Текст книги "Впереди — Днепр!"
Автор книги: Илья Маркин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 34 страниц)
Глава двадцать седьмая
Весна…
Степан Иванович Васильцов лежал на ворохе мягких молодых листьев и слушал гулкий перестук капель по тугому брезенту палатки. Рядом, широко разбросав руки и приподняв острый небритый подбородок, беспробудно спал Перегудов. Второй час лежал он навзничь, в неудобном положении, но даже не шелохнулся, только всхрапывал изредка да что-то бормотал во сне. Последнюю неделю Перегудов почти не отдыхал. Он бегал от одной группы партизан к другой, возвращался в лагерь и опять спешил на звуки вскипевшей перестрелки. Вчера каратели чуть было не прорвались, но, к счастью, хлынул ливень и всего за какой-то час ручей вспух, заливая луговину, и фашистские пехотинцы остались на той стороне.
Ядреный, по-весеннему теплый дождь лил всю ночь. На месте поймы ручья, извилистой полосой отделявшей партизан от фашистских отрядов, образовалась широченная река.
– Нашли! – бурей влетев в палатку, прокричал Артем Кленов.
– Тише, – показал Васильцов на Перегудова, но сам, не в силах сдержать волнения, воскликнул: – Вернулись! Нашли!
– Так точно, Степан Иванович, – сияя мокрым возбужденным лицом, прошептал Кленов. – И штаб бригады там, и командир, и два наших партизанских отряда. Недалеко тут, километров пятнадцать. Фрицев накрошили – жуть! Целый пехотный полк вчистую раскромсали, полицейский батальон и две охранных роты. Трофеи захватили – полным-полно! Одних танков шесть штук. Целенькие!.. Ребята наши уже моторы крутят.
– Как с продовольствием?
– Привез! Мешки на лошадей навьючить пришлось, на повозках не пробьешься. Грязюка – чуть не по горло. Ну, в общем, сухарей четыре мешка, два мешка крупы, сахару чувал. Немецкое все, трофейное!
– А боеприпасы?
– Степан Иванович, – укоризненно покачал головой Кленов, – да это я в первую очередь, боеприпасы-то. И патроны, и гранаты – хватит теперь фрицев угостить. Вот только, – нахмурясь, замялся Артем, – соли нет ни капельки. Наши там тоже без соли сидят. Ну, это вы нам поручите, – мгновенно повеселев, заверил он Васильцова. – Боеприпасы теперь есть, проберемся в тыл к фрицам и всего добудем. Да, вот еще что, – спохватился Кленов, – двух радистов командир бригады с рацией прислал и вот пакет командиру.
– Какой пакет? – хрипло пробасил Перегудов.
– Вам, товарищ командир, – ринулся к нему взбудораженный Артем, – от командира нашей партизанской бригады. И от всех, кто там, приветы, приветы… Ну, в общем, всем, всем приветы.
Хмуря заспанное лицо, Перегудов молча взял пакет, неторопливо вскрыл его и, достав бумагу, долго, словно ничего не понимая, читал.
– Все! – вскакивая, вдруг закричал он во весь голос. – Все рухнуло у фрицев! Вырвались наши партизанские отряды! Вырвались!
Он схватил Васильцова, потом Кленова и, прижав их к себе, продолжал все так же восторженно выкрикивать:
– Ни танки, ни артиллерия, ни авиация не сломили нас. А теперь мы хозяева! Теперь повоюем! Как, Артем, повоюем?
– Так точно, товарищ командир! За все прошлое с фрицами расквитаемся и кое-что в придачу подкинем.
– Ну, ладно, – стихнув, сел Перегудов на бревно. – Теперь нужно все привести в порядок и – за дело. Командир бригады пишет, что сейчас главная задача – подготовка подрывников. Приказано всех здоровых партизан подрывному делу обучить. Видать, наше командование мощный фейерверк для фашистов задумало.
