Текст книги "Воровские гонки"

Автор книги: Игорь Христофоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

– Прическу сменила. Молодец, – похвалил Жора.

Вместо извержения вулкана на ее русой головке теперь громоздилось подобие древнегреческой амфоры. Особенно удались Жанетке ручки. Взявшись за них, можно было вполне успешно оторвать ее всю от пола.

– А попроще нельзя было? – заронил сомнение Жора Прокудин.

– Чего попроще? – перестала она плыть.

– Прическу, в смысле...

– Так куда уж проще! Там были причи и по две сотни долларов. А я всего за полторы сделала! Вот так-то!..

– Это где такие цены? – устало сел Жора на единственную в комнате табуретку.

Молчаливый Топор на правах Жанеткиного жениха примостился с ней рядом. Он вообще никогда не замечал, что у нее на голове. Если бы Жорка не увидел, он бы даже не обратил внимания.

– Я в салоне красоты была. В "Континентале", – небрежно произнесла она название гостиницы.

– Это для иностранцев? – напрягся Жора Прокудин.

– Раньше было для иностранцев. А теперь – только кавказцы и новые русские. Между прочим, неплохие ребята...

– Я ж тебя просил не светиться!

– Не гони гусей, Жорик! "Континенталь" – это не базар. И не набережная. Там люди другого сорта!

– Это однозначно, – поддержал ее Топор и заслужил поцелуй в щеку.

– Ка-акой ты соленый! – продегустировала она его щеку. – Вы что, в море купались?

– Скорее, в собственном соку, – огрызнулся Жора Прокудин. – Пожрать чего-нибудь есть?

– Не-а! – вытянула в струнку ноги над полом Жанетка. – Кажется, высох...

Только сейчас Жора заметил алые капли на ее пальчиках и несколько расстроился оттого, что сразу не понял, зачем же она изображала заплыв в комнате. Уперевшись спиной в горячую стену, он вытянул гудящие ноги и на время забыл и о Жанетке, и о ее педикюре, и о Топоре, и о еде. Секундный черный сон накатил на него, всосал в свою бездонную яму, и он с испугом вскинулся, спасаясь от смертельной тьмы.

– Ты чего?! – не понял вскрика Топор.

– Чего?! – тоже не понял Жора Прокудин.

– Пошли на набережную. Там полно кафушек и всяких забегаловок, предложила Жанетка. – Животы на-абьем!

– А если эти... торговцы? – напомнил Топор.

– В такое время суток, – посмотрела она на почерневшее окно, – этих ребят при всем желании не отыщешь. И потом учтите, я теперь вся другая! От прически до прикида!

– Купила тряпки? – опять вынырнул из забытья, только уже без вскрика, Жора Прокудин.

– А то! Я-то купила, а что у вас? Нашли этого козла?

– Почти, – с хрустом разведя скулы, зевнул Жора.

– Что значит, почти?

– Он через неделю приедет.

– С чего ты взял?

– Есть такая информация.

– А на какой улице нашли?

– Привольная! – первым успел ответить Топор. – Жорка с его соседями базарил. Потом мы на почту сгоняли. Потом с одной бабкой, из местных, базар вели...

– А почта зачем?

– Он это. Гвидонов. Не сойти мне с этого места, – теперь уже первым ответил Жора Прокудин. – Почтальонша сказала, что этого парня Эдиком зовут. Она ему вчера телеграмму носила. Его корешки попросили приехать на недельку в гости.

– Ты хочешь сказать, что почтальонша вот так вам все и выболтала? удивилась Жанетка.

– Жора – голова! – защитил друга Топор.

– А ты помалкивай! – ткнула она жениха в бок локтем. – Вот так и выболтала запросто?

– Я сказал, что кореша ищу, – нехотя, не отрывая затылка от теплой стены, пояснил Жора Прокудин. – По армейской службе кореша. Она для начала минут десять рассказывала, что у нее тоже сын служил и где служил, и что он вообще хороший парень...

– Ну, тогда точно чокнутая мамаша! – решила Жанетка.

– Она текст телеграммы даже нашла.

– С фамилией?

– Нет. Там только написано: "Эдику". Но адрес точный.

– А без фамилии примут телеграмму? – удивилась Жанетка.

– А почему нет?! Адрес же есть.

– Откуда телеграмма?

– Из Грузии. Село какое-то.

