Текст книги "Свержение ига"

Автор книги: Игорь Лощилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 39 страниц)

   – Спасибо, князь, за доверие, – сказал ему Василий, – доведу грамотку и стану честно ваше дело у государя делать. А для пущей веры крест в том целую.

Быстро шло время, и так же быстро проходила первая хмельная радость – видно, не по полной мере отсыпал тысяцкий хмеля молодым. Избалованная Елена томилась в старом княжеском тереме, где беспричинно скрипели половицы, шуршали мыши, а нахальные тараканы прямо-таки играли в прятки: увернётся от маленькой туфельки, заберётся в ближайшую щель и чуть ли не смеётся в рыжие усы. Во время дождя Елена убиралась из своей светлицы, где отовсюду грозило налить за шиворот. По ночам капризничала и жаловалась Василию, а тот терпеливо успокаивал:

   – Погоди чуток, скоро в Москву переберёмся.

Однако было похоже, что это её не очень устраивало. Надувала губки:

   – В Москве куда? Теперь – не раньше, во дворец не пойдёшь, своего дома нет.

   – Ничего, с государевой честью и в кустах проживём.

   – Не хочу в кусты.

   – Чего же ты хочешь?

   – Хочу, чтоб свой дворец был.

   – Ну на это мы с тобой рылом не вышли.

   – Что есть рыло? Так... А раньше не говорил...

   – Да погодь, у нас это сказывают тем, кто хочет больше, чем положено.

   – Кем положено? Я из царского рода, ты – из великокняжеского, так?

   – Да что с того? Седьмая вода на киселе.

   – А какая нужна вода? Кем положено?

Василий переводил разговор:

   – Не об этом сейчас молодой жене думать надобно. Ты думай, чтоб князя мне крепкого родить.

   – В кустах?

И начиналось всё сначала.

Иногда Елена заходила с другой стороны:

   – Вот ты всё честь да честь, а за что она тебе?

   – Как за что? – вскидывался Василий и начинал с запалом числить свои дела. Сколь ведь времени был стремянным у Ивана Васильевича, однажды, ещё в первом новгородском походе, от верной смерти спас – брошенную злодеем сулицу отвёл и сам поранился. И в последнем походе, когда над сторожей началовал, злоумника перехватил, кто с ножом в шатёр к великому князю подбирался. Тоже, выходит, от погибели защитил. А с ордынцами сколь было делов! С самим царём Ахматом спорил, мурзей его поганых не раз бивал в честном бою. Крымского царя кто на трон посадил? Опять же он. И докончальную грамоту привёз. Десять лет, почитай, послы ходили, сколь добра разного на этого Минглея перевели – и всё попусту. А он привёз.

Елена слушала и затаённо улыбалась.

   – Ты чего?

   – А честь где? Это? – И показывала на закопчённые стены опочивальни.

   – Эк, – досадно крутил головой Василий, – разве в этом дело? Государь для меня что хочешь сделает.

   – Что ж раньше не делал?

   – Нужды не было.

   – Теперь есть. Что ж не сделал?

   – Как не сделал? Шубу вон дал и тебя...

Тянул руки, начиналось милованье, а потом Елена продолжала прямо с того, чем кончили:

   – Шуба-то не бедная... Мне София десять таких дала, хотя я Минглея на трон не сажала. Да и я не бедная, только не из его казны.

   – Ты это про что?

   – А про то, что не балует тебя государь. У Холмского больше заслуг?

   – Да где там! Саблей махать – ума не надо. Попробовал бы, как я, – головой да хитростью...

   – То-то, а он – главный воевода, чин большой. И дом большой, как у великого князя. И Феодора каждый год деток выпускает, потому что не в кусты.

   – Тьфу ты! – озлился Василий и однажды в сердцах покинул опочивальню. Далеко, правда, не ушёл. Завизжали, заскрипели половицы под тяжёлыми ногами, грохнулся на пол поставец, на который он наткнулся в темноте, ещё что-то свалилось. В доме проснулись, засветили огонь, и Василий принуждён был возвратиться на место.

Елена громко смеялась:

   – Что, медведька, тесна берложка? Так?

