Текст книги "Воровские гонки"

Автор книги: Игорь Христофоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

– Чего-чего?

– Это – бабка.

– Ты чо, ширяешься? – попытался заглянуть ему в глаза Топор.

Зрачки были обыкновенными. Конечно, расширенными, как и положено при плохом освещении, но не до колес, как у наркош.

– Никакой бабки нет, – мрачно произнес Жора Прокудин. – Есть дело на пару арбузов...

Лимон – миллион. Арбуз – миллиард. К триллионам замену еще не придумали. Наверное, это была бы тыква. Крупнее тыквы овоща нет.

– В рублях? – не понял Топор.

– В "зеленых".

– Так... так не бывает.

– А я говорю, чистяк. Верное дело.

– А что Босс? – посмотрел с ужасом на пустынную улицу Топор.

Возникло жгучее предчувствие, что сейчас из-за угла вырулит "вольво" с Боссом за рулем, и сердце не выдержит испытания. Оно лопнет, как резиновый мячик, пущеный мужиком в его пластиковую маску. Хорошо хоть судья успел незаметно для всех сменить порванный мячик на целый, а то б точно мужик догадался про маску.

– А зачем он нам нужен? – положил Жора Прокудин зеленый шулерский трофей в "бардачок". – Так по арбузу достанется, а если его в дело брать, то меньше семисот лимонов "зеленых" на рыло получается.

– Е-мое!.. Круто! Как у шейхов!

– После того, что мы провернули, у нас баксов тыщ сорок на брата выходит. Точно?

– Я не считал.

– А я считал. Босс больше не отстегнет. Да еще и надует. И

что ты будешь в этом Нью-Йорке делать с сорока тысячами? Здесь это деньги, а там...

– Босс говорил, дело откроем, – вяло посопротивлялся Топор.

– Себе-то он откроет. А ты пойдешь у него негром на ринг. И будешь по подвалам до кровавых соплей драться. А там пластиковую маску не наденешь! Сразу засекут и ноги повырывают.

– Иди ты!

– Я не гоню. Я хочу, чтоб ты не тормозил.

– А откуда... это... два арбуза?

– Потом объясню. Так едешь со мной?

– А это... Жанетку можно?

В эту минуту Жора Прокудин пожалел, что взял Топора в долю. Жанетки в его планах не было, и оттого, что не было, два миллиарда долларов банка "Чага" показались уже менее досягаемыми. Будто бы именно в тот момент, когда Топор назвал имя своей подруги, деньги тут же начали перепрятывать.

– Можно, – назло самому себе согласился Жора Прокудин.

– А что Боссу сказать?

– Ничего. Не приедешь в аэропорт – и все...

– Так ему одному все "бабки" достанутся!

– Ну и хрен с ними! Ему – тысячи долларов, а нам – миллиарды!

Топор стронул машину с места, вырулил на середину шоссе и медленно поехал от центра города. Фонари в дальнем конце улицы почему-то не горели, там царила плотная вязкая тьма, и оттого казалось, что они едут к пропасти.

Глава пятая

ДАЙ-ДАЙ-ДАЙ

Огромный рыжий мужик по фамилии Рыков лежал на спине плотно, плашмя, широко раскинув руки, и капли пота на его лбу катались зернами. К правому его плечу была прижата нежная женская щечка. Еще более нежная женская ручка поигрывала рыжими зарослями на его спартанской груди, а совершенно бесподобная нежная ножка коленочкой плотно, ненасытно прижимала низ живота.

"Как же от него воняет", – подумала она и мягко пропела:

– Зайчик, ты такая пре-е-елесть...

"Вот крыса! Сейчас про деньги спросит", – подумал он и устало вздохнул:

– Ты то-о-оже... того...

"Ну точно как лошадь воняет", – подумала она и еще мягче пропела:

– Ми-илый, мне нужны наличные. Ты уже до-олжен по-олторы тыщи...

"Ну и жена! Ее задушить легче, чем прокормить", – подумал он и еще более устало выдохнул:

– Не-еужели по-олторы?..

"Вот сволочь! Опять завилял!" – подумала она и уже с совершенно неимоверной мягкостью пропела:

– Ро-о-овненько по-олторы... Ты же по-омнишь наш уговор?..

"Нет, точно: задушить легче", – подумал он и с полной изможденностью выдохнул:

– Угово-ор?..

