Текст книги "Свержение ига"
Автор книги: Игорь Лощилов
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 39 страниц)
Хозя Кокос засеменил к выходу, провожая высокого гостя.
– И он ещё помышляет о троне! – вскричал в сердцах Василий. – Такая осторожность пристала лишь брюхатой бабе для бережения дитяти.
– Не горячись, господин, – посоветовал вернувшийся Хозя Кокос. – Менгли-Гирей осторожный человек, ему без этого сейчас нельзя. Сам посуди, доверился бы ты первому встречному?
Василий презрительно отмахнулся и сказал:
– Найми-ка мне лучше сотню молодцов, позлее да поотчаяннее. И дай знать, как будет готово. Вот деньги...
День выдался не по-весеннему жарким. Над округой, прилегающей к месту военных игрищ, висела густая белая пыль, поднятая множеством людей и животных. Люди толпились на земле, сидели на крышах домов, крепостных стенах и башнях. Те, кто мог заплатить половину аспра, сидели на возвышении возле северной части крепостного рва. Здесь устроились Василий и Хозя Кокос.
Менгли-Гирей красовался на прекрасном арабском жеребце, которого ему подарили накануне генуэзские купцы. Конь был дик и мало объезжен, но нового хозяина он, похоже, принял сразу, лишь иногда прыскал в сторону и раздувал ноздри, кося шальными красноватыми глазами. Главный соперник Менгли-Гирея Нурдавлет гордо восседал на золотистом ахалтекинце. Он не скрывал радости, ибо приближался час, когда он станет обладателем ханского дворца и юной красавицы. Сторонники предупреждены и ждут только условленного сигнала, чтобы сместить Джанибековых прихвостней и оказать поддержку новому хану. Оставалось одно: стать победителем сегодняшних игр и показать всем, что ханский престол занял воин с крепкими руками и верным глазом. И здесь дела шли удачно.
Состязания лучников собрали особенно много зрителей. Стреляли как обычно: влёт, в бег и по подвескам. Первые два вида состязаний выявили главных соперников: Нурдавлета и Менгли-Гирея. Их стрелы поразили все цели: брошенных в небо голубей и выпущенных из загона оленей. Теперь победителя должна определить стрельба по подвескам. Условия были обычными: выпустить на скаку стрелу с особым, в виде полумесяца, наконечником и перерезать им верёвку, на которой подвешивалась к перекладине главная награда состязаний – большой кошелёк с золотом. Кошелёк был сделан из мелкой сетки, и видимые через её ячейки золотые монеты призывно блестели в ярких солнечных лучах. Этот блеск, по-видимому, смущал первых стрелков – все стрелы пролетели мимо.
Настала очередь Менгли-Гирея, и ропот недовольных зрителей стал утихать. Менгли-Гирей выглядел не в меру оживлённым, он горячил коня, и тот нервно плясал, перебирая тонкими серыми ногами, наконец сделал свечку и стремительно понёсся вперёд.
– Что делает?! – воскликнул Хозя Кокос. – На такой быстроте трудно попасть даже в бревно.
Менгли-Гирей поравнялся с перекладиной, к которой была привешена награда, люди, затаив дыхание, следили за ним. Вот он миновал её и достиг означенной черты, где должен повернуться в седле и выстрелить по подвеске. Толпа невольно выдохнула подбадривающий клич и разочарованно заворчала – всадник, так и не выстрелив, понёсся дальше.
– Говорил же, не надо дразнить коня, – всплеснул руками Кокос, – распалил его, а сдержать не мог, то-то обидно!
Василий усмехнулся: иного исхода он и не ждал, ибо кто нерешителен в делах, тот не бывает удачлив в играх. Он невольно косился в сторону Нурдавлета – возможно, это и есть тот человек, который им нужен. Между тем время шло, а Менгли-Гирей не возвращался. Нурдавлет поёрзал в седле, потом крикнул своим людям:
– Пойдите и помогите бедняге! Только не забывайте о милосердии: сильные должны опекать слабых. И будем продолжать наш праздник!
