Текст книги "На берегах Дуная"
Автор книги: Илья Маркин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц)
– Давай, давай! Хватит, отвоевался. Одним меньше – победа ближе! – подталкивал его Анашкин, держа в одной руке свой, а в другой немецкий автомат.
Вид пленных всегда неприятно действовал на Бахарева, а их сейчас вели к нему со всех сторон – жалких, насмерть перепуганных, с единым у всех молящим выражением на лице.
– В батальон, в батальон! – крикнул он старшине роты. – Некогда с ними возиться. Сколько всего захватили?
«Тридцать семь», – по движениям губ старшины понял он и улыбнулся. Такого успеха в роте еще никогда не было.
С высоты были видны подступы к городу Секешфехервар. Сам город возвышался за пологой равниной, изрезанной лентами железных и шоссейных дорог. В неярких лучах солнца городские строения расплывались призрачным видением. Заводские трубы высоко поднимались в небо. Все пространство между высотой и городом было пустынно и безлюдно.
Танки и стрелковые взводы, не ожидая приказа, устремились к городу.
Рядом с ротой Бахарева продвигались стрелковые цепи соседних подразделений. Наступление развертывалось на широком фронте вплоть до заросших камышом пологих берегов озера Веленце.
Батальонные связисты успели подтянуть провода. Бахарев взял трубку и услышал гневный голос командира батальона. Майор Карев был явно встревожен и зло спрашивал его, почему он не выполняет приказа.
Слушая командира батальона, Бахарев никак не мог понять, в чем он его обвиняет. Высота взята без потерь, рота успешно продвигается к городу.
– Через час вы будете там, откуда начали наступать, – дребезжа выговаривала мембрана, – немедленно закрепиться и быть готовым к отражению контратак противника. Выбрать удобные позиции, взводы отвести назад к высоте, танки расположить в укрытиях, окопаться и остановить противника. Особое внимание обратите на свой левый фланг. Прикрыть его огнем пушек и пулеметов.
…Васильков лежал рядом с Бахаревым и не узнавал командира.
Бахарев озлобленно бросил трубку, привстал и вдруг как-то сразу обмяк, лицо его посуровело, рука тянулась к биноклю.
– Да и в самом деле зарвался, – медленно проговорил он, – забыл, совсем забыл… Взводных ко мне! – крикнул он связным и повернулся к артиллерийскому капитану: – Ну, бог войны, закрепиться приказано и контратаки отбивать. Давай-ка подумаем, как лучше твои пушки поставить.
По лиду Бахарева Васильков понял, что предстоит трудный бой. Капитан спешил скорее расставить все по местам.
Он указал, где расположить пушки, договорился с танкистами, поставил задачу взводам и теперь лежал, то и дело в разные концы направляя связных. Стрелки короткими перебежками отходили назад. Пулеметчики с одного места перемещались на другое. Повсюду сверкали саперные лопаты, черными брызгами взлетала земля. Старшина и ротный писарь ефрейтор Сверчков с двумя солдатами разносили по взводам ящики с патронами и гранатами. Танки ушли за высоту, и там смолк рев их моторов. Теперь кругом было почти тихо.
Васильков достал из сумки заранее приготовленные листки бумаги, переложил их копиркой, прилег поудобнее и начал крупными буквами писать: «Гвардейцы-сталинградцы! Враг готовит крупную контратаку. Он дрожит перед смертью и хочет отдалить час своей гибели. Но ничто не спасет его! Наше мастерство и стойкость сорвут его замыслы. Сделаем эту высоту новым кладбищем для гитлеровцев. Стрелки и пулеметчики! Громите пехоту врага, вбивайте ее в землю! Артиллеристы и бронебойщики! Всю силу огня по танкам! В груды металла превратим фашистские танки! Сорвем вражескую контратаку – и вперед, на окружение Будапешта! На нас смотрит Родина. Все ждут наших побед. Сильнее удар по врагу!»