– Конечно! – не успев ничего подумать, приподнялась она на локтике и посмотрела на его мокрые усы. – Мы же договорились, что после свадьбы ты мне будешь... дарить пятьсот долларов за каждую ночь...

– А сейчас день, – тоже не успев ничего подумать, ответил он.

– Я уже купила в салоне моды платье в долг. И за педикюр я не плачу последний месяц.

– Педи... чего?

– За лак на ногтях!

На пальчиках взлетевшей ножки блеснули алые, в золотую точечку, ноготки.

Рыков не знал, что ответить ноготкам. Они были такими красными, будто пылали ненавистью к нему большей, чем все остальное тело Лялечки, его третьей, его самой юной и обворожительной жены. Рыков слишком хорошо знал, что за все в жизни нужно платить, но по цене за любовь он, кажется, год назад явно проторговался. После платья и педикюра сейчас всплывут шейпинг, солярий, путевка на Майорку, недостроенная дача и "ягуар", на который она давно мечтала сменить опостылевший "вольво", а у него до сих пор перед глазами стояли не раскачивающиеся груди Лялечки, а счета, которые привез утром из банка Барташевский. По ним выходило, что в каком-то магазине на окраине столицы, в магазине, куда он точно никогда не забредал, он, видите ли, оптом закупил партию видеомагнитофонов и телевизоров на сумму более двухсот тысяч долларов. Все его кредитные карточки оказались отоваренными, и теперь Рыков был беднее церковной крысы. Хотя в этом сравнении он явно перебирал. Все-таки почти полмиллиона "зеленых" у него крутилось в деле, но деньги эти были как бы виртуальны. Они делали свое дело, принося небольшую, но прибыль, а если бы ему захотелось оживить их, превратить в хрустящие купюры, то ему пришлось бы выйти из дела. А там все было так путано-перепутано, что выход грозил пулей. Лялечка вряд ли поняла бы столь долгое объяснение. Это все равно что бывшему строителю и бывшему прорабу Рыкову стали бы рассказывать устройство чипов для видеокарты компьютера.

– Понимаешь, милая, – стерев со лба белые зерна, начал он, – в некотором роде...

Телефонный звонок сбил мысли, хотя Рыков и не мог с уверенностью сказать, что они у него были. Просто требовалось что-то говорить.

– Р-рыков! – с удовольствием рявкнул он в "сотовик".

– Добрый день, господин Рыков, – ответил аппарат незнакомым голосом.

– Добрый...

– Моя фамилия – Дегтярь. Меня направило к вам частное сыскное агентство, в которое вы вчера обратились.

– Вчера?

После встречи с мальчиком-банкиром Рыков в ярости так напился в офисе, что уж толком и не помнил, звонил ли он куда. Кажется, он орал на Барташевского, требовал от него найти воров, а что было дальше? Кажется, Барташевский согласился и ушел. Нет, не кажется, а точно ушел. Барташевский, его коммерческий директор, вообще не пил, а только и делал, что жрал свои любимые чипсы, а Рыкову очень хотелось его напоить. Барташевский потерял в десять раз меньше его, и это бесило Рыкова больше, чем сама потеря. Впрочем, у каждого свой масштаб. Барташевский в офисе выглядел бледнее бумаги, поглощал чипсы быстрее, чем он это делал обычно, и к концу их посиделок ненависть и зависть ушли, уступив место состраданию. Рыков полез целоваться к коммерческому директору, другу по несчастью. Тот в слезах пообещал найти воров и попросился домой. Когда он ушел, красивый, черноволосый, умный, Рыков в одиночку допил литровую бутылку водки, мутными глазами посмотрел на коммерческий телефонный справочник и подумал, что даже такой умный мужик, как Барташевский, не найдет воров. И он позвонил в первое попавшееся в справочнике на глаза частное сыскное агентство.

– А ты где?

– Внизу. Возле консьержа.

– Кого-кого?

– Ну, охранника. На первом этаже.

– А-а... Дай ему трубку... Что?.. Это охрана?.. А-а?.. Да, пропусти человека ко мне. Да, к Рыкову, пятый этаж...