– Ну это полная труба! – по-мужски грубо оценила ситуацию Жанетка.

– Почему?

– Они его там вином по горлышко зальют! Я эти штучки знаю. Позвали, небось, отметить рождение сына у знакомого. А у грузин это праздник на месяц...

– Ну вот так всегда! – возмутился Жора Прокудин. – Ты всегда самое худшее надумаешь! С чего ты взяла, что на день рождения? Ну, с чего ты взяла? Может, просто по делам...

– В село? По делам?

– У Гвидонова дальние родственники в Грузии есть. По линии матери. Это мне в Союзе обманутых вкладчиков сказали.

– Дураки они, твои вкладчики!.. Ладно, пусть не сабантуй у них там. Пусть – дела. А ты будешь его ждать, если он там месяц торчать будет? Будешь?

– Я его, гада, год могу ждать!

– А я не могу. У меня в Штатах уже "бабки" на счету лежат. Босс обещал в бизнес пристроить...

– Так ты что, предлагаешь в это село в Грузию ехать?

– Я ничего не предлагаю. С тех пор, как эти твари увели с вещами мой косметический набор, мне все не мило. Даже этот купальник за две сотни баксов.

– Ладно! – вскочил Жора Прокудин. – Давай так договоримся: ждем его здесь неделю. Если не появляется, гоним в Грузию. Только тогда я его голыми руками задушу!

– Это моя работа, – грустно напомнил о себе Топор.

– Ты бы помалкивал, Отелло! – срезала его Жанетка. – Жорик, а с чего ты взял, что этот чайник – Гвидонов?

– Имя – то же.

– Фамилию, значит, для маскировки сменил, а имя – нет?

– Так часто бывает. Человека трудно научить отзываться на другое имя. А Эдиков по стране – пруд пруди!

– Мы идем жрать или нет?! – прорычал Топор.

Его озверевший голос плохо согласовывался с вялой полулежачей позой. Жора Прокудин посмотрел на кривой нос Топора, так похожий в жидком свете лампочки на свареную сосиску, и тоже ощутил, что голод противно точит изнутри.

– И потом я видел роспись на бланке, – вспомнил Жора. – На телеграмме, в смысле. Она начиналась с большой буквы "С". Дальше, правда, каракули несусветные. Но ведь "С"! "С"! Это же Сергеев!

– Больно доверяешь ты своему сыщику, – огрызнулась Жанетка.

– Никакому не моему! – таким же тоном ответил Жора Прокудин.

– Ладно. Пошли на набережную.

Она пушинкой слетела с кровати, гневно сверкнула глазами и потребовала:

– Выметайтесь! Я переодеваться буду!

– А мне можно остаться? – удивленным голосом спросил Топор.

– Я сказала, выметайтесь! Мне нужно купальник снять. Он сквозь шифон виден будет.

– Сквозь что? – не понял Топор.

– Ши-ифон!

Лицо Жоры Прокудина поневоле напряглось. В отличие от Топора он знал, что такое шифон, знал, что это недорогая ткань, но не мог представить по какой цене он может продаваться в курортном Эльдорадо по имени Приморск.

– Покажь, чего купила? – с еле скрываемым раздражением спросил он.

Ее руки извлекли из белоснежной коробки нечто бледно-голубое, скорее похожее на водяные струи, чем на ткань, встряхнули, и перед глазами Жоры Прокудина развернулось прозрачное платье из шифона. Бретельки толщиной с человеческий волос удерживали это небесное создание. Казалось, что если его коснуться, то платье растает от тепла пальцев.

– Как мешок, – оценил фасон Топор. – А чего такое короткое?

– Дубина ты! – незло укорила его Жанетка. – Это же Альберта Ферретти! Чистый эксклюзив!

– Чего? – не запомнил он слово.

Жора Прокудин не дал ответить. От плохих предчувствий он ощутил себя еще более опустошенно, чем от усталости и голода.

– Долларов двести? – наугад спросил он.

– Дешево ценишь! – обрадовала его Жанетка. – Девятьсот двадцать девять! В рублях по биржевому курсу!

– Мать моя женщина! – сел на кровати под испуганный взвизг пружин Топор. – Почти тыща баксов!

– Купальник тоже у них купила? – по-птичьему закачал головой Жора Прокудин.

– Что значит, у них?! Я приобрела одежду в фирменном магазине отеля "Континенталь". Это фирменные вещи. Без обмана. Я их честно заработала...