Васильков подал листовку Бахареву. Тот прочитал, на секунду задумался и, вернув листовку, сказал:
– Допишите. Место есть. «Сегодня отделение гвардии сержанта Косенко уничтожило вражеский пулемет и взяло в плен девять гитлеровцев. Пулеметчик Гавриков в единоборстве с двумя фашистскими пулеметами вышел победителем. Гвардии рядовой Турдыбаев уничтожил четырех гитлеровцев, двух взял в плен и захватил пулемет. Равняйтесь по лучшим людям нашей роты!»
Васильков быстро дописал, хотел было встать и бежать во взводы, но Бахарев остановил его:
– Передайте по цепи.
– Воздух! – закричал кто-то, и этот крик, повторённый сотней голосов, прошелся вдоль всего фронта.
В слепящих лучах солнца показались первые самолеты. Ведущий бомбардировщик резко накренился и почти отвесно пошел вниз. Со всех сторон солдаты стреляли по самолетам. От страшного рева ломило в ушах.
– Готов! – одновременно закричало несколько голосов.
Первый самолет не успел выйти из пике и врезался в землю. Учащенно стучали зенитные пушки, высоко в небе десятками вспыхивали серые бутоны. Строй самолетов рассыпался.
– Первое действие сорвано, – проговорил Бахарев, – будем ждать второго.
Еще не успели скрыться самолеты, как вражеская артиллерия открыла шквальный огонь.
– Вот, наконец, и наши заговорили, – прислушиваясь, сказал Бахарев.
Среди взрывов вражеских снарядов, высоко над землей послышались плескание и шорох тяжелых снарядов. Снаряды летели целыми пачками, почти без перерывов.
Вдруг над позициями стихло. Казалось, какая-то властная сила разом задавила все звуки.
– Приготовиться к отражению атаки! – приподнимаясь, закричал Бахарев.
«Приготовиться… атаки… Приготовиться к отражению…» – десятками голосов повторялось на позиции.
Там, где стояли ряды придорожных деревьев, теперь все заполнило сплошное движение людей и машин. Черными, окутанными дымом громадами ползли танки с серыми крестами на башнях. Впереди и позади танков цепями и в одиночку бежали вражеские пехотинцы.
Воздух опять застонал от гула артиллерии. Сотни разрывов кромсали равнину, где все сильнее и сильнее развертывалось движение противника. Дымными кострами полыхало несколько танков и автомашин. Передние танки были совсем близко. Они, все убыстряя свой бег, обогнали пехоту и неудержимо приближались.
Васильков оперся о бруствер и короткими очередями бил из автомата. Анашкин прижался щекой к прикладу и беспрерывно стрелял. Из соседнего окопа виднелась голова капитана Бахарева. В середине, возле большого куста, кто-то до пояса вылез из окопа и, видимо, что-то кричал. По тоненькой фигуре Васильков узнал лейтенанта Махова. Около него поднялся приземистый солдат и, пригибаясь почти до земли, метнулся к черному бугру, за которым стояла пушка. Возле нее суетились артиллеристы. Пушка беспрерывно вздрагивала, выбрасывая длинные языки пламени. Приземистый солдат подскочил к ней, и только тут Васильков рассмотрел, что возле пушки было всего три человека. Подбежавший солдат присоединился к ним, и пушка стала стрелять еще чаще.
Танки противника почти вплотную подошли к высоте, но вдруг откуда-то со стороны озера Веленце с воем выскочили четыре самолета. Они неслись почти над самой землей, пересекая поле, где горели немецкие танки. За первой четверкой показалась вторая, третья… На земле все замерло. Прекратила огонь и наша и немецкая артиллерия. А над полем появлялись все новые и новые четверки штурмовиков.
Все пространство между городом и нашими позициями покрылось стелющейся пеленой дыма и пыли. Сквозь зыбкую синеву в разных местах пробивалось пламя пожарищ.
– Приготовиться к атаке! – от солдата к солдату разнеслось по цепи.
– Приготовиться к атаке! – вместе со всеми кричал Васильков. Вскочив на бруствер, он осмотрелся по сторонам. Из-за высоты выползали родные тридцатьчетверки. Они почти ровной линией протянулись и вправо и влево. За танками выходили длинноствольные самоходки. Из окопов выскакивали стрелки и на ходу выстраивались в цепь. И справа и слева – насколько можно было видеть – устремились вперед, к Секешфехервару, десятки танков и тысячи людей.
