Текст книги "Воровские гонки"

Автор книги: Игорь Христофоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

– Рыков слушает! – прогудел в "сотовик" хозяин кабинета.

– Вас беспокоят из уголовного розыска, – ответил сухой

незнакомый голос.

Рыкову еще сильнее почудилось, что их все-таки подслушали, и

подслушали так хорошо, что дело уже за считанные секунды дошло до

уголовного розыска. Морщины на лбу тут же исчезли. Почему-то

захотелось встать, хотя Рыков ни перед кем в жизни не вставал.

Даже перед министром, если тот изредка заходил в его кабинет.

– Нами задержан мошенник, специализирующийся на пластиковых кредитных картах. Среди прочих у него обнаружена и одна ваша. Не могли бы вы завтра заехать к нам для дачи свидетельских показаний...

На этот раз Рыков ощутил собственное сердце. Оно радостно забилось. Милиция, в которую он боялся обратиться, и без его просьб отыскала вора.

– Я буду! Обязательно буду! – рявкнул он в трубку.

Оперативник продиктовал номер кабинета, пообещал заказать пропуск и чрезвычайно вежливо попрощался. В эту минуту Рыкову стало жаль денег, которые он авансом выдал Дегтярю.

– "Бабки" вроде бы нашли! – оглушил он новостью Барташевского.

– Не может быть?! – побледнел он.

– А я говорю, нашли! и ни в какой Красноярск тебе ехать не надо!

Дуй за креслом!

Глава тринадцатая

ЭРОТИЧЕСКОЕ ШОУ

У азербайджанца Али еще никогда не было такого удачного дня. То ли он угадал с товаром, завезя к своему овощному лотку на набережной Приморска чуть больше, чем обычно, слив, персиков и яблок, то ли курортники в одну секунду решили стать вегетарианцами, но только деньги текли рекой. Им уже не хватало места в кошельке на брюхе, и Али с небрежностью миллионера сбрасывал купюры прямо в ящичек из-под импортных персиков, стоящий, в свою очередь, под прилавком.

Вот уже третий месяц подряд Али стоял сам за лотком. У него не было ни одного выходного, но он даже не допускал мысли, чтобы нанять, как это делали другие азербайджанцы на набережной и на трех рынках Приморска, девушку-торговку из Украины или Молдавии. Ему очень нужны были деньги, чтобы откупиться от армии, но еще больше нужны для калыма за невесту. Наверное, он бы уже давно собрал наличные для откупа от службы, но ежедневные взятки милиционерам, хозяину ряда, хозяину набережной и прочим иногда возникающим у лотка бандитам не давали пока этого сделать.

Праздник пришел неожиданно. Он зыбко раскачивался пухлым слоем купюр в ящике из-под импортных персиков, он слепил ярким солнцем, очень похожим на то, что в детстве согревало его в Гяндже. Усы, плотные черные усы, шевелились сами собой, и руки набрасывали невесомые гири на весы.

– Три килограмма апельсинов, – возникло перед лотком неземное создание.

У девушки было неслыханной красоты лицо. Еще не тронутое загаром, свежее, как персик на ветке, оно излучало пьянящий аромат. Но еще сильнее, чем лицо, поражала прическа девушки. Над белоснежной челкой ровными кольцами косичек вздымалось что-то неземное.

Вначале оно показалось Али похожим на ананас, но он тут же укорил себя за сравнение.

– Тебе сами луччи апилсини дам! – громко объявил он.

– Дэвушка, шашлык купи! – влез сбоку шашлычник Муса.

У него сегодня дела шли хуже, чем обычно. Возможно, что курортников все-таки поразил вирус вегетарианства.

– Слюшай, нэ мэшай! – укоротил его Али. – Сколко? Читире кило?

– Три, – устало пропела девушка.

– Сами люччи! Сами спели апелсин!

Весы врали на восемьдесят граммов, но девушке Али сделал исключение. Он бросил в пластиковую корзину крупный апельсин походом, бережно пересыпал оранжевые мячи в ее пакет, принял деньги и, не считая, бросил их в ящик поверх пухлой кипы.

– А шишлик, дэвушка?! – напомнил ей Муса.

– Нет-нет, спасибо, – мягко ответила она и поправила черные

очки. – Мне не нужен шашлык...