Лялечкино тело прильнуло еще плотнее. Уже оно все, а не только ее губы и алые ноготки просили денег. Но и этот сыщик по фамилии Дегтярь тоже приперся не за свежим воздухом, а за хрустящими купюрами. В эту минуту Рыкову захотелось вскочить с кровати и сигануть в окно, разнося в брызги матовое бельгийское стекло, но он вспомнил, что оно не трескается даже при взрыве.

– У меня деловая встреча, – выскребся он из объятий, посмотрел на ее смуглые, уже успевшие за лето впитать солнце Канар, Майорки и Сардинии, бедра и не сдержался: – Тебе бы в кино сниматься. На эротику, значит. Такое, понимаешь, тело...

– Ми-илый, а деньги? – не приняла она его попытку заплатить за близость комплиментом.

– У меня встреча, а ты с пустяками!

– Это для тебя полторы ты-ыщи пустяки. А у меня долги...

– Потом!

На ходу засовывая в брюки рубашку, он выскочил из спальни и еле перевел дух. Домофон у двери уже пропел свою противную мелодию. Она очень сильно напоминала повторяющееся "Дай-дай-дай". Даже домофон никогда не говорил "На-на-на". Все, что окружало Рыкова, и все, кто окружал, знали только мелодию "Дай-дай-дай". И без конца преследовали его по жизни с этими мерзкими собачьими словами.

В черно-белом экране домофона красовалась небритая физиономия с упрямо стиснутыми губами, вялым взглядом и слишком высоким лбом. Этот Дегтярь больше походил на второстепенного актеришку из боевиков, чем на частного сыщика. Домофон опять пропел "Дай-дай-дай", и Рыков нервно щелкнул сейфовым замком.

– Проходи, – предложил он гостю. – Я думаю, мы обсудим все в моем кабинете.

Дегтярь не ответил. Вживую, не на экране домофона, его лицо казалось более сплющенным, щетина превратилась в ровненько подстриженную бороду с интеллигентной сединой на подбородке, лоб стал меньше, глаза острее, а от образа второстепенного актеришки не осталось и следа. Теперь гость уже напоминал модного кинорежиссера.

– Присаживайся, – предложил в кабинете Рыков. – Куда хочешь. Здесь все дерьмовое.

Дегтярь холодным взглядом обвел новенькие кожаные кресла, стулья от французского кабинета эпохи Людовика шестнадцатого и сел на банкетку, непонятно как оказавшуюся в этом скопище импортной мебели, делавшей кабинет похожим на магазин.

– Ты как сам-то считаешь, – с хрустом упав в кресло и вытянув ноги в атласных тапках, спросил Рыков, – гнилое дело или "бабки" еще можно вернуть?

– А какое у вас дело?

– Тебе не сказали?

Нахмурив лоб, Рыков попытался вспомнить, говорил ли он сыскарям о том, что же случилось. В голове криком домофона крутилось "Дай-дай-дай". Рыков бросил взгляд на руки Дегтяря и с удивлением увидел, что у того нет указательного пальца на правой руке.

– В детстве потерял? – спросил он. – Граната? Или в драке?

– На службе, – неохотно ответил Дегтярь.

– В армии?

– В милиции.

– Так ты служишь?

– Два года назад ушел.

– Из-за пальца?

– Так какое у вас дело?

– Дело? – опять нахмурился Рыков. – А-а, дело!.. Выпить не хочешь?

– На работе не пью.

У него точно было лицо кинорежиссера. Очень породистого кинорежиссера. Нервного, злого, самоуверенного, явно считающего, что он снял лучший из всех фильмов, существующих на земле, и не понимающего, почему это видит только он один и никто больше.

– А у меня трубы горят, – наполняя стакан прозрачным джином, пояснил Рыков. – Утром Барташевский приперся с этими вонючими бумажками, потом жена, теперь ты... Опохмелиться некогда...

Хвойный дух джина пропитал тело до последней косточки, залил голову чем-то свежим и приятным, вроде бы тоже похожим на запах сосновой рощи, и Рыков с непривычной для себя легкостью рассказал о том, что знал. Почти без запинки.

– Мне необходимы все имеющиеся у вас по делу документы, – выслушав его, произнес Дегтярь. – Абсолютно все: кредитные карточки, копии банковских счетов, документы из банка, о которых вы только что говорили...

– Барташевский унес их в офис.

– А кто это? – приподнял левую бровь Дегтярь.

– Мой коммерческий директор. Правая рука. Мозги и мысли. Его тоже облапошили. Только не на двести тыщ с копейками, а на двадцать с копейками. Ты не поверишь, он даже плакал от этого...