XI
Бахарев по садам пробирался к своей роте. В захваченных домах пригорода располагались на ночлег артиллеристы, танкисты, саперы, обозники. Наспех замаскированные пушки и танки стояли на огневых позициях, нацеленные на север.
– Налево, – проговорил Анашкин, удивительно быстро запоминавший дорогу, – вот тут канавка и за бугорком наши.
Бахарев свернул влево. В полумраке показались смутные очертания того, что командир батальона называл «главным злом не только для батальона, но и для всей армии».
Он нахмурился, думая о только что полученной задаче. По словам комбата, это «главное зло» было чем-то вроде неприступной крепости, которую не могли разбить ни артиллерия, ни танки и могут штурмом взять только стрелки.
– А мальчишку того, помните, мадьярского, в деревню отправили, а там мать его, – заговорил Анашкин. – Уж так-то рада, так-то рада! Смеется, плачет, обнимает всех и опять плачет. А он так и не отходит от наших. Сел на повозку с ездовыми и не уходит.
Впереди по глубокой канаве проходил передний край. В только что отрытых окопах лежали стрелки, пулеметчики, автоматчики. В развалинах крайнего дома Бахарев приказал оборудовать наблюдательный пункт. Сюда уже подтянули телефон, связные от взводов отрыли глубокие щели, а командир батареи капитан Саушкин установил стереотрубу.
– Ну что? – взволнованно спросил Саушкин.
– Ночной атакой брать вот те развалины, – ответил Бахарев, показывая на нагромождение остатков кирпичных стен.
– Это штучка, – вздохнул всей грудью Саушкин. – С первого взгляда так себе, пустячок, а присмотреться… Смотри, – позвал он Бахарева к стереотрубе, – стены-то только сверху разбиты, а внизу целехоньки, и толщина метра, наверное, полтора. Видишь выбоины, это я прямой наводкой бил, все снаряды перепробовал, никакой не берет. Это похлестче дота.
Бахарев посмотрел в стереотрубу, но в сумерках все сливалось в мутную пелену. Простым глазом можно было лучше рассмотреть здание.
– И амбразуры, видишь, внизу, – продолжал Саушкин, – семь в нашу сторону смотрят, из них четыре пушечные. Да по бокам еще, справа четыре и слева пять. Целая крепость. Куда ни сунься, везде огонь. А местность-то кругом открытая.
Это был старый просторный дом комнат на десять. Вокруг него, очевидно, когда-то был сад, а сейчас торчали лишь реденькие пни и кое-где виднелись мелкие кустарники. Левее дома равнина полого спускалась вниз и уходила к окраинам города.
– Ну, как думаешь атаковать лучше, а? – опросил Бахарев, припоминая все, что он знал из теории и своей боевой практики о борьбе за такие опорные пункты.
– Да, знаешь, трудно и придумать, – помолчав, ответил Саушкин. – В лоб ничего не сделаешь – покосят пулеметами и пушками. Обойти также невозможно – видишь, строчат-то, успели закопаться.
– Это не сейчас, – возразил Бахарев, все еще не найдя в своем сознании ответа на мучительный вопрос, как лучше атаковать этот проклятый, полуразваленный дом, – окопы у них были раньше подготовлены. И мин, видимо, понаставили.
– Незаметно. Я с твоими пулеметчиками всю равнину прощупал, ни одного взрыва. Не успели они, пожалуй, заминировать. Ночью, наверно, будут стараться, но мы не дадим.
Из-за груды кирпича показался высокий танкист в черном комбинезоне.
– Товарищ гвардии капитан, вторая танковая рота прибыла в ваше распоряжение.
– Прибыла, – ухмыльнулся артиллерист, – да ты же и не уходил никуда.
– Танкист порядок любит, – ответил Кисленко. – Мы только взаимодействовали, а теперь приданы. Учти, бог войны, танки – это не твои хлопушки.
– А где танки? – опросил Бахарев.
– Да вот они, в саду стоят, замаскированы, готовы к открытию огня.
– О, и сапер тут как тут, – показал Саушкин на подбегавшего Минькова.
