Текст книги "На берегах Дуная"

Автор книги: Илья Маркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)

– Почему раньше не разбудили?

– Зачем? – усмехнулся Аристархов. – Вы так здорово спали. Я второй раз заступил дежурить, и жаль было тревожить вас.

– Жаль, жаль, – ворчал Бахарев, – весь день проспал. Ничего не случилось?

– Все в порядке. Кругом тишина. Мадьяры на кухне сидят. Успокоились. Теперь не волнуются. Женщины наши шинели чинят и всем новые портянки приготовили, а Тоне хорошие пуховые перчатки подарили.

На кухне опять хлопотали Гулевой и Тоня. При виде Бахарева старик и женщины встали. Капитан улыбнулся и кивком головы попросил их сесть. Тоня раскраснелась. Глаза ее оживленно блестели.

– Ну как, Тонечка, ожили? – спросил ее Бахарев.

– Ага, – улыбнулась девушка, – теперь могу суток пять не спать.

– Товарищ гвардии капитан, попробуйте-ка, вот штука, – протянул Гулевой чем-то наполненную кружку.

Бахарев отпил несколько глотков крепкого виноградного вина.

– Старик полный бочонок подарил, – объяснял ефрейтор, – у него там целый подвал.

– Бор[8]8
  Бор – по-мадьярски – вино.


[Закрыть],– кивал головой старик, – карош бор. Мадьяр бор.

– Спасибо, – поблагодарил его Бахарев, – за все спасибо.

Старик, видимо, не понимал по-русски, но приветливый голос капитана подсказал ему смысл его слов. Он подошел к бочонку, налил вторую кружку и, улыбаясь, протянул ее капитану.

– Нет, нет, – отказывался Бахарев.

Старик укоризненно покачал головой, отпил половину кружки и подал ее старухе. Та хлебнула несколько глотков и передала молодой женщине.

Бахарев знаками показал, что они ошиблись, и что ему пить много нельзя, так как его ждет работа.

Потом он поблагодарил хозяев и повел группу к фронту. Спускались сумерки. Все ближе и ближе надвигалось зарево переднего края. Линия фронта, видимо, отодвинулась далеко на восток. Там, где вчера стояли танки и артиллерия противника, сейчас зияли в лунном свете темные глазницы окопов. Снег был дочерна вытоптан, словно прошло по нему стадо животных. Повсюду валялись груды стреляных гильз, разбитые ящики и корзины из-под снарядов. Кое-где круглились выбоины воронок. По дорогам к фронту гудели моторы танков и автомобилей.

Бахарев вел группу по опустевшим и безлюдным полям. Чем ближе подходили к бывшему переднему краю нашей обороны, тем все больше и больше чернело воронок. Виднелись трупы и обгорелые танки. Невдалеке взорвалось несколько снарядов.

– Наши! – вскрикнул кто-то позади Бахарева.

Действительно, это била наша артиллерия. Значит, где-то совсем недалеко и наш передний край. Впереди должен быть крупный населенный пункт Полгардь. Раньше там стояли наши тылы.

Бахарев провел группу севернее Полгарди, пересек шоссе и железную дорогу. Километрах в шести протекал канал Шарвиз. Оттуда доносилась стрельба. Очевидно, по каналу проходил фронт. Теперь нужно было пробираться осторожно. Начинались боевые порядки гитлеровских войск.

Бахарев знал, как трудно перейти линию фронта, когда не знаешь точно ни расположения противника, ни боевых порядков своих войск. Тем более трудно будет сейчас, когда фронт, очевидно, проходит по каналу Шарвиз, который едва ли замерз, а если и замерз, то лед тонкий и не выдержит тяжести людей. Хорошо, если на том берегу свои, а если там немцы? Нужно искать какой-то выход. Бахарев остановил группу и подозвал Аристархова.

– Как будем, а? – спросил он переводчика.

Младший лейтенант задумался, но потом безнадежно махнул рукой.

– Эх, зря мы автомобиль бросили, товарищ гвардии капитан. Ни черта бы немцы в суматохе не разобрали. Так и примчали бы к нашему переднему краю.