– А он до этого что, никогда не плакал?

– Никогда.

– Где я могу с ним встретиться?

– Вот это, братан, не надо! – припечатал пузатый стакан донышком к лакированной плахе стола Рыков. – У меня, понимаешь, такое условие: о том, что ты работаешь на меня, знаю только я. И больше никто в моей конторе! Ни-икто! Даже Барташевский!

– Но документы-то я получу? – не выразив ни грамма удивления, поинтересовался Дегтярь.

– Получишь! Все! Все, что есть! Кредитки бери хоть сейчас!

Выдвинув ящик из письменного стола, он выскреб оттуда пачку карточек и протянул ее гостю. Самая яркая из них, с золотым отливом, выскользнула, ударилась об угол стола и упала на носок туфли Дегтяря. Он нервно отдернул ногу, и обесцененный, просто красивый кусочек бумаги, отлетел к алым тапкам Рыкова. Карточка не хотела уходить от хозяина.

Толстыми пальцами Рыков сгреб ее с паласа, положил вместе со стопкой других на угол стола и кивнул:

– Бери. Этим дерьмом даже не подотрешься. Колются.

Ловким движением Дегтярь вынул из внутреннего кармана пиджака черный пакетик, ребром ладони ссыпал в него кредитки и, не поднимая глаз, сказал о главном:

– Вам необходимо подписать с нами договор. На оплату услуг.

Рыков выпрямился в кресле, настороженно прислушавшись. Нет, домофон не стонал "Дай-дай-дай". А в башке было такое чувство, что слова все равно прозвучали.

– Много платить-то? – плотно сжал губы Рыков.

– В строгом соответствии с действующими расценками. Вы не волнуйтесь. Расценки средние. У нас не самая элитная фирма. Хотя по раскрываемости мы уже давно даем фору самым элитным фирмам. Просто у нас не принято хвастаться достижениями. Найти преступника – это наша работа.

– Средние, говоришь...

– Безусловно. Договор я привезу. Куда удобнее?

– Ну не в офис же!

– Я помню, конфиденциальность, – величественно выговорил мудреное слово Дегтярь.

– Короче, звони мне вечером. Телефон знаешь?

– Естественно.

– Откуда? – удивился Рыков. – Его ни в одном справочнике нет. Даже в этом... что на диске для компьютера...

– Это наша работа, – ушел от прямого ответа Дегтярь. – Я же говорил, у нас высокая раскрываемость. Милиционеров и прокуратуру за такой процент уже бы всех увешали орденами и премиями. Правда, смешными премиями...

– Договор – это ясно, – подобрал к себе ноги Рыков. – А тебе лично что я буду должен, если все получится о'кей?

– Это уж как совесть вам подскажет, – напрягся Дегтярь.

Он, как встал, когда забирал карточки, так и стоял, по-купечески сцепив пальцы у живота. Хотя купеческого живота у него вовсе не было. Его фигуре позавидовал бы гимнаст.

Глядя на него снизу вверх, Рыков тоже попытался втянуть живот, но сердце недовольно екнуло и заставило прекратить попытку.

– Двести штук... Двести штук, – пропел он. – Если найдешь все, отвалю... отвалю пару тыщ...

– Обычно с такой суммы дают десять, – не моргнув глазом, сообщил Дегтярь. – Тем более, что там не ровно двести тысяч долларов, а почти триста. По совокупности...

– А что, кого-то уже так круто обчищали?

– Кредитки – один из самых распространенных видов хищения денежных средств.

– Десять... Десять... А если пять?

– Я уже говорил, как вам совесть подскажет.

Рыков вслушался в себя. Совесть молчала. Совесть не хотела отдавать ни копейки. Ей было даже жалко бесполезных кредитных карточек, перекочевавших в карман гостя.

– Ладно, – решил он за совесть. – Семь тыщ отдам. И больше ни копья не проси! У меня наличных в заначке кот наплакал.

– Желательно пару тыщ авансом, – убрав руки с живота, по-солдатски прижал Дегтярь кулаки к бедрам. – Можно в рублях по курсу.

– Пару, говоришь?

Чувствовалось, что Рыков потерял нить разговора.

– Ровно две тысячи. Для стимула, так сказать.