* * *
– Начальник штаба, ко мне! – перекосив изломанные брови и придав всегда озорному, веселому лицу неповторимо свирепое выражение, крикнул Артем. – На одной ноге, сей момент!
– Слушаюсь, товарищ командующий, – лихо, с подобострастием в ломком голосе отозвался из шалаша Сеня Рябушкин и стремительно вытянулся перед Кленовым.
– Что такое? Что все значит? Что за растрепанный вид? – с ног до головы окинул взглядом Артем щупленькую в непомерно длинной гимнастерке фигуру Рябушкина. – В каком виде изволите к самому командующему являться? Товарищ заместитель, – обернулся Кленов к лежавшему на спине Кечко, – я вам, кажется, уж сколько раз поручал привести начальника штаба в настоящий боевой партизанский вид. Когда же, в конце концов, будут мои приказы исполняться точно и неукоснительно? Я не потерплю разгильдяйства и распущенности!
Кечко лениво повернулся на бок, с напускным презрением долго смотрел на замершего, как изваяние, Сеню и, пренебрежительно отвернувшись, нехотя проговорил:
– Та я же вам кажин божий день твержу: не по Ваньке шапка така, должность высока для него недоростка. Смахнуть его из начальников штабов и отправить помощником к Круглову коней пасти. Хай вин там своим видом растрепайским коней пугает.
– Товарищ командующий, – взмолился Сенька, – хоть куда загоняйте, только не в пастухи. Круглов этот день и ночь молчит. Я же с ним и говорить разучусь окончательно.
– И правильно, – словно не слыша Сенькин голос, согласился с Кечко Артем. – Самое подходящее место для него в пастухах. Может, хоть лошади воздействуют на него. Да и Круглову одному не скучно будет. А то он, бедняга, от тоски зачахнет и конца войны не дождется. Пиши приказ: «С завтрашнего утра Семена Антоновича Рябушкина изгнать из боевой команды разведчиков и перевести в заместители конюха Круглова. Приказ окончательный, обжалованию не подлежит». Подпись моя.
– Та що до завтра ждать, – возразил Кечко, – шугнуть его сей момент туды на луговину, щоб и духу его тут не було.
– Нет, подождем до утра. Пусть котелки перемоет, вокруг шалаша подметет, на кухню сбегает. А пока, – свирепо взглянул на Сеньку Артем, – зыть к роднику! Воды студеной два котелка, и чтоб до краев, ни капельки не расплескать!
Нина, улыбаясь, слушала неизменно повторявшийся почти ежедневно шутливый разговор разведчиков, где всегда Артем Кленов выступал в роли грозного командира, Иван Кечко, вторя ему, изображал послушного, но неумолимо сурового заместителя, а Сеня Рябушкин был постоянным объектом их начальнических внушений и придирок. Первые дни все это казалось Нине грубой шуткой и даже издевательством двух взрослых мужчин над молоденьким и безответным Сеней Рябушкиным. Но скоро Нина увидела и поняла совсем другое. Эго была та отдушина, которой пользовались трое разведчиков, чтобы и позабыть хоть на какое-то время все трудности суровой партизанской жизни, и дать выход кипевшей в их молодых душах неугомонной энергии. Все они трое, разные и по возрасту, и по характерам, и по развитию, и по способностям удивительно прочно слились между собой, трогательно заботясь и помогая друг другу.
Душой тройки был Артем. Умный, сметливый, окончивший три курса педагогического института, он, казалось, знал все на свете и мог выполнить любую работу. Особенно он был незаменим при выполнении трудных и опасных заданий в тылу врага. О подвигах Артема ходили в отряде целые легенды.
Поэтому неудивительно, что, попав в отряд, худенький, еще совсем подросток, любознательный до назойливости и влюбчивый, как большинство впечатлительных подростков, Сеня Рябушкин сразу же прирос к Артему, ловя каждое слово и стараясь во всем ему подражать. Он почти без слов угадывал каждое желание Артема, не только покорно, но даже с радостью выносил все его подчас обидные шутки и каждое его приказание выполнял с неуемным жаром своей восторженной души. Артем же, подшучивая и часто всерьез распекая Сеню, всячески оберегал и жалел его.