Жоре Прокудину захотелось заплакать. За один день Жанетка грохнула почти все их деньги. Его гудящая голова по-птичьи дергалась вверх-вниз, точно хотела что склевать, но клевать-то было уже нечего.

Глава семнадцатая

"МЕРСЕДЕС"-БЭМС!

Прощание Рыкова с банкирами вышло натужным. Ресторан гремел и стонал музыкой, воздух дрожал и клубился от дурманящих ароматов духов, а на душе было пакостно. Ощущение, что над ним уже которые сутки подряд смеялся злой прыщавый мужичонка, не проходило.

Встреча была вроде бы плановой. Обычно они проговаривали условия новых кредитов. Но сегодня банкиры странно переглядывались и цедили слова с невероятной скупостью. В конце разговора они трижды напомнили о сроке возврата кредитов, и Рыков сжался. Неожиданно ощутил себя ребенком.

– Пятьсот водки! – потребовал он от юркого официанта, как только

банкиры ушли, не расплатившись. – Нет! Не водки! Виски!

В брюхе уже плескались полтыщи грамм "Столичной". Или чуть больше.

Но Рыков слишком хорошо знал свой организм. Его могли бы свалить

только два литра. Если смешивать, то меньше. Смешивать стоило дешевле, и он заказал виски.

– Самогонка у тебя, а не "Ред Лэйбл"! – залпом опустошив скользкую квадратную бутылку, объявил он официанту, но стольник на чаевые сунул.

Улица встретила духотой и вонью, но они почему-то казались приятнее французских духов ресторанного зала.

На улице ощущение приниженности, испытанное от общения с банкирами, исчезло. Зато появилась злость. Не было только человека, на которого ее можно было бы излить. Швейцар у входа в ресторан выглядел гипсовым манекеном, редкие прохожие на дальней стороне улицы воспринимались всего лишь силуэтами в театре теней. Они скользили с такой скоростью, будто знали о ярости, клокочущей в душе Рыкова.

– З-звери! Кр-ругом одни звери! – своим низким басом перепугал он швейцара. – Нет, не звери! Волки! Шакалы!

Вырвав из кармана брелок электронного сторожа, Рыков вдавил кнопку, и освобожденный от охраны "мерс" радостно взвизгнул. Правда, дрогнула лампочка на лобовом стекле не только рыковского, но и соседнего "мерседеса", но он этого не заметил.

– Св-волота! Воруют у честных людей! – попытался он открыть дверцу. И ты, стерва, с ними заодно!

Дверца взвизгнула как испугавшаяся девочка и торопливо открылась.

Ее движение получилось непривычно быстрым, и Рыков чуть не упал.

– Все вокруг – ур-роды! Зубы напильниками наточили и клацают,

клацают, клацают! Дай! Дай! Дай!

Ключ зажигания упрямо не хотел залезать в щель. Ключ был заодно с врагами Рыкова, но он до боли в подушечках пальцев пытался вогнать его, воткнуть, но вражеское создание не поддавалось. Тогда ключ был похоронен в бездонном кармане пиджака, под черным телом "сотовика".

– Все равно ты у меня поедешь! – лягнул машину по педалям Рыков.

Он под муть в голове согнулся, ногтями содрал пластиковую крышку, под которой скрывались провода от замка зажигания, оторвал их и соединил напрямую. Машина недовольно загудела.

– Вот так-то, тварь! – укорил ее Рыков. – Будешь знать, как брыкаться!..

Он вывернул со стоянки, ослепив светом фар швейцара, и рванул по сонной улице. На четвертой скорости "мерс" вошел в поворот на проспект. От визга тормозов заложило уши, но Рыков педаль газа не отжал.

– А-а, сволочи! – орал он. – У меня, у Рыкова, деньги красть?! Я покажу вам, уродам недоношеным, как красть! Я вам задницу на фашистские знаки разорву! Глаз на пятку натяну и моргать заставлю! Ноги повыдергиваю! И спички вставлю, чтоб было на чем в туалет ходить! С-суки позорные!

Гаишный "шевроле" он заметил слишком поздно. Возле него стоял длинный капитан и ленивым взмахом руки останавливал редкие иномарки. Сбор "урожая" у него пришелся на ночную пору.