Маялась, искала себе дела её деятельная натура. Всё дальше стала уезжать она верхом от постылого дома, всё чаще запиралась со своей подругой, где они судачили, не снижая голоса, ибо никто не мог понять их чужеземного стрекота. Однажды во время очередной прогулки забралась она так далеко, что сбилась с пути и повернула совсем в другую сторону. Время шло, лес оставался таким же незнакомым, но она мало волновалась, ибо знала, что хожая тропа должна обязательно вывести к какому-либо жилью. Действительно, скоро послышался лай, и она погнала Джулию вперёд. Та вынесла её на поляну, где стояли несколько всадников. К радости Елены, одним из них оказался её давний знакомый князь Лукомский, всё ещё не окончивший посольского дела на московской земле. Гостил он неподалёку в селе своего приятеля Оболенского-Лыки и, верный своей обычной любезности, проводил Елену до дома. Василий поначалу особой радости не выказал, ибо Лукомского в своих друзьях не числил, но тот был так любезен, наговорил молодым столько лестных вещей, что хозяин поневоле смягчился.

   – Благословен ваш край, – говорил Лукомский, – нигде не встречал я такой красоты: нешумные, задумчивые реки, тенистые дубравы, обильные поля. Здесь какой-то удивительный и приветливый народ, к тому же очень дружный. Возьмите верховских князей, сколь их знаю, они всегда крепко стоят друг за дружку. У них есть то, что бывает в крепкой семье: как ни треплет её лихо, никогда не растреплет до основания. Счастлив тот, кто станет полновластным хозяином этого края.

   – Разве здесь нет такого? – удивилась Елена.

   – Милая княгиня, этот край как воздух: всяк, кто вдыхает, думает, что он хозяин, а на самом деле хозяин тот, кто владеет полновластно. Между нашими государями идёт давний спор, но разрешиться ему пока ещё не дано. Король не может полностью владеть краем, потому что здесь православные князья, а великий князь не может владеть им, потому что здесь наш король.

   – Но разве найдётся кто-нибудь сильнее наших государей? – спросил Василий.

   – Государство сильно не силою, но крепостью, – объяснил Лукомский, – точно так же крепкого духом человека не может сломить никакая сила – тому вы знаете много примеров. Если кто-нибудь объединит верховских князей, то крепость такого объединения победить не сможет никто.

Елена решила воспользоваться присутствием Лукомского, чтобы разрешить свой спор с Василием.

   – Мне тоже нравится этот край, я хочу жить здесь.

   – В таком случае он станет ещё краше, – проявил любезность Лукомский.

   – Но я никак не договорюсь со своим мужем, он считает, что нужно строить замок из дерева, а я – из камня.

Василий даже поперхнулся от неожиданности, ибо ничего такого он не говорил.

   – Должен огорчить тебя, княгиня, ибо задумки твоей не разделяю, – ответил Лукомский. – Слов нет, каменный замок прочнее деревянного, но при наличии здешних дубрав деревянное строительство будет много легче. Потом, когда вы населите этой край и привлечёте к своему двору ремесленников, можно затеять и каменный град. Начать, однако, нужно с малого, и здесь, должен сказать, твой муж проявляет мудрость.

Василий возражать не стал. Может быть, он и вправду говорил такое, всего-то не упомнишь. В этот вечер Елена особенно размечталась.

   – Представляешь? – говорила она, приткнувшись к его плечу. – Мы построим замок с высокими башнями и большими палатами. И двери в нём будут такими, что даже тебе не придётся нагибаться. У нас будет своя дружина с особой одеждой. О-о! Я знаю какой. Мы будем принимать разных послов, им здесь понравится, и они расскажут о нас в своих землях...

   – Эк, занесло куда, – лениво говорил Василий, – может, скажешь, что и кремль надобно строить, и пушечный наряд держать?

   – О-о, конечно! Раз ты без своих пушек жить не можешь.

   – Пустое...

   – Почему пустое? Слышал, как говорил Лукомский? Надо объединить верховских князей.

   – Для чего?

   – Чтобы стать над ними... королём.

Василий даже подскочил с ложа.

