Текст книги "Воровские гонки"

Автор книги: Игорь Христофоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

– Так где ты его передал? Где я сказал? – уже в третий раз спросил он маленького курносенького парня, курьера фирмы Кузнецова-старшего.

– Да. Точно там. Как дедок в дом вошел, так я и передал, – испуганно объяснил парень. – Еще потом узнал, что за дом. Оказалось – его. Живет он там давно... С довоенных времен... А может, и раньше...

Слежку за дедом в серой фуфайке курьер воспринял как нечто похожее на подготовку ограбления. За три месяца работы в фирме он понял, что честного бизнеса не существует и просто существовать не может. Сотрудники фирмы безо всякого стеснения судачили о сомнительных сделках, черном нале, уходе от налогов и банковских аферах, и после подобного ликбеза любое событие в конторе или около нее парень воспринимал как нечто криминальное.

Немного успокаивало только то, что холеного мужчину с ровно остриженой, красиво поседевшей бородкой он видел впервые и, значит, с образом конторы никак совместить не мог. Даже после того, как услышал его приказ в кабинете шефа да еще и в присутствии Кузнецова-старшего.

Бородач казался чрезвычайно странным человеком. Несмотря на исключительно интеллигентную внешность он часто и громко, с хрустом, зевал, по нескольку раз спрашивал об одном и том же и постоянно совал руку в боковой карман ветровки, будто именно там у него находилось сердце и он все время проверял, не остановилось ли оно.

– Дед часто озирался? – ладонью согнав с губ очередной зевок, спросил Дегтярь.

– Да не очень.

– Если бы ты сам добирался от остановки у офиса до его дома, ты

бы ехал этим же маршрутом?

– Я?.. Вообще-то я в другом районе живу... Я...

– Что ж ты, город не знаешь?

– Вообще-то знаю...

– Ну, и как бы ты ехал?

– Как?.. Наверное, так же... Ну, может, в одном месте не стал бы

пересадку делать...

– Почему? – лениво удивился Дегтярь.

– Там всего две остановки проехать надо на другом маршруте. Деду, как пенсионеру, платить не нужно. А мне бы пришлось. Я бы сэкономил пехом...

– Пе-ехом, – перекривил Дегтярь. – Нельзя быть таким жадным.

– А я и не жадный.

Курьер обиженно шмыгнул носом и, повернув голову влево, уставился на висящую на стене копию картины художника Сурикова "Покорение Сибири Ермаком". Копия была неплохой. Только татарская конница, скачущая по верху речного обрыва, выглядела скорее не конницей, а добравшейся до уреза воды тайгой. Со школы курьер помнил, что Суриков – его земляк, но только теперь, глядя на эпохальное полотно, заметил, что нос и глаза Ермака, рукой указующего на смятенных врагов, были так похожи на нос и глаза Кузнецова-старшего. Он всего третий раз в жизни сидел в кабинете президента фирмы и впервые без него.

– Он с кем-нибудь по пути заговаривал? – тоже посмотрев на казаков, палящих из всех ружей по щитам ордынцев, спросил Дегтярь.

– Да вроде нет.

– Мне нужно не вроде, а точно!

– Нет, не заговаривал.

– На сто процентов?

– Да.

– В магазин заходил?

– Нет.

– Вот так запросто доехал до дома, вошел в него и все?

– Да.

Скучный курьер надоел Дегтярю. Такие люди даже если что и знают, ничего не скажут. Со страху. Второй фирменный коротышка, экспедитор грузовых перевозок, выглядел повеселее. Именно ему Дегтярь отдал рацию, угодливо предложенную Кузнецовым-старшим.

Дед исчез за калиткой собственного двора три часа семь минут назад, а рация упрямо молчала. Но даже это нравилось Дегтярю. Он приказал выходить на связь только после появления чего-то существенного, и рябой экспедитор, судя по всему, ревниво исполнял его указание.

– У меня в ваших краях старый друг живет, – с ходу придумал

Дегтярь. – В какой-то Березовке. Это далеко от Красноярска?

– Не очень... Если машина есть, то вообще рядом.

– Симпатичный городишко?

– Райцентр.

В голосе курьера сквозило презрение. Наверное, все-таки к райцентру, решил Дегтярь, и еще раз спросил:

– Он чем-нибудь знаменит?