Бахарев и сам думал о машине. Когда переходили шоссе, он хотел было устроить засаду и попытаться захватить какой-нибудь автомобиль, но не решился. Он хорошо знал золотое правило разведчиков: никогда не повторять прием, который уже был применен раньше, а всегда искать новый, неожиданный для противника. Но другого выхода не было. Переход через канал по ледяной воде был равносилен гибели. Решили вернуться к шоссе, подкараулить одиночную машину и на ней по мосту попытаться проскочить через канал.

Разведчики залегли в снегу в нескольких метрах от дороги. Словно догадываясь о грозящей опасности, немцы жались машина к машине. Бахарев уже потерял надежду перехватить одинокую машину, но на высоте показались, наконец, две яркие фары. Позади них не было ни одного огонька. Аристархов набросил плащ-накидку, закрыл голову капюшоном, вышел на дорогу и стал в позе равнодушного наблюдателя. Машина шла на большой скорости. Казалось, из нее не видят Аристархова и вот-вот раздавят его. Но переводчик стоял невозмутимо, подняв правую руку и беззаботно раскуривая. Комфортабельный легковой лимузин резко затормозил, едва не сбив Аристархова.

Разведчики кинулись вперед. Из автомобиля прогремело несколько выстрелов. Аристархов отпрянул и свалился под машину. Кто-то из разведчиков полоснул очередью автомата по стеклам.

Бахарев подскочил и рванул дверцу. Ему навстречу повалился немец. Второй у руля хрипел, захлебываясь кровью.

– Офицеры, – определил Аристархов.

– Ты не ранен? – спросил Бахарев.

– Руку немного царапнуло.

Разведчики погасили фары и осмотрели машину. Скаты ее были пробиты пулями.

Аристархов, подсвечивая фонариком, возился с портфелем подполковника.

– Важную птицу подстрелили, – говорил он, рассматривая бумаги, – жаль только, что не живым захватили. Офицер штаба четвертого танкового корпуса «SS», подполковник.

Вдали показались огни новой колонны. Бахарев приказал забрать все документы, а машину столкнуть в кювет.

Разведчики дружно навалились, и лимузин скатился под откос. Нужно было немедленно уходить. Разведчики отошли от шоссе и укрылись в неглубокой лощине.

Переводчика и капитана накрыли двумя плащами. Склонясь головой к голове, они торопливо просматривали бумаги.

– Боевой приказ на операцию «Сад пряностей», – читал Аристархов. – Это вот на ту самую операцию, что они сейчас проводят. Приказ датирован семнадцатым января. Да здесь, товарищ гвардии капитан, все документы оперативного отдела штаба четвертого танкового корпуса «SS».

Бахарев просмотрел документы и тут же принял решение.

– Ну, Борис, теперь хоть вплавь через канал, но к утру мы должны быть у своих. В лепешку разбиться, но документы доставить в штаб армии.

VIII

Узкая винтообразная лесенка с шершавыми бетонными ступеньками круто спускалась вниз. Аксенов медленно переставлял ноги, скользя ладонью по холодному железу поручня.

Он встряхнул плечами, шумно, всей грудью передохнул и резким толчком бросил усталое тело вперед. Ноги автоматически запрыгали со ступеньки на ступеньку. Лестница окончилась просторным коридором. Маленькая аккумуляторная лампочка тускло освещала матовые стены. Слева желтела изящная, как в хорошей городской квартире, дверь. Аксенов толкнул ее и, ослепленный ярким светом, закрыл глаза.

– Вот, наконец, и председатель комиссии, – раздался басистый голос инженер-майора Незнакомцева. – Здорово, Аксенов, здорово, дружок.

Аксенов почувствовал пожатие руки и открыл глаза. Незнакомцев улыбался, глядя ему в лицо. Прищуренные глаза его искрились лукавыми огоньками. Худое горбоносое лицо розовело пятнами нездорового румянца. На широком лбу слежались глубокие складки.

– А ты живешь тут по-княжески, – осматривая комнату, посмеивался Аксенов: – стол, диван, мягкие кресла, рояль и метров десять земли над головой.

– Сапер, знаешь, особенно любит пожить, – взял его под руку Незнакомцев, – он может ошибаться только один раз в жизни. А пока не ошибся – используй до дна все возможности.