   – С ума ты, никак, сошла, баба! – воскликнул он.

   – Никуда я не сошла.

Она подбежала к сундуку со своим приданым и достала оттуда свиток:

   – Видишь?

Это была старинная карта верховских земель. Василий начал разглядывать её.

   – Видишь? – повторила Елена. – Тут Мценск, Белев, Одоев, Перемышль, Воротынск, Залидов, Опаков, Мещовск, Козельск. – Она проговорила названия городов с такой чёткой правильностью, будто уже много раз занималась этим.

   – Ну и что?

   – А то, что хватит на приличное королевство, в Европе есть и поменьше.

   – Опять за своё! Дело не в том, хватит – не хватит.

   – А в чём?

   – Да в том, что они литовские, а мы русские.

   – Станьте ни теми, ни другими – сами по себе.

   – Нетто можно так? Нынче я русский, завтра турский, а тама скажу, чтоб мне по ихнему турскому обычаю заместо одной десять жён подавали, – попытался перевести в шутку Василий и протянул к ней руки.

   – Ты с одной-то справься. – Елена презрительно скривила губки.

Она умела неожиданно и зло укусить – Василий уже приметил это невесть откуда взявшееся качество своей жены. Препираться не стал, но отвернулся, обиженный. Зато было у неё и иное правило: не таить обиду, особенно когда нужно настоять на своём. Толкнула его кулачком:

   – Эй, медведька, чего засопел? Я ведь пошутила. Ты у меня самый сильный, а скоро будешь ещё сильнее.

   – Это когда же? – повернулся он.

   – Когда корону наденешь.

   – Выбрось ты эту крамолу из головы! Покуда добром прошу.

   – Зачем сердишься? Объясни, почему нельзя.

   – Да потому, что не судьба. Королём надобно родиться.

   – Или иметь смелость. А смелым судьба помогает.

   – Смелых-то много, поди.

   – Но у них нет такой жены, как я. Послушай-ка, что скажу. Ты всё время служишь великому князю и привык чувствовать себя его слугой. А по закону ты наследник удельного княжества. У твоего отца с великим князем договор имеется, он мне сам грамоту показывал. Выходит, ты не слуга великого князя, а... мм... вассал или как по-вашему...

   – Голдовник.

   – Вот. Другие верховские князья являются вассалами короля, тоже живут по договорным грамотам. Так если вы сговоритесь и переправите свои договорные грамоты, то станете сами по себе.

   – Больно гладко говоришь, да токмо на деле выходит не столь изрядно. Не просто это – договоры порушить, не все верховские на такое горазды. Я для них кто? Пришелец! Нешто послушают? Они вон все к Ольшанскому тянутся, а тот нашему государю отдаться хочет.

   – Ещё сто лет хотеть будет.

   – Да нет, крепко хочет, даже подсобить просил и грамоту его до великого князя довести.

   – Покажи!

   – Дак чего казать? Обещался ведь довести и крест в том поцеловал.

Пристала, однако, так, что пришлось показать.

Прочитала Елена грамоту верховских князей:

   – И что думаешь делать?

   – Думать-то мне нечего – сделаю, как обещался.

   – Ну и дурак, – спокойно сказала Елена.

   – Но-но, взяла себе волю, – обиделся Василий. – Да если я верховских князей к Москве примыслю, мне Иван Васильевич...

   – Шубу новую даст? И будет у тебя много шуб, и на зиму хватит, и на лето, чтоб всегда было видно, какой ты есть дурак.

Василий опять обиженно засопел. А Елена горячо заговорила в его спину:

   – Рассуди-ка сам, что выйдет, если верховские земли Москве отойдут. Окружится твоё Верейское княжество московскими землями, и придёт полный конец твоей удельщине. Станешь из голдовника служилым, а там и вовсе охолопишься. Что тогда детям оставишь?

   – Что ж делать? – медленно повернулся Василий.

   – А ничего... Не было никакой грамоты, и всё. А ещё лучше – мне отдай.

   – Зачем?

   – Сам говорил: верховские к Ольшанскому тянутся, вот и перестанут.

Василий оторопело смотрел на жену, заливаясь красным цветом.

