Текст книги "На берегах Дуная"
Автор книги: Илья Маркин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)
А с запада, с севера и с востока спешат новые подразделения, танки, артиллерия. У села Вереб развернулись два дивизиона тяжелых гаубиц и открыли огонь. Под их прикрытием к окраинам села спешит стрелковый батальон майора Бахарева. На берег реки Валь выходят два истребительно-противотанковых артиллерийских полка, дивизионы реактивных минометов, минометный полк, батареи дальнобойных пушек. Узкий коридор вытянулся на девять километров в длину. Внутри него противник продолжает еще двигаться на север, но теперь он уже вынужден отвлекать силы и вправо, против восточной стены гвардейцев, и влево, против западной стены. Его наступление все время замедляется. Со всех сторон бьют советские пушки, танки и минометы. Хоть и жиденькие стены прикрывают стороны коридора, но разберись-ка в ночной темноте… Куда ни сунься – везде стреляют. Тишина только на севере, между селами Валь и Вереб. Но и здесь, едва успели передовые части противника подойти к дороге и двум маленьким рощам, заговорили советские пушки. Это стали на огневые позиции два полка из резерва командующего гвардейской армией. Теперь замкнута и вершина коридора.
К рассвету продвижение противника на всем фронте было остановлено. В обороне гвардейцев образовался мешок шириной до шести и длиной около двенадцати километров.
Алтаев беспрерывно говорил по телефону, выслушивал доклады и отдавал распоряжения. От второго телефона не отходили начальник штаба и член Военного совета. Телефон адъютанта занял начальник оперативного отдела. Тут же в прихожей сидели радисты, выстукивая ключами. То и дело за окном гудели броневики, урчали автомашины, с хлопаньем потрескивали мотоциклы. Сейчас некогда было раздумывать и подолгу обсуждать. Секунды решали успех. В кабинет командующего приходили, торопливо докладывали и, получив указания, уходили командующие родами войск, начальники отделов, офицеры-оперативники, разведчики, шифровальщики.
– Противник остановлен, – громко проговорил Алтаев и отдернул штору на окне.
Утренний свет рванулся в кабинет. Все на мгновение потускнело, стены и потолок кутались в сизом табачном дыму. Электрическая лампочка сиротливо желтела, не имея сил бороться с неудержимым потоком света.
– Адъютант, – крикнул Алтаев, – раскрывай все окна! Утро разгорается.
XI
Ночью роту подняли по тревоге. Настя и Тоня поспешно оделись. По фронтовой привычке все было рядом: на табуретке сложены юбки и гимнастерки, на полу вещевые мешки, шинели и ушанки, около них валенки и носки, у изголовья постелей винтовки, противогазы, подсумки и лопаты.
Они выбежали на улицу. Взад и вперед сновали люди. Со всех сторон доносилось фырканье моторов.
Рота строилась. Старший лейтенант Рахматулин бегал от взвода к взводу, проверял людей.
Из-за дома броской рысью выехал кто-то на черной лошади.
– Готовы, Рахматулин? – по голосу узнала Настя Бахарева.
– Так точно, товарищ гвардии майор, – ответил ротный, – все люди налицо.
– Шагом марш, – скомандовал Бахарев и поскакал к другим подразделениям.
– А я все как-то не привыкну называть его майором, – шептала Тоня, – вчера два раза капитаном назвала. Неудобно так.
Настя ничего не ответила и молча поспешила за строем.
Ночью группа Бахарева вернулась с задания. Трех разведчиков принесли на плащ-палатках. Весь день Бахарев был в штабе армии, а к вечеру возвратился в новеньких майорских погонах, построил роту и объявил, что он назначен командиром батальона.
После обеда Настя, проходя по коридору, случайно открыла дверь в комнату Бахарева. Он склонился у стола над грудой каких-то бумаг. На полу темнел раскрытый чемодан.
– Простите, товарищ гвардии майор! – Настя хотела захлопнуть дверь.
– Заходите, Настя, заходите, – пригласил Бахарев.
– Дверью ошиблась, простите, – густо покраснела девушка, не зная, то ли уходить назад, то ли войти в комнату.