– Да. Инструментик-то вроде неплохой, а? – пройдясь пальцами по клавишам рояля, похвалил Аксенов. – Давненько не играл. А бывало в училище…

Разнотонные звуки метнулись по комнате и, сдавленные стенами, замерли. Аксенов тихо опустил крышку рояля, сел в кресло перед столом и обернулся к инженеру:

– Ну, рассказывай.

– А что, собственно, рассказывать-то, – присел на стол Незнакомцев, – вот это подземелье, где мы с тобой посиживаем, центр склада взрывчатых веществ. От него во все стороны тянутся хранилища. Они забиты бочками с порохом, ящиками тола, аммонала, мелинита и другими не совсем приятными штучками. Наверху штабеля снарядов и мин. Тут столько… – Незнакомцев махнул рукой и смолк.

Аксенов смотрел на него и ждал. Инженер смущенно улыбнулся и заговорил неторопливым, спокойным голосом:

– Мадьяры и немцы на десятки лет запасали. Я не все подсчитал, только то, что удалось. Более ста тысяч тонн пороху в бочках, несколько тысяч тонн сильных взрывчатых веществ: мелинита, аммонала, тола. Около миллиона штук снарядов и мин.

Аксенов машинально чертил на бумажке цифры. Никогда ему не приходилось сталкиваться с подобными расчетами:

– Гитлеровцы весь склад приготовили для взрыва, – продолжал инженер. – Вот их пульт управления. К нему сходится вся проводка.

Незнакомцев подошел к стене и открыл невидимую на сером фоне дверцу. В прямоугольной нише угрожающе поблескивали медные рубильники, внизу светлели две полевые подрывные машины, в изолирующих обмотках змеями извивались концы бикфордовых шнуров.

– Одно движение – и все взлетит в воздух, – осторожно прикрыв дверцу, продолжал Незнакомцев. – Только не успели гитлеровцы взорвать, не ожидали такой быстроты наступления. Мы захватили все целеньким и нетронутым. И охрана и начальник склада – все были пьяны.

Аксенов устало прислонился к стене, вслушиваясь в рассказ инженера.

– А сейчас как? – спросил он.

– Все, как было. Я проверил проводку. Исправна. Подрыв двумя способами: огневым – по шести бикфордовым шнурам, и электрическим – по четырем линиям. Это, конечно, перестраховка, на всякий случай. Вполне достаточно одной искорки.

– Да, штучка, – проговорил Аксенов и присел к столу. Сбивчивые, тревожные мысли вихрились в голове. Выезжая сюда, он не вполне представлял, что ожидает его впереди. Только теперь понял он, что означало выражение лиц и командующего, и члена Военного совета, и начальника штаба армии, когда они посылали его на это задание. Особенно живо вспомнил он лицо генерала Шелестова. Так смотрела на него мать, когда он шестнадцатилетним юношей из родной деревни уезжал в город. Так же смотрел начальник военного училища комбриг Виноградов, когда июльским утром 1939 года провожал группу своих воспитанников в район боев у реки Халхин-Гол.

– Ну, а наша задача? – спросил Незнакомцев и в упор посмотрел в глаза Аксенова.

– Изучить все на месте, подсчитать. А если прорвутся немцы, то…

– Понятно, – отозвался Незнакомцев.

Он положил свою руку на ладонь Аксенова и сдавил его пальцы. Они долго сидели, не глядя друг на друга.

– Пойдем посмотрим, что ли, – предложил инженер.

– Пойдем, – согласился Аксенов.

Майоры по той же витой лестнице поднялись наверх.

На землю спускалась предвечерняя тишина. Солнце низко повисло над горизонтом. Старые каштаны стряхнули снег и розовели тонкими ветвями. От берегов Дуная поднималась прозрачная, как светлая кисея, дымка, скрывая просторы равнинных полей.

– Подожди, – остановился Аксенов, – поглядим немного. Красота-то какая!

Он всей грудью вздохнул, откинул голову и потянулся, широко разбросав руки в стороны.

– Ах, Иосиф, – с хрустом сжал он плечи Незнакомцева, – жизнь-то какая вокруг!.. Ну, ладно, пойдем, – через несколько секунд устало проговорил он и поспешно зашагал к черному входу в подземелье.