В лице Дегтяря появилось что-то лакейское. Рыкову показалось, что если он даст ему эти деньги прямо сейчас, то сыщик упадет на палас и начнет целовать его тапки. Он посмотрел на палас у ног. Он был красивым, но пыльным. Тапки – тоже. И Рыкову стало почему-то жаль сыщика.

– Ладно. Две тыщи задатка дам. Последний, можно сказать, резерв. От жены прячу. Она такая крыса!

Массивная дубовая дверь в кабинет распахнулась с таким громким звуком, будто по ней врезали кувалдой. На пороге стояла Лялечка в распахнутом зеленом халатике. Ее красивое молодое лицо пылало адским огнем. Казалось, что если сейчас ей захочется, она начнет взглядом сдвигать и валить мебель.

– Ты что, гад, сказал? – негромко спросила она.

Сухим, безразличным взглядом Дегтярь провел от ее лица до ступней с алыми каплями педикюра и еле сдержал внутри себя дрожь от вида обнаженного бронзового тела, обрамленного зелеными полами халатика. Он никогда не думал, что коричневое и зеленое так хорошо сочетаются.

– Ты что, падла, сказал? – раскинув руки, уперлась она ладонями о дверную коробку.

Зеленое исчезло. Осталось только коричневое. Такую осиную талию Дегтярь не видел ни разу в жизни. Даже в порнофильмах, которые он до одури крутил по вечерам после того, как от него ушла жена к такому же, как этот рыжемордый, нуворишу. Ему до боли в груди захотелось коснуться хозяйки дома ладонью и медленно, по-черепашьи медленно провести по коже к упругой сочной груди со смешным ребячьим соском.

– Ты чего?! – вскочил Рыков. – Ты это... того... Застебнись... Ты это...

– Это кто крыса?! Я – крыса?! Всяким проходимцам ни за что ни про что отваливаешь по две тысячи долларов, а родной жене жалко полторы тыщи отдать?! Жалко?!

– Лялечка, ты меня не так поняла. Да я... Да мы...

Рванувшись, он прикрыл ее обнаженное, выставленное напоказ тело, стал между нею и Дегтярем и снова забубнил:

– Милая, у меня неприятности... Я не хотел тебе говорить... Я пока что не кредитоспособен...

– Св-волочь!

Дегтярь не уловил момент, когда Лялечка метнулась от двери. Просто спина Рыкова одновременно с громким шлепком дернулась, и сам Рыков после того, как его заехали по щеке, показался вовсе не огромным звериного вида мужиком, а перепуганным нашкодившим ребенком. Только теперь Дегтярь заметил мягкий рыжий пушок на затылке Рыкова, и ощущение ребенка-переростка стало еще сильнее.

– За что?! – взмолился Рыков. – Да я... Да мы...

– Я хожу в рванье! Я езжу на вшивой машине! Я не могу позволить то, что хочу, а ты швыряешься налево и направо деньгами! – привставая на цыпочки, кричала она ему в лицо, и брызги ее теплой слюны приятно кололи ему щеки. – Моей руки добивался самый крутой банкир, а я выбрала тебя! Выбрала тебя, а ты... ты... ты... называешь меня крысой! Да я...

– Из-звините, – скользнул мимо них Дегтярь.

Ему еще досталась прощальная секунда наслаждения коричневым. Жадно вобрав в себя взглядом ее животик с ямкой пупка, он метнулся к двери и плавно прикрыл ее.

– Ля-алечка, ми-илая, ну ты это... при посторонних, – четко услышал Дегтярь и ухмыльнулся.

Рыкова явно надули, продав пластиковые двери под видом дубовых. Через дубовые так не было бы слышно. Дерево умеет хранить тайны.

Глава шестая

ЧЕЛОВЕК НА БУКВУ "ГЭ"

– Что-о?! А-а?! – вскинулся Жора Прокудин.

– Это я. Чего ты?

– А-а, Топор...

Осоловелыми глазами Жора обвел комнату и сразу вспомнил:

– Мы у тебя?

– Однозначно, – хмуро ответил Топор.

Кто-то из политиков, которых любили показывать по телевизору, часто повторял эти слова. Со второго упоминания Топор запомнил его навсегда, а вот фамилию политика запомнить не смог. Он не любил читать титры под лицами, потому что они отвлекали от картинки, и поэтому вообще никого из политиков не знал и никогда не ходил голосовать.