Рыкова останавливали частенько. Чистенький вид его трехсотого "мерса" всегда привлекал внимание ребят с жезлами. И каждый раз он мягко притормаживал, выслушивал глупые вопросы гаишника, отдавал ему права с аккуратно вложенным в них полтинником, получал права назад уже без полтинника и с полным безразличием в душе к стражам дорожного порядка уезжал по своим делам.

Сегодня Рыков не хотел делиться. Капитан, стоящий возле "шевроле", показался ему еще одним членом банды, обокравшей его на двести тысяч долларов с лишком. Отдавать ему еще и полтинник, а скорее всего, и больше за превышение скорости он не хотел.

– Пошел в задницу! – сквозь лобовое стекло проорал Рыков и на взмах руки не отреагировал.

"Шевроле" в погоню не сорвался, но когда Рыков попытался свернуть вправо, именно оттуда на него волком вылетел гаишный "форд" и мегафонным голосом приказал остановиться. Рыков ощутил себя рыбешкой, попавшейся в сети. Злость вспыхнула с новой силой. В уже еле тлеющий огонек словно бы плеснули бензина. И он почувствовал, как ожгло его это пламя, как сдавило с силой виски.

– Да пошли вы, твари! – заорал он и бросил машину влево, в проулок.

В зеркале заднего вида тут же возник капот бело-синего "форда". Что-то прежнее, вроде бы прочно прижившееся к душе Рыкова, потребовало: остановись, дай гаишникам насладиться штрафом, но его тут же заглушил другой голос: ты же пьян, они отберут и права, и машину. Руки повернули руль влево, на выезд из проулка. Второй голос оказался сильнее. Он подчинился ему.

"Мерс" вылетел на набережную Москвы-реки. Даже в час ночи здесь было немало машин, и Рыкову пришлось выписать змейку вокруг двух "жигулей"-тихоходок, чтобы хоть немного оторваться от "форда". Мегафонный голос орал и матюгался, но Рыков и слышал его, и не слышал. Зрение сейчас было главнее ушей. Он как бы весь превратился в огромные жадные глаза, и даже кошачье шевеление усов, его пушистых рыжих усов, ощущалось шевелением ресниц под огромными, жадно вбирающими в себя серый асфальт глазищами.

Милицейский "уазик" он заметил еще издалека, но когда этот же "уазик" пересек двойную сплошную линию и пошел на него влоб, ноги Рыкова сами вспомнили о своем существовании. Впервые за эту чумовую гонку он перенес ступню с педали газа на тормоз, и "мерс", тоже, видимо, уже и забывший о тормозах, тупо дернулся, пошел боком и со всего хода хряснулся правым бортом в столетний ствол липы.

Мутным, дергающимся взглядом Рыков посмотрел на дверь "мерса", приехавшую прямо к его правому плечу, и с натугой, комом, проглотил ужас.

– Со... со... сорок тыщ дол... ларов, – сухими губами оценил он новую потерю и тут же вздрогнул от рева мегафона.

Скользя пальцами по дверце, он все-таки нащупал рычажок. Дверь поддалась легко, будто машине и вправду надоел этот пьяный дурак, и выпустила его на улицу.

Речная свежесть обожгла лицо, на секунду вернула трезвость, и этой короткой, вспышечной секунды Рыкову хватило на то, чтобы обернуться и увидеть разворачивающийся между деревьями "форд". Страх бросил его к черным скалам зданий. Спотыкаясь и хрипя, Рыков добежал до пыльных колючих кустов, упал прямо в них, проломив их грудью, а в голове скороговоркой пульсировало: "Дай! Дай! Дай!" Он сжал ладонями уши, но слова просачивались и сквозь пальцы. Только звук получался каким-то писклявым, будто теперь у него клянчил деньги ребенок.

Рывком он отпустил ладони и сразу понял, что стонет "Дай! Дай! Дай!" гаишная мигалка на "форде". Обернувшись и отодвинув ветку, он четко, будто днем, увидел облитый огнем фар свой изувеченный "мерседес", увидел людей в бледно-синей милицейской форме, увидел зевак, вылезающих из останавливающихся на набережной легковушек, и вдруг перестал ощущать себя рыбой, пойманной в сети. Он вспомнил, то он – Рыков, что у него есть крупная фирма, что он не последний человек на земле, и это чувство собственной значимости подняло его с повлажневшей травы. Да, он угробил трехсотый "мерс", но это был его собственный "мерс", да, он был пьян, но пусть уж накажут за пьянство, отберут права, чем станут стыдить завтра, как мальчишку, который нашкодил да убежал.