   – Ты что же удумала? – вскричал он. – Верейские никогда предателями не были. Позор на меня покласть хочешь?

   – А ты хочешь власть достать и руки не замарать?

   – Ничего я не хочу, окромя того, чтобы крестоцелование своё не нарушить.

   – У нас говорят: кто мало хочет, тот спит на конюшне. Вот и иди туда!

Василий в ярости выскочил из опочивальни и услышал за собой звук дубовой задвижки. Сутки крепился, на вторые не выдержал, пришёл с повинной. Но Елена не пустила.

   – Отворись, лапушка, соскучал я за тобой, – прильнул он к двери опочивальни.

   – Целоваться небось желаешь? – неожиданно спросила из-за двери Елена.

   – Моченьки нет, – воспрянул Василий.

   – Иди свой крест целуй. – В её голосе слышалось презрение.

Сел Василий на пороге, повесил голову. Семейная жизнь повёртывалась незнакомой стороной. Ведь упреждали доброхоты, ведь говорили, что ничего нет лучше вольной воли. И правда, как он был счастлив с друзьями-товарищами, когда по государеву слову мчался на край земли доставать себе честь, а великому князю славу. Нелёгкая была жизнь – в седле спал, с саблей миловался, но душу свою не поганил и смотрел на мир честными глазами. Вспомнил Василий Матвея с Семёном и почувствовал угрызение, что на свадьбу не позвал. Имел мысль, а потом потерял её в колготне. Вспомнил, как во время сидения в ордынском плену рассказывал им Матвей евангельские притчи, многие мысли и заповеди из разных вер и религий. Удивлялся тогда Василий, что в заповедях неверных есть немалая мудрость. Пришла на ум одна, которую от нечего делать тогда же выучил: «Когда вы гневаетесь на кого, не избегайте его близости, подойдите к нему и поклонитесь ему и выскажите спокойно, без шипов злоречия все-все, что причиняет вам досаду в нём. И заново забьёт ключ любви. И лучшим будет тот из вас двоих, кто первым придёт с поклоном». Посидел ещё немного Василий, прикидывая, что нужно сказать Елене, и решил, что обвинять её не в чем: ведь не от зла, а от любви тянет она его на высокие дела. Ну а то, что ведёт к ним негладкая дорожка, это понять надобно и попривыкнуть. Так не придумал он досадных слов, просто подошёл к двери опочивальни и просунул сквозь щель грамоту верховских князей.

В эту ночь спал он рядом с молодой женой, но ключ любви не забил с прежней силой. С той поры потускнел Василий и голосом сник, будто некто перевязал у него живую жилу. Зато Елена, даром что княгиня, шустро носилась по дому и вокруг него, везде звенел её неунывающий голосок. Быстро прибрала она к рукам княжеское хозяйство, и вскоре уже ни одно дело не обходилось без её участия. Она освободила Василия от мелких забот, потом от крупных и сделалась ему в конце концов настолько необходимой, что он не мог решить без неё ни одного вопроса.

Пока в Верее кипели страсти, в Москве собиралось новое крымское посольство. На этот раз великий князь проявил необычную для себя щедрость, особенно по части оружия и воинских доспехов, чем вызвал недовольство своего казначея.

   – Чтой-то не в меру ты расщедрился, государь, – брюзжал обычно покладистый Ховрин. – Ладно бы ещё меховой рухлядью бросался, её вона сколь по лесам шастает, ты же немецкую бронь да фряжские самострелы поганцам отдаёшь.

Иван Васильевич усмехался: от нас-де не убудет, а крымцы пусть почаще вспоминают, что доспех без дела ржавеет. Не забыл он и о просьбе Менгли-Гирея относительно бывшего хана Джанибека и его братьев, понимал, сколь опасны для державного трона родственные междоусобицы, и взялся помочь новому союзнику. Джанибека поселил в московской земле и глядельщиков приставил – пусть пасётся под строгим присмотром. То же решил сделать и с братьями. Долго прикидывал, как выманить их из литовской земли, – дело требовало особой тонкости. Он не раз вспоминал об удачливом посольстве и порывался вызвать не в меру загулявшего главу, но сдерживался: Василий – человек знатный, его вызов и внезапный отъезд из Москвы не останутся незамеченными. В конце концов решил действовать через запомнившегося смышлёного посольского.