Они долго ходили по тускло освещенным тоннелям и рассматривали нескончаемые ряды металлических бочек с порохом и деревянных ящиков с толом, аммоналом, мелинитом. Все лежало в образцовом порядке. Предостерегающие надписи, перекрест костей под белыми пустоглазыми черепами, мрачный полусвет подземелья холодком сжимали сердце.

Наступила ночь. С севера подул холодный ветер. Глухо шумели каштаны. В черной пустоте что-то свистело, стонало. На западе, совсем рядом, слышались звуки боя.

Аксенов споткнулся о что-то и больно ударился коленом о камень. Незнакомцев подхватил его подмышки и поставил на ноги.

– Не ушибся? – на ухо спросил он.

– Ничего. До свадьбы заживет, – отшутился Аксенов и, прихрамывая, заспешил по лестнице.

Яркий свет и уютная теплота комнаты обрадовали Аксенова. Он сбросил шинель и присел в кресло. Нужно было докладывать командованию армии, но он никак не мог сосредоточиться. Странная расслабленность разморила все тело. Хотелось закрыть глаза и ни о чем не думать. Он с трудом переборол сонливость и пододвинул к себе телефонный аппарат. Незнакомцев стоял рядом и молча смотрел на Аксенова. Он хотел что-то сказать, но, видимо, не решался.

Аксенов быстро дозвонился до генерала Воронкова и доложил ему о положении на складе. Генерал говорил негромко, и Аксенову казалось, что голос его дрожит.

– На фронте положение тяжелое. Немцы отчаянно рвутся вперед, ввели в бой свежие части. Более ста танков прорвались в господский двор Агг-сеантпетер. Если их конники не остановят, то они скоро будут там, где сейчас вы сидите. Так что будьте ко всему готовы. Как ты чувствуешь себя, Николай?

Генерал впервые назвал Аксенова по имени. Неприятно защипало в горле. Аксенов, стараясь говорить весело и бодро, ответил:

– Спасибо, товарищ генерал, хорошо.

– О людях подумайте, что в охране стоят. Ни одного лишнего человека не оставлять.

– Ясно, товарищ генерал.

– Ну, Коля, крепись. Настя звонила в отдел. Я говорил с ней. Привет тебе передает. И все наши тебе и Незнакомцеву передают самые лучшие пожелания. Орлов вот рядом со мной стоит и Крылов, только что вернулись, просят пожелать тебе удачи. От меня пожми руку Незнакомцеву. Я звонить буду, держать в курсе обстановки.

Аксенов положил трубку и повернулся к Незнакомцеву. Тот слышал весь разговор и молча дружески и просто улыбался. Черные глаза его были удивительно спокойны. Только левая бровь едва заметно вздрагивала.

– Сколько у нас на охране? – спросил Аксенов.

– Двадцать девять человек.

– Двадцать девять. А сколько можно оставить для крайней необходимости?

– Смотря в какой обстановке, – пожал плечами Незнакомцев. – Можно оставить трех человек: одного у главного входа и двух у центральных хранилищ. А можно и на всех восьми постах оставить по одному.

– А может, вообще никого не оставлять?

– Как это никого?

– А так, – порывисто встал Аксенов, – если уж рвать, то не тогда, когда немцы подойдут к складу, а когда полностью займут его и продвинутся несколько дальше.

Незнакомцев понял мысль Аксенова и склонил голову. Минуты две оба молчали.

– Проводка подземная, – первым заговорил Незнакомцев. – Если немцы ворвутся на склад, то им не меньше суток потребуется, чтоб найти наши заряды. А мы выключим аккумуляторы – и в хранилищах будет темно. Сунуться сразу они побоятся. А нас с тобой из этого убежища выкурить не так просто. Железобетонный щит и две стальные двери.

– Значит, у нас двадцать девять человек охраны, одна грузовая машина, две легковые и три шофера. Всего тридцать два человека, – подсчитал Аксенов, – на трех машинах уместятся.

– Вполне, – подтвердил Незнакомцев.

– Итак, решение принимаем такое, – не отрывая взгляда от бледного лица Незнакомцева, заговорил Аксенов. – Посты пока все оставляем. Остальных людей сосредоточиваем в одном помещении. Машины все время стоят с заведенными моторами. Как только немцы подходят к складу, охрану снимаем, сажаем на машины – и полный вперед, на Будапешт. Главное, чтобы взрывная волна не достала их. А сами закрываемся вот здесь и сидим до последней возможности. Когда уже нельзя будет, тогда… Согласен?