– А где Жанетка? – посмотрел на распахнутую дверь кухни Жора Прокудин.

– В магазин пошла. За жрачкой.

– А чего ты меня... это?

– Босс звонил.

Ноги Жоры Прокудина сами собой вылетели из-под одеяла и вонзили ступни в разбитые, растянутые, как мешки, тапки Топора.

– Меня искал? – спросил Жора Прокудин у тапок.

– Тебя.

– А ты что сказал?

– Что не видел тебя уже два дня.

– Что еще он говорил?

– Если объявишься, чтоб вышел на связь. А чего он тебе сам по сотовому не звонит? – удивился Топор.

– Я аппарат отключил, – ответил тапкам Жора Прокудин и пошевелил пальцами.

Тапки даже не вздрогнули. Возможно, от времени они уже зацементировались. Простыни у Топора тоже были какими-то серыми, будто зацементированными. И диван – жестким как постамент у памятника. На нем только танку стоять, а не спать живому человеку.

– Больше он ничего не говорил?

– Не-а. Однозначно, что ничего, – радостно сообщил Топор и вновь похмурнел. – Жор, а может, ну его к хренам, этот банк? Лучше журавль в руках, чем синица в небе...

– Наоборот.

– Что наоборот?

– Синица в руках, а журавль... ну, выше крыши.

Тяжелым каторжным вздохом Топор не согласился с переиначенной пословицей.

– Я Жанетке еще ничего не говорил. Она, конечно, девка классная. Молчать будет как могила. Но все ж таки...

– А ты пока и не говори.

– Ну да! Она, можно сказать, полдела всего сделала. Без нее разве сорвали бы мы куш? Ну вот скажи, сорвали бы?!

– Нет, не сорвали бы, – на этот раз согласился Жора Прокудин.

– Ну вот! А он, в смысле, Босс, уедет сам, и "бабки" все ему одному достанутся. Где справедливость?

– А если мы позже подъедем, он что, не вернет нашу часть?

Теперь уже Топор смотрел на свои тапки на чужих ногах и не знал, чем ответить. Он не любил Босса, но не знал, насколько сильно Босс не любит его. И любит ли он вообще кого-нибудь?

– А ты не понтуешь, что с банком верняк? – спросил он у тапок.

– Я, Топор, буквы знаю, – натягивая на худые ноги черные с подваром джинсы, объявил Жора Прокудин. – Все до одной. И теми буквами в книжечке сыщика весь его путь кратенько прописан. А последняя запись такая...

Перед глазами Топора появился развернутый блокнотик в подрагивающих пальцах дружка. Последней на левой страничке виднелась надпись: "Г. – г. Приморск, ул. Пр-я, 17, кв. 64, под фамилией Сергеева. Finita la comedia!".

– Ничего себе комедия! – дважды прочтя написанное, возмутился Топор. А что такое большое "гэ"?

– Гэ с точкой, братан, – это Гвидонов, председатель правления банка "Чага", а точнее говоря, не банка, а финансовой пирамиды, рядом с которой парни из "эмэмэм" кажутся грудничками с сосочками в розовых губках. Гвидонов соорудил не простую пирамиду, а вавилонскую башню...

– Какую? – не понял Топор.

– Крутую – вот какую! Гвидонов не стал ждать, когда на него наедут орлы из налоговой полиции, натравленные вечно голодным совмином. Он сбежал, прихватив денежки с собой. А там было побольше, чем у "МММ" в период расцвета!

Жора Прокудин уже оделся и расхаживал по комнате с видом университетского профессора, читающего любимую лекцию. Его неумытое лицо горело азартом, а руки мельничными крыльями разрезали воздух. Еще секунда и в комнате поднимется вихрь.

– Как ты говорил, банк назывался? – напряг лицо Топор. – "Чага"?

– Да, "Чага"! – не в силах остановиться продолжал свой забег вдоль стены и назад Жора Прокудин. Боксеры с разбитыми носами и скелеты из фильмов ужасов смотрели на него с плакатов, наклеенных на эту стену, с неизгладимым удивлением. – Именно "Чага"! Когда к нему нагрянули, "бабок" уже в офисе не было. Их вывезли в мешках. И наша задача предельно проста: а) найти Гвидонова; б) прижать его к стенке и узнать, где спрятаны мешки и в) добыть их в свое пользование!