– Товарищ гвардии капитан, – на ходу начал докладывать маленький лейтенант, – саперный взвод прибыл в ваше распоряжение.
Он опустил руки, улыбнулся и тоненьким голоском проговорил:
– Опять вместе…
Бахарев промолчал. Миньков, видя его нахмуренное лицо, смутился, досадуя на себя за неуместную, как он считал, шутливость.
– Нам с вами еще немало поработать придется, – через минуту ласково ответил Бахарев.
Миньков весело отозвался:
– До самого конца войны.
По-юношески радостный и беззаботный ответ Минькова, его молодое, оживленное лицо и резкие угловатые движения напомнили Бахареву самого себя, когда он таким же юнцом впервые начал командовать взводом. Каким радостным и веселым было тогда все для него! Один только скрип нового снаряжения вызывал восторг в душе.
Это мимолетное воспоминание оживило Бахарева, и он без прежней робости посмотрел на мрачные развалины, затем обернулся к Саушкину и Кисленко, молча стоявшим левее него, и, может быть, воспоминание юности, а всего скорее накопленный опыт и сознание собственной ответственности за жизнь людей подчиненной ему роты: и юнца Минькова, и его саперов, и танкистов Кисленко, и артиллеристов с их строгим малоразговорчивым Саушкиным подсказали ему то единственно правильное решение, отыскание которого занимало все его сознание в последние два часа.
– Минометчика еще нет, но он подойдет, – рассудительно и неторопливо заговорил Бахарев. – Так вот, ночью надо овладеть вот этим укрепленном пунктом. В этом домике шестнадцать огневых точек, а может, и больше. Семь или восемь пушек. Фауст-патроны наверняка есть. И все подступы открытые, простреливаются перекрестным огнем. Твои танки смогут ночью действовать? – спросил он Кисленко.
– Трудно, но можно, – ответил танкист, – на короткие расстояния. Только пушки вот страшны, особенно фланговые. Их же ничем не подавишь.
– Придется рассчитывать на темноту и быстроту, – ответил Бахарев.
– Да, другого выхода нет, – согласился Кисленко.
– Значит, с флангов атаковать? – спросил Бахарев.
– Конечно, с флангов, – ответил Кисленко, – обойти и ударить с тыла.
– С флангов-то с флангов, – возразил Саушкин. – Только не лучше ли с одного фланга? С двух-то, знаешь, огня больше.
– Да, это верно, – согласился Кисленко, – рвануться на одном фланге, смять и выйти в тыл.
– Хорошо. Так и сделаем, – подвел итоги Бахарев, – обходить будем справа. Два моих взвода десантом на твоих танках прорываются в тыл и уничтожают опорный пункт. Один мой взвод, все пулеметы, пушки, минометы прикрывают атаку огнем. А как только мы ворвемся в здание, все пушки перекатить туда и организовать оборону. А ваша задача, Миньков, дорожку проложить для танков.
– Сколько проходов? – спросил Миньков.
– А сколько сможете?
– Людей маловато. Два, больше не осилим, – вздохнул лейтенант.
– А мин-то, может, и нет, – вмешался Саушкин.
– Будем рассчитывать на худшее, – ответил Бахарев. – Как, хватит нам двух проходов?
– Что ж, – пожал плечами Кисленко. – Лучше, если б мин совсем не было.
– Итак, смотрите, – продолжал Бахарев, – идем по двум проходам. Первый – от того дерева, от высокого, на черный бугор; второй – вот отсюда и на группу воронок. Идем в атаку двумя группами. Первая группа справа обходит опорный пункт и атакует с тыла левую половину здания; вторая – левее первой атакует с тыла правую половину здания. Артиллерия и минометы бьют прямо по зданию. Огонь прекратить, как только танки пройдут наш передний край. Ясно, товарищи?
– Так точно, – первым ответил Миньков.
– Сигналы нужно установить, – предложил Саушкин.
– Это потом, – отозвался Бахарев, – еще уточним все. А сейчас, пока не совсем стемнело, быстро поставить задачи и начать работу. За дело, товарищи!