– Посидите немножко, – Бахарев провел ее к столу, – возможно, не скоро увидимся. А мы с вами как-никак полтора года вместе воевали.
Настя, все еще смущенная, села.
Она взглянула на стол. То, что казалось грудой бумаг, были цветные открытки и репродукции с картин.
«Откуда все это?» – подумала Настя.
– Мое богатство, – словоохотливо говорил Бахарев, – всю жизнь собираю, самое любимое с собой вожу. И теперь вот – все уцелело, а я беспокоился, пропали, думал.
Она взглянула на его лицо. Оно сейчас было каким-то необычным, мечтательным.
– Вот взгляните, – достал он с самого низу небольшую, размером в две открытки, картину, – Маковский, «Игра в бабки».
Настя увидела ветхий деревенский сарай и перед ним пятерых босоногих мальчиков. Один стоял в центре и прицеливался биткой. Старый, видимо отцовский, картуз он нахлобучил на головенку. Из-под него торчали рыжеватые пряди волос и бойко щурились едва заметные глаза. Вся его невысокая фигурка дышала уверенностью и силой. Он еще даже не размахнулся, но Настя была уверена, что мальчик обязательно попадет в рядок желтоватых бабок и выбьет больше всех.
– А знаете, он чем-то на вас похож, – указывая на мальчика, проговорила Настя.
– Ну, что вы, у меня никогда не было столько самоуверенности. Я скорее вот на этого похож, – показал он на мальчика, который сидел на земле и, опустив косматую головку, с горечью рассматривал бабку, – все проиграл, последняя бабка осталась.
– Ничуть вы на него не похожи, – качнула головой Настя.
– Возможно, – вздыхая, ответил Бахарев. – Мне кажется, что в каждом из этих пяти мальчиков есть что-то мое, родное, близкое, и не только в мальчиках, а даже вот в хворостинах на соломе, в наседке с цыплятами, в брошенном колесе, в синеве неба я чувствую такое близкое, от чего хочется без конца смотреть на эту картину… Я вырос в городе, а эта деревенская сценка родная мне. Вы помните, как Лев Николаевич говорил об искусстве?
– Нет, – призналась Настя.
– Он говорил, что искусство – это способность одного человека с помощью слов, красок, звуков передать свои мысли и чувства другому человеку, другим людям. Вот взгляните на другое, – вытащил он репродукцию с картины Шишкина «Рожь», – ржаное поле волнуется, бронзовеет под солнцем. А через поле вьется дорожка и скрывается вдали. Я не знаю, куда ведет эта дорога, но мне хочется пойти по ней и шагать, шагать без конца. Кругом раздолье, поля, леса, трепетное марево со всех сторон… А когда мне станет грустно, тяжело, я смотрю вот на эту засохшую сосну. Видите, какая стоит она одинокая, печальная, безжизненная. Доломает ветер последние сучья, источит червь когда-то сочный ствол, и упадет сосенка. Тогда у меня сразу появляется мысль: почему же, почему не устояла? Значит, не смогла бороться. И тогда мне хочется быть, вот как эта рядом, – гордой, сильной, с пышными ветвями, крепким стволом. А чтобы быть такой, нужно уметь устоять. И я всеми силами стремлюсь крепко стоять на ногах и, как бы ни оборачивалась жизнь, найти твердую опору и прямо шагать и шагать вперед…
Бахарев доставал одну картинку за другой и все говорил и говорил. Его рыжеватые волосы мелкими колечками вились на висках, привздернутый нос рябили редкие морщинки, на щеках круглились ямочки.
– Вечер уже, – взглянув в окно, сожалеюще закончил он, – простите, Настенька, собираться нужно. Встретимся как-нибудь в Москве, в Третьяковку сходим.
До сумерек ходила Настя, вспоминая все, что видела у Бахарева. Она вглядывалась в деревья, в постройки, в заснеженные поля. Ей вдруг захотелось без конца ходить и рассматривать все, изучать, отыскивать новые признаки каждого предмета…
И вот теперь он, Бахарев, командует их батальоном…
Под десятками ног хрустел снег. Подразделения шли ускоренным шагом. Невдалеке слышалась учащенная стрельба. Вчера вечером бой шел совсем далеко, а сейчас уже почти рядом. В строю метались обрывки разговоров. Кто-то рассказывал, что фашистские танки ночью прорвали нашу оборону, напали на штаб корпуса и подошли к штабу армии.