– Слушай, а вроде по телеку бубнили, что сначала налоговая

полиция наехала на "Чагу", а уже потом он сбежал, – не ослаблял

напряжения на лице Топор. – Точно – потом сбежал...

– Ты путаешь. То – "МММ". А он успел все "бабки" спрятать. Как

"Властилина". Хозяйку-то "Властилины" поймали, а денежки тю-тю! Лежат, родные, ждут свою хозяйку. Но там – ни концов, ни зацепок, а по "Чаге" спасибо герою сыщику! – вся информэйшн!

– А он не мог еще кому-нибудь того... раззвонить про этого... на "гэ"?

– Не знаю!

Неожиданный вопрос посадил Жору Прокудина на тумбочку. Ноги дергались, будто все еще бежали. Или хотели бежать? Но куда? И зачем?

– В принципе, он мог ляпнуть. Мог, – теперь уже напрягся Жора Прокудин. – Жене... Если она у него, конечно, есть. Еще одному сыщику, если с ним кто-то есть в паре. Вполне мог похвастаться перед теми чайниками, которые заказали ему следствие... Мог, мог... А заказал ему Союз обманутых вкладчиков "Чаги". Это в книжечке записано...

– Так, может, и не надо дрыгаться? – просветлел лицом Топор. – Едем в Нью-Йорк – и все!

– Нью-Йорк?.. У нас еще есть день. Целый день! – вскочил Жора Прокудин. – За день можно землю уничтожить и опять создать... Хотя нет! Создать только за семь дней можно...

– Почему за семь? – не понял Топор.

– Я полетел! К вечеру все будет ясно! – хватая на бегу спортивную сумку, прокричал Жора Прокудин. – Я тебе позвоню. Если заявится Босс, ты меня не видел!

– А пожрать? Сейчас Жанетка придет!

– Жрать будем в Ницце, на моей вилле!

– Чего-чего? – не запомнил названия города Топор.

– На Лазурном берегу! На вилле, которую я куплю после того, как мы вытрясем из этого "гэ" его мелкую банковскую душонку!

Под хлопок двери, закрывшейся за Жорой Прокудиным, Топор тут же забыл, о чем хотел спросить. И оттого, что он чаще всего забывал о самом главном, ему стало грустно. И еще он подумал, что принимать физиономией удары мячиками гораздо легче, чем гоняться за каким-то Гвидоновым.

Глава седьмая

ЗАГОВОР ЛЫСЫХ

Коммерческий директор Барташевский не любил лысых. Ему всегда казалось, что мужики, потерявшие волосы на голове, завидуют его шикарной смоляной шевелюре. Из фирмы Рыкова, когда он по старому, еще министерскому знакомству, принял его на работу, он за пару месяцев уволил всех лысых, лысеющих или хоть немного подающих признаки процесса потери волос, по-научному прозываемому алопецией. Рыков даже не сопротивлялся. Он плохо разбирался в подчиненных и решения Барташевского не оспаривал. Тем более, что продажа жилья в фирме пошла повеселее. В бытность работы в министерстве Рыков сидел в одном кабинете с Барташевским. Главное, что было у него, это прямоугольный штамп, лежащий в сейфе. Все остальное – бланки, справки, планы, донесения – не имело никакой ценности. Штамп давал разрешение на лицензию, и каждое его прижатие означало падение в карман толстой пачки долларов. Но все было не так механически просто. Рыков ставил штамп, а деньги брал Барташевский. После этого Рыков как начальник получал восемьдесят процентов от взятки, а Барташевский, соответственно, двадцать. Когда первоначальный капитал был Рыковым набран, а по телевизору стали говорить о борьбе с коррупцией и о том, что брать взятки вроде бы плохо и даже безнравственно, он ушел, оставив штамп Барташевскому. Но в министерстве подули новые ветры, и штамп у него забрали, отдав толстому лысому мужику из соседнего отдела. Живительный ручеек перекрыли, и Барташевский, остро ощутивший свою неполноценность после того, как его месячный доход составил всего миллион четыреста сорок три тысячи девятнадцать копеек, то есть родной министерский оклад без премий и надбавок, хлопнул дверью и стал безработным. За восемь месяцев свободного полета он встретил столько разных людей и столько всего наворотил, но всегда только лысые доставляли ему хлопоты и неудобства. Они словно составляли одну мощную организацию, поставившую себе целью существования извести со света всех волосатых и в том числе Барташевского.

