бросая самые мелкие монеты, а некоторые швыряли куски хлеба или овощи. Даже если ноги этого человека, целые и невредимые, спрятаны под тряпками, своё подаяние он заслужил.

Эта незамысловатая мелодия уносила Таринора куда-то далеко, пробуждая всё светлое, что есть в душе. Он закрыл глаза и мысленно оказался где-то посреди горного луга, где посреди зелёного травяного ковра протекает кристально чистый ручей, прохладный и освежающий. И наёмник будто бы лежит на траве, слышит журчание воды, а ласковые солнечные лучи согревают его усталое тело. И больше ничего не хотелось, кроме как просто лежать и наслаждаться спокойствием вдали от богов, королей, войн и нищеты…

Но вот мелодия прервалась, послышался треск, кто-то вскрикнул, по собравшимся прокатился гомон. Наёмник нехотя открыл глаза, вернувшись в людный шумный город, и изумился. Отчаянно вырывающегося музыканта пытались поднять двое в серых балахонах, а у их ног валялась переломанная флейта. Шипастые булавы на поясах – так вот вы какие, Серые судьи.

– Я ничего не сделал! Просто играл музыку! – отчаянно кричал музыкант. Пока его поднимали с земли, тряпьё, прикрывавшее ноги, слетело, и Таринор увидел, что этот человек действительно лишён ног. Он бесполезно перебирал покрытыми шрамами грязными культями, но был не в силах освободиться от хватки судей. – Я ветеран войны! Потерял ноги под Мейераном! В войске лорда Орена Мейтона!

Эти слова прозвучали для Таринора как гром среди ясного неба. Он быстро подошёл и решительно схватил за руку одного из судей.

– Чем он вам насолил? Отпустите беднягу.

– Серые судьи Тормира очищают город от слабости. Приказ короля и Церкви. – человек в сером сурово взглянул на наёмника. – Лучше бы тебе убраться отсюда подобру-поздорову.

– Этот человек сражался за вашего короля! И лишился ног на поле битвы! Так теперь Его величество награждает за верность? Лишает последнего куска хлеба?

Серые судьи переглянулись и отпустили музыканта, отчего тот рухнул на дощечку под собой и застонал, а судьи тут же схватили Таринора под руки.

– Спасибо, добрый господин! Я буду молиться за ваше здравие! – голосил музыкант.

– Это будет совсем не лишним. – отозвался наёмник. – И что вы теперь со мной делать собираетесь? Переломаете все кости?

– Ты похож на бродягу или грабителя, но бродяги и грабители не носят на поясе боевые мечи. – проговорил один из судей. – Твою судьбу решит магистр Эрниваль.

– Кто, кто, кто? – прищурился Таринор. – Эрниваль? И он в этом замешан? Что ж, ведите меня к своему магистру.

Зеваки, собравшиеся вокруг, испуганно глядели на происходящее, но никто не посмел двинуться, ни когда схватили музыканта, ни когда схвачен был уже наёмник. Неужто этот орден так запугал горожан? Пока Таринора вели по улицам, он ловил на себе всё те же парализованные страхом взгляды. И всюду, то тут, то там, мелькали люди в серых каплюшонах с булавами наперевес. Быть может, его дела вовсе не так хороши, как казалось поначалу?