Иван Кечко был полной противоположностью и Артема, и Сени. Молчаливый, сосредоточенный, с мягким взглядом спокойных серых глаз, он часами мог не разговаривать, напряженно думая о чем-то своем и никогда не рассказывая о себе даже Артему. По рассказам Сени Нина знала, что Кечко в отряд пришел из сожженного фашистами села под Сумами, где погибли все его родные и близкие. Во всех делах Кечко был спокоен, нетороплив и внешне даже равнодушен. Только в короткие моменты подтрунивания над Сеней он веселел, присоединяясь к Артему. В эти моменты Кечко удивительно напоминал Нине Петра Лужко. И всякий раз, вспомнив Лужко, Нина неизменно переходила к думам о Сергее Поветкине. Она, сама не зная почему, твердо верила, что Сергей жив, а попав в партизанский отряд, с каждым днем все ощутимее и острее чувствовала его где-то совсем недалеко. По совету Васильцова она сразу же написала в Министерство обороны, прося сообщить, где находится Сергей, но борьба с карателями надолго затянула отправку писем. Да и после, когда в Брянских лесах установилось затишье, прилетавшие с «большой земли» транспортные самолеты кружили над партизанскими базами, сбрасывали на парашютах грузы и, не приземляясь, улетали обратно. Нина терпеливо ждала, почти всегда думая о Сергее. Разведчики, видимо, догадывались о ее мыслях и никогда не заводили разговор о письмах. Только в этот день негласный уговор безжалостно нарушил Сеня Рябушкин.
– Ура-а-а! – кричал он, неся котелки с водой. – Давай, Артем, лезгинку или хотя бы цыганочку на крайность.
– Это что еще за панибратство такое? – строго прицыкнул на паренька Артем. – Придется и в самом деле не ждать утра, а сейчас же отправить тебя к Павлу Круглову.
– Попробуй только, – грозно подбоченясь, без всякой почтительности выпалил Сенька. – Ты теперь в моих руках, и я что хочу, то и делаю.
– Бачилы, – кивнул головой в сторону Сеньки Кечко, – видать парень-то с гаек свихнулся.
Сенька дерзко взглянул на него, потом вдруг сник и приглушенно сказал:
– На вот, Артем. Почта была. Два письма тебе. И я тоже получил, – пряча глаза, совсем тихо добавил он и сел на землю в стороне от всех.
Нина видела, как дрогнуло, розовея, лицо Артема и пальцы нетерпеливо заскользили по конверту.
Кечко, не меняя положения, безразлично смотрел на Сеньку, и только ниже пряди волнистого чуба на виске его учащенно билась синяя жилка.
– Ну что ж, товарищи, – торопливо прочитав письма, с прежней веселостью сказал Артем, – продолжим занятие. Время-то мчится. И так прошутили больше полчаса. Мы остановились на подготовке взрывчатки для надежного подрыва одного рельса. Теперь рассмотрим, как лучше подготовить запал и установить заряд на рельсе.
Нина внимательно слушала и почти не понимала, что говорит Артем. Впервые за все долгие месяцы она думала, что Сергея она больше никогда не увидит.
Глава двадцать восьмая
К лету вырубленный кустарник на склоне холма пошли командного пункта Поветкина буйно разросся, словно стремясь доказать всему человечеству, что все живое на земле неистребимо. Сколько ни швыряй снарядов и мин, сколько ни вали легких, средних и тяжелых бомб, сколько ни пали из пулеметов, автоматов и винтовок, жизнь все равно возьмет верх и на месте погубленного взметнет новое, еще более сильное и прекрасное!
В этом самом кустарнике и решил генерал Федотов провести, как он говорил, «командирские учения на сокращенных дистанциях» с полком Поветкина. За две ночи саперы по указанию генерала отрыли в кустарнике глубокие щели, обозначавшие места командных пунктов, связисты соединили эти щели проводами, и получилось миниатюрное подобие системы управления полка.