Настю опять охватила тревога за Аксенова. Если фашисты добрались до штаба армии, то Николай наверняка сейчас в бою. Может, лежит он в снегу и отстреливается от наседающего противника, а может… В штабе армии, наверное, и окопов нет…
– Ты что шепчешь? – спросила Тоня.
– Кто? Я? – удивленно обернулась к ней Настя.
– Идешь и нашептываешь, как во сне, Может, вздремнула и сон хороший увидела? – шаловливо трясла ее за рукав Тоня.
Настя хотела улыбнуться, но только горько поморщилась. Рота шла почти бегом, поднимаясь на пологую высоту. Командира роты вызвал Бахарев.
– Приказ, наверно, получит, – проговорила Тоня. – Неужели опять обороняться?
– А ты что думала – наступать? – сердито ответил кто-то из первых рядов. – Он, изверг, опять прорвался. И когда только угомонится!
Колонна перевалила гребень высоты, и впереди в сумрачном небе взлетали вверх радужные шары осветительных ракет, вереницей угасающих светлячков проносились очереди трассирующих пуль, бледно вспыхивали огнем и через мгновение гасли бесконечные взрывы. Где-то в лощине лежало село Вереб. К нему и спешил батальон Бахарева.
Прошли мимо позиций тяжелой артиллерии. Пушки стояли прямо на снегу, ни одного окопчика вокруг них не было. Видимо, они были спешно переброшены откуда-то и с ходу вступили в бой. Батареи стреляли беспрерывно.
Вернулся командир роты и бегом повел подразделения в лощину. На взгорке остановились. Ротный вызвал командиров взводов. Минут через пять подразделения рассыпались в цепь и начали оборудовать позиции. Сержант Косенко со своим отделением ушел в разведку.
Девушки, как и обычно, начали оборудовать парный окоп. Мерзлая земля не поддавалась лопатам. Мелкой крошкой отскакивала она, черня насыпанный из снега бруствер. Настя и Тоня сбросили шинели. Девушки уже устали, но окоп едва углубился на четверть. Впереди всполошно затрещали автоматные очереди. Засвистели рикошетные пули. Все, прекратив работу, вжались в землю.
– Продолжать работу, не прекращать, – пробегая вдоль позиции, вполголоса сказал командир роты, – зарыться в землю, рассвет скоро.
К роте, отстреливаясь, отходило отделение Косенко. К ним бросился старший лейтенант Рахматулин. Вскоре он вернулся и вновь забегал по позиции, на ходу объясняя солдатам:
– Противник в селе Вереб. Впереди в боевом охранении отделение Косенко. Продолжать работу! Внезапно противник не нападет.
Настя ожесточенно рубила землю. Лопата, ударяясь о камни, высекала искры.
– А знаешь, с нами был радист Степа Гулевой, – прерывистым топотом рассказывала Тоня, – вот парень! Смелый – я таких еще не видела – и душевный. Мы с ним все время вместе пробирались. Когда рванулись в последнюю ночь через канал, а вода-то как огненная. Прыгнула я, а лед тоненький, хрустит, и, знаешь, все внутри зашлось. Хватаю воздух, а вздохнуть не могу. Застыла вся и рта не открою. Так и думала – конец мне, застыну ледышкой в этом проклятом канале… Степа выручил. Как ребенка на руках выволок – и сразу флягу. Разжал зубы, – сама-то я ни за что бы не открыла, – и водки влил. Глотнула я, все зажглось внутри и враз тепло стало. Ну, а тут до своих добрались. В медсанбат нас, спиртом растирать, чаем поить. Отошли вот, ничего, и не заболел никто. А Степу теперь в штаб армии перевели. Ох, когда же я теперь увижу его?
– Отобьем немцев и вместе поедем, – улыбаясь, проговорила Настя, – теперь нам с тобой вдвоем-то лучше ездить.
– Вдвоем… – горестно возразила Тоня. – Твой-то майор, чин большой, а Степа ефрейтор только, радист. Я приеду, а его не отпустят.