– Толя, назначь поскорее начальников десантов, особенно на головные танки. Пока хоть немножко видно, им нужно с командирами машин договориться, – озабоченно проговорил Кисленко и побежал к своей роте.
– Разыщите Василькова, – приказал Бахарев Анашкину, – и командиров взводов вызывайте.
– Я здесь, товарищ гвардии капитан, – вылез из-за груды кирпича комсорг.
– Задачу слышали?
– Так точно.
Над землей просвистели пули. Где-то впереди застучал пулемет. В ответ ему ударили три наших пулемета.
Комсорг прилег рядом с командиром роты.
– Как вы думаете, кого лучше назначить в десант на первые два танка? – горячо дыша Василькову в щеку, придвинулся к нему Бахарев. – От них зависит многое. – Последнее слово Бахарев произнес медленно, свистящим шопотом, потом еще раз повторил: – Многое, – и добавил: – И трудно им придется, очень трудно.
Откровенность, с какой всегда командир роты говорил с комсоргом, волновала Василькова. Он чувствовал, что капитан ему доверяет, во многих случаях советуется, как с равным, и это заставляло его много думать о делах и людях роты.
В короткое мгновение, пока Васильков думал, в памяти прошли все люди роты, и ему казалось, что кого ни пошли на это опасное задание, любой не подведет, будет действовать решительно и смело.
Он так и хотел ответить, но тут же представил себе, каково будет тем, кто первыми сквозь вихрь огня рванутся в черную неизвестность, и почувствовал, что ему нужно не просто ответить словами, а разделить с командиром роты ответственность за выполнение задачи.
– Комсомольцам разрешите, – предложил он тех, за кого мог смело поручиться.
Бахарев, видимо, ждал такого ответа и не был удовлетворен им. Он придвинулся еще ближе к Василькову и сухо спросил:
– А конкретно кого? Нужно две группы.
– Косенко, – назвал Васильков и с жаром продолжал: – и все его отделение, а еще из третьего взвода второе отделение. Там двое не комсомольцы, но солдаты очень хорошие, сегодня они подали заявления в комсомол. И мне с этим отделением разрешите поехать. Командира отделения ранили перед городом, я временно командовал. Если разрешите…
Васильков не договорил, почувствовав сильную руку Бахарева на своем плече.
– Хорошо, Саша. Я так и думал. Надеюсь на вас. Пойдете по правому проходу, как только проскочите первые окопы, развернуться влево, обойти здание и атаковать левый дальний угол. Что там у противника – неизвестно, все загораживает стена. Поэтому действуйте самостоятельно. Главное – как можно быстрее ворваться внутрь здания и сразу же захватить огневые точки. Все решает быстрота и смелость. Малейшая заминка – гибель!
Васильков слушал капитана и чувствовал, как где-то в груди нарастала мелкая дрожь. Он до боли прикусил губы, сжал кулаки, но дрожь распространялась по всему телу, и он никак не мог успокоиться.
Один за другим к Бахареву подползали командиры взводов.
Он рассказывал, кому, что и как нужно делать, а Васильков всем существом вбирал его слова, думал, как ему самому придется действовать, и, когда капитан смолк, в сознании Василькова отчетливо сложилась картина предстоящего боя.
Он теперь видел не только тех нескольких человек, которые пойдут вместе с ним, но понимал смысл и значение действий каждого человека в этом бою. Те две группы, которые первыми шли на танках, были только частичкой большого коллектива, и, собственно, на эту частичку в первые минуты боя должны были работать все: и стрелки, и пулеметчики, и саперы, и артиллеристы, и минометчики. Нетерпеливая дрожь сменилась радостным волнением. Васильков по-новому осознал теперь то, что проходило перед ним каждый день, что он видел и знал, но еще не мог оценить во всей значимости и величине. Нет, не один человек и не маленькая группа решали успех дела. И судьба человека зависела не только от него самого. Все определялось действиями коллектива, соединенными усилиями многих людей.
Впереди разгорелась ожесточенная перестрелка. К Бахареву подскочил Кисленко и, упав на живот, прошептал:
– Саперов не пускают к переднему краю.