Поветкин множество раз бывал на различных учениях, но то, что затеял генерал, было для него новым и не совсем понятным. Только, когда по указанию генерала сам Поветкин, командиры стрелковых батальонов, гаубичного, реактивно-минометного дивизионов, трех истребительно-противотанковых артиллерийских батарей и танковой роты заняли подготовленные для них щели, он понял замысел генерала. Это был новый и единственный в условиях фронта способ проверить работу многих командиров по управлению боем в условиях, наиболее близких к реальной боевой обстановке.
– Ну, Андрей, – сказал Поветкин Лесовых, показывая на Федотова, оживленно говорившего о чем-то с прибывшими офицерами штаба дивизии, – и задаст нам жару генерал, если немцы не помешают.
– Сам-то генерал ничего, – хмуро проговорил явно озабоченный Лесовых, – а вот если его помощнички прицепятся, пощады не жди, все наизнанку вывернут.
– Нам-то с тобой, кажется, от самого достанется. Помощники, видишь, к командирам подразделений побежали.
– Ну, ты-то выдержишь, вон какие плечи могучие! А я как-нибудь за твоей спиной отыграюсь.
– Не отыграешься! И до тебя генерал доберется.
– Что ж, семь бед – один ответ. Бухну что-нибудь невпопад, склоню головушку и вымолвлю: секи, товарищ генерал, голова-то вроде умная, да не тому досталась. – шутливо говорил Лесовых, но голос выдавал его волнение. – Да-а-а! – задумчиво протянул он и уже встревоженно сказал: – Мы-то, если и запутаемся в чем, выкрутимся или, как говорят, отбрешемся, а вот комбаты наши. Молодые все, в бою-то лихие, а перед начальством теряются. Боюсь я за них. Особенно за Бондаря.
– Все готово? – подходя к Поветкину и Лесовых, спросил Федотов.
– Как приказано, все на месте, – ответил Поветкин, тревожно оглядывая темневшие вокруг щели, где виднелись командиры подразделений и офицеры штаба дивизии.
– Тогда приступим, – спрыгнул в окоп Федотов. – Действуйте вы на своем участке обороны с теми силами и средствами, которые есть у вас конкретно. Сейчас противник провел артиллерийскую и авиационную подготовку и перешел в атаку во всей полосе дивизии. Остальное доложат ваши подчиненные.
– А какие результаты артиллерийской и авиационной подготовки? – спросил Поветкин.
– Это узнайте у своих подчиненных, – сухо проговорил Федотов. – Я могу сказать только одно: ваш командный пункт цел, связь работает нормально.
«Ну, теперь начнется морока: вводные, оценка обстановки, решение», – недовольно подумал Поветкин, вспомнив надоедливые занятия в военной академии, когда преподаватель через посредников создавал обстановку, а сам безучастно стоял и наблюдал, как действовали слушатели.
Но первый же телефонный гудок перевернул все мысли Поветкина. Бондарь удивительно спокойным и отчетливым голосом докладывал, что сорок три танка противника и за ними цепь пехоты перешли в атаку, что его боевое охранение вступило в бой, а сам он приказал стрелкам и пулеметчикам пропустить танки и огнем отрезать от них пехоту.
Едва Поветкин положил трубку, как вновь запищал зуммер телефона, и начал докладывать командир первого батальона. На него танки шли двумя группами по пятнадцать-двадцать машин в каждой, а за ними выползали и бронетранспортеры с пехотой.
Записывая и нанося на схему доклады командиров батальонов, Поветкин совершенно забыл о Федотове, который невозмутимо сидел на ступеньках окопа и о чем-то думал.
Вновь позвонил Бондарь и доложил, что три фашистских танка подорвались на минах, два подбиты нашей артиллерией, а остальные, проскочив боевое охранение, приближаются к переднему краю.