Она повернулась от лотка и неожиданно вскрикнула. Апельсины сыпанули на асфальт и с резвостью беглецов-грабителей покатились прочь от ее ног.

– Надо же! Пакет порвался! – не оборачиваясь к Али, громко возмутилась она и вдруг резко, не сгибая ног в коленях, нагнулась и принялась собирать в пакет ближайшие к ней апельсины.

Черная мини-юбочка вздернулась, и у Али похолодело все внутри. На девушке, на этой сказочной фее, сошедшей с облака в его грубую скучную жизнь, не было трусиков. Она стояла глубоко наклонившись, на ширину плеч расставив ноги, и он впервые увидел то, что мог увидеть только после уплаты калыма.

– Вай-вай, – пропел рядом пораженный Муса. – Попка – пэрсик, чисти пэрсик. Та-акой красота!

Слова обидели Али. Ему показалось, что неземная девушка в эту секунду как бы отдалась не только ему, но и соседу Мусе, и он выскочил из-за лотка, закрыв ее голое тело собой.

– Дэфушка, нэ нада сам! Я памагу! – шагнул он к ней, но девушка, словно не слыша его, нагнулась еще ниже.

Али увидел открывшийся прямо перед глазами ход в бесконечность, в

бездну, и чуть не взвыл от боли, сдавившей ему живот.

– Я сам! Сам! – бросился он сгребать апельсины к груди. – Нэ

нада! Я сам!

– Ой, какой вы хороший! – пропела девушка, выпрямилась и нехотя оправила юбку. – Большое вам спасибо.

– Вот еще апылсын, – подошел к ним Муса. – Под мой мангал закатился...

Девушка с благодарностью приняла собранные плоды, подхватила снизу пакет с порвавшейся ручкой и грациозно уплыла в толпу отдыхающих на набережной.

– Попка – пэрсик! – чмокнул губами Муса.

Али не захотел отвечать. То, что он ощутил, невозможно было описать словами. Это было нечто более приятное, чем огромный казан плова, и более вкусное, чем самые спелые арбузы.

На подпрыгивающих ногах он вернулся к лотку, посмотрел на него и чуть не онемел.

– Му... у... дэ... ти...

– А-ай какой попка! – не мог успокоиться Муса.

– Ты... она... дэнег нету, – все-таки произнес Али.

– Чито?

– Дэнги украли!

– Кто украл? – удивился Муса. – Никого сзади не било!

– Украли! Украли! вместе с яшчик! – юлой завертелся на месте Али.. Муса, смотри лоток! Я вора буду бегат! Я вора найду – убью!..

Кричал и крутился он совершенно напрасно. Ящик из-под импортных персиков валялся в пяти метрах за ним, у пыльных карликовых деревьев туи, а деньги, ссыпанные в завязанную мешком майку Жоры Прокудина, уже ехали в рейсовом автобусе на окраину Приморска. Рядом с Жорой стоял на задней площадке Топор и поддерживал мешок с деньгами, будто он и вправду много весил.

На седьмой остановке они вышли, пересекли двор у трехэтажек сталинской эпохи, свернули за угол магазина и стали ждать. Следующим автобусом приехала Жанетка. Какой-то лысый мужик, судя по выгоревшим шортам курортник, попытался ее проводить, но Жанетка что-то шепнула ему на ухо, и мужика будто приклеило к асфальту. Он с открытым ртом смотрел на ее удаляющиеся ножки почти минуту, потом все-таки рот закрыл, отодрал приклеившуюся к асфальту подошву сандалия и побрел назад к остановке.

– Секи внимательно, нет ли хвоста, – складывая купюры в ровные пачки, потребовал Жора Прокудин от Топора.

– Да вроде нету.

– Лысый уехал?

– Однозначно. Только что. На автобусе.

– А Жанетка где?

– В магазин зашла. Как договаривались...

– Черных во дворе не видно?

– Однозначно нет...

– Лучшая рыба, Топор, – колбаса, – решил просветить друга Жора Прокудин. – А лучшая колбаса – это чулок, набитый деньгами. У нас майка... Ты как думаешь, майка объемнее чулок?

– Каких чулок?

Топор не умел делать два дела одновременно. Следить за двором и одновременно думать было слишком сложным занятием для него.

– Ты слышал звон кассового аппарата? – снова спросил Жора. – Ты не мог его слышать. А я – слышал. Касса выбила наш чек – пять миллионов четыреста восемь тысяч триста рублей. Неплохо?