– Ничего страшного, – спокойно проговорил неизвестно когда подошедший командир батальона. Он лежал на куче щебня позади всех и смотрел в сторону противника.
– А мины? Напоремся на них, – возмущенно ответил Кисленко.
– Никаких мин перед вами нет, – решительно ответил майор, в упор глядя на Кисленко, – мы артиллерийским и пулеметным огнем все прощупали, нигде ни одного взрыва.
– Разрешите командирам взводов приступать? – спросил Бахарев.
– Да, приступайте, – ответил майор.
От Бахарева в разные стороны побежали люди. Глядя на них, Василькову хотелось каждому пожать руку и сказать, что он выполнит то, что ему поручено, что он надеется на каждого и уверен, что каждый, если случится неожиданное, поможет ему.
Он резко вскочил и пошел к отделению. На небе все ярче разгорались крупные звезды. В прохладном воздухе дышалось удивительно легко. Он вспомнил Валю и подумал, что следовало бы сегодня отправить ей письмо. Видимо, пришла теперь из института и готовится к занятиям, а мама ее рядом сидит, смотрит на нее, и, как обычно, чем-нибудь недовольна. Хорошая она, только ворчливая и властная. А Валя мало на мать похожа. Правда, властности и у нее много. Посмей только возразить, сразу рассердится, но зато успокаивается очень быстро. Так и не удалось им учиться вместе, а сколько об этом мечтали! Она третий курс института закончила, а он в десятилетке не успел доучиться.
Солдаты укрылись за грудами кирпича возле крайнего дома. Они, видимо, знали, какая задача поставлена отделению, и, едва Васильков приблизился, шопотом, наперебой заговорили с ним:
– Кто танком командует?
– А когда артиллерия огонь откроет?
– Саперы тоже с нами пойдут?
Отвечая на вопросы, Васильков всматривался в каждого и чувствовал, что все настроены бодро, боевую задачу воспринимают не как простую обязанность, а как почетный и ответственный долг.
Подводя отделение к дому, где должен был стоять танк, Васильков услышал позади приглушенный вздох и едва различимый шепоток:
– Эх, ночка! Что-то принесешь ты нам?
Это мимолетное восклицание было произнесено с затаенной тревогой. Васильков хотел обернуться, но в это время его окликнули, навстречу вышел танкист и протянул руку:
– Лейтенант Полтавцев. Жду. Моя машина здесь.
Васильков смотрел и нигде не видел танка.
– Вот здесь, слева, – пояснил Полтавцев.
Оказывается, танк стоял у самой стены, закрытый большим плетнем. Из-за плетня виден был только ствол пушки.
Едва успели командиры сблизиться, как танкисты и стрелки перемешались, называя фамилии, имена и пожимая друг другу руки. Кто-то нашел земляка и радостно говорил:
– Сенька, чертяка, ты ли это? А? Вишь, встретились-то где, под самым Будапештом. Да ты смотри, какой стал! Я же тебя карапузом помню, а сейчас и шлем танковый и плечи – косая сажень. Из дома-то пишут, а? А я вчера только получил. Ждут, брат, ждут не дождутся.
– Убрать плетень, – скомандовал лейтенант.
За плетень с обеих сторон взялись люди. Он качнулся, дрогнул и пополз в сторону. Теперь на белом фоне стены отчетливо вырисовывалась красавица тридцатьчетверка. В открытую башню один за другим влезали танкисты.
Наша артиллерия открыла огонь. Ее гул поглотил все звуки. Васильков не мог разобрать, что говорил ему лейтенант. Только по взмахам его рук он понял, что лейтенант рассказывал, как надо сидеть на броне и что делать, когда танк прорвется к зданию. Васильков осмотрел своих солдат. Они лежали правее, левее и позади башни. В мерцающем, неровном свете у всех были суровые, сосредоточенные лица.
Танк рванулся и, раскачиваясь из стороны в сторону, ходко пошел вперед. Теперь отчетливо был виден весь передний край противника. Слева шел второй танк. Рядом промелькнули какие-то люди. Наконец проскочили окопы, где в полный рост стояли два солдата и, видимо, что-то кричали, ожесточенно махая руками.