– Да, – ответил Незнакомцев, – только одна поправка. Двоим-то незачем. Ты должен уехать с охраной, а я останусь.

– Что? – с перекошенным лицом закричал Аксенов. – Что ты сказал? Повтори!

– Двоим погибать незачем. Я сапер. Взрыв – моя обязанность, – настойчиво проговорил Незнакомцев и шагнул к Аксенову.

– Да как ты смеешь предлагать мне такое? – стиснув кулаки, двинулся навстречу ему Аксенов. – Почему я не осмелился тебе предложить уехать? Почему?

Все, что долго копилось внутри у него, разрядилось вспышкой негодования. Он, сверкая глазами, наступал на инженера и, дрожа всем телом, исступленно выдыхал:

– Я уважаю тебя. Знаю, что ты никогда не уйдешь. А ты хочешь, чтоб я приказ командования не выполнил… хочешь… хочешь, чтоб я предателем, трусом стал…

– Подожди, Коля, – успокаивал его Незнакомцев.

– К чорту! Я не знал, что ты такой вот, – перебил его Аксенов. – В самую страшную минуту ты не поверил мне.

– Не шуми, – сквозь зубы выговорил Незнакомцев, – не устраивай истерики!

Они сошлись почти лицом к лицу, и оба стояли, не имея сил ни шагнуть вперед, ни отступить назад. Минуты две они жгли друг друга взглядами, каждый стараясь пересилить другого.

– Давай об этом больше не говорить, – первым опомнился Аксенов.

– Хорошо, – успокаиваясь, согласился Незнакомцев.

– У тебя есть вино? – спросил Аксенов.

– Конечно.

– Давай по стаканчику.

Незнакомцев раскрыл стол, достал бутылку и наполнил два стакана.

– За нашу дружбу, – предложил Аксенов.

– За дружбу до конца, – ответил Незнакомцев и, не отрываясь, выпил.

– Убери. Больше ни грамма, – кивнул Аксенов на бутылку.

– Ну, ладно, Коля, – хлопнул друга по плечу инженер, – ты поскучай маленько, а я пойду охрану подготовлю и отдам распоряжение шоферам.

– Только обязательно укажи, кто на какой машине поедет, и назначь старших. А то в суматохе перепутают все.

Аксенов проводил взглядом Незнакомцева и откинулся в кресле. Впервые в жизни почувствовал он, что спешить больше некуда. Все беспокойное, тревожное и суетливое было уже где-то в прошлом. Оставалось только одно – ждать и по возможности ни о чем не думать. Только ни о чем не думать. Так будет легче и спокойнее. Хорошо бы хоть ненадолго заснуть.

Он закрыл глаза и пытался, как в детстве, бездумьем нагнать сон. Тоненько зазвенело в ушах. Перед глазами замелькали светложелтые круги. Они то уменьшались, сливаясь в точку, то разрастались до громадных размеров и рассыпались на мелкие кружочки. В одном из кружков неясно обозначилось лицо Насти. Она смотрела прямо на него и что-то говорила. Голоса ее не было слышно, но губы шевелились.

Аксенов встряхнул головой и открыл глаза. До нетерпеливой дрожи захотелось увидеть Настю. Он пошарил в кармане и достал ее последнюю записку. Она тревожилась, просила беречь себя, и в каждой букве письма сквозили тоска и ожидание близкой встречи. Он только сейчас вспомнил, что у него нет ни одной ее фотографии. Как досадно! Давно собирался взять, да так и не взял. Хоть бы издали взглянуть. Как она перенесет известие о нем? Плакать, наверно, будет. Конечно, будет. Может, записку ей написать?

Он достал из планшета лист бумаги и тут же отложил его в сторону. Не стоит. Что скажешь в записке? Она и так все поймет. Рука машинально нащупала топографическую карту. Он достал ее и развернул. Вот горы, где ночью пробирался он с Букановым и радистами. А где теперь эта маленькая санитарка Варя? Сколько в ней душевной красоты! Вот высота, где похоронен Сергей Ермолаев. Сергей прожил всего двадцать один год. А он, Аксенов?.. Он двадцать восемь. Двадцать восемь! Как мало! Любил он в детстве в весеннем лесу спрашивать кукушку, сколько лет осталось ему прожить. И кукушки отвечали по-разному: одна насчитает что-то больше пятидесяти, а другая прокукует лениво раз семь-восемь – и замолкнет.