– Сколько?

– А-а, ну да!.. Ты ж только в баксах понимаешь!.. Около тысячи долларов наличными мы сняли в виде пенки только у азера на набережной...

– Кру-уто!

– А то!.. Знаешь, Топор, брошу-ка я свою бестолковую профессию и начну торговать на набережной в Приморске. За сезон миллионером стану!

– А какую ты профессию бросишь? – не понял Топор.

– Слушай, ты что, философом стал? Задаешь вопросы, на которые у человечества нет ответов. Ты еще спроси, какой хрен нас ночью выпотрошил!

– Это тот... немой, – шмыгнул носом Топор.

– Никакой он не немой!.. Скорее всего, секач...

– Кто?

– Секач... Который секет, у кого что есть...

– Значит, мы ему понравились?

– Ему мой чемодан понравился. Если б Жанетка не захотела книжонку сыскаря посмотреть, разве б я его достал на обозрение!

– Ты думаешь?..

Только сейчас Жора Прокудин понял, что у него украли всего семь тысяч долларов. А могли стянуть два миллиарда. Но они остались на размытых страничках под подушкой у Жанетки и теперь грели задний карман его джинсов.

– Все. Вышла из магазина, – объявил Топор. – Сумочка на левом плече. Хвоста нету.

– Махни, чтоб к нам шла.

– Она и так идет...

У Жанетки был изможденный вид. Казалось, что с той поры,

как ушла с набережной, она без остановки бежала и бежала.

Подойдя к парням, она сняла очки и стала еще старше. Синева на

подглазьях и мутно-красные глаза вызвали у Жоры Прокудина глоток

жалости.

– Получилось? – вяло поинтересовалась она.

– Однозначно, – ответил за обоих Топор. – В этот раз почти штука баксов.

Жора удивленно обернулся. Он только раз назвал цифру в долларах, а Топор ее уже запомнил. Это пахло мистикой. Но потом он вспомнил, что называл еще и сумму в рублях, и Топор в его глазах сразу перевоплотился в прежнего друга.

– Крутовато! – не сдержалась Жанетка. – Это больше, чем за те два раза.

– Однозначно.

– Еще разок попробуем?

– Ты прямо нимфоманка, – ухмыльнулся Жора.

– А это чего? – не понял Топор.

– Из пяти попыток три удались, – подвел итог дню Жора Прокудин. – Тыща триста "зеленых" у нас в кармане, точнее, в майке, есть. Компенсация, конечно, неполная...

– Каким же это они нас газом траванули? – вытерла слезы Жанетка. Глаза болят как от сварки...

Она вновь спрятала их за очки, а Жора Прокудин, сощурившись, посмотрел на садящееся за пыльными тополями солнце. Оно выглядело огромной золотой монетой, и ему почудилась в этом добрая примета.

– В этом городе аптеки есть? – спросил он.

– Ну не тундра же здесь! – возмутилась Жанетка.

– Тогда поехали купим тебе "Визин". Нам твои глаза еще пригодятся.

– Мне тоже, – согласилась она. – Значит, больше эротики не будет?

– Занавес опускается. На двух рынках были. На набережной были. Говорят, у них еще один рынок есть, поменьше, но я не хочу больше светиться. А потом кто даст гарантию, что кавказский "телефон" уже не разнес новость о нашем трюке. Секс-шоу закончилось! Надевай трусики, приказал Жора Прокудин.

– Тогда отвернитесь, – потребовала она.

– Азерам, значит, можно, а нам...

Жора еще увернулся от просвистевшей у виска сумочки.

– Ну чего ты! Я же пошутил!

– Я тоже, – с ехидцей ответила она. – Иначе б попала.

Обняв Топора за плечи, Жора развернул его от Жанетки, хотя именно Топора она как раз могла и не стесняться, и повел к пыльным тополям.

– Диспозиция, братан, такая, – начал он, плотно сжимая под мышкой майку с деньгами. – Сегодня на вечер: снимаем фазенду на окраине, никаких гостиниц и мотелей, никаких кабаков. На завтра: делим семь улиц поровну. Четыре – мне, две – тебе, одна – Жанетке...

– А чего так... неровно?

– Семь на три не делится. Понял?

– Однозначно.