Следующие стрелки были тоже малоудачливыми, да за ними никто и не следил – все ждали очереди Нурдавлета. Он спокойно и основательно готовился к своему выстрелу. Вынул из колчана и придирчиво осмотрел стрелу, лишь немногие видели, что её полумесячный наконечник был намного шире, чем у других.
– Он бы ещё серп насадил, – недовольно выкрикнул сидевший неподалёку от Василия одноглазый воин в боевом ярыке, но, заметив обратившиеся к нему взгляды стражников, втянул голову в плечи и умолк.
Нурдавлет неспешно потрусил к исходному рубежу. Весь его вид убеждал окружающих, что победа достанется только ему. Лёгким движением ног пустил он коня в небыстрый скач, пройдя перекладину, резко повернулся в седле и выстрелил – кошелёк упал на землю, и толпа разразилась радостными криками. В них потонули возмущённые голоса ближних зрителей, видевших, что Нурдавлет не доехал до означенной черты и выстрелил раньше, чем допускалось правилами. Нурдавлет небрежно поднял руку и, сохраняя всё ту же маску невозмутимости, помахал зрителям.
– Где же мой соперник, он всё ещё объезжает своего коня? – спросил он не без ехидства у своего окружения.
Вместо ответа раздались подобострастные смешки, лишь Айдар, следуя своей всегдашней подозрительности, выразил беспокойство относительно долгого отсутствия Менгли-Гирея. Нурдавлет беспечно махнул рукой:
– Пусть учится ездить, на всякий случай пошли ещё людей.
Судьи поднесли награду, и Нурдавлет, подвесив её на край лука, стал объезжать ближних зрителей. Он уже заканчивал свой торжественный объезд, когда с той стороны, куда умчался Менгли-Гирей, прискакал окровавленный всадник.
– Светлый оглан! – вскричал он прерывающимся голосом. – Менгли-Гирей сбежал. Там, в балке, собралось много его людей, они побили посланных тобою и велели передать... – Воин обессиленно зашатался в седле.
– Что ты там шепчешь? – яростно спросил Нурдавлет.
– Они велели передать, – выпрямился воин, напрягая голос, – что состязание не окончено и победитель ещё не выявлен.
– Врёшь, собака, мою победу видели все! – Нурдавлет потряс кошельком.
– Зачем так кричишь? – подъехал Айдар к воину и пырнул его ножом. Тот, закусив губу, стал медленно сползать в дорожную пыль.
Новость быстро распространялась, люди оживлённо и радостно передавали её друг другу. У них на глазах свершилось то, о чём многие мечтали, они перестали сдерживать ликование и уже не обращали внимания на стражников, ибо те, не зная, как повернётся теперь дело, предпочитали держаться в тени. Происшедшее было столь неожиданным для Василия, что он тоже сразу не мог прийти в себя. Его вывел из оцепенения одноглазый воин. Он пробрался к Хозе и сказал:
– Передай московскому послу, что хан Менгли-Гирей приглашает его в Солхатское урочище. Сегодня Аллах был милостив к нему!
Василий послушно последовал за одноглазым. Назначенное место, оказавшееся в часе быстрой езды, напоминало растревоженный муравейник. Беспрестанно сновали пешие и всадники, звенела сталь, раздавались радостные голоса. Урочище казалось уже достаточно обжитым: трава вокруг шатров была изрядно примята, а кое-где стёрта до земли. Одноглазый шагал решительно, и перед ним почтительно расступались. Наконец Василия привели к белому златоверхому шатру и после недолгого ожидания пригласили войти. Менгли-Гирей, восседающий на лёгком походном троне, разговаривал с окружающими людьми. Голос его звучал уверенно и чётко, от вчерашней нерешительности не осталось и следа. Заметив Василия, он сделал ему знак приблизиться. Это повелительное движение, которое ещё вчера заставило бы Василия усмехнуться, теперь больше всяких слов убедило, что перед ним человек, уверенный в своих силах и знающий, чего он хочет. Василий склонился в почтительном поклоне и находился так до тех пор, пока сошедший с трона Менгли-Гирей не дотронулся до него. Посольские обычаи предписывали отдавать такие поклоны только государям.