Взгляд продолжал скользить по карте. Длинный и широкий разлив озера Балатон. Летом, наверно, чудесно тут. Сады кругом, виноградники и невысокие сопки. Хорошо бы приехать сюда после войны вдвоем с Настей и побродить по берегам, на лодке покататься… Застывшая голубизна Дуная. И тут берега сплошь покрыты виноградниками… Вот село Дунапентеле. Ночевал он здесь однажды. А сейчас немцы там, по всему берегу. Только острова удерживают наши… Село Адонь. Здесь встречал он танковый полк и сопровождал его до города Секешфехервар… Десятки населенных пунктов с трудными названиями… И с каждым из них было связано какое-то воспоминание, каждый был чем-нибудь дорог и близок… А вот и сплюснутое, вытянутое на десять километров в длину, заросшее камышом озеро Веленце…

И вот это чистое, ничем не отмеченное место, где в подземелье сидит он сейчас. Через это место направлен главный удар гитлеровцев на Будапешт. Они пойдут здесь, обязательно пойдут. Передовые части уже почти достигли границ склада. Вот-вот они ворвутся и загрохочут над головой. Отсюда они нацелятся на Будапешт. Другого пути нег. Сотни танков устремятся через эту равнину. И если во-время взорвать эти тысячи тонн, то от танков и от всего, что окажется вблизи склада, останутся только воспоминания. Ведь это ж… Ведь это ж для противника страшнее десятка дивизий. Только один взрыв – и будет уничтожена почти вся наступающая группировка фашистских войск, сметена с лица земли за какие-то доли секунды. И все это будет сделано ценою жизни двух человек, двух майоров. Сколько советских людей спасет этот взрыв? Тысячи, пожалуй даже десятки тысяч. Ведь если фашистские танковые дивизии прорвутся в Будапешт и соединятся с окруженной группировкой, то вся гвардейская армия и соседняя армия сами могут оказаться в окружении. Бой придется вести без боеприпасов, без горючего, без продовольствия, а это гибель, И взрыв спасет все… Да, да!.. Спасет.

Аксенов встал и прошелся по комнате. Черным лаком поблескивал рояль. Он остановился около него, поднял крышку и тронул клавиши. Тоненький звон дрожанием наполнил комнату.

Аксенов придвинул стул и сел. Пальцы сами забегали по клавишам. Он не слышал, как вошел Незнакомцев и остановился у двери.

Незнакомцев стоял, не сводя взгляда с рассыпанных темнорусых волос и подвижных пальцев Аксенова. Струны выговаривали вначале что-то грустное и мечтательное, потом словно тихая рябь прошлась по уснувшему вечернему озеру, подул легкий ветерок, зашептались листья на деревьях, водная гладь всколыхнулась, зашуршали, набегая друг на друга, игривые волны, и загудело все, застонало в буйном наплыве вихря. Глухо шумит старый непролазный бор. Среди взвизгов ветра и скрежета сучьев раздаются испуганные вскрики птиц и на высокой ноте через все звуки проносится чей-то плач… И разом все смолкло. Только слышно, как хлещет прямой дождь. И дождь перестает. Еще перешептываются деревья, но по всему чувствуется, что вот-вот брызнет солнце и все заискрится вокруг, заблестит мокрыми красками и успокоении вздохнет земля.

Аксенов сложил руки на клавишах и замер…

– Коля, что играл ты? – склонился к нему Незнакомцев.

– Не знаю, – покачал головой Аксенов и медленно поднялся. Пальцы соскользнули с клавиатуры, и два звука – один высокий, протяжный, похожий на окончание соловьиной грели, другой басистый, медленный, как жужжание отягченного медом шмеля, – заиграли, перебивая друг друга. Победил все же высокий и протяжный. Когда уже гудение смолкло, в комнате чуть слышно звенел нежный пересвист. – Не знаю, ничего не знаю, – продолжал Аксенов и, схватив Незнакомцева, закружил его по комнате. Незнакомцев рванулся, обхватил его руками поперек туловища и усадил в кресло.