Рыков зло, но зло к самому себе, отряхнул брюки, пиджак и уже хотел повторно проломить кусты грудью, но то прежнее, что превратило его во время безумной гонки в глаза, неожиданно окаменило его.

– Твою мать! – только сейчас заметил он.

На "мерсе" красовались номера чужой машины. Сам того не желая, он угнал ее от ресторана. Ноги уже не хотели идти к разбитому лимузину. Он не ощущал их.

Пиликание "сотовика" в кармане пиджака шибануло его в пот.

– А!.. Кто?!. Чего?! – прохрипел он в трубку.

– Это я, Барташевский, – мягко ответила она.

– Ты это... чего?

– Я тут вечером был занят. Не успел доложить. А тут вспомнил. Я кресло тебе заказал. Завтра привезут. Максимальная ширина. Шире уже не бывает. Шире – только диваны...

– Ну ты это... А если я сплю?.. Чего ты звонишь?

– Ты – спишь?

Раньше двух-трех ночи Рыков редко заявлялся домой. В вопросе Барташевского сквозили и удивление, и любопытство.

– Ну не сплю я!.. Так что, надо про всякую ерунду звонить!

– Я хотел узнать, как банкиры...

От упоминания о них Рыков проскрипел зубами. Мигалок вокруг вросшего в дерево "мерса" становилось все больше, и от их воплей "Дай! Дай! Дай!" можно было задохнуться.

– Твари они, а не банкиры, – прохрипел Рыков. – Дай! Дай! Дай!

– Что? – не понял Барташевский.

– "Бабки" требуют!

– А что в этой... в милиции?

В безразличии тона, с каким задавался вопрос, четко ощущалось:

Барташевский звонил вовсе не из-за банкиров и не из-за кресла.

– Облом. Полный облом, – вспомнил мрачного милицейского

подполковника Рыков.

– Ты же сам говорил, они поймали парня с твоими кредитками. Точнее, с подделанными под твои...

– Ничего не подделанные! У него нашли одну мою. Помнишь, я тебе говорил месяцев восемь назад, что потерял кредитку...

– Так это она?

– Да. Он успел тогда чуть-чуть с нее погреться. Тыщи на три. Я потом счет аннулировал.

– А других у него не нашли?

– Нет, – раздраженно прохрипел в трубку Рыков.

Шепот у него не получался. По горлу скребли невидимым наждаком, а та штука в организме, которая отвечает за слюну, отказывалась работать. И от этой неожиданной забастовки он воспринимал свежий воздух ночи каким-то жгучим и сухим. Точно и не посреди Москвы он стоял, а посреди пустыни.

– Значит, надежда исчезла? – расстроился Барташевский.

– Мент этот... такая сука! Он мне говорит: ищите воров в своем окружении. Возможно, что вором может быть и жена... Тварь! У моей Лялечки куча недостатков, но красть она не будет. Тем более у меня. Да я за нее...

– Это он зря, конечно...

– Там все – сволочи. Им плевать на меня!

– А ты рассказал им об исчезнувших деньгах... Ну, твоих и моих?

– Нет, – еле выжал Рыков.

Он только в эту минуту вспомнил о швейцаре. Только один человек на

земле – этот краснолицый манекен с екатерининскими бакенбардами

– видел, как Рыков заводил чужой "мерс". А может, он

преувеличивает? Может, и не видел швейцар его буйного отъезда? В

плохое верится сильнее, чем в хорошее. Накативший из ниоткуда страх неожиданно увлажнил рот. Словно бы лопнула внутри та штука, что бастовала.

– Мне лететь надо, – промямлил он в трубку. – По делам... У меня дела...

Он зашарил по карманам. Где-то в брюках прятались несколько стодолларовых купюр. Рыков презирал портмоне, считая их бабской безделушкой, и всегда рассовывал деньги по карманам.

Мятые серо-зеленые стольники он нащупал у пояса, в тайничке. Только они могли сейчас спасти его. Швейцар, как и положено представителю его профессии, легко покупался. Но гаишники могли опередить Рыкова и купить чуть раньше.

– Платоныч, – оборвал его лихорадочные мысли Барташевский, – деваться некуда. Я должен ехать в командировку в Красноярск. Следы – там...

– Что? – не услышал Рыков.

– В Красноярск, говорю, лететь надо...