Танк резко развернулся влево. Васильков чуть не слетел с брони, едва удержавшись руками за край башни. Лейтенант до пояса высунулся из башни и куда-то показывал рукой. Совсем близко была стена метра в два высотой. Танк вплотную прижался к ней и остановился.
– Через стену прыгай! – что есть силы крикнул Васильков и, встав на башню, вскочил на стену.
Чьи-то руки снизу подтолкнули его, и он ухватился за холодные кирпичи. Впереди чернело пустое пространство. Васильков чувствовал, как рядом с ним взбирались на стену стрелки.
– За мной! – крикнул он и прыгнул в темноту. Под ногами зашуршал щебень, колено ударилось об острый выступ.
Не чувствуя боли, Васильков двинулся вдоль стены. Он видел только темное пространство впереди и всем телом ощущал, что позади и слева бегут солдаты. Рокот танкового мотора, автоматная стрельба и гул артиллерии мешали слышать то, что делалось впереди.
А впереди, всего в нескольких шагах, должен быть противник. Васильков сейчас ни о чем не думал. Его охватило то состояние, когда все силы человека сосредоточены в одном стремлении – защитить себя и убить врага. Он стрелял в темноту и вдруг увидел едва различимое полукружье. Это, видимо, была амбразура, и там должны сидеть фашисты. Он не успел подскочить к ней, как замелькали розовые отблески и горячий ветер прошелся над головой. Васильков метнул гранату и, падая на кучу камней, крикнул:
– Ложись!
Взрыва не было. Он уже схватил вторую гранату, но впереди с треском ахнуло и осколки засвистели над головой.
Васильков бросился к амбразуре. Около нее стояла пушка и лежали трупы. Увлекая солдат, он рванулся дальше. По всему зданию трещали автоматные очереди, рвались гранаты, раздавались беспорядочные крики.
Пройдя несколько шагов, Васильков натолкнулся на поперечную стену. За ней, видимо, была вторая комната и вторая амбразура.
– Гранатами! – крикнул Васильков и, дав очередь из автомата, прыгнул через стену. В бледном свете навстречу ему встали две темные фигуры с поднятыми руками.
– Прекратить огонь, – перекрыл шум звонкий голос капитана Бахарева.
Васильков остановился и только теперь понял, что все было кончено. У амбразуры стояла еще одна пушка. Федоров и Карпенко обезоружили пленных и о чем-то разговаривали с ними.
– Как у вас? – подбежал лейтенант Махов.
– В порядке, – стараясь успокоить дыхание, ответил Васильков, – захвачено две пушки и двое пленных.
– Хорошо. Пленных – к командиру роты, а отделению оборонять захваченные амбразуры.
– Пошли наши, пошли! – закричал Иванчук, рукой показывая на амбразуру.
Васильков прилег на кирпичи и всмотрелся в белесую равнину. По ней за танками бежали цепи стрелков.
– Наша дивизия пошла, – над ухом проговорил Бахарев.
Васильков пытался вскочить, но Бахарев остановил его.
– Лежите, лежите. Отдыхайте.
Он постоял немного, всматриваясь в пролом в стене, и пошел в другие отделения. Всего за несколько минут рота захватила четырнадцать пушек, девять пулеметов и взяла в плен восемьдесят шесть гитлеровцев. Силы противника в этих развалинах превышали все предположения и командира батальона и Бахарева.
– Начальство, – с испугом проговорил Анашкин, показывая в ту сторону, где всего час назад лежала рота.
По пригорку к захваченному зданию шла большая группа людей. Впереди всех шагал невысокий, полный человек в генеральской бекеше и папахе. Позади него – высокий, широкоплечий не то генерал, не то полковник.
Бахарев узнал командующего армией и пошел навстречу ему. Он сейчас видел только лицо генерала – полнощекое, строгое, с внимательными глазами – и, сам не понимая почему, вдруг почувствовал удивительную легкость.
– Здравствуйте, товарищ Бахарев, – подал руку Алтаев. – Покажите результаты своей работы.
Генерал армии шагал легко, пролезая через проломы и обходя кучи щебня. Лежавшие у бойниц солдаты поднимались, отдавали честь командующему и смотрели на генералов.