– Давай, Коля, допьем-ка бутылочку, а? – весело предложил инженер.

– Нет, – так же весело улыбаясь, покачал головой Аксенов, – нам с тобой нужны светлые головы, без единого пятнышка.

– Разрешите, товарищ гвардии майор? – раздался от двери знакомый голос.

– Заходи, Буканов, заходи, – шагнул Аксенов навстречу шоферу.

– Я доложить пришел, – переминался с ноги на ногу Буканов, – машину я проверил. Мотор – как часы! Восемьдесят километров в час без звука.

– Ну и что? – не понимая, спросил Аксенов.

– Так вот я и говорю: восемьдесят километров это так, шутя, а то и все сто жиманем.

– Замечательно. Очень хорошо. С такой скоростью и поедешь.

– Да поехать-то я, конечно, поеду, – мялся Буканов. – Только вот ведь это как… Ну… В общем мне в машину четырех человек сажают.

– Ну и правильно.

– Чего ж тут правильно-то? А вы где поедете? – выговорил, наконец, самое главное Буканов и, не мигая, посмотрел в лицо майора.

– А я на другой поеду, – ответил Аксенов и почувствовал, что под внимательным взглядом Буканова у него по всему телу пробегает дрожь.

– Знаете что, товарищ гвардии майор, – отчаянно взмахнув рукой, подступил Буканов к своему начальнику. – Вы думаете, мы ничего не знаем. Все, кто на складе, знают, что порешили вы. Солдаты сейчас все придут к вам. Это никуда не годится – одним вам оставаться.

Буканов был неузнаваем. Непреклонный и требовательный, стоял он перед майором навытяжку и сверлил его взглядом.

– Так что же хотят солдаты? – спросил Аксенов.

– Всем вместе выбираться отсюда. Вот, – отрубил шофер и тихо добавил: – Нельзя же, товарищ гвардии майор, жизнь же у вас впереди, война-то кончается.

Аксенов хотел было ответить, что он выполняет приказ и поступать по-другому не имеет права, но слова эти показались чужими и не совсем искренними. Он обнял Буканова и тихо заговорил:

– А ты думаешь, мне жить не хочется? Вот поэтому мы и решили так. Все вы должны уехать и уедете – и никаких разговоров. Передай это всем, и чтоб больше ни одного звука!

Последние слова он проговорил, стиснув руки Буканова. Шофер вполголоса спросил:

– Разрешите итти?

– Да. Иди.

Инженер, склонив голову, рассматривал что-то на полу. Аксенов долго всматривался в его волосы. Потом встревоженно спросил:

– Иосиф, а ты давно седой?

– Я? Седой? Ты что? – усмехнулся Незнакомцев.

– Да ты посмотри. У тебя же половина седых волос.

– Шутки, – отмахнулся инженер.

– Какие шутки! Всмотрись, – подал ему карманное зеркальце Аксенов.

Незнакомцев долго рассматривал голову, то поднося зеркало к самому лицу, то отдаляя его от себя и взъерошивая волосы.

– Вчера ничего не было, – вздохнул он и, бросив зеркало на стол, отмахнулся, – а впрочем, чепуха все.

Чуть слышно прозвонил телефон. Аксенов взял трубку и узнал голос генерала Воронкова.

– Да, я, товарищ генерал… Слушаю, я, Аксенов… Слушаюсь! Выезжаем. – Аксенов с трудом поднялся с кресла. Он сам не мог понять, что случилось, но чувствовал такую расслабленность, что с трудом прошел к двери и, опираясь на поручни, поднялся по лестнице. Только на морозном воздухе почувствовал он облегчение и огляделся вокруг. На западе не утихал бой. За ночь он приблизился, и теперь доносились пулеметные очереди.

Буканов, словно зная обо всем, подбежал к Аксенову:

– Едем, товарищ гвардии майор?

– Да. На твоей машине.

Незнакомцев закрыл комнату, поставил к ней часового и за себя оставил командира саперного взвода, приказав ему никого не подпускать к складу.

Буканов лихо подкатил к майорам и, высунувшись из кабины, что-то говорил подбежавшим к нему шоферам.

– Ну, давай свои восемьдесят километров, – сев в машину, сказал Аксенов шоферу.

– Хоть сто, если нужно, – весело ответил Буканов и плавно тронул автомобиль.