Вот и сейчас в крохотном кабинетике напротив него сидел молодой,

но уже до зеркальности лысый парень в синем халате с пластиковой

визиткой на груди и неспешно листал накладные. На визитке было

написано "Коммерческий директор", и ненависть от этого становилась

еще сильнее, как будто парень на время отобрал у Барташевского его должность и теперь демонстративно подавал вперед левое плечо, показывая украденное.

– Вот ваши накладные, – прекратил листать скоросшиватель парень и близоруко сощурился. – Вот чеки с росписями. На них – оттиски с кредитных карточек. Все абсолютно законно. Господин Рыков закупил оптом видеомаг...

– Где его роспись? – оборвал его мягкую, липкую речь Барташевский.

– Вот. Убедитесь.

Бумаги совершили разворот на сто восемьдесят градусов. Глаза Барташевского без труда отыскали на чеке размашистую роспись Рыкова. На следующем она была воспроизведена с каллиграфической точностью. И на третьем, и на четвертом, и на пятом. На шестом стояла уже его собственная подпись.

– "Си-ди плейеры", – прочел он на накладной, пришпиленной скрепкой к чеку. – Вы что, меня за идиота принимаете?

Лысина парня из розовой сразу стала красной. Он выпрямился на стуле и пальцами левой руки зашарил под плахой стола. Кнопка вызова охранника почему-то никак не отыскивалась.

– Я похож на человека, который закупит сразу, в одну покупку, си-ди плейеров на двадцать три тысячи долларов? – нервно дергая бровью, спросил Барташевский.

– Извините, я вас не понимаю. Вы попросили показать вам вами подписанные чеки. Я, в принципе, не имею на это права, поскольку у нас филиал, а не основной магазин фирмы. Эти накладные и чеки мы завтра будем обязаны отвезти в главный офис, а вы...

Предательская кнопка наконец-то нашлась. Он надавил на нее с такой силой, будто хотел оторвать кусок стола.

– Ни я, ни мой шеф Рыков никогда и ничего у вас не покупали, – еле сдерживал себя Барташевский. – Понимаете: ни-че-го!

– Но чеки... Росписи...

– Это не моя роспись! У меня нет такого нажима! И этого крючка влево я не делаю! И у шефа тоже... Я, конечно, могу ошибаться, но у него угол наклона буквы "эр" не так крут. Понимаете, не так?!

– А я-то при чем?... Все по закону. Деньги перешли с ваших счетов на счет фирмы. Товар был вывезен.

– Кем?! – вскочил Барташевский.

В ту же секунду рядом с ним вырос квадратный парень в синем халате с бронежилетом на груди. Он был на голову ниже Барташевского, лет на пять моложе, но с крупным блюдцем плеши на рыжей голове.

– В чем дело? – обернулся к нему Барташевский.

Глядя сверху вниз на розовую промоину в медной шевелюре охранника, он просто нутром ощутил, что организация лысых действительно существует на свете.

– Если вы и дальше будете хамить, я вызову наряд милиции, – объявил успокоившийся коммерческий директор.

– Уберите охранника! – потребовал Барташевский. – Я пришел к вам как интеллигентный человек к интеллигентному человеку. Через ваш магазин меня и моего шефа кто-то нагрел на двести тысяч долларов с лишним. Только у меня лично украли двадцать три тысячи долларов. И я должен с этим разобраться...

– Вот как! – наконец-то понял коммерческий директор. – А я-то думал... Впрочем, ладно... Значит, вы уверяете, что не закупали у нас товар?

– Нет!

– Но вы же его вывезли.

– Кто из ваших людей видел, как проходила погрузка и вывоз?

– Надо посмотреть, что за день был, – снова зашелестел он бумагами. Да вы присядьте, не стойте. А ты это... выйди пока, – кивнул он на дверь охраннику.

– Есть, – по-военному ответил тот, развернулся на месте в строгом соответствии со строевым уставом и вымаршировал из кабинета.

– А он не видел? – кивнул на его скрывшуюся за дверью спину Барташевский.

– Вот, нашел, – обрадованно сообщил коммерческий директор. – Товар отпускал не я. Меня в этот день не было!

Его глаза и лысина сияли неизбывным счастьем.