– Вот теперь ты можешь обрадовать великого князя Ивана относительно совпадения наших желаний. – Менгли-Гирей со значением посмотрел на выпрямившегося Василия.
– Поздравляю тебя с освобождением, великий хан, – сказал тот, – и прости мою вчерашнюю горячность. Не ведал я того, что ты готовишь.
– И ты меня прости, князь, – ответил Менгли-Гирей, – обстоятельства не позволяли мне раскрыться перед тобой. Мы долго собирали силы, и рисковать до времени я был не вправе. К тому же избранный мною способ побега кажется более интересным, чем тот, который предложил ты, а? – И Менгли-Гирей рассмеялся.
Василий рассмеялся тоже – теперь приходилось не запевать, а вторить, ибо роли их поменялись. Вчера он мнил себя избавителем, сегодня таковым был Менгли-Гирей, поскольку только он мог помочь московскому посольству. Василий рассказал о положении своих товарищей и попросил немедленно идти на Крым. В ответ Менгли-Гирей покачал головой:
– У меня ещё мало людей, чтобы штурмовать крепостные стены. Нужно набраться терпения, время растит траву для моего табуна. Наше войско растёт и множится, сегодня приходят десятками, завтра – сотнями, а послезавтра побегут от Нурдавлета, и его силы растают, подобно весеннему снегу.
– Я уже имел случай убедиться в твоей мудрости, – горячо заговорил Василий, – но выслушай меня. Со временем ты увеличишь своё войско – это так, но и противники не станут сидеть сложа руки. Джанибек может обратиться за помощью к Ахмату или польскому королю, ты же, бросив нас в беде, останешься одинок. Иди к Крыму, встань под его стенами и не пускай туда Нурдавлета – вот тебе мой совет.
Менгли-Гирей задумчиво прошёлся по ковру.
– В твоих речах есть смысл, – наконец сказал он. – Я смогу сделать так, как ты просишь, но с одним условием: поезжай самолично к Джанибеку и упроси его сдать мне город. За это я оставлю ему жизнь и имущество. Расскажи о предательстве братьев, покажи в доказательство эту перехваченную моими людьми грамоту. Она предписывает кипчакскому бею сместить всех чиновников Джанибека и назначить на их место людей по своему усмотрению. На грамоте ханская печать, которой распоряжается Нурдавлет. Пусть вспомнит Джанибек, велел ли он слать такие грамоты враждебным беям. И расскажи ещё о силе моего войска...
– А ты приведи его под крепостные стены, чтобы я смог показать Джанибеку, – продолжал настаивать на своём Василий, и Менгли-Гирей согласно наклонил голову.
Дворец ханов был охвачен предпраздничной суетой, и на переселённых сюда по приказу Джанибека московитов обращали мало внимания. Семён сразу же занялся изготовлением потешного зелья. Для работы ему отвели небольшую каморку возле зельевого погреба, выкатили на потребу два бочонка с порохом, но в сам погреб не допустили. Особую строгость выказывал надутый от важности татарин по имени Асык. Прежде, при Менгли-Гирее, пушечным делом заправляли генуэзцы. Теперь на всех государственных должностях кормились только мусульмане. Однако вера в Аллаха и преданность новой власти не уменьшили их невежества, и дело, как всегда в таких случаях, пострадало. Семён сразу же отметил, что бочонки покрыты густой плесенью, а порох в них сырой и для задуманного не годится. Он попросил дозволения самому отобрать нужное, но Асык напустил важный вид и отказал. Став вдруг не в меру подозрительным, он постоянно крутился поблизости и всё время спрашивал, что делает русский бахадур. Семён сначала отмечал со смыслом, потом отмалчивался, но это только подогревало подозрительность Асыка.