– Передай истребительным батареям: огонь по танкам! – приказал Поветкин Лесовых.
Но командир третьей батареи опередил Лесовых и доложил, что он подбил два танка, а восемь обошли его огневую позицию и двинулись вдоль лощины в тыл второму батальону. Тут же позвонил Бондарь и доложил, что двенадцать или пятнадцать танков прорвались на правом фланге и идут на соединение с группой танков, которые продвигаются по лощине.
С каждой секундой обстановка нарастала и осложнялась. Первый батальон с трудом отбил атаку, а второй дрался в полуокружении. Весь огонь своей артиллерии Поветкин сосредоточил на флангах второго батальона, стремясь не дать противнику окружить его и развить наступление дальше. Минут через пять Бондарь доложил, что средняя группа танков, потеряв две машины, отступила за высоту, а правая продолжает рваться к шоссе. Вместе с ней, расширяя прорыв, наступает до двух батальонов пехоты.
«Катюши», давай «катюшами», – нетерпеливо шептал Лесовых.
– Рано, еще не такое может случиться, – возразил Поветкин и приказал командиру гаубичного дивизиона весь огонь перенести на правый фланг.
Федотов одобрительно крякнул, и Поветкин только сейчас заметил, что генерал стоит рядом и внимательно следит за каждым его действием.
«Одобряет, значит все правильно», – подумал Поветкин и впервые после начала учения улыбнулся и по-мальчишески подмигнул озабоченному Лесовых.
Обстановка все осложнялась. Четыре «тигра» прорвались вдоль лощины и устремились к шоссе. За ними ползли средние танки и бронетранспортеры с пехотой.
«Черт возьми, в этой лощине и мины не поставлены», – выругался Поветкин и приказал командиру третьей батареи остановить «тигры». Но прошло не более минуты, и командир батареи доложил, что с его огневой позиции «тигры» не видны и бить по ним нельзя. Поветкин напряженно всматривался в хорошо видимую отсюда глубокую лощину. Готовя оборону, он совсем не ожидал, что противник рискнет пойти именно лощиной. А он, прорвав оборону на переднем крае, ринулся как раз по этому, ничем не прикрытому месту. Чем же его остановить? Стоявшие на высотах справа и слева от лощины две противотанковых батареи вели борьбу с наседавшими на них танками с фронта. Третья батарея не видела «тигров». Оставалось только одно: перебросить эту батарею к шоссе и оттуда ударить по танкам.
– Трудно, товарищ подполковник, – ответил ему по телефону комбат, – там запасной позиции не подготовлено. А на открытом поле расстреляют «тигры».
«Ведь хотел же, хотел там запасную позицию оборудовать, да пожалел артиллеристов, у них и так по три запасных отрыто», – подумал Поветкин и сердито приказал комбату:
– Выдвинуться к шоссе и остановить «тигры»!
– Слушаюсь, выдвинуться к шоссе и остановить «тигры», – хрипло проговорили в телефоне.
Поветкин облегченно вздохнул и рукавом вытер вспотевший лоб. Он хотел было позвонить в батальоны, но запищал телефон и заговорил совсем незнакомый голос:
– Докладывает старшина третьей батареи. При выдвижении к шоссе все пушки подбиты огнем «тигров». Командир батареи ранен. Фашистские танки подходят к шоссе.
У Поветкина от неожиданности чуть не выпала из руки телефонная трубка. Прорыв противника к шоссе разрезал всю оборону полка на две части. Если фашистские танки не остановить здесь, то все кончено: они ударят по тылам полка и сомнут подразделения.
– Танковая рота, – прошептал Поветкин, решив бросить ее в контратаку на прорвавшегося противника.
– Далеко выдвигаться и вдоль фронта, – на приказание Поветкина ответил командир танковой роты, – пожгут нас «тигры». У них же прямой выстрел почти на две тысячи метров.
– Знаю! – потеряв самообладание, выкрикнул Поветкин. – Скорость и маневр – основа действий танкиста. Вперед!..