– Может, я даже жанеткину улицу на себя возьму. Ей по городу сейчас лучше не мелькать. Скажи ей, чтоб прическу и прикид сменила...

– А ты сам не можешь сказать?

– Это твоя невеста или моя?.. То-то!..

– Жорик, – вдруг остановился Топор, – скажи честно, зачем ты меня взял на это дело? Ты ж мог сам себе эти "бабки" добыть?

– Ты имеешь в виду сегодняшний стриптиз?

– Нет. Я про два миллиарда долларов...

– Люблю я тебя, Топор! – повернувшись к нему лицом, с пафосом героев мексиканских телесериалов произнес Жора Прокудин. – Вот люблю как братана и все...

– А я думал, я тебе как "бык" нужен... Ну, если там кого вырубать придется...

– Думаешь, придется?

– За два миллиарда?.. Однозначно!

Глава четырнадцатая

ДОПРОС С ПРИСТРАСТИЕМ

Лялечка приехала за шесть минут до назначенного срока. Обычно

женщины ее возраста имеют обыкновение опаздывать на час. Иногда

на два. Все зависит от самооценки женщины.

– Здравствуй... те, – неохотно поприветствовала она с порога

квартиры.

– Проходи, – отступил вглубь коридора Дегтярь.

Даже это короткое слово у него еле получилось. От одного вида Лялечки Дегтяря будто обожгло: ярко-красный, с огромными серебристыми пуговицами костюм от "Tom Klaim", такого же цвета шляпка с паутинкой вуали на глазах, черные туфли с небоскребами-каблучищами, неземной запах духов. Такие женщины приходят только в сны. Да и то по большим праздникам.

– Вы... ты – холостяк? – обведя брезгливым взглядом единственную комнату, спросила она.

Глазами Дегтярь повторил ее линию обзора и удивился. В комнате все было предельно аккуратно: чистенькая, без пыли на полках, болгарская стенка, аккуратно застеленный коричневым пледом диван, вымытый до блеска паркет, выглаженные бежевые шторы на окнах, картина – копия с полотна эпохи малых голландцев над диваном. Он не нашел изъяна, и вопрос родился сам собой:

– С чего ты взяла?

– Ковра на стене нет.

– Ты считаешь, что женщина и ковер...

– Да. Считаю. Мы – полуазиатский народ. У нас каждая женщина вешает на стену ковер. Даже если он подходит под цвет мебели как седло корове...

– А если у меня жена – европейского вкуса женщина?

– Тогда бы в прихожей на крючках висело хоть что-то женское...

Дегтярь обернулся к вешалке. Блеснувшие никелированные крючки будто бы подмигнули ему.

– Где пленка? – властно спросила она.

– Внутри видика.

– Включи и выйди.

– Думаешь, я не видел?..

Она обожгла таким взглядом, на фоне которого ярко-красный пиджак и шляпка показались бледно-оранжевыми. Вуаль висела под полями дымом, струящимся из глаз.

– Как хочешь, – сдался он.

Кухня в однокомнатной квартире брежневской эпохи – это самое главное помещение. В ней не только проходит большая часть жизни, но и произносятся самые важные слова. Звуки комнаты слышны на кухне так же хорошо, как и в самой комнате. Наверное, потому, что комната по отношению к кухне находится в положении подчиненного перед начальником.

Сев за столик к недопитому кофе, Дегтярь уже в третий раз за сегодня уловил рожденные видеомагнитофоном голоса: настырный мужской и игривый женский. Голоса сменились поцелуями, шорохом, шелестом, потом наступила пауза, будто пленка закончилась, но он-то хорошо знал, что не закончилась, а именно сейчас начинается самое интересное, со стонами, криками и восторгами.

Под накатившие новые звуки Дегтярь встал и выглянул из-за шторки на улицу. На ее противоположной стороне стояло ярко-красное "вольво" Лялечки. Телохранителя ни в машине, ни рядом с ней не было. В эту минуту Дегтярю стало жаль Рыкова. Он представился ему огромным рыжим гусенком из американского мультика. Силищи и здоровья – море, мозгов – два грамма. Откуда было знать Рыкову, что женщины существуют только двух видов: или мамы, или шлюхи. Середины нет. Не получилось у Создателя середины. А может, Рыкову и вправду нужна была именно такая жена. Зачем другая-то?..

– Выключи! – заорала из комнаты Лялечка.