– Да лети ты куда хочешь!

– А насчет метров чего?

– Каких метров?

– Ну, будем одни и те же метры по второму разу продавать? Наш разговор помнишь?

– А-а, черт с ними! Продавай! Впаривай дуракам эти метры!

Нажатием клавиши Рыков омертвил "сотовик" и, прихрамывая, бросился между домами во двор. Прощально повернулся и с неприятным чувством у сердца увидел, как коротенький гаишник нагнулся к номеру "мерса" и аккуратно записал его в блокнот.

Глава восемнадцатая

ГАИ, ГАИ, МОЯ ЗВЕЗДА...

А ровно через восемь часов одиннадцать минут в расположенном на полторы тысячи километров южнее от Москвы курортном городе Приморске другой гаишник, повыше и посимпатичнее того, столичного, тоже нагнулся к номеру "мерса", но только не покореженного, а очень даже целенького, хотя и десятилетней германской выдержки, и с видом беспощадного судьи оценил этот номер:

– Покрасить бы не мешало. Цифры совершенно не видны.

– Это грязь, а не ржавчина, – высунувшись из окошка, разъяснил румяненький, кругленький водитель. – Я помою – и все...

– А почему не пристегнут ремень безопасности? – подошел к его дверце гаишник.

– Так я ж не еду! Я ж на ваш сигнал тормознул! Я только что отстегнул! Я...

– Это ты будешь теще рассказывать, – неумолимо ответил гаишник и вырвал из нагрудного кармана блокнот с квитанциями. – Ты оштрафован на сто тыщ!

– Командир, ну ты даешь! Я ж токо отстегнулся! Мамой клянусь!

– Я сказал, сто!

– А почему сто?.. Всегда было восемьдесят!

– С утра повысили штрафы. По радио передавали. Ты что, не слышал?

Кругляш раздраженно посмотрел на радиоприемник. Пластиковый прямоугольник с кнопками угрюмо молчал. На минуту кругляшу показалось, что весь их разговор сейчас это же радио транслирует на весь город, и ему стало стыдно, хотя стыдиться было и не от чего. Формально гаишник был прав. Не пристегивал он сегодня ремень.

– На! – протянул он через окошко полтинник. – Без квитанции...

– Ладно. Езжай, – двумя пальчиками подхватил купюру гаишник и брезгливо сунул ее в карман неглаженых брюк. – Только пристегнись.

Ветеранистый "мерс" с подчеркнутой медлительностью поехал по улице, а из подъезда дома раскачивающейся походкой выплыл Топор и лениво спросил гаишника:

– Состриг?

– Мелочевка, – ответил Жора Прокудин, снял одеревенелую милицейскую фуражку, отер платком красную полосу на лбу и добавил: – На ремнях мы только к вечеру что-нибудь путное соскребем. Надо знак ставить.

– Проезд запрещен?

– Ты думаешь?

– Однозначно!

– А есть где поблизости?

– Вон там. В переулке. Там перерыто все. И знак стоит. Приварен к колесу от вагонетки.

– Тащи его, родного, сюда!

Топор живчиком рванул по улице, а Жора Прокудин с облегчением отступил в тень. Пальцы с жадностью расстегнули пуговицу на шее и оттянули галстук. Хорошо еще, что он был на резинках. Когда Жора отпустил его, галстук аккуратно, уже без прежних тисков, сжал воротник. Пуговицу, оказывается и застегивать-то не требовалось.

"Козел. Не мог сразу научить!" – мысленно ругнулся он на мужика, продавшего ему рано утром на местном рынке милицейскую форму. Мало того, что она оказалась на размер меньше, чем он обещал, но и ни одного секрета ее ношения он не знал. Пуговица подсказала первый секрет сама. Если бы он еще знал, куда вешать жетон с персональным номером, то вообще был бы полный порядок. Жора наугад прицепил его на правую ключицу, точно под погон. Наверное, это было неверно, но зато ничего не мешало нагрудным карманам. В одном из них он хранил книжку с квитанциями штрафов, купленную у того же мужика, а в другом – газовый баллончик.

– Куда ты его прешь! – укоротил Жора Прокудин дружка.

– Ты же сам сказал!