– А мы к генералу Воронкову, – успокаивала ее Настя, – он поможет.
Окоп незаметно углублялся. Теперь уже можно было стрелять сидя и, согнувшись, укрыться от танков.
– Товарищ Прохорова, – прервал их работу командир роты, – ваша задача: снайперским огнем сковать противника. Бить по наиболее важным целям. Главным образом по офицерам и по расчетам орудий, пулеметов. Если в атаку пойдут танки, бить по смотровым щелям. Выбору позиций учить вас нечего.
Настя взглянула в его большескулое, с узкими прорезами черных маслянистых глаз лицо.
– Слушаюсь, товарищ гвардии старший лейтенант. Теперь нас опять двое. Все сделаем. Противнику ходу не дадим.
Рахматулин посидел немного возле окопа девушек и ушел. Настя и Тоня забросали бруствер снегом и прикрылись белыми маскировочными халатами.
Утренний мрак рассеивался. Неторопливо поднималось солнце. До села было совсем недалеко. Крайние дома отчетливо вырисовывались наличниками и маленькими, словно приклеенными, крылечками. На улицах и в надворных садах было пустынно.
Командир роты отвел отделение Косенко назад, и теперь между ротной позицией и селом была только пустынная снеговая равнина.
– Ну, Тонечка, начнем изучать, – проговорила Настя, – мой сектор от высокого дерева до углового дома, твой от дома до перекрестка.
Девушки приникли к окулярам снайперских прицелов. В воздухе все время с бульканием проносились снаряды. Немецкая артиллерия и минометы отвечали вяло, стреляя куда-то за позицию роты.
Настя долго всматривалась в прицел. На светлом кругу объектива вырисовывались дома, деревья, пустынные улицы. Предмет за предметом осматривала она и нигде ничего живого не могла отыскать. Ей уже начало казаться, что противника в селе вообще нет и рота напрасно лежит в снегу. Можно было рвануться и овладеть крайними домами, а может, и всем селом. Всегда в моменты, когда долго не удавалось обнаружить противника, Настю охватывало нетерпение. Она знала, что нужно побороть себя, заставить до боли в глазах всматриваться в прицел и по едва уловимым признакам суметь обнаружить замаскированного врага.
Она смотрела и смотрела, подолгу задерживаясь на каждом предмете. Руки и ноги заныли. Мороз проникал через шинель, телогрейку и ватные брюки. Пальцы онемели. Внезапно у дальнего сарая мелькнуло что-то темное. Настя всмотрелась, выжидая, не покажется ли еще что-нибудь. Оптический прицел к самым глазам придвинул угол сарая, заросли тоненьких, очевидно вишневых, деревьев и кучу чего-то белого. Внизу кучи, у самой поверхности снега, темнела узенькая полоса. Это показалось Насте подозрительным. Она подогнала прицел, добившись наибольшей яркости. Одно за другим в серой куче обозначались небольшие пятна, а в самом верху виднелся темный кружок. Это, без сомнения, был ствол пушки. На такой высоте могла быть только танковая пушка. Теперь было ясно, что у сарая таился замаскированный танк. Настя начала внимательно рассматривать весь сад и среди деревьев обнаружила еще несколько таких же серых куч. Оказывается, весь сад был заполнен танками.
– Тоня, – шепнула она подруге, – смотри в сад… У отдельного сарая замаскированы танки. Будем бить по экипажам.
Объектив прицела мог захватить только два танка, и на них Настя сосредоточила все свое внимание. Долго у танков не было ни одного движения. Начали возникать тревожные сомнения: неужели ошиблась, может, это совсем не танки, а вороха засыпанного снегом хвороста? Наконец на верху одной кучи что-то мелькнуло, и Настя увидела фигуру человека, по грудь высунувшегося из люка. Он настороженно смотрел в сторону наших позиций.
– Видишь? – шепнула Настя подруге.
– Вижу, – ответила Тоня.