   – Пойдёшь с торговым караваном в Литву, – напутствовал великий князь Матвея. – Отбери сам, что и сколь надо. По пути заедешь за князем в Верею и передашь всё, о чём тут говорено, а что сверх того напридумаете для дела, то всё будет ладно.

У нас, известно, служить не торопятся, зато, если сам государь повелел, всё вершится в мгновение ока. И вскоре уже в Верею вступал богатый караван, а с ним и Матвей с Семёном. Василий принял их с радостью, с него даже тусклота сошла. Когда услышал про новое великокняжеское поручение, довольно усмехнулся – разве это не лучшее подтверждение его слов о неизменной государевой чести? Сразу же поспешил к жене поделиться новостью, однако по мере того, как Елена хмурилась, из голоса Василия уходило ликование.

   – Заодно верховские земли погляжу да с князьями поговорю, – закончил он уже сосём неуверенно.

   – И не забудь тогда сказать, как их грамоту до великого князя довёл, – поддела она и покачала головой: – И когда гордость в тебе проснётся? Всё как мальчик, куда ни шлют. Или снова шубу хочешь?

   – Я на службе и государева приказа ослушаться не волен, – нахмурился Василий.

   – А кто узнает о твоём ослушании?

   – Ребята вернутся, скажут.

   – Им ещё вернуться надо.

Василий встрепенулся: просто она боится за него. Раздражение отступило, он привлёк Елену и мягко сказал:

   – Не на погибель едем, да и удачливые мы – сколь уж с этими друзьями-приятелями хожено.

   – То раньше, – проговорила Елена, прильнув к его груди, – теперь я твой друзья-приятель, так? Иди в опочивальню и ни о чём больше не думай, у нас нынче дела поважнее...

Напрасно в тот вечер ожидали Матвей с Семёном возвращения друга. Так в недоумении и ушли на ночлег, а утром дворский сообщил, что князь с княгиней надолго уехали из города и велели проводить гостей. Судя по всему, ждать их не имело смысла, да и дело звало. И хотя караван ушёл в прежнем составе, друзьям показалось, что случилась большая потеря.

Увозя мужа из Вереи, Елена решила воспользоваться давним приглашением Лукомского. Во избежание лишних разговоров она стремительно гнала коня. Василий равнодушно тянулся сзади – скачка не могла разогнать утомлённого уныния. Лукомский удивился ранним гостям, но вида не подал. Тотчас же усадил за обильный стол и, заметив, что князь налегает на вина, велел слугам принести лучшее, что есть в погребе. Василий пил молча и в разговор не вступал, похоже, он даже ничего не слышал. Зато Елена была особенно возбуждённой. Выслушав из вежливости несколько комплиментов, она без церемоний оборвала хозяина и стала говорить о плане объединения верховских земель. Несмотря на первоначальную осторожность, Лукомский сразу же понял её. Семёна, брошенные им в благодатную почву, обещали хороший урожай, но он не думал, что первые всходы появятся так быстро.

   – Где же ты видишь центр такого объединения?

   – Само провидение указывает нам на него, – загадочно ответила. Елена. – Знаешь, как по-русски называется ось, вокруг которой происходит вращение?

Лукомский пожал плечами.

   – Ве-ре-я, – по слогам проговорила она, – пусть вокруг нас и начнут вращаться верховские земли.

   – Ты говоришь заманчивые вещи, но как на это посмотрит польский король? – усомнился Лукомский.

   – Постарайся убедить его величество в поддержке нашего дела. Скажи, что верховские князья хотят перейти на службу к Москве, и в доказательство покажи ему эту грамоту. Спроси, что для него выгоднее: навеки потерять этих князей или иметь под боком вассальное государство, исправно платящее подати, во многажды превышающие те, что ему приходится вымогать сейчас? А заодно подумай, что выгоднее тебе: находиться в вечном рассыле у короля или стать вторым человеком в Верховском королевстве?