– А в это время, – тая усмешку, заговорил Федотов, – дивизионная артиллерия открыла огонь по лощине. Два «тигра» и три средних танка загорелись, остальные поползли назад в лощину. На этом и закончим первый эпизод.
– Черт его знает, товарищ генерал, – дрогнувшим голосом, проговорил Поветкин, – я и не ожидал, что он по этой лощине рванется.
– А противник всегда ищет слабое место. И наша задача: создать такую оборону, чтобы не было ни одного слабого места, через которое противник мог бы ворваться в наше расположение.
– Сегодня же ночью минами всю лощину перегорожу, запасные позиции для батарей оборудую, укрытия для танков подготовлю.
– Правильно. И нельзя забывать, что вы не один воюете. Позади вас командир дивизии, а у него мощная артиллерийская группа и сильные резервы. Кроме того, есть авиация, а вы о ней даже не вспомнили Хорошо надеяться на свои силы, но злоупотреблять этим нельзя. Это – пагубное зазнайство, гибельное самомнение. Видите, своих сил не хватает, просите помощи у комдива, у соседей. Противника можно победить только объединенными усилиями. Ну, а теперь, – взглянув на часы, улыбнулся Федотов, – отработаем еще один эпизод. Командир полка вышел из строя, и полком командует его заместитель по политической части майор Лесовых. Только не вмешиваться, – пальцем погрозил Федотов Поветкину. – Лесовых один на своем НП, а вы у него телефонистом.
Поветкин ждал, что Лесовых, как обычно, шуткой начнет свою работу, но он с серьезным, озабоченным лицом взял чистую схему обороны полка, достал из сумки коробку новеньких карандашей, командирскую линейку, блокнот, уложил все у телефона и с подчеркнутой строгостью доложил Федотову:
– К выполнению обязанностей командира полка готов!
– Вот и хорошо. Приступайте, – сказал Федотов и так же, как в начале работы Поветкина, присел на ступеньку окопа.
– Не спеши только, думай, оценивай, – шепнул Поветкин своему заместителю.
Лесовых успокаивающе кивнул ему головой и в знак того, что уверен в своих силах, лукаво подмигнул.
«Ну, значит, не растеряется, – успокоился Поветкин, – коли настроение бодрое».
В этот раз Федотов через своих помощников создал совсем другую обстановку. Дважды пробомбив с воздуха и проведя артиллерийскую подготовку, противник атаку начал не отдельными группами танков, как было в первом эпизоде, а ринулся сразу сплошной лавиной на всем фронте полка. Впереди, стальным щитом, двигались «тигры» и «пантеры», за ними выползали средние танки и штурмовые орудия, а позади катилась пехота на бронетранспортерах.
Лесовых, в раздумье морща вспотевший лоб, быстро нанес обстановку на схему, и, вызвав по телефону одного за другим командира гаубичного дивизиона и командиров всех противотанковых батарей, приказал открыть огонь по атакующим танкам.
Поветкин сразу же понял всю губительность такого действия, повернулся к Лесовых, но Федотов резким взмахом руки остановил его.
Лесовых, склонясь над схемой, видимо, не сознавал еще, что может произойти в ближайшие минуты.
– Повторяйте доклады комбатов вслух, – приказал Федотов Поветкину.
– Комбат два докладывает, – выслушав по телефону Бондаря, передал Поветкин, – наши противотанковые орудия ведут шквальный огонь. Два фашистских танка горят, остальные замедлили движение, а на правом фланге отползают назад.
Лесовых радостно улыбнулся и, склонясь к Поветкину, нетерпеливо спросил.
– А в первом, в первом что?
– Перед первым батальоном горят четыре танка, остальные ведут огонь с места. Пехота выпрыгивает из бронетранспортеров.
– Передай командиру дивизиона реактивных минометов, – звонким, ликующим голосом приказал Лесовых, – залп по пехоте и танкам перед первым батальоном!