– Зачем же нас вызывают? – проговорил после молчания Незнакомцев. – Неужели остановили немцев?

Аксенов тоже все время думал об этом, но ответить на вопрос не мог.

Возле оперативного отдела штаба армии майоров встретил адъютант командующего и передал, что их ждут на заседание Военного совета.

Аксенов и Незнакомцев прошли в дом командующего. В кабинете сидели генерал армии, член Военного совета и начальник штаба.

По утомленным лицам генералов было заметно, что никто из них не спал. Когда Аксенов и Незнакомцев вошли в кабинет и доложили о своем прибытии, Алтаев рукой показал им на стулья и продолжил прерванный разговор:

– …Вот-вот оборона кавалерийского корпуса будет прорвана. Все наши силы и средства введены в бой. Сейчас положение могут спасти только крупные резервы, а их нет. Маршал Толбухин передал мне, что Ставка подчиняет фронту танковый и стрелковый корпуса. Но они еще на марше, далеко от нас. И даже когда они подойдут, их нужно переправить через Дунай, а это очень нелегко. Нам нужно продержаться сутки, максимум двое суток.

Шелестов усталыми глазами смотрел на командующего. Он был бледен. Седина изморозью подернула темные волосы. Он сжал руку в кулак и, резко отпустив пальцы, проговорил:

– Продержаться сутки! Только сутки. Но как? Чем? Откуда взять силы и средства?

– Снять с других участков мы ничего не можем, – не поднимая головы заговорил Дубравенко, – везде и так жиденько. А противник может ввести в бой новые дивизии. Сейчас у немцев на подходе одна пехотная дивизия, она перебрасывается из Италии. Возможно, уже подошли или на днях подойдут танковые дивизии из Арденнского выступа, с англо-американского фронта. Девятнадцатого января оттуда ушли последние дивизии шестой танковой армии «SS» и пятой танковой армии…

Дубравенко откинулся на спинку стула и смотрел то на командующего, то на члена Военного совета, и Аксенову казалось, что генерал-лейтенант и словами и взглядами пытается убедить их в чем-то самом важном и существенном.

– Так что ж все-таки нам делать? – перебил его Алтаев. – Сложить руки и ждать, когда немцы окончательно сомнут кавалерийский корпус и прорвутся в Будапешт?

Дубравенко молчал. Шелестов прищурил глаза. На лбу Алтаева сбежались две глубокие поперечные морщины.

– Если говорить вообще, то взрыв трофейного склада боеприпасов полностью спасет положение армии, – проговорил Дубравенко и облегченно вздохнул. Казалось, эту мысль высказал он после мучительной борьбы и теперь радуется, что наконец-то сказано самое страшное.

– Взрыв склада… Взрыв склада… – повторял Алтаев, – взрыв склада. Докладывайте, что на складе, – кивнул он Аксенову и Незнакомцеву.

Майоры одновременно встали и также одновременно подошли к столу.

– Противник к складу еще не подошел, но бой идет на подступах, – первым заговорил Аксенов, – если задержать его на флангах и отвести наши войска, то он рванется, втянется на территорию склада и в прилегающие к нему районы, и это будет концом наступающей немецкой группировки. Взрыв уничтожит всю ее живую силу и технику.

– А какова будет сила взрыва? – спросил Алтаев Незнакомцева.

– История вряд ли знает взрыв такого огромного количества сильных взрывчатых веществ, – спокойно ответил инженер. – По предварительным подсчетам, в радиусе более десяти километров будет уничтожено все живое, в радиусе более пятнадцати километров будет уничтожено все, что находится на поверхности, не укрыто под землей и в крепких сооружениях. Общий радиус действия взрыва примерно двадцать – двадцать пять километров.

Командующий, член Военного совета и начальник штаба склонились над картой. Генерал армии циркулем обводил круги вокруг склада.

– Следовательно, от наших войск нужно освобождать территорию сорок на сорок километров, – проговорил Дубравенко.

– Да, не меньше, – согласился Алтаев, – но это все пустяки. Технически это можно сделать за одну ночь, даже днем отведем войска – и немцы ничего не поймут. Еще лучше днем. Мы им продемонстрируем такое бегство, что Гитлер сразу объявит о нашем разгроме.