Металлический столб с приваренным к нему знаком Топор нес на плече, будто деревянную лопату для уборки снега. Колесо от вагонетки – ржавый диск – закрывало ему всю грудь и оттого выглядело и не колесом вовсе, а коричневым узором на его майке. Если б не побелевшие пальцы Топора, Жора подумал бы, что в Приморске действуют другие законы физики, и металл весит во много раз меньше.

– Пройдешь по улице метров сто, поставишь у бордюра. Понял?

– остановил он Топора.

– Ага.

Кажется, он понял все с первого раза. Значит, в Приморске

действовали не только другие законы физики, но и психологии.

Впрочем, уже через полчаса Жора убедился в обратном. В Приморске,

как и в Москве, Питере и Абакане, все водители по-одинаковому

реагировали на его требование оплатить штраф за проезд в неположенном месте.

– Не было там никогда такого знака! – говорили они одно и то же, будто артисты, навеки вызубрившие текст пьесы.

А Жора Прокудин терпеливо, но с подчеркнутой властностью отвечал им все по очереди одно и то же:

– Вторые сутки стоит. Здесь ремонт, а вы гоняете, как ошалелые!

– Где ремонт?! – с такой же артистической заученностью озирались водители.

– Там, – неопределенно показывал то влево, то вправо, то вверх Жора Прокудин и тут же с мастерством истинного гаишника снимал с себя ответственность за будущую экзекуцию: – Мне приказано никого не пропускать, а приказы, сам знаешь, не обсуждаются. Так что плати штраф за проезд на запрещающий знак, разворачивайся и езжай обратно!

Из шестнадцати тормознутых им за полдня, только двое потребовали составления протокола и выписки квитанции по полной форме. Откуда эти аккуратисты свалились на русскую землю, Жора даже не мог представить. Такое впечатление, что их подхватило ураганом где-нибудь в Германии и перенесло на издолбанный асфальт Приморска. Только когда они научились по-русски разговаривать? В полете, что ли?

Из четырнадцати оставшихся он выдоил-таки штраф наличными. Кто-то давал меньше, кто-то больше, но только к часу дня карман милицейских брюк распух основательно.

Семнадцатый остановленный Жорой "нарушитель" не произнес великую фразу дня: "Не было там никогда такого знака!" Он не вылез из машины, он не сдал задним ходом. Он терпеливо подождал, пока подойдет пунцовый от солнечного удара Жора, и спросил нечто вообще несуразное:

– Потеешь, старина?

– Документы! – тоже не по сценарию выкрикнул сухой глоткой Жора Прокудин.

– Ты из какой роты? – ну уж совсем из другой пьесы попер текст у мужика.

Нагнувшись, Жора разглядел в салоне копеечных "жигулей" кругломордого седого водителя. Его уверенному взгляду можно было позавидовать. У Жоры Прокудина никогда бы не получился такой смелый взгляд. Нервишки бы не позволили.

Зато Жора мог изображать любые динамические состояния: гнев, радость, печаль, усталость. Впрочем, он и без того был сверх меры изможденным. Осталось лишь чуть попрочнее насупить брови.

– Вы проехали на запрещающий знак, – заученно вбросил он в салон.

– Так из какой роты?

– Какой надо! – огрызнулся Жора Прокудин. – Ваши документы!

– Понятно.

"Жигуль" рванул с места, до смерти напугав Жору. Гарь выхлопа обожгла горло, вбила в кашель. Жора зашелся, как чахоточный, и только вскрик Топора остановил его.

– Ты чего?! – испуганно нагнулся Топор к нему.

– Не... не... не запх... латил...

– Фу ты!.. Я думал, он тебя чем шарахнул!

– Гад какой-то!.. Пытать начал...

– Чего?

– Какой номер роты, говорил...

– А это не он? – окончательно выпрямил Жору Прокудина своим вопросом Топор.

– Где?

– Вон... Едет опять сюда... Кажись, его номера на "копейке"...

Приложив ладонь козырьком к козырьку милицейской фуражки, Жора всмотрелся в дальний конец улицы. Как раз в этот момент мимо фальшивого знака проехал "жигуль", а за ним колымагой, переваливаясь на колдобинах, вырисовывался милицейский "уазик".

– Атас! Срыгиваем! – выкрикнул Топор и первым нырнул в подъезд.

В его душной полутьме он просидел полдня, и хорошо знал, что через подъезд есть сквозной ход во двор.