– Это что делаешь? – спросил он, увидев, что Семён измельчает уголь в ступе.
– Копаю, – ответил он первое, что пришло в голову.
– Ну копай, копай, – разрешил Асык и нахмурил брови, – а потом что делать будешь?
– Пахать! – Семён решил озорничать дальше.
Асык великодушно махнул рукой – тоже, дескать, разрешаю – и вышел из каморки. «С дураками-то как инаце говорить?» – подумал про себя Семён и через день на очередной вопрос своего надзирателя ответил, что начинает жарить зелье. Как ни велико было невежество Асыка, но тут он насторожился: как это – жарить?
– А так, – невозмутимо отвечал Семён, – разведу огонь, насыплю зелья на противень и нацну греть.
– Так загорится!
– Может, – согласился Семён, – как высушится.
– Ы-ы-х! Всех спалить хочешь! – Асык бросился к двери погреба и проверил прочность запора.
– Не бойся, – успокоил Семён, – твоё дерьмо не загорится.
– Всё равно жарить нельзя.
– Ну так иди к своему хану и докладай, что потешек ныне не будет. – Семён неспешно поднялся и пошёл от погреба.
Асык недоумевающе покрутился на месте.
– Эй! – Он бросился за Семёном и схватил за рукав. Тот даже не замедлил шаг, стряхнул его, как мошку. – Зачем ушёл? Работать надо! – Асык забежал вперёд, от былой важности не осталось и следа.
– Нецем работать, – приостановился Семён, – сушить твоё зелье надо.
– Суши их!.. Только огонь не разводи. Придумай что-нибудь, вон башка какая.
Хоть и немудрёная лесть, а всё равно приятно. Задумался Семён.
– Кабы очёсы со льна были или пакля сухая... – протянул он.
Асык непонятливо захлопал глазами. Семён потащил его к своему рабочему месту. Там отыскал пучок пакли, бросил в небольшую лужицу и поднял – воды как не бывало.
– Достань такой пакли и раскидай по всему погребу, она воду-то в себя и вберёт, понял?
Асык обрадованно хлопнул в ладоши, собирая своих людей, и тут же отдал необходимые распоряжения. Через некоторое время к зельевому погребу стали стекаться охапки пакли. Асык собственноручно заносил их, а Семён сидел неподалёку у раскрытой двери и одобрительно усмехался. Так и застал его Матвей, прибежавший с известием о возвращении Василия.
– Непросто ему с Джанибеком говорить будет, – закончил он рассказ о поручении Менгли-Гирея, – помочь надо.
– От моих рецей подмога плохая, – вздохнул Семён, – я уж здеся подожду, а вы поостерегитесь...
Хан Джанибек с нетерпением ожидал прибытия свадебного каравана. Он забрался в верхние дворцовые покои, выходящие к приморской дороге, и призвал для наблюдения своего первого звездочёта, славящегося остротой зрения, но это не помогало – караван не показывался. Время шло, и Джанибек мрачнел: по его расчётам, он уже давно должен был лицезреть новую жену. В такие минуты повелителя старались не тревожить, поэтому просьба московского посла о приёме оставалась безответной.
– Хан ведёт беседу с Аллахом, и мы не вправе прерывать её, – объяснял Айдар, перекрывавший, по обыкновению, подступы к трону.
– У меня важное сообщение для твоего хана, – горячился Василий, – оно не терпит отлагательства.
– Твоё дело, чужеземец, не может быть важнее беседы наших повелителей, – важно отвечал Айдар, – к тому же у нас не принято ходить к хану с пустыми руками.