Настя медленно подводила перекрестье прицела под темный силуэт. Смутно вырисовывалось бледнокоричневое лицо и бинокль перед глазами. Это, видимо, был офицер. Он наблюдал за нашими позициями. Все внимание и силы Насти ушли на прицеливание. Она не чувствовала теперь ни холода, ни тесноты окопа и только видела черного танкиста в перекресте прицела.
«Только не промахнуться, – мелькнула беспокойная мысль, – с первого выстрела, иначе спугнешь».
Она нажала на спусковой крючок. Винтовка дрогнула, серая куча и фигура танкиста метнулись из объектива.
– Готов! – вскрикнула Тоня. – Наповал!
Настя отыскала знакомый силуэт замаскированного танка и всмотрелась. Танкист свалился на башню, разбросав руками маскировавшие танк ветки. Теперь видна была вся верхняя часть танка. Голова и грудь убитого танкиста закрывали половину желтого креста на башне. К тому, кто только что сник под пулей Насти, подбежали от сарая три человека. Они вскочили на танк.
– Наблюдай, стреляю, – прошептала Тоня.
От ее выстрела свалился второй фашист. Настя торопливо перезарядила винтовку и сбила третьего. Выстрел Тони уложил четвертого. Вся маскировка с фашистского танка слетела, и оголенно чернел крутолобый «тигр». К трупам никто не подбегал. Настя увидела, что из-за сарая выглядывает несколько человек, но стрелять по ним не решилась, боясь не во-время демаскировать себя. Нужно было отыскивать более важные цели. Из домов одновременно застрочило несколько пулеметов. Пули засвистели над позицией роты. В ответ заговорили и наши пулеметы. Над окраиной деревни закипел огневой бой. Из домов стреляли автоматы и пулеметы. То, что казалось раньше пустынным и безлюдным, было сплошь забито вражескими солдатами. Визжа, проносились над головой и с треском рвались мины. Все чаще и чаще с той и другой стороны ахали батареи. Село Вереб потонуло в волнистом дыму.
Настя и Тоня беспрерывно стреляли. Целей теперь было слишком много. Под пулями снайперов смолкли два пулемета, рухнул в снег высокий офицер с белой повязкой на рукаве, замерли на башнях два танкиста.
Тоню охватил азарт. Она, не слыша близких разрывов снарядов и мин, прижалась к прикладу щекой и пулю за пулей посылала туда, где суматошились вражеские солдаты и офицеры.
– Комбат приказал приготовиться к атаке! – от солдата к солдату пронеслась команда.
– Комбат приказал приготовиться к атаке! – крикнула Тоня лежавшим левее и снова приникла к прицелу.
Фашисты тоже, готовились к атаке. Возле углового дома вокруг толстого низенького офицера столпилось человек десять. Толстяк кричал что-то, размахивая руками. Красное лицо его показалось на перекрестье прицела. Тоня выстрелила. Толстяк рванулся и медленно сел на снег. Все от него разбежались. Он руками хватался за воздух и пытался привстать. Вторая пуля свалила его на землю. Рука с белой повязкой откинулась за спину. На белизне рукава Тоня увидела черный череп и берцовые кости под ним. Это был опознавательный знак эсесовцев.
Наша артиллерия и минометы открыли огонь по крайним домам.
– В атаку, вперед! – донесся голос командира роты.
XII
Аксенов с вечера ушел на радиостанцию. Проводная связь часто рвалась. Почти все офицеры оперативного отдела находились в войсках, и Аксенову одному пришлось держать связь со всеми штабами корпусов. Он принимал донесения, торопливо раскодировывал, наносил обстановку на карту и бежал к генералу Воронкову. Едва успевал он вернуться с доклада, как из радиоузла звонили, что его ждут для приема новых донесений.
В час ночи вернулись из дивизии майоры Толкачев и Котиков. Втроем работать стало легче. Аксенов вырвал несколько минут и наспех поужинал. Донесения из корпусов поступали все тревожнее и тревожнее. Вот-вот начнется наступление противника. В три часа ночи порвалась связь с корпусом генерал-лейтенанта Фомина. Аксенову с трудом удалось поймать армейскую рацию, которая находилась при штабе корпуса. Радист ответил на вызов и поспешно доложил, что в село ворвались танки. Радисты ведут бой. На этом разговор оборвался. Только через сорок две минуты Аксенову удалось связаться с начальником штаба корпуса полковником Палагиным. Он работал на какой-то маломощной радиостанции, и Аксенов чудом напал на его волну. Слышимость была очень плохая, и удалось уловить только обрывки слов. По этим обрывкам Аксенов установил, что штаб корпуса отошел в лес и восстанавливает связь с дивизиями.