Тремя глотками Дегтярь медленно допил холодный кофе и под повторный вскрик "Выключи!" вышел из кухни.

На экране блэк-тринитронистого "Сони" выгнувшись под шулером Кириллом бормотала какую-то ересь Лялечка. Ее тела еще не коснулся красный испанский загар. Сейчас оно, скорее всего, выглядело получше. В бассейне он не думал, что может с чем-то сравнивать.

– Я тебе что сказала, выключи!

Пультом Дегтярь для начала сделал стоп-кадр, изобразил некоторое замешательство и лишь после этого заставил видеомагнитофон выключить черный брикет.

– Сколько я за нее должна? – встав, спросила она.

Ее лицо было под цвет костюма и шляпы. Лица как будто и не существовало вовсе.

– Ни цента! – с небрежностью победителя бросил Дегтярь. – Мне нужны связи Кирилла. И больше ничего!

– Пленка... Она это... не копия?

– Стопроцентный оригинал.

В зеркале, висящем у двери, он с удовольствием разглядел свое уверенное лицо. Ни один мускул не выдал, что он солгал. У генерала в сейфе лежал оригинал – лазерный диск. Любитель всего нового, плейбой и мошенник Кирилл записывал свое свидание с Лялечкой на вечный носитель информации лазерный компакт-диск. Возможно, когда-нибудь попозже, в старческие годы, он бы доставил ему гораздо больше удовольствия, чем теперь.

Лялечка не знала, что первая копия с лазерного диска смотрится почти как оригинал. У нее не было глаз видеооператора. Она проглотила ответ Дегтяря.

– Я отвалил за него бывшим сослуживцам немалые деньги, – усилил он момент. – Очень даже немалые. Но и мне нужно немало. Для начала – имена друзей Кирилла.

– Для начала? – встрепенулась она.

– Да. Для начала.

Подойдя к ней, он начал медленно расстегивать пуговицы на ее пиджаке.

– Ты что! – отступила она.

– Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности, – облизнув губы, произнес он и снова сократил дистанцию, став вплотную к ней. – Рыков – зверь. Если он увидит эти сценки...

– Ты... ты...

– Он может и убить. Или выгнать. И ты потеряешь все, что имела...

– Не потеряю. У нас – свадебный контракт. Он отдаст мне, если потребует развода, половину всего имущества...

– Не отдаст, – снова нащупал он пуговицы. – Рыков – жадный. Он выгонит тебя голой. На улицу. А потом, пожалуйста, судись хоть сто лет подряд. Это на Западе все делается по закону, а у нас – в порядке исключения. Суд сделает исключение для него. Потому что он даст больше денег, чем ты...

– Ты... ты...

– Если хочешь знать, я полюбил тебя с первого взгляда. Полюбил, когда увидел тебя в гневе. В гневе ты прекрасна.

– Я... ты...

– Фильм убедил меня в правоте любви. Я увидел твое тело... Нет, я не увидел... Я выпил его. Как бокал вина. Я захмелел...

– Я... я...

– Ты еще никогда не видела настоящей любви. Рыков – животное. Кирилл слабак. Его надолго не хватило. Познай меня и ты познаешь счастье...

Она даже не заметила, что осталась в одной шляпке и туфлях. Казалось, что ее раздел ветер, а не мужские руки. Влажные смоляные глаза Дегтяря, его мягкая борода с проседью, похожей на лебединый пух, его горячее дыхание растворили в себе Лялечку, сделали ее невесомой. В ее жизни было уже не меньше десятка мужчин, но то, что большинство из них в любви действительно превращались в диких зверей, она знала точно. Никто из них не становился ветром. Теплым, уносящим тебя над землей ветром.

И только уже на диване, уже в слиянии с ветром, она вдруг услышала звериный рык. Она в испуге разжала глаза и близко-близко увидела оскаленный рот Дегтяря. На его крупной нижней губе висела пена, и сам он выглядел пит-булем, готовым вот-вот сомкнуть желтые зубы на ее шее.

– Имена-а, – совершенно не к месту прохрипел он. – Имена-а...

Его ногти впились в плечи, и она, испугавшись этих ногтей, которые могли оставить следы, по-старушечьи запричитала:

– Мне бо-ольно, отпу-усти... ми-иленький, о-отпусти...

– Имена-а, – хрипя, просил он.

– Ве... Верочка...

– Кто это?