– Вы только телефонист, передавайте, что приказано, – оборвал Федотов заговорившего было Поветкина.
Лесовых удивленно посмотрел на генерала, потом на Поветкина и, поймав его осуждающий взгляд, растерянно проговорил:
– Отставить залп. Минометным ротам – весь огонь по пехоте противника.
– Поздно. Залп уже дан, – сухо проговорил Федотов, не глядя на Лесовых, – это же реактивные установки, а не арба на волах. Секунда и – мины в воздухе.
Щеки Лесовых покрылись бурыми пятнами, густые, разросшиеся брови почти совсем закрыли глаза, по вискам катились градины пота.
Он поднял голову, что-то хотел сказать генералу, но сдержался и, услышав писк телефона, встревоженно спросил Поветкина:
– Что там?
– Докладывают командиры истребительных батарей. По огневым позициям наших пушек артиллерия противника сосредоточила весь свой огонь. В первой батарее разбито три орудия, вторая батарея полностью вышла из строя, в третьей осталось всего два орудия.
– Как? Почему? – растерянно спросил Лесовых.
– Почему выведена из строя почти вся противотанковая артиллерия полка? – не выдержав, встал Федотов и вплотную подошел к Лесовых. – Да потому, товарищ майор, что вы рано открыли огонь, выявили все огневые позиции и дали возможность противнику точно ударить по вашим пушкам. Ждать нужно было, подпустить танки ближе и в упор расстреливать. Чем теперь воевать будете? Пушек противотанковых нет, залп реактивных минометов израсходовали… Когда будет готов новый залп «катюш»?
– Видимо… – замялся Лесовых, – видимо, уже готов.
– Плохо технику знаете. Залп не готов и еще не скоро будет готов.
Федотов отвернулся от Лесовых, торопливо закурил и сердито буркнул.
– Продолжайте командовать.
* * *
К двум часам ночи Поветкин проверил оборону всех подразделений и вернулся на свой командный пункт. Проходя мимо землянки Лесовых, он увидел узенькую полоску света внизу двери и удивленно подумал:
«Неужели не спит? Чем же он занимается? Зайду, пожалуй!»
Лесовых действительно не спал. Голый до пояса, с мокрой, видимо, только что вымытой головой, он грузно сидел за столом и что-то сосредоточенно чертил.
– А-а-а! Ты, Сергей Иванович, – услышав стук двери, встал он и что-то поспешно закрыл газетой.
– Ты что не спишь?
– Я теперь до конца войны спать не буду, – криво усмехнулся Лесовых, – все зубы обломаю, а освою эту самую тактику.
– Да, здорово тебя генерал пропесочил.
– И тебе немало досталось, – отпарировал Лесовых и придвинул Поветкину ящик из-под снарядов. – Садись, что стоишь-то. Хочешь чаю?..
– Спасибо, в шестой роте пил, – отказался Поветкин и приподнял развернутую на столе газету. – Смотри, смотри, – иронически и удивленно протянул он, – да у тебя целая схема обороны полка! Ты что же в одиночку воюешь?
– А ты что, свои мысли со всем полком обсуждаешь? – с обидой пробормотал Лесовых и вдруг весело и задорно заговорил:
– А здорово, Сергей, генерал придумал, правда? Учить воевать прямо на том месте, где с противником драться придется. И нас он, особенно меня, наизнанку вывернул, – спокойнее продолжал он. – Вначале я чуть не взорвался, до того обидно было. Ну, еще бы, как мальчишку несмышленого отчитывает! А потом, как доложили, что все три батареи разгромлены, я весь похолодел. Это же по моей дурости, по безграмотности получилось так. Хорошо, что это было всего лишь учение, но я – то, я и в бою настоящем точно так бухнул бы. Ведь это же катастрофа, гибель всего полка. Ух, даже сейчас морозит всего, – зябко передернулся он. – И с «катюшами» начудил, и с танками… Одним словом – круглый нуль. Ну, нет уж, черт возьми, – со всей силой ударил он кулаком по столу, – подобное больше не повторится. Все выучу, все освою, всем овладею. И всех политработников учиться заставлю.