Жору удержало на асфальте только одно. За эти же полдня он до того сросся с формой, что притормозивший метрах в пяти от него "уазик" воспринял как родной и сыпанувших из "уазика" милиционеров тоже ощутил как родных. И только выпрыгнувшего из "жигулей" кругломордого не мог никак всунуть в свои чувства. У кругломордого было уже не просто уверенное, а свирепое лицо. Оно чем-то походило на бульдожье.

– Взять его! – взвизгнул он.

– Есть, та-ащ майор! – достойно ответил самый кругломордый из милиционеров и в свою очередь скомандовал остальным: – Взять!

Родные лица тут же превратились в бульдожьи. Прыжком вбок Жора Прокудин ушел от объятий ближайшего к нему милиционера, спиной вышиб дверь подъезда и упал на цементный пол. Фуражка блином слетела с головы и нырнула под ноги все тому же шустрому милиционеру. Он с хряском смял ее сапожищами, но фуражка, словно почувствовав, что ее бывшему обладателю грозит опасность, скользнула по асфальту. Преследователь с грохотом вмялся лбом в дверь и сполз по ней в трехсекундном беспамятстве.

– Быстрее! – еще громче заорал кругломордый майор. – Хватайте, твою мать, его! Хватайте!

По-лягушачьи заработав ногами и руками, Жора Прокудин словно и не с цементного пола поднялся, а всплыл. Сзади ударил свет. Его могли впустить в подвальный полумрак подъезда только распахнутые настежь двери. Свет бросил Жору Прокудина вперед, бросил к узкой щели, в которой виднелось до боли знакомое лицо.

– Сюда! Сюда! – орало лицо голосом Топора.

Ноги сосчитали ступеньки лестницы, которую Жора даже не увидел, вынесли его в сонную тень двора, и он с удивлением обернулся на хряск. Сзади будто бы разгрызла кость собака.

– О-о-ох! – со стоном упал на асфальт нокаутированный Топором милиционер.

– А-ах! – таким же прямым ударом встретил Топор второго выбежавшего парня.

– У-ух! – удивленно ответил он и снопом упал рядом с сослуживцем.

– А-ах! – повторил понравившийся ему прием Топор с третьим.

– Э-эх! – как-то разочарованно отозвался тот, но на ногах устоял.

Его руки метнулись к груди Топора и все-таки нащупали на костях майку.

– А-ах ты! – не совсем обычное для предыдущих диалогов выкрикнул телохранитель Жоры Прокудина и ударом снизу проверил печень милиционера.

Печень оказалась не на уровне. Руки нападавшего превратились в тряпичные и вяло скользнули вместе с ним к земле.

– Бежим, Топор! – попытался Жора напомнить, что их спасет сейчас не бокс, а легкая атлетика, и похолодел от страха.

Из двери как-то странно, боком, выскользнул кругломордый майор, с ловкостью гимнастки увернулся от кулака Топора и с вызовом, будто ему плевать на условности большого курортного города, выстрелил в небо.

– На пол! Всем на пол! – отпрыгнув на шаг, потребовал он.

– Здесь пола нет, – на полном серьезе ответил Топор. – Здесь асфальт...

Майор почернел лицом. В его руке подрагивал такой же черный "макаров", и Жоре почудилось, что именно прикосновение к пистолету сделало таким лицо майора. А тот стоял в фас к Топору и боком к Прокудину, но почему-то замечал только парня с гнутым носом. Наверное, он пытался высмотреть в его лице нечто такое, что позволило ему столь свободно свалить в беспамятство трех милиционеров.

– На-а пол! – уже в истерике заорал он, и Жора Прокудин сделал то, что никогда не делал в жизни и сегодня делать тоже не собирался.

Он выхватил из нагрудного кармана рубашки газовый баллончик и ударил его струей по лицу майора. Выстрел даже не испугал Жору Прокудина. Просто сразу заложило уши. Так было однажды в детстве, когда он температурил в золотухе. Но детство вместе с золотухой прошло, а майор никуда не делся. Прижав к лицу маленькую круглую кисть, он выл и поводил из стороны в сторону черным пистолетом...

Присевший от выстрела на корточки Жора бросил просительный взгляд на Топора, а тот, похоже, был еще перепуганнее друга. В двери возник, законопатив ее собой, свеженький милиционер. Такого не свалил бы в нокаут даже удар по физиономии знаком, запрещающим проезд. Мысль об этом мелькнула в голове Жоры Прокудина вспышкой, но, видимо, подожгла фитиль в душе Топора.