– Продавщица в этом же магазине.

– В ка-аком?

– Где его поймали.

– Еще-о-о...

– Боб.

– Кто-о это-о?..

– На... напарник его...

– А-адрес...

– Это на Ле... Ленинском проспекте... Я не помню...

– Вспо-омни, – вонзил он ногти еще глубже.

– А-а! – она боялась пошевелиться. – Я покажу так... Из окна машины его окна пока-ажу. Пу-усти...

– Сейчас... Сейчас мы поедем и ты пока-а-ажешь, – рухнул он на нее.

Ларисе показалось, что ее засасывает в болото, в зеленое вонючее болото. А рядом нет ни веточки, чтобы ухватиться за них и вытащить себя из-под тины.

Глава пятнадцатая

ШТОРЫ НА ЮГЕ ВЫЦВЕТАЮТ БЫСТРО

Жора Прокудин отменил правила арифметики. Семь он поделил на три и получил... семь.

Утром в тесной, пропахшей куриным пометом, чесноком и пылью комнатке в задней части необъятного одноэтажного дома, принадлежащего маленькому лысому армянину, Жора растормошил своих напарников и голосом Наполеона, объявляющего диспозицию войскам перед битвой, произнес:

– Сегодня, возможно, решается судьба человечества! Мы должны прожить этот день достойно, чтобы не было мучительно больно за...

– Я уже это слышал где-то, – подал голос Топор.

– Неужели ты учился в школе? – удивился Жора Прокудин.

– А то!

– Ладно! – рывком сел на хрустнувшей кровати Жора. – Расписание на сутки такое: Жанетка в ближайшем магазинчике, не углубляясь в город, приобретает новый прикид, потом идет в парикмахерскую и меняет имидж...

– Чего? – с еще большим хрустом повернулась она на бок на соседней кровати.

– Прическу сменишь – вот чего! А Топор... Топор...

Именно в этот момент семь при делении на три, а точнее уже на два, дали... семь.

– Топор идет со мной, – решил Жора Прокудин.

Полдня, ровно до двенадцати, у них хватило на шесть улиц. Первые четыре из них лишний раз подтвердили провидческий дар Прокудина. Прибойная и Просторная оказались пыльными сельскими улицами с покосившимися заборами, злыми собаками и грязными курами во дворах. Приветная состояла всего из трех складов с заборами из бетонных плит, и Жора так и не понял, какой идиот назвал ее Приветной. Ей скорее подошло бы имя Проездной, но на Проездной – улице гаражей и двух закрытых на лето техникумов – сквозного проезда как раз и не было. Она упиралась в тупик из типичной южной подпорной стенки.

На Привокзальной, начинавшейся, что уже выглядело странным для Приморска, от железнодорожного вокзала, под семнадцатым номером стояло мрачное белое сооружение с выцветшей вывеской "Кафе". Только очень голодный человек мог зайти сюда пообедать. Ни Жоре Прокудину, ни Топору этого не захотелось, хотя у обеих с утра медленно переваривались в полупустых желудках по одной скользкой местной сосиске, по куску хлеба и стакану странного пойла, названного в меню "кофе с молоком". Ко вкусу данного напитка лучше подошло бы "помои с известью подслащенные".

Приморская удивила их тем, что семнадцатого дома на ней вообще не оказалось. На ее месте, между серыми девятиэтажками под номерами "15" и "19" огромной воронкой зиял котлован. Его дно было залито водой, а на краю стоял накренившись, будто пьяный мужик, экскаватор. Вода на дне котлована при тридцатиградусной температуре воздуха смотрелась кадром из фантастического фильма. Сквозь кабину гулял свежий морской ветерок, но ничего зацепить внутри кабины не мог. Ее разворовали умело, по-нашенски, не оставив не только кресла из кожзаменителя, но и ни одного винтика.

– Хотели строить, да деньги кончились. Еще при Горбачеве! – разъяснила им веселая местная старушка.

Она же показала им, где свернуть с Приморской на Привольную.

– А там котлованов нету? – настороженно спросил бабульку Топор.

– Не-е... Там еще до Горбачева строили, – с неизбывной веселостью ответила она.

Последний адрес – улица Привольная – навевал душевную дрожь. Никогда в жизни Жора Прокудин так не волновался. Даже на футболе. В районе желудка все вибрировало и готово было, оторвавшись, рухнуть к ногам.