С записями переговоров Аксенов побежал к генералу Воронкову. Едва вышел он из сада, где располагался армейский радиоузел, как на окраине села послышался шум танкового мотора. Аксенов знал, что в этом районе никаких советских танков нет и появиться им неоткуда. Это могли быть только фашистские танки. Зенитчики уже изготовили орудия для стрельбы по наземным целям. Командир батареи звонил командиру полка, но тот сам ничего не знал и обещал немедленно приехать на батарею. Танк шумел уже совсем рядом.
– Есть ракеты? – крикнул Аксенов зенитчицам.
– Есть, – ответил командир батареи, и над окраиной села взвились одна за другой четыре осветительные ракеты. На снегу огромным жуком чернел танк. На башне отчетливо вырисовывался белый крест.
Не успел Аксенов обернуться к командиру батареи, как раздались выстрелы двух крайних пушек. Танк резко повернулся и в бледном свете догоравших ракет пополз назад. Взлетели еще две ракеты, но танк уже растаял в снежном тумане.
Аксенов поспешил в штаб. Его окликнул генерал Дубравенко.
– Танк немецкий, товарищ генерал, – задыхаясь, проговорил Аксенов, – зенитчики наши выстрелили, он развернулся и удрал.
– Только один? – спросил Дубравенко.
– Показался один, а позади не видно.
– Заходите ко мне, докладывайте, что на фронте, – словно забыв о танке, сказал Дубравенко и неторопливо поднялся на крыльцо.
– Где гранаты, что я приказал подготовить? – войдя в дом, спросил он молоденького лейтенанта.
– В комнате шоферов, – ответил адъютант.
– Два ящика в мой кабинет, ящик сюда в прихожую. И коменданта штаба ко мне.
Аксенов доложил о переговорах с Палагиным. Дубравенко отметил на карте, где сейчас находится штаб Фомина, и по телефону приказал начальнику связи дать провод к новому месту штаба.
Адъютант один за другим внес ящики гранат. Дубравенко вынул четыре штуки, вставил в них запалы и рядком уложил на полу около своего кресла.
– Ну, что еще, Аксенов? – улыбаясь, спросил он.
– Пока все, товарищ генерал, – недоуменно пожал плечами Аксенов.
– Вот и хорошо, – продолжал улыбаться генерал и тихо, словно невзначай, добавил: – Вы только не говорите больше никому о танках. Доложите Воронкову – и больше ни звука!
Выходя из кабинета, Аксенов столкнулся с комендантом штаба майором Меховым.
– Не знаешь, зачем вызывает меня? – встревоженно спросил он.
– Зайдешь – узнаешь, – отмахнулся Аксенов и заспешил к генералу Воронкову.
В оперативном отделе уже знали о попытке вражеских танков прорваться к штабу армии. Оперативный дежурный майор Гаврилов раздавал посыльным, ординарцам и шоферам противотанковые гранаты.
– Только никому в другие отделы ни звука, – предупредил он Аксенова, – генерал Воронков приказал не создавать паники и послал Можаева проверить готовность отделов к отражению нападения противника. Тебе сколько дать гранат?
– У меня свои всегда в запасе, – отказался Аксенов. – Ты лучше вот Соню вооружи как следует, а то Сережи Дивеева нет, одной-то ей страшновато, – добавил он, с улыбкой кивнув на присевшую возле Гаврилова машинистку.
– А что? Я умею бросать, – гордо ответила Соня, – даже противотанковые. Сережа научил. Это ты никому свои тайны не рассказываешь…
В кабинете Воронкова сидели командир зенитного полка и командир роты охраны. Генерал указывал им по схеме командного пункта, как лучше организовать отражение нападения противника. Он прервал разговор, выслушал Аксенова и приказал ему немедленно итти отдыхать, передав все дела майору Гаврилову.