Вздохом курьер предварил свой ответ. Само сидение в президентском кабинете выжимало из него силы, а допрос бородатого, явно не местного, судя по певучему голосу, бородача, забирал даже их жалкие остатки.

– Березовка-то? – переспросил он. – Нехорошее место.

– Почему же?

– Бандитов там много.

– Что, все жители поголовно – бандиты?

– Ну, не поголовно. Так не бывает. А недавно у них банду взяли. Во всех газетах было написано. Даже в столичных...

– Большая банда?

– Трое. Пацаны... Но звери страшные...

– В каком смысле?

– Ну, поубивали народу много... Могли просто так, за бутылку водки убить...

– Собутыльника, что ли?

– Нет. Убить хозяина дома и что есть украсть... А там народ бедный. Всех денег, что украли, порой на бутылку хватало...

– Значит, бандитское место эта Березовка...

Шорох эфирных шумов заставил Дегтяря взять со стола рацию и прижать к уху. Внутри черного брикета будто бы резвились мыши. Они шуршали соломой и никак не могли найти выход из подпола. Дегтярь не мешал мышам.

– Твою мать! – наконец-то подали они человеческий голос. – Кто эту парашу придумал! Але! Вы меня того... слышите?.. Или нет?..

– Слы-ы-ышу, – растянув "ы" в зевке, ответил Дегтярь. – Чего у тебя?

– Это кто?

– Это я. Тот, что с бородой. Ну, давай быстрее говори, что случилось.

– Дед того... вышел из дома и почапал по улице вниз.

– Чапай за ним.

– А если засечет?

– Не лезь под фонари. Твое спасение – темнота. Ты что, фильмов про шпионов не видел?

– А если побежит?

– Кто побежит? Дед?

– Ага.

К горести Дегтяря экспедитор оказывался еще глупее курьера. Исполнительный дурак хуже врага.

– Слушай приказ, – забыв о подкатывающемся ко рту зевке, отрубил Дегтярь. – С деда глаз не спускать! При побеге преследовать, не теряя из виду и самому не попадая в поле зрения! Понял?

– Ага.

– При первом же контакте его с кем-либо срочно выйди на связь! Понял?

– А вы шефу скажите, что я сверхурочные отрабатываю? Ночь все-таки...

– Премиальные будут точно! Кузнецов мне так и сказал: обоим – по премии, – соврал Дегтярь.

– Тогда хорошо.

– Следи в оба!

Мыши опять стали шурудить в сухой соломе. Все-таки мыши. А как сейчас Дегтярю не хватало пары волков. Чтоб не шуршали, а в два броска настигли цель, схватили зубами, притащили и бросили к его ногам. Хотя, возможно, дед и не был ниточкой к цели. Мало ли чайников сидит на остановках, пропуская по два-три автобуса!

Глава двадцать девятая

СУНДУК С СОКРОВИЩАМИ

Дом изнутри пропах старыми тряпками, пылью и трухой. Согнув руку в локте, Дегтярь вдохнул сквозь ткань ветровки воздух. Теперь он стал гораздо чище. Ощущение было обманчиво, но он все-таки спрыгнул с подоконника вовнутрь дома. Половицы проскрипели, будто протираемое тряпкой окно. Руку пришлось опустить, и чудный воздух дома вновь заполнил легкие Дегтяря. Желтым кружком фонарика он осветил половицы у своих ног, но досок не увидел. Поверх них лежали серые шерстяные дорожки. Они были такие старючие, что, скорее всего, уже срослись с досками пола.

Луч рывками обежал комнатку: засаленные обои с дурацкими крупными бабочками, иконостас на стене из двух десятков фотографий, по большей части пожелтевших, ветхих, панцирная кровать с никелированными шишечками, телевизор с линзой.

Не удержавшись, Дегтярь проскрипел к нему по комнате и с интересом заглянул вовнутрь линзы. Там, как и положено было для таких конструкций пятидесятых годов, синела вода. Причем от нее не пахло тиной. Вода была свежей.

"Неужели работает?" – удивился Дегтярь, но искать штепсель не стал. Он искал иное, совсем иное.

В дальнем конце улицы, за кирпичной доминой трансформаторной подстанции, стоял джип. В нем ждали его мрачный, азиатского вида водитель и два телохранителя-качка.

До дома деда Дегтярь добрался тылами, смело перелез забор, поскольку по докладу курьера собаки во дворе не было, ни злой, ни какой другой, и ножом отщелкнул створку окна.