– То, что я хочу сообщить, дороже иных даров.
– В таком случае принеси такие дары, которые соответствовали бы ценности твоих слов...
Нет, в этом споре Василию не суждена была победа.
– Ну погоди, – пригрозил он, – я схожу за дарами, только боюсь, что мой запоздалый приход потеряет смысл.
– Если без даров, то да, – согласился Айдар.
Через некоторое время к ханским покоям потянулось довольно представительное шествие. Суровые бородатые люди несли лари, связки мехов, сверкающее отделкой оружие. Айдар, не ожидавший такой прыти от обычно прижимистых московитов, довольно закивал:
– Якши, скажу хану о твоей просьбе.
Отсутствовал он недолго и, возвратившись, развёл руками:
– Хан благодарит за поминки, но принять тебя сейчас не может, ибо его беседа с Аллахом затянулась. К тому же подходит свадебный караван, не думаю, чтобы он предпочёл разговор с тобой встрече с новой женой. – Айдар растянул тонкие губы в деланной улыбке. – Оставь свои дары, мы передадим их хану, и приходи в следующий раз. Только не забудь, что я тебе говорил.
– Ч-что же? – спросил закипающий яростью Василий.
– Хан не любит, когда к нему приходят с пустыми руками.
Василий побелел от гнева и, цепко сжав зубы, направился к Айдару.
– Стража! – испуганно завопил тот, но получил такую затрещину, что свет померк в его глазах.
Посольские и сопровождавшие их воины оставили свою ношу и быстро перекрыли все входы. Стражников, бросившихся на призыв Айдара, обезоружили и затолкали в одну из комнат.
– А теперь мы поговорим с тобой по-другому. – Василий встряхнул Айдара. Тот испуганно захлопал глазами. – Не спускать с него глаз! – наказал он товарищам и отворил двери в ханские покои.
Когда Джанибек услышал об условии Менгли-Гирея, он даже не разгневался, лишь расхохотался.
– Я не верю ни одному твоему слову, презренный гяур, и велю вырвать твой лживый язык, – наконец проговорил он. – Ты видишь облако пыли? Это движется свадебный караван, он везёт сосуд наслаждений, из которого мне суждено испить этой ночью. А с караваном идут тысячи храбрых воинов во главе с верным Нурдавлетом. Если бы Менгли-Гирей захотел выступить против меня, я бы сказал, что Аллах отнял у него разум.
– То не свадебный караван, – покачал головой Василий, – то сам Менгли-Гирей ведёт сюда своё войско.
– Врёшь! – пронзительно выкрикнул Джанибек.
Его благодушие заколебалось, он подбежал к окну и встал на цыпочки, словно это помогало рассеять густую дорожную пыль.
– Кого ты видишь там? – затормошил он первого звездочёта.
– Великий хан, я вижу там Менгли-Гирея на белом коне, – ответствовал звездочёт, чья сообразительность оказалась острее зрения.
– Нет, нет! Этого не может быть, – заметался Джанибек, ему так не хотелось верить, что крепкое здание бытия грозило скоро разрушиться, – мы будем биться с этим безумцем, я сам выйду на крепостные стены! А потом придёт Нурдавлет и рассеет его войско.
– На братьев плохая надежда, они готовят тебе измену, – сказал Василий.
Джанибек внезапно остановился, словно натолкнулся на стену.
– У тебя есть доказательства? – прошептал он.
Василий показал грамоту, переданную Менгли-Гиреем.
Джанибек вертел её в руках, но взглядом блуждал по сторонам – так не хотелось верить тому, что происходило.
– Это обман, – наконец проговорил он, – да, да, обман, а печать выкрали… В нашем роду братья не предают друг друга...
Василий приказал привести Айдара. Вид у него был испуганным, сейчас он, верно, чувствовал себя зёрнышком, попавшим между двумя жерновами.
– Выбросьте эту собаку в окно, хану известно о его предательстве, – брезгливо сказал Василий.