– Тринадцатый, – первым заметил номер на кирпичном здании школы Топор, и Жора чуть не шлепнулся в обморок.

– Чего ты пугаешь?! – огрызнулся он. – Нам нужен семнадцатый.

– Вот он, – опять первым заметил Топор.

Он ощущал себя совершенно спокойно, потому что был уверен: никакого дома с семнадцатым номером на этой улице в Приморске нет, а если даже и есть, то в доме нет квартиры шестьдесят четыре, а если даже и есть...

– "Тридцать семь – семьдесят два", – прочел на табличке,

прибитой над дверью второго подъезда Жора Прокудин.

Вскинув голову, он сосчитал этажи, поделил, отнял и уже только

себе мысленно ответил: "Седьмой этаж".

– Чего? – спросил Топор.

Жора Прокудин удивленно обернулся. Неужели его мысли получились настолько громкими, что были слышны через черепную коробку.

– Иди на ту сторону улицы, потусуйся во дворике, – приказал он Топору. – Следи не только за улицей, но и за окнами седьмого этажа...

– Какого?

– Седьмого.

– Ты это... тоже того... не гони лошадей... Поаккуратней...

– Спасибо за заботу партии и правительства, – огрызнулся Жора Прокудин. – Не топчи порог! Дуй, куда сказал!..

Лифт он не стал тревожить. Лифт – слишком громкий механизм, а Жоре очень хотелось тишины. Он поднимался по лестнице, зачем-то считал ступени, а сердце лупило так, будто хотело сосчитать эти же ступени быстрее Жоры. В какой-то квартире ныла музыка, где-то плакал ребенок, ему отвечала воем, но явно уже с другого этажа собака. В окнах лестничных площадок не было стекол, и дневная жара, южная, плотная, дурманящая, делала подъем по ступенькам похожим на марафонский забег.

На седьмом этаже уже можно было принимать душ. По спине сбегали соленые ручейки, а лицо горело доменным цехом.

На двери под номером шестьдесят четыре чернел глазок, но это было единственное ее украшение. По сравнению с тремя другими дверями площадки, красивыми добротными дверями, обитыми одинаковым коричневым дерматином, она смотрелась убого: бежевая, не самая свежая краска, темное замасленное пятно у ручки, оббитый обувью низ. Впрочем, дверь могла быть обманчивой. В своей жизни Жора Прокудин встречал немало обшарпаных дверей, за которыми жили миллионеры... Эта сторона у них принадлежала нашему неустроенному суетному миру, а внутренняя – их собственному. Обивка, украшения, хром замков, резное дерево косяков предваряло этот тайный мир изнутри.

– Вам чего? – вырос по звонку на пороге соседней, шестьдесят третьей квартиры, мужик в зеленых плавках.

Его волосатые плечи и грудь лоснились от жирного белого крема.

– Вы комнату отдыхающим не сдаете? – как можно более устало спросил Жора Прокудин.

– А мы сами отдыхающие! – обрадовался мужик. – И сами сняли эту квартиру.

– Надо же! – чрезвычайно сильно расстроился Жора. – Говорили мне, не едь дикарем, а сними комнату в гостинице...

– И неправильно говорили! – снова обрадовался мужик и подтянул плавки. – У местных снять все равно дешевле, чем в гостинице. У них же другой масштаб цен, чем у нас, питерцев...

– А здесь не сдают? – показал на шестьдесят вторую Жора Прокудин.

– Не знаю. Я и не знаю, кто там живет...

– Они на работе! – влез в диалог уверенный женский голос.

– Здравствуйте, – поприветствовал Жора выплывшую из-за мужика даму.

Она тянула центнера на полтора. А может, и больше. Ярко-желтый лифчик на ее груди смотрелся двумя сшитыми куполами парашютов. Могучий купеческий живот погреб под собою плавки, и Жора Прокудин мог только представить, что они были такого же яичного цвета. Плечи, грудь и живот женщины лоснились под еще более густым слоем крема, чем у ее мужа. Они явно сгорели вчера на пляже, из чего Жора смог сделать лишь один вывод: питерцы приехали в Приморск дня два-три назад. Не раньше.

– Я у них вчера сковородку брала, – гордо сообщила женщина.

По моральным законам курортных городов она не стеснялась незнакомого мужчины. Родной Питер в такой же ситуации заставил бы ее надеть халатик.