Лукомский непроизвольно вздрогнул – как же быстро поменялись их роли: ещё недавно он растравлял молодую чету, а теперь его самого кольнул бес честолюбия. Он уловил насмешливый взгляд княгини и удивился её проницательности, воистину от этой молодой бестии ничего нельзя скрыть. Он покосился на свесившего голову Василия.

   – Страдает князь, боится, что в Москве о его ослушании прознают, – пояснила Елена и рассказала о верейских гостях.

«Мне тоже всё говорить не надо», – подумал Лукомский и успокоил:

   – Наш король умеет жаловать своих слуг и казнить тех, кто пытается их сманить.

Они обменялись внимательными взглядами и с удовольствием подумали о том, как удобно жить понимающим друг друга людям. После затянувшейся трапезы Лукомский предложил гостям отдохнуть, а когда остался один, склонился над картой и задумался.

«Верховское королевство – это обширная земля, лишь немногим меньше теперешнего Московского княжества. Если по-умному сыграть на противоречиях между двумя сильными державами, то, возможно, что-нибудь и выйдет. Ай да княгиня, правильно почуяла; растравить две эти державы, чтобы недосуг им было другими делами заниматься, а мы в это время на ноги вставать будем, тихонько вставать, не выпрямляясь, чтоб не заметили. Ну а как заметят, уже на ногах будем, тогда свалить трудновато. Завтра здесь должны быть большие гости, и у меня, кажется, будет чем их обрадовать».

Князь Оболенский-Лыко принимал знатных гостей. Под Боровском было у него село, а в нём усадьба, небольшая, но ладная, с хорошей псарней и добрыми лошадьми. Кругом были богатые охотничьи места, обильные рыбные ловы и заповедная тишина. Оттого-то и наезжал сюда частенько Лыко с гостями – для громких забав и тихих разговоров.

Ныне за его столом сидели два великокняжеских брата – Андрей Большой с Борисом – и князь Лукомский. То была давняя четвёрка, замешенная на неприязненном отношении к великому князю и осуждении всех его начинаний.

У всякого для этого были свои причины. Андрей, смолоду привыкший первенствовать во всём, томился от второстепенных дел, которые поручал ему Иван Васильевич, а тот, зная непомерное честолюбие младшего брата, считал необходимым всё время осаживать его второстепенностью. Отношения между ними особенно ухудшились со смертью второго по старшинству брата – Юрия, все выморочные земли которого Иван забрал себе, не разделив, как было принято, между всеми членами великокняжеской семьи. Второй брат, Борис, своих убеждений не имел, этот гультяй и бабник безраздумно шёл за Андреем, ибо всю жизнь поклонялся ему. Оболенского-Лыку, олицетворявшего спесь исконной московской знати, тревожило непомерное возвышение великого князя, сопровождающееся ущемлением прав первейших княжеских и боярских родов. А Лукомский, посланник польского короля, руководствовался известным правилом: чем труднее недругу, тем лучше хозяину.

В этот раз Андрей был настроен самым решительным образом. Долгие годы лелеял он мечту о великокняжеском престоле, и обстоятельства как будто бы способствовали этому: умер брат Юрий, не отличался крепким здоровьем великокняжеский сын Иван Молодой, сыновей Бог великому князю не посылал, а сам Иван рассорился со своими большими соседями, что могло ему в конечном счёте стоить престола. Недавнее рождение у него второго сына разрушило надежды Андрея. Теперь терпеливое ожидание теряло смысл, и он перестал внимать остережениям своих советчиков. Нужен был новый способ действий, и Лукомский, понимая это, искал способы обуздать своеволие князя, направить его энергию в нужное для себя русло. Сейчас у Лыки он с обычной уверенностью излагал свои мысли:

   – Не надо вешать голову, друзья. Гордость и высокоумие Ивана множат число его врагов. Вскоре их будет так много, что он не сможет ни на кого опереться. Тогда...

   – Я много лет слышу от тебя эти речи, князь, – перебил его Андрей. – Мы искали врагов Ивана на московской земле. Когда они не смогли помочь нашему делу, ты сказал, что нужно ждать, ибо кабана режут, когда он нагуляется. А что теперь? Кормить его дальше и ждать, пока он нас не раздавит?