Он и сам не знал, что же здесь искал. Просто нужно было что-то делать, чтобы не уснуть, и он решил наведаться к деду в гости, пока тот топал куда-то по полночному городу.

С новой точки луч фонаря нашел уже другие вещи: горшки с цветами на подоконниках, гобелен с русалкой, шкаф с зеркалом. Комната уже стала казаться странной. Подумалось, что если пройти к шкафу, стать к нему спиной и снова осветить ее, то луч обнаружил бы уже совсем другие вещи. Комната напоминала матрешку, которую, сколько ни открывай, последнюю все равно не найдешь.

Дегтярь никогда не подчинялся наваждениям. Он верил только в факты. Но этой ночью на мгновение сдался. Усталость, застрявшая в скулах и в сердце, заставила его пройти к шкафу, упереться в него спиной и снова обвести комнату лучом. Мелькнул знакомый иконостас из фотографий, панцирная кровать, гобелен и горшки с цветами. Мистика испарилась. Остался запах старых тряпок, пыли и трухи.

"Колхоз "Напрасный труд", – мысленно обозвал свои хлопоты Дегтярь, но пачка долларов, ощущаемая на груди как нечто приятное, радостное, родное, заставила его осмотреть поближе уже осмотренные лучом вещи.

Под тяжелым, будто мешок с цементом, матрасом он ничего не обнаружил, кроме пары старых портянок. Возможно, что дед имел обыкновение сушить их именно таким способом. На фотографиях все люди выглядели веснушчатыми. До того они были засижены мухами. В земле горшков обрамлением к цветам желтели окурки.

По-собачьи подвигав носом, Дегтярь еще раз внюхался в уже почти неощущаемый воздух дома и присутствия табака в нем не нашел. "Camel", считал он с окурка уцелевшую у фильтра надпись.

Обернувшись к шкафу, Дегтярь увидел в нем свое смутное отражение, и у него возникло ощущение, что шкаф – его единственный свидетель. Под недовольный скрип пола он шагнул вправо, убрал свое отражение из зеркала и только теперь рассмотрел, что справа от шкафа стоит сундук.

Его покрывал поверху такой же пыльный серый половик, по которым расхаживал Дегтярь. Откинув фонариком его полог, он увидел амбарный замок, и дужка замка толщиной в палец остановила его. Для его открытия требовался лом. Или граната. Ни того, ни другого у Дегтяря не было.

В эту минуту до того нестерпимо захотелось спать, что боль из сердца и скул метнулась к вискам. Он зло, небрежно сбросил с сундука половик. Открылись намертво проржавевшие петли. Доски вокруг них были потемневшими, будто они сумели впитать в себя время.

Дегтярь вздохнул и поплелся к окну.

Через семь минут он залез обратно уже с гвоздодером. Для чего водитель джипа возил его в багажнике, он не знал. Но то, что все-таки возил, Дегтярю понравилось, хотя вида он не подал. Кроме гвоздодера там было еще немало чего интересного и важного для провинциальной жизни.

Шурупы, намеревавшиеся сидеть в досках вечно, с хряском вылезли наружу. Крышка откинулась в сторону замка, откинулась со стоном и всхлипом. Она вроде бы звала хозяина, чтобы показать свою беспомощность.

Фонариком Дегтярь брезгливо покопался в столетнем тряпье, с удивлением видя, как спрятанные еще в годы тридцатые, а то, может, и в двадцатые отрезы разваливались будто труха. Рулон серой шерсти в правой части сундука рваться не стал. Он нехотя перевалился влево, на своих изувеченных соседей, и Дегтярь чуть не вскрикнул.

На дне сундука стояли новенькие коричневые ботинки. Легкое потемнение на стельке выдавало, что их успели поносить, но успели совсем немного. На коже вблизи шнурков проступала вдавленная надпись – "rieker". Все буквы были одного роста. Но прописными не воспринимались.

– Ха-а... Ха-а... – испугав Дегтяря, ожила в кармане рация.

– Что у тебя? – вырвав ее из тепла, нервно брызнул он слюной на пластиковые соты.

– Ха-а... У меня это... есть новости...

– Не тяни! Что у тебя?

– Дед того... вошел в ресторан.

– Куда?!

Брови так сдавили кожу на лбу Дегтяря, что она сразу заныла.

– В ресторан... А что?

– В фуфайке?