– Ты у них брала? – удивился муж.

– У них.

– А не в шестьдесят четвертой?

– У этого перепуганного холостяка?! – возмутилась дама. – Да у него, наверное, даже вилок нет!

– С чего ты взяла?

– Да ты на него посмотри! Бреется раз в три дня, девок не водит...

– Мы тут всего три дня, – не понял ее осведомленности мужик.

– Мне соседка рассказала... Когда я сковородку брала... К нему можете вообще не звонить. Он на неделю уехал из города. Соседка мне вчера сказала...

Ощущение, что на тебя смотрят через глазок двери под номером шестьдесят четыре, тут же испарилось. Жора Прокудин уже смелее повернулся к ней, посмотрел на черное масляное пятно у дверной ручки и ему стал противен этот неряха Гвидонов. В Союзе обманутых вкладчиков банка "Чага" он взял рекламный буклет годичной давности. С цветной фотографии на Жору взирал уверенным взглядом опрятный малый лет тридцати пяти от роду. Модный именно в том году пиджак табачного цвета хорошо подходил под карие глаза Гвидонова. И только прическа удивила Жору. Чуб лежал плотно на лбу, закрывая его полностью, а волосы на макушке образовывали подобие жанеткиного фонтана из косичек. При его доходах Гвидонов вполне мог бы обзавестись прической попрестижней.

– Знаете, он даже и не местный, – обрадовала Жору тетка. – Вы в этом доме лучше не ищите жилье. Мы-то к знакомым приехали, а так приезжие стараются по окраинам снимать, в частных домах. Там, правда, удобств никаких, но зато дешево...

– А то тут удобства! – возмутился мужик. – Света по полдня нету, вода – только ночью...

– Ты бы работал получше, так не в Приморске бы отдыхали, а на Канарах!

– Что значит, получше? – повернувшись спиной к Жоре, показал красную обгоревшую кожу мужик. – Я ни воровать, ни торговать не могу! Я – рабочий, понимаешь...

– Рабочий – от слова "раб". А если б ты хоть немного мозгами покрутил, то...

– Щас я твоими мозгами покручу!

Дверь, отброшенная его каменной пяткой, с грохотом захлопнулась у носа Жоры Прокудина. По дому прошел вулканический гул и медленно растворился в бетонных стенах. Собака перестала выть, но ребенок заорал еще сильнее, словно пытался компенсировать утраченный подъездный шум.

За плотной коричневой обивкой еще яростнее загудели голоса. Дом уже перестал казаться чужим. Жора словно бы ощупал его руками и запомнил. Бояться было вроде бы нечего. Он кое-что узнал, но не узнал многого, и теперь, опускаясь на дребезжащем лифте, думал о том, кто еще может знать о постояльце квартиры шестьдесят четыре. Наверное, сосед снизу. Обычно люди слишком хорошо знают тех, кто ходит у них "по головам". Наверное, почтальон. Если, конечно, постоялец выписывает газеты или журналы. Наверное, местные бабульки-старожилы.

В почтовом ящике под номером "64" было пусто. Из него пахло пылью. Перед домом стояла скамья, но солнце немилосердно жгло ее. Старушки могли ожить на ней лишь ближе к темноте.

Сонный Топор встретил его в тенистом палисадничке во дворе дома напротив, перегнал жвачку с левой щеки на правую и объявил:

– На улице – как вымерло. В окнах – ни движения.

Обернувшись, Жора сходу отыскал два окна на седьмом этаже. Стекла кухни и единственной комнаты были плотно-плотно завешаны зелеными шторами.

– Не выгоревшие. Недавно повесил, – с удовольствием отметил он.

Глава шестнадцатая

НЕТ НИЧЕГО КРЕПЧЕ ЖЕНСКОЙ ЛОГИКИ

Жанетка сидела на кровати в малиновом купальнике и яростно работала ногами, будто и вправду плыла. С первого шага за порог комнаты Жоре Прокудину почудилось, что она вообще не вставала. Как осталась с утра сидящей на кровати, так и изображает из себя даму голубых кровей. Малиновый купальник и странный заплыв в воздухе разубедил его в этом.

– Ты чего, взлететь хочешь? – посмотрел он за мелькающими пальчиками ног.

– Педикюр, – ответила она и с фырканьем вскинула челку надо лбом.