У стены, где в проломе Бахарев приказал оборудовать наблюдательный пункт, генерал армии остановился.
В неуверенном свете раннего утра открывалась равнина, плавно спускавшаяся далеко вниз. По ней двигались стрелковые подразделения, танки, пушки, пулеметы. То и дело в воздухе появлялись синеватые дымки выстрелов.
– Дайте списки всех, кто отличился в этом бою, – приказал Алтаев: – своей роты, танкистов, артиллеристов, саперов.
– Слушаюсь, – ответил Бахарев, недоумевая, почему все наступают, а его рота осталась здесь, почти в тылу, и командующий приказывает готовить списки для награждения. Неужели все кончено и Будапешт окружен?
– Смотрите, Дмитрий Тимофеевич, – указывая вперед, сказал Алтаев Шелестову, – все-таки карты наши очень точные. Молодцы топографы! Карта абсолютно соответствует местности.
– Да. Это действительно последний естественный рубеж, – ответил Шелестов, – а дальше долина и слева горы.
– Ну что ж, вводим танковую группу, как раз время, – обернулся Алтаев к стоявшим позади него генералам. – Давайте команду танкистам – вперед! Артиллерии обеспечить ввод. Подымайте авиацию для сопровождения танков.
Он присел на край пролома в стене и взял бинокль.
Солнце еще не взошло. Промерзший воздух был чист и прозрачен. В окулярах бинокля рисовались наступающие войска. Они спускались в низину, где виднелись реденькие группы отступающего противника. По тому, как шло наступление, Алтаев понял, что противник деморализован и не скоро может оправиться от поражения. За сутки советского наступления противник свои резервы израсходовал, понес огромные потери, и немецкое командование, видимо, потеряло управление на этом участке фронта. Это было заметно по тому, как беспорядочно отступали гитлеровцы.
– Орлов, – подозвал летчика Алтаев, – нацеливайте штурмовиков на дороги. Парализовать движение, не дать отвести тылы, поставить их под удар наших танков.
Высоко в небе показались первые пары советских истребителей. Их уже освещали лучи солнца, и серебристые машины ослепительно сверкали, проходя над наступающими войсками.
Вслед за истребителями с ревом пронеслись эскадрильи штурмовиков. Распластав крылья, они шли низко над землей, устремляясь к дорогам, где в суматохе отступали вражеские войска и обозы.
Из-за города, из-за высот, которые только сейчас преодолели войска гвардейской армии, донесся едва слышный многотонный гул. Этот гул все нарастал и нарастал. И теперь казалось, будто надвигается могучая штормовая волна, всплескивая, разбрызгиваясь и переливая тысячи тонн воды. Гул растекался в стороны, захватывал все больше и больше пространства и вбирал в себя все звуки огромного поля битвы. Не стало слышно ни людских голосов, ни стрельбы, ни рокота авиационных моторов.
Из-за высоты, из садов и окраин города на полной скорости мчались тридцатьчетверки, за ними – самоходные пушки, а еще дальше – бронетранспортеры, грузовики с мотопехотой, тягачи, вездеходы. Первые танки обогнали пехоту и устремились на север.
В небе появилась новая партия штурмовиков и пошла дальше на север, в тылы противника, к городам Бичке и Естергом.
Все сейчас устремилось по широкой долине на север. Справа начинались небольшие высоты, за которыми километрах в двадцати лежал город Будапешт. Западнее в лучах солнца синели горы Вертешхедьшэг, скрывая равнины западной Венгрии и австро-венгерскую границу.
Над горами показались первые группы вражеских бомбардировщиков. Навстречу им устремились эскадрильи советских истребителей.
От гор по долине могучим разливом нарастало советское наступление. Головные танки прошли вперед и скрылись в реденьком тумане. За ними шли танковые колонны, пехота, артиллерия, обозы. Во вражеской обороне была пробита огромная брешь. Будапешт был обойден с запада. Теперь оставалось только преодолеть расстояние до города Естергом и, соединившись с войсками Второго Украинского фронта, замкнуть кольцо окружения вокруг будапештской группировки немецко-фашистских войск.