– Ну да!.. В телогрейке...

Лоб уже не ныл, а кричал. Наконец-то заметив неудобство, Дегтярь расслабил его, но теперь уже ощутил неимоверную усталость. Наверное, если бы его сейчас легонько пнули, он бы упал прямо на пыльные половики и заснул бы, даже не замечая старческих запахов дома.

– Что он там делает? – пересилив себя, спросил Дегтярь.

– Не вижу. Его швейцар вовнутрь впустил.

– А ты тоже войди.

– Как? В моей драной куртке?

– Тогда одень фуфайку!.. У вас, что, в рестораны только в фуфайках пускают?

– Вообще-то нет...

– Тогда придумай, как туда войти!

– Ясно...

– Ладно, слушай внимательно. У ресторана, как и у любого подобного заведения, есть черный ход. Проникни через него. Если что, сделай вид, что ошибся. Наплети чего-нибудь. Мне нужно знать, куда пойдет дед, с кем встретится! Ты понял?

– Ага.

– Не ага, а так точно!

– Ну да... Точно...

– Все!.. Конец связи!

Антеннкой рации Дегтярь почесал натруженный лоб и вновь вернулся ощущениями к сундуку. Пока разговаривал, его вроде бы и не было. А закончил, так как будто внесли обратно.

Пришел черед мобильного телефона. Достав его из другого кармана, Дегтярь сбивчиво, только с третьего раза набрал номер Кузнецова-старшего и сухо, как о погоде, спросил:

– Вы помните, что было вчера надето на вашем сыне?

– А что?.. Что-то стряслось?

Трубка буквально напряглась в руке Дегтяря. Он даже удивился этому ощущению.

– Нет, все идет по плану. Просто мне нужно для оперативно-розыскных мероприятий кое-что знать. Например, во что был одет ваш сын...

– Нужно?.. Да?.. Ну, вот одет он был в... в куртку кожаную, коричневую, из напатона... Брюки?.. Брюки серые, хорошие. Кепки не было. Он не любит кепки...

– А ботинки?

– Ну, это я не помню... У него много ботинок. Он из Германии в последнюю поездку десятка полтора пар привез...

– Каких фирм, не помните?

– А зачем такие подробности?.. Вы ищите или нет?!

– Ищу... Так каких фирм?

– Что?.. А-а, вот жена его подсказывает... Что?.. Она говорит, что брали... Какие брали?.. А-а, вот, говорит "Саламандру", "Габор", и... Как?.. Еще вот "Рикель" какой-то... Или "Ригель"...

– Понятно, – скосив глаза на вдавленные буквы "rieker", сказал Дегтярь.

– Рубашка у него была...

– Спасибо, больше никаких данных не нужно.

– Про рубашку не нужно?

В кармане опять захрипела рация. В кабинете Кузнецова-старшего ее звуки выглядели шуршанием мышей. В доме деда – хрипом человека, которого вот-вот должны задушить.

– Одну минутку, – попросил Кузнецова-старшего Дегтярь и приблизил к уху рацию.

– Это вы? – испуганно спросил экспедитор.

– Что у тебя?

– Я того... с черного хода и это... попросил повара... ну, который на кухне...

– Быстрее докладывай!

– Ну да... Я ему сказал, что дед мне типа того, что должен и прячется... Ну, он пошел в зал и это... короче, посмотрел чего там... Ну, дед через швейцара, а швейцар потом через официанта, значит, вызвали со столика одного там парня... Повар сказал, что парень у них часто гуляет. Он из каких-то там бандитов... Ну, дед с ним чего-то поговорил и только что из кабака вышел. Мне за ним топать?

– Обязательно!

– Тогда я пошел.

– Иди, родной, иди...

Постояв с опущеной головой, Дегтярь покачал вдоль корпуса двумя брикетами. В левой неудобно ощущалась рация, в правой еще более неудобно "мобила" Кузнецова-старшего.

– Извините за паузу, – сказал он трубке, вновь поднеся ее к щеке.

– Что там за швейцар?

Дегтярь пожалел, что не отключил "мобилу", но пожалел еле внятно, для дела. Хотя дело его интересовало все-таки по большей части Кузнецова-старшего, а не его лично.

– Скажите, у вас есть номер телефона майора, который ведет следствие по вашему сыну? – спросил он.

– Майора?.. Конечно, есть. Он оставлял. И служебный, и домашний...