В последнее время генерал Воронков особенно тщательно следил за отдыхом офицеров. В своей рабочей книге он пунктуально отмечал, кто, когда и сколько спал, и при малейшем возражении офицера на приказание отдыхать сердито ругался. Аксенов знал это и ушел в комнату отдыха. Он, не раздеваясь, прилег на постель, но сразу заснуть не мог. Опять тревожные думы о Насте беспокоили его. Ночью полк, где она служила, подняли по тревоге, и сейчас он побатальонно занимает оборону. Настя где-то около села Вереб. А там как раз прорвались фашистские танки…
– Вставай, Николай, вставай, генерал Воронков вызывает, – разбудил его майор Гаврилов.
Воронков встретил Аксенова возле своего дома и приказал ехать с начальником штаба армии. Аксенов хотел спросить, какая на него возлагается задача, но генерал легонько толкнул его в плечо, показывая в конец улицы.
– Беги, видишь – в машину садятся.
– Садись быстрее! – крикнул из машины Дубравенко. – Поехали.
В машине сидел, кроме начальника штаба, командующий артиллерией генерал-лейтенант Цыбенко. Позади шла вторая автомашина. В ней Аксенов разглядел генерала Тяжева, полковника Маликова и генерал-майора авиации Смирнова.
Ехали все самые близкие помощники командарма. Видимо, предстояла очень серьезная работа. Дубравенко и Цыбенко молчали. Изредка начальник штаба поторапливал шофера. В селе Шошкут генералов встретил высокий танкист в черном комбинезоне. Только серая каракулевая папаха и мужественное лицо с черными суровыми глазами выдавали в нем крупного военачальника.
– Командир танкового корпуса генерал-лейтенант Ахметов, – коротко представился он, пожимая руки генералам.
– Как дела? – изучающе всматриваясь в лицо танкиста, спросил Дубравенко.
– Корпус укомплектован полностью, боеприпасов и горючего достаточно. Все переправлено через Дунай и сосредоточено в районе Торбадь, Шошкут, Будафок, – на ходу говорил он, вводя генералов в дом, – четыре месяца в резерве Ставки находились. А сейчас к вам…
– Bo-время, как раз во-время, – отметил Дубравенко, – положение у нас сложное, очень сложное. Вы знакомы с обстановкой?
– В общих чертах, – ответил танкист.
– Эта ночь была у нас самая тяжелая, – разложил Дубравенко карту на столе, – противник на узком участке прорвал нашу оборону и вклинился на одиннадцать километров. Создался своеобразный мешок, ширина его пять-шесть километров. В этот мешок противник втянул четыре танковые дивизии, два отдельных батальона «королевских тигров», бригаду самоходных орудий «фердинанд», много артиллерии и особенно шестиствольных минометов. За ночь мы собрали все, что могли, и остановили его. Но сплошной обороны у нас нет. В основном стоит артиллерия. Мало пехоты и танков. Сейчас положение спасет только решительный, смелый контрудар.
– Да, – хмуря густые брови, задумчиво проговорил Ахметов, – обстановочка.
Он долго изучал карту, сутуля широкие плечи. Щеголеватый комбинезон не мог скрыть его довольно преклонного возраста.
– Ваш контрудар будет поддерживать вся армейская артиллерия и вся авиация фронта, – вновь заговорил Дубравенко, – дорога каждая секунда. Если противник узнает о вашем подходе и успеет хоть сколько-нибудь закрепиться, то успеха не будет.
– Да… Я немедленно, сейчас же наношу контрудар, – резко проговорил Ахметов, – только прошу сковать противника на всем остальном фронте.
– Командарм приказал, как только вы начнете движение, всем войскам армии на всем фронте перейти в наступление, – ответил Дубравенко, – никаких перегруппировок не будет. Наступать оттуда, кто где стоит. Главное – сковать противника и создать у него панику.
– Хорошо, – проговорил Ахметов, – давайте быстренько спланируем все.