Айдар отчаянно завопил:
– Я не виноват! Это всё Нурдавлет, он хочет отобрать у тебя трон и новую жену! Помилуй меня, хан!
Василий остановил своих людей и повернулся к Джанибеку:
– Тебе нужны ещё доказательства?
Тот стоял безмолвный, с остановившимся взглядом. Похоже, что язык отказывался повиноваться ему.
– Сам теперь видишь, что выхода у тебя нет, – продолжил Василий. – Вели открыть ворота и склони голову перед Менгли-Гиреем. За это московский государь даст тебе опочив в своей земле, а Менгли-Гирей сохранит имущество. Если же будешь упорствовать, потеряешь всё.
– Да, да, – наконец выдавил из себя Джанибек, – пусть сюда приходит Менгли-Гирей, лучше он, чем эти шакалы. Только они должны быть отданы мне. Я велю содрать с них кожу и хорошенько выделать её, чтобы писцы смогли написать на ней историю их предательства. Пусть эту историю читают люди и проклинают её героев в веках. Они мои? Где эта мразь, Нурдавлет?
– Я здесь! – раздался насмешливый голос. – Тебе понадобилась моя кожа, Джанибек? Попробуй возьми! Ну что же ты?
Нурдавлет стоял в дверном проёме. Он появился с другой стороны ханских покоев и, верно, только что сошёл с коня, ибо весь был покрыт дорожной пылью. Вызнав о силе и намерениях Менгли-Гирея, Нурдавлет поспешил во дворец ханов и окружил его своими людьми. Присутствие русских было неожиданным.
– Бросайте оружие! – властно приказал он.
Матвей протиснулся к Василию и шепнул:
– Для нас важно выиграть время, а биться с такой оравой не с руки. Прикажи бросить оружие.
Василий нехотя вытащил саблю и приложился к ней:
– Не бросали мы друг друга в беде, и теперь обычаев менять не пристало. Вперёд, ребята!
Василий бросился к Нурдавлету, которого успели прикрыть два телохранителя. Одного Василий сразу же свалил стремительным ударом, другой прикрылся щитом. Натиск русских был так силён, что Нурдавлет и его люди быстро покинули ханские покои. Василий приказал запереть двери и укрепить их.
– Хоть с час продержимся, и то не задарма жизни свои положим, – сказал он.
– Не выйдет часа, – усомнился Матвей, – весь двор забит поганцами. И что это тебя будто муха укусила, полез на сыроядца со своей сабелькой?
– Обидно вышло, – повинился Василий, – уж так всё ладно складывалось, ну, думаю, выполнили государев наказ. А тут Нурдавлет объявляется и дело рушит. Вот и захотел я его с дорожки убрать, да не вышло. То-то обидно...
Большой передышки им не дали. Вскоре двери задрожали под крепкими ударами и были быстро выбиты. Снова зазвенела сталь, силы русских, теснимых с двух сторон, быстро таяли. Их уже оставалось менее десятка, с трудом поднимали они уставшие мечи, и вдруг, когда казалось, что пришли последние мгновения, дрогнул дворец, пронзённый свистящим смерчем, и страшной силы взрыв потряс округу. В воздух взметнулась часть крепостной стены и посыпалась на землю градом смертельных камней. Густая пыль повисла в воздухе, ослепив людей и затмив солнце. Никто ничего не понимал, отовсюду неслись дикие вопли, а со стороны приморской дороги доносился мерный рокот боевых барабанов. Войско Менгли-Гирея шло в крепостной пролом.