Дегтярь обернулся к темноте за окном. Она была плотной, безлунной, и только неистовая работа сверчков делал ее не безнадежно черной.

– Давайте домашний...

– Сейчас... Сейчас, – зашуршал, задвигался Кузнецов-старший. – Вы прямо скажите, Михаил Денисович, есть какие-то сведения?

– Пока нет. Я еще только в начале пути.

– А нельзя ли побыстрей?

– Это зависит от многих обстоятельств. В том числе и от телефона майора.

– А-а, вот!.. Я нашел! Запишите!

– Диктуйте, – закрыл глаза Дегтярь.

Так он запоминал легче всего.

Примерно через полминуты в той же трубке ожил сонный голос:

– Кто это?

– Квартира майора Селиверстова? – еще более сонным голосом спросил Дегтярь.

– Да.

– И я разговариваю конечно же с Селиверстовым?

– Да.

– Я – твой коллега...

– Что?.. Кто это звонит? Это ты, Антип?

– Я – не Антип. Я – майор милиции из Москвы. И хочу тебе помочь...

– Из Москвы?

Голос Селиверстова одолел дрему. Теперь уже чувствовалось, что он умеет командовать.

– Ты ведешь дело о пропаже Кузнецова?

– Моя бригада... Но там не совсем пропажа... Там...

– Знаю. Скорее всего это убийство.

– С чего вы взяли?

– Да я тут в одном неплохом домишке на окраине города нашел ботинки Кузнецова-младшего. Чрезвычайно хорошие ботиночки. Либо Швейцария, либо Германия...

– Извините, вы сказали, что вы – майор милиции из Москвы?

– У тебя хороший слух. Шесть на шесть.

– Мне начальство ничего не говорило о том, что к следствию подключена Москва. У нас, что, забрали дело?

– Никто его не забирал. Я тут проездом. Кузнецов-старший попросил меня немного покопаться в этом дерьме...

– Частный сыск?

– Неважно. Суть в другом: я помогу тебе, ты – мне. Идет?

– Как это? – удивился Селиверстов.

– Если брать на перспективу, то дело Кузнецова-младшего – чистейший "висяк"...

– Почему же?.. Мы и не такие распутывали.

– Поверь моему опыту. Это – "висяк". Ты никогда не найдешь его трупа. Сам не найдешь. Но я подарю тебе эту победу. А ты дашь мне возможность хорошенько допросить человечка, которого я тебе подарю. Точнее, двух человечков...

Глава тридцатая

ПЛОХИЕ ЗАПАХИ НА КУХНЕ

Маленький, коротко остриженый парнишка лет двадцати пяти встал с медлительностью чиновника, смертельно уставшего от многолетней власти и ежедневной лести от рабов-подчиненных, поднял на уровень лица полную рюмку водки и обратился, заметно заикаясь, к пяти остальным, сидящим вокруг этого стола:

– А-а... чисто для березовской а-а... братвы полный въезд а-а... без понта, а-а... што кентовацца а-а... на-а... типа стрелках а-а... с ва-ашей бра-атвой никакого кайфа а-а... нету...

– Без козырей! – громко поддержал парнишку сидящий по правую руку от него мужчина с разорванной и грубо, наслоениями шрамов сросшейся левой ноздрей. – Надо свару мантулить!

– Ништяк, – хрипло ответил им сидящий напротив парнишки крепыш с квадратным злым лицом.

– Куклить-то по делу можно до упору, а токо еси комбайнеровские не въедут? От нашего базару тогда один понт!

– С ними а-а... базар уже оттоптали! Стрелка разведена! – качнул рюмкой парнишка-тостующий, и ледяная водка, расплескавшись, ожгла синие вытатуированные перстни на пальцах. – Клятву протырили, что бороду припечатывать а-а... не будут! Пастись будем с ними а-а... на пару!

– Замарьяжили мы их, – снова подал голос хозяин рваной

ноздри. – Век воли не видать!

– А то! – снова качнул тостующий рюмкой и поправил постылый галстук.

В ресторан почему-то без галстуков не пускали, и парнишка в очередной раз с внутренним смехом рассмотрел рубашки гостей с дурацкими красными лоскутами на шее. Они болтались петлями для висельников.

– Ну, а-а... де-е-орнули за сходку! Чтоб черень меж нами не пробежала!