Он чертил на карте маршруты бригад. Генералы Цыбенко и Смирнов намечали, куда будут бить артиллерия и авиация, обеспечивая наступление танкового корпуса. Инженер показывал, какие лучше использовать маршруты, распределял саперные подразделения, знакомил с особенностями местности. Офицеры штаба корпуса и Аксенов тут же записывали решения, оформляли их в боевые распоряжения и приказы и передавали в бригады, полки, дивизионы и батальоны. Изредка вспыхивали споры, но тут вмешивался Дубравенко, выносил окончательное решение. Работа успешно подходила к концу.
– А как вы думаете, – подписав последний приказ, повернулся Ахметов к Дубравенко, – какую бы вам поставили оценку, если бы до войны на экзаменах в академии вы сказали, что контрудар танкового корпуса можно организовать за двадцать семь минут?
– Круглый нуль с двумя минусами, – засмеялся Тяжев.
– И обязательно красным карандашом, – улыбаясь, добавил Дубравенко.
– Я прошу вас, Сергей Семенович, – подошел Ахметов к генералу Смирнову, – сейчас же, немедленно подымайте авиацию. Бомбардировщикам и штурмовикам громить противника, истребителям прикрыть мои колонны. Не дай боже, прихватит где-нибудь авиация противника, на любом ручье застопорит все движение, а перед нами их целых три.
– Через десять-пятнадцать минут – все в воздухе, – ответил Смирнов, – истребители будут над вашим корпусом патрулировать весь день.
– А вас попрошу, – обернулся Ахметов к командующему артиллерией, – поскорее дать огонь и немедленно артиллерийских наблюдателей в головные танки. Пусть оттуда управляют огнем.
– Я уже всех вызвал. Сейчас только укажу, кто кого будет поддерживать, – ответил Цыбенко.
– Ну, товарищи, по местам и за дело, – сказал Дубравенко, – главное – точность и быстрота действий. А вы, – подозвал он Аксенова, – поедете с головной бригадой и оттуда будете докладывать о ходе боя.
Бригада, в которую был направлен Аксенов, оказалась в этом же селе Шошкут, а командир бригады прибыл к командиру корпуса для уточнения задачи. Он вышел из кабинета комкора и, увидев Аксенова, спросил:
– Вы из штаба армии?
– Так точно.
– Подполковник Рыбаков. Поехали, что ли? Готовы?
Рыбаков был невысокий, почти квадратный в груди, рыжеватый человек лет тридцати пяти, с простодушным круглым лицом и серыми спокойными глазами. Он шагал вразвалку, не глядя на Аксенова, и окающим говорком неторопливо рассказывал:
– Понимаете, маршрут не изучен, дороги не отрекогносцированы, атакуй вслепую. Просил комкора хоть полчаса дать на разведку – бранится, атакуй, говорит, без дебатов и чтоб через полчаса Вереб занял.
– Обстановка такая, – проговорил Аксенов.
– Обстановка, обстановка, – ворчал Рыбаков, – а вот напорюсь на оборону противотанковую, тогда мне секим башка.
Когда подъехали к бригаде, моторы танков уже ревели. Они заполнили всю улицу села, скрываясь за домами и надворными постройками.
Рыбаков собрал командиров батальонов, уточнил боевые задачи и приказал:
– Действовать без задержек. Все решает быстрота и смелость. Тут некогда оглядываться направо и налево. Железку доотказа – и полный вперед.
К нему подошли четыре артиллерийских офицера. Это были артиллерийские наблюдатели от частей, которые поддерживали бригаду. Он указал им, в каких танках ехать, и предупредил:
– Только своих не побейте. А то ведь рванемся – и не поймешь, где свои, где немцы.
Над селом одна за другой появилось восемь пар истребителей. Они шли на разных высотах, описывая большие круги. Генерал Смирнов прислал к Рыбакову авиационного наводчика. Он приехал на грузовой машине с большим кузовом, над которым раскачивался длинный штырь антенны.
– Как же ты, милок, на такой громадине за танками-то поспеешь? – укоризненно качал головой Рыбаков.
– Неплохо, если вы мне танк дадите, – проговорил щеголеватый майор-авиатор.
– А где же я вам танков наберусь? Артиллеристам – танки, вам – танки, а сам-то я в атаку с чем пойду?
Он поворчал немного, но все же приказал выделить авиатору радийный танк и просил не удаляться от него.