– Только политработников, а остальные офицеры пусть в дураках ходят?
– Нет, ты неправильно меня понял. Я говорю о политработниках потому, что они в военном отношении слабее командиров подготовлены. Не возражай, не возражай! Я – самое яркое доказательство этому. Что ты смотришь?.. – с обидой спросил вдруг Лесовых. – Думаешь, небось, самобичуется для рисовки. Да?
– Что ты, Андрей, у меня и в мыслях этого не было.
– Так вот, слушай, Сергей, – в упор посмотрел на Поветкина Лесовых, – меньше года мы с тобой знаем друг друга, и я тебе честно скажу: верю тебе, как самому себе. Мне с тобой легко, я знаю, что ты никогда и ни в чем не подведешь. А у тебя, ты не обижайся, частенько проскальзывают нотки недоверия ко мне.
– Да что ты, Андрей, – возразил Поветкин.
– Прости, если ошибся, – с силой сжал руку Поветкина Лесовых. – Я ждал, я искал момент, чтобы откровенно поговорить. Нам же с тобой предстоят такие испытания! А сколько вместе придется пережить, перенести, видимо, крови пролить, а может и жизнь отдать. Так, чтобы идти на это, мы должны доверять друг другу. Я верю тебе. О себе скажу одно: знай, ничего у меня нет, кроме дела, работы и – вот ее! – показал он на стоявшую в дальнем конце стола фотографию. – Дела, работа, служба – мое настоящее, то, чему я сейчас всего до капельки отдаю себя; она – мечты и будущее. Ничего иного у меня нет!
Взволнованный страстной речью Лесовых, Поветкин, словно в полусне, встал и подошел к фотографии. Отдаленный свет лампы озарял худенькое лицо с большими, удивленными глазами и двумя волнами светлых волос спадавших на хрупкие плечи. При взгляде на снимок что-то острое толкнуло Поветкина в грудь. Он сдавил дыхание, зажмурил глаза и, как в сладком, радостном сне, увидел Нину. Но видение тут же исчезло, он открыл глаза и хрипло, с трудом выдавливая слова, проговорил:
– Счастливый ты человек. А моей Нины, кажется, уже нет.
– Я догадывался об этом, – едва слышно сказал Лесовых, – однажды спросил тебя, да не вовремя. Ты прости, не обижайся.
– Эх, Андрей, – цепко схватил он руки Лесовых, – знал бы ты, что это была за девушка!
– Почему была? Может, есть.
– Нет! – с болью выдохнул Поветкин. – Все надежды рухнули. Почти два года и… ничего!
– Столько людей на оккупированной территории осталось, может и она…
– Нет, нет! В это я не верю, это исключено!
Поветкин долго стоял, не шевелясь, словно онемев и забыв, где он и что с ним. Лесовых смотрел на его отливавшие серебром волосы и не смел прервать это оцепенение.
– Эх, да что я в самом деле, – шумно вздохнув, встряхнулся Поветкин, – самое трудное позади, теперь боль немного притупилась. Так вот, Андрей, – присаживаясь к столу, совсем спокойно продолжал он, – генерал дал нам предметный и весьма полезный урок. Я уже приказал оборудовать запасные позиции для батарей, отрыть дополнительные траншеи, подготовить два направления для выдвижения танковой роты. Это все за двое суток будет сделано. Теперь главное. С утра сядем с тобой и продумаем все возможные варианты действий противника и все наши ответные меры. Нужно все обдумать, все предусмотреть. Война – это не только борьба сил, но и борьба умов. С завтрашнего же дня начнем тренировать командиров батальонов и рот, точно так же, как нас тренировал генерал. Нужно добиться, чтобы у нас в полку каждый знал, что и как ему делать в любых условиях обстановки. В любых, самых неожиданных!