Он опрокинул рюмку в отшлифованное горло, и грохотавшая в зале музыка вдруг оборвалась, будто парнишка одним махом проглотил и ее.

– На пол! Всем на пол! – вспорол тишину бешеный голос. – Шаг в сторону – попытка побега!

– Ни фига себе! – охнул рваноноздрый мужик. – Как за колючкой, мля, в натуре!

– Псы! – добавил крепыш с квадратным лицом. – Псы навалились! Стволы прячь!

– На-а пол, твари! – с наслаждением рявкнул еще раз омоновец с маской на лице, и компания за столом наконец-то последовала примеру зала, уже лежавшего ничком на полу со скрещенными на затылке руками.

– Который? – спросил один омоновец другого.

– Вон тот.

Парнишка-тостующий с удивлением и брезгливостью ощутил на подмышках чужие злые пальцы и сам рывком попытался встать, чтобы не превратиться в безвольную куклу, но его треснули за эту попытку по затылку и хмуро порекомендовали:

– Не дрыгайся! А то башку продырявим!

Парнишка спорить не стал. Он с сопливого детства знал, что тот прав, у кого больше прав. Сейчас у него таковых не имелось вовсе. Россия – не Алабама и не Техас. Здесь полицейские о правах задержанному не напоминают.

Его пинками вытолкнули из зала в пахучую парилку кухни, поставили лицом к стене, к жирной кафельной плитке, еще раз обыскали, вызвав у него смешок щекотанием по бокам, и наконец-то развернули лицом к свету.

На фоне сковородок, кастрюль и тарелок парнишка увидел округлое бородатое лицо с синими кругами на подглазьях и еще более круглое лицо, скрытое шерстяной маской. В кривых прорезях маски едко-красным горели большие злые глаза.

– Гуляете, падлы! – спросил обладатель глаз.

– Начальник, ты а-а... скажи, за что а-а... наезд? – без боязни спросил парнишка. – Мы никого а-а... не укусили. Все чин чинарем...

– Что-то рожа у тебя не местная...

– Глаз – а-а... алмаз, – похвалил он маску и мелькнул быстрым взглядом по бородачу. Нет, его он нигде не встречал. Судя по лицу, бородач тоже на красноярца не тянул. На его лбу и щеках была навеки нарисована московская прописочка.

– Чувствую я, ты из Березовки, – вроде бы угадывая, произнесла маска. – Попал?

– А я а-а... не таюсь. Мы завсегда а-а... по средам в этом кабаке а-а... оттягиваемся...

– Вместе с центровыми?

Вздохом парнишка выразил все сразу: и раздражение, и усталость, и безразличие к злому омоновцу.

– А что, нельзя? – без заикания спросил он.

– Почему же!.. Вполне можно!.. Город делите или с центровыми союз на вечные времена мастырите?

– Мы а-а... оттягиваемся...

Маска хотела еще что-то спросить, но бородач опередил своего соседа. Он вежливо кашлянул и совсем невежливо спросил:

– Сам, козел, про Кузнецова расскажешь или ботинком тебя в рожу сунуть?

Кровь залила бледно-сизое, отсидочное лицо парнишки. Он провел по подбородку указательным пальцем правой руки, будто и вправду стирая стекающую сквозь кожу кровь, и еле ответил:

– А-а... ты... а-а... я... а-а... чего ты... а-а... Ку... Кузнецова какого... а-а... вешаешь? Я а-а... Кузю и пальцем того...

– Погоди, – снова вышел на первую роль в разговоре мужчина в маске. Мы тебя не про Кузю спрашиваем, – и, повернувшись к бородачу, разъяснил: Кузя, или Кузнецов Гога, это авторитет у группировки, которая пасет микрорайон комбайнового завода. Их так и зовут – комбайнеровские. Березовские Кузю не тронут. Кузя – почти вор в законе...

– А то! – согласился парнишка.

Его палец покинул подбородок, и лицо снова стало бледнеть.

– Все равно его брать можно, – решил Дегтярь и тоже вслед за

парнем провел пальцем по своей бороде. – Только за встречу с

дедом. Прямая улика: ботинки – дед – бандит...

– Кто бандит? – опять покраснел парнишка. – Я – честный пацан. Я Михан. Меня а-а... вся Березовка уважает. Я порядок держу и а-а... шантрапу не распускаю!

– Не гони! – окоротила его маска. – Если б твои "быки" нормально рулили, у вас бы столько народу не зарезали!

– Это волки! Они а-а... сами по себе! Как я их а-а... мог придавить? Они...

– Это те, что за бутылку водки могли убить? – вспомнил рассказ курьера Дегтярь.

– Да... Действительно волки, а не люди, – ответил омоновец в маске. Значит, говоришь, прямая улика?..

– Без вопросов!

– К деду точно – прямая, – частично согласился омоновец. – А к Михану?

Парнишка сделал какое-то странное лицо, напрягся и необычно, одними глазами, улыбнулся.

– Граждане начальники, – с настороженностью спросил он. – Вы про того а-а... деда базар ведете, что меня сегодня а-а... от столика позвал?

– Бери его, майор, – устало решил Дегтярь. – Потом все, что нужно, из него вытрясешь... Нутром чую: Кузнецов – его рук дело... Ботинки...

– Дедок этот а-а... шизик чистый! Он меня а-а... кликнул через официанта и а-а... спросил чтоб а-а... тачку мою а-а... помыть... Я ему чирик а-а... дал и сказал: иди а-а... дед, не мешай гулять. Я ветеранов а-а уважаю... У меня у самого а-а... дед – полный кавалер а-а... Славы...

– Не гони, Михан, – укорил его омоновец в маске. – В Березовке ни одного полного кавалера ордена Славы нету! Я еще с тех лет... по комсомольской работе помню!

Дегтярь искоса посмотрел на ухо майора, виднеющееся сквозь боковую прорезь на маске, и ему подумалось, что только бывший комсомольский активист додумался сделать эту прорезь. Вера в следователя, выросшего из рядов активистов-болтунов, ослабела до нуля.

– Слушай, – не сдержался Дегтярь, – тебе "висяк" нужен или галочка за раскрытие? Ботинка и деда тебе мало?

– Ну это... У моего деда в натуре первой а-а... степени нету...

Это а-а... факт... Гнать не буду. Но он а-а... герой еще тот...

Майор вскинул ко рту треснутую, плотно обмотанную синей изолентой

рацию и спросил кого-то из подчиненных:

– Деда взяли?

Как он что-либо расслышал в диком хрусте и хряске, продравшемся из рации, Дегтярь так и не понял.

– Тогда ведите на кухню, – приказал майор. – Что?.. Директор ресторана угрожает?! Скажи, чтоб заткнулся! А то я к нему завтра налоговую полицию пришлю!

Вот это уже Дегтярю понравилось. Обесцветившийся, бледный, как моль, образ майора стал наливаться новыми красками. Он только теперь понял, что мальчика-главаря с именем-кличкой Михан майор все-таки арестует.

Деда ввели два омоновца. Рядом с ним они смотрелись двумя бетонными опорами моста, между которыми застряла старая дырявая шлюпка.

– Задержанный доставлен, товарищ майор! – объявила левая из опор.

"Еще скажи: доставлен на кухню", – мысленно огрызнулся Дегтярь. Он на дух не переносил людей, которые говорили о том, что всем присутствующим и без того известно.

– Что в зале? – спросил майор голосом человека, которому совершенно безразлично, что происходит в зале.

– Обыск закончен. Изъяты три ствола, шесть ножей и семь тысяч с лишним долларов...

– Доллары верни, – поморщился под маской майор.

– Есть! Доллары сейчас вернем, – недовольно ответил омоновец и ушел в зал.

– Вы задержаны по обвинению в... в... в соучастии в убийстве, объявил деду майор.

Из горла у деда вырвался звук, похожий на хруст, с каким шлюпка ломает дно садясь на мель. Он вскинул треух, намертво сжатый в побелевших пальцах, икнул и снова ничего не сказал.

– Вас спасет только чистосердечное признание, – заученно продолжил майор.

– Как... ко... кое?

Глаза деда метались по лицам. Он не мог понять, кто же говорит. Несмотря на бешеную дальнозоркость, очки он никогда не носил, но сегодня впервые об этом пожалел.

– Если вы расскажете, каким образом было совершено убийство Кузнецова, мы будем ходатайствовать перед органами правосудия о смягчении вам меры наказания, – магнитофонным голосом, объявляющим остановку в автобусе, отмолотил майор. – Тем более, что мы уверены: вы случайно стали соучастником убийства...

– Может, не убийства? – шепотом спросил майора Дегтярь.

– Граждане а-а... начальники, – ожил Михан, – я, конечно, в институтах а-а... не учен, но я никак не врублюсь, про что а-а... базар?

– Издеваешься? – прошипел майор.

Дедок снова издал хрусткий звук и замолотил не медленнее зерноуборочного комбайна, собирающего богатый урожай:

– Я понял! Я уже понял! Токо не арестовуйте мине! Я никого не убивал! Мине токо попросили на утой остановке у дома с железными дверями посидеть и уйтить оттуда токо кода хто мине преследувать втихую встанет...

– Ты чего городишь? – не понял ни слова майор.

– Погоди, – взял его за руку Дегтярь. – Говори, дед.

– А я и говорю, што отсидел, а как коротенькой такой пацаненка из железной двери вышел и встал мине увзглядом сверлить, я и понял, што мужик дело говорил, – молотил и молотил дед, для убедительности взмахивая костистой ручкой, сжавшей треух. – Я, как он учил, тихенько до дому доехал, через стеклы ув доме засек, што пацаненок ушел, а яму на смену другой, помордатее, у кусты засел, я и сделал, как стемнело, второе, што мужик просил. Я до энтого ресторанту кабацкого типа добралси, проверил, што увторой пацаненок за мной идет, и тогды, значит, сунул генералу на увходе зеленую бумажку на десять долларов...

– Какому генералу? – вконец запутался майор и одним движением отер пот с лица о шершавую ткань маски.

– Швейцару, – поправил Дегтярь.

– Вот-вот... Яму, штрейцару!.. Он кликнул такого мужичка, што в одежонке как артист...

– Официанта, – теперь уже понял майор.

– А тот кликнул мине, как и велел тот мужик, энтого самого парня... Вот... И яму я сказал так, как тот мужик просил... Сказал, што хочу яво машину помыть и усе...

– Не может быть! – не сдержался Дегтярь.

– Почему не может? – вытянул и без того худое лицо дед. – Я машину враз помыть могу! Деньги они завсегда нужны. А тот мужик попросил и...

– А я вам чо а-а... бухтел? – с победным видом спросил Михан. – Он меня про а-а... тачку спрашивал! А на хрена мне а-а... его мытье нужно! У меня и так а-а... шестерок хватает!

Дегтярю до боли в макушке захотелось спать. Прямо здесь, в духоте кухни, уже сделавшей его спину мокрой и липкой. И еще ему захотелось заплакать. Он еще никогда не встречался с таким хитрым соперником, как этот инкогнито, вчистую переигравший его через деда в серой фуфайке.

– Как выглядел этот мужчина? – обреченно спросил Дегтярь.

– Ну как?.. Обыкновенно, значится... Мущщина и мущщина...

– Какого он роста?

– Ну, представительный такой... Высокий...

Дегтярь смерил деда взглядом. Такому все покажутся высокими.

– Как лицо выглядело?

– Ну, не могу сказать... Он это... болявый был. Усе время кашлял, шархвом рот и нос кутал... А потом это, граждане начальники, у мине зрение того... не ахти...

Майор прыснул:

– Ничего себе ахти! А хвост за собой сразу заметил!

– Дык чего их не заметить?! Они ж почти у метре за мной чапали! Это и слепой бы увидал...

– Сколько он тебе заплатил? – спросил Дегтярь.

– Усе мои!

– В камере ответит, – пообещал майор. – А тебя, Михан, я все-таки арестую.

– За что, гражданин а-а... начальник?!

– У твоего пристяжа... Ну, что с ноздрей, стволик нашли... Тэтэшечку... Въезжаешь?

– А я-то тут а-а... при чем?

– Может, ты и ноздрястого первый раз в жизни, как деда, видишь?

Михан молча свел за спиной руки, вскинул подбородок, как делали герои в фильмах когда их вели на расстрел, и потребовал от майора:

– Веди, а-а... начальник. Михан теперь закон а-а... завсегда уважает.

Гигант-омоновец, оставив деда, приблизился к березовскому главарю и вывел его из кухни. И тут же стало слышно, как кипит, булькая, на сковороде масло.

Пятерней майор содрал с лица маску, и Дегтярь, как и ожидал, увидел совсем не то, что ожидал. По говору у майора чудилось умное интеллигентное лицо, а белый свет ламп облил грубые крестьянские черты: изрытые оспой щеки, рыхлый нос, сдавленный в висках лоб. Без маски он выглядел гораздо хуже.