   – Не горячись, князь. Мы хотели, чтобы твоя добыча была как можно полновеснее, и вряд ли достойны за это твоего гнева. К сожалению, обстоятельства мешали нашему намерению. Теперь нужно действовать иначе: не кормить, но морить кабана.

   – Всё мудрствуешь, – тяжело вздохнул Лыко, – разобъясни.

   – Нет ничего проще, – уверенно заговорил Лукомский. – Раньше вы помогали Ивану прирезать к Москве соседние вотчины, а теперь будете отрезать их. И начнёте прежде всего со своих.

   – Но пирог отрезают с краю, а наши уделы находятся в центре московских земель, – возразил Андрей.

   – Ты говоришь о своём исконном Угличе. Но ведь есть и другие земли. Ищут себе сильных и смелых князей Новгород, Псков и верховская земля. Это как раз краюшки пирога, и притом весьма солидные. Представьте себе, Андрей становится новгородским князем, Борис – псковским, Лыко – великолукским. Найдётся, как вы понимаете, князь и на верховские земли. В нужное время все вы разом заявляете о выходе своих княжеств из Московского государства и обращаетесь за покровительством к могущественному соседу, а наш король всегда на вашей стороне. В результате образуется новое мощное государство, скажем, союз свободных княжеств, которое со временем может стать вровень с великими соседями, если они всё-таки уцелеют. Вы знаете, когда у ладьи отбивают корму, она тонет или, во всяком случае, с трудом держится на плаву. Думаю, что в конце концов Иван должен потонуть. Важно только выбрать нужное время. Кстати, после его выходки с ордынским послом и ссорой с Ахматом такое время должно скоро наступить. С падением Ивана откроется путь к московскому престолу. Союз свободных княжеств объединяется с Москвой, и тогда возникает новая держава, какой не знал наш мир со времён Александра Македонского...

   – Ты слишком припоздал со своим новым прожектом, – возразил Андрей, который всё же не мог скрыть охватившего его возбуждения. – Новгород покорен Иваном и князей теперь к себе не приглашает.

   – Меня тож Псков к себе в князья не зовёт, – вставил Борис.

   – А и Великие Луки тоже в прошлом годе к Москве присоединённые, – заметил Лыко, отправлявший там должность великокняжеского наместника.

Лукомский усмехнулся и продолжил:

   – Нужно принимать события не только так, как они выглядят сейчас, но и так, какими ты хочешь их видеть. В Новгороде осталось много людей, не желающих мириться с положением, на которое обрёк их Иван. Такие же люди имеются и в Пскове, и в Великих Луках, об этом князь Лыко лучше нашего ведает. Нужно, мыслю, слать к ним своих людей с вашим княжеским словом... Что касается верховских земель, то теперь есть человек, замысливший объединение тамошних княжеств.

   – Кто ж такой?

   – Василий Верейский.

   – Этот выскочка? Да у него и ума-то не шибко, – вскричал Борис Волоцкий.

   – Ума действительно не палата, – согласился Лукомский, заметив затаённую улыбку на лице Андрея, – но за ним удельное княжество, то, что совсем рядом с нами, но за ним литовские православные князья – представляете, какой весомый кусок может оказаться в вашем будущем союзе. И притом у него теперь молодая жена, которая с лихвой восполняет отсутствие некоторых качеств своего мужа.

   – Это Елена-то? – снова оживился Борис. – Ну такая не больно восполнит – тоща больно.

   – У неё большие связи во Фрязии, и с этой точки зрения она может быть весьма полезной нашему делу. Во всех случаях желание молодой четы нам следует поддержать, ибо с ними приумножается число наших друзей.

   – Ты всё-таки Ваську этого до нашего дела пока не допускай, поостерегись. Он великому князю давно служит, кабы не проговорился, – состорожничал Лыко.

А Андрей, любивший оставлять за собой последнее слово, заключил:

   – Лукомский дело сказал. Нужно ныне объединять всех наших доброхотов. Союз, говоришь, свободных княжеств? А что...

Глаза его ярко заблестели.