Бой продолжался недолго. Сторонники Нурдавлета не смогли оказать серьёзного сопротивления, к тому же их предводитель куда-то исчез. Горстка уцелевших русских принялась за поиски своих товарищей. Матвей подбежал к зельевому погребу и в изумлении остановился – на том месте, где он недавно говорил с Семёном, зияла огромная яма. Прилегающее к ней пространство превратилось в груду дымящихся развалин, вряд ли под ними могла сохраниться чья-нибудь жизнь. И всё же он, не теряя надежды, начал внимательный поиск. Постепенно глаза привыкали видеть в пыльно-дымном сумраке и стали различать лежавшие тела, иные из них даже шевелились и бормотали непривычные русскому уху слова. Семёна, однако, среди них не было. Матвей расширил круг поисков, на пути стали попадаться полуразрушенные строения. Здесь уже не только стонали, но и ругались, правда, также не по-русски.
Отыскался Семён уже под вечер. Он лежал возле разрушенного дувала, засыпанный глиняными обломками и пылью. Матвей с трудом привёл его в чувство.
– Живы? – еле слышно прошептал он, как только открыл глаза.
– Живы, живы, – радостно заговорил Матвей, – и дело по-нашему вышло: ныне на крымском престоле Менгли-Гирей сидит.
– Ну, слава Богу, не зря ехали, – выдохнул Семён и замолчал.
– Сень, а Сень, – затормошил его Матвей, – ты погоди помирать. Я ведь сразу понял, зачем ты этого дурня заставил паклю в погреб носить. Ты её поджёг, ты?
– Не хотел, цтоб поганцы вас побили... Ребята хорошие...
Крепость быстро приводила себя в порядок. Её недавние хозяева разгребали завалы и готовились принять участие в торжестве, но уже в качестве слуг. Нурдавлета и Айдара среди них не было, они сбежали, прихватив большую ханскую печать. Погоня успеха не имела, следы беглецов потерялись за литовскими рубежами. Джанибек, сразу же утративший свою величественность, окружил себя муллами и наперебой с ними читал суры Корана. Так он готовился принять обещанный опочив в московской земле. Готовилось в обратный путь и русское посольство. Накануне отъезда его пригласили во дворец ханов. Менгли-Гирей, важно восседавший на троне, при виде русских встал и сделал несколько шагов навстречу.
– Я никогда не забуду ваших дел, – сказал он. – Передайте своему государю, что отныне буду идти с ним рука об руку и в залог этого посылаю ярлык.
Толмач вышел со свитком и начал читать.
– «Волею Аллаха я, Менгли-Гирей, царь, пожаловал с братом своим великим князем Иваном, взял любовь, братство и вечный мир от детей на внучат. Быть нам везде заодно, другу другом быть, а недругу недругом. Мне, Менгли-Гирею, царю, твоей земли и тех князей, которые на тебя смотрят, не воевать. Если Ахмат пойдёт на Москву, то мне, царю, на него идти или братьев своих слать, а если Ахмат на меня пойдёт, то слать великому князю на него своих служилых татарских царевичей...»
«Долго, ох как долго ждал московский государь такого ярлыка, – думал Матвей, – многие годы ходили послы между Москвой и Крымом, много добра перетаскали, но всё по-пустому. Если и шли в Москву ярлыки, так только с просьбами. А сейчас и вовсе об этом молчок, к чему бы?»
Толмач словно почувствовал его недоумение и перешёл на привычное:
– «Ныне братству примета то, в чём наша нужда: кречеты, соболя, рыбий зуб... Пусть князь великий пожалует, пришлёт шубу соболью, да шубу Горностаеву, да шубу рысью, да ещё новый панцирь, чтоб было в чём на его врагов ходить. И послал бы великий князь в литовскую землю за Джанибековыми братьями, и взял бы у них большую ханскую печать, и держал бы их далеко от меня, а то будет меж нами лихо: две бараньи головы в один котёл не лезут...
На всём этом, как писано в ярлыке, я, Менгли-Гирей, царь, тебе, брату своему великому князю, молвя крепкое слово, шерть[23]23
Шерть – клятва (татар.).
[Закрыть] дам, и жить нам отныне с тобой